Слёзы Шороша Братья Бри
– Спасибо тебе за угощения, Одинокий, – сказал он тихо, устремив свой взгляд в пол, и направился к камину.
Дэниел и Мэтью, покончив с корявырями, съели ещё по одному баринтовому ореху и выпили по чаше доброго травяного настоя. Потом тоже устроились у камина. Одинокий снял со стены несколько шкур и разложил на полу.
– Надеюсь, сон ваш будет безмятежен, друзья мои. Я же пойду послушаю горы.
– Проводник, как ты? – спросил Мэтью, положив руку на плечо Семимеса.
– Отец говорит: «Свою печаль отдай огню, а себе возьми чужую». Вот я сижу и подбрасываю в камин свою печаль, как сырые поленья.
– Я всю дорогу хотел тебя спросить об одной вещи, но так и не удалось. Сейчас можно?
– Отчего же нельзя, Мэт. Пытай своего проводника.
– Что у тебя за палка такая? Остановила… этих…
– Корявырей.
– Корявырей. Всё слышит, всё видит да ещё как-то тебе ухитряется рассказать. Что за палка? Мы с Дэном никогда таких не видели.
– Отец сделал для меня эту палку. Есть такое растение, может быть, слышали, – болотный двухтрубчатник… Вижу, не слышали. Вот из него-то она и сработана. Отец научил меня слушать её. Наука и простая, и сложная: ты привыкаешь к ней – она к тебе. Главное тут – чутьё руки и терпение… которого мне не хватает.
– Твой отец говорит, что тебе не хватает терпения? – предположил Дэниел.
– Нет, Дэн, не угадал. Отец никогда мне этого не говорил. Я сам знаю. Принеси-ка лучше палку, чем гадать.
Дэниел принёс палку.
– Мэт, я и не догадывался: оказывается, снизу она гораздо тяжелее, и её вес сосредоточен в этой загогулине.
– Дай-ка сюда – покажу сам… Эта загогулина – корень двухтрубчатника, очищенный от отростков. Внутри внешней трубки ещё одна, поменьше. Поэтому растение и называется так, как называется. Теперь возьмите. Разглядывайте, трогайте, изучайте, как можете.
Дэниел взял палку. Семимес продолжил:
– Палка не уступает в прочности мечу лесовика и разбивает любой камень.
– И любую голову, даже голову корявыря? Да, Семимес? – спросил Дэниел, чтобы угодить гордости Семимеса.
– Изучай палку, Дэн, а не задавай вопросов, которые заставляют того, от кого ждёшь ответа, не слышать их.
– Почему? – в голосе Дэниела зазвучала обида. – Почему мой вопрос заставляет тебя не слышать его? Что в моём вопросе дурного?
– По-моему, нормальный вопрос о боевых свойствах палки, – поддержал друга Мэтью.
– Ох, друзья мои, Дэнэд и Мэтэм…
– Если друзья, то Дэн и Мэт, не так ли, Семимес? – придрался Мэтью.
– Очень так, Дэн и Мэт. Очень так… Что дурного? Скажу по-другому: не заставляй того, кто должен тебе ответить, пробовать языком кровь, вкуса которой сторонится и твоя, и его душа.
– Ты прав, Семимес, – сказал Дэниел… не сразу. (Мэтью не сказал ничего).
Семимес поспешил вернуться к предмету разговора.
– Эту палку ни сломать, ни разрубить нельзя, как и палку моего отца, которой уже не меньше…
– Тысячи лет, – продолжил Мэтью, чтобы сгладить шероховатости беседы.
– Не меньше тысячи лет, – с улыбкой повторил Семимес.
Одному Дэниелу было всё ещё не по себе, и душа его капризничала.
– Ну что, Семимес, изучаем, как можем? – в тоне его слышался вызов. – Только без обид.
– Почему без обид? – спокойно ответил Семимес. – Ты же обиделся, вот и приложи свою обиду в подмогу силе, коей будешь палку на прочность испытывать. А мы с палкой не обидимся.
Сразу после этих слов Дэниел сжал палку двумя руками и занёс её над плечом, чтобы со всего маху ударить ею о каменный горб на стене прямо над камином и тем самым размозжить её… и заодно свою обиду. Но в этот миг случилось невероятное: руки его будто услышали палку. Она сказала им «нет». В этом «нет» чувствовалась непоколебимая сила её, и это «нет» предупреждало Дэниела о тщетности его затеи. Дэниел размахнулся и, услышав голос палки, замер… и, разжав пальцы, отпустил её. Мэтью подхватил палку.
