Часы остановятся в полночь Соболева Лариса
– Посвятил бы меня в замысел…
– Тсс! Кто-то идет. – Максим глянул в пролет и тихо сообщил: – Мужчина. Один. Иди ко мне.
Он притянул Настю, обнял, но стоял спиной к мужчине, который прошел мимо. К тому времени оба переместились на площадку ниже, оттуда лучше видна дверь квартиры. Звякнули ключи, Настя прошептала на ухо Максима:
– Пришел…
Он резко развернул девушку, вскинул глаза и тут же опустил веки, прижавшись губами к щеке Насти, потому что мужчина смотрел на парочку. В подъезде обычный тусклый свет, как всегда люди скупятся на лампочки, Паншин не разглядит «влюбленных». Но и мужчину сложно рассмотреть, однако глаза Максима привыкли к этому свету, они запомнили.
Дверь захлопнулась, молодые люди помчались вниз, затем искали таксофон. О карточке побеспокоились заранее, Максим снял трубку, набрал номер, на другом конце провода ответили:
– Паншин слушает.
– У меня твоя визитница, – сказал Максим. – Помнишь, где ее потерял?
– Я не терял визитниц, – нашелся Паншин.
– Да? – хохотнул Максим. – А как же я тебя нашел?
– И как ты меня нашел?
– По визитнице, но подробности при встрече. Хочу вернуть ее тебе.
– Мне не нужны чужие вещи.
– А, ну, тогда я отнесу ее в милицию, идет? Пусть они там разбираются, чья это визитница.
– Что тебе надо?
– Завтра скажу. А ты за это время хорошенько подумай, нужна тебе визитница или перебьешься без нее. Жди звонка.
И повесил трубку! Дурацкий вид Насти вызвал у него смех, на безумно раскрашенной физиономии вытаращенные глаза казались отдельным элементом, будто их вставили в маску дурочки.
– Макс! – взвыла Настя. – Ты что задумал?
– Идем, – коротко бросил он и зашагал, довольный собой.
– Макс, – семенила за ним Настя, – у меня плохие предчувствия, боюсь, это из-за тебя. Ты смеешься?! Сейчас же расскажи свои планы, иначе с места не сдвинусь!
Она остановилась и топнула ножкой, сжав от негодования кулаки. Максим вернулся, взял ее за плечи, как ни странно, он не назвал ее истеричкой, не вспылил, а начал уговаривать мягким тоном:
– Настя, я хочу сделать так, чтоб ни у кого не вызывало ни грамма сомнения, кто убил девчонок и их тетку. В противном случае менты и прокуратура будут сто лет разбираться, – подчеркнул последнее слово, – и нет гарантии, что разберутся. Нам не нужно, чтобы нас подозревали всю жизнь, если будем действовать сообща, то мы прорвемся. Поверь, я делаю все правильно.
– Но я должна знать…
– Узнаешь. – Максим погладил ее по щеке с искусственным румянцем, таким же глупым, как и прическа Насти, как расширенные с перепугу глаза. – Я должен продумать мелочи, чтоб моя программа не дала сбоя. Когда пишешь игрушку – стрелялку, бродилку, – заранее знаешь, куда переместить персонаж, что ему делать, какие задачи он должен решить. Но этого не знает тот, кто будет в нее играть, а играть он станет по моим правилам, которые я задал, никуда от них не уйдет, иначе не пройдет квест. Так вот, Настя, я заставлю Паншина пройти мой квест.
– Все компьютерщики сдвинутые, – констатировала Настя. – Вы живете в нереальном мире, ваши квесты проходят по двадцать раз и в конце концов добираются до конца. А ты не подумал, что сам можешь не пройти свою игрушку? С кем ты хочешь поиграть? С убийцей? А вдруг он окажется умнее тебя?
– Чшш, – приложил палец к ее губам Максим. – Опять программируешь неудачу, а ты доверься мне. Неужели думаешь, я хочу увидеть нож в своем животе и узнать, как пахнут мои кишки и кровь? Не-а. Скорее он будет жрать лезвие ножа, которым убивал. Идем.
– Куда? – обреченно вымолвила Настя, понимая, что он победил, а не должен был, но у нее не нашлось аргументов.
Максим обнял за плечи строптивицу и, увлекая за собой, сказал:
– Заглянем в интернет-кафе, потом поедем в деревню. Постараемся успеть на последний автобус, чтоб за машину не платить.
В интернет-кафе, открыв свой почтовый ящик, он хлопнул в ладоши, потер их, проговорив:
– Есть контакт! Настя, запоминай номера телефонов.
