Бортовой журнал 2 Покровский Александр

Там снится такое – цветное, и это можно потрогать. Ты трогаешь – да нет, это не может быть сном – а это сон. Сон, который можно потрогать.

А после похода не встать. Знаешь, что надо подняться, ты уже проснулся, но не встать, не оторвать головы от подушки, и ты ворочаешься, стонешь, переваливаешься с боку на бок, рычишь – но никак не можешь встать.

Это от свежего воздуха. Прошелся по свежему воздуху – он еще пахнет так, будто там сгнило что-то: рыбой, водорослями, камнями. Это все от него. Другой включается обмен в организме. С запахами что-то творится.

Пахнут даже камни. Подбираешь камни – и нюхаешь, а они пахнут. Не объяснить как. Просто пахнут, и все.

А еще замечаешь, что на севере растут очень большие одуванчики. Просто гиганты, а не одуванчики, просто гиганты.

И трава. Любишь траву. Хочется на ней поваляться. Там ведь, под водой, бегают на месте, чтоб суставы не забыли совсем, как им двигаться. Так вот там представляешь, что бежишь по траве. Долго. До горизонта.

А еще я рассказывал о том, как я выходил из тела и что тело как свинцовое – не пошевелиться. А потом ты висишь сам над собой, и тебе так радостно, а мысль только одна: «Наконец-то!» – и ты не хочешь назад – нет. То, что лежит под тобой, твое тело, это просто как старинные доспехи рыцаря, что ли, – неповоротливые, тяжелые. Зачем они, когда можно летать?

И тут кто-то стучит в дверь, и ты сбоку входишь, надеваешься сам на себя, и это больно, это очень больно.

А вообще-то мы с болью друзья. Большие друзья. После похода болят руки, ноги, колени, лодыжки, спина. Болит так, что во сне все чувствуешь.

И пальцы становятся большими, раздутыми и необычайно чувствительными, будто собирают на себя все соринки мира. И от каждой соринки своя боль.

Наталия Петровна говорила, что все это от недостатка информации для мозга. Мозг так защищается. Для него все информация. Особенно– ветер, солнце, погода, запахи. Вот он и защищается, переделывая человека. Так что все мы, подводнички, переделанные.

На прощание она сказала мне со значением:

– Мне было приятно. Я давно уже никому это не говорила.

Потом, когда я вышел из кабинета, она сказала своему секретарю:

– Какая интересная публика!

Драгоценнейший! Да сдохнут все печали! Да сгинет неуверенность и падет мразь!

Да скукожится всякая нечисть! Да опухнет куцый недруг, к вам приближающийся!

Пусть окуклятся ваши мечты, а желания распластают свои нежные лепестки!

Сообщаю вам еще одну приятную новость: я умнею быстрее, чем бритая мышь обрастает шерстью.

Как там все?

Да! Забыл сказать. На подводных лодках дерьмо не задерживалось. Мы его отдавали на повышение – в Академии оно шло учиться или сразу же поступало в штаб.

Доволен ли я самим собою? Когда я напишу что-то, что мне нравится, тогда доволен. А так я пребываю в состоянии довольно обычном. Переживаю жизнь. Не более того.

Нет ли у меня чувства, что я убегаю от жизни? Нет. Я просто лучше всего чувствую себя на бегу. Когда я иду – мне хорошо, сел – хочется спать. Это память о лодке. Там была вечная погоня, и тело запомнило. Тело же состоит в основном из воды, а вода долго помнит. У нее цепкая память.

Есть ли такие во мне зоны, куда я сам себя не пускаю, которые я не обсуждаю сам с собой? Нет. Я просто не обсуждаю по многу раз. Я обсудил однажды – и все. Я не возвращаюсь. Во всяком случае, не сразу. Только через много лет.

Чувствую в себе силы плюнуть на прочие силы. Тщеславие – вот что будет править миром в ближайшие дни. Дети порока выстроятся в очередь на раздачу билетиков в вечность.

Как там наши враги? Живы ли? Льется ли на них елей, снисходит ли благодать?

Сквозь гладкую, холеную кожу все равно видны шерсть и копыта.

