Бортовой журнал 2 Покровский Александр

Так что химик на флоте что-то вроде клоуна первые шесть лет. Потом тебе дают кап. 3 ранга, и все это заканчивается.

То, что они не понимают химию, – это их не сильно удручает, но то, что ты не знаешь их устройства и механизмы на корабле, – это почти преступление. Вот и приходится знать устройства не своего заведования не хуже, чем свое собственное заведование.

Так что химики на флоте не так глупы.

Правда, люди всякие попадались. И среди нашего люда балбесы были. Куда ж от них деться.

Наше правительство работает в Сочи. С некоторых пор не понимаю, почему правительство Испании не работает на Канарах.

Однажды позвонили из какого-то комитета по премиям и сказали, что я включен в списки на соискание очередной литературной награды (я сразу же забыл какой). На что я им ответил, что я уже награжден.

– Как это? – спросили они.

– А меня Бог уже наградил, – ответил я. – Так что принимать награду по поводу того, что меня уже наградил Бог, не совсем этично.

На том конце трубы долго думали, а потом сказали:

– Но нам все равно нужно получить от вас пять бесплатных экземпляров.

– А по поводу предоставления вам бесплатных экземпляров – это не ко мне, – сказал я, – это к нашему ученому секретарю. Его зовут Григорий Иванович.

– А как с ним связаться? – спросили они, и я дал номер телефона.

Одно время нас с Колей просто достали бесплатными экземплярами. Звонили из всяких щелей и просили бесплатные экземпляры. Тогда я придумал вот что: у моего приятеля живет огромный какаду. Зовут его Григорий Иванович. Очень серьезная птица. Мы с приятелем договорились: если звонят и просят бесплатные экземпляры, то он говорит: «Секундочка! Соединяю вас с Григорием Ивановичем!» – после чего он подносит телефонную трубку к клетке и, говоря: «Григорий Иванович! Это по поводу бесплатных экземпляров!» – стучит ею по прутьям. После этого раздраженный попугай говорил всегда только: «Пошли в жопу!»

А ученым секретарем его прозвали за то, что он легко перекусывал карандаши любой толщины.

В 1260 году братья Никколо и Маффео Поло, два крупных венецианских негоцианта родом из Далмации, живших несколько лет в Константинополе, где они вели свои дела, отправились с большой партией товара в Крым, к своему старшему брату Андреа. Тот имел в Крыму свою контору. Отсюда они перебрались на северо-восток, в страну татар.

Через какое-то время они приехали ко двору Берке-хана, который встретил венецианцев радушно и купил у них все товары по дорогой цене.

Ну что ж, до этих пор все логично, а потом начинаются чудеса. Целый год братья жили при дворе Берке-хана, а потом, когда между ним и Хулагу-ханом в 1262 году началась война, они перебрались в Бухару, в резиденцию хана Борака, где прожили еще три года.

Во всем этом меня смущает тот факт, что брат Никколо, вообще-то, отбывая из Венеции в Константинополь, оставил свою беременную жену, разрешившуюся от бремени в 1254 году мальчиком Марко, и в этом как раз ничего подозрительного нет: купцов гнала вперед алчность, но, продав все товары Берке-хану за хорошие деньги, не логично ли было бы повернуть назад, чтоб запастись еще товаром, который также привезти и продать другим татарам? Нет, этого не случилось. Наоборот, братья Поло загадочным образом дружат со всеми ханами. И война между ними на братьях Поло никак не сказывается. Когда разбили в дым и Берке-хана, и хана Борака, Хулагу-хан пригласил их в Китай ко двору четвертого внука Чингисхана хана Хубилая. Он обещал им ласковый прием.

И Хубилай-хан, как и предсказывалось, был очень рад приезду венецианцев и с большим интересом расспрашивал их о жизни на Западе, об обычаях европейских народов.

А чего это, собственно, два купца из Венеции, распродав весь товар, столько лет шастают среди монголов?