– Убедился ли ты в прочности моей палки, Дэн? – спросил Семимес. (И только Мэтью сразу не понял его вопроса, ведь палка даже не коснулась камня).
– Я убедился в весе твоих слов, Семимес. И в прочности твоей палки, – ответил Дэниел.
– Спасибо тебе, мой друг, – сказал Семимес, в глазах его была гордость. Но гордился он в это мгновение не прочностью своей палки, и не весом своих слов, а тем, что рядом с ним были его друзья, Дэн и Мэт.
– Семимес, как я понимаю, болотный двухтрубчатник это ещё не палка? – спросил Мэтью, вертя и разглядывая её.
– Молодец, Мэт! Тем, что сейчас у тебя в руках, двухтрубчатник становится не сразу. Сначала надо потягаться с трясиной. Найти не трудно – трудно подобраться. А когда подберёшься, настаёт черёд двухтрубчатника мерить твоё терпение. Руками, по локоть, а то и по плечо погружёнными в болотное месиво, нужно нащупать заветный корень, тот, что ты, Дэн, назвал загогулиной, и отделить от него все отростки (их много – два-три десятка). Без ножа и ловких пальцев тут не обойтись. Отростки очень длинные и уходят глубоко в болотную трясину. Они держат корень так натужно, что вытянуть его на поверхность не хватит никаких сил, оттого и приходится клевать носом болото. Прямо на месте от стебля отрезаются и ветки, тонкие и длинные. Если их не срезать сразу, они сделают обратный путь невыносимым. Они будут цепляться за всё, за что можно зацепиться, только бы остаться на болоте. Они будут хватать твои ноги и руки, только бы остаться на болоте. Они собьют тебя с тропы, которая на болоте и без того шаткая… очень шаткая. Уже дома стебель укорачивают до нужной длины. Потом и стебель, и корень шлифуют. Но и это ещё не готовая палка, которой можно довериться. Палку пропитывают пятью соками в правильном порядке и наконец сушат в печном жару, над тлеющими углями.
– Ты освоил это ремесло, Семимес? – поинтересовался Мэтью.
– И можно открывать лавку по продаже волшебных палок Семимеса? – подбодрил… себя Дэниел.
– Нет, я не освоил это ремесло. Отец сказал как-то, что таких палок на всю округу… две: его и моя.
– Странно, – сказал Дэниел, глядя Семимесу прямо в глаза.
– Очень странно… – согласился тот, поймав себя на мысли, что он не задумывался об этом раньше, а лишь гордился им, втайне. – Однажды, когда мне было всего пять лет, отец ушёл из дома на несколько дней… чтобы вернуться с подарком для меня. Он у тебя в руках, Мэт. Всё это время за мной присматривали Фэлэфи и Верзила Лутул (вы ещё познакомитесь с ними). Когда я начал привыкать к моей палке, она была вдвое выше меня. Но если к ней не начать привыкать сызмальства, она так и останется безответной. Так сказал отец. И всё, что я рассказываю вам о палке, я знаю с его слов… Всё-таки скажу вам по секрету: два года назад я ходил на болото, чтобы посмотреть, какой он, двухтрубчатник. А то, что было скрыто болотной мутью от моих глаз, я потрогал руками. Я сосчитал все отростки корня на ощупь, все до единого – их было двадцать семь.
– Отцу-то потом не признался, что на болоте был и из-за заветного корня топь носом баламутил? А, Семимес? – спросил с подковыркой в тоне Дэниел.
– Не признался, – ответил с довольством в лице Семимес. – А он не признался, что догадался о моём походе на болото. Но я знаю, он догадался.
Чтобы разглядеть внутренность палки, Мэтью подставил её верхний (не закрытый корнем) конец под свет факела. Потом проверил что-то пальцами.
– Дэн, загляни внутрь. Что скажешь?
Дэниел взял палку, но не сразу заглянул внутрь: что-то остановило его.
– Как тогда? – спросил он с трепетом в голосе и блеском слезинок в глазах, ещё не собравшихся в капельки.
Мэтью сразу понял, откуда взялся этот блеск, и тоже припомнил глобус из детства, микроскоп и местечко на глобусе.
