Няня для принцессы Хмельницкая Ольга

– Его отравили, так же, как и Нинель Петровну, – сказал следователь, останавливаясь на пороге. – И я готов поставить сто против одного, что яд покойнику принесла Маша.

Елена Варфоломеевна прошла за следователем и тоже остановилась на пороге кухни.

– Маша не выглядит убийцей, – проговорила няня. – Я… хорошо чувствую людей.

– Она приходила ночью. Она могла вылить яд в… в банку соленых огурцов? В чайник? В сахарницу? Полить котлеты? Да куда угодно. Бабульки видели ее. Никогда не надо недооценивать бабулек, им нечем заняться, кроме как шнырять везде.

– Зачем Маша это сделала? – спросила Елена Варфоломеевна. – У нее не просматривается мотив.

– Вот именно, что не просматривается, – поднял брови следователь. – Но это не факт, что его нет, этого мотива.

На лестничной площадке зашумели и затопали, дверь распахнулась, на пороге стояла бригада криминалистов.

Принцесса шла по лесу, сгибаясь под тяжестью огнемета. Лес был сырым, темные ели тянулись к солнцу. Кто-то подергал ее за плечо. Девушка обернулась. Никого. Она в задумчивости погладила плечо, а потом сообразила, что это кто-то тронул ее за плечи в реальном мире. Катя остановила игру, сняла наушники с трехмерными очками и повернулась.

– Что ты делаешь? – спросил у нее Миша. – Куда идешь? И где ты взяла огнемет?

Катя вздохнула.

– Ну, смотри, – сказала она, хлебнув холодного кофе и откусив кусок слойки с кремом, – сама донесение я не доставлю, мы только треть пути прошли.

– Чуть меньше половины, – уточнил Миша.

– То есть еще идти и идти. Сама я не дойду, защищать меня некому. Остается идти в гору и пытаться тебя спасти из клетки зомби.

– Шансов ноль и в первом, и во втором случае. Где медузы?

– Не знаю, – призналась Катя. – Но медузы же не бойцы, они и так нам здорово помогли. Медуза же с тобой шел за бабушкой исключительно. У них какие-то свои задачи. Я не знаю, где они сейчас.

– Какие у них задачи?

– Не знаю, говорю, не интересовалась.

– Я тоже, – сказал Миша. – Можно позвонить им и попросить помочь тебе. В жизни же они нам с бабушкой помогали, прятали поначалу в своей квартире, сразу после свадьбы.

– Не надо их дергать. У них могут быть свои задачи, не менее важные, чем наши, – произнесла Катя. – Я дойду. Сама. До горы и с огнеметом.

– Не забывай, у тебя важное донесение. Ты часть системы, от тебя много зависит. Возможно, донесение… про Япет. Возможно, оно изменит ход игры. Возможно, тебе не нужно меня спасать и нужно сосредоточиться на доставке сообщения, списав меня в утиль.

Катя молча смотрела на него.

– Ты точно не знаешь донесения? – спросил Миша. – О чем там?

– Знаю, – сказала Катя после небольшой паузы. – Знаю, Миша. Но не понимаю смысла того, что я должна передать. Это набор цифр, я заучила его наизусть. Четырнадцать, шестьдесят пять, двадцать один, девяноста два, девять. Второе число – двадцать три, шестнадцать, девяносто три, тридцать шесть, тридцать один. Последнее – тридцать три, семнадцать, шестьдесят два, ноль один.

– Шифр, – кивнул Миша.

– Да.

Он записал цифры.

– В общем, – произнесла Катя, – если принцессу убьют, ты сможешь передать информацию самостоятельно, без меня.

– Кроки поймали, – сказал Миша. – Он в камере, стальной. В горе. И его сторожит целый батальон. Я ничего не могу пока сделать. Я не могу передать донесение. И ты не можешь.

– Они хотят продать порошок из твоих костей, Кроки?

– Ага.

Катя надела наушники и трехмерные очки. Пальцы легли на мышь и клавиатуру.

– Кстати, – проговорила она прежде, чем погрузиться в игру, – я там кое-что поняла, когда лезла наверх по колодцу, что-то важное. И забыла. Представляешь?

– Бывает, – сказал Миша. – Держись, дорогая. И… спасибо тебе за предложение спасти меня из темницы.

Он наклонился, поцеловал Катю в шею, потом пошел к своему компьютеру.

Квартиру Чудниковых стражи порядка обыскивали сантиметр за сантиметром. Столы, шкафы, полки, диванные подушки, ковры, все поднималось, открывалось, изучалось.

