Робинзон. Инструкция по выживанию Покровский Александр

– Это я знаю. Эдик меня включал.

– Надо не только знать, надо в руках держать, носить, и чуть чего – маска ИПа порвалась или вообще нет маски – носом в него уперся и дышишь. Понятно?

– Понятно.

– Тогда пошли к системе ВВД.

Кашкин и Робертсон у клапана ВВД в отсеке. Кашкин:

– Клапан подачи ВВД в отсек. Ты уже знаешь: бороться с поступлением забортной воды в отсек, ставя раздвижной упор, бесполезно. До дырки не доберешься. И потом, если пробило на глубине, то вода, поступающая в отсек под давлением, превращается в пар – ни черта не видно. Как спасаемся?

– Всплываем!

– Правильно. Лодка (если у нас наверху не война, конечно) всплывает в надводное положение, и тогда мы видим течь. Что делаем в этом случае?

– Даем воздух в отсек.

– Да. Даем воздух высокого давления в отсек. Повышаем давление выше забортного – на полкило и даже меньше, и вода перестает течь – воздух не дает. И что должны делать люди в отсеке?

– Устранять неисправность.

– Да, но под давлением они долго не могут находиться. Почему?

– Азотный наркоз!

– Азотный наркоз, а потом – кессонная болезнь, если сразу давление снять. Поэтому?

– Поэтому?

– Поэтому всю эту борьбу за живучесть надо вести, включившись в ИДА-59. Жуть, правда?

– Да!

– Вот поэтому определились, попытались устранить течь, не устранили, людей из отсека – вон, а сами на всех порах в базу. Понятно?

– Понятно.

– Но чаще всего неисправность устраняют.

– А люди?

– Выживают люди. Кто жить захочет, тот и выживет.

Кашкин и Робертсон на средней палубе пятого отсека. Мимо них пробегает Вознюшенко.

– Андрей! – хватает его Кашкин.

– А?

– Дашь Артюху, чтоб с Робертсоном занятие провел по люкам?

– По каким люкам?

– В первом и десятом. О том, как из лодки через них выходить.

– Потом! Сейчас Артюху не трогайте. Он на хер пошлет. У нас компрессоры все дохлые. Он трое суток не спал.

Андрюха убегает.

Из каюты появляется Сова.

– Кашкин!

– Я!

– Ну чего там?

– Работаем.

– Ну и как?

– Нормально.

– Ну-ка, давайте сюда.

Робертсон и Кашкин подходят к нему.

– Ты ему глаза завязывал?

– Нет еще.

– Так на, завяжи, – подает Кашкину белую повязку.

Тот завязывает Робертсону глаза.

– Раскрути его.

Раскручивают.

– Хватит.

Отпустили.

– Ну вот, Робертсон, ты в отсеке один. Дым в отсеке. А ПДУ у тебя в каюте. Забыл ты его, например. Ты зажмурил глаза, затаил дыхание, и у тебя есть минута, чтоб дойти до каюты и найти там свое ПДУ. Время пошло.

Робертсон шарит рукой по стенке и идет в сторону от каюты.

– Все. Умер. Снимай повязку.

Робертсон снимает повязку.

– Понятно, почему ты умер?

– Почему?

– Потому что идешь в сторону от каюты. Кашкин!

– Я!

– Тренировать!

– Есть!

– Лейтенант Робертсон должен знать свой отсек как маму родную. Днем, ночью, с глазами, без глаз. Понятно?

– Понятно!

– Вперед! Пусть все пощупает с отрытыми глазами, а потом – с завязанными. Снимаете повязку, и он опять щупает. И так шаг за шагом. Медленно. Не торопясь. Лодку надо знать всю. И чтоб я не слышал, что «мы ракетчики, нам это не надо, это пусть механики, маслопупы, а мы – боевые части «люкс», люксы, нам это ни к чему».

– Да никто так не говорит.

– Не только не говорит, но и не думает. Я с вас не слезу, пока он не будет по лодке ходить, как по дому родному, в темноте, в туалет, ночью, на ощупь, не натыкаясь на мебель.

– Ясно.

– Вперед, если ясно. И все отсеки. Но сначала родной, пятый.

– Понятно!

– Ну начинай все сначала, если вам все понятно.

И тут случается следующее: палуба уходит из-под ног – Савва, Кашкин, Робертсон падают носом вперед. Из «каштана»: «Аварийная тревога! Заклинка больших кормовых горизонтальных рулей на погружение!»

В это время в центральном посту все, кто стоял, тоже летят. Из штурманской рубки вылетают командир и начальник штаба. Начштаба не удерживается на ногах и падает, а командир успевает прыгнуть в центральный, выхватить у падающего старпома из рук журнал, дать этим журналом по голове боцману Степанычу, подскочить к командиру БЧ-5, который находится в ступоре, и заорать ему в ухо:

– ПУЗЫРЬ В НОС!!! ОБЕ ТУРБИНЫ ПОЛНЫЙ НАЗАД!!!