В аду не хватает на всех сковородок, оттого и на земле заминка.

Ведь все тщета – органов чувств всего лишь пять. Загадка: каким из них лучше всего ощущается богатство? На вид, на вкус, на слух, на запах – или же его можно потрогать?

Все виртуально, кроме того, что попало к тебе в рот. То есть богатство можно только съесть. По полкило за раз. Так что наказание – неутолимость.

Отгадайте: почему я не хочу быть почетным гражданином? Сдаетесь?

Потому что я хочу быть гражданином и по нечетным.

Тут недавно звонили и говорили:

– Мы вас хотим послать на книжную ярмарку!

– Ладно, – сказал я, – только мы так договариваемся, что я никому и ничем не буду обязан!

– В смысле?

– В том самом смысле, что если меня о чем-либо попросят чиновники, то я вправе им отказать.

– Мы подумаем, – сказали на том конце трубы и повесились.

Зря грядущее!

Милорд! Должен вам сообщить, что, по моим наблюдениям, целомудрие с уверенностью овладевает братьями нашими. И проистекает оно не из какого-либо физиологического посрамления или недомогания оных, а единственно от потребности в самой идее аскетического поведения и воздержания при умеренном, спокойном и в то же время достойном течении крови.

Немедленно хочется идти навстречу всякой твари, заключая ее в объятия с криками: «Брат мой! Брат мой!»

Просто нет сил!

Эти инициативы!.. (нет сил)…

Эти идеи!.. (нет сил)…

С виду подлая, тощая, сухопарая, жалкая кляча – а ведь зовется-то Буцефалом!

Проявиться, стать самим собой, стать русским можно только в зоне языка. Больше способов нет. Ну не кокошник же надевать.

То есть ненависть к нерусским – от недостатка языка. Они от недостатка языка это делают. Им надо чем-то заполнить этот недостаток. Это оттого, что они не-до-языковые. Они не могут сказать. Заполняется пустота. Они заполняют ее действием. Это не поддается логической оценке. Там логики нет.

А «Русские идут!» – это, вообще-то, лозунг шведский. Это так кричали шведские крестьяне, когда русские высадились на Готланде.

Россия – кроме как в языке, в песнях, в былинах и всяких других искусствах – больше же не существует. Как иначе выразить то, что ты – русский? Только языком и кистью. Не табличку же вешать.

Рассказали историю: в переполненном автобусе мужчина сидит у окна и держит девочку у себя на коленях. Все разморенные, кое-как, вплотную едут. Девочка, перегнувшись через мужчину, рисует пальчиком на запотевшем стекле. Мужчина ей говорит: «Не рисуй! Руки будут грязными!» Девочка перестает рисовать, но через минуту рисует опять. Он ей снова: «Хватит рисовать! Ну сколько тебе можно говорить-то!» А она ему на весь автобус: «Мама тебе тоже говорит: «Не писай в раковину!» – а ты писаешь!»

Весь автобус сейчас же лег.

Фантастика какая-то. Бедные англичане. Секретным, знаете ли, звуковым (!) импульсным (!) оружием спровоцирован взрыв учебной торпеды в торпедном аппарате «Курска», отчего все в нем и развалилось.

А звуковым – это как что? Шибко завыло там у них что-то, что ли?

Вот это да. Внимание, ребята, Аэлита прилетела.

Вот до чего дошло наше школьное образование.

Никаких следов. Ну совсем ни хрена! Я это даже комментировать не буду. Пойду лучше выпью семьсот капель валерьянки.

Обрыдаться можно. Действительно, и чего это наши не использовали это все для возбуждения небывалой патриотической волны? Просто, я считаю, просчет за просчетом.

Мной утвержден новый орден «Пурпурная жопа».

Два небольших, соприкасающихся круга. Красный атлас.

Первой, второй и третьей степени.

Первой степенью я немедленно наградил сам себя.

Там еще в самой середине маленький бриллиант.