– Целых два? – скисла она. – Я не дружу с цифрами, давай запишем…
– Запоминай, – проявил настойчивость Максим. – Самый ненадежный способ – записать номера телефонов, от которых, возможно, будет зависеть наша жизнь. Бумажку потеряла – и все, вместе с ней потеряла жизнь. Выучи наизусть и не вздумай забыть хотя бы одну цифру, я проверю.
Настя подперла кулаком щеку и с тоской уставилась в монитор, шевеля губами, Максим запомнил с ходу – в экстремальных ситуациях память активизируется.
…Рассерженный Эрнст собрался уходить, прождали господина Журавского двадцать минут, но он позвонил, сообщил, что едет. И начал с извинений:
– У нас аврал, отчеты не сданы, прошу простить меня…
– Открывайте, – кивнул на дверь Эрнст, заметив в Журавском знакомую взвинченность, которая случается не только когда человек волнуется, но и в подпитии при скверном настроении.
Попав в дом, Журавский засуетился, готовя стол для гостей: выпить, закусить, и опять извинялся:
– Без жены я беспомощен, не умею встретить людей. Она уехала с сыном в Питер, он поступил в институт, мальчика надо устроить… Что будете пить – коньяк, водку, виски?
– Ничего, – отказался Эрнст, а Ким оживился:
– Я люблю виски.
Эрнст его незаметно толкнул, мол, мы не за тем сюда пришли, Ким толчок проигнорировал, так ведь на халяву и уксус сладкий, а тут виски. Худо-бедно Журавский накрыл стол, и далеко не бедный, красную икру поставил в банке, воткнув чайную ложку, хлеб купил нарезанный, как и мясо. Налил в рюмки, хотел чокнуться, однако вовремя передумал и выпил, Ким от него не отстал и с удовольствием закусил икоркой. А Эрнст ждал, что поведает Журавский, тот не торопился, конфузился, жуя лимон и поглядывая на «гостей» с затаенным страхом, словно ему предстояло нырнуть в болото и больше не вынырнуть никогда. Молодой мужчина с прямой линией губ и взглядом василиска не располагал к откровению, со вторым парнем, работающим челюстями, было бы проще, но главный из них Эрнст.
– Могу ли я рассчитывать на конфиденциальность с вашей стороны? – спросил Журавский Эрнста.
– В смысле?
Конечно, он понял просьбу, но Журавский без причин вызывал отвращение, отсюда Эрнст прикинулся шлангом с низким интеллектом, который слов-то таких заковыристых не знает.
– Видите ли, у меня два взрослых сына и жена, – смущаясь, сказал хозяин, – я не хотел бы, чтоб они узнали некоторые подробности из моей жизни.
– Не знаю, о чем пойдет речь, поэтому не могу ничего обещать.
– По крайней мере, честно, – вздохнул Журавский, хотя, по всей видимости, ожидал другого. – Я прошу вас, если это возможно, не предавайте огласке… это так важно… для меня, разумеется.
– Вы продали государственную тайну? – сострил Ким.
Журавский юмор не воспринял, на полном серьезе бросился защищать себя, словно находился на скамье подсудимых:
– Какие государственные тайны! В каком месте они у меня? В пакетах со стиральным порошком, который мы фасуем? Или, может быть, в бутылках с отбеливателями? Нет, у вас мания: то секта с дикими ритуалами, то измена государству! А что-нибудь попроще не приходило в голову?
– Не уводите в сторону, – спокойно сказал Эрнст. – Время позднее, мы все устали, вы ведь у нас не первый человек за сегодняшний день, поверьте. Поэтому давайте перейдем к делу.
Журавский выпил рюмку, потер подбородок, развел руками:
– Где вы усмотрели дело? Ну, да, да, у вас все окружающие потенциальные преступники. – Внезапно он рассмеялся, так смеются обманутые люди, смеются над собой. – Я ведь сразу понял, что это за список. Знаете, какая графа меня больше всего убила? Цифры! Их слишком много, они открыли суть старой образины, а я… я дурак. Потрясающая сволочь. Подлая яга.
– Ксения Макаровна? – не понял Ким, кого ругает Журавский.