– Мы что-то найдем, я не сомневаюсь, – говорил следователь.

Квартира Маши была опечатана, там дежурил опер. Елена Варфоломеевна стояла у окна и думала.

– Возможно, разгадка близка, – шепнул ей следователь. – Наверняка у Маши есть какой-то финансовый мотив. Например, у Нинель Петровны была коллекция драгоценностей, ну как у покойной певицы Людмилы Зыкиной, у которой была коллекция бриллиантов. Все же посмотрим правде в глаза – убить их, кроме Маши, было некому.

– И Маша из-за каких-то там бриллиантов убила любимого мужчину? – спросила няня. – Ну уж нет. У нее вся квартира в сердечках, для этой девушки любовь – главное в жизни. Она может страдать из-за любви, приносить себя в жертву, ломать свою жизнь, но убивать объект страсти – это вряд ли.

– А Нинель Петровну Маша убить могла? Ну, чтобы освободить Федора Чудникова?

– Маша не могла убить Нинель Петровну, так как нашей Маши Кукевич не было на свадьбе.

– То есть Маша белая и пушистая и никого не убивала? – поднял бровь следователь.

– Маши не было среди гостей на свадьбе, – повторила Елена Варфоломеевна, – она не могла убить тамаду. Но я бы на вашем месте проработала всех, кто был на свадьбе, убийца – среди них, определенно. Если, конечно, принять за версию, что это именно убийство, а не самоубийство.

– Всех проработали, – сказал следователь, – всех, кто был в списках приглашенных. Но свадьбы тем и отличаются, что родственникам жениха всегда можно сказать, что ты со стороны невесты, а родственникам невесты, что ты – со стороны жениха. Так что на свадьбу кто угодно может прийти. К тому же там обычно все навеселе, и трудно потом получить вменяемые показания.

Группа криминалистов продолжала методично изучать квартиру.

– Варианта на самом деле три, – сообщил следователь, – только они, на мой взгляд, имеют разную степень вероятности. Первый – Нинель Петровна отравилась сама назло супругу, потому что была измучена изменами мужа, после чего муж отравился сам, будучи замученным чувством вины. Это ваша версия. Каждый отравился сам.

– Да, – кивнула няня.

– Второй вариант. Нинель Петровна отравилась сама назло мужу, Маша решила, что Федор Чудников теперь немедленно на ней женится, а он отказался, и она его отравила, взяв остатки яда Нинель Петровны.

– Версия неплоха, – кивнула Елена Варфоломеевна. – Маша на самом деле могла подумать, что ее свадьба теперь не за горами. Давайте представим, что она задала Федору соответствующий вопрос, а он сделал круглые непонимающие глаза. Наверное, Маше было неприятно услышать правду. То есть вторая версия – это Нинель Петровна отравилась сама, а Федора отравила Маша.

– Я специально эту фигню придумал для вас, – сказал следователь, подмигнув глазом со светлыми, почти белыми, ресницами, – чтобы вас развлечь, моя дорогая. На самом деле вероятность этой второй версии – ноль целых, ноль десятых.

– Ладно, пусть, – махнула рукой Елена Варфоломеевна. – Есть и третий вариант. Маша как-то проникла на свадьбу, где налила яду в кофе Нинель Петровне, а затем ночью пришла к ее мужу, надеясь, что ее никто не заметит, и отравила его. После чего из дома исчезло что-то очень важное. Картина Рубенса. Колье прабабушки из золота весом в килограмм. Или чемоданчик денег. Маша Кукевич думала, что никто не знает о ее визите, но бабушки бдили.

– Примитивно, – улыбнулся следователь. – Все не то! Думайте дальше, моя дорогая.

В кухню торопливо зашел лысый криминалист с бородкой.

– Нашли, – сказал он коротко, протягивая следователю белый прямоугольный лист офисной бумаги. – Под матрасом лежало.

Это было завещание Нинель Петровны.

Король зомби стоял перед Кроки, шевеля черными щупальцами.

– Ты глупая рептилия, – захохотал он, – крупная, дорогая добыча. Из твоей шкуры скорняк сделает сапоги и чемодан, из твоего мяса повар сварит уху, а кости… из твоих костей сделаем порошок и продадим на Япет.

Кроки молчал. Его морда была стянута стальным намордником. Он угрожающе зарычал.

