Бортовой журнал 5 Покровский Александр
То ли дело непритязательный рассказ о сопливом отрочестве монарха – вот где чутье.
Парламент состоит из двух палат: уроды и полууроды.
Вот только не знаю, какая же из них верхняя.
Нашим медикам должен являться сам Сатана. Убежден. И почаще.
Рай небесный давно нуждается в чем-то подобном.
Правда, визит врага рода человеческого я бы устроил не только медикам, но им – в первую голову.
Они клятву давали. Был когда-то такой удивительный врач – Гиппократ – его клятву они и дают.
Вот чиновники ничего не дают, и поэтому к ним Сатана, с моей точки зрения, должен являться сразу же после того, как он посетит всех медиков.
Медицина у нас – это… как бы поточнее… в общем, есть одно весьма неприличное слово, означающее всеобщий конец.
Многое у нас можно назвать именно этим словом, но отечественной эскулапии оно подходит более всего.
Можно построить великолепные здания и отвести их под больницы и медицинские центры. Можно даже отремонтировать старые приюты скорби и слез. Можно поставить внутрь их самое современное оборудование, но людей, посвятивших себя заботам о чужом здоровье, не заменить.
Если начальник городской поликлиники говорит своему сотруднику, врачу: «Ты должен мне каждый день сдавать деньги!» – то этот врач должен где-то эти деньги брать.
Одного только посещения любой палаты в обычной больнице достаточно, чтоб вы надолго потеряли аппетит: люди ютятся на койках в коридорах, в туалетах лежит то, что и должно там лежать, лекарства – в ближайшей аптеке, родственников нет – ваше горе.
А чего только стоит рассказ одной моей знакомой:
– Я говорю сестре: «Девушке в палате плохо!» – а она мне: «Докурю и приду». Она-то докурила, вот только девушка умерла.
Вы думаете, это какой-то неординарный случай? Да, нет же, уверяю вас.
И в палатах одни косматые старухи, старичка увидишь редко, потому что многим из них уже посчастливилось оставить этот замечательный мир. Не дождались полной реализации самого гуманного из наших национальных проектов.
А в хирургическом отделении хирурги все режут и режут. По десять. нет, по двадцать операций за смену. Здорово режут. Виртуозно режут. Потрясающе режут. Вот только выхаживать потом некому.
Сестры работают, работают, работают, работают, а выхаживать некому.
Тут могут взять больную с инфарктом и инсультом на УЗИ по поводу застоя крови в венах неработающей левой ноги, а потом бросить ее минут на сорок на каталке совершенно голую, потому что все ушли на празднование шестидесятилетия завотделением. И деньги здесь ни при чем. Они ничего не гарантируют. Заплатите деньги, а они вернут вам труп.
Это трупорезы. Им просто необходим Сатана.
Я пишу всякую всячину. Мое письмо меня успокаивает. Назвал что-то его собственным именем или даже присвоил ему это имя – и успокоился. Главное назвать – и проходит неуверенность, страх. И вот ты уже ничего не боишься. Названное не страшно, а ты приобрел силу.
Усерднейшим образом изучаю все то, что историей выведено на эти подмостки.
Должен сказать, что прежде всего меня устраивает количество – их теперь два; и рост – в каждом по метр с чем-то. Вот если поставить их друг на друга, то возникнет фигура, которая более всего подходит этому населению в качестве сосуда для мудрости – что-то около трех метров.
Письмо – это угощение. Классики говорили, что, затрачиваясь на устройство подробного угощения, вы сделаете большую глупость, если так худо распорядитесь, что позволите вашим критикам его разбранить.
Плевал я на критиков. Вот.
Традиция проведения военных парадов на Красной площади с участием боевой техники будет восстановлена. 9 мая 2008 года военный парад на Красной площади в Москве решено проводить с участием современной боевой техники.
Уже есть заявления о том, что «…выведя на Красную площадь боевую технику, мы и стране, и недоброжелателям нашим покажем, что обороноспособность страны крепнет…».
Ну, вообще-то, недоброжелатели о состоянии нашей обороноспособности прекрасно осведомлены, а новые образцы военной техники обычно демонстрируют на всякого рода военных салонах.
А парад к боевой выучке имеет примерно такое же отношение, как полеты «Витязей» или «Стрижей» к реальному бою.
