Слёзы Шороша Братья Бри
Но Семимес не побежал – он в тот же миг обмер и упал на колени. А когда Малам приблизился к нему, он жалобно заскрипел:
– Отец, прости меня, прости меня, прости меня!..
– Что ты, что ты, сынок!
– Я вернулся… не такой, как был. Этот…
– Корявырь, – подсказал ему Дэниел.
– …Корявырь ударил меня… по голове… и ум из неё вон выскочил. Вот, – он указал рукой на рану.
Малам обнял его, прижал его голову к груди и стал гладить её.
– Не прогоняй меня, отец! – простонал Семимес. – Не прогоняй меня!
– Что ты, сынок, что ты! Что ты, Семимес! – приговаривал Малам, не сдерживая слёз. – Ты вернулся, сынок!.. вернулся… вернулся. И ум вернётся. Фэлэфи поможет нам. Я теперь же побегу за ней.
– Малам, не беспокойся. Я позову Фэлэфи, – сказал Дэниел.
– Дэнэд, дорогой! Лэоэли! Рад видеть вас, дорогие мои! Дэнэд, дай-ка я и тебя обниму!
Дэниел наклонился, и они крепко обнялись.
– И ты дома. Вот и хорошо! Мэт придёт, и совсем хорошо будет. И заживём, как прежде, – Малам говорил так, как будто Дэниел и Мэтью жили в его доме не всего-навсего два дня, а давным-давно и дом этот был и их домом.
Лэоэли стояла поблизости, слёзы скатывались по её щекам. Семимес поднялся с коленей, Малам взял его руку в свою, прижал её к себе, и они пошли к дому. Дэниел и Лэоэли – за ними.
– Отец, Фэлэфи прижжёт мне рану, и ум вернётся ко мне, и я буду твоим хорошим сыном… каким был до того, как меня ударил этот… корявырь.
– Да, сынок, да, родной.
Дэниел оставил свой походный мешок у крыльца и вместе с Лэоэли направился в Дорлиф…
Дорогой оба молчали. Мысли их, случайные, путаные, метались вокруг Семимеса, но говорить о нём не хотелось… Остановились напротив дома Фэлэфи.
– Пойду домой, – сказала Лэоэли (в голосе её была грусть). – Не хочу видеть Фэрирэфа… А бабушку жалко. Что с ней будет, когда всё узнает? Пойду.
– Спасибо тебе, Лэоэли.
– Не за что, Дэн. Пойду, надо идти.
– Постой… осторожнее с Фэрирэфом. Он не должен ничего заподозрить.
– Ну его! – она махнула рукой, повернулась и пошла… разбитой походкой…
– Дэн! – голос Мэтью, громкий и радостный, будто сам распахнул дверь, а вслед за ним из дома выскочил Мэтью.
Кловолк, лежавший подле крыльца, рыкнул, встрепенулся и вместе с ним подбежал к Дэниелу.
– Мэт!
– Дэн! Наконец! Где ты так долго был? Говорят, у лесовиков гостил?
– Говорят, ты сказал, что ты со мной! Тогда я тебя забираю! Фэлэфи, Лутул, я так рад видеть вас!
– Дэн, мальчик мой! – воскликнула Фэлэфи и, подойдя, обняла его.
– Прости за Нэтэна, – тихо сказал Дэниел.
– Не вини себя, Дэн. Ни один из вас ни в чём не виноват, – сказала Фэлэфи. – Пойдёмте в дом!
И только теперь Дэниел заметил, как сильно изменилось её лицо: оно постарело, будто прошли годы с тех пор, как он видел её, в глазах её не было прежней уверенности, не было того огонька, от которого сердца дорлифян всегда загорались надеждой.
– Фэлэфи… – на мгновение он потерял мысль. – Фэлэфи, я не могу сейчас.
– Как это, «не могу», дорогой наш внук?! – с волнением в голосе сказал Лутул. – Мы тебя заждались. Как это, «не могу»?
– И-у! И-у! – закричали ферлинги, словно поддакивая хозяину.
– Дэн! Как это, «не могу»?! И ферлинги зазывают тебя! – сказал Мэтью, кивнув в сторону клеток с ферлингами, стоявших слева от дома между двумя раскидистыми ивами. – Вон как галдят. Я их всех по именам знаю. Это – Рур, рядом – Тэт, это – Сэси, это…
– Подожди, Мэт! Подожди, прости, – Дэниел коснулся его плеча, затем обратился к Фэлэфи: – Фэлэфи, надо идти к Маламу. Я позвать тебя пришёл.