– Хочешь анекдот? – спросил король зомби, продолжая паясничать. – Крокодилиха-мама говорит сыночку-крокодиленку: «Помнишь, я тебе рассказывала, какой красавец был твой папа, и обещала когда-нибудь его показать?» «Конечно, помню!» – ответил сынок. «Вот и смотри – на берегу…» – продолжает мама. «Да там мужик какой-то стоит!» – «А огромную сумку у него на плече видишь?!»

Король захохотал. Его округлое черное брюхо заколыхалось. Кроки рванулся к нему, щелкая зубами с маленькой амплитудой и пытаясь сорвать с челюстей намордник. Зомби-охранники обрушили на него град ударов дубинок и оттащили за ошейник.

– А ты знаешь, что в юности Венера Милосская была очень храброй и могла спокойно кормить крокодилов прямо с рук? – хихикал зомби, засандаливая Кроки дубинкой по голове.

– Я еще могу рассказать анекдот про психиатра! – засмеялся другой зомби, с плоской мордой и жидким кустиком волос на голове. – Приходит больной и жалуется: «Доктор, у меня по ночам в спальне крокодилы кашляют!» «Та-ак, вам к ветеринару! – говорит доктор. – Следующий!»

– Знаю еще один, – заржал крупный зомби, голова которого, похожая на футбольный мяч, доставала почти до потолка камеры. – Плывут два крокодила, увидели – обезьяна на ветке у дерева сидит. Один другому и говорит: «Давай над обезьяной пошутим, спросим, замужем ли она. Скажет, что замужем, скажем: «Да кто ж такую взял?!»; а если скажет незамужем, то скажем: «Да кто ж такую возьмет?!» Второй согласился. Подплывают, спрашивают: «А замужем ли ты, обезьяна?» – «Да какой тут замужем! Кругом же одни крокодилы!»

– Ха-ха-ха, – засмеялся король зомби и пнул Кроки ногой.

Тот рванулся вперед, звеня цепями, и чуть было не сбил зомби головой с ног.

– Тварь, – плюнул на аллигатора король зомби, – до вечера ты не доживешь. Впрочем, – добавил он, – мы можем договориться. Принеси двести долларов в пятницу к трем часам дня на метро «Пролетарская» в центр зала под лестницей, и я отпущу тебя из темницы. А то у тебя там осталась бесхозная принцесса. Того и гляди, девушка достанется кому-нибудь на обед или на ужин.

Кроки смотрел в его черные глаза навыкате.

– Да, я знаю, о чем ты думаешь! – закричал король зомби. – Что я мало того, что редкостная свинья, так еще и свободой торгую! Да, торгую! Хочешь, выходи! Двести долларов, и гуляй.

– Нет, – сказал Кроки.

– Ну и ладно, – легко согласился король, – продам твои кости, получу кучу игровых ресурсов. Тоже хорошо.

Он наклонился к закованной в сталь зубастой морде Кроки.

– Ходят слухи, – тихо произнес он, – что пигмеи на Япете набивают крокодильей костной мукой специальные контейнеры. И когда они будут заполнены под завязку, то… мир изменится.

Он зашевелил своими черными щупальцами.

– Вечером я тебя убью, – сообщил он. – Можно и сейчас, но повар только начал кипятить котел, а мясо должно быть свежим. Соорудим из тебя шашлычки по-сенегальски.

Он вышел, за ним потянулась свита. Лязгнул замок камеры. Кроки в бессильной ярости дернул мордой.

– Завещание, – сказал криминалист. – Написанное от руки.

Следователь взял в руки лист бумаги, прочитал по диагонали.

– Оно не заверено нотариусом, – произнес он, – и в любом случае не имеет юридической силы.

На листке офисной бумаги в нескольких местах были видны следы слез.

– Неверно, – покачал головой высокий и худой криминалист с волосами, собранными в длинный хвост. – Завещание может быть составлено от руки без нотариального заверения в случае, если жизнь завещателя находится в опасности и присутствует не менее двух свидетелей. Тогда оно имеет юридическую силу, но только в течение месяца. Если за три десятка дней завещатель не посетил нотариуса и не заверил завещание, то оно юридическую силу теряет.

– От себя могу добавить, – сказал лысый криминалист, – что мы проверим почерк и отпечатки пальцев на этом завещании. А также узнаем, кому принадлежат слезы на бумаге.

Елена Варфоломеевна вытянула шею и посмотрела на документ.

«Я, Нинель Петровна Чудникова, находясь в здравом уме и твердой памяти, лишаю права на наследство моего мужа Чудникова Федора Сергеевича». Подпись. Дата.