– Она, она…
Велту Артуровну дома не застали, она ушла к подруге, у которой умер муж, а Лане велела передать Максиму с Настей, чтоб ужинали без нее, кастрюли с едой на плите, хлеб и молоко на столе, ночевать она будет у подруги. Спать улеглись рано, Настя и не поужинала толком, выпила молока, умылась да упала на кровать. Закутанная в пуховый платок Лана смотрела телевизор, скрестив по-турецки ноги в толстых вязаных носках. Максим присоединился к ней, но как тут вникнешь в канву фильма, когда собственный сюжет нужно выстроить, и не понарошку, а по-настоящему? Он выкурил сигарету во дворе и отправился на веранду. Истинное блаженство – растянуться на кровати с прогибающейся сеткой, к тому же на пуховой перине. Почему люди отказались от воздушных перин, зачем мучают тела на жестких диванах? Какой-то мазохист подкинул человечеству идею, будто спать на досках полезно, а Максим высыпается только здесь, только на перине.
Скрипнула дверь, женская фигура, завернутая в одеяло, появилась на веранде и бесшумно приближалась к кровати, Максим приподнялся на локте:
– Настя?
Глава 27
– Так в чем же суть старой образины? – спросил Эрнст, заподозрив, что дело обстоит гораздо хуже, чем он вообразил. Иначе чего так переживать, волноваться? Что совершил Журавский и почему боится пикнуть об этом?
– Сейчас, сейчас, не торопите, – взялся кончиками пальцев за переносицу исстрадавшийся Журавский. И решился, хотя его монолог отличался бессвязностью: – Вы еще молоды, пожалуй, слишком молоды, чтобы понять взрослого человека, для этого надо прожить столько, сколько прожил я… Только не перебивайте, – а никто и не собирался, – мне ведь трудно сосредоточиться, сложно передать свои ощущения. Вы представьте: работа, дом, семья, дети, жена… Казалось бы, если ты приобрел в течение жизни этот нехитрый набор из человеческих устремлений, считай себя везучим. Но каждый день одно и то же, даже праздники проходят по одному сценарию, даже отдых на курорте превращается в нудную обязанность, когда должен делать то, что делают на курортах: смотреть, лежать, жрать. И не в скуке дело, а в том, что однажды приходит понимание: ты не хозяин себе, ты марионетка, у тебя режимная жизнь. Неважно, что можешь встать не в восемь утра, а в двенадцать, что можешь устроить скандал, если плохое настроение, или напиться вдрызг, неважен бунт, от этого режим не изменится. Не задумывались, почему мужчины изменяют?
– Вообще-то не задумывался, – сказал Эрнст.
– Потому что вы безнадежно молоды, – подхватил Журавский.
– Это недостаток? – спросил Ким.
– Это преимущество, – кисло улыбнулся Журавский, явно завидуя безнадежности собеседников. – Ладно, отвечу. Изменяют, потому что бегут от режимности, но попадают в новый режим, заимев любовницу. Их ждут те же обязанности, те же выяснения отношений, ложь, обманутые ожидания и как следствие – та же тоска. Нет, на начальном этапе возникает кажущаяся свобода… и быстро проходит, потому что везде все одинаково.
– Сняли бы девочку, она вам обошлась бы дешевле любовницы и не втащила б в режим, – нашел выход Ким.
– Хм! – снисходительно усмехнулся Журавский. – Девочку, говорите? Я достаточно обеспеченный человек, чтоб не ступать босыми ногами в дерьмо. Да что она умеет, ваша девочка, кроме примитивного секса? В Древней Греции существовала профессия гетеры, полагаю, необходимая для мужчин, особенно в кризисном возрасте. Гетера не только снимала сексуальное напряжение, но и развлекала интеллектуально, как и гейша в Японии. Секса могло не быть, впрочем, наверняка был, просто современные люди окружили ореолом романтики этих женщин. Гетера умела развлечь и отвлечь мужчину, дать совет, чему-то научить, ее профессия – существовать для него, не ставя рамок. А что такое проститутка? Тупая, вульгарная скотина из стада жвачных, в арсенале которой десять слов, и половина из них мат.
– Ваша теория занимательна, – сказал Эрнст, – ничего подобного я не слышал, но вы увлеклись.
– Нет-нет, я знаю, к чему веду. Так вот, в какой-то момент режим начинает угнетать, а вырваться из него… можно, но при этом разрушить до основания все, чего добивался всю жизнь. Где выход?
– И где же? – заинтересовался Ким.
– Мы не были с Биулиным друзьями, однако встречались то у знакомых, то случайно в клубах и ресторанах. Однажды он заговорил о моем самочувствии, я испугался, подумав про себя: неужели выгляжу как больной? Биулин успокоил, мол, всего-то у меня усталый вид, который бросается в глаза. Я сразу к зеркалу ринулся – все точно, выгляжу, как после бессонной недели. А за спиной стоит Биулин и добивает меня сочувствием. Я признался, что не пойму, как это случилось, но у меня полнейшая апатия ко всему и так далее. Тут он мне…
– Это я, – шепотом ответила Лана.