Э-э нет, ребята, тут дела нечисты. Купцы в те далекие времена зачастую были просто лазутчиками. Запад боялся монголов. В 1206 году Чингисхан двинул свою армию из Монголии, и останавливаться на полпути он не собирался.

При преемнике Чингисхана Угедее огромная монгольская армия превратила Русь, Грузию, Польшу, Моравию, Силезию и Венгрию в арену кровавых битв.

Папа римский по этому поводу был сильно взволнован. Он посылал к монголам посольства. Послами были монахи. Они ничего не разведали и ничего не добились.

В 1245 году к монголам едет еще один монах – Джованни дель Плано Карпини – очень, кстати, неглупый мужик. Карпини встретил хан Батый – он тоже был весьма неглуп и раскусил итальянца в один миг. Но никакого насилия над послами не было – их пропустили дальше, к хану Каюку, преемнику Угедея. Каюк принял послов и написал ответное письмо папе. Там было: «Мы разрушим весь мир!» – не думаю, что эти слова пришлись по сердцу первому наместнику Отца Небесного, но кое-что он понял: послы доехали до Сыр-Орды всего-то за три с половиной месяца, а на все поручение они потратили чуть более двух лет – по тем временам ерунду времени.

Братья Поло не были монахами. Но они не только умели свободно говорить по-монгольски и были хорошими рассказчиками. Еще они умели ждать – великое качество для разведчика.

Что же случилось с ними в стране хана Хубилая? То же, что часто случалось и с другими лазутчиками: Хубилай, прекрасно поняв, чего это они здесь ошиваются, их попросту перекупил.

Хубилай тоже задумал послать посольство к папе, и его послами стали. братья Поло.

В 1266 году они отправились в Европу. К этому времени папу Иннокетия IV, первого среди пап, начавшего волноваться относительно татар, хватил удар, и сменил его папа Климентий под тем же номером, также в расстройстве поживший совсем недолго. А его уже сменил Григорий Х, который и вручил братьям грамоты к великому хану.

Братья Поло взяли с собой сына Никколо Марко. В ту пору ему минуло семнадцать. Это был смышленый мальчик.

Так и начались путешествия великого Марко Поло.

Великим путешественником в те времена мог быть сын купца и двойного агента.

Мы с К. поехали в Шартр. От Парижа надо ехать на поезде. Там собор пятнадцатого века, а строили его примерно лет триста. Ехали долго, но вот мы и в Шартре: собор, готика, упыри с прочей каменной нечистью летят со всех крыш – красиво, витражи. Мы ходим уже битый час, а К. все восхищается и восхищается, говорит такие слова, как «сакрально, эпоха, католицизм, классицизм», а потом у кого-то забора он вдруг, пристанывая:

– Шартр! Шартр! А-а-а… шартряне… если бы вы знали, как я хочу сссссссать!

С К. такое случается. Причем в самый что ни на есть культурный момент, то есть в момент осматривания достояний культуры. То он написает рядом с творениями Росси и Растрелли и его поймает милиция, которая начинает ему говорить: «Что вы тут делаете?» – а К., стоя рядом с огромной, только что выпущенной им лужей, начинает им рассказывать, что это не он, что он правозащитник (о чем и документ имеется), что он просто шел и остановился перед ней, пораженный размерами… творения… эм… Росси, например.

То он насрет рядом с Инженерным замком, который он осматривал на предмет наличия множества культурных слоев, а потом его прихватило, потому что он что-то съел необычайно колючее, и теперь эта колючка вышла у него рядом с бетонными плитами, обрамляющими строительный каскад.

После освобождения К. всегда сетует на отсутствие в России достаточного количества уборных. Посетовав, он возвращается к культуре: «Так на чем мы остановились? А. Ну так вот!..»

Наши подводные лодки сталкивались не раз. Чаще всего от подобного столкновения страдает легкий корпус. Даже если они врезаются друг в дружку, лоб в лоб и в надводном положении. Это же как два мячика в воде – они отскакивают в разные стороны.