Бэчэпятый приходит в себя и дает команду в «каштан»:

– Пузырь в нос! (Мичман Артемов тут же выстреливает воздухом в носовые цистерны главного балласта.) Обе турбины полный назад! (На пульте ГЭУ Поляков уже отработал эту команду.)

Лодка вылетает кормой на поверхность. Центральный приходит в себя. Командир БЧ-5 все еще сидит и тупо смотрит перед собой. По его лицу ручьями течет пот. Такого огромного количества влаги не может быть, но – тем не менее. Он вытирает лицо – пот появляется снова.

Командир, старпом, начштаба уже на ногах. Тишина. И тут мичман Артемов говорит громко:

– Е-мое! Я весь потненький. Чуть не обоссался!

И все начинают смеяться. Потом командир подходит к Степанычу и говорит:

– Извини, Степаныч, по-другому ты в себя не приходил.

Степаныч:

– Товарищ командир, а я только что хотел вам спасибо говорить. Здорово вы меня.

Командир подходит к командиру БЧ-5:

– Ну как? Отпустило?

– Отпустило, товарищ командир.

– Владимир Владимирович, ситуация-то обычная.

– Заклинило. Виноват.

– Ничего. Нельзя вам со Степанычем расслабляться. На какую глубину провалились?

– На триста ушли.

– А могли и совсем уйти.

– Это понятно.

– Владимир Владимирович, я прошу, вы по этому делу в одной связке со Степанычем. У нас таких провалов будет не один и не два.

– Ясно. Больше не повторится.

– Надеюсь. Что у нас по кораблю?

– Алиев получил ящиком по голове. Его сейчас доктор перевязывает.

– И все?

– И все.

– Везет нам.

Алиева перевязывает доктор.

– Ты чего, Алиич? – говорит он. – Тормозиться-то руками надо.

– Так, эта.

– А ты головой. Понятно! Самая крепкая твоя часть!

Начштаба и командир на мостике. Лодка идет в надводном положении.

– Александр Иванович – говорит начштаба. – Сориентируй и командира БЧ-5, и боцмана. Это у них что, первый случай?

– Да нет, конечно.

– Никакого расслабления. Не спали, понятно, но тут не до сна. Тут только контрольный выход, а уже столько всего. Все, что будет, – впереди. И будет только хуже.

– Ясно.

– Я понимаю, матчасть у вас на ладан дышит, но все равно все решают люди. Вот сейчас мы еще мощность должны целый час держать по семьдесят процентов на обоих бортах, и чего? Хотя бы час.

– Все будет нормально, Виталий Александрович, я уверен.

– Это хорошо, что уверен. Вводи режим. Сейчас по семьдесят, через час вернемся в норму – и в базу. Давай!

Центральный пост дает команду: «Внимание по кораблю! Выходим на мощность 70 процентов обоими бортами. Проход через седьмой отсек запрещен!»

Лодка выходит на 70 процентов мощности обоими бортами. Лодку трясет, она вся дрожит.

Рустамзаде связывается с центральным постом по телефону:

– Есть центральный!

– ЦДП, начхим! Прошу старшего помощника к телефону.

Старпом берет трубку.

– Да!

– Анатолий Иванович, это Рустамзаде!

– Слушаю.

– Прошу разрешения снять картограмму гамма-нейтронных полей в обоих аппаратных.

– Чего это тебе приспичило?

– Так ведь положено же, Анатолий Иванович, перед походом снимать картограмму.

– Сейчас у командира БЧ-5 спрошу. Трубку берет командир БЧ-5.

– Чего тебе, Эдик?

– Картограмму снять.

– Сколько тебе на это времени надо?

– Через полчаса на мощности семьдесят я буду снимать полчаса.

– Учти, через час мы уходим назад на двадцать процентов.

– Мне хватит времени.

Рустамзаде отправляет в аппаратную своего мичмана с приборами. Тот возвращается через десять минут – на нем лица нет.

– Что такое? – спрашивает Рустамзаде.

– Шкалы не хватает!

– Как это не хватает шкалы?

– На промежуточных нейтронах.

– Ну!

– Не хватает!

– Зашкаливает?

– Да!

– В каких точках? Мичман показывает.

– Здесь, здесь и здесь.

– Так рукой надо было окошко прикрыть.

– Как это?

– Прикрываешь датчик рукой, твое тело задерживает нейтроны, и шкалы хватает.

– Телом?

– Ну да! А потом перемножаешь. Тело ослабляет излучение в полтора раза.

У мичмана ступор.

– Я туда не пойду.

– Ты чего, Константиныч? Это ж даже детям известно. Ну, все мы тут получаем дозу. Ну и что? Это ж атомный реактор. Ты чего?

– Я туда не пойду.

Рустамзаде видит, что у парня ступор, он боится.