– Что случилось? – обеспокоился Максим. – Почему бродишь? Стало хуже? Фельдшера позвать?
Совершенно неожиданно девочка, с головой завернутая в одеяло, села на край кровати, потом… улеглась рядом спиной к нему. Максим включил настольную лампу и отчитал Лану:
– Это еще что? Ты перепутала кровати. Если боишься спать одна в комнате, то возьми ночник у Велты Артуровны.
– Я не одна в комнате, там еще Настя, – как-то необычно промурлыкала Лана. – Она спит крепко-крепко.
– И ты иди спать…
Он слегка подтолкнул ее, но вдруг Лана повернула к нему личико… Максим сначала не понял, что это ее полудетская мордашка.
– Что у тебя с лицом? – озадачился он.
– Я накрасилась.
– Вижу. Немножко перебрала с краской.
Если б немножко! Шлюхи на панели так не мажутся. Она повторила сегодняшний грим Насти, вот уж правда: дурной пример заразителен. Но первая – взрослая девушка, и то выглядела по-дурацки, что же говорить о подростке? Веки накрашены неодинаково, ресницы длинные, но от туши слиплись и казались приклеенными, неумело обведен губной помадой рот… Глупее он ничего не видел.
– А почему на ночь? – машинально спросил Максим, еще не зная, что все это значит и как реагировать.
– Для тебя, – сказала Лана.
– Чего-чего?!!
Вместо повторного ответа она отбросила одеяло, глазам Максима предстало жалкое зрелище, достойное пера сатирика. На тоненьком тельце с выступающими ребрышками болтались только кружевные трусики и бюстгальтер, в который, если честно, класть нечего. Есть девочки и в четырнадцать с развитыми формами, у Ланы же выпуклости только в процессе формирования, и пока не видно, чтоб этот процесс подходил к завершению. Но самое забавное – две тоненькие подпорки (ноги), обтянутые чулками с широкой кружевной резинкой. Все это (вместе с намазанным личиком) лежало, вытянувшись в струну, отчего Лана казалась еще худее. Если сказать, что у Максима отвалилась челюсть и глаза вылезли наружу, – это ничего не сказать. Он до такой степени был шокирован, что растерянно произнес:
– Не понял.
– Что тут не понимать? – Лана села, подтянула подпорки в виде ног, обхватила острые коленки руками и кокетливо наклонила голову в идиотских косичках с пластмассовыми бантиками. – Я для тебя старалась.
Журавский опрокинул в рот рюмку, занюхал кулаком, мигая веками, словно у него тик, выдохнул вместе с концом фразы:
– …про гетер и гейш полчаса впаривал. Это, мол, высший женской пилотаж. Они свободны, прекрасны, умны, способны реанимировать мужчину. И мне, поскольку жена осточертела, превратившись в засохший букет, нужна не только физическая разрядка, но и психологическая. Я сказал, что гетер в нашем городе не водится, что не вижу различия между гетерами и проститутками. Биулин возразил, что проститутка стоит копейки и удовольствие дает копеечное, но если я хочу настоящей красоты во всех смыслах – от простого общения до любви, – то это обойдется недешево. И показал фотографии…
– Фотографии? – переглянулись Эрнст с Кимом.
– Да, фотографии. Девушка была прекрасна, как… как… не знаю, с чем сравнить… Эта чистота в лице, глазах… Ничего общего с грязью. М-да. Я отказался, но Биулин сунул мне в карман свою визитку и фотографию. Знаете, закинул-таки удочку! Моя жена такая строгая, такая правильная… И сознательная! Осознает, что я никуда не денусь потому, что делить с ней нажитое мной добро не захочу, поэтому она сознательно долбит меня, долбит… Не уважает. Биулин пожалел меня, когда назвал ее засохшим букетом. Какой букет! Верблюжья колючка. Я подумал, что жизнь так и пройдет в однородном режиме с верблюжьей колючкой, в заботах о сыновьях, когда о себе обязан забыть, в работе, потому что надо удовлетворять потребности семьи. А мне в моей жизни места нет. Почему я обязан забыть о себе? Я доставал фотографию и представлял себя с Лорой…
Журавский сделал паузу, отдавшись воспоминаниям и при этом прикрыв веки. Он сглотнул, облизнул пересохшие губы, как от жажды, и неожиданно свирепо процедил, сотрясая воздух растопыренными пальцами:
– Неужели я не имел права оторваться один раз?