– Как тогда… в пещере твоего деда.
– Твой дедушка, как и ты, живёт в селении, которое зовётся Глобусом? Я ничего не напутал, Дэн? – спросил Семимес.
– Мой дед жил там. Он умер восемь лет назад.
– Отдай свою печаль огню, – тихо сказал Семимес.
– Или Семимесу, – сказал Мэтью, вспомнив вторую часть мудрости, переданной Семимесу его отцом.
Семимес покачал головой.
– Ты сам взял печаль Дэна, Мэт, и превратил её в шутку. Порой так можно делать.
Дэниел наконец посмотрел внутрь палки.
– Семимес, скажи, внутренняя трубка соединена только с корнем, и только он связывает её с внешней?
– Мэт, ты тоже так подумал? – спросил Семимес.
– Подумал и проверил пальцем. Внутренняя трубка не связана ни с внешней, ни с корнем. Она словно плавает внутри, в какой-то упругой среде.
Дэниел, услышав слова, в которые трудно было поверить, тоже несколько раз толкнул внутреннюю трубку пальцем. Его глаза выдали изумление.
– Удивлены? – обрадовался Семимес. – Вижу, что удивлены. Особая, неведомая нам сила удерживает внутреннюю трубку. Отец говорил, что на третьем году жизни двухтрубчатника, когда он ещё не оправдывает своего имени, из трубчатого стебля его начинают пробиваться внутрь нитевидные отростки. Они растут и одновременно закручиваются кольцами, превращаясь в единую внутреннюю трубку. Через год она, продолжая вращаться, обрывает нити, связывавшие её с внешней. Она всегда вращается. Она и сейчас вращается, только очень медленно.
Семимес замолчал. Мэтью и Дэниел продолжали рассматривать палку. Потом Мэтью сказал:
– Основательно сработана.
– Очень основательно, – подтвердил Семимес тоном знатока. – Сначала природой, потом человеком.
– Я поставлю её к стене? Пусть отдыхает? – предложил Дэниел.
– Поставь, Дэн, – улыбнулся Семимес. – И давайте-ка ложиться спать: нам тоже отдых не помешает.
Перед тем как уснуть, Семимес, глядя на Дэниела и Мэтью, которые то исчезали в переливчатом мраке век, то возникали в плывущем свете пещеры, едва шевеля губами, проскрипел угасающим скрипом:
– А вы, друзья мои, Мэт с Дэном, шкур зверья разного не знаете и прежде на них не почивали… А вот почему корявыри испугались моей палки, я так и не по… нял…
…Воображение Мэтью ещё некоторое время вертело палку Семимеса, пытаясь найти в ней и разгадать хитрый узел, соединявший корень, внешнюю и внутреннюю трубки. Потом он начал отвинчивать (против часовой стрелки) загогулину от остальной палки. Но резьба оказалась сбитой и вращение – тягостным и бесполезным. Тогда Мэтью принялся выкручивать внутреннюю трубку из внешней, но как только пальцы отпускали её, она как на пружинке возвращалась на своё место…
…Дэниел упорно сопротивлялся дремоте, силясь припомнить то, что он, запутанный приключениями минувшего дня, оставил в каком-то его закутке на потом, чтобы вернуться к этому… Но к чему этому?..
Глава четвёртая
Тайное слово
Пока хозяин горного жилища и проводник ребят живо беседовали в пещере (Семимес уговаривал Одинокого не провожать их ни до леса Садорн, ни даже до подножия Харшида; у Одинокого тоже были свои пожелания), утро прогоняло грёзы Дэниела и Мэтью. Они стояли на площадке: с одной стороны она примыкала к пещере, с другой – соседствовала с бескрайней плывущей в дымке тумана панорамой гор. Мир напитывался светом, который обильно ниспадал на всё, что оживало под будто перевёрнутым огромным сочным лугом, источавшим зелень, на всё, что было внизу, начиная с самых высоких горных вершин…
– Как ты, Дэн? – спросил Мэтью, нарушив долгое молчание.
– Когда я вышел из пещеры и окунулся в это хрустальное пространство… в это чужое-чужое пространство, мне захотелось позвать тебя (так стало тоскливо на душе), мне захотелось взять в руку то, что мы с тобой откопали накануне… тоже чужое, принадлежавшее, как я понимаю, этому пространству, и найти выход из него… и оказаться на какой-нибудь родной площадке… Я не знаю, почему я не сделал этого и не делаю сейчас. Не знаю почему. Я не знаю, что меня удерживает.
