Детский дом и его обитатели Миронова Лариса

Глава 36. Ну, как? Очки целы?

На самоподготовку не явилось сразу шесть человек: Мамочка и его ближайшее окружение пошли в отрыв.

Поискала в спальнях – нет нигде. Объявились к ужину – довольные такие…

– Ольга Николаевна, мы… эт самое…

– А поконкретней можно?

Меня уж не удивляет нагловатый тон Мамочки – со вчерашнего дня он снова тренирует давно забытые интонации. К чему бы это?

Легко сообразить.

Конечно, мои безуспешные вылазки наверх не могли пройти бесследно.

– Эт самое… «Огонёк» был Татьяны Степановны, так нас пригласили…

– Того…

– Чего – «того»?

– Ну, помогать.

– А почему мне ничего не сказали?

– Так она сказала, что сама вам скажет.

– Вы ж с ней дружите! Ловко.

– Ну, вот что. Я не стала бы возражать, если б вы сами сообщили мне или хотя бы сказали, куда решили направиться. Но так как вы это сделали..

– Ой, сделали! А чё мы сделали? Уже и на «Огонёк» нельзя что ли?

Тюрьма какая-то…

– Вот что, ребята, называется это так – самовольный уход.

– Самоволка, верхняя полка… – запел вдруг Мамочка. – А что такого?

– Вааще…

– Ну, мы больше не буди-и-и-им! – канючит Беев, но, похоже, не сильно испуган.

– Ну, пожалейте Бея! – присоединяется к нытику Мамочка.

Смотрю на Беева – а у него в глазах чертенята пляшут…

– Пустите на чай к ним? Вот мы спрашиваемся.

– Ага, торт «Полёт», мы сами ходили покупать.

– Все кулинарии облазили. Спрашиваю без всякого настроения:

– Это всё замечательно, только скажите мне, пожалуйста, вас действительно пригласили или вы навязываетесь?

– А то.

– Тогда идите, раз пригласили.

Радостно уносятся. Что они там замышляют? После ужина проводим обычный совет. В отрядную врывается Кузя.

– Что случилось? – спрашиваю.

– Ой, что у пацанов в спальне!

– У кого именно?

– А где Мамочка живёт. Идите гляньте.

Вот оно – началось…

– Хорошо, спасибо. Сейчас приду.

– А мы? – вскакивает со своего места Кира, воинственная и решительная, готова хоть сейчас засучить рукава.

– Нет, сядь, пожалуйста, – говорю ей, а сама думаю – господи, как всё это надоело!

– Я с вами! – настойчиво продвигается к выходу Кира.

– Я же сказала – сидите здесь и продолжайте обсуждение.

– А я хочу с вами!

– Нет.

Кира села, надув губы.

Все притихли. Сидят, опустив глаза. Возможно, что-то уже знают. Огурец весь изъёрзался на стуле. Однако иду наверх. Одна. Уже думаю о предсказуемом финале – ой, тоска… Вхожу в спальню. Пол густо заплёван арбузными семечками, а корки – даже в коридоре.

Не успеваю переступить порог, как в меня летит большая арбузная корка. Даже не корка, а кусок арбуза. Едва успеваю увернуться.

– Ой, простите городского дурачка! Я не заметил! Я думал…

Беев опять балаганно канючит, лёжа на кровати, продолжает есть арбуз. Похоже, не прочь запустить ещё одним куском. Розовый сок обильно течёт по щекам, подбородку, шее… Вся подушка уже мокрая…

– Ага, он думал! – радостно подтверждает Мамочка.

– Мне почему-то кажется, что с некоторых пор вообще утратили способность думать.

Перешагиваю через гору корок, поскальзываюсь и… едва удержав равновесие, всё же не шлёпаюсь в арбузную кашу. Говорю:

– Бельчиков, ну что, покушали?

– Если да, то уборку сделать немедленно.

Пауза. Потом недовольно:

– А чегой-та чуть что, так Бельчиков?

– А тогой-та, что дежуришь. Вспомнил, радость моя? Желающие могут помочь.

Сотоварищи лениво поднялись с постелей.

– Пацаны, сиди, говорю.

– А уборка?

– Уберут.

– Кто – уберёт? – уточняю я.

