Повесть о потерянном времени Ненадович Дмитрий
— Разрешите идти? — почти одновременно испросили дежурные.
— Идыте, — отвернулся от дежурных Шахрайчук, — а Вы, Просвиров, зайдыте-ка до замполиту. Божал вин на Вас побачытэ.
Окончательно отделавшись от хлопотных полномочий дежурного, Сергей с облегчением перекурил на штабном крылечке и отправился к замполиту. Хитрованов был не один. В его прокуренном и завешанном образами революционных вождей кабинете кроме него присутствовал, попыхивая своей выпендрежной трубочкой, местный секретарь партийной организации капитан Дуров. Секретарь Дуров почему-то назывался «освобожденным». Как, когда и от кого он освободился было никому не известно, но все его так все время называли: «Наш освобожденный секретарь». Своим внешним обличием «освобожденный» сильно напоминал кого-то из персонажей, история которых была описана в известной сказке «Три поросенка». По-крайней мере, именно такими обычно изображали юных хрюшек в детских книжках того времени. Вернее всего, своим внешним видом «освобожденный» напоминал поросенка, дух которого буквально пронизывал текст этой сказки, но при этом сам поросенок так и не попал на страницы этой замечательной книжки. Имя этого самого нахального из всех братьев звучало не иначе как Нах-нах. Может, из-за этого неблагозвучного имени ему как раз и не нашлось осязаемого места в мировой литературе? Этого никто точно не знает, но духом этого нахала от сказки, попавшей в золотую кладовую мировой детской литературы, так и веет.
Первым заговорил с вошедшим старлеем «освобожденный Нах-нах».
— А-а-а, старлей, заходи-заходи. Наслышаны о твоей борьбе с Ахтунгом. Ты в курсе, что завтра намечается продолжение? — протирая запотевшие очечки и близоруко щурясь, довольно смыслоразличимо прохрюкал Нах-нах, — Назавтра Сам приказал созвать общегарнизонное партийное собрание. На повестке дня два вопроса: первый — по делу того замполита-придурка, слушавшего на учениях вражеские голоса, второй — по поводу твоей отвратительной службы в наряде.
— Секундочку, партагеноссе, — вмешался в торопливое похрюкивание Сергей, — я чего-то не понимаю: как это приказал собрать партийное собрание? Такого, по-моему, даже при Гитлере не было.
— Ну, знаешь ли, со своим уставом, да в чужой монастырь…
— Не со своим уставом, а с уставом КПСС. Или на этой территории он не действует? Надо бы сигнализировать в комитет партийного контроля, — нарочито задумчиво и как бы про себя проговорил Сергей и пристально посмотрел в глаза Нах-наху, — впрочем, я и сам давно уже мечтал кое-что обсудить в рамках партийного собрания. Вот, похоже, случай и представился.
— А можно ли уточнить, что это «кое-что»? Партийное собрание — это не место для дискуссий. Все должно быть строго в соответствии с регламентом! — подскочил на стуле «освобожденный».
Но Сергея он уже как будто перестал интересовать. Оставив реплику Нах-наха без внимания, старлей повернулся к замполиту.
— Так как там все же, обстоят дела с жильем для моего сиротского семейства, товарищ майор?
— Во-во, с жильем… Вы же сами себе роете яму. Надо было Вам сегодня заводиться с Самим Ахтунгом! Он ведь теперь как ставит вопрос: «Какой-то старлей подвергает Мои слова сомнению, поэтому я не могу служить с ним в одном гарнизоне».
— Ну, коль не может, так надо куда-нибудь ему перевестись. Инициатива-то ведь от кого исходит? Я ему сегодня это как раз и предложил. Не можешь — флаг тебе в руки. А меня сюда Родина прислала.
— Что? Вы это сказали Самому Ахтунгу?! Теперь я боюсь, что ничто Вам уже не поможет. Вас вскоре отправят куда-нибудь в Оренбургскую или Читинскую армию. Та же Родина отправит в лице того же Ахтунга. Вы это-то хоть понимаете?