Великий арабский путешественник Абу Абдулла Мухаммед Ибн-Баттута – для сокращения просто Ибн-Баттута – родился в 1304 году в городе Танжере в Северной Африке. Это, пожалуй, один из тех немногих путешественников, кто путешествовал безо всякой корысти. Ровно в двадцать лет, получив богословское образование, он решил совершить паломничество в город Мекку.

Надо сказать, что совершил он его довольно своеобразно. Он почему-то отправился в Египет, побывал в Александрии и Каире, потом поднялся по Нилу до границ с Нубией, потом вернулся в Египет, перебрался в Малую Азию, посетил Гизу и Тир и через Тивериаду и Бааль-бек-Небек попал в Дамаск, где была чума. Из Дамаска он попал в Мешхед, к гробнице пророка Али. Потом он отправился в Басру, затем в королевство Исфахан, в провинцию Шираз, а из нее – в Багдад, Тебриз, Медину и наконец в Мекку, где пробыл три года.

Вот интересно: на какие средства парень двадцати лет мог так долго путешествовать, пусть даже паломником? То есть он приставал к караванам, и те, благодарение Богу, его везли, кормили и одевали? Ну и времена!

Ибн-Баттута посетил все города Йемена, добравшись до Адена, он отплыл в Зейлу, один и портов Абиссинии, потом переплыл Красное море, добрался до города Зафар, что на берегу Индийского океана, потом – Ормуз и в 1332 году – опять Мекка (путешествуем уже восемь лет).

Потом были Каир, Сирия, Иерусалим, Триполи и Анатолия – где ему устраивают радушный прием. Потом он переплывает Черное море: Крым, степи Южной России, город Болгар на берегах Камы, Волга, Астрахань, где была зимняя резиденция монгольского хана.

Одна из жен хана собирается навестить своего отца – константинопольского императора.

Ибн-Баттута присоединяется к свите, и вот он в Константинополе, где колокола в их честь бьют так, что все там немедленно глохнут.

С городом он знакомится тридцать шесть дней – неторопливое, однако, знакомство.

Из Константинополя он направляется в Астрахань, отсюда через пески Туркестана в Хоросан, Бухару и Самарканд, потом он оказывается в Балхе, преодолев Хоросанскую пустыню. Вдоль границ Афганистана он достигает Инда и по нему спускается до Дели.

Дели – прекрасный город, но жители все почти разбежались, напуганные жестоким правителем Магометом.

Но его тиран осыпает милостями, назначает судьей в Дели, однако через какое-то время, заподозрив в заговоре, чуть было не убивает, а потом меняет гнев на милость и назначает послом в Китай, куда в сопровождении двух тысяч всадников Ибн-Баттута везет подарки китайскому императору.

Но в дороге на него нападают повстанцы, грабят и угоняют в плен, из которого он бежит и возвращается опять к тирану в Дели.

И этот душегуб не только его не казнит за невыполнение задания, а еще и награждает, снаряжая его в Китай еще раз, и снова дает ему подарки.

В конце концов тот достигает Малабарского берега и вступает в Каликут. Там он три месяца ждет попутного ветра.

Наконец задул попутный ветер, и Ибн-Бат-тута нанимает тридцать китайских джонок и грузит на них подарки для китайского императора. Ночью буря разбивает все суда, и все дары Магомета идут на дно. Сам же Ибн-Баттута в ту ночь находился на берегу, поскольку пожелал присутствовать в мечети на утреннем богослужении. Так что из всех богатств у него уцелел только молитвенный коврик. После этого он уже не рискует показаться на глаза владыке Дели и отплывает на Мальдивы, где женится сразу на трех женах.

Местная королева обращает на него внимание, и его назначают судьей. Потом визирь строит против него козни, и ему приходится бежать. Ветры относят его судно к Цейлону.

Тут местный султан принимает его с большим почетом. С Цейлона он отправляется к Коромандельскому берегу, которого и достигает, несмотря на бури. Огибая Индостан, он попадает в руки к пиратам, вырывается от них, дочиста ограбленный, и чудом добирается до Каликута. Потом с помощью купцов из Дели он отплывает к Мальдивам, оттуда – в Бенгалию, потом на Суматру. Местный король дает ему денег для поездки в Китай. Какое-то время он путешествует по Китаю, а потом возвращается на Суматру. Затем, в 1348 году, он попадает опять в Мекку, а через двадцать пять лет странствий – в свой родной Танжер.