– А хоть и вы, – с вызовом отвечает Бельчиков.

– Ага, забыли, как наши спальни драили в прошлом году?

Беев ёрничает, и делает это уж слишком напоказ, подобострастно заглядывая в глаза Бельчикову.

– Да, – говорю, – к сожалению, был такой позорный факт в вашей биографии. Но с тех пор кое-что изменилось в нашей жизни и в нашем детском доме, смею всё-таки надеяться.

– Не в вашем, а в государственном, так что вы нами не командуйте.

Да, Беев что-то уж слишком развыступался… Спокойно, без базара:

– Здорово, что ты хоть это хорошо усвоил. Так вот, прежде чем лечь спать, уберёшь государственную спальню.

– А государственную должно государство убирать, – парирует Мамочка. – Мы не нанимались.

– Мне кажется…

Но они не дают мне договорить.

– Когда кажется – крестятся.

Утробное ржанье. Вот паразиты! Это что, заход по второму кругу? Как легко их, однако, сбить с панталыку!

Ребята, может, хватит, а? Мне кажется, вы втянулись в игру, недостойную порядочных людей.

Опять ржут.

– А порядочные… это которые по порядку?

Интере-р-есно, с чего бы это им так наглеть?

– Вы поняли, уборку приду проверить.

– А если не уберу?

Похоже, Бельчиков и не думает униматься. И мой грозный вид его разве что смешит.

– Ну, тогда и увидишь, что будет, – говорю я, не зная, на что уже и надеяться.

– Бить что ли будете? – опять встревает Беев.

– Как Бельчикова били, ага?

– Что будет, то и будет, – говорю я и с ужасом думаю – это конец.

– А всё-таки? – настаивает Беев.

Ишь какой смелый вдруг стал!

– Там разберёмся.

– А вас посадят.

– Ага, точно – посадят, правда, мамочка?

Не спеша, стараясь не упасть, переступаю через разбросанные повсюду арбузные корки. Опять противная слабость в коленях! Господи, и когда я научусь унимать этот мандраж…

– Астар-р-рожненька!

И в спину мне летит свеженькая арбузная корка. Попадают, однако, в дверь.

После уборки объектов и отрядной снова иду к ним. Эти красавцы и не подумали спуститься в отрядную. На извинения я, конечно, не надеялась. Но хотя бы хоть чуть обозначили раскаяние! Со мной идёт дежурный командир Огурец.

– Вы чего, пацаны? Совсем охренели?

– А шёл бы ты…

– Куда это он должен идти? – уточняю я.

– Да хоть на овощную базу.

– Нормально, – говорит Огурец. – Так убирать будете?

Напрасно взывал Огурец к их усопшей совести… Не вняли.

– Ха! Шес-с-стёрка выступает!

– Перед кем шестеришь? Всё равно её посадят!

– Иди к нам, Огурец, овощами накормим.

– Так он сородичей не жрёт.

– Научим, дело житейские…

Они ведут себя так, будто меня и вовсе нет рядом.

– Пацаны, харэ балдеть, может, убирать начнёте?

– Пойдём, Серёжа, – говорю я. – Ребята сами справятся с уборкой.

– Не…!!!

– Гы-ыыы!

Так. Стопте-ка…Вот этого и не надо бы. Подхожу к Бееву.

– Убирать, значит, не желаете? – говорю спокойно и очень тихо.

В ответ – наглейшая ухмылка. Решительно беру его за шиворот, волоку к выходу и выталкиваю за дверь. Вслед за ним тем же макаром вылетают и все остальные. Кроме Бельчикова – он дежурный. Уже без всякого политеса, говорю:

– И что? Так и будем сидеть?

– Чо пихаетесь? Чо пихаетесь…

– Я спрашиваю – ты не отвечаешь.

– Я сам… Пустите… ну…

Он бормочет себе под нос всякие глупости и… боком, боком… протискивается на выход. Уже выскочив в коридор, крикнул:

– …на-кося!

Что он там изобразил, я, конечно, не видела. Он вызывал во мне сильнейшее раздражение, я бы с радостью его убила – здесь и сейчас, но я не могла себе позволить этой радости. Он всё-таки был ребёнок, хотя и великовозрастный. К тому же, он проявил себя как трус. И я в этой ситуации могла: или жалеть его, или – сожалеть о нём.