– Ладно, снимай с себя прибор, – говорит начхим. – Я сам пойду. А ты здесь посиди.

Рустамзаде, увешанный приборами, входит в аппаратные выгородки. Его сопровождает спецтрюмный.

– А ты чего тут? – говорит ему Рустамзаде.

– Обеспечиваю вас.

– Нечего меня обеспечивать. Дуй отсюда! Что сказали из центрального? Проход через седьмой отсек запрещен. Вот и выполняй. И чтоб никто тут не шлялся, кроме меня. Понятно?

– Понятно.

– Давай! Я закончу и скажу тебе. Тогда и закроешь аппаратные.

Рустамзаде входит в носовую аппаратную выгородку и начинает делать замеры. В аппаратной жарко, все свистит, дрожит, корпус трясется.

– Что ж ты так расходилась, родная? – говорит Рустамзаде, разговаривая сам с собой. – Ну ничего. Сейчас мы тебя замерим, и все будет хорошо. Вот в этой точке у нас не хватает шкалы, закрываем датчик рукой, и. шкалы начинает хватать. Все как учили. Записываем эту цифирку, умножаем ее на полтора. Следующий замер. Эдик все замерит. Главное, без паники. Эдик все сделает верно. А почему? А потому что Эдик у нас молодец.

Через десять минут Эдик вваливается в ЦДП, смотрит на Константиныча, снимает с себя приборы и падает в раковину. Его вроде бы тошнит. Константиныч вскакивает, подбегает:

– Что? Что с вами? Эдуард Пейрузович! А?

И тут на него смотрят озорные глаза Эдика.

– Ничего. Испугался? Шучу. «Что с вами, что с вами»? Лучевая болезнь с нами. Пена изо рта идет. Не ожидал?

– Ну вас к аллаху! – обижается Константиныч. – До смерти доведете! Я уж думал.

– Да снял я все. Снял эту несчастную картограмму гамма-нейтронных полей – идиот ее придумал. Какая, нахер, лучевая болезнь? Я ж там десять минут был – на все про все! Дозу-то посчитай! Али в школе не обучен? Умножать умеем? Это ж мизер!

– Конечно!

– Вот Фома! Не верит! Арифметику небось с детства не любим? Где чай? Я взмок, как мышь в половье. Жарко! Там, наверное, градусов восемьдесят или девяносто. Сауна.

– Сейчас! – суетится Константиныч. – Сейчас будет чай.

Команда по кораблю: «Проход через седьмой отсек разрешен!»

– О! – говорит Рустамзаде. – Вот и мощность снижают.

Центральный вызывает ЦДП:

– ЦДП!

– Есть ЦДП!

– Начхим есть?

– Есть!

– Эдик, ты все успел? (Голос командира БЧ-5.)

– Спасибо, Владимир Владимирович, все успел!

– Хорошо. Идем в базу!

– Нас ставят в соседнюю базу! – Сова, проходя мимо, бросает это Кашкину.

– Как это?

– Так! В родной базе все пирсы заняты.

Кашкин влетает к Рустамзаде:

– Эдик!

– А?

– Ты слышал? Нас в соседнюю базу ставят.

– Это в какую это соседнюю?

– В Оленью!

– То есть для лодки, вернувшейся с контрольного выхода, не нашлось место у родного пирса?

Кто-то вмешивается со стороны:

– А домой сегодня пустят?

– Плохо быть деревянным. Тебе ж говорят – Оленья. Это от Гаджиево восемнадцать километров. Сейчас восемь вечера. Пока ошвартуемся – десять. В десять тридцать, в лучшем случае, «люксы» – БЧ-1 тире 4, РТС – побегут домой. Восемнадцать километров делим на шесть – скорость бега индейцев нашего племени – получается три часа. Дома только полвторого – и это если хорошо бежать, примерно два часа на встречу с женой и детьми, и в полчетвертого – бег в обратную сторону. В 8.00 – подъем военно-морского флага, потом проверка штабом флота, разбор и. три дня предпоходового отдыха (если получится). Вот такой расклад.

– Так, может, никуда не бежать?

– А кто тебя держит – сиди на корабле. БЧ-5 и химическая служба выводится, так что они-то точно сидят, пока не погасят свои реакторы. А выводиться они начнут, когда пробы первого контура на анализ сдадут. То есть они на вахте до самого утра.

«Швартовым командам приготовиться к выходу наверх!»

– Ну что, Эдик?

– Ничего. Ночуем здесь. «Швартовым командам выйти наверх!»

Только лодка ошвартовалась, как старпом из центрального вызывает Рустамзаде:

– Начхим!

– Есть!

– Тут к тебе наша любимая служба радиационной безопасности просится. Хотят проводить радиационное обследование зоны строго режима. В аппаратные им надо. У тебя там по твоей части все в порядке?

– Так точно! Все чисто!

– Точно?

– Точно!

– Тогда избавься от них побыстрее, мне народ надо домой отпускать.