— Мы еще поглядим, кто куда кого и как отправит. Прошу не забывать, что я боевой офицер, и, к тому же, орденоносец. Так что у нас там с жильем? Я как раз хотел бы завтра поднять этот вопрос на собрании. Напомнить о существующих резервах. Тем более, что один товарищ у нас собрался куда-то срочно переводиться.
— О чем это он? — прохрюкал секретарь в сторону замполита с явной опаской поглядывая на старлея.
— Да ничего особенного. Вчера попрекал Ахтунга излишками жилой площади. А теперь вот, похоже, совсем его выселить хочет.
— ?????!!!!!
— А что? Пусть ответит как коммунист коммунисту. Предъявит ордер собранию, ткнет пальчиком в статьи закона, по которому ему столько всего полагается. Про кабинет свой поподробней расскажет: почему он вдруг раза в два больше сталинского оказался. В общем, я так понимаю, должно состояться конструктивнейшее обсуждение наболевших вопросов коммунистами гарнизона.
— Ладно, в конце-концов — дело Ваше, давайте доживем до завтра. Завтра же будет решаться и вопрос с жильем. Независимо от того, выживете ли Вы Ахтунга из гарнизона или нет. Ха-ха-ха.
— Смейтесь, смейтесь. Я, пожалуй, подожду со смехуёчками до завтра. А вот завтра тоже посмеюсь, — твердо проговорил Сергей, демонстрируя неустрашимую непоколебимость во взгляде, чем окончательно поверг парторга в глубокое уныние.
— Вы, кажется, решили сорвать нам собрание, — уныло прохрюкал «освобожденный».
— Как же я могу его сорвать, если сам в его проведении сильно заинтересован. Но предупреждаю, избиения младенцев с заранее подготовленными речами типа: «Я не знаю, что там на самом деле утворил коммунист Просвиров, но он все равно сволочь», не состоится. Придется и коммунисту Ахтунгу ответить на кое-какие неудобные для него вопросы.
На этом Сергей с разрешения Хитрованова гордо удалился из «вожде-молельного» замполитового кабинета и отправился восстанавливать пошатнувшееся за сутки здоровье на свое койко-место в общежитие. Старлей шел слегка расслабленной походкой, глубоко вдыхая прокуренными легкими свежесть окружающего гарнизонный забор леса. А тем временем в замполитовой «часовне» под строгими взглядами взирающих с портретов вождей уже во всю кипела политическая работа. Она началась сразу же, как за Сергеем закрылась дверь: оба «врачевателя» военно-человеческих душ как по команде принялись судорожно крутить номеронаборниками телефонных аппаратов, названивая каждый в свою инстанцию с одной и той же просьбой-предложением. «Второй вопрос надо с повестки немедленно убрать. Что-что? Вы тоже хотите устроить никому не нужную полемику, дискредитирующую высших начальствующих лиц гарнизона? Как-как? Он же дурак, понимаете? Раненный в голову афганец… В ногу? Неважно, значит, пуля давно уже мигрировала в то место где в детстве был мозг. Он ведь начнет резать правду-матку и что Вы ему отвечать будете? Когда все рыло у Вас в пуху? Да, нет, извините, конечно, лицо… Лицо в пуху. Это просто поговорка такая. Ничего не будете ему отвечать? Объявите его клеветником? Он то же самое сделает со своей стороны, да еще и завоюет поддержку зала. И все это надо будет занести в протокол, а протокол по регламенту надо будет отправить в политуправление. И что там про нас скажут? Вот-вот. Оно Вам надо? Сейчас ведь не те времена… Нынче припожаловало к нам откуда-то новое мышленье (ударение всегда делалось на первый слог) и плюрализм! Поэтому пусть они, отцы-командиры, сами с этим Просвировым разбираются! В дисциплинарном порядке пускай