Мой комдив Петелин так однажды столкнулся. Он выходил в море на одной лодке нашей дивизии, и столкнулись они с другой лодкой в надводном положении в кромешной тьме полярной ночи. Огоньки вроде – а потом из темноты нарастает чья-то морда.

Александр Александрович Петелин всегда отличался завидным самообладанием. Он стоял в это время на мостике и успел сказать только: «Всем держаться! Сейчас будет удар!» – и был удар – повылетали кто в чем.

Говорили, что в этом деле был виноват оперативный дежурный. Он нарезал двум лодкам один и тот же квадрат. Вот они по нему и ходили, пока не нашли, в кого втемяшиться.

Петелин взял все на себя. Считалось, что его связи (там, наверху) помогут ему вывернуться. Но когда какой-то член комиссии из Москвы сказал ему: «Мы вас учим, учим, а вы…» – тут обычно невозмутимый Сан Саныч выдал ему такое, что очень скоро он уже командовал «Островом погибших кораблей» – бригадой лодок, отправленных в отстой.

Там-то мы с ним опять и встретились. Я тогда сразу же написал письмо XXVII съезду нашей родной Коммунистической партии. Я написал ему (съезду родной) от лица своей мамы. Ничего особенного. Просто мама поинтересовалась: когда же ее сыночка переведут из подводников в нормальные люди.

Петелин меня отловил в коридорах дивизии:

– Съезду пишешь?

– Это мама!

– Какая мама! – после чего мы с ним еще поговорили, и в разговоре он несколько раз еще вспомнил про маму.

Дело в том, что мне не давали в Северодвинске жилье. «А вы сначала сдайте жилье в Гаджиево!» – «И тогда дадите?» – «И тогда дадим!» Ни хрена не дали. Я поехал и сдал жилье, после чего мы с Натой сейчас же переехали на улицу.

Потом, правда, когда уже Ната познакомилась с Петелиным и со всем нашим штабом, нам что-то такое выделили, суетясь, как с украденным, но мы гордо отказались от этого угла в пользу нищих духом, а сами ушли жить на квартиру.

До этого мы жили в гостинице «Беломорье» за сто тридцать два рубля в месяц (огромные по тем временам деньги). Там мы в электрочайнике варили пельмени и картошку.

А потом мы ушли жить к бабушке на квартиру за пятьдесят рублей. Одну комнату она сдавала за указанные деньги, потому что все ее сыновья в это время сидели в тюрьме.

Бабушка отлично помнила английские конвои, и когда рассказывала о том, как они резво веселились в городе Северодвинске в годы Великой Отечественной, то по лицу ее бродила плутовская улыбка.

Как-то у бабушки разболелись колени, и Ната предложила растереть их ей спиртом. Бабушка подозрительно потянула носом и спросила:

– Ты чего там мажешь?

– Колени.

– Спиртом?!!

– Спиртом!

– Ты мне лучше налей, чем добро изводить! Бабушке налили, и она немедленно все это хряпнула, после чего завалилась спать. Наутро у нее уже ничего не болело.

Братья Поло два года ждали в Венеции избрания нового папы Григория Х, чтоб получить от него грамоты к хану Хубилаю, а потом еще три с половиной года ехали назад в Китай в резиденцию великого хана.

Причем они избрали не тот путь, которым они уже однажды до него добирались, а другой, более короткий.

Интересно, с чего это Поло вместо пути длинного, но безопасного, пролегающего по землям, контролируемым монголами, избрали путь более короткий, но опасный?

Он пролегал по землям, населенным народами, которые или активно сопротивлялись монголам, или еще не были покорены.

Может быть, они были настолько смелы или настолько безумны?

Скорее всего, маршрут и сроки возвращения были оговорены с Хубилаем заранее, а острый взгляд купцов подмечал все: дороги, подходы, тропы, расположение крепостей, находящиеся в них гарнизоны, степень их боеготовности, богатства недр, источники свежей воды, пастбища, дичь, степень доверчивости местных жителей.

