Робинзон. Инструкция по выживанию Покровский Александр
– А вот и Саша Балаян!
– Кому Саша, а кому Александр Сергеич, – откликается тот. Впрочем, все улыбаются.
– Саня Балаян у нас бог кормы. Тут все вертится только оттого, что он здесь.
– Ладно, чего тебе?
– Покажи нам свой отсек.
– Сейчас! Вот тут у нас пульт паротурбинной установки. Здесь – главный распределительный щит по силовой сети– 380 вольт 50 герц. А внизу у нас тоже много интересного. (Они спускаются на нижнюю палубу.) Тут турбина, турбогенератор, главный конденсатор, две линии вала.
Вокруг стоит свист, жарко.
– Пятьдесят пять градусов! Это так у нас турбина свистит. Из-за нее наш проект и называют «ревущей коровой»! Авот и конденсатный колодец. Если будет прорыв пара в отсек, мы в него ныряем.
– Зачем?
– В нем всегда вода, а пар идет вверх. Чтоб не обжечься!
– Понятно! А тут не грязно?
– В трюме всегда не очень чисто, но ничего!
– Вот, Саня! – замечает Рустамзаде, – захочешь жить – и в дерьмо нырнешь!
– Как думаешь, за какое время добежишь до конденсатного колодца? – спросил Балаян у Робертсона.
– Я?
– Ты.
– Ну, секунд за пятнадцать, наверное.
– Сажин! – позвал Балаян. На его зов вылез матрос:
– А?
– До колодца за пять секунд?
– Запросто!
– Ну, сбегаешь наперегонки с Сажиным?
– С Сажиным?
Через минуту они уже бежали.
Сажин скатился вниз в одно мгновение.
– Вот так мы и бегаем, если приспичит.
– А кто не успеет?
– Тому памятник поставят.
– Знаешь, что это? – спросил Балаян Робертсона напоследок, проводив их до переборки. Он взял с переборки большой болт и показал его Робертсону.
– Обычный болт, что же еще?
– Да. Это болт. Когда там, за переборкой, горят люди, с этой стороны следует положить его вот сюда, – и Балаян показал на специальные пазы.
– Зачем это?
– Переборка – это жизнь. Если в отсеке пожар, то от него герметизируются со всех сторон, и те, кто закрыты в горящем отсеке, борются за свою жизнь сами. Они захотят открыть переборку и перебежать в соседний отсек. Но с ними придет огонь, и все сгорят и в соседнем отсеке. Вот для этого и нужен болт. Вставляешь его сюда – и никто к тебе из горящего отсека не прорвется. Ты от их криков седеть будешь, но они к тебе не войдут.
– И ничего нельзя сделать?
– Ничего. Только получше загерметизировать свой отсек. Если им суждено погибнуть, они погибнут. Если нет – выживут.
– Ну, как тебе экскурсия к Саше Балаяну? – спросил Рустамзаде Робертсона уже на обратном пути.
– Хороший мужик.
– Видел бы ты, как он своих матросов гоняет. Но иначе нельзя. И ты привыкнешь.
По дороге они увидели, как в пятом отсеке меняют фильтры в системе очистки.
– Фильтры в отсечную систему очистки воздуха? – спросил Робертсон.
– Точно, – сказал Рустамзаде. Потом он наклонился и поднял полиэтиленовый мешок, который только что сняли фильтра. – Ты знаешь, что это? – спросил он у Робертсона.
– Мешок полиэтиленовый.
– Да, мешок. Американцы примерно такой вот мешок на голову надевают, а под него небольшой баллончик с кислородом. Через маленькую такую трубочку кислород поступает почти сразу в ноздри. Американец ходит в дыму, и никакой угарный газ ему не страшен, потому что кислород заполняет все пространство мешка. А наши устройства для спасения ты уже пробовал.
– Робертсон! – флагманский Фома опять гонит Робертсона в отсек. – Сейчас опять пойдете в десятый отсек и найдете там то место, где расположены в этом отсеке аварийные фонари. А потом перейдете в девятый отсек, посмотрите, где они расположены там. Кстати, на какое время непрерывной работы рассчитан аварийный фонарь?
– Кажется, на сорок восемь часов.
– Когда «кажется», тогда крестятся. Вернемся к этому вопросу, когда вы найдете их все, по всей лодке.