– Да уж, – произнес следователь, – Нинель Петровна написала завещание, потом отравилась. Она серьезно подошла к этому вопросу.

– Таки самоубийство, – решила няня. – Она написала завещание. То есть Нинель Петровна не только отравилась, чтобы создать у мужа моральные муки, но и лишила его денег.

– Ну, половина-то совместно нажитого имущества в любом случае его была, – сказал высокий и худой криминалист. – Другое дело, что он бы не получил ее половину.

– Кому теперь достанутся деньги тамады? – спросил следователь, причмокнув. – У нее были сестры? Родители? Надо изучить этот вопрос.

– И еще, – подала голос Елена Варфоломеевна, – надо выяснить, не подавала ли Нинель Петровна на развод? Потому что завещание наводит на мысль, что оскорбленная в лучших чувствах Нинель Петровна могла действовать и в других направлениях.

– Правильно, – кивнул следователь. – А вообще получается нелогично. Федор Чудников завел себе молодую любовницу, попался с этой любовницей, его жена ревновала, страдала, пыталась сброситься с крыши, написала завещание, в котором лишила его наследства, и, наконец, насмерть отравилась…

Все закивали.

– Пока все логично, – сказал лысый криминалист.

– И вдруг ее муж умирает. Это уже нелогично.

– Причем, вероятно, от отравления цианидом, – произнес высокий и худой криминалист, – видели, у трупа такое лицо, как будто он задохнулся. И запах миндаля чувствуется. Легкий, едва заметный, но все же он есть.

– Но дело таки в деньгах, – шепнул следователь няне, – я был прав. Дождемся результатов экспертиз, а пока проведем обыск в квартире у Маши, а также выясним, не подавала ли Нинель Петровна на развод и кто у нее в родственниках.

Криминалисты тем временем переставляли к выходу из квартиры посуду и пакеты с едой, которая была найдена на кухне у Федора Чудникова.

Миша обнял Катю, прижал тоненькую и худенькую девушку к себе.

– Можно решить проблему, – сказал он.

Катя положила ему голову на плечо. Ее глаза были красными от усталости.

– Всего двести долларов, – произнес Миша. – И король зомби меня отпустит. Мы можем встретиться с ним на станции метро «Пролетарская» в пятницу в три часа дня в центре зала под лестницей. Он заберет деньги и отпустит Кроки из темницы. Мы доставим донесения. Принцесса и Кроки останутся в живых. У меня есть двести долларов. Это много, но зато…

– Это нарушает принцип игры, правила, это мошенничество, – сказала Катя.

– Нарушает, мошенничество, – согласился Миша. – Но может оказаться, что у нас нет выхода. Меня вечером убьют. Учитывая, что уже вечер, я думаю, что это произойдет через пару часов.

– А если ты согласишься? Отдать двести долларов?

– Продержат в камере, пока деньги не получат, а потом выпустят.

Катя посмотрела на него долгим взглядом.

– Мне это не нравится, – проговорила она. – Это уже не игра.

– Для нас это вообще не игра, – ответил Миша.

– Надо подумать, – сказала Катя, вставая и откладывая в сторону очки и наушники.

– Пара часов у нас есть, чтобы взвесить все «за» и «против».

Она чмокнула Мишу в висок и пошла на кухню кипятить воду для чая.

Квартира Маши была опечатана.

– Сейчас приедет опергруппа, – сообщил следователь. – И начнем. Шестое чувство, помноженное на опыт, подсказывает мне, что скоро мы получим ответы на многие вопросы.

Лестничная площадка была сухой и светлой, на подоконнике стояла банка, в которой когда-то была лососевая икра. Теперь там лежали окурки.

– Интересно, кто тут на площадке у Кукевич курит? – спросил следователь.

– Думаете, у нее есть таинственный ухажер, – спросила Елена Варфоломеевна, – который и затеял всю кашу?

Следователь задумался.

– Хорошо бы за квартирой последить, – сказал он. – Но уже поздно, если мы ничего не найдем при обыске, то его-то обыском мы спугнем в любом случае.

– Это логично, – произнесла няня, – сначала Нинель Петровна Чудникова кончает жизнь самоубийством из-за неверного мужа, потом любовник Маши убивает самого Федора Чудникова. Шекспировские страсти.

Следователь фыркнул.

– Это маловероятно, – проговорил он, приваливаясь к косяку рядом с Еленой Варфоломеевной и заглядывая в ее декольте. – Но наличие у Маши парня вполне вероятно. Что осложняет дело.