– Что с ним? – перепугался Лутул. – Никак захворал наш Малам?
– Семимес вернулся. Он ранен в голову. И что-то с ним неладное.
– Неладное? – переспросил Мэтью.
– Да, Мэт: он какой-то… не тот Семимес, к которому мы привыкли. Он и сам говорит, что у него с головой худо. Ум, говорит, потерял.
– Ум потерял?!
– Не волнуйся, Мэт. Коли сам говорит, что ум потерял, значит, не всё так плохо, – спокойно сказала Фэлэфи. – Ну, пойдём к нему.
– Фэлэфи, я мешок свой возьму, пора мне к ребятам, – виновато сказал Мэтью и добавил (со смешком): – И за проводником нашим присмотрю.
– Лукошко моё захвати: настои, верно, понадобятся, коли у него раны. Оно в лекарской комнате. Под плетёной крышкой.
– Я знаю, – ответил Мэтью на ходу.
Тем временем Лэоэли пришла домой. Фэрирэф, услыхав шаги (дверь из коридора в гостиную он нарочно оставил открытой), позвал её:
– Лэоэли!
Ей ничего не оставалось, как показаться ему. Кресло, в котором он сидел, было повёрнуто не так, как всегда, к стене, хранившей тайну часов, а прямо к двери, и она сразу натолкнулась на его пристальный взгляд.
– Ты звал меня? – спросила она и услышала в своём голосе волнение.
– Присядь, внучка.
Лэоэли взяла стул, стоявший у стола, и села напротив.
– Он вернулся? – спросил Фэрирэф.
Этот неожиданный вопрос всколыхнул всё, что она прятала в себе, и она растерялась.
– Я гулял с Родором за садами. Ты шла от дома Малама. С ним?
– Ты же видел! Зачем же допытываешься? – ответила она, стараясь обуздать свой трепет, но вышло вызывающе.
– Я спросил, вернулся ли он. И ты должна ответить мне. Мной движет не любопытство. Не забывай – я не только твой дед, но и член Управляющего Совета Дорлифа. А он… пришлый.
– Что ты хочешь услышать?! Правду?!
– Что за тон, Лэоэли? Конечно, правду.
– Правду? Ты думал, он не вернётся? Эту правду?
– Что?! – Фэрирэф встал. – Что ты сказала?
Лэоэли тоже встала.
– Ты слышал и всё понимаешь! Не притворяйся! – выпалила она и выбежала из гостиной в столовую.
– Лэоэли! – попытался остановить её Фэрирэф.
Она прошла дальше, на кухню, надеясь, что там бабушка, и он не станет терзать её при ней.
– Добрые пересуды, внучка! – как всегда тепло встретила её Раблбари.
– Добрые, бабушка.
– Что это вы там с дедушкой не поладили? Он так ждал тебя – места себе не находил.
– Не знаю. Так, пустяки.
– Ты, верно, проголодалась? Чуть свет из дому ушла. Садись, отведай плюшек.
– Есть что-то совсем не хочется.
– А ты посиди здесь – их аромат вмиг тебя разохотит.
Но Лэоэли уже не слышала бабушку. Другое завертелось у неё в голове: «Это правда, правда. Фэрирэф – предатель. Мой дед… предатель. Это он погубил Нэтэна… Это из-за него чуть не погиб Мэт и спятил Семимес… А бабушка… бедная, ни о чём не ведает… радуется плюшкам… гордится Фэрирэфом…» Лэоэли выскочила из кухни в коридор и понесла своё горе к себе в комнату… «В поле васильки собирала?.. В поле васильки собирала?.. В поле васильки собирала?..» – слова Нэтэна, лёгкие, весёлые, оборачивались горькими слезами.
– О, Нэт!
Стук в дверь заставил её вскочить с постели и обтереть лицо. Вошёл Фэрирэф. Лэоэли не могла поверить: так изменились его глаза. Только что в них была непреклонность. Теперь… в них жалость и понимание. Он ещё ничего не сказал, но глаза его говорили: он пришёл жалеть и каяться.
– Лэоэли, ты, верно, никогда не простишь меня, но ты должна услышать и запомнить: я прошу прощения. Я всегда любил тебя.
– Часы ты любил больше, чем меня… чем своего сына.
– Это правда, часы погубили меня. Но не всё понимаешь сразу, внучка…
Он хотел сказать ещё что-то, но Лэоэли перебила его:
– Скажи это Фэлэфи!
Фэрирэф протянул к ней руку и разжал пальцы: на ладони лежала белая с фиолетовым отливом Слеза.
– Возьми свою Слезу. Я больше не Хранитель.