Но усидеть там он не смог, он отправляется в Испанию, потом в Марокко, Судан, перебирается через Сахару, потом опять появляется в Марокко, где в 1353 году поселяется в городе Феце. Там он встретил человека, которому и продиктовал свою книгу, известную как «Подарок любознательным».

И все эти путешествия, заметьте, он совершил почти без денег, не единожды ограбленный.

Пора на эскалаторе сосать женскую грудь!

Дело-то хорошее.

Так что пора.

Это я насчет груди.

Сценарий о том, как подводную лодку захватили террористы, которые с нее произвели пуск баллистических ракет? Чушь собачья. Люди с улицы могут только обгадиться в центральном посту. Лодку способны захватить только подводники. Причем с того же самого проекта: разные проекты лодок потому и разные, что они отличаются друг от друга. Даже лодки одного проекта иногда отличаются по размещению в них механизмов.

Нет двух похожих подводных лодок. Так что кто-то там набежал да захватил – это просто не передать, какая хуйня. Даже не знаю, что тут комментировать.

Ракетная стрельба не всегда удается даже тем людям, в чьем заведовании находятся эти ракеты. Сложное потому что это дело. Ракеты просто так не летают (как и торпеды). Нужна предстартовая подготовка. Она длится примерно час, и в ней участвует большое количество людей.

Ракеты надо подготовить к старту. И не только ракеты. Работает вся электромеханическая боевая часть. Люди сидят по тревоге. И не просто они там сидят. Работают штурман, штурманские электрики, акустики, весь центральный, радиотехническая служба, связь – в общем, все. Все на своем месте что-то делают. Потом – сеанс связи. Это тоже не просто так: надо всплыть на глубину семнадцать метров, поднять выдвижные устройства, еще раз обследовать горизонт, доложить, что он чист, потом начинается сам сеанс, на котором и получают сигнал на стрельбу. Персональный. После этого еще одна тревога (гораздо тревожней той тревоги, что только что была), погружаемся на глубину сорок метров для окончательного приготовления к старту. В это время командир с особистом и замом достают из командирского сейфа пакет, вскрывают его, и из него извлекается перфокарта – это координаты цели, их введут в пульт управления ракетным оружием (ПУРО).

После этого – еще целая куча всяких команд, направленных на последнюю разблокировку ракетного оружия и подготовку к пуску. БЧ-5 в это время гоняет воду во всякие цистерны, то принимает, то откачивает, чтоб до старта и после старта удержать глубину.

Только потом все докладывают о готовности к старту (все боевые части и службы), и командир дает команду «Старт!».

После этого и нажимается та кнопка, которую так часто показывают в кино.

А до этого на неподготовленного выливается просто поток команд предварительной подготовки. Они поступают со всех сторон и слушаются как команды с инопланетного корабля – настолько они специфичны и в таком быстром темпе произносятся.

Ракеты стартуют по сериям. В сериях бывает четыре, восемь ракет. Может быть и больше. Современные лодки способны сразу выпалить весь свой запас ракет, даже стоя у пирса.

Но можно выстрелить и одной ракетой.

Вот так примерно.

В чем особенность языковой среды на Военно-морском флоте? Я сразу услышал там неправильную речь. С первых же дней. Слух у меня был девственный, так что слушал я очень жадно. «Почему вы нарушаете форму одежды?» – это укороченная формула от еще более дикого «Почему вы нарушаете правила ношения формы одежды?»

Эти клише возникают для экономии времени. Надо сократить время на команду. Времени очень мало, и надо, чтоб человек быстро тебя понял, иначе: «Вот пуля пролетела– и ага!» Поэтому можно услышать команды: «Эй, вы все! Оба ко мне!» Или говорили: «Есть! Ясно!»

А «Есть!» – это же от «Я – есмь!» – то есть ты каждый раз приносишь клятву.

То есть то, что тебе сказали, ты впустил в себя, принял безоговорочно, ты с этим стал существовать, это теперь твое.