Они отмечали, что в Малой Армении (во времена монголов государство, расположенное в юго-восточной части полуострова Малая Азия) местность нездоровая; а на побережье Каспийского моря их заинтересовали нефтяные месторождения; в Грузии им оказались любезны местные ремесла, а в Багдаде – сплетни о калифе всех сарацин; в Тавризе от их внимания не ускользнула торговля драгоценными камнями, соколами и лошадьми, и. запасы пшеницы, ячменя и пшена.

Провинция Керман славилась своим оружием, но от глаз путешественников не укрылись пашни, пастбища и тучные стада баранов и быков.

В Ормузе их интересовали не только товары, прибывшие на судах, но и сами суда: «Суда у них плохие, они не сбиты гвоздями, а сшиты веревками из коры индийских орехов».

Из Кобинана (Кухбенана) Поло попадают в горы к асасинам (мусульманам-сектантам), отличающимся страшной жесткостью к иностранцам. Но они нашли дорогу и здесь.

А в Тайкане их интересовали соляные промыслы.

Они пересекали гористые пустыни Памира и безводную пустыню Такла-Макан.

А в городе Канпичион – тогдашней столице тунгутов – они прожили целый год.

Они не шли к Хубилаю прямо. Они кружили, останавливались, возвращались, проходили одни и те же места еще и еще раз.

Например, они дважды, каждый раз в течение сорока дней, пересекли безлюдную пустыню Гоби.

Чего ради? Они сгорали от любопытства? Вряд ли. Венецианцы были смелы, но не безрассудны. Им нужны были дороги, проходы, тропы. Они разведывали пути. Кому нужны были эти сведения? Видимо, Хубилаю, не папе же римскому.

Судя по всему, служили они великому монгольскому хану верой и правдой.

За деньги, разумеется. Хубилай умел ценить ум и сметливость. А никаких записей в пути ни братья Поло, ни Марко Поло не делали. Все они обладали изумительной зрительной памятью.

Хубилай устроил в их честь прием.

Марко Поло был поражен богатством хана Хубилая, количеству и убранству его дворцов, великолепию его многотысячной свиты.

Он описывает их очень подробно.

А еще он описывает то, как хан Хубилай пополнял свою казну. Он учредил «монетный двор». Ханская монета – это всего лишь кусок картона из коры тутового дерева с императорской печатью. Эти деньги должны были принимать во всех подвластных хану странах. Обладатели драгоценных камней, жемчуга, золота, серебра обязаны были приносить все это на «монетный двор» несколько раз в год. Там им обменивали эти драгоценности на куски картона с печатью. То есть хан владел всеми сокровищами всех подвластных ему стран. И кроме него никто не владел ничем.

Управление страной было жестко централизовано, хотя от восстаний это не спасало.

По всей стране были учреждены почтовые станции, где всегда имелись триста-четырес-та свежих лошадей, а послания хана передавались со скороходами. Каждый скороход бежал три мили от своего поселка до следующего поселка скороходов. Там уже его ждал другой дежурный скороход. Хан получал послания за один день с расстояния десяти дней пути. Скороходы не получали жалования. Вместо этого их освобождали от податей. Лошади же на станциях находились на содержании у жителей провинций. На их же содержании находилась и армия. Так что и сам хан, и все его чиновники были практически освобождены от всех забот по собственному содержанию.

Марко Поло очень понравился хану Хубилаю. Он был умен, сметлив и легко усваивал любые наречия.

Хан сделал его послом. Он посылал его не только по всем провинциям Китая, но и в Индийские моря, на Цейлон, Коромандельские и Малабарские острова, в Бенгалию, Лаос.

В городе Янгун Марко Поло был даже три года губернатором.

Одиннадцать лет Марко Поло с отцом и дядей служили хану Хубилаю.