Елена Варфоломеевна всмотрелась в окурки.

– Не было тут никакого парня, – сказала она. – Тут две девушки курили. Это окурки от двух видов тонких дамских сигарет.

– Одна из них Кукевич, – решил следователь, – а вторая кто?

– Ну не бабульки наши бдительные, это точно, – усмехнулась няня. – Такие сигареты курят женщины гламурные, читающие толстые глянцевые журналы.

Следователь взял пепельницу и положил ее в белый бумажный пакет, который достал из кармана. А потом провел пальцем по щеке Елены Варфоломеевны.

– Иди сюда, – сказал он, обнимая ее за шею.

– Держите себя в руках, – строго произнесла няня, – мы просто друзья, мы же договорились.

Он смотрел своими светлыми глазами с белесыми ресницами, и на его лице не было никакого выражения.

«Профессиональная привычка», – подумала няня.

В глубине глаз что-то тлело, как головешки.

– Надо платить, – вынес вердикт Миша, отхлебывая чай и вгрызаясь зубами в пряник. – Всего двести долларов, и Кроки на свободе.

До часа икс оставалось всего около сорока минут. В этот момент крокодил сидел, запертый в стальной клетке, с лапами, перевязанными железными цепями, и с намордником на голове. Принцесса пробиралась с огнеметом через лес, внимательно поглядывая по сторонам.

– Тебе решать, – сказала Катя. – Я нашла огнемет. Попытаюсь добраться до тебя, если не будет другого выхода.

– Кстати, как ты его нашла? – спросил Миша, доедая пряник и хватая другой.

– По запаху, – ответила принцесса. – Закрыла глаза, подумала, что ничего невозможного нет, принюхалась… Чувствую, слева пахнет разогретой сталью. Нашла это место в глине, взяла палку-копалку, начала копать. Смотрю, огнемет.

– Это странно, – произнес Кроки. – Потому что я видел спецификацию принцесс. У них нет острого обоняния.

– Ну, может, острого нет, ну хоть какое-то есть.

– Ты запах металла уловить можешь? В обычной жизни?

Катя задумалась, потом поднесла к носу чайную ложечку и понюхала.

– Хм, чуть-чуть есть.

– А если закопать ее в клумбу? Уловишь запах?

– Вряд ли. Но огнемет мне найти удалось, это факт.

– Меня этот факт удивляет. Но… ты молодец.

Он съел еще один пряник, и еще.

– Такой стройный, а пряники так и свистят, так и свистят, – сказала Катя. – Налить еще чайку?

Миша закивал.

– В общем, я заплачу, – проговорил он минуту спустя. – Как это не было бы… неспортивно.

Он доел пряник, допил чай и пошел к компьютеру.

Ульяновна и Харитоновна стояли у стены в прихожей в квартире Чудниковых.

– А если я за Зюганова голосовала, – спросила Ульяновна, – мне можно быть понятой?

– Можно, – кивнул следователь. – И даже вам, Харитоновна, можно, хотя у вас и сын – депутат и законодатель.

Бабульки приосанились. Маша Кукевич смотрела на оперов безумным взглядом.

– Он умер, – шептала она, схватившись руками за щеки.

Елена Варфоломеевна быстренько накапала ей валерьянки в стаканчик и дала запить водой.

– Убит, – сказала няня. – Отравлен.

– О горе! – теперь Маша схватилась руками за голову.

– Садись, – велела Елена Варфоломеевна, подхватывая Машу, которая была готова упасть.

Маша села. Ее длинная коса упала на пол.

– Я не виновата, – произнесла она и зарыдала. – Я любила его, хотя он… и был женат.

Харитоновна побледнела и прижала руки к груди, Ульяновна сморщилась и зашмыгала носом, как будто была готова зарыдать.

– Верю, верю, – сказала Елена Варфоломеевна, – вот еще таблетка успокоительного, выпей.

Маша проглотила таблетку, нервно кашляя. Няня похлопала ее по спине. Опергруппа прочесывала квартиру дециметр за дециметром.

– Ничего подозрительного, – сообщил лысый криминалист. – На всякий случай мы изъяли цифровой фотоаппарат и альбомы с фотографиями.

Следователь кивнул. Высокий худой криминалист открыл холодильник на кухне Маши Кукевич. Втянул носом воздух и присвистнул.

Намордник жестоко давил Кроки на челюсти. Крокодил лежал на полу связанный, но не сломленный. Возле него, глумясь, стояли скорняк и повар.