– Нет, Дэн, знаешь – твой дед. Он пришёл в наш Мир, в тот наш Мир, отсюда. Что-то мне подсказывает, что скоро мы увидим его родное местечко. Надо просто протерпеть это чужое. Ведь ты понимаешь, Дэн, что это небо, наполненное зелёным светом, такое же чужое, как и свет глобусов, сделанных твоим дедом. Это и чужое… и родное… для тебя родное. Твоя кровь, Дэн… родом отсюда.
– Мэт, я не так выразился. Я знаю, что связан с этим Миром. Но я не чувствую этого сейчас, в эти самые мгновения. Ещё вчера чувствовал, как и всё последнее время. А сейчас… этого чувства нет во мне. Оно покинуло меня этим утром.
– Тогда я скажу так, Дэн: я ушёл бы отсюда прямо сейчас. Но я не сделаю этого из-за тебя. Если мы сейчас уйдём, всю жизнь тебя будут мучить вопросы, которые ты унесёшь с собой из этого Мира. И ты сам снова не будешь знать, где ты.
– Дэн, Мэт! Друзья мои! – раздался бодрый скрип из пещеры. – Идите за стол – отведайте варёной рыбы.
После завтрака Одинокий дал ребятам на дорогу по мешочку баринтовых орехов и по фляжке руксового чая. И сказал:
– Ночью я слушал горы. Они скупы на слова. Но вчера их потревожили те, кто прежде опасался и сторонился их. Горы сказали мне, что корявыри были так же опрометчивы, как и дерзки – двое из них никогда не вернутся в своё логово…
– Это справедливо, очень справедливо, – вставил своё слово Семимес.
Одинокий продолжал:
– Один сорвался в ущелье Кердок, другой шагнул на выступ-призрак. Корявыри преследовали вас, повинуясь приказу своего Повелителя. Думаю, он ждал и ждёт появления в наших краях того, кого Слеза должна позвать и привести сюда.
– Слеза?! – вздрогнув, переспросил Дэниел и… вынул из кошелька на ремне шарик. – Так это и есть Слеза?
– Так и есть – Слеза. Помните? Я рассказывал вам о Слезах Шороша, а вы не очень-то верили моим словам, – сказал Семимес, не удивившись Слезе в руке Дэниела (он-то ещё вчера, перед тем как тронуться в путь, заприметил Её и угадал по рельефу кошеля, который не раз с того самого мгновения притянул его взор).
– Он ждёт… меня, – сказал Дэниел. – Вот чего боялся…
Мэтью понял, что его друг имел в виду своего деда.
– Не только Повелитель корявырей ждёт тебя, но и те из людей, которые помнят предсказание Фэдэфа, – пояснил Одинокий.
– Я говорил вам про Фэдэфа, – заметил Семимес.
– Но всему своё время, Дэнэд, – сказал Одинокий, положив руку ему на плечо, и добавил, взглянув на Слезу: – Я помню Её.
– Одинокий?.. – о чём-то хотел спросить Дэниел.
– Всему своё время, мальчик мой, – предупредил его вопрос Одинокий.
И Мэтью, и Семимеса очень удивило, как трогательно обратился он к Дэниелу, и они с удвоенным любопытством стали ловить каждый звук и взгляд, чтобы ухватить смысл.
– А теперь запомни вот что, – продолжал Одинокий. – Если ты найдёшь в себе Слово, которое однажды поведал тебе тот, с кем связывает тебя эта Слеза…
Глаза Семимеса и Мэтью округлились.
– …передай это Слово Фэлэфи. В Дорлифе её знают все: она – Хранитель. Судьбы многих будут зависеть от этого. И ещё: ты и твой друг Мэтэм можете всецело довериться отцу вашего надёжного проводника, Маламу.
При этих словах Семимес почувствовал, как лицо его наливается краской, и даже вообразил, что краска эта морковного цвета.
– Что же, мои юные друзья, Семимес, Дэнэд, Мэтэм, пора отправляться в путь.
– Одинокий, я хочу спросить, пока мы не ушли.
– Спрашивай, Мэтэм.
– Выступ-призрак, что это?