Потом они запросились домой. В конце концов Хубилай согласился и отпустил их. Они повезли хану Архуну, царствовавшему в Персии, дочь хана Хубилая. Ей предстояло стать женой Архуна. Никколо, Маффео и Марко Поло возглавили экспедицию, которой предстояло переправить царевну к жениху. Это можно было сделать только на четырнадцати кораблях.

Естественно, экспедиция длилась целых три года.

В 1295 году, после двадцатичетырехлетнего отсутствия, Марко Поло вернулся в Венецию.

Братья Поло и сам Марко почти забыли свой язык. В родном городе их считали погибшими, их дом заняли бесчисленные родственники, отказавшиеся поначалу признавать в них пропавших родичей.

Но деньги делают чудеса. Братья Поло одарили всех дамасскими тканями, а потом вскрыли полы своих старых монгольских халатов, и оттуда посыпались изумруды, бриллианты, рубины, сапфиры.

Надо сказать, что Хубилай расплатился с ними не картоном.

Братья Поло всегда держали свой банк на своем теле.

В 1298 году вспыхнула война между Венецией и Генуей. Венецианский флот возглавил Андреа Дандоло. Он поручил Марко командовать кораблем. В морском сражении 7 сентября 1298 года венецианцы были наголову разбиты генуэзцами. Марко попал в плен. К нему отнеслись с большим уважением. Все знали о его странствиях. Знатные генуэзцы наперебой принимали его в своих домах и с замиранием сердца слушали его рассказы.

Вскоре ему надоело рассказывать одно и то же, и он продиктовал свои истории пизанцу Рустичано, с которым встретился в тюрьме.

В 1299 году Марко освободили, и он вернулся в Венецию. Далее сведения о нем теряются.

Так что, если б не сокамерник, записавший его рассказы, имя Марко Поло, скорее всего, кануло бы в Лету.

То есть только благодаря генуэзской тюрьме мир знает о великом путешественнике.

Позвонили из «Парламентской газеты» и сказали, что они должны взять у меня интервью.

– Ну берите! – сказал я. До этого момента я знал только то, что такая газета существует где-то там на свете белом. На том конце трубы человек помялся и сказал:

– Видите ли… я сам из Петербурга, а газета московская. Вам из Москвы не звонили?

– Нет, не звонили!

– Я даже тему интервью не знаю. А вы не знаете тему?

Я подумал и сказал, что знаю. Человек обрадовался:

– И какая?

– О любви!

Молчание на том конце, потом робкое:

– А можно я вам перезвоню?

Только идиот радуется тому, что видит. Для него все счастье.

Остальные люди к этому состоянию только стремятся.

Мне написали, что итальянцы и особенно венецианцы могут на меня обидеться за Марко Поло. Спросили, сам ли я все это выдумал и есть ли первоисточник.

Источник есть. Это «Необыкновенные путешествия» Жюля Верна.

Как-то великий Жюль нанял одного библиографа, Габриэля Марселя, чтоб тот, сидя день и ночь в Национальной библиотеке, подбирал бы ему источники о путешествиях и переводил старинные тексты с испанского, португальского и итальянского языков. И тот сделал ему краткое описание всех путешествий. Остальное доделал наш Жюль.

Описаний оказалось так много, что хватило на три тома.

Я просто это дело прочитал и постарался выстроить логику. Всего-то.

А в соответствии с законами логики получилось, что братья Поло и сам Марко – прежде всего, разведчики и двойные агенты.

Они изо всех сил старались отвести взгляд монголов от родимой Венеции.

Ведь татары дошли до Венгрии и Силезии. Там шли кровавые бои.

Так что Поло ездили по всему Китаю, заглядывали в Бенгалию, Лаос, Вьетнам и еще черт-те куда. Они участвовали даже во взятии крепостей.

Все это описано в книге Марко. Я ничего не выдумал. Просто сопоставил.

Это ли преступление – иметь ум?

Например, город Саинфу (Сянфань), последний город области Манзи, сопротивлялся Хубилаю уже после того, как область была покорена.