Но ни в армии, ни во флоте это тебе никто не объясняет. Что такое «Есть!», почему «Есть!», от английского «Yes!», что ли?

То есть там ты должен сразу принимать предложенные правила игры, не всегда тебе понятные.

Там же искаженный язык.

Искаженный в силу необходимости быстрого проговаривания.

И вот перед строем выходит начальник, и он начинает говорить. Он же не всегда способен на разговор. Он иногда ни на что не способен, и это сразу становится видно. По речи.

Он говорит, а подчиненные корчатся от смеха: «Что вы тут водку пьянствуете!»

То есть армия в строю – это иногда очень весело. Военное говорение – это жанр.

– Хочешь взять интервью у Кахи Бендукидзе?

– У того, что все здесь продал и уехал в Грузию?

– Ну!

– Хочу, конечно!

Вот так я и поехал в Грузию.

– А ты не боишься? – спрашивали меня знакомые.

– А чего бояться?

– Ну, там же почти война с Южной Осетией.

– Ну, еду-то я в Тбилиси.

Да, еду я в Тбилиси. Между нами и Грузией теперь визовый режим. Виза стоит 20 долларов США, и купить ее можно в аэропорту.

Когда наш самолет приземлился в Тбилиси, там было четыре градуса жары.

– А к кому вы едете в Тбилиси? – спросила меня девушка, приклеивающая визы.

Дело в том, что пригласил меня канадский бизнесмен грузинского происхождения, и мы с ним были знакомы только заочно, и надо же такому случиться (со мной такое бывает): в момент вопроса я начисто забыл его фамилию. У меня было одно только имя – Гога.

Поэтому я и сказал, что еду прямо к Кахе Бендукидзе.

– А где вы будете жить? – не унималась девушка (в анкете на визу я оставил в этих клетках пустые места).

– В гостинице буду жить, конечно… у Кахи.

Странно, но этот ответ ее полностью устроил.

На выходе меня ждал Гога, или Георгий – с биркой в руках. На ней было написано: «Покровский»

– Мы поедем на машине моего дяди, – сказал через минуту Георгий.

Дядю звали Важа, мы тут же познакомились, и я рассказал им, что сказал девушке, что буду жить в гостинице, у Кахи.

– А Каха действительно живет в гостинице.

– Как в гостинице?

– Так. Его жена с детьми вернулась в Москву, а он здесь остался, в Грузии.

– И чем он тут занимается?

– Приватизацией грузинских предприятий. Многие считают, что в пользу Москвы. Так что Кахе несладко.

– Чужой среди своих?

– Что-то в этом роде.

По дороге мне показывают Тбилиси. Этому городу очень идет солнце, но солнце появилось только на следующий день, а в день приезда было пасмурно, лил дождь.

Так что солнце было только завтра. Солнце – и Тбилиси сияет, он щурится лицами людей. Они улыбаются, или это только гримаса от солнца? Но все равно хорошо, пусть они улыбаются хотя бы и из-за солнца. А летом тут всюду летние кафе и разносится запах свежесваренного кофе. Тбилисцы никуда не спешат. Тут вообще не спешат. Восток – не принято.

– А вы заметили, что на улицах нет полиции. В Москве у лиц кавказской национальности давно бы проверили документы. А у нас никого не проверяют. Всем все равно, – рассказывает Важа. – Я же полковник милиции. Но я – имперский полковник. Руководил всей милицией Тбилиси при Шеварднадзе. Каждый день ему докладывал без пятнадцати десять. Мне хватало восьми минут. А семь минут он расспрашивал меня о жизни.

– Шеварднадзе – великий человек? – спросил я первое, что пришло на ум.

– Да. Великий человек. Он принял страну, когда тут был криминал. Криминал правил. И они пригласили Шеварднадзе, потому что их во всем мире не признавали. А с Шеварднадзе их сразу признали. Они думали, что он старый и больной. Что они его будут держать в руках. А он, как старый лис, выждал момент и… всех арестовал. Аресты производились в один час по всей Грузии. А сейчас Саакашвили знаете что придумал? У нас приняли закон, что вор в законе, если его спрашивают: «Ты – вор? И он говорит: «Да! Я – вор!» – сразу же сажается в тюрьму на десять лет.