– Выступ-призрак? Стая летучих муравьёв. Ожидая свою жертву, они зависают в воздухе прямо у скалы. Они будто прилипают к ней. Невнимательный путник может принять такую стаю за удобный выступ и шагнуть на него. Муравьи начинают жрать несчастного, падая вместе с ним.
– Они нападают сами?
– Нет, Мэтэм. Они приманивают жертву (это может быть любой зверь) запахом, который зовёт её. Запах и облик тверди – их ловушка. Сами они не нападают, я не знаю ни одного такого случая.
– А как отличить выступ-призрак от настоящего выступа?
– Призрак выдаст себя едва заметным волнением. Если взор не окутан мечтами, он обязательно уловит это волнение.
– Следует проверять тропу палкой, – добавил Семимес.
– Верно, Семимес. Положитесь на вашего проводника и его палку, Мэтэм и Дэнэд, и дорога покажется вам не такой коварной и трудной. В добрый час, путники.
С площадки друзья вскарабкались по крутой стене на скалу, которая словно каменный шлем, покрывала пещеру Одинокого. Семимес огляделся и, прежде чем шагнуть на тропу, пустил впереди всех слово, ещё раз напоминавшее, кто здесь первый:
– Отсюда видно, что вчера нам пришлось больше подниматься на горы, чем спускаться с них. Сегодня нас ждёт долгий спуск, до самого подножия Харшида. Следуйте за мной, друзья мои. И помните: на тропе ступайте туда, куда нога Семимеса ступает, цепляйтесь за то, за что рука Семимеса цепляется.
– Где-то мы уже это слышали, не правда ли, Мэт? – с усмешкой подметил Дэниел.
– Где-то слышали, только не припомню где, – подтвердил Мэтью.
Семимес покачал головой, уловив подковырку.
– Сейчас, Дэнэд и Мэтэм, надо быть посерьёзнее: мы в начале, а не в конце пути.
…Они шли, почти не перебрасываясь словами, потому что слова каждого из них, возбуждённые словом Одинокого, были обращены к самому себе. В отличие от пути их, извилистого, но шаг за шагом забывавшего начало, слова эти ходили кругами, соединяя конец с началом, чтобы, оттолкнувшись от начала, вновь мучить мысль до самого конца.
«Не простых людей подобрал ты вчера на дороге, Семимес. Не простых людей ведёшь ты нынче в Дорлиф. Меж собой они друзья. Это и глазам видно, и разуму понятно. Очень понятно: секретов друг от друга не прячут, и то, что хранит в себе один, охраняет другой. Но главного делает главным то, что переполняет его кошель. Она… переполняет его кошель, и его рука вспоминала… о Ней. Легко ли досталась Она ему? И достоин ли он Её? Что ты, Семимес?! Что ты?! Для Неё… Да… для Неё все люди – люди. Для Неё все люди корявые. Любой человек корявый. Но даже корявый, самый корявый с Ней мог бы стать не просто человеком… Как он ему: „Всему своё время, мальчик мой“. Одинокий знает больше, чем говорит. Ему так начертано: знать больше, чем говорить. На то он и Одинокий. „Всему своё время, мальчик мой“. Если у тебя в кошеле Она, то слово „время“ вбирает в себя какой-то тайный смысл, магический смысл… судьбоносный смысл. Если у тебя в кошеле Она, тебе не скажут: загони козу в хлев в середине пересудов. Тебе скажут: всему своё время… Что-то связывает Одинокого с Дэнэдом. „Мальчик мой“. Очень связывает. Но этого не знает ни Мэтэм, ни сам Дэнэд. Не догадываются… Но Она-то знает это. Не быть бы Ей в его кошеле, коли бы не знала. Только Она знает это. Она знает всё… Слово… Слово… Слово… Как он ему: „Если ты найдёшь в себе Слово…“ Не простых людей ведёшь ты в Дорлиф, Семимес… Как он ему: „Судьбы многих будут зависеть от этого“… Но кто-то находит Слёзы и Слова, а кто-то выручает этих непростых людей из беды. Без тебя, Семимес, они… они бы стали лёгкой добычей орехо… корявырей… вместе с их Слезами и Словами, вместе с их слёзками и словечками… А как эти двое ухватились за твоё слово, Семимес: корявыри… корявыри… А как эти двое глянули на тебя, когда принялись за баринтовые орехи, и сразу отвели свои взгляды?! Корявыри… корявыри… А как они смотрели на тебя, когда ты придумал корявырей?! Они не отвели своих глаз. Зато ты, Семимес, не знал, куда тебе деться. Корявыри… И ты умеешь находить слова… и Слёзы… Нет… Нет, Семимес… не каждому проводнику случается подобрать на лесной или горной тропе людей, которые в своих кошелях запросто, как баринтовые орехи, прихваченные про запас, носят Слёзы, а в карманах на заду – Слова, от которых зависят судьбы многих. Не каждому».