Робертсон в десятом.
– Где тут у вас аварийные фонари?
– Фонари? Пойдемте покажу, – вахтенный повел Робертсона к фонарям.
На обратном пути Робертсон зашел в гальюн 10-го отсека.
– Хорошо живет на свете только Винни Пух, – сказал он, закрывая за собой дверь.
Взрывы в восьмом и девятом отсеках прогремели почти одновременно.
«Аварийная тревога! Пожар в восьмом! Горит.»
«Аварийная тревога! Пожар в девятом!»
Одновременно с пульта электриков «Кама»: «Короткое замыкание в сети 380 вольт 50 герц!»
Центральный: «Аварийная тревога! Короткое замыкание в сети 380 вольт 50 герц в восьмом и девятом отсеках!»
В центральном отсеке немедленно оказалось все начальство.
Сработала аварийная защита обоих бортов – свет погас, через мгновение включилось аварийное освещение от батареи. Лодка потеряла ход.
«Лодка всплывает! Глубина пятьдесят метров! Продуть среднюю!»
Продувается средняя группа ЦГБ – лодка в надводном положении.
Центральный вызывает 8-й и 9-й:
– Восьмой! Девятый!
– Есть восьмой! Есть девятый!
– Что у вас?
– Горит! Горит все! И мы. горим.
В самом начале тревоги вахтенный десятого открыл переборочную дверь в девятый и исчез в дыму. К двери тут же подскочил командир отсека Балаян, загерметизировал ее, вставил болт и скомандовал: «Всем включится в ПДУ! ЛОХ на себя! ЛОХ на себя!»
– Не успели они дать ЛОХ на себя! – сказал старпом в центральном. – Все! В корме тишина. Живых там нет.
– Шестой! Шестьдесят пятый!
– Есть шестой! Есть шестьдесят пятый!
– Как обстановка?
– Загерметизирована переборочная дверь в восьмой отсек! Загерметизирована носовая переборка! Дыма в отсеке нет! Газовый состав в норме! Температура переборки растет! Сейчас – сто двадцать градусов!
– Пять миллиметров подпор воздуха в отсеке от пневмоинструмента!
– Есть! Пять миллиметров подпор воздуха от пневмоинструмента!
– Восьмой! Девятый! – ответа нет.
– Десятый! Десятый! – вызывает старпом.
– С десятым тоже нет связи!
– Кто в десятом?
– Матрос Фомин.
– Значит, у нас пожар в трех отсеках?
– Пока известно только о двух отсеках! Десятый молчит.
– Восьмой! Девятый! Десятый! – зовет и зовет старпом.
– Есть десятый! Это Робертсон! Я здесь! Я один! Я жив!
С началом тревоги Робертсон выскочил из гальюна, бросился к двери – но она уже была загерметизирована. Он вставил в дверь болт и загерметизировал все переборочные клапаны. Он слышал, что центральный вызывает десятый, он отвечал, но центральный, похоже, его не слышал. Из-за пожара связь теперь была односторонней.
– Десятый! Десятый! – вызывал и вызывал отсек старпом.
– Есть десятый! В отсеке только я! Робертсон!
– Десятый! Десятый!
– Не слышат! Они меня не слышат!
– Сколько у нас людей в восьмом, девятом, десятом отсеках? – спросил командир.
– На момент аварии в восьмом – два человека, в девятом вместе с Балаяном десять человек. Он собрал на отработку своих турбинистов. Итого – двенадцать. И еще вахтенный десятого матрос Фомин.
– И еще в корме лейтенант Робертсон, – откликнулся флагманский по живучести.
– А этот что там делает?
– Изучает расположение аварийных фонарей. Он как раз из десятого должен был переходить в девятый.
– Значит, и Робертсон тоже. Четырнадцать человек. Дали ЛОХ в восьмой и девятый?
– Дали.
– И что?
– Ничего.
– Температура переборки в восьмой?
– Сейчас запрошу. Как температура переборки?
– Растет.
– Дайте еще ЛОХ!
– Дали. Растет. Уже 150 градусов!
– Там есть чему гореть. ВВД в эти отсеки перекрыто?
– Да!
– Командира БЧ-4 в центральный! Готовим донесение в штаб!
Штаб. Командующий Северный флотом.
– Как обстановка?