– Без суда?

– Почему без суда?

– А если он скажет: «Нет! Я не вор!»?

– Ну, тогда он опустится среди воров. Так нельзя. Вор должен сказать, что он вор.

– И вот он выходит из тюрьмы, и его еще раз спрашивают и опять сажают?

– Да. И воры в законе у нас сидят в отдельной тюрьме. Не со всеми. И еще у нас ГАИ взяток не берет.

– Как это?

– А у нас нет ГАИ. Есть патрульные машины. Город разбит на квадраты, и каждая машина патрулирует свой квадрат. Все знают телефон. Если что случилось – позвонил, и они через минуту подъедут.

– А как же происшествия на дороге?

– Все стали очень вежливыми. Сами регулируем движение. А если что случится, то патруль сразу подъедет.

– И он взяток не берет?

– Нет. Их все время проверяют. У нас безработица сорок процентов – сразу на улицу.

Через десять минут меня довезли до гостиницы. Это три звезды, и сутки здесь стоят девяносто долларов. Огромный номер, три кровати.

Через два часа за мной заехали и повезли на ужин. На ужин были приглашены еще два бывших полковника, Александр и Георгий, и два грузинских бизнесмена – Гизо и еще один Георгий.

Мы сидели в ресторанчике, в неотапливаемом домике. Там был камин, и над ним был приспособлен самогонный аппарат. Зажигаешь камин – идет чача.

Принесут и вино: «А какое вы будете вино? Есть немножко мутное, есть крепкое…»

Вина будет море. А еще – маринованный сом, хачапури, сыр, зелень, шашлыки.

Тосты. Грузия – это тосты. Это непрерывные тосты. Сначала обо всех присутствующих. Начинают с самого старшего и не забывают никого. Всем посвящается несколько слов. Какие это слова? «Сначала я хочу выпить за Бога (пауза). за Бога, пославшего нам такого человека, как Гизо.»

Потом все пьют за отсутствующих, потом за Грузию и так далее, пока не наступит вечер. Вечер наступает в одиннадцать ночи.

Потом все ищут вход в гостиницу.

В два часа ночи я вскочил с кровати. Меня поднял с нее женский крик: «А-а-а-а-а!!!»

Кричат, кажется, за стенкой, требуется помощь!

А потом закричал мужик, только потише: «А. а. а.»

Я сел на кровати. Помощь не требовалась.

Я должен выступить на Лейпцигской книжной ярмарке. Организаторы ярмарки попросили текст выступления написать и представить им заранее, чтоб с ним ознакомился переводчик. Я сел и написал текст. Вот он:

«В 862 году от рождества Христова мой родственник по отцовской линии Урм Медноголовым вместе с Эриком Ужасным (позже – Рюриком Прекрасным) навестил Ладогу, где и остался наводить порядок среди славянских племен. Позже в местечке под названием Киев он основал перевалочную базу для ежегодных походов на Царьград (Константинополь). Родной внук Урма Медноголового Торни Железнорукий князем Владимиром, поспешно принявшим христианство, был подарен Византийскому владыке в качестве личного телохранителя. Его потомки возвратились на Русь только перед Куликовской битвой, в которой они незамедлительно приняли участие. Далее следы их теряются, но доподлинно известно, что одним из моих родственников по линии отца был Петр Андреевич Вяземский – поэт и гражданин.

О родственниках со стороны моей матери известно только то, что Осман-паша в битве при Плевне в 1877 году потерял весь свой обоз, в котором в походном гареме у него томилась армянская красавица Зейнаб. Красавица немедленно влюбилась в русского поручика Трифонова, ворвавшегося к ней в шатер, и плодом этой любви стала девочка по имени Аглая. Позже мать и дитя оказались в Шемахе, откуда и ведет начало славный род Бабахановых, к коему и принадлежит моя мать, названная Тамарой в честь царицы, приютившей одного моего пращура, славившегося умением слагать вирши по любому поводу. Некоторые отголоски его усилий на ниве полночных песнопений отозвались в другом моем родственнике по линии матери – великом армянском поэте и писателе Ширванзаде.

