Детский дом и его обитатели Миронова Лариса

«Почему же у нас, когда всё лучшее детям, когда «дети – наш единственный привилегированный класс», может быть такое?

Такие детские дома! Такие наставницы, как Людмила Семеновна и Татьяна Степановна?

Героиня повести, забывая обо всём на свете, кроме своего детдомовского отряда, с головой окунается в это чудовищное бытие, стараясь хоть как-то приблизить детей к естественной человеческой жизни. Она воюет с людьми того склада, с какими в своё время воевал Макаренко, и которые одержали над ним верх и, увы, захватили многие ключевые посты в педагогике (вот здесь, пожалуй, есть сходство с «Педагогической поэмой», перекличка времен?!)

Она сквозь каменные щиты равнодушия и хамской иронии пробивается к живым ребячьем сердцам. Она делает много хорошего и совершает немало ошибок. Но у кого из прочитавших «Детский дом» повернётся язык осудить воспитательницу Ольгу Николаевну?

Насколько мне известно, Лариса Миронова писала свою повесть, опираясь во многом на свой личный опыт. Но не думаю, что следует полностью отождествлять автора с героиней. Автор «Детского дома» смотрит на все проблемы глубже, мудрее и даже, по-моему, не всегда согласен с воспитателем Ольгой Николаевной в её поступках и оценках событий. Возможно, и читатели не во всём будут согласны с героиней.

И всё же, какой нормальный человек не ощутит к ней благодарности за искреннюю любовь к детям, за героическую попытку помочь им?

В начале повести Ольга Николаевна признается: «Как ни печально, но причиной моих самых обидных профессиональных просчетов воспитателя и была на первых порах эта «слепая доброта», проливающаяся на всех без разбора».

Мне кажется, героиня не совсем права. Причиной поражения стала не доброта. А то, что доброта оказалась одинокой в том мире зла, который кощунственно именуется детским домом. Уход из него Ольги Николаевны был предопределён.

Грустно и трудно об этом писать, но наша нынешняя педагогика как система начисто лишена такой нравственной категории, как сострадание.

О необходимости сострадания к детям не говорится и не пишется в методичках, оно даже не подразумевается, о нём не вспоминают и в самых показательных школах, где более всего озабочены лишь социализацией детей – то есть тем, насколько дети приспособятся к современному им обществу. А нравы этого общества, тем временем, всё более ужесточаются. Не исправлять дурное общество, а приспосабливаться к нему!

Сострадание – это вроде бы какой-то сентиментальный анархизм, о нём даже говорить неловко. А на самом деле оно необходимо детям – всем детям, не только сиротам, – как материнское молоко новорожденному.

Дети, открывая наш непростой и не всегда ласковый мир, сталкиваются с его острыми углами, набивают синяки и шишки, иногда разбиваются всерьёз, и сострадание – это естественное лекарство, которое помогает им выжить.

Многое допустимо в отношениях с детьми: не только ласковость, но и жесткая строгость, не только мягкость, но и суровая требовательность, не только ровный тон общения, но и педагогический гнев. Но жесткость и гнев эти, опять же, должны быть направлены не на разрядку растрепанных нервов наставниц, а на защиту ребенка от зла. Они должны иметь предохранитель – всё то же сострадание к детям, которое не даст гневу выйти из границ и сделать ребенка жертвой, а педагога нарушителем юридических и моральных норм. Увы, пока такие нарушения происходят сплошь и рядом. Горькая практика педагогики без сострадания – это, к сожалению, повседневная жизнь не только детдомов и интернатов, но и обычных школ.

Спросите ребят, любят ли они свою школу. Поинтересуйтесь письмами, приходящими в редакции газет и журналов от родителей учеников. И просто…

Приглядитесь к стилю отношений в современных школах, к чехарде экспериментов, к чудовищным нервным перегрузкам из-за повального формализма процесса обучения… Люди, имеющие сострадание, способны ли придумать такое?

Разумеется, публикация «Детского дома» вызовет возражения. И опровержения: ссылки на примеры с хорошими детдомами, где директоров называют мамами Зинами… мамами Катями… Они, безусловно, есть, о них мы нередко узнаем из умильных публикаций в газетах и журналах. Почитаешь такие и приходишь к мысли, что не только детдом, но даже школа для малолетних нарушителей – нечто вроде образцового заведения санаторного типа, которое многие дети и покидать-то не желают. В этих материалах есть и правда. Но вся ли это правда?

Нельзя сказать, что всё написанное Ларисой Мироновой – совершенно новое, доселе неизвестное. Журналисты не раз поднимали вопрос о безобразиях, творимых в детских учреждениях. Мне, как корреспонденту тоже известно, что повесть Мироновой отнюдь не фантастика. И всё же сознание, что детей-сирот у нас множество и что жизнь у них несправедливо тяжелая, пока ещё не овладело всеми. А проблема эта – не менее страшная, чем экологические катаклизмы, чем наркомания и токсикомания.

В послесловии Миронова пишет:

«Рассказанное здесь ударит по нервам. Пусть. Это вопль.

А от вопля люди должны вздрагивать».

Я уверен – вздрогнут. Все, кто прочитает. Кроме, пожалуй, работников всяких ОНО и Минпроса. Для них-то, для этих горе-работников, рассказанное в повести – никак не секрет. А поскольку знали и не кричали во весь голос, не били в колокола, не требовали взорвать, перетряхнуть систему. Значит, и сейчас промолчат. И не возмутятся. Потому что возмущаться – значит привлекать к себе внимание. А чем больше такая система привлекает к себе внимание, меньше у неё надежды на длительное благополучное существование.

«Литературная Россия», 02..02..90 номер 5

«К сердцу напрямую»

Владимир Забавский

Прошло достаточно времени с тех пор, как наше общество вроде бы очнулось и открыло глаза на «невидимую» катастрофу мирных дней – на проблему детских домов, а вернее, проблему сиротства при живых родителях. Факты, один другого страшнее, посыпались на наши головы. Стали экстренно создаваться фонды, программы, отчисляться миллионные средства для изменения положения в этой области.

Но вправе ли мы успокаиваться? Не рождается ли на наших глазах новая трагедия? Где истоки общественной несправедливости? Эти и другие вопросы поднимаются в книге Ларисы Мироновой «Детский дом. Записки воспитателя», Москва, издательство «Современник», 1989 г.

Действие происходит в середине 70-х в сравнительно благополучном доме. Главная героиня, Ольга Николаевна, готовая отдать своё сердце детям с «не по возрасту уставшими душами», неожиданно открывает для себя какой-то дикий и противоестественный мир. Парадокс заключается в том, что противоестественным для неё оказывается не мир детдомовских детей, а мир взрослых, вполне образованных и зрелых дядь и тёть. Равнодушием и цинизмом поражены почти все работники этого «богоугодного» заведения, начиная с директрисы Людмил Семеновны и кончая кастеляншей, ибо так уж повелось здесь – «лучшие уходят, садисты приживаются»…

«Этика» детдома – «закон джунглей, если не ты сверху, то тебя подомнут…», «Воровство здесь процветает», «хамство и лень здесь узаконены»…

Думаю, что общая атмосфера ясна и читатель сам сможет ознакомиться с ней, открыв книгу. Поэтому остановлюсь на самых важных, ключевых проблемах этой хроники-исповеди. Сейчас много говорят о необходимости ломки стереотипов. Один из таких стереотипов в «Записках» – отношение к детдомовцам со стороны взрослых.

«Детдомовец – значит дебил» – такова его первооснова. Производные похуже – суть их можно выразить понятием «генетический детерминизм».

Чего только стоят рассуждения пионервожатой Татьяны Степановны:

«Они – генетические преступники», «материал с гнильцой», «разновидность животных»…

Что-то знакомое слышится в этих сентенциях, что-то очень похожее на расовые теории 30-х годов… Вот они, возможно, черные ростки фашизма! В проклёвывающемся социальном расслоении общества.

«Генетическая теория» достаточно популярна в вотчине Людмилы Семёновны, да и не только у неё – инспектриса из наробраза в открытую говорит о детдомовце: «Он генетически предрасположен быть холопом, так что права качать не будет».

Смотришь на этих людей и думаешь – вроде бы и не злодеи, люди, со своими недостатками. Что же заставляет их говорить о детях: «самое милое дело для детдомовца – работа в обслуге»?

Слепота? Цинизм?

С этих вопросов открывает Лариса Миронова иную грань своей книги, иную плоскость проблемы, ибо книга не только о детдоме, а, прежде всего о нас, о нашей жизни, нашей совести и о будущем нашего общества. Книга очень актуальна в наши дни, хотя с высоты 80-х многое, многое, описанное в ней, выглядит относительно «не страшно». Нет, например, садизма, изощренности, свойственных нашим дням, но зато есть беспокойство и боль за будущее, которое рождается сегодня, и зловещие черты которого уже вполне различимы. Имя им – бездушие, несправедливость, утилитаризм, именно они и способны породить самое злостное попрание прав ЧЕЛОВЕКА.

Страшно, но, читая книгу, начинаешь понимать, что зловещие утопии Хаксли и Оруэлла не так уж утопичны, как могло бы показаться…

Ведь то, против чего предостерегает Миронова, уже шествует победоносно по страницам сегодняшних газет и журналов, незаметно внедряясь в сознание масс в самых изощренно-невинных, казалось бы, формах.

Я с уважением отношусь к деятельности Детского Фонда им. Ленина, который возглавил писатель А. Лиханов, но чего стоит одна из его инициатив – «формирование детской промышленности» из детдомовцев. Создание «рабочих лицеев» при предприятиях (работных домов?!), где лицеисты будут изучать только рабочие специальности. («Правда», 14 октября 1988 г.) И это – с одновременным призывом необходимости для нашего общества формирования «интеллектуальной элиты».

Призыв к социальному расслоению общества налицо!!

Оценивая подобные факты, начинаешь понимать смысл «гуманизма» сегодняшних «прогрессистов», ибо логично сделать вывод, что и милосердие мыслится ими не как бескорыстный порыв, а как «экономически эффективное» предприятие, которое и умилит всех, и обеспечит превосходный рынок рабочей силы. И сегодня, когда, к сожалению, наше милосердие начинает незаметно перерождаться в очередную кампанию (наподобие антиалкогольной), Лариса Миронова, видя всю бесперспективность обращения в инстанции (где уже давно за всех всё решили), обращается «к читателю напрямую», «в надежде на то, что народ не допустит, чтобы дети и внуки наши бедовали горше, чем дети дней сегодняшних».

Журнал «Урал», номер 12, 1990 г. Е. Цветков

«Детский дом – модель общества» (отрывок)

… «Отчего гнойники нравственного растления всё откровеннее проявляются в нас?»

Так заканчивает свою повесть «Детский дом» Лариса Миронова в журнальном варианте. В книге этого послесловия нет – бессмысленно сегодня кричать, когда все вокруг вопят (прошло с момента выхода журнала 2 года, многое в обществе изменилось – и не в лучшую сторону).

В повести есть ещё один редкий для нашей литературы персонаж – председательша завкома большого московского завода, она же директор базы отдыха в Сочи – Хозяйка (в журнальном варианте этот образ только намечен).

Вот кто правит бал!

Перед нею униженно лебезит «дирюга», её боится местное партийное и наробразовское начальство. Перед нею вытягиваются в струнку жители сёл под Сочи – а как же! Она – работодательница и от неё, в конечном счете, зависит достаток их семей.

Кто она, эта мадам?

Хозяйка умна, красива, подтянута и всегда эффектно выглядит.

Её тщеславие вполне удовлетворено – она добилась всего, чего хотела.

Её могущество – по тамошним меркам – беспредельно.

Этакая Рокфеллерша!

И вот, связанные одной порочной цепью, все эти хозяйки, старперши, дирюги плетут и плетут паутину интриг, душат в ней тех, кто не принимает правил их подлой игры, при этом люто ненавидя и презирая друг друга, всё туже сжимают петлю и на собственной шее… Потому что их жизнь – призрачна. Ложь и обман не могут длиться вечно. Всякая власть начинает отчаянно лгать при беспомощности.

Накануне своей гибели…

Мы не привыкли как-то всерьёз воспринимать первую пробу пера молодого автора. А зря!

Конечно, можно ограничиться прочтением первого плана повести: да, автор искренне, на пределе откровенности поведала нам о злоключениях своей героини (альтер эго автора). Но мы много как читатели потеряем, если не попытаемся проникнуть в глубины замысла писательницы. Приём, использованный Мироновой, не нов, повествование от имени «наивной» героини часто применяется, чтобы ярче и выразительней показать всю остроту проблемы. Мудрому, всевидящему персонажу, с первых страниц повествования уяснившему, с кем и чем имеет дело, читатель меньше склонен доверять. Он как бы приценивается ко всякому слову действующего лица, а за «наивным» героем идёт смело, не боясь подвохов. – ведь герой, а значит, и автор, как думает читатель, вот он – весь на ладони.

И вот здесь писатель как бы вводит в невольный обман читателя: увлеченно следуя за «простым» сюжетом, читатель незаметно для себя приходит к очень серьёзным выводам СОБСТВЕННЫМИ СИЛАМИ, как ему кажется, и это особенно ценно.

Читатель начинает понимать, что детский дом – это все мы, наше обманутое Отечество. В этом и заключается, так мне представляется, высшее умение писателя – заставить активно работать читательскую мысль и вычитать в произведении то, о чем автор напрямую, открыто вроде бы и не говорит. Думаю, отсутствие сделанности и прямой тенденциозности, удивительная прозорливость автора свидетельствуют о высоком профессионализме писателя и его своеобычной, яркой одарённости – тогда произведение пишется на одном дыхании, а прочитывается в один присест, от первой до последней страницы.

Таков автор «Детского дома» – молодой писатель Лариса Миронова.

«Семья и школа», номер 3, 1988 г.

«Право быть другим»

В. Рыбаков

(отрывок)

(«Исповедь горячего сердца»)

… Ныне мы не бедны читательскими впечатлениями – успевай только разбираться. Из-под спуда выходят целые пласты нашей лучшей литературы прошлых десятилетий. Да и сегодняшняя наша литература уже не отдельными порывами отважных застрельщиков, но всем своим движением – на прямом, хоть и не гладком пути к правде жизни…

Откроем для начала журнал «Урал», номер 6, 1987 г. Лариса Миронова. «Детский дом», Записки воспитателя. Записки, по сути, – повесть из «детдомовской жизни». Правда, автор не очень придерживается литературных правил и, видимо, не очень придает им значение: в послесловии она уже обращается к читателю прямо – от себя – не как Ольга Николаевна, а как писатель Лариса Миронова.

Но мы всё же будем говорить об Ольге Николаевне.

О чём же рассказывают «записки»?

.. Среди множества человеческих характеров есть один, не лёгкий для окружающих, ещё более – для самого человека, но он – из тех основных, которыми держится жизнь, и ощутимо она скудеет и тускнеет, когда его оказывается в нехватке. Это тот, о каком в старину говорили – «порох». Точно ли говорили?

Ведь порох – пых, и нет его, а в этом характере главное – именно:

БЫСТРОТА ДЕЯТЕЛЬНОГО НАЧАЛА…

Нет, всё-таки точно, если мы вспомним про энергию пороха в канале ружейного ствола, только здесь посыл – не разрушающий, а созидающий.

Вот такова и героиня записок Л. Мироновой. Её посылы и порывы и быстры и неожиданны, да и не безрассудны ли порой? Увидела маленьких попрошаек, узнала, что они из детдома. И примчалась туда работать, бросив тихую преподавательскую институтскую службу…

«Дети» (те ещё дети!), по идее, должны самообслуживаться, но делать ничего не хотят – так сделаю сама! И убирает, моет пол, торчит в детдоме до полуночи, а у самой, между прочим, своих двое. Да и награды дождалась – однажды «благодарные воспитанники» написали на неё жалобу: мол, плохой воспитатель, ребенка по лицу ударила (парню лет 17-ть…).

Ну, мы, пожалуй, несколько сгустили краски… Жалобу дети написали, но не по собственной инициативе – «заботливые» взрослые помогли. Да и отказались от неё очень скоро «обиженные» – по одному подходили к списку и вычеркивали свои фамилии, подписывая, тем самым, приговор воспитательнице.

.. Есть такая одна особенность: от порохового характера – в семье, в бытовом обиходе, в школе, если это учитель, на службе, в детских компаниях – многое принимают без обиды, чего другим бы не простили. И не потому, что снисходят: что, мол, с ним поделаешь, – в ином причина.

Тогда это бывает, когда видят за всеми его вспышками, бурями и порывами – БЕСКОРЫСТИЕ.

Обузили мы это слово. Как услышишь, так сразу непроизвольно ждешь, что вслед скажут – денег не берет, либо – на общественных началах… А в неоглядном мире человеческих отношений действительно «не в деньгах счастье». Детдомовцы ведь выделили и отличили Ольгу Николаевну не потому, что она вещичек не тащит и продуктов не уносит из дэдэ. Многие её коллеги тоже, видимо, от этого порока воздерживались.

Дети ещё одно почувствовали: и к МОРАЛЬНОЙ ПРИБЫЛИ она тоже не стремится! Не самоутверждается за их счёт, не требует благодарности, не рассчитывает обменять свою самоотверженность на их послушание. И если уж взрывается, так не от обиды – «не ценят», а от гнева – «нельзя же так жить!» А как они живут? Не бедно (шефы одаривают щедро), праздно (лень здесь узаконена, дети понятия не имеют, что такое коллективный труд), каждый – сам за себя (съесть чужую порцию – дело обычное: сам виноват, опаздывать не надо. И не оттого, что голодны: просто здесь так заведено. А спасаются отчасти «красотой»: «.. На стенках развешены картинки – синеглазый Делон, знойный Боярский, экстравагантные модницы, вид на море и ещё что-то бессюжетное…» Насмешки нет в этих строках и в этом тоне, читатель, только одна горечь… – да нельзя же так жить! Да они и не живут! МЫ так живём.

«Они» – частое слово в сегодняшнем обиходе: где только его не услышишь…

«О чём ОНИ думают?» – укоряющий палец снизу вверх, если прилавок нас не радует.

«ОНИ не проявляют сознательности», – это чаще знак уже верху вниз.

«ОНИ ничего не понимают!» – это подрастающие дети о взрослых, а в ответ несется: «ОНИ ничего не слушают!»

Внимание! Мало-помалу это короткое слово вбирает в себя всё, что раньше называли то обстоятельствами, то судьбой, то объясняли чуть ли не влиянием сил мирового зла. Да есть ли во всех этих бесчисленных «ОНИ» хоть какая-то суть, какой-то общий смысл?

Малый ребенок в семье начинает открывать мир с ощущения, что Мир этот любит его и ему радуется, а детдомовцам он открывается с чувства ОТДЕЛЬНОСТИ.

.. Что ж, сделаем ещё один шаг, обратившись снова к свидетельствам Л. Мироновой. Заметив, что-то один, то другой из детдомовцев время от времени куда-то пропадают, Ольга Николаевна отправляется на поиски и обнаруживает: обретаются они на дальних городских задворках, в основательно устроенной землянке. Но вырыли-то её дети домашние, такие, как Саша по кличке Дёготь. Ему здесь лучше, хотя дома – всего через край. «.. Только вот с сыном неудача (это мать его жалуется.)

«… Что-то в нём всегда было такое, понимаете…. Сокровища мировой культуры, комфорт – всё это для него пустой звук. Вместо уважения к родителям – протест. Черная неблагодарность…» И тут – благополучие только внешнее. Вещизм… скажете вы. Так называется эта болезнь. И не ошибётесь: тут духовности бы добавить! Тем более, что «сокровища мировой культуры» – это про импортную мебель антикварную сказано. Но точно ли духовность поможет? Вот недавно мы все были потрясены историей, рассказанной в центральной прессе – один профессор, очень духовный (по степени образованности) человек, в попытках вытурить родную дочь из квартиры продемонстрировал незаурядную изобретательность и редкостное моральное убожество.

Понимание – это трудно, это требует личной духовной работы, открытости, самоотдачи. А с непониманием возможна и жизнь взаймы, с опорой на чужие стереотипы.

Но если мы начинаем жить непониманием, отстраняя всё, что кажется или хочет быть другим. Если это непонимание становится позицией, оно обретает и хищную, почти демоническую силу, проникая во всё и повсюду.

Впрочем, диагноз был поставлен давно – Достоевским..

.. Вот и в «Записках» Л.Мироновой её героиню всё время учат жить люди, которые «знают слова».

Детдомовцы ходят в общую школу с «городскими». А когда Ольга Николаевна начинает выяснять, какие же они там получают знания, то с ужасом обнаруживает, что многие и из старших классов не освоили даже таблицу умножения! Надо немедленно учить их сызнова, учить отдельно.

А в ответ слышит: нельзя отделять, они будут обижены, «все дети – наши»…

Сколько всяких фраз произносится – одна благороднее другой! Почитайте только наши газеты…

Это всё вот к чему: не будем так радоваться живому общественному вниманию к детству – будем внимательны и к тому, что за словом искренность чувства ещё не обеспечивает основательности понимания и правильности действия. А ведь сейчас всё почти сводится к тому, что главное – изыскать средства. Здесь надо бы знать точно – какими средствами мы, система детских учреждений располагаем?

Но при любом подсчете и раскладе дело к этому только не свести.

Здесь записки Л.Мироновой ненамеренно для автора стали суровым уроком нам наперед, потому что дело происходит в богатом детдоме.

А от этого только хуже, нравственно грязнее, потому что дети чувствуют:

от них окупаются.

И это наша всеобщая беда. Часто слышим сетования родителей: «Вот для детей всё делаем, чего им не хватает?»

А за всем этим «всё» на самом деле вот что: «На тебе джинсы, стереосистему. То да сё, и отвяжись!»

Жестоко так на это смотреть? Но ведь куда денешься? Многим взрослым нечего дать детям, кроме этого. Нечего сказать про то, как жить.

Потому что знаем сами – не так живём. И это – беда, которую надо видеть.

Не дискотек и не видеосалонов или спортивных модных костюмов не хватает нашим детям, а нравственного воздуха, которым бы всем нам естественно дышалось бы дома, не хватает общего дела – без туфты и краснобайства. Вот здесь и спросим себя словами Достоевского:

Очень настораживает это – «мы всё знаем», вот только «они» не хотят понять…

В общественном сознании вольно или невольно утвердился тезис: стоит ввести главный закон, да пожёстче, и вредное явление само собой из нашей жизни исчезнет… А между тем борьба с преступлениями эффективна лишь тогда, когда приведены в действие все экономические, социальные и воспитательные рычаги.

Нравственность в обществе не воспитаешь никакими многочисленными и жестокими законами. История тому свидетель. Читательская почта с завидным постоянством рассказывает о фактах выталкивания из школы детей – с глаз долой, в колонию, во вспомогательную школу…

Нет, явно не всё ладно в наших сердцах. Наше раздражение, недовольство жизнью само собой не рассосётся, будут. Словно по эстафете, передаваться от одного к другому, эти деструктивные чувства…

И, как вода с горы, в конечном итоге, сбегут вниз, на тех, кто ещё пока слаб и оборониться от нашей злобы и раздражительности не может – на наших детей.

Фонд добра, фонд понимания, фонд уважения к праву человека быть другим и вообще – БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ – вот чего не хватает каждому из нас. Не будет этого, никакие другие фонды не помогут.

Когда будущее течет в прошлое

(откуда растёт фашизм?)

Когда-то Гитлер изрек: «Мы стоим на пороге грандиозной мутации, которая даст человечеству неслыханное могущество. Новый человек уже живет среди нас! Я видел его! Он смел и жесток. Смертному трудно выдержать его присутствие…»

То был один из редких периодов в истории нашей цивилизации, когда перед человечеством с грохотом и скрежетом распахнулись ворота в мир, где царствует нечто иное. В то время, как в СССР прививалась бацилла рационализма и магии завтрашнего дня, в Центральной Европе рождалась магия дремучего мистического прошлого. Критерий истины подменен идеологическим лозунгом. Гитлер был убежден, что моря отступят перед его войсками. Он пожаловал своим легионам только перчатки и шарфы, веря в союз с огнем. Но в декабре 41-го грянул сорокаградусный мороз, в автоматах застывала смазка, синтетический бензин разделялся на составные, замерзали паровозы…

Философия, названная «русским космизмом», родившаяся на излете 19-го века, несомненно, положительного начала, обращена к общечеловеческому идеалу. Идея всеединения мира и человека, в которой человек становится посредником между богом и миром, ведет людей достойным путем – к созданию высокой человеческой общности, где каждый в отдельности незадавлен всеми, и все не страдают от острых углов индивидуализма.

Сегодня, когда весь мир, терзаемый милитаристским психозом, влечется к единству, мирный политический союз народов возможен и неизбежен. Вопрос, однако, в том, каким ему быть, этому единству? Соборность народов земли – путь к общечеловеческому единству, гармонической согласованности всего и вся.

Соборность и свободная личность – совместимы, ибо соборность опирается на богатства единичного и целого. Это как русская песня – она допускает свободу голосов при сохранении гармоничного единства пения.

В центре буржуазной европейской мысли – вещь. В центре соборного сознания – человек, его домашняя обитель. Русский космизм восстанавливает генетическую память о том, что есть ещё и человек, который живет на Земле, вступившей в священный союз с Небом. Земля – Дом, в котором живут люди. Вселенная – Храм, в который ещё предстоит вселиться.

Всем миром

Рим – мир наоборот

(притча)

Маленький мальчик сидел на ковре и вертел в руках кубик Рубика. Кубик издавал смешные звуки и ярко сверкал, а мальчик весело смеялся.

К дому подъехала машина, он бросил кубик и побежал к двери – это мама!

Дверь открылась, и мальчик оказался на руках у молодой симпатичной женщины.

– А где бабушка? – спросила мама, прижимая его к себе.

– Там, – рассеянно сказал мальчик, крепко обнимая мать за шею и целуя её в щеку. – Ма! А что ты так рано? Ты не уйдешь больше, да?

– Нет, милый, не уйду, – сказала она, опуская сына на пол. – Сбегай, позови бабушку. Ну, беги скорей, Малыш.

– А вон она! – крикнул мальчик, показывая пальцем на террасу. – Ба! Иди к нам скорей! Ма пришла! Иди же! Мы тебя поздравлять с днём варения будем!

Мама и мальчик сели на диван. Женщина молчала и рассеянно смотрела перед собой, а сын снова принялся вращать кубик Рубика. В комнату вошла пожилая дама с плетеной корзинкой, в ней лежали клубки ниток и недовязанная жилетка.

– А! Солнышки мои уже вместе! Отчего это бизнес-леди так рано дома? – ласково сказала она, ставя корзинку на пол и присаживаясь рядом. – Ну что там у вас, рассказывай, вижу по лицу, что-то важное произошло, – обратилась она к молодой женщине.

Та, тряхнув головой, словно отгоняя какие-то назойливые мысли, сказала:

– Все отлично. Наш проект, наконец, принят. Сенат одобрил подавляющим числом голосов.

– Это хорошо. А что тогда тебя печалит? – спросила пожилая женщина.

– Наша экономика обещает выжить, это так, – коротко вздохнув, ответила дочь. – Но за всё надо платить. И за стабильность – в первую очередь. Ты знаешь… – сказала она после недолгой паузы, – принята ещё поправка… ну, ты помнишь, та самая… это уже обсуждали…

Пожилая дама смотрела ей в глаза прямым печальным взглядом.

– И что? – очень тихо спросила она.

– Принята… поправка… я же говорю… Сейчас они приедут. Вещи брать не надо, там всё-всё у вас будет! Милая ты моя! – шёпотом говорила она, одной рукой обнимая мальчика, а другой – поглаживая свою мать по широкой вздрагивающей спине. – Ну, будет, будет. Успокойся… Всё будет хорошо, правда!

На улице дважды просигналили.

– Приехали уже, пойду, открою…

.. Когда вечером они вместе с сыном сидели перед телевизором, мальчик, щелкнув пультом, тихо сказал:

– Я не хочу больше смотреть. Можно мне лечь спать?

– Так рано? – удивилась мать. – Ты устал?

– Я просто спать хочу, правда, Ма… – ещё тише сказал мальчик, сползая на пол. – А когда бабушка вернётся?

– Бабушка… – рассеянно сказала женщина, гладя сына по голове. – Бабушка сюда не приедет больше.

– Почему? – спросил мальчик, и слезы поползли по его щекам.

– Потому что бабушка уже старенькая и ей надо жить на свежем воздухе, на природе, нужно много отдыхать. У неё теперь будет время, чтобы болтать с другими бабушками. Она ведь заслужила свой отдых, правда? Ну ладно, пойдём, я тебя уложу спать, мой милый Малыш.

… Она ждала сына к обеду, стол был празднично сервирован на двоих. Сегодня особый день – её мальчик выступал с первой публичной речью, она смотрела по телевизору, его прерывали овациями двадцать пять раз. Он, конечно же, станет сенатором, потом президентом. Её мальчик далеко пойдёт, весь в неё. Такой же горячий, взрывной, и – весьма дальновидный. Это главное. Мальчик умеет выстраивать длинные стратегические линии, этого у него не отнять.

Мелодично пропел звонок. Улыбаясь, она пошла открывать. Первое, что она увидела, когда дверь распахнулась – был огромный букет алых роз.

– С днем варенья, Ма! – сказал сын, наклоняясь к ней и звонко чмокая в щёку.

– А это что такое? – радостно спросила женщина, разглядев за спиной сына огромных размеров коробку. – Какая большая! Что там? Ах… Самое большое счастье – это хорошие дети!

Сын поставил цветы в вазу, втащил коробку в комнату, аккуратно снял упаковочную ленту. Женщина нетерпеливо ждала. Яркий румянец оживлял её впалые блёклые щеки.

– Ты знаешь, – говорил сын, собирая с пола бумагу и засовывая её в пакет для мусора, – наконец-то принята вторая поправка к твоему проекту, ты опять победила, так что я тебя сегодня дважды поздравляю.

И он жарко поцеловал растроганную мать в обе щёки.

– Ты такой внимательный, Малыш… Это мне? – рассеянно говорила женщина, ощупывая дрожащими от нарастающего волнения пальцами странный подарок. – А что это, милый?

– Это корзинка такая… Вот смотри, как всё продумано. Хочешь опробовать?

– Ой! – всплеснула руками женщина. – Как симпатично! Это же для дачи! И подушечка даже есть!! Можно?

И она ловко запрыгнула в корзинку, уселась на подушку, сложив ноги в позу лотоса.

– Ну, как? Удобно? – спросил сын улыбаясь. – Нравится корзинка? Здесь всё для уюта. Даже есть радио.

– Очаровательно! А зачем она? Такая большая… Можно брать в поездку, да?

– Конечно, именно так! – сказал сын, опуская крышку и защелкивая замок. – Это переносной хоспис. Ты знаешь, по второй поправке общественно-полезный возраст наших граждан теперь сократили до сорока пяти. С полной отменой всякого вспомоществования.

– Но у меня есть свой банк! – раздался отчаянный голос женщины из корзины.

– Все банки лопнули, теперь у нас будет единая конвертируемая валюта – трудочасы. Отработав три обязательных часа на государство, гражданин общественно-полезного возраста может идти в фитнес-центр или в игорный дом, а может остаться работать дольше, и заработанные таким образом трудочасы конвертировать, со временем, в акции. Я решил пойти этим путём. Для молодых политиков есть преференции – час за два. Лет через десять упорного труда я смогу купить небольшой заводик и жениться на дочке нефтяного магната. Да, ты, конечно, слышала международные новости, наше государство наконец-то получило статус высшей категории – теперь Римская империя. И твоя лепта в этом есть. Можешь законно гордиться. И я горжусь тобой. Однако, похоже, придётся воевать. И это мне не очень нравится.

– Оххх, Малыш… – едва донёсся из-под крышки слабый вздох.

– Тебе удобно? – заботливо спросил сын, вскидывая корзину на спину. – Включи музычку, развлекательный канал.

– Рим – это «мир» наоборот… – снова донеслось едва слышно из корзины.

– Интересное наблюдение, – сказал сын, загружая корзинку в багажник. – Вид изнутри. Тебе попить что взять? Час будем ехать на машине, потом фуникулёр тебя доставит на вершину горы Маунт-Мориа.

– Оооооо…

Сын с силой хлопнул дверцей машины.

– Ну, с богом…

В зеркале заднего вида он ещё долго видел постепенно уменьшавшийся в размерах опустевший дом – слепые пластиковые окна равнодушно смотрели им вслед.

Послесловие (об авторе и её новых книгах)

Лариса Миронова родилась 13 мая 1947 года в городе Устюжна Вологодской области. Школу закончила с золотой медалью, в 1965 году поступила на Физический факультет МГУ, в 1972 году закончила и работала в университете, в лаборатории физических методов в палеогеографии. Потом обучалась на факультете Психологии МГУ, в Литературном институте им. Горького (на Высших литкурсах), а также на Высших телевизионных курсах (по специальности режиссер-продюсер).

Печатается с 1985 года. Имеет более ста опубликованных работ, из них пять романов. В Союз писателей была принята в 1990 году с книгой «Детский дом»..

Первая (красная) – «Призрак любви» (2003), посвящена исследованию извечного вопроса: что есть любовь, и что она для человека – страсть (тяжёлое бремя) или наивысшее благо.

Книга-триптих «На арфах ангелы играли» содержит три романа – одноименный, «Сердце крысы», «Круговерть». Каждый из названных романов также состоит из трёх частей. «Круговерть» включает отдельные «саги», названные именами главных героинь повествования, – Мария, Алеся и Василиса (бабушка, внучка и прабабка). Это книга о времени – в прямом и переносном смысле.

В романе «Сердце крысы» два параллельных сюжета – люди и крысы, в «крысиной» параллели есть «вложенное» повествование – «Рассказы Пасюка». Их три.

И, наконец, первый роман – «На арфах ангелы играли» также имеет три части, но их сочленение более сложно. «Вложенное» повествование есть и здесь – «Сонина тетрадь», а вот третья часть присутствует не столь явно – она как бы проступает сквозь ткань основного повествования, и происходит это проступание с постепенным нарастанием. Финал романа – это и есть непосредственно третья часть в концентрированном выражении – и здесь уже действуют со всей очевидностью не люди, а силы природы, вступившие в творческий союз с самими музами.

Эту книгу можно назвать книгой-метафорой, развернутыми метафорами являются и сами романы. Кольцевая структура книги и каждого романа в отдельности создаёт иллюзию полной замкнутости пространства-времени – этот образ замкнутой системы, вечного круга, по которому идёт жизнь, с ужасающей навязчивостью преследует, в той ли иной степени, всех героев триптиха, а для маленькой Алеси он становится просто навязчивым кошмаром – ей во что бы то ни стало надо выяснить, когда это началось, и куда оно движется.

Т.о. каждый из романов – это, в некотором роде, исследование различных положений философии экзистенциализма, подвергнутых испытанию реалиями жизни или порождениями фантазии героев.

Интересно решён образ будущего, ибо дети в романе – это и есть олицетворённый завтрашний день. Девочка Соника из романа «На арфах ангелы играли» – образ искусства будущего, девочка и мальчик из «Круговерти» (Алеся и Сенька) – наука и техника завтрашнего дня, и, наконец, юный Пасючонок Малыш из «Сердца крысы» – философия и политика будущего. Это будущее складывается «здесь» и «сейчас», хотя «здесь» в «Круговерти» и «Сердце крысы» отнесено на несколько десятков лет назад – это позиция автора и взгляд из 80-х, ибо эти романы написаны именно тогда. В каждом романе есть ещё и своя триада времен, этот план повествования практически не зашифрован, но и каждый роман в отдельности тоже имеет своё конкретное место во временном поле всей книги. Относительность времени налицо.

Если прошлое можно обсуждать, а о будущем спорить, то настоящее для современников практически невидимо, т. е. оно видимо частями, как в притче о слоне и слепцах…

Но его, это неуловимое настоящее, можно вычислить, имея две твёрдых реперных точки в виде прошлого и будущего.

Итак, каждый из трёх романов, в силу своей метафоричности, олицетворяет одно из времен.

Если «Круговерть», в целом, это прошлое (действие начинается во времена раскола и заканчивается в 70-х годах XX века, а «На арфах ангелы играли» – настоящее (события).

Первая (красная) – «Призрак любви» (2003), посвящена исследованию извечного вопроса: что есть любовь, и что она для человека – страсть (тяжёлое бремя) или наивысшее благо.

Роман «Машина тоже человек?» (2007) (жёлтая) – третья книга из «радужной серии». «Машина…» рассказывает о системе – человек как система, общество как система, государство как система. Основная идея романа заключается в том, что система не индифферентна к своим создателям, т. е. политтехнологам, придумывающим различные прожекты, реализация которых приводит в живой жизни к плачевным, зачастую, последствиям. Прокрустово ложе теории слишком жёстко позиционирует поведение общества. И если идея теоретического социализма опиралась на высокие моральные принципы – социальной справедливости, то идея «реального социализма =дикого капитализма» апеллирует к «низовой» культуре, пробуждая в человеке низменные инстинкты – зависть и жадность.

Книга-триптих «На арфах ангелы играли» содержит три романа – одноименный, «Сердце крысы», «Круговерть». Каждый из названных романов также состоит из трёх частей. «Круговерть» включает отдельные «саги», названные именами главных героинь повествования, – Мария, Алеся и Василиса (бабушка, внучка и прабабка). Это книга о времени – в прямом и переносном смысле.

В романе «Сердце крысы» два параллельных сюжета – люди и крысы, в «крысиной» параллели есть «вложенное» повествование – «Рассказы Пасюка». Их три.

И, наконец, первый роман – «На арфах ангелы играли» также имеет три части, но их сочленение более сложно. «Вложенное» повествование есть и здесь – «Сонина тетрадь.

Однако мрака в книге в целом нет. Автор своей книгой словно подтверждает мистическую гипотезу о том, что мрачное будущее можно отпугнуть, рассеять, осветив его мощным светом истины. «Маска! Я тебя вижу!» – это заклинание несомненно срабатывает в книге Ларисы Мироновой, ибо роману о настоящем «На арфах ангелы играли», несмотря на тяжелые события, описанные в нём, предпослано автором, основанное исключительно на вере^парадоксально-категоричное утверждение: «Пока живёт музыка – будет жить и сказка. А значит, и все мы будем живы.

Ибо Россия – самая сказочная из всех стран…»

Слово «сказка» здесь надо понимать в расширенном толковании – то, что сказывается. Иными словами – пока живёт само Слово, жизнь будет продолжаться. И уж конечно, будет жить и сама Родина Слова.

На форзаце книги (оформление, кстати, авторское, и оно – тоже часть текста) девочка с караваем хлеба на руках, у неё добрые и чуть грустные глаза, в маленькое оконце пробивается лучик света…

Хлеб – древний символ жизни и достатка.

И ещё – это одно из имён Христа. Мы – не брошены, такое смысл этого послания.

Страницы: «« ... 2728293031323334

Читать бесплатно другие книги:

Кража домашней крысы? «Какие пустяки!» – подумаете вы и сильно ошибетесь. Ведь девчонка, у которой п...
Монстры. Они бросаются на жертву и вмиг разрывают ее на кусочки. Их зубы вонзаются в пятки беспечных...
Думаешь, ведьма – обязательно горбатая и страшная старуха? Ничего подобного! Сегодня ведьмой запрост...
Они встретились лицом к лицу. Два самых сложных подростка благополучной Земли будущего: автор рабовл...
Герой «Нежного театра» Николая Кононова вспоминает детские и юношеские впечатления, пытаясь именно т...
«Похороны кузнечика», безусловно, можно назвать психологическим романом конца века. Его построение и...