Когда у одного офицера, участника обороны Порт-Артура, спросили, чем он сейчас занимается, он ответил: – Учу солдат воевать!
– А что же вы делали раньше?
– Учил их маршировать! Вот и весь сказ.
Воевать и маршировать– разные вещи. Лучше не крики о боевой технике, а сама техника.
Лучше не прохождение торжественным маршем, а ежедневная боевая учеба.
А еще лучше бы офицерами заняться – отбирать и пестовать.
Армия – это, ребята, прежде всего люди, их выучка.
Какая была техника у зулусских воинов? Щит и копье? А разгромили они, между прочим, боевых англичан с пушками и ружьями.
Сначала люди, а потом оружие.
Древние говорили, что необученный воин уподоблен барану.
А барана на любую технику посади, он все равно будет бараном.
Да и техника ли это? Если выслушать, к примеру, сегодня обычных офицеров наших Военно-воздушных сил, то они такое порасскажут, что через пять минут становится ясно, что у нас уже скоро не останется ни техники, ни людей, способных на ней летать.
И так у нас везде – на земле, на воде, под водой и в воздухе.
А показать себя противнику можно. Чего б не показать?
На совместных учениях. Устраивайте учения, и пусть они нами любуются.
Нет конца разысканию истины!
Все чиновники должны петь. Я считаю, что у них дивные голоса.
А еще они должны рисовать.
Картины потом можно будет продать лизоблюдам, а деньги раздать нищим.
Как хочется написать книгу «Опыты страсти».
Она будет посвящена истории. Самой правдивой и вместе с тем загадочной истории. Истории того, как зарождается страсть в чиновничьем уме.
Не заглянуть ли нам мимоходом в самый корень вопроса? Вы полагаете, мы сразу же остановимся по причине темноты и путаницы, возникающих из-за притупленности чувств, слабости и мимолетности впечатлений, или же память, подобная решету, не удержит ничего, и даже если это нечто будет размером с дыню? В этом случае прутья клеток растянутся, расступятся, чтобы только выпустить эту тяжесть на свободу.
Ах! Хочется верить, что все это не так.
Извольте знать, что я, по примеру великих физиологов, излагаю один и тот же вопрос вновь и вновь в слабой надежде на отклик со стороны изучаемого предмета. Ум чиновника! Что может быть необычнее?
И есть ли исследователь благодарней, чем я, мечтающий зарегистрировать самый незначительный трек, утихающий огарок, летящий окурок, ничтожное послание в виде царапины на закопченном стекле бытия?
Именно, именно, именно! Она. Проистекла. Откуда? Откуда взялся этот обильный источник темноты, это прибежище мрака, это расплывчатое употребление, казалось бы, самых точных слов, путающее самые светлые и возвышенные умы?
Из детства? Ужели всему мы обязаны этой поре, где всё, решительно всё – сопли и горшок?
Увы нам!
Страшный стук в дверь разорвал пополам все эти мои рассуждения о чиновниках и детстве.
Даже не знаю, когда я к ним вернусь!
Вот и свершилось. Перешли на I год. Солдаты теперь будут служить I год.
Говорят, что при переходе возникнет ужас с боевой подготовкой, а уж наша боеготовность рухнет, рухнет, рухнет.
Черт ее знает. Может ли она рухнуть.
Ведь чтоб рухнуть куда-то, надо же, чтоб было то, куда предстоит рухнуть. Место должно быть какое-то, чтоб оно было пониже, что ли.
А тут… даже не знаю.
Один мой знакомый рассказывал мне, как на дачу очень большого генерала (он до сих пор генерал, в фаворе, руководит очень престижной, денежной частью нашей с вами обороноспособности и прекрасно себя чувствует) ночью привозили солдат, и они там тихо строили до утра. А под самое утро их увозили. То есть окружающие жители ежедневно видели чудо – дача росла.
Так вот однажды ночью мой знакомый вышел на двор покурить, а ему из-за забора:
– Дяденька, дай сигаретку! – кто-то из самых отчаянных строителей генеральского светлого будущего пробрался сквозь охрану за куревом.
Приятель отдал целую пачку, а парень поблагодарил и спросил:
– А вы не скажете, где мы?
Оказалось, их каждую ночь везут куда-то в обстановке жуткой секретности.