Три года хан не мог взять город. Но вот под стены города явились три прекрасных венецианца Поло и сказали, что если изготовить метательные машины – баллисты и с их помощью забросать город камнями, то он сдастся. Что и случилось. Под их присмотром были изготовлены баллисты, которые и забросали город камнями, многие из которых достигали веса в триста фунтов (чуть больше ста кило).

Ну и купцы братья Поло! Они знают навигацию, морское дело, фортификацию, смыслят в кораблестроении, разбираются в картографии, ведают минералы, здраво судят о свойствах нефти и каменного угля. Они говорят на многих языках. Легко усваивают любые наречия. А есть ли что-либо из достижений тогдашней мысли, о чем не ведают братья Поло и их дивный юноша? Сомневаюсь. Это образованнейшие люди.

Хубилай правильно взял их на службу. Я б тоже взял.

Аш-два-о – вот такая формула у воды.

Легчайшая молекула атомным весом восемнадцать. Для сравнения: у воздуха атомный вес – двадцать девять.

Так что вода ни за что не была бы жидкостью, если б ее молекулы не умели цепляться друг за друга.

Вы когда-нибудь видели снежинки? Среди них нет и двух одинаковых. Они все разные.

А почему? А потому, что так молекула воды записывает информацию о себе и мире, о том, какой в момент образования снежинки были ветер и давление и много ли вокруг было иных снежинок. Она вообще все записывает.

И все это стекает в единый банк данных – в Мировой океан. Там эта информация может храниться сколь угодно долго. Оттуда она и извлекается и направляется в иные миры. Кем? Тем, кто ее может извлечь.

Так что там хранятся и последний день Помпеи, и все мысли гениев.

И даже если эти гении никогда не мылись, они все равно хотя бы однажды попадали под дождь.

Этого достаточно. Дождь считал все их мечтания, мысли, свершения, а потом это все с водой попало в реки, а там и до океана недалеко.

Мне написал письмо Клаус Фрицше. Ему восемьдесят, и врачи уже запретили ему летать. Эти врачи могут все. Могут запретить человеку летать. А Клаус – летчик. Как ему запретишь? Он спрашивал одного моего знакомого, через которого я, собственно, и познакомился с Клаусом: «Если я приеду в Россию, то можно ли мне будет еще раз подняться в небо?» Мой товарищ ответил: «Конечно!»

В Германии – нельзя, в России – можно.

Клаус шесть лет провел в русском плену. Он попал в плен под Астраханью. Восемнадцатилетним отправился на войну. За Родину. Наши в сорок первом шли за Родину, немцы в сорок первом шли туда же.

Победителей в той войне нет. И побежденных нет. Есть только пострадавшие. Два народа. Им это все до сих пор боком вылезает.

Наши гордятся. Наверное, им можно гордиться. Если на твоих руках нет невинной крови, то и гордись на здоровье. Немцы тоже гордятся.

Клаус почти сразу попал в плен. Их самолет подбили над Каспием, и они на парашютах спустились на воду. Их подобрали. Офицера сразу забили насмерть палками. Им всем тоже попало, но ему– особенно.

Ему свои же говорили: выброси рыцарский крест, он в плену лишний.

А он говорил, что на нем нет крови, и крест он получил заслуженно и не стыдится этого.

Крест все равно отобрали, а его забили. За день до этого немцы бомбили суда на Каспии, а на тех судах люди жили семьями. Вот те семьи и пострадали, и родственники погибших пришли рассчитаться.

Я сказал Клаусу, что я помогу ему издать книгу про тот плен.

Клаус сказал, что у него только 1000 евро.

Я его успокоил. Книга, конечно, некоммерческая и большая. Издавать ее надо хорошо, с фотографиями. Но я найду недостающие 2000 евро, и мы издадим эту книгу.

Когда-то немецкий комендант в небольшом городке, рядом с Брестом, спас моего отца от работ в Германии. Так что я перед тем комендантом получается что в долгу.