– Мясо, наверное, жесткое у него, – сказал зомби, пиная Кроки. – Но ничего, если предварительно замариновать и хорошенько потушить… да с чесночком. Пойдет! А из мозга сделаем паштет.

– И шкура у него так себе, – недовольно проговорил скорняк, ощупывая Кроки под мышками, – вся в отметинах, заплатках, живого места нет, тьфу! Где тебя носило, плесень зеленая. Не берег ты себя.

От того, что зомби лазил у него по брюху и под мышками, Кроки было щекотно.

– Га-га-га-га! – засмеялся он.

– Он еще и сумасшедший, – плюнул скорняк. – Не делай ты паштета из его мозга, а то мало ли, заразимся еще крокодильим бешенством.

В коридоре послышались приветственные крики, перемежающиеся подобострастным шопотом.

– Король! Идет король! – шипели черные образины, размахивая руками-щупальцами. – И с ним придворный фотограф!

Король зомби вошел, волоча за собой мантию, и, подойдя к поверженному Кроки, поставил на него одну ногу.

– Вывали язык, дохлятина, – приказал он, гордо выпячивая грудь. – И чтобы натурально!

Кроки сжал зубы. Несколько раз щелкнула вспышка.

– Слушай, – сказал крокодил, испытывая ненависть как к зомби, так и к себе, – я заплачу тебе двести долларов. Отпусти меня.

– Таки заплатишь? – спросил король. – Хе-хе. Сдрейфил?

Он опустился на корточки и заглянул лежащему крокодилу в глаза.

– А вообще, это правильное решение, – добавил он. – Шансов у тебя ноль. А так… всего двести долларов.

Он широко улыбался, как человек, который решил очень трудную задачу.

Ася смотрела кино. Ее глаза слипались. Синяя девушка на экране целилась из лука. На диванчике, свернувшись калачиком, спал толстенький, как сарделька, Артем. Он сопел сладко и умильно, и у него было круглое довольное лицо. Перед тем как заснуть, Артем сбегал на кухню, нашел полбанки оливок и палку колбасы и некоторое время был занят, сооружая бутерброды.

– Шла бы ты, Ася, спать, – сказал он, шумно жуя и не глядя на экран, – ну сколько можно его смотреть. Надоело. Смотри, сейчас он обернется…

Синий человечек на экране обернулся.

– А сейчас схватит факел.

Синий человечек схватил факел.

– Заметь, он во всем меня слушается, – улыбался Артем. – Круто, правда?

Ася укуталась в плед.

– Я хочу жить там, – произнесла она, – я пытаюсь сейчас составить словарь их языка.

– Где? – фыркнул Артем, подбирая крошки. – Там? В этом мире с летающими умными одуванчиками? А я бы ни за что! Потому что главное в жизни – это хорошо поесть и хорошо поспать. А ты и не ешь, и не спишь! Я, кстати, с твоим папахеном столкнулся в кухне. Так он даже на меня внимания не обратил. Пил пиво и по телефону трепался. А когда я мыл руки после туалета, видел твою маму, она рассматривала себя в зеркало, и тоже на меня внимания не обратила. Как будто я невидимка.

– Угу, – сказала Ася, – не отрываясь от экрана. Они такие, да. Только собой интересуются.

– На бутерброд, – протянул ей руку Артем.

Ася съела вкуснейший, толстый и питательный бутерброд. Артем устроился на диванчике и заснул, свернувшись калачиком. Во сне он сопел и был похож на толстого умильного щенка. Ася посмотрела еще минуту, а потом протянула руку и выключила телевизор. Прямо посреди фильма, чего за ней сроду не водилось.

– Надо же, – сказал худой криминалист и поднял вверх указательный палец, – какой запах интересный.

От холодильника сильно пахло горьким миндалем.

– Опаньки, – произнес лысый криминалист, подходя поближе и тоже принюхиваясь. – Да тут большие запасы!

Маша продолжала рыдать и пить валерьянку. Елена Варфоломеевна с подозрением подняла бровь. Бабульки вытягивали шеи и переглядывались.

– Что у нее там в холодильнике? Наверное… спиртное?!

– А может, эти… как их… презервативы? – тихо спросила Ульяновна и покраснела как рак.

– Или литература антисоветская, – тихо проговорила Харитоновна и подозрительно прищурилась. – Самиздат там.

Опергруппа столпилась у холодильника. Все тянули носом воздух и качали головой.

– Сколько же там цианистого водорода, если такой запах, – сказал следователь. – Ведро?