Думаю, эта часть нашей боеготовности с переходом на I год срочной службы не особенно пострадает.
А про подготовку офицеров в одном военно-морском училище мне рассказали вот что: из 75 курсантов первого курса не допущено к зимней сессии 60. Причина? Дремучая неграмотность.
А при изучении вопросов отечественной истории никто не может сказать, когда же был основан Военно-морской флот России и кто такие «28 панфиловцев», а на четвертом курсе многие не могут объяснить, что же такое курс корабля. Понимают, но объяснить не могут. Не хватает слов.
На пятом курсе тридцать процентов открыто заявляют, что уволятся в запас в первые два года службы, а из оставшихся семидесяти абсолютное большинство желает служить на берегу.
Вот оно, зерно истины.
А про авиацию хотите? Это не мое. Это мне прислали. Вот вам выдержки. Автор – боевой летчик:
«Особенно трагична ситуация в Военно-воздушных силах, где распад принимает тотальные масштабы. Сегодня наши ВВС уже не способны массово воспроизводить подготовленных боевых летчиков. Их просто некому обучать. Число летчиков первого класса в истребительных авиационных полках сегодня не превышает пяти-семи человек. И это при максимально упрощенной за последние годы программе подготовки. При этом 85 % первоклассных летчиков имеют возраст 40–45 лет и фактически находятся на пороге увольнения.» Еще? Пожалуйста:
«…Особенно острая необходимость– в командирах эскадрилий: просто некого ставить на места увольняющихся комэсков. У молодых летчиков нет ни необходимого уровня подготовки, ни налета, ни опыта. До 45 % командиров эскадрилий назначаются на эту – ключевую для обучения и организации боя в ВВС должность, – не соответствуя ей ни по уровню подготовки, ни по налету, ни по опыту».
Добавить? Бога ради:
«Сегодня в России профессия летчика является попросту вымирающей. Количество военных училищ за 15 лет сократилось вдвое, а численность выпускаемых летчиков в три раза.
Но даже из тех, кто смог получить диплом летчика, лишь немногие таковыми стали. Так, например, из 1700 летчиков, выпустившихся из училищ с 1995 по 2003 год, до уровня 1-го класса были подготовлены лишь 200 человек, а 500 вообще ни разу за эти годы не поднялись в небо! Некоторые летчики дослужились до звания майоров, ни разу не взлетев с аэродрома. Годовой налет большинства летчиков уже более 10 лет держится на уровне 10–15 часов в год, что не обеспечивает даже просто минимально безопасный уровень полетов.»
Вы думаете, я все это выдумал? Да нет же. Вот вам еще и мнение генерала от авиации:
«...Авиационные полки укомплектованы офицерами, которые на протяжении пяти лет обучения имели всего несколько часов учебного налета, причем главным образом с инструктором. Только 3 процента летчиков 1-го и 2-го классов имеют возраст моложе 36 лет и только 1 процент штурманов истребительной авиации моложе 40 лет. 60 процентов командиров частей старше 35 лет, половина из них старше 40 лет.
Через пять лет может сложиться такая ситуация, что не останется никого, кто мог бы выполнять боевые задачи.»
Вот такие пироги. Это сегодняшний день. И такими сообщениями заполнена мировая Паутина.
Если это не крики отчаяния, то я тогда не знаю, что это.
Так что на этом фоне переход на 1 год – мелочи жизни.
После усердных и изнурительных занятий хорошо бы почесаться и поплевать в потолок.
Лично у меня весь потолок заплеван. О чем это свидетельствует?
Это свидетельствует в пользу особого прилежания, коим я был славен с самого детства.
Всякий чиновник должен изваять что-либо в камне. Ибо только камень способен придать достаточно ясности всей прожитой чиновником жизни.
Полученная фигура должна быть и объемной, и назидательной.
Она должна утолять все возрастающую жажду знаний призретого населения.
Под самый конец чиновник должен иметь счастье стать совершенным.
На могиле каждого чиновника я бы помещал одну и ту же надпись: «Он испил из сладостного источника».
Взявшись за радение о народе, чиновник должен помнить, что это обострит все его боли, задержит выделение пота, истребит его бодрость, разрушит его силы, истомит его тело, высушит первичную влагу, создаст предрасположенность к запорам и, как следствие, подорвет здоровье.