– Предположительная причина пожара – короткое замыкание в сети 380 вольт 50 герц! Восьмой и девятый отсек!
– Предположительная. Что с десятый отсеком?
– По десятому отсеку доклада нет. Он вне пожара. Лодка в надводном положении. Питание – от батареи.
– Долго они на этом питании не продержатся. Сколько до них ходу?
– В этом районе возвращается со службы К-32. Она будет на месте через шесть часов.
– Теплоходы?
– «Хабаров», «Светлов» уже направлены в этот район. Будут на месте примерно через сутки.
– Сутки. К-32 идти к 216-й. Всплыть, подойти к лодке. Находиться там до прихода теплоходов. Теплоходам – эвакуировать людей, взять лодку на буксир. На лодке остается аварийная партия. Спасатели?
– Направлены в район. Будут через тридцать шесть часов!
– Через тридцать шесть часов. Как там погода?
– Море пять баллов. Ожидается усиление ветра.
Лодка, центральный пост. Полутьма– освещение от батареи минимальное.
– Как переборка в восьмой?
– Температура стабилизировалась.
– Сколько?
– Сто восемьдесят уже три часа.
– Медленно. У нас все медленно.
– Аварийные партии готовы.
– Понятно. К нам идет К-32 и теплоходы со спасателями. Ближе всех К-32.
Робертсон в десятом в это время ныряет в трюм. В трюме вода. Он сидит в ней по горло. В отсеке все нагрето, как в сауне. Он пробовал включаться в изолирующий противогаз, но тут же сорвал маску с лица – горячая, и кислород горячий – обжигает горло. Теперь он делает так: он выныривает из трюма, хватает ртом воздух и снова погружается в воду. В трюме воды примерно по шею. Воду он добавил из-за борта через клапан вентиляции трюмной магистрали. Он сидит под водой столько, сколько может выдержать, потом – вынырнул, схватил воздух и опять под воду.
К лодке подошла К-32. Она встала рядом, прижалась к борту С нее на 216-ю прыгнула аварийная партия. В центральный К-216 спустился командир К-32.
– Ну? – сказал он. – Что надо делать? Раненые, обожженные есть?
– Нет. Аварийные фонари понадобятся.
– Уже принес.
Света проснулась в шесть часов утра. Ей приснился огонь, в огне мечутся люди, люди кричат. Она вскочила, и первое что сказала: «Саша! Саша!»
По поселку уже бежали женщины. Жены. Жены всегда и все узнают первыми. Они бежали к дому командира. В квартире командира – толпа женщин.
Главная – командирша, Вера Ивановна. Женщины все обратились в слух.
– Девочки, – говорит Вера Ивановна, – пока только известно, что у них пожар в восьмом и девятом. Это тринадцать человек. Что с ними – неясно. Один офицер – Балаян, старшина турбинистов мичман Деев и остальные матросы.
– А Саша? – слышится голос Светы где-то сзади, – Саша!
– Саша? Какой Саша?
Света пробирается вперед:
– Саша! Робертсон!
– Девочка, а ты ему кто?
Робертсон вылез из трюма. Жарко. В отсеке по-прежнему жарко, но уже можно двигаться – тапочки не прилипают к палубе – значит, отсек остывает. Он подошел к переборке, попробовал к ней прикоснуться и тут же отдернул руку – еще горячо. Где-то был градусник. В отсеке где-то тут висел градусник – он его видел. Он находит аварийный фонарь. Свет в отсеке каким-то чудом еще есть, но горит только по одной лампочке аварийного освещения на каждую палубу.
Фонари. Два фонаря. Тут должны быть переносные аварийные фонари – он их недавно видел. Вот они – он их нашел. Теперь не страшно, если свет совсем погаснет.
В рубке БП-105 есть телефон. Он входит в рубку и хватает его – а вдруг он работает?
Нет. Не работает телефон, и «каштан» тоже замолчал. Сначала слышались команды, а теперь – ничего.
– Спокойно, Саша. Надо замерить кислород в отсеке.
Переносной газоанализатор на кислород здесь же. Но он подключен к сети.
– Не на батарейках! Черт! Углекислый газ. Этот можно замерить. Где он? А, вот. Этот работает от батареек. Так. Сколько там? 0,5 процента? Значит, отсек герметичен! Это уже что-то! Я загерметизировал отсек! И угарный газ! Его тоже надо замерить.