– Ксения Макаровна вас записала четыре раза, – уличил его Эрнст, не проникшись исповедью.
– Да-а-а… – издал гортанный звук Журавский, зловеще улыбаясь. – Если б эта сволочь была жива, я б ее сам убил.
– За что вы ее ненавидите?
– За обман. Встречи с Лорой Биулин организовывал у Ксеньки. Вы не видели, как она переживала за Лору, просто мать родная!
– Переживала? В каком смысле?
– А хрен ее знает! – В сердцах он стукнул себя по коленям. – Я заплатил бешеные бабки, чтоб трахнуть Лору, а она мне мела, чтоб я был поаккуратней, девушка нежная и только мне оказана честь спать с ней…
– Значит, цифры – это суммы за…
– За ночь с Лорой, полагаю, – рассмеялся Журавский. – Но это я понял, когда вы мне показали список.
– Не хилые суммы.
– Элитные проститутки стоят дороже, думаю, Лора не хуже была.
– А мы нашли фотографии трех сестер, – сказал Ким. – Они все занимались проституцией?
– Не знаю. Мне Биулин подсунул Лору. Жирная сука забрала деньги и клялась, что никто не узнает. А сама список накатала с теми суммами, которые я платил! Зачем?! Везде один обман.
– На ваш стиральный порошок тоже много жалоб, – поддел его Эрнст, на что Журавскому нечего было ответить, лишь скривиться: дескать, врут людишки. – Скажите, а ваш друг Докукин попал в список клиентов с вашей подачи? Вы ему посоветовали реанимироваться у Лоры?
– Нет-нет, – замахал руками тот. – Я же думал, Лора только моя содержанка, делить ее ни с кем не хотел. Представляете мое теперешнее разочарование? С Докукиным, как мне теперь кажется, поработал Биулин, он вертелся среди людей с положением и деньгами.
– Содержанка, говорите? Их посещают чаще, а вы всего четыре раза были с Лорой.
– Вы верите написанному? Я не комфортно себя чувствовал, когда Ксенька за стенкой на кухне чай пила, к тому же деньги почему-то отдавал ей. Ну и предложил Лоре встречаться тайком от тетки, она согласилась за гораздо меньшую сумму, я снимал номер в гостинице. Случалось это редко, ведь я не располагаю своим временем в полной мере, да и Лора убеждала, будто не хочет привыкать ко мне. Лгала, судя по списку.
– Как по-вашему, что явилось причиной убийства вашего друга?
– Для меня это темный лес, поверьте.
– Оба Докукиных в списке убитой, оба погибли одинаково, – рассуждал Эрнст. – Вам Олег говорил, что ищет убийц отца?
– С Олегом мы не общались, разные поколения, знаете ли, не находили общего языка.
– А враги у них были? – не унимался Эрнст. – Или темные дела, из-за которых расплачиваются жизнью?
– Ну кто, скажите на милость, станет трепаться о темных делах? В темноту и друзей не посвящают. – Журавский обхватил голову руками и вдруг жалобно заскулил: – Если жена узнает… и сыновья… и знакомые… меня съедят. Умоляю вас… Умоляю…
Да, шила в мешке не утаишь, но Эрнст не стал сыпать соль на раны, в то же время ничего не пообещал…
Постепенно до Максима начал доходить смысл, но он упорно его не принимал, считая, что малявка дурачится. Даже интересно стало, может, ее выкрутасы еще что-то означают, он и спросил:
– И что я, по-твоему, должен делать?
– Захотеть меня.
– Захо… Тебя?!!
Тут у него шарики за ролики заехали от предложения Ланы. А она подскочила, скинув одеяло, завертелась перед ним, то ставя тонюсенькие ручонки на… так называемую талию, то тощей попкой покручивая. Оригинально на худеньких подпорках в чулочках смотрелись вязаные носки, эдакие растоптанные сапожки. А торчащие коленки… а бедрышки цыпленка, который умер от голода…
– Не притворяйся, – жеманничала Лана, – мужчины обожают нимфеток. Их привлекают зелененькие ростки, как я. Они мечтают потрогать растущие сиськи, поцеловать губки, которые не умеют целоваться, почувствовать себя большим и сильным рядом с нимфеткой-конфеткой. Мужчины любят слабенькие мышцы, прозрачную кожицу и миленькую рожицу. А я самая лучшая нимфетка, у меня природная сексуальность. Признайся, я тебе нравлюсь?
– Я тащусь! – прыснул Максим и затрясся от беззвучного смеха. – Слушай, малявка, где ты набралась этой хренотени?