Для того чтоб удержать чиновника от тяги к мздоимству, я бы сделал следующее: я бы на каждом столе чиновника установил специальную стационарную надпись, повернутую только к нему, сидящему за столом.
Она состояла бы из следующих слов: «Окстись! Ни шагу дальше по этой тернистой и извилистой стезе!»
Действительно! Опасен каждый шаг, опасны извилины, опасны лабиринты, опасны хлопоты, в которые вовлечет тебя погоня за этим мишурным блеском, манящим призраком.
Ах, чинуша! Ведь продадут тебя твои же сотрапезнички!
Продадут и посмеются, потешатся над несбывшейся мечтой о сытости и благополучии, поиздеваются над ранами, полученными в сражениях за величие любезного нашего Отечества.
А потомки проклянут и измажут твое имя неокрепшим коровьим дерьмом.
Стоит ли горячить себе кровь изнурительными бессонницами? Стоит ли слезы лить о былом и грядущем?
А потом – все черви и тлен, и отдельное место в аду, рядом со служителями религиозного культа.
На коттеджный поселок в дачном товариществе «Озерки» в Истринском районе Московской области сбросили бомбы.
Бомбы, ракеты, снаряды, тепловые ловушки, самолеты, вертолеты, парапланы.
И все – на несчастный огород. Так с испугу говорили вначале.
Но потом кое-что прояснилось – это «Змей Горыныч» к нам прилетал – всех ожег и издох.
Теперь разбираются.
Говорят, даже ФСБ суетится, мол, не было ли умысла здесь супротив государства могучего.
Не было. Уверяю вас. Это мы просто пошутили так по-дурацки.
Давненько в нашем Министерстве обороны нечего не случалось этакого.
А на учениях всегда так – что-нибудь да яхнется.
Потому опытные генералы, которых на это учение приглашают в качестве наблюдателей, всегда очень своевременно прячутся под танк.
Потому как если и намечается какой-либо огневой удар, то он аккурат приходится под ноги проверяющему.
Таким образом, число проверяющих сводится к необходимому минимуму, а вера в наши Вооруженные силы только крепнет.
Называется все это – «генеральский эффект». По нему, то, что отрабатывалось днями и ночами, почему-то перестает работать в самый ответственный момент, но зато срабатывает то, что только невзначай тронули. Оно-то и летит генералу под ноги.
Особенно хороши показные учения. На них приглашаются иностранные наблюдатели и пресса. И вот когда те и другие наконец понимают, что стрельба ведется именно по ним, они начинают двигаться очень прытко.
Впереди обычно бегут иностранные наблюдатели, а уже за ними улепетывает наша пресса.
А в праздники жди нападения отовсюду. Может прилететь с неба, спуститься с гор, просто с воздуха на веревочке или же морем может подойти небольшая торпедка или же ракетка. Тонны на две.
При этом все сидят на специально оборудованных трибунах, генералы предвкушают, публика шушукается, дети бегают вокруг и отвлекают матерей. Но вот взлетает «Змей Горыныч», и потом уже все начинают жить одной общей жизнью.
Причем памперсы оказываются необходимы не только грудным детям.
А «Змей Горыныч» очень красив – он предназначен для проделывания проходов в минных полях – взлетает снаряд, который за собой тянет шнуровой заряд, потом снаряд падает, а заряд взрывается – гектары поднимаются в воздух. Очень красиво.
Так что без «Горыныча» никак.
«Прочь! Прочь!» – вот какие мысли должны посещать наше начальство.
А еще они должны говорить: «Тьфу! Тьфу! Изыщи! Сгинь! Пропади, нечистый!» – и все это при отходе ко сну.
А иначе придет. родственничек.
Хотелось бы начать так: «Параллель эта была проведена здесь, собственно, для того, чтобы дать остыть слишком горячему обращению…» – затем следовало бы перечислить все заслуги покойного члена (Законодательного собрания), перемежая их словами: «перенесенные им страдания» и «томительность печального заточения», а закончить хорошо бы так: «Он не выдержал перемен, кои произошли с быстротой молнии!»
– От денег отнимут два нуля!