Ночью приснился сон. Я встречаюсь с бывшими одноклассницами Татьяной и Людой. Там была еще одна одноклассница – моя жена, но по ходу дела она куда-то делась. Подозреваю, что Таня и Люда обещали заняться со мной разными утехами, и жена в данном, конкретном случае, просто мешала. Я отправился вслед за Людой домой. Мы шли и шли, причем я точно знал, что иду вслед за Людой, хотя девушка была совсем маленького роста и еще она была закутана с ног до головы в длинный серый плащ. Мы вошли в какой-то дом. Я знал, что он в Баку, даже помню, где он: где-то по дороге в школу.

Да! Он был там. Мы вошли в дом, поднялись на этаж, а потом вошли в квартиру – там был длинный, темный, узкий коридор и масса дверей. Я вошел в одну из дверей – в комнате куча народа. Меня усадили за стол, рядом сел брат Люды и начал говорить, что мои книги он читал, но там есть про замполитов, а у него папа был замполитом, и все, что я написал, – чушь, потому что все замполиты были очень хорошими людьми. Я что-то ему отвечал, но потом я понял, что очень хочу уйти. Я встал и направился к выходу. На моем пути оказывались люди, и я отпихивал их, отпихивал, а они все множились, их становилось больше с каждым тычком.

«Так, посражаемся!» – подумал я и начал раздавать удары направо и налево. Люди падали, и я продвигался к двери, а потом я открыл дверь и оказался совсем в другой комнате. Тогда я начал открывать все двери в надежде найти выход.

За одной дверью была большая кровать и на ней лежала пожилая женщина без головы. Голова валялась под кроватью, и она говорила. Это была мать Люды тетя Катя.

«Тетя Катя работает ведьмой!» – подумал я и не удивился этому. Тетя Катя мне что-то говорила, в чем-то убеждала, не забывая навинчивать голову себе на шею.

«Все, тетя Катя! – сказал я. – Начинаю читать «Отче наш».

«Не смей!» – сказала тетя Катя, на что я злорадно улыбнулся и прочитал первые строчки: «Отче наш, ежеси на небеси…»

Раздался такой вой, что просто уши заложило, ветер поднял и закружил какие-то листья, потом в воздух взлетели все одежды на вешалках и все ботинки, сваленные в прихожей, все это каркало, крякало, визжало, хрюкало.

И тут я проснулся. Будто пелену с головы снял. «Вот это да!» – подумал я.

И еще я подумал: «А тетя Катя-то действительно ведьма!»

Генерал из Генштаба написал меморандум. Просто отлично.

Конечно, задачи – это здорово, но армия-то набирается с помощью облав.

Ловят молодняк для исполнения долга.

Я слабо понимаю слово «долг».

Когда-то государство мне давало пожить в квартире за три рубля. При моих шестистах рублях на подводных лодках – сущая ерунда. Такую же ерунду я платил почти за все.

И рождались тогда почти бесплатно. В придачу, правда, стафилококк, но ведь бесплатно! Образование – худо-бедно, потом поликлиника, больница, лекарства.

Еда – мясо два рубля (себестоимость пять). Одежда – жуть просто, но за малые деньги. Умер – зарыли в землю почти даром.

При этом раскладе ясно было, что я что-то этой стране все-таки должен.

Теперь – деньги плати за все (даже за стафилококк), а тебе – как получится.

Где здесь тот долг, за который ловят в метро?

Непонятно.

Долг – это то, что передается в утробе, а попадает он туда вместе со сперматозоидом?

А если выкидыш, то таким образом выкидывается и долг?

Если так, то в ближайшее время надо ждать закон об отмене абортов.

Вот какие мысли рождаются при чтении этой штуки из Генштаба.

Да! Там еще хвалится Генштаб вообще, мол, молодцы. Ну что ж, самое время.

А операция на Кавказе (ладно, не будем называть это войной)?