Лэоэли не понимала, что ей делать. Перед ней был Фэрирэф, которого она почему-то не знала. На неё смотрели глаза, которым она верила. Она слышала голос, в котором не было лжи. И в эти мгновения душа её не отталкивала этого человека. Она села на постель, закрыла лицо руками и снова заплакала… Фэрирэф положил Слезу на подушку.
– Будь Раблбари утешением. Прощай, – сказал он и вышел…
Ей захотелось о чём-то спросить его (сердце хотело, чтобы она спросила), что-то сказать, как-то всё исправить. Она побежала за ним… Ни в доме… ни около дома его не было. Она метнулась в сад. Он был уже у задней изгороди. Подняв перед собой руку (другой он держал на поводке Родора), он медленно ступал, меняя направление.
«Слеза!» – промелькнуло у неё в голове. Она оцепенела… потом вскричала в отчаянии:
– Дедушка!
Фэрирэф не оглянулся и через мгновение исчез, вместе с Родором.
Пока Дэниел ходил за Фэлэфи, Семимес (не без помощи Малама) успел помыться, переодеться, расчесать волосы гребнем (притом так, чтобы рану не закрывал ни один волосок) и немного заново освоиться в родном доме. Теперь он сидел за столом на кухне (кухня больше других комнат обласкала его раненую душу, вслед за его носом) и наслаждался тем, что было на столе: жареной рыбой с отварным картофелем, морковными котлетами со сметаной, морковно-грибной запеканкой, всякими лепёшками, козьим молоком и паратовым чаем.
– Отец, я ещё рыбки возьму, – подхватывая ловкими пальцами, которые обильно участвовали в опробовании блюд, очередной кусок жареного леща, спрашивал он отца… но спрашивал не для того, чтобы получить разрешение, а лишь для того, чтобы вновь услышать ласковые слова: они были для него не менее (если не более) сладкими, чем сам лещ.
– Кушай, сынок, – не спрашивай. Кушай, сколько добрый голод попросит. Всё, что ни есть на столе, – для него, для доброго голода.
– Отец, добрый голод вот этих хочет. Я возьму.
– Это морковные котлетки, сынок.
– А эти?
– Это лепёшки. Забыл?
– Помнил, да забыл, когда меня… корявырь по голове ударил.
– Из лавки Дарада и Плилпа, что при их пекарне. Утром принёс. Хочешь – сметанную отведай, хочешь – черничную. Кушай, тебе сил набираться надо. Ах, вот в дверь стучат. Верно, Фэлэфи пришла. Пойду открою, а ты, как чайку попьёшь, так в гостиную приходи. Фэлэфи рану твою посмотрит.
– Отец, а можно я и вот этого попью?
– Попей, сынок. Для тебя и поставил, для твоего доброго голода. В козьем молоке много здоровых свойств.
– Дома кто есть? – Фэлэфи, войдя в переднюю, громко оповестила хозяев о своём появлении.
– Есть, есть! – Малам выбежал в коридор. – Фэлэфи, дорогая, проходи в гостиную! Дэн, Мэт, и вы проходите – домой вернулись! Как ты, Мэт? Дай-ка я тебя обниму, дорогой ты мой… Не больно обнял?
– Не больно – Фэлэфи всю боль руками прогнала.
Фэлэфи, ребята и Малам прошли в гостиную. Через некоторое время дверь из столовой медленно приоткрылась и выпустила наружу раненую голову и подозрительные глаза Семимеса.
– Проходи, сынок, не робей. Это же Фэлэфи и друзья твои, Дэн и Мэт.
Семимес шагнул в гостиную и остановился.
– У меня с головой худо, вот я и оробел, – проскрипел он.
– Здравствуй, Семимес! Здравствуй, мой дорогой!
– Здравствуй, тётя… Фэлэфи.
Ребята переглянулись.
– Привет, проводник! – сказал Мэтью и помахал ему рукой (что-то помешало ему подойти и обнять того, кто несколько дней назад помог ему выжить, может, глаза Семимеса потеряли где-то по дороге то, что было в них тогда, в ущелье Кердок).
Семимес махнул ему рукой и вперил глаза в пол.
– Ну, садись на диван – я твою рану посмотрю, – предложила ему Фэлэфи.
Дэниел и Мэтью направились к двери.
– Ребятки, обед на кухне, – сказал им Малам. – Доброго вам голода и доброй беседы: соскучились, верно, друг по другу.
– Э! Кушайте – не спрашивайте, – неожиданно сказал Семимес. – Всё, что ни есть на столе, – для доброго голода.
– Спасибо, Семимес, – сказал Мэтью, радуясь неожиданному повороту от не очень-то приветливого взгляда к приветливому слову. – А ты присоединишься к нам?
– Мы тебя подождём, – подхватил Дэниел.
– Поем, – ответил Семимес и обратился к Фэлэфи: – А ты поешь со мной, тётя? Я тебя подожду.
– Спасибо, дорогой мой. И я с тобой и твоими друзьями чайку попью, – с улыбкой ответила Фэлэфи.
– И козьего молока, – добавил Семимес. – В козьем молоке много здоровых свойств.
– И чашечку козьего молока, – потрафила его радушию Фэлэфи.
– И этих… лепёшек отведаешь, хочешь – сметанных, хочешь – черничных.
– Так уж и быть, дорогой мой. А теперь давай-ка я раной твоей займусь.
Дэниел и Мэтью вышли из гостиной.
Семимес старательно поправил волосы (а то вдруг какая-нибудь упрямая прядь помешает тёте Фэлэфи разглядеть рану) и подался вперёд, выставляя лоб напоказ.
– Вот, меня корявырь ударил.
Фэлэфи осмотрела рану и осторожно потрогала её пальцами.
– Семимес, дорогой, скажи-ка мне: когда корявырь ударил тебя, ты сразу лишился чувств?
– Да, тётя Фэлэфи, и всё от меня спряталось, как будто я умер.
– А когда очнулся, голова болела?
– Так болела, что я хотел боль из неё вынуть. Но разве её вынешь?
– Голова вся болела, или только место, куда тебя корявырь ударил?
Семимес призадумался… и ответил, опустив глаза:
– Вся-вся болела… И здесь, и здесь, и здесь…
После того как Семимес обтыкал пальцем свою голову, Фэлэфи промыла рану тулисом. Потом достала из своего лукошка прозрачный пакетик (сделанный из безмерника), а из него – зелёный листок какого-то растения. Листок был размером с хорошую ладонь (прямо как у Семимеса), и она разорвала его вдоль напополам.
– Я приложу к твоей ране лист нэриса. Он вытянет из неё всю что ни на есть заразу, – объяснила она Семимесу. – Он липкий, я прилеплю его ко лбу и голову перевязывать не стану. Три дня походишь так, не снимая его. Можешь волосами прикрыть, и будет почти незаметно.
– И вся что ни на есть зараза уйдёт из головы прочь.
Фэлэфи тронуло это «из головы», и она рассмеялась.
– Что смеёшься, тётя Фэлэфи? – Семимес подозрительно посмотрел на неё.
Фэлэфи положила свою руку на его и мягко сказала:
– Вся зараза уйдёт прочь, только не из головы, а из раны.
– А вот ум вернётся в голову, да?
– Да, дорогой мой. Но сначала я проверю руками, что с твоим умом стряслось.
– Ладно.
Фэлэфи встала, подняла руки (ладонями вниз) над головой Семимеса и принялась медленно водить ими… В то самое мгновение, когда она тревожно взглянула на Малама и покачала головой, Семимес, почуяв неладное, проскрипел, тихо, но напряжённо, внушительно:
– Говори вслух… тётя Фэлэфи.
– Так тому и быть, Семимес. Вместе будем чуждое из тебя изгонять: я руками, а ты желанием своим, желанием прежнего себя вернуть.
При этих словах Семимес сначала задрожал всем телом, а потом согнулся и весь сжался. Малам, заметив это, подошёл к нему и погладил его по голове.
– Сынок, не прячься. Фэлэфи поможет тебе, и снова всё будет хорошо. Главное, что ты дома.
– Главное, что я дома, отец, – согласился Семимес. – Просто у меня с головой худо, вот я и спрятался.
– Семимес, дорогой, послушай меня. Разум твой при тебе остался, но только кто-то злой и очень сильный околдовал тебя. Твою голову, твоё лицо будто закутали в колдовской кокон. И теперь ты – и Семимес, и немножко не Семимес. Я буду каждый день приходить к тебе и слой за слоем снимать этот кокон. А ты помогай мне… волей своей, она у тебя сильная. Договорились?
– Договорились, тётя Фэлэфи.
– Ну, а теперь чаем меня потчуй, как обещал. А как попьём чаю, скажешь мне, сегодня начнём от колдовского кокона освобождаться или завтра.
Семимес задумался… и сказал:
– Через три дня начнём, тётя Фэлэфи.
Малам и Фэлэфи переглянулись в недоумении.
– Почему же через три, сынок? – спросил Малам.
– Через три дня зараза из раны уйдёт.
– Так тому и быть, – сказала Фэлэфи, понимая, что, потеряв три дня, она приобретёт в Семимесе куда большего помощника, чем теперешний.
…Только все пожелали друг другу доброго голода и Семимес потянулся за облюбованным им куском морковно-грибной запеканки, раздался стук в дверь.
– Видно, Лутул не утерпел – пришёл, – сказала Фэлэфи.
– А я думаю, Савасард с Гройоргом. Я их сегодня во сне видел, – сказал Мэтью.
Малам, уже поднявшийся из-за стола, чтобы пойти открыть дверь, возразил ему:
– Савасарду с Гройоргом рано. Могу сказать лишь то, что нынче они в безопасности, хотя путь их пролегает по опасному проходу.
Мэтью и Дэниел переглянулись. Малам, заметив вопрос, застрявший меж ними, пояснил:
– Надёжного спутника приобрели они себе и через два-три дня прибудут.
– Прорвались! – тихо воскликнул Дэниел, глаза его заблестели от счастья.
– Вот это новость! – радостно сказал Мэтью и взглянул на Семимеса: что скажет тот?
– Помнил, да забыл, – проскрипел Семимес. – У меня с головой худо.
– Пойду посмотрю, что за новость к нам в дом так настойчиво просится.
Малам прошёл в переднюю и открыл входную дверь.
– Деточка, что стряслось?! – воскликнул он, увидев Лэоэли.
– Здравствуй, Малам. Мне Фэлэфи нужна. И все вы нужны! – сказала она, волнуясь.
– Здесь, здесь она. И все, кого в голове держишь, здесь. Проходи, Лэоэли.
Малам проводил неожиданную гостью в столовую.
– Фэлэфи, – сказала она и тут же обратилась к Дэниелу: – Дэн, Фэлэфи уже знает? Ты рассказал?
– Не успел ещё.
– Я… в общем, Фэрирэф всё понял… Он спросил про тебя, и я вспылила. Он ушёл…
– Ушёл? Неужели на Выпитое Озеро? – произнёс Дэниел то, что сразу пришло ему в голову.
– О чём вы, Лэоэли, Дэнэд? – удивлённо спросила Фэлэфи.
– Подожди-ка, дорогая Фэлэфи. Дело, я вижу, путаное – обстоятельного разговора требует, – сказал Малам и обратился к Лэоэли: – А ты, дорогая Лэоэли, садись-ка лучше за стол, и вы с Дэном нам обо всём по порядку и поведаете. И покушаем заодно.
– Доброго тебе голода, Лэоэли! – как-то неожиданно для всех звучным скрипом проскрипел Семимес. – Всё, что ни есть на столе, – для него, для доброго голода. Хочешь – рыбки отведай, хочешь – морковных котлеток, хочешь – этого…
– Морковной запеканки с грибочками, – подсказал Малам.
– …А хочешь – лепёшек.
– Проводник он и за столом проводник, – заметил Мэтью.
– Э, не надо так, – сказал, покосившись на него, Семимес.
Дэниел незаметно толкнул Мэтью.
– Спасибо тебе, Семимес, – Лэоэли села за стол. – Я посижу пока так, а потом покушаю.
– Куда же наш уважаемый Фэрирэф подевался, Лэоэли? – спросил Малам.
– На Перекрёсток Дорог ушёл, я сама видела. У него в руке была малиновая Слеза. А эту он мне отдал, перед тем как уйти. Фэлэфи, возьми Её себе.
Фэлэфи приняла Слезу и спросила:
– Что же заставило его уйти на Перекрёсток Дорог?
– Фэрирэф… предал всех. Нэтэна предал… и его друзей… Дэн, расскажи лучше ты.
Мэтью посмотрел на Дэниела.
– Так нас Фэрирэф предал? Раскусил его Гройорг.
Дэниел кивнул головой.
– Рассказывай, Дэнэд, на то слова есть, – попросил его Малам.
– Корявыри знали, куда мы идём… Ещё на подходе к Садорну Савасард почуял, что за нами следят, и мы решили изменить маршрут. Мы пересекли Садорн и по ущелью Кердок направились к Пропадающему Водопаду, чтобы через тайный проход добраться до ущелья Ведолик. Но это не помогло нам, и у Пропадающего Водопада они напали на нас. Там ранили Мэтью. Путь корявырям указывал волос, что перед походом дала мне Лэоэли.
– Конский волос? – спросила Фэлэфи.
– Мы с Лэоэли тоже думали, что это конский волос. На самом деле это был волос корявыря. Через него Повелитель Тьмы следил за нами.