Я впервые услышал это в очереди за святой водой. Видите ли, ежегодно помогаю старушкам запасать святую воду. Для этого приходится выстаивать очередь. Вот в этой очереди две старушки и шептались. Одна рассказывала другой, что скоро наша тысяча рублей превратиться в десятку.
Я еще тогда подумал, что экономические новости, как и экономические сплетни, для своего распространения каждый раз выбирают какие-то удивительные места.
– Бабушки, – не удержался я, – значит, один доллар скоро будет стоить двадцать четыре с половиной копейки?
– Ну, не знаем, – смутились старушки. А потом я слушал точно такую же новость уже от работников сбербанка. Те тоже были уверены: тысяча скоро обратиться в десятку.
Знаете, сама достоверная информация в России это… утечка этой самой информации.
Вот дают! Япония никак не отнимет себе нули. Она просто отлично себя чувствует со своими нулями. А мы делаем это регулярно. Отнимем нули, и.
И те, у кого ничего и так не было, с этими нулями и останутся.
Однажды доллар уже стоил шесть рублей. Отлично помню это время.
А потом он стал стоить двадцать шесть рублей. А потом – тридцать два.
А что будет, если он станет стоить двадцать четыре с половиной копейки?
Да как вам сказать. В прошлый раз упали в пять раз, а вот с копейками – это надо подумать.
Есть ли у нас тот орган, который должен подумать?
А хрен его знает.
Перестало существовать движение «Ваши».
Просто в одночасье. Раз – и нет.
Отпала необходимость в гопоте.
Наступило успокоение, наблюдается стабильность.
А руководители ушли повыше и сели там, где и должны были сесть. Для них все это просто трамплин: встать на чьи-то плечи и прыгнуть вверх.
А те, на чьи плечи встал, получат только отпечатки твоих ботинок.
А что еще можно оставить неграмотным людям? Наверное, веру.
А для чего нужна вера? Для использования порыва. Использовал порыв – и все.
На манер гондона. Разовое все это. Разовое – на один раз. И выступления, и заверения, и разъяснения, и встречи, и беседы, и телепередачи, и ночи у костра.
Блуд все это. Блудливы они.
А потом – у каждого же своя судьба.
А судьба– это деньги. Большие деньги. Зеленые. Очень зеленые.
Поздравляю тех, кому достались руководители движения «Ваши».
Как-то все в этом мире устроено правильно. Правильные люди собираются в правильном месте.
Концентрируются. Дерьмо к дерьму, золото к золоту.
Интересно, предполагается ли движение вперед при такой высокой степени консолидации в разных местах столь различных продуктов цивилизации? И что двинется вперед первым?
Уверен, что мы все это переживем – и движение вперед, и даже движение назад.
Ведь движение назад – это тоже движение.
Жалко только, что вокруг за то время вырастет лес.
Или частокол. Есть, конечно, и другие страны, где все так же здорово, как и у нас, но не покидает меня ощущение того, что и они нас скоро оставят далеко позади.
А когда все вокруг будет смута, то куда потом денутся бывшие руководители движения «Ваши»?
Как это «не было монголо-татарского ига»? А десятая овца? Налог был. Десятина. Правда, сбор налогов поручался баскакам, а те, заплатив десятину, выбивали потом в десять раз больше, не отставали от них и князья – те тоже выбивали. То есть у людей не оставалось ничего.
Вот так, в общем-то, безобидная десятина превращалась в ярмо – в иго.
Разоренный люд подавался в разбойники и грабил потом всех. Жуть и разорение царили на земле Русской.
Положение исправил Иван Калита. Иван Данилович повесил всех разбойников, исправно платил дань и усмирял буйных князей. Кроме того, он позволил развиваться ремеслам, не обижая народ поборами – у людей появилась надежда.
Аристотель говорил: «Когда человек думает о чем-то прошедшем, он опускает глаза в землю, но когда он думает о будущем, он поднимает их в небо».
Интересно, о чем думают наши властители, когда смотрят вбок?
Вы никогда не падали с высоты трехэтажного дома зимой в воду где-нибудь не очень далеко от Северного полюса? Впечатление от этого дела такое, будто окунули тебя в кипяток. Ледяная вода обжигает, а потом уже становится больно, точно все тело сжимает в тисках, и вдоха не сделать – спазм дыхательных путей.
Потом, если тебя выловят, конечно же, каким-нибудь сачком, в рот вольют разведенного спирта, разденут, разотрут, натянут на тебя твое же мокрое белье – другого-то под руками нет– и отправят по морозу домой.
И побежишь ты, словно ожившая деревяшка, – тук-тук по дороге.
А дома– холодные батареи, обжигающий чай в кружку, свитер в два пальца толщиной и на два часа с головой в плед, чтобы согреться.
Меня всегда преследовал холод. Но не только меня, и всю нашу страну, наверное, и не только преследовал, но и преследует до сих пор.
По Далю, холод – сравнительное отсутствие тепла, причем любого – солнечного или тепла человеческих отношений. А сколько русских пословиц посвящено холоду: «Мороз – красный нос», «Мороз по шкуре пробежал», «Мороз железо рвет и птицу на лету бьет».
Описание холода – лучшие сцены почти у всех русских писателей. У Толстого, например, лучшие сцены зимние – Кити и Левин на катке, Анна зимой едет в Петербург и встречает в поезде, конечно же, Вронского.
И художникам холод небезразличен.
Чего стоит картина Сурикова «Взятие снежного городка».
Холода боялись, его старались заговорить, задобрить, умаслить. К его приходу и теперь готовятся, его ждут, почти с такой же обреченностью, с какой здесь ждут неприятностей, неудач.
К его приходу подготовлены лучше, чем к радостям и теплу.
А приступая к любой затее, как-то сразу все понимают, что ничем хорошим она не закончится, а вот удача, наоборот, всегда подозрительна.
Удачливые в основном воры и негодяи, и тому, что у них все получается, никто не удивляется.
Иногда мне приходит на ум, что и огромные просторы России объясняются, быть может, все той же вселенской готовностью к несчастьям и неудобствам – видимо, нельзя было долго стоять на одном месте, видимо, не стоялось; летом – гнус, мошкара, оводы, осенью – распутица, грязь; остановился – засосало, а зимой – все тот же мороз, холодно, так что идем к границам, ищем лучшей доли, а по дороге – страну завоевали и просторы освоили.
Причем как-то все время хотелось холод и тепло смешать: тундру обогреть, пустыни остудить, проложить там каналы и пустить по ним воду – пусть бежит. Куда бежит? Зачем бежит?
И все время хотелось праздника, смеющейся листвы, зелени или оттепели – ее все время не хватало, и если среди зимы вдруг появлялось тепло и солнце, то начинало казаться, что это навсегда и люди вокруг чудо, как хороши. А когда все это продолжалось некоторое время, то возникало ощущение глобального таяния снегов, и тогда русский человек совсем рассупонивался, распоясывался и так радовался всему, что готов был зацеловать до смерти всех, но особенно тех, от кого, по его разумению, и зависело его благополучие.
Опять пираты.
Сухогруз «Капитан Усков» вышел из Находки 15 января.
20 января он вышел на связь последний раз.
Восточно-Китайское море – один из самых опасных районов. Тут пропадают корабли вместе с экипажем и грузом.
«Капитан Усков» шел с металлом. Ценный груз. Сухогруз шел в Гонконг под флагом Камбоджи.
Первыми всполошились спасатели из Владивостока. Дело в том, что экипаж раз в сутки должен выходить на связь с компанией-оператором, но прошло четверо суток – и тишина.
Хорошо, если у них просто отказала связь – такое бывает – но японские спасатели по просьбе своих коллег из Владивостока на самолетах прошлись по всему району – судно не обнаружено. Всем судам, находящимся в данном районе, дали оповещение – судно не видел никто.
Шторм? Шторма не было, сигналов бедствия – тоже.
При нападении пиратов судно подает сигнал – и этого не было – значит, все случилось вдруг.
Или ночью. Самое сладкое время для нападения.
Экипаж из семнадцати россиян пропал. Никакой весточки.
Два года назад в этих местах исчезло судно «Рейнбоу». И это судно шло под флагом Камбоджи, и оно также шло из Находки в Гонконг. У них отказал двигатель, и экипаж сняли с аварийного корабля. Однако через пару суток прибывший к месту аварии буксир не нашел судна на месте аварии. Судно пропало. В этом случае экипажу повезло – люди не пострадали.
Сейчас картина иная.
Версия пиратского нападения сейчас рассматривается как основная.