Это как что? Это как позор или как достижение Генштаба? Когда я вижу по телику пацана, который объясняет мне, что он идет на высоту, а там, на высоте, из дота его поливают огнем, а он идет для того, чтоб по нему (по пацану) скорректировать ответный огонь по этому доту, то эта тактика поведения от Генштаба или от кого?

Когда мне говорят, что не могут поймать главарей, то у меня возникают сразу две мысли: или у нас нет разведки, или она есть, но вовремя приходит команда «Отставить!».

Вот это я могу отнести к генералам из Москвы?

А еще у генерала в тексте есть: «незавершенность делимитации и обустройства Государственной границы» – о как! Так вот, хочется спросить: доколе? Сколько лет у нас так граница стоит? Двадцать? Тридцать? Пятьдесят?

Мне тут недавно обещали (опять же по телику), что у нас скоро мышь не проскочит, а если и проскочит, то только в инфракрасных лучах. Так вот, хочется узнать: как скоро она будет в этих самых лучах?

А вообще-то, можно вооружать и перевооружать все что угодно, но если у тебя армия живет не по уставу, а по законам зоны, сделать что-либо невозможно.

В семидесятых годах, в училище, я понимал, что такое устав. Я понимал, что в строгом соответствии с ним я пальцем подчиненного не могу тронуть. Только голосом. Только командой и только без мата. Чудеса, но в училище офицеры матерились редко. Наверное, все это от налаженной и размеренной жизни, и когда я пришел на флот, то там этого было хоть отбавляй, но одно я знаю точно: если есть дедовщина в части, то в части нет офицеров. Или они занимаются рукоприкладством так же, как и солдаты второгодки. Они ничем от них не отличаются. Это значит, что командир части бьет рожи лейтенантам, а они солдатам. А те – друг другу.

А с такой армией можно сколько угодно писать о достоинствах нашего Генштаба и стоящих перед ним задачах.

Я встретился с Наталией Петровной Бехтеревой. Я хотел взять у нее интервью.

Вернее, так: под видом интервью я просто хотел с ней поговорить.

Она уже не работает. Только приезжает на консультации дважды в неделю.

Все-таки восемьдесят два года.

Но глаза разумные. Сама она маленькая, рука мягкая. Она протягивает руку из-за стола:

– Здравствуйте!

Объясняю, что хочу взять у нее интервью.

– Только не надо из меня делать ведьму! Вот такая девушка. Очень точная, категоричная.

Но потом она смягчилась, и мы поговорили. Говорил, как это ни странно, в основном я.

Я ей рассказывал о подводниках. О том, как заклинивает большие кормовые горизонтальные рули на погружение, и как ты в этот момент падаешь, летишь, и как люди помогают лодке выбраться из глубины, как потом она выскакивает на поверхность и как потом все смеются любой глупости, шутке.

Просто на всех нападает смех. До колик.

Я говорил о том, как скрипит корпус при погружениях, как мы открываем дверь поста, чтоб не обжало, если провалимся на глубину, потому что вдруг вырвет какой-нибудь клапан, и пост в один момент наполнится водой.

Вода-то поступает под большим давлением. Она сразу превращается в туман – ничего не видно. И отсек она заполняет в секунды.

При этом надо очень быстро соображать. Подводники вообще быстро соображают. Они самые соображалистые из военных.

И еще они все артисты. Хорошие артисты – никогда не поймешь, когда мы говорим серьезно, а когда шутим.

А смерть – это работа такая. Человек должен потрудиться, чтоб заработать себе смерть.

Нет-нет, о смерти мы не думаем. Вернее, мы о ней всегда помним. Она рядом. Но это даже не совсем страх, хотя страх, конечно, но это одна из его разновидностей. Та, что не заставляет костенеть от ужаса, а та, что ускоряет работу ума, обостряет все чувства.

В эти минуты человек велик. Он необычайно велик. И он может все.

А там все время кажется, что рядом с тобой еще кто-то. Кто-то на границе зрения. Сбоку. Повернулся – никого. Может быть, это оттого, что там нет сна. Есть забытье, но это не сон.