Робертсон замеряет. Угарного газа 10 ПДК – предельно допустимых норм. Надо снарядить комплект химической регенерации – она возьмет на себя угарный газ. Робертсон снаряжает установку химической регенерации. Потом он срывает полиэтилен со всех запасных фильтров – Рустамзаде говорил, что они и так будут работать. Полиэтиленовый мешок он надевает на голову и под нее сует пластину с регенерацией – он будет так дышать, пока не снизится концентрация угарного газа.
Робертсон открывает конторку на посту. На крышке приклеена фотография из журнала – девушка в купальнике. Чем-то она напоминает ему Свету.
– Вот видишь, – говорит он ей, – мы в отсеке одни. Что делать? Надо стучать! Сейчас попробуем.
Акустики. Рубка акустиков в центральном посту.
– БИП, акустики! Есть стуки в корме!
В центральном немедленно оживает командир. Все тут же в рубке акустиков. Командир выхватывает у акустика наушники, слушает сам. Он смотрит на акустиков и кивает:
– Есть!
Вручая наушники акустиков, командир говорит с сомнением:
– Только что это? Или что-то оторвалось и лупит по корпусу.
– Товарищ командир!
– Да!
– Стуки прекратились!
Робертсон в трюме прекращает стучать.
– Стучу в воду. Кто услышит десятый отсек?
Центральный, командир.
– Есть еще стуки?
– Нет!
– А в каком месте они были? Можно определить?
– Девятый отсек. Кажется, девятый. Ближе к корме!
– А десятый?
– Похоже на девятый, но и десятый тоже может быть!
– Слушайте!
Робертсон в десятом.
– Надо поесть. Надо найти воду. Интересно, сколько времени уже прошло? Часы! Черт! Я же в них нырял в трюм. Они же не должны пропускать воду.
Он встряхивает часы – из них во все стороны летят брызги.
– Так! Часов нет. А. на посту должны быть!
Он находит часы на посту.
– Ух ты! С момента аварии прошло шесть часов? Будто одна минута! Здесь есть цистерна воды. Пить хочется. Шесть часов не хотел, а теперь – хоть умри.
Он находит цистерну, воду, нацедил себе в банку.
– Подожди-ка! Я видел на сто пятом кран. Там должна быть вода.
Он находит и кран и воду.
– Кислород! Комплекты В-64. Они должны быть здесь! Если их снарядить.
Он нашел пятнадцать комплектов.
– Интересно! Мы вроде как в надводном положении. Ну да. Вот и глубиномер – мы в надводном. Валы не вращаются – мы просто стоим.
Робертсон рассматривает девушку на картинке, потом берет постовой журнал, открывает его и пишет в нем карандашом: «Я, лейтенант Робертсон, остался в десятом отсеке. В девятом был пожар. Не знаю, что там с людьми, но переборка еще очень горячая, рука не держит. Но может быть, они отсиживаются в конденсатном колодце? У меня есть вода, кислород от химической регенерации, и я постараюсь найти аварийный запас пищи. И сухари. Я где-то видел целую банку. Пожар произошел шесть часов назад. Я пошел искать еду».
Света врывается в квартиру к Вере Ивановне.
– Вера Ивановна! Он ведь жив?
– Кто жив?
– Робертсон! Саша!
– Деточка.
– Нет, Вера Ивановна, нет! Я знаю, что он жив! Он живой! А все мне говорят. они говорят. Вера Ивановна!
– Девочка, войди и успокойся.
Они уже сидят на кухне.
– Я только что отпаивала тут жену Балаяна и мичмана Деева. Теперь вот ты.
– А я знаю, что он живой, а они все мне не верят!
– Я тебе верю.
– Правда?
– Да.
– Только он меня не любит, Вера Ивановна. Он Катю любит, а она уехала. Вот я к нему и пришла. Так нельзя, да, Вера Ивановна?
– Это нечего. Он разберется. А если не разберется, то значит, недостоин он тебя вовсе.
– Вы не понимаете, Вера Ивановна, я-то его люблю.
– Вот и хорошо, деточка, выпей морс. Брусничный.
Робертсон в отсеке.
– Температура переборки сто градусов. Надо еще раз окунуться в трюм.