Почти случайная мысль про карман на заду не только нарисовалась улыбкой на лице. Семимеса, но заставила его высматривать удобное место для привала.
«Может быть, Она помогает тебе, Семимес? Может быть, не так уж и не вовремя смутили тебя эти двое? Ведь они не помешали тебе стать ближе к Слезе. Ты только испугался, что они помешают тебе. Может быть, Она помогает тебе идти первым (а этим двоим лишь позади тебя) по пути, который, как сказал Одинокий, назначен нам судьбой, всем нам. Для Неё все люди корявые. Но даже самый корявый из них может удостоиться Её покровительства. Это правильно, очень правильно… А карман надо проверить на привале. Если Семимес чего-нибудь не напутал, его точно что-то отяжеляет. Может ли слово отяжелять карман?.. Если это слово весомое… Если это то Слово, от которого будут зависеть судьбы многих, оно могло бы отяжелять карман. Очень могло бы».
Как ни мешалась под ногами Семимеса мысль о кармане Дэнэда, в который нужно было бы запустить взгляд на первом же привале, и как ни велико было его желание пораньше сделать этот привал, он был верен уговору с Одиноким. А уговор был такой: «В горах, Семимес, вы остановитесь, чтобы отдохнуть и подкрепиться, лишь один раз. Вы укроетесь в Невидимой Нише. Запоминай, как её найти…»
Невидимая Ниша находилась неподалёку от тропы и в то же время ничем не обнаруживала себя и скрыла бы того, кто мог оказаться внутри неё. Про Нишу Семимес уже слышал от своего отца, но удобный случай открыть её для себя и проверить её тайные свойства до сих пор не подвернулся ему.
Одинокий учёл всё: до Ниши будет изнурительный спуск, после которого непривычные к горам ноги согласятся идти и поплетутся (потому что идти всё равно не смогут) только в том случае, если их подманить близким привалом.
– Кто из вас против привала, друзья мои? – спросил Семимес после того, как Дэниел и Мэтью, усевшись на камень, вволю насладились собственными стонами и проклятиями в адрес гор, которые позволяют выбирать лишь между подъёмом и спуском. – Есть одно укромное местечко. Там можно без опаски и поговорить, и чайку попить.
– Снова куда-то идти? Может, здесь посидим? Семимес? Корявыри ушли – кого нам ещё бояться?
– Дэнэд-Дэнэд, – покачал головой Семимес.
– Твоя славная палка нас предупредит, если что. Садись, Семимес.
– Мэтэм-Мэтэм… Жаль мне вас, друзья. После вчерашней беготни по горам ноги и руки совсем вас не слушаются. Так всегда бывает. И всё же неразумно делать привал на тропе. Палка-то предупредит, а вот спрятаться не успеем. Оглядитесь. Где спрячемся? Ни пещеры, ни расселины вчерашней, ни норы какой-нибудь – ничего. Кругом – отвесные скалы, да наша тропа вдоль стены, – Семимес привирал, но самую малость. – Ну, а если я скажу вам, что до места этого рукой подать… и называется оно Невидимая Ниша?
Дэниел и Мэтью поднялись: любопытное название убедило их больше, чем все остальные доводы проводника.
– Идите за мной.
Семимес, а за ним Дэниел и Мэтью поднялись на невысокий (в половину человеческого роста), но узкий (в полшага) уступ. По нему они прошли около десяти шагов и, обогнув скалу, повернули налево. Здесь уступ был пошире.
– Ждите. Я сейчас, – сказал Семимес.
Он медленно шёл вдоль стены, испытывая её взглядом. Пройдя так шагов пятнадцать, он вернулся к Мэтью и Дэниелу.
– И вправду ничего не видно: стена как стена.
– Чего не видно, Семимес? – спросил Мэтью. – Ты всё сам да сам. Может быть, мы с Дэном на что сгодимся?