Но презирать и ненавидеть – никогда. А с нервами я уже научилась справляться. Запираю спальню на ключ. Говорю её строптивым обитателям:

– Ну вот, дорогие, раз вы твёрдо решили спальню не убирать, дело ваше.

– А куда мы теперь пойдём? – растерянно спрашивает Беев.

– А теперь идите хоть в прокуратуру. Но в свинарнике вы спать не будете. Всем ясно?

Молчание.

– Передумаете, приходите за ключом.

На ночь осталась в отрядной. Проверяю время от времени этажи – легли в коридоре на диване. Спальню убирать так никто и не вызвался…

Так буднично начался организованный саботаж.

На завтра назначила общий сбор. Митинговать начнём сразу после обеда. Ночь прошла в активном бодрствовании. Утром дети ушли в школу, у меня в этот день уроков не было, и я поехала к себе домой. Слава богу, хоть там всё в порядке. Приезжаю на смену – к трём. На крылечке Людмила Семёновна собственной персоной.

– Вы опоздали на работу.

Смотрит на часики, ласково поглаживая рукав беленькой лёгкой шубки, изящно принакинутой на нехуденькие плечи.

– Как это? Сейчас как раз три.

Меня такой поворот не очень удивил, более того, я даже обрадовалась – главный игрок уже вышел на арену. Конкретность всегда лучше и безопаснее неопределённости.

– Начнём рассказывать про транспорт? – Она стратегически прищурилась.

– С какой стати?

– Тогда сразу и сактируем нарушение трудовой дисциплины.

– Помилуйте, в чём оно?

Я с удовольствием прикидываюсь веником – хорошо бы покруче её развести.

Пусть раскрывается.

– В три надо быть уже на рабочем месте, – говорит она пафосно, категорически не принимая предложенного мною слегка легковесного тона – ещё не поздно всё перевести в шутку.

– И вы решаетесь упрекать меня минутами?

– А чем вы лучше других? – серьезно и всё так же пафосно говорит она.

– Это после того, как я больше года несу бессменную вахту на самом трудном отряде, буквально днюю и ночую в этом заведении?!

– И часто – без праздников и выходных.

– Ну вот.

Я хочу пройти в дверь, но она не шелохнулась.

– Я не могу вам приказывать, как проводить своё личное время. Однако на смену вы должны приходить вовремя. Закон непреложен для всех. Кстати, у вас есть планчик на сегодня? Покажите-ка. Что там у вас?

Бассейн, театр? Или, может, всякие там пресс-центры?

– Собрание у нас сегодня.

– Плановое?

– Экспромт.

Она огорчённо качает головой.

– Тогда не пойдёт.

– Как это?

– Работать надо по плану, который я уже утвердила. Планчик давайте.

– Нет у меня почасового плана на сегодня.

– А как же вы собираетесь работать?

– В тетради нет. Он здесь, в голове. Я просто не успела записать.

Она смотрит на меня без всякого понимания.

– О! В вашей головушке настоящий кладезь идей. Я понимаю. А план должен быть всё-таки в тетради. Извините, я не могу поощрять анархию в детском доме. И мне никто не позволит этого. Я не должна пускать работу на самотёк. А вдруг проверка?

Она сделала большие глаза. И я сделала бараньи глаза и нагло спросила:

– И что?

– Что, что… Что, в первую очередь, спрашивают? – Она смотрела на меня, хитро прищурив левый глаз.

– Мне неудобно говорить.

– Планчики!

– А, вы про это. Но… Вдруг? Проверка – и вдруг? Планчики проверять? Ой, не смешно, мы же серьёзные люди.

И, со словами: «Простите, меня дети заждались», – я ворвалась в детский дом. Но не тут-то было – Людмила Семёновна снова преградила мне путь. Сколько прыти!

– Я вам запрещаю входить в детский дом.

И она решительно преградила мне дальнейший путь, прикрыв своим телом, как амбразуру, вход на этаж.

Её внушительный корпус занял весь дверной проём.

Я предприняла последнюю попытку перевести всё происходящее в шутку – неловкую, неумную, но всё-таки шутку.

– Вы это серьёзно?