Няня для принцессы Хмельницкая Ольга

– Маленький был болезненный, худенький, то понос, то золотуха, – принялась рассказывать Харитоновна, – уж я его и по врачам, и по бабкам-знахаркам, и желтками кормила, и козьим молоком поила, и холодной водой обливала, и отвары травяные, и мед лечебный… а сколько слез пролила над любименьким моим чадом.

– Угу, – кивнул следователь.

– Вырос, – зашлась в щебете Харитоновна, – на день рождения пытался мне внедорожник подарить вместе с водителем, в булочную ездить, но я и пешком могу, что мне стоит дом обойти. Депутат. Законодатель.

Она снова улыбнулась и всплеснула руками, и Елена Варфоломеевна увидела на ее руке красивые часы, усыпанные бриллиантами.

– Побрякушки вон всякие, – добавила Харитоновна, заметив взгляд няни, – короче, победили мы детские болезни, теперь все хорошо, мне Валерьяновна сразу сказала «перерастет мол», но я не ве…

– Угу, – снова кивнул следователь и, еще раз обведя кухню взглядом, уставился на бюст Елены Варфоломеевны, который манил его, как желающего опохмелиться манит стакан холодного пива. Он представлял, какие они там внутри под одеждой округлые, сочные, полные, как дыньки.

– У вас прекрасный сын, – сказала няня, – а вы замечательная мама. Видно, что вы очень любите вашего мальчика.

Лицо Харитоновны округлилось, от глаз побежали в разные стороны счастливые морщинки. Было видно, что эта девушка ее понимает, понимает!

– Мы хотели спросить про Нинель Петровну, – произнесла Елена Варфоломеевна. – Она… умерла, вы знаете?

– Она давно хотела это сделать, – помрачнела Харитоновна, – не было мира и спокойствия у нее в душе, надломилась она. Гулял ее муж, гулял! Машка к нему прицепилась, как банный лист, бесстыдница. А он и рад. Нинель и с заплаканными глазами ходила, и к врачу-психу, и с ведром у мусорного бачка на Машку нападала…

– Вы сами это видели? – спросил следователь, наконец оторвавшись от созерцания бюста.

– Ну да! – сказала Харитоновна. – Иду я с ведром утром. И вижу, Нинель наступает, размахивая пакетом с мусором. А пакет-то прорвался, и оттуда летят картофельные очистки, яичные шкарлупки, билеты какие-то рваные, ну из Кронверк-сити, фиолетовые такие, журнал про жизнь звезд, там еще Лещенко в трусах был на обложке, пузырек пустой из-под шампуня, пакет из-под сока… ну мусор всякий, короче. И вот Нинель, размахивая этим пакетом, наступает. «Руки прочь от моего мужа! Но пасаран!» – кричала она, а Машка визжала, отплевывалась, руками закрывалась. Все, кто был на улице в этот момент, остановились, смотрели и подбадривали… кто Нинель, кто Машку.

– А Маша что? – спросил следователь. – Кричала «милиция, милиция»?

– Нет, мил человек, – ответила Харитоновна, – она надела на голову ведро, как шлем, и бегом, рысью в подъезд. Правильно, я считаю. Надо защищать самое дорогое, косу-то. Ух, какая у нее коса.

– Ужас какой, – сказала няня. – Ведро на голову… А вдруг ведро застряло бы? Бывали такие истории. Надеть получилось, а снять – нет.

– Ну да, а Нинель за ней гналась, продолжая кричать, чтобы она оставила ее мужа в покое.

Харитоновна налила чай в три красивые чашки.

– Хорошие чашки, но тонкие какие-то, – произнесла она, отвлекшись от описания горестной судьбы Нинель.

Это был лиможский фарфор самого высокого качества.

– В общем, отношения у них были неважные, – резюмировала Харитоновна. – Отчаялась наша Нинель. С крыши, говорят, пыталась прыгнуть, насилу остановили. А еще как-то ночью выглянула я в окно, «Скорая» стоит у нашего подъезда, на следующий день слухи поползли, что Нинель плохо было. Видимо, на нервной почве.

– Спасибо, – поблагодарила Елена Варфоломеевна, – я вот с дамой пожилой разговаривала. Пальто в клеточку, очки, шарфик газовый. Не знаете, кто?

– Это Ульяновна, – сообщила Харитоновна, – она у нас квартиру снимает примерно полгода. Тихая, домашняя старушка, раньше жила где-то на Севере, теперь у нас вот. Говорит, что дети дом строят, скоро переедет.

– Спасибо, – сказал следователь, – вы нам очень помогли.

Миша сидел за круглым столом и смотрел на людей напротив. Самого разного вида, молодые и в возрасте, с острым взглядом и подслеповатые в очках, мужчины и женщины, они ждали раздачи карт.

Игра шла на деньги.

Крупье положил перед каждым по две карты, и Миша посмотрел свои. Четверка пик и крестовый валет.

– Пас.

Девушка лет тридцати рядом с ним задумчиво смотрела в стол, ее лицо ничего не выражало.

«Poker face», – подумал Миша.

За столом не было никого моложе него, и Миша в очередной раз порадовался тому, что выглядит вполне взрослым. Крупье открыл карты, Миша посмотрел. Так и есть, ему ничего не светило. Выиграл щупленький юноша, сидящий спиной к двери. Миша задумчиво смотрел на жалкую горку фишек.

«Во что я ввязался», – подумал он.

Он знал, что даже у самых лучших игроков в покер иногда наступает черная полоса. Период, когда они перестают выигрывать, и кажется, что они не выиграют уже никогда. Уверенность в себе резко падает, наступает депрессия и отчаяние. Опытные игроки знают, что в покере это бывает с каждым, это – законы математики. Но у Миши сейчас не было ресурсов, чтобы пережить черную полосу, если она наступит. Ему было нужно только выигрывать.

Затылком он чувствовал взгляд Кати.

В следующий раз ему выпало две девятки, но у брюнетки справа, девушки со спутанными длинными волосами и широким лицом, впрочем, не лишенным прелести, оказалось две десятки. Снова сдали карты. Дама треф, король треф. Миша ощутил в районе солнечного сплетения какое-то теплое чувство, накатило предвкушение. Он сосчитал фишки, лежащие на столе. Сумма была вполне приличной. Миша повысил ставку. Руки не дрожали, Мишей овладело ничем не подкрепленное чувство уверенности. Крупье раскрыл три карты.

Тройка, семерка, туз. Все трефы.

– Уж вечер близится, а Германа все нет, – сказал мужчина с квадратной бородкой и бледным лицом, которое, казалось, давно не видело солнечного света.

«Ну, – подумал Миша, – еще хоть одну трефу».

Крупье открыл две оставшиеся карты. Тройка пик, валет пик. Мише стало жарко. Через несколько минут перед ним оказалась высокая башня фишек.

– А теперь уходим, – бросил Миша Кате.

Мимо него прошла официантка с подносом. Высокие бокалы, салфетки, блеск столовых приборов. Миша быстро поменял фишки на деньги.

– Какой-то дом бабушек, – сказал следователь Елене Варфоломеевне, – гламурная Харитоновна, дама в красной пижаме, вон еще Ульяновна, которой дети квартиру снимают.

– Дама в красной пижаме никакая не бабушка, – ответила Елена Варфоломеевна, – ей не больше сорока пяти.

– Ну, мне двадцать восемь, – произнес следователь. – А вам, Елена Варфоломеевна? Двадцать пять есть уже?

– Тридцать семь, – ответила няня.

Следователь поднял удивленные глаза.

– Больше двадцати пяти не дашь, – сказал он, сориентировавшись, – но… мне нравятся девушки постарше, это пикантно.

– Я вам не подхожу, – проговорила Елена Варфоломеевна, – не надо так на меня смотреть.

Они стояли в подъезде, глядя друг на друга.

– Это вы потому так говорите, что я всего лишь младший лейтенант? – спросил он.

– Нет, я вдова, и давно решила, что у меня больше никогда не будет личной жизни, – сказала Елена Варфоломеевна, – поэтому не надо так на меня смотреть. Это бессмысленно.

Ее бюст вздымался, как будто был готов прорвать ткань.

– Не отказывайтесь сразу, – мурлыкнул следователь, – подумайте. Лучшее средство от депрессии – член молодого милиционера.

– Вы слишком спешите, – произнесла няня, – меня всегда пугал такой вот напор.

– Напор – это если бы мы с вами до дома тамады не доехали, на обочине остановились и сексом занялись, это был бы напор, – сказал следователь.

– Ага, – буркнула Елена Варфоломеевна, – вот вы, значит, как со свидетелями работаете? В тесном контакте?

Следователь надулся, как будто готовился взорваться.

– Не со свидетелями, а со свидетельницами, – уточнил он.

В подъезде было сыро и дул сквозняк.

– Пойдемте, Елена Варфоломеевна, принципиальная вы наша, – сказал следователь, – тетке тридцать семь, шикарные сиськи, ей предлагает себя молодой человек, а она ломается. Ну ладно, не буду предлагать.

– Вот и не предлагайте, – хмыкнула няня.

– Я и не предлагаю.

Открылся лифт, вышла миловидная девушка в джинсах и черной курточке, скромная и незаметная, с косой до пояса.

– А вот и Маша, – сообщил следователь.

У Миши в кармане были деньги, Катя шла рядом с ним, держа его за руку.

– Ты был отличным крокодилом, – сказала Катя.

– Почему был? – спросил Миша. – И есть. Только мне больше нет смысла играть. У меня же теперь есть ты. Во плоти.

– Как же так, – проговорила Катя, – мы же так и не выбрались из подземелья, если ты не выпустишь оттуда меня, Медузу и бабушку Медузы, нас всех продадут.

– Да, плохо дело, – кивнул Миша. – Медузу и бабушку высушат и сделают из них иллюминаторы космолета, тебя продадут на Альдебаран в качестве секс-игрушки для какого-нибудь богатого альдебаранца, а когда ты постареешь, покроешься морщинами и потеряешь товарный вид, тебя продадут на ферму, где выращиваются запасные бронепластинки для аптечек, у Кроки их на спине пара десятков. Они… полуживые. Их приложишь, и они прирастают, видела?

– Печальная перспектива, – сказала Катя, – пойдем включимся и выберемся оттуда. Кстати, а что сделают с тобой, если мы не вырвемся из тюрьмы зомби? Снимут шкуру и сделают коврик для ванны?

– Если бы, – хмыкнул Миша.

Его карман оттопыривался от денег. Он покрепче сжал руку Кати. Они шли по темной улице, дул ветер и гнал редкие желтые листья.

– Отрубят Кроки голову и сделают щелкунчика для нептунских орехов? – продолжала гадать Катя.

Миша содрогнулся.

– Крокодилья голова и правда является неплохим щелкунчиком, но служит недолго, ибо внутри у нептунских орехов содержится юпитерианская кислота, она вытекает, когда голова раскалывает орех, и щелкунчик быстро портится.

– Ты ничего не путаешь? – спросила Катя. – Кислота юпитерианская, а орехи нептунские?

– Так составители игры придумали, – сказал Миша.

– Ну да, конечно, – кивнула Катя. – А на самом деле что с тобой сделают? Если мы из тюрьмы не вырвемся?

– Вытащат кости, измельчат в муку и продадут как наркотик для пигмеев Япета.

– Я даже не знаю, где Япет, и совершенно не в курсе, что там есть пигмеи, – произнесла Катя.

– Пигмеи у Япета внутри, – пояснил Миша, – Япет это спутник Сатурна, это на самом деле древний космический корабль, он внутри пустой, весь заржавел, дрейфовал в космосе много лет, потеряв управление, гуманоиды, которые летели на нем, все одичали, за тысячи лет забыли, кто они и куда летят, откуда и зачем. Бегают по своему кораблю в набедренных повязках, мутируют, мельчают, мозги уже совсем у них стали маленькими.

– Это ужасно! А ведь когда-то наверняка была великая нация, раз они сумели построить такой корабль, втрое меньше Луны, конечно, но все равно большой, – сказала Катя.

– Ну да, – кивнул Миша.

На улице никого не было, тихо шелестели листья, в редких окнах горел свет.

– Ну да, – повторил он, – но они все утратили, все навыки, все знания. Видимо, сбились с пути, перестали поддерживать уровень образования, их стало слишком много, хотя до сих пор их гидропонные установки работают и выдают питательную пасту с витаминами, которой они питаются.

– И они покупают наркотик? – спросила Катя. – Который делают из костей убитых крокодилов?

– Да, – кивнул Миша. – Крокодила очень трудно убить, в основном погибают новички. Те, кто еще не научился искать аптечки, не знает, какие лекарства для чего используются и в какой дозировке, не умеют латать броню, приращивая живые пластинки, не умеют по запаху находить оружие, те, кто не знают, насколько опасны сухопутные медузы, и получают паралич, те, кто…

– Понятно, – сказала Катя. – А чем пигмеи платят за наркотик?

– Это самое интересное, – ответил Кроки. – Грузом их корабля. У них на корабле был груз, и пигмеи отказываются с ним расставаться. Только иногда, только в обмен на кроконаркотик, только несколько граммов. И то долго торгуются.

– Что за груз? Кто покупатель этого груза? – спросила Катя.

Миша обнял ее за плечи.

– Не знаю, – сказал он, – не знаю, но моя миссия состоит в том, чтобы безопасно доставить тебя на маленький космодром на берегу мыса Укр. Потому что ты несешь донесение. Ты у нас не просто принцесса, ты агент.

– Почему я об этом ничего не знаю, – спросила Катя. – А ты знаешь?

– Если тебя поймают, ты ничего не сможешь сказать, – пояснил Миша. – А крокодил… крокодил все равно ничего не скажет, даже если его поймают.

– Почему крокодилы не носят донесения сами?

– Потому что крокодил подставляет себя под пули. А донесение где-то спрятано на твоем теле. В костях, на коже, в глазах, в мозгу, на пятке, вживлено под ноготь, где угодно может быть! Я не знаю, где донесение, ты не знаешь, где донесение, наша задача дойти. Ты – живое письмо. Все принцессы – живые письма. Но это тщательно скрывается. Считается, что они просто невесты, дорогой товар для аристократов Сириуса и сливок общества на Бетельгейзе.

Ветер все шелестел листьями.

– Пойдем домой, включимся в игру, – сказала Катя. – Я хочу знать, что хранится у пигмеев Япета в грузовом отсеке. И я хочу узнать, кто покупает у них это в обмен на наркотик из костей крокодила. И, разумеется, я никогда не полечу на Сириус к тамошним аристократам и на Бетельгейзе к тамошним извращенцам.

Она вспомнила, как щупальца короля зомби проникали ей под майку, и содрогнулась.

– Пойдем, дорогая, – произнес Миша. – Денег у нас теперь достаточно, чтобы протянуть полгода. А там я еще заработаю.

Катя остановилась, сжимая руку Миши. Из-за дерева выскользнула темная тень, за их спинами вышла из-за угла еще одна, из приоткрытого подъезда вышла третья.

– Здравствуй, Катя, – сказал высокий мужчина с бородкой и ногами буквой икс. – Здравствуй, невестушка. Пришло время платить по счетам.

Мише опять почудился в воздухе розмариновый запах.

– Мария Ивановна Кукевич? – спросил следователь, делая шаг вперед, – следователь Петренко.

– Вы по поводу несчастной Нинель Петровны? – спросила Маша, прижав руки к щекам и делая шаг назад.

– Да, – ответил следователь, – мы можем поговорить?

– Пожалуйста, – сказала Маша севшим голосом, и по щеке у нее потекла одинокая слеза, – поднимайтесь ко мне.

Они вошли в лифт.

– Это все так ужасно, – всхлипывала Маша, – я не думала, что она так поступит. Никогда не ожидала, даже представить себе не могла. Получается, я виновата!

– У вас был роман с ее мужем? – спросила Елена Варфоломеевна. – Все соседи только об этом и твердят… о том, что вы ходили в гости к супругу покойной и что у вас был с покойной конфликт у мусорных бачков.

Следователь взглядом поблагодарил Елену Варфоломеевну за правильные и своевременные вопросы, снова скользнул глазами по ее бюсту и тихонько вздохнул про себя.

– Нет смысла скрывать, – сказала Маша. – У нас был роман. Нет, не роман. Любовь!

Теперь слезы текли градом. Маша долго не могла попасть ключом в замочную скважину, толстая коса змеилась по ее спине, а когда Маша наконец открыла дверь и включила свет, взглядам следователя и няни предстала прихожая, обои в которой были с красными сердечками, по стенам висели плюшевые сердечки, с люстры свисало бумажное сердечко и даже глазок в двери, и тот был сделан в форме сердца. В кухне от сердечек просто начинало рябить в глазах, особенно няню впечатлил линолеум в мелкие сердечки, некоторые из которых были пробиты стрелами Амура.

– Я так хотела, чтобы Федя развелся и женился на мне, – продолжала Маша, тихие слезы которой постепенно переходили в громкие рыдания, – так об этом мечтала, представляла себе, как он поведет меня к алтарю… то есть…

– К тетечке из ЗАГСа с амбарной книгой, куда записываются имена брачующихся, – подсказала Елена Варфоломеевна.

Теперь пришел черед Маши поблагодарить няню взглядом за подсказку. Следователь цепким взглядом осматривал кухню.

– Теперь же муж Нинель Петровны вдовец, – напомнила няня.

– Он и видеть меня не хочет, – сообщила Маша. – Считает, что я ее убила.

– Дорогая, – глумливо сказал жених, прижимая к груди руку с кастетом, – наконец-то у меня будет возможность с тобой пообщаться в интимной обстановке.

Рядом с Мишей и Катей притормозила машина.

– Садись, – велел жених Кате, – а ты… ты оставайся.

Катя не двинулась с места. Миша посмотрел на жениха и его друзей. Четверо против одного. Был бы он крокодилом, эти четверо были бы уже размазаны в тонкие вонючие блинчики, но он был всего лишь шестнадцатилетним парнем. Катя продолжала стоять рядом с ним, ее рука нырнула в его карман и что-то там оставила. Он ощупал продолговатый предмет. Складной нож.

– Садись в машину, – рявкнул жених, махнув рукой с кастетом.

Его губы затряслись, бородка заходила ходуном. Катя не шевельнулась.

– Давай один на один, так будет честно, – сказал Миша.

Он обернулся к друзьям жениха.

– Это спор из-за девушки, – громко сказал он, – Катя выбрала меня.

– Да! – крикнула Катя. – Крепостное право давно отменили.

Она достала телефон и стояла сейчас, сжимая его в руке.

– Так что давай один на один, – сказал Миша.

– У тебя и один на один шансов нет, – осклабился жених.

Он сделал выпад. Кулак оцарапал Мише скулу. Катя отпрыгнула в сторону, незаметно набирая на клавиатуре «112». Противник Миши двигался быстро, несмотря на свою массу. Он сделал выпад, и шип кастета вспорол кожу на Мишиных пальцах. Кулак метнулся во второй раз, но Миша сделал контрдвижение, задев ножом запястье жениха. Брызнула кровь. Остальные стояли поодаль, но Миша не был уверен, что они не вмешаются, если он начнет побеждать.

Теперь Миша сделал выпад вперед и разрезал рукав жениха. Ошметки ткани повисли, как вялые водоросли, которые выкинул на берег прибой.

– Убью, – сказал жених.

Удар попал точно Мише в челюсть, в голове зазвенело, посыпались искры, он чуть не упал и не выронил нож, но удержался на ногах, сумев уклониться от второго удара, летевшего прямо в лоб, и сделал неловкое движение рукой с ножом. Удар попал в цель, на тыльной стороне кисти жениха зазмеился длинный разрез. Миша упал, перекатился, снова вскочил, противник наступал, с его руки капала кровь, бородка вибрировала, как будто его бил ток. Миша стоял, сгруппировавшись и выставив вперед нож. Жених поднял руку с кастетом, как будто намеревался ударить Мишу, но вместо этого нанес удар ногой и попал Мише в колено.

Миша упал, выронил нож, метнулся за ним, ярко блеснувшим в желтом свете фонаря, противник наступил ему на руку всем весом, не давая схватить лезвие. Где-то рядом засигналила машина, яркий свет резанул по глазам, красно-синие сполохи отражались в черных окнах домов.

– Уходим! – крикнул кто-то из друзей жениха.

Жених сотоварищи бросились в машину. Катя схватила Мишу за рукав, поднимая его. Через секунду они уже бежали через подворотню.

– Понимаете, – говорила Маша. – Мне казалось, что Нинель стоит на пути к моему счастью, мне иногда хотелось ее убить… но я никогда не думала, что она сама, сама решится!

Она уже не плакала, а налила себе чаю и взяла из вазочки печенье в форме сердца.

– Я когда нервничаю, всегда ем, – сказала она, вгрызаясь в печенюшку.

– Расскажите все с самого начала, – попросил следователь. – Как вы познакомились с мужем Чудниковой?

– Да там же, у мусорных бачков, – ответила Маша, – я выносила мусор, он выносил мусор. Как сейчас помню, он был в трениках синих, и в сандалиях, и у него были такие пальцы на ногах сексуальные, эти пальцы меня сразили буквально.

Она замолчала, замечтавшись.

– Я поздоровалась, улыбнулась, он тоже мне улыбнулся. Мы влюбились друг в друга с первого взгляда, понимаете? Как в стихах, как в кино.

– Индийском, – подсказала Елена Варфоломеевна.

– Я была влюблена, летала, как на крыльях. Мы встречались тайком, иногда даже у него дома, я как-то, не выдержав, пошла к нему с банкой горошка, якобы надо открыть. И он говорил, что разведется, что Нинель держит его в ежовых рукавицах, что он ее давно не любит…

– Так и говорил? – спросила няня.

– Именно, – кивнула Маша. – Но кто же знал, что Нинель покончит с собой?

– Она вроде делала несколько попыток? Так соседи говорят. И «Скорая» подъезжала ночью к подъезду… это правда?

Маша снова залилась слезами.

– Когда мне сказали, что она хотела с крыши броситься, я чуть не умерла! Прорыдала полдня, пыталась расстаться с Федей, но не смогла, не смогла! Любовь победила, любовь всегда все побеждает и всех.

Она взяла еще одно печенье и с хрустом откусила от него половину.

– И вот Нинель отравилась прямо на свадьбе, – продолжала Маша, – чтобы показать, что именно брак сделал ее несчастной настолько, что ей даже жить не хотелось. Вам, наверное, тоже интересно, где она взяла яд? Не знаю… но подозреваю, что эту тайну она унесла с собой в могилу.

Миша пил кофе, скрючившись в кресле. Он был в ссадинах, челюсть у него болела, колено не сгибалось, в голове шумело.

– Все хорошо, – сказал он. – Отбились. И деньги остались. Я не знал, что ты носишь с собой нож. Спасибо тебе. И за то, что вызвала милицию, спасибо.

– Под шумок, – улыбнулась Катя. – Все на тебя смотрели. Ты красиво отбивался, мне понравилось.

Миша кивнул. С Катей он чувствовал себя на десять лет старше и на двести процентов счастливее.

– Я так рад, – произнес он заплетающимся голосом, – что пошел на эту свадьбу. Могли бы разминуться… вот ужас-то был бы.

Катя подошла к нему и села на колени. У Миши мгновенно все прошло: и колено, и челюсть, и голова.

– А потом поиграем, – сказала Катя, расстегивая на нем рубашку, – я хочу знать, что продают пигмеи, живущие на Япете. И кому. Кстати… тебе не приходило в голову, что крокодилов убивают не для того, чтобы делать из их костей порошок?

– Разумеется, не только.

Он расстегивал на Кате трикотажную блузку. У нее была нежная светлая кожа, бархатистая, прямо-таки сияющая свежестью.

– Крокодилы еще охраняют принцесс с донесениями. Уничтожают зомби, которые нападают на честных торговцев, фермеров, строителей и ученых… Крокодилы – санитары вселенной.

– Я хочу сказать, – произнесла Катя, охнув, когда Миша провел языком по ее голому соску, – что покупка порошка из костей крокодилов по бешенной цене может быть всего лишь попыткой простимулировать отстрел крокодилов, и ничего другого. Кому-то выгодно держать вашу популяцию на низком уровне.

– В игру все время приходят новые люди, некоторые выбирают роль крокодилов. Таких много.

Блузка упала на пол, Миша провел рукой по голой спине Кати, сходя с ума от счастья.

– Они неопытны, – проговорила Катя. – Что, если не останется ни одного опытного крокодила?

– Я самый опытный, – сказал Миша. – У меня рейтинг втрое выше, чем у всех остальных… вместе взятых.

Катя наклонилась, и Миша поцеловал ее в губы. Больше они уже ни о чем не думали.

Даша рисовала, от усердия высунув язык. На рисунке получалось что-то угловатое, с торчащими ушами и большими зубами.

– Дашенька рисует, – схватилась за сердце мама, прижимающая к груди очередной журнал о похудении, – я не могу поверить.

И она упорхнула в ванную.

Даша продолжила рисовать. Она нарисовала пуговки и по десять пальцев-палочек на руках персонажа.

– Этя Бацман, – наконец пояснила она. – Мы в садике делемся.

– Драться нехорошо, – сказала Елена Варфоломеевна, – но иногда надо. Лучше первой не начинай, вот если на тебя напали, тогда можно.

Даша положила карандаш и потянулась.

– Сказьку, – произнесла она. – Пла плинцессок.

– О’кей, – согласилась Елена Варфоломеевна, укладывая девочку. – К принцесскам опять собрался прекрасный принц! Этот принц интересовался модой и хотел взять в жены ту девушку, которая соорудит ему самое интересное платье. Первая принцесска сделала платье из дисков, таких вот кругленьких, блестящих, на них записаны кино и мультики.

Даша кивнула.

– Диски принцесска просверлила дырочками и связала между собой. Получилось платье, которое светило, как сто маленьких солнышек. Вторая принцесска решила, что нельзя портить природу, и соорудила платье в экологическом стиле – юбочка из камышей, рубашка из вьюнка, красная шапочка из большого мухомора. Ну а третья принцесска просто завернулась в белую тюлевую шторку. Поначалу она вообще решила идти голой, надеясь тем самым перебить конкуренток, но потом скромность все ж заставила ее остановиться на шторке.

И вот появился прекрасный принц в прекрасном костюме и прекрасных ботинках. Он широко улыбался белоснежной улыбкой.

– Фи, в Париже давно так не носят, – сказал он и уехал.

Принцесски хотели было расстроиться, но не успели, потому что уж очень громко им рукоплескал народ.

– Браво! Красавицы! Наши принцессы лучше всех! – кричали люди.

– И им стало весело, – решила Даша.

– Точно, – кивнула Елена Варфоломеевна и обняла девочку.

Вскоре та крепко спала.

Крокодил Кроки изучал стены камеры, пытаясь уловить чутким носом дуновение сквозняка.

– Ломай их, мочи хвостом, чего думаешь? – спросил Медуза.

– Внучек, ты уж постарайся, – сказала бабушка Медузы. – Не хочется на старости лет становиться иллюминатором.

Принцесса погладила Кроки по толстой бронированной шее.

– Внешние стены намного толще внутренних, – сказал крокодил. – Я ищу место, где преграда тоньше.

Он принялся обнюхивать стену. Повисла пауза.

– Милочка, – прошамкала пожилая медуза, – король зомби, говорят, покушался на вашу девичью честь? Вроде как вас видели со щупальцами… ну… как бы сказать… в панталонах.

Кровь ударила Кроки в голову.

– К счастью, он не довел дело до конца, Кроки отвлек его, – поежилась принцесса.

– Не только Кроки, но и я, – подсказал Медуза. – Мы спешили изо всех сил.

– Повезло, – произнесла бабушка. – Как представлю, бррррр. Щупальца склизкие такие, толстые, фу!

Кроки тоже представил и покрылся липким крокодильим потом.

– Может, в дверь бить? – предложил Медуза. – Надо быстрее, а то они вернутся. За нас можно много выручить, а за твои кости и того больше.