– Я же вам говорил: в этой скале есть невидимая ниша. Она так и называется – Невидимая Ниша. Я проверял, оправдывает ли она своё название. Очень оправдывает… если это та стена… если Семимес чего-нибудь не напутал. Мой глаз ничего не приметил. Я даже усомнился, та ли это стена. Раньше я здесь не бывал.
– Давай мы посмотрим, – оживился Дэниел.
– Ступайте проверяйте. Но только глазами…
«Так и есть, – неслышно, самому себе, сказал Семимес. – В кармане – тетрадь, сложенная вдвое тетрадь. Как пить дать, заветное Слово хранит она. Как пить дать, тот, с кем связывает Дэна Слеза, оставил его там… Идут»…
Дэниела и Мэтью Семимес встретил непростой улыбкой: они ничего не обнаружили, зато он нашёл что-то поважнее Невидимой Ниши, что-то очень важное.
– Может, проверить палкой? – предложил Мэтью.
– Зачем же палкой, – возразил Семимес. – Руками проверим. Идите за мной. Одинокий сказал: «Когда повернёшь налево, отсчитай семь шагов». Будем считать и проверять стену руками. Один… два… три… четыре… пять… шесть… семь…
И Дэниел, и Мэтью, опешив, замерли на месте в то мгновение, когда Семимес исчез прямо на их глазах так легко, как исчезает бесплотная тень.
– Видите меня? Или не видите? Отвечайте! Что таращитесь на меня, словно на говорящую скалу? – стена насмехалась над ними скрипучим голосом.
– Для нас ты и есть говорящая скала, которая отобрала у нас проводника и присвоила себе его голос, – ответил Дэниел.
– Слушайте своего проводника. Выставьте перед собой руки и по одному идите на мой голос… Приветствую тебя, Мэт, в Невидимой Нише… И тебя, Дэн. Располагайтесь на отдых.
Ниша была достаточно глубокой и гораздо шире, чем вход в неё. Скорее, это была небольшая пещера, чем ниша. Внутри неё места хватило бы для четырёх человек, сидящих вокруг костра.
– Странно, но здесь так же светло, как снаружи. Ничего не понимаю, – сказал Мэтью, с удивлением разглядывая стены, и вдруг ещё больше смутился. – Дэн, взгляни-ка! Видишь то чёрное пятно? Откуда оно взялось?!
Дэниел поднял голову и на противоположной входу стене, сверху, увидел то, на что указал Мэтью.
– Не понимаю, на стене оно или в воздухе. Его вид пугает меня: чернота будто цепляется за свет своими щупальцами и стремится попасть в Нишу. Она будто живая. Вам так не кажется?
– Хватит вам самих себя и друг друга пугать! И меня заодно! Нет здесь другой живности, кроме нас, и про Нишу никто не знает. А про тьму эту, – Семимес подозрительно посмотрел на черноту среди света, – Одинокий предупредил меня: «Во тьму, что привлечёт ваши взоры в Нише, не лезьте, как бы ни звала, ежели сгинуть бесследно не хотите». Хотите сгинуть, Дэн и Мэт?
– Мы уже один раз сгинули – больше неохота, – проболтался Мэтью.
– Как так сгинули? – уцепился за слово Семимес. Он пристально посмотрел на Мэтью, потом на Дэниела.
– Мэт… имел в виду, что мы чуть было в пропасть не угодили… ещё до того, как с тобой повстречались. Мы же без проводника шли, – вывернулся Дэниел. (Подумал же он о том, о чём и Мэтью).
– Видел, видел, что вы без проводника шли. Так не мудрено и в пропасть угодить, – сказал Семимес, но по глазам его было понятно, что он вряд ли поверил такой сказке.
Дэниел почувствовал неловкость за своё враньё (ведь Семимес называет их друзьями, как и они его).
– Прости, Семимес, – виновато произнёс он. – Мы пока не всё можем сказать тебе, потому что…
– Не объясняй, не надо, Дэн… ты уже всё сказал. Как бы за лишними словами нам не потерять главного.
– Главного? – переспросил Мэтью, не понимая, к чему клонит Семимес, но смекая, что он к чему-то клонит.
– За лишними словами мы можем потерять главное Слово, о котором тебе, Дэн, сказал Одинокий.