– Жизненный опыт. Наблюдения. Аналитическое мышление.
– А тебе твое аналитическое мышление не подсказывает, что устраивать стриптиз перед взрослым мужчиной маленькой девочке непристойно?
– Оно подсказывает, что ты любишь женщин, как все мужчины.
– Женщин! А не младенцев. Ладно, ты меня повеселила, я обхохотался, концерт удался. Теперь топай в свою комнату.
Максим свернул одеяло и кинул в Лану, оно упало у ног девочки, она удивленно уставилась на него, хлопая кукольными ресницами.
Глава 28
По дороге домой активно обсуждали показания Журавского, причем исполнитель Ким, как он себя величает, наконец подключил извилины:
– Выходит, все сестрички подпольно занимались проституцией, а Биулин с тетушкой промышляли сутенерством.
– Во-первых, – остановился на светофоре Эрнст и повернулся к другу, – тетка сдавала квартиру внаем, думаю, за это получала долю. Во-вторых, рано ты записал в проститутки младших сестер.
– Брось, брось. Мы нашли фотки всех трех, значит, и они работали в притоне тетушки. Нет, я когда фотки смотрел, мне в голову не пришло, что девчонки… Я б сам убил такую тетушку. Эрнст, светофор!
Тот тронул машину с места, а Ким пытался понять то, что до его неиспорченного сознания никак не доходило.
– Младшей всего четырнадцать, она же ребенок. Когда слышишь о педофилии, кажется, это где-то там, далеко, к нам не относится. Нет, трудно представить, чтоб с Ланой взрослый мужик… Эрнст! – воскликнул Ким, словно ему только что пришла безумная мысль, собственно, так и случилось. – А в списке-то есть и бабы! С цифрами!!! Значит, они тоже пользовались… услугами?! И платили?! И не раз?!
– Да отстань ты, недоросль, – фыркнул Эрнст. – Ничего, поработаешь еще лет пять, привыкнешь ко всякого рода неожиданностям. Лично меня волнует другое. Помимо Докукиных, в списке есть еще двое убитых, что это не случайность, теперь я не сомневаюсь. Только как это все соединить? Кстати! У Ксении Макаровны среди золотых изделий найдены две печатки, помнишь?
– Помню. Надо показать тому же Журавскому, вдруг гайку носил один из Докукиных?
– Тогда получается, что тетушка-сводня и сутенер Биулин… что? – экзаменовал друга Эрнст.
– Убили мужиков, ограбили, а трупы вынесли в мешках. В таком случае неудивительно, что тетушку пришили, а Биулин, возможно, бежал не от нас. От убийцы.
– Может быть, и так.
– А мне стало ясно, почему господа из списка делали круглые глаза и отрицали знакомство с Ксенией. Наверное, они, как Журавский, увидев список, сильно разволновались. Сам знаешь: семья, дети, положение с репутацией… Никому неохота попасть в скандальную историю, все прикидываются чистенькими.
– Интересно, что задумал Балашов, почему не звонит?
– Веришь, что он нашел убийцу?
– Верю, что не он пустил в ход нож, но это нужно доказать.
– Филон сожрет свою шляпу, правда, шляпы он не носит.
Эрнст высадил Кима у его дома, развернулся и поехал к подруге. Одно плохо: после подобных расследований в каждой женщине видишь подпольную шлюху.
Лана подняла на него невинные глаза, но то, что она спросила, не имело отношения к невинности:
– А почему ты не хочешь? Мужчины любят секс.
– Ты офонарела? – начал злиться Максим. – Соображаешь, что предлагаешь? Не хватало мне статьи за совращение несовершеннолетних! Иди к себе, я сказал!
– Не бойся, никто не узнает…
Терпение иссякло, Максим подскочил к ней, поднял одеяло, завернул нахалку и давай ее толкать к выходу, Лана упиралась, тормозя ступнями в носках, но они скользили по гладкому полу. Когда она поняла, что он выставит ее, вывернулась из одеяла. Максим едва удержался на ногах, а Лана запрыгнула на его кровать. Максим осатанел, орать на маленькую дрянь не смел – Настя спит, к тому же, если прибежит, неизвестно, что подумает. Наступая, он подбоченился, грозно свел брови и сказал:
– Если сейчас же не уберешься, я тебя выпорю ремнем! Буду пороть, пока дурь не выбью! Значит, то был не шаг отчаяния, когда ты снимала клиентов на улице, а привычное для тебя дело?
Девочка ощерилась, как злая собачонка, да и стояла на четвереньках, приняв оборонительную позу, словно собралась прыгнуть на Максима:
– Думаешь, твоя Лора не спала с мужчинами? Спала! За деньги!
– Повтори, что ты сказала? – прорычал он тихо.
– Лора спала с мужчинами, за это ей давали деньги…
Она схватилась за щеку, так как Максим влепил ей пощечину. Но это ее не остановило, она процедила:
– Лора спала! И Лика спала…
Еще одну пощечину получила. И вдруг заплакала. То ли от обиды, то ли от боли, то ли от того и другого вместе, но она заплакала, закрыв ладонями лицо и наклонившись к коленям. С острого плеча сползла бретелька (лифчик не ее размера, великоват, как и трусики), на спине образовалась дорожка из позвонков, оттопыренные лопатки конвульсивно вздрагивали.
Максим отошел, надел брюки, не зная, что делать с плачущей Ланой, закурил. Злость поутихла, он пожалел, что не сдержался, поступил не по-мужски, но не извиняться же перед соплячкой.
– Хватит скулить, – строго сказал он. – Сама виновата, вывела меня. Лора твоя сестра, а ты… выдумываешь гадости.
– Я правду сказала, – хлюпая носом, выговорила Лана. – От того, что это правда, Лора не стала ни хуже, ни лучше.
Максима прошибло словно током: а если малявка действительно сказала правду? Зачем ей врать? И все ее поведение, вульгарное и порочное, разве не доказательство этой правды? Откуда четырнадцатилетняя девочка знает об аморальных пристрастиях некоторых мужчин, знает, как соблазнять? Неумело, но инициативно соблазняла Максима. Значит, пример был перед ее глазами.
– Лора? Не может быть, – выдавил потрясенно Максим.
Злючка оторвала от ладоней лицо в цветных разводах и бросила со свойственной подросткам жестокостью:
– Может, может, может! Получил? Хоть убей меня, но это было! Я с тобой просто так хотела, а она…
– Все равно ты не должна. Но почему?
– Потому что кругом сволочи и ублюдки…
История трех сироток
Все было великолепно, пока не погибли родители и дед. Их гибель принесла не только боль утраты, но и проблемы. Три девочки привыкли к опеке, любви, достатку, а тут вдруг сразу ни того, ни другого, ни третьего. Конечно, заботы свалились на Лору, как на старшую, а что с этим делать, она не знала, не умела, не обладала ни практичностью, ни предприимчивостью. К кому она побежала за помощью? К тетке, та выслушала и приняла в девочках участие:
– Не беспокойся, Лану в интернат не отдадим, я оформлю опекунство, но формально, на деле она останется с тобой. А вот как быть с вашим содержанием… тут я ничем не могу помочь. Сама на пенсию живу.
– Я устроюсь на работу, – была полна энтузиазма Лора, к тому времени под гнетом проблем она забросила институт.
– Какая работа? – презрительно фыркнула Ксения Макаровна. – Улицы мести? Или посуду в ресторане мыть? Там много не заработаешь, а вас трое. Ладно, я подумаю, как тебе заработать, чтоб прокормить девочек.
Шло время, из загашников уплывали более-менее ценные вещи, их имелось не так уж много, чтоб жить скромно, но достойно. Лора занимала у соседей, у тетки, а деньги следовало отдавать. Тетя, видя бедственное положение девочек, однажды предложила Лоре развлечь мужчину, разумеется, за плату, за очень хорошую плату. Племянница не из тех, кто может дать отпор, нагрубить, а то и послать «заботливую» тетю, что было бы вполне оправдано. Но Лора отказалась. А денег-то нет. А кушать хочется – это же элементарно. Можно проходить в старом платье, но туфли, простите, не залатаешь, их покупают, когда они разваливаются. Лана росла как на дрожжах, какие-то вещи перепадали ей от Лики, а в общем, это называется – катастрофа.
Лора подумала, подготовила себя психологически и пришла к тете, мол, согласна. Сгорая со стыда, призналась, что с мужчинами не имела близости, ничего не знает и боится этого. Тетя закудахтала, крыльями замахала:
– Девочка моя, ты же чудо! Красивая, умная, образованная, еще и порядочная. Сейчас не найдешь такую, ты редкость. Не бойся, это случается со всеми, сначала не очень приятно, а потом войдешь во вкус, научишься всему и будешь мужиками крутить. За твою девственность ты получишь в два раза больше, есть любители.
На первое свидание у тети Лора пошла, наглотавшись психотропных таблеток. Выжила. Думала, больше никогда не пойдет развлекать, но деньги кончились быстро, их попросту проели. Лора накупила вкуснятины, забыв отдать долги, правда, тетя свои деньги забрала. И второй раз пошла, потом третий.
Несмотря на возраст, Лана заметила, что с Лорой произошли метаморфозы. Нет, старшая сестра не изменилась к младшим, была заботливой, доброй, в то же время другой, а какой – ребенку трудно объяснить. От Ланы тщательно скрывалось, откуда берутся деньги. Не будь дурой, младшая принялась подслушивать, когда старшие сестры шептались, закрываясь от нее в комнате. Узнать – узнала: Лора развлекала уважаемых мужчин, правда, Лана ничего не поняла, а любопытство – вещь неукротимая, журналов на эту тему полно в любом киоске, знания черпались оттуда, а если сестер не было дома, то и телевизор образовывал в данном вопросе.
Но вот беда: хочется многого, а денег всегда не хватало, клиенты, способные платить большие деньги, не столь часты, приходилось просить в долг у тетушки. Ксения Макаровна предложила и Лику привлечь к легкой, по ее мнению, работе. У Лоры хватило мужества встать на дыбы, ведь Лика не такая, как все, девочка тепличная, трепетная, романтического склада. Впервые Лана видела старшую сестру разъяренной, та заперлась с Ликой, они долго шушукались, младшей не удалось подслушать – говорили слишком тихо. Но вскоре и средняя ушла вечером вместе с Лорой, Лана догадалась, куда.
Лика переоценила себя, придя домой, гадливо морщилась, было ей неуютно, пропал аппетит. Но все проходит, гадливость тоже, вырабатывается привычка жить по определенным правилам. Некоторое время спустя Лика – невероятно, но факт – вошла во вкус, да, ей понравилось развлекать мужчин!
И вдруг Лора узнает, сколько на самом деле за нее и Лику дают: тетка забирала себе три четверти! Кому это понравится? К тому времени один из клиентов предложил Лоре встречаться подальше от Ксении Макаровны, он-то и сказал, сколько платит, а она просчитала процентное соотношение. Лора тетке ни слова упрека или намека, согласилась на встречи. Затем с клиентами, которым нравилась, договаривалась о том же, установив сумму меньше, чем брала вонючка, но больше, чем получала. Короче, научилась обманывать тетю, научила обману и Лику. Но не все клиенты соглашались на гостиницу, боясь встретить там знакомых и как следствие – сплетен. Тогда-то и пришлось Лоре договариваться с младшей:
– К нам придут гости, ты, пожалуйста, не выходи. Посиди в своей комнате, почитай, ладно?
– А кто придет? – поинтересовалась Лана.
– Мужчины, ты их не знаешь.
– А что вы будете делать?
– Поболтаем немного, посмеемся, они нам дадут денег, вот и все. Мы можем на тебя положиться? Ты будешь сидеть у себя тихо?
– Буду, – пообещала Лана, догадываясь, что это за мужчины и зачем придут, ее оскорбляла ложь.
Но в атмосфере животных стонов Лана чувствовала себя лишней, злилась и затыкала уши ватой. К счастью, это случалось редко, основная работа была у вонючки.
А Максим принял Лору за небесное создание, за подарок свыше! Как же он, человек искушенный, распознающий обман и притворство с легкостью провидца, так обмишурился? У него не было слов, потому молчал минут пять, курил. И все же тьма вопросов сотрясала нутро, не получить на них ответов – невозможно, потому что из-за той ошибки (роковой, не меньше) он сегодня изгой.
– И тебя привлекли к работе? – спросил Максим. Лана кинула в него вороватый взгляд, потупилась, он раскусил ее: хочет солгать. – Говори уж правду. Если узнаю, что навешала лапшу мне на уши, пожалеешь.
– Привлекли, – созналась она.
– И когда?
– Два года назад.
– Два года?! Тебе ж тогда было…
– Да! – огрызнулась Лана. – Почти тринадцать. Вонючка так потратилась на нас, столько сделала для нас, столько потрудилась ради нас, что не могла не пополнить карман. Больше не спрашивай ни о чем, не буду говорить. Не хочу! И так много рассказала, расстроила тебя… Извини.
– А зачем я нужен был Лоре?
– Не понимаешь? – удивилась Лана. – Ты мужчина. Нам нужен был человек, который бы защитил нас от вонючки. И потом, ты разве не знаешь, что женщины хотят замуж? Муж – это стена, любовь.
– Замуж она захотела, – произнес он с горечью. – Значит, вы решили завязать и в качестве завязки использовать меня?