Так что, имея среди своих родичей воинов и поэтов, я не мог получить от Провидения иной судьбы. Двадцать лет я провел в Военно-морском флоте, из которых десять – на подводных лодках.

В 1983 году во мне проснулась муза, которая с тех пор не смыкает глаз.

Мной написаны четырнадцать книг, из которых ни одна не переведена ни на один европейский язык. Справедливости ради следует отметить, что они также не переведены на китайский, арабский, японский, хинди и суахили.

Причина – я пишу на русском военно-морском сленге, полном разных идиоматических выражений. Придумал я их, в общем-то, сам, так что и пенять не на кого.

Это все, что я хотел сказать, представляя свои книги на Лейпцигской книжной ярмарке».

– Сегодня у нас будет культурная программа, – сказал мне Георгий. – Что ты в Тбилиси хочешь посмотреть?

Вообще-то, я хотел бы посмотреть на Каху Бендукидзе, поскольку приехал брать у него интервью, о чем я и сказал Георгию.

– Каха потом, а сейчас поедем посмотрим Тбилиси.

– А Каха мне даст интервью? – спросил я с некоторым сомнением в голосе. Я уже второй день в Тбилиси, и интервью с Кахой мне пока только обещают.

– А куда он денется, – был мне ответ. После этого мы поехали в ту церковь, где похоронены Грибоедов и его Нина. Это небольшая церковь на горе. В Тбилиси все на горе или же под горой.

Храм пятнадцатого века.

– Или семнадцатого, – говорит Георгий.

На стенах темные деревянные панели, расписанные ликами святых и сценами из их жизни. Тихий храм. В углу, рядом с печкой, три девушки из хора поют.

В Грузии давно нет центрального отопления. Все отапливается такими вот печурками.

От них гибкая металлическая труба идет в окно. Топятся или газом из баллонов, или дровами.

Дров здесь много. Сейчас на улице около восьми градусов, так что в церкви можно замерзнуть.

Девушки хорошо поют. В Грузии вообще хорошо поют.

Рядом с храмом небольшое кладбище. Тут и могилы Нины и Грибоедова. Они самые роскошные.

Здесь же и памятник матери Сталина.

– У нас есть и музей Сталина. Грузия страна маленькая. А Сталин все-таки был частью и нашей истории. Так что есть у нас и его музей, – говорит Георгий.

Памятник датирован 1937 годом. Черно-белый мрамор. Все очень скромно.

– Сталин приезжал хоронить свою мать?

– Нет. Он здесь многих посадил, поэтому не приезжал. Здесь на кладбище похоронены разные выдающиеся люди. Вот могила математика. Он на космос работал. Вот могила актера. Он «Отца солдата» играл. Вот могила матери Софико Чиаурели.

Все очень скромно. Плита – надпись. Иногда – театральная маска.

– Хорошее у нас тут кладбище, правда? – говорит Георгий. – Вот они здесь лежат. И отсюда виден весь Тбилиси, посмотри.

Тбилиси действительно виден – горы, скалы, сосны и дома, дома, дома, много церквей, Кура, Авлабар.

Тишина. На душе становится неторопливо, спокойно. Восток– куда спешить?

– В Тбилиси все возвращаются, – говорит Георгий. – Нас же мало. Все друг друга знают. Вот если говорят «Эдик» – значит, говорят о Шеварднадзе. Он сейчас на даче живет. И охрану ему оставили. Его у нас так называют. Он тоже часть нашей истории, и когда про него говорят без уважения, то мне неприятно. Мы же тут все друг друга знаем.

У нас на визитке у человека может быть написано: «Тбилиси. Спросите Гиви».

– И у любого на улице спрашиваешь, и он покажет нужного Гиви?

– Конечно.

– И двух одинаковых Гиви не бывает?

– Двух не бывает. Даже если его зовут Гиви, у него другое прозвище. Вот Бендукидзе здесь зовут Каха. Если говорят: «Каха» – то имеют в виду его.

– И он мне даст интервью?