– А-а… ты вот о чём… Но я всю дорогу пытался найти в себе это одно Слово среди многих, которые в разное время слышал от моего деда, но так и не нашёл этого Слова. Может быть, он, оберегая меня, скрыл его от меня.
– Значит, Слеза связывает тебя с твоим дедом?
– …Да, Семимес. Но и Слезу я нашёл… мы с Мэтом нашли через много лет после его смерти… вопреки его желанию.
– Друг мой, – обратился Семимес к Дэниелу, – ты не замечаешь его, потому как всегда сидишь на нём.
– Понял! – воскликнул Мэтью. – Я всё понял!
Дэниел в изумлении посмотрел на него.
– Дневник, Дэн! Дневник твоего деда! Ты же показывал его мне. Ты ищешь Слово…
– Но совсем забыл о дневнике! Дурак! Какой же я дурак! – обхватив голову руками, воскликнул Дэниел. Потом, торопясь (и от этого как-то неуклюже), вытащил из заднего кармана джинсов дневник Дэнби Буштунца и открыл его на одной из страниц с загадочной записью.
– Пойду осмотрюсь, друзья мои, – пряча глаза (и подавляя в себе нестерпимое желание быть проводником по страницам заветной тетради), проскрипел Семимес и вышел.
Дэниел, дрожа всем телом, прочитал про себя две строчки текста и подпись под ним:
- Скорбь Шороша вобравший словокруг
- Навек себя испепеляет вдруг.
- Нэтэн
Буквы трепетали, словно ожившие, трепетали то ли от счастья, то ли от страха появления в этом Мире. Дэниел ничего не понимал. Он читал строчки ещё и ещё… Мэтью видел, как сильно взволнован Дэниел, и не мешал ему… В какой-то момент лицо Дэниела просветлело, будто он открыл что-то значимое для себя. Он прочитал текст вслух (дрожь передалась и его голосу):
– Скорбь Шороша вобравший словокруг
Навек себя испепеляет вдруг.
Он поднял глаза на Мэтью.
– Ты понял?
Мэтью отрицательно покачал головой.
– Нет?! Слушай! – почти прокричал Дэниел и ещё раз прочитал странный стих.
Лицо Мэтью по-прежнему выражало недоумение.
– Читай сам, – Дэниел передал тетрадь Мэтью.
Он стал читать… Потом посмотрел на друга так же, как за несколько мгновений до этого тот смотрел на него.
– Я понял, – сказал Мэтью, почему-то шёпотом. – Мы читаем то, чего не могли прочитать дома.
– Мы читаем то, что написано на языке… этого Мира! Мы с тобой говорим… на языке этого Мира! – в голосе Дэниела звучал восторг. – Я говорю это и ловлю себя на мысли, что наш родной язык где-то в глубине сознания. Может быть, как иностранный язык, который знаешь, но сейчас не говоришь на нём. Почувствуй это. Попробуй вспомнить его. Чувствуешь?
– Точно, Дэн! Он в моей голове.
– Дикая мысль пришла мне в голову. Помнишь, я рассказывал тебе, как Кристин перепугал этот текст?
– Да.
– «В этих словах заключена бездна», – сказала тогда она. Она уловила смысл, спрятанный за этими, как мне тогда казалось, каракулями… потому что в ней, в её подсознании, тоже есть язык этого Мира. Я уверен, он есть в подсознании каждого человека из нашего Мира… потому что наш Мир какими-то скрытыми нитями связан с этим Миром.
– Коридорами. Невидимыми коридорами, – заметил Мэтью.
– Неведомыми коридорами, – добавил Дэниел.
Они снова склонились над тетрадью.
– Нэтэн – вот настоящее имя твоего деда, – сказал Мэтью.
– У него два имени: в нашем Мире его звали Дэнби Буштунц, а в этом – Нэтэн.
– Этим именем тебя назвал Одинокий. Ты заметил? Вчера, когда впервые увидел тебя? Значит, он знал твоего деда. Ты очень похож на него, и он узнал его в тебе.
– Значит, он понял, кто я. И он что-то хотел сказать мне. А сказал лишь: «Всему своё время».
– Мальчик мой.
– Что-что?
– «Всему своё время, мальчик мой», – так сказал Одинокий.
– Расспросить бы его сейчас о Нэтэне.
– Всему своё время, мальчик мой, – усмехнулся Мэтью.
Читать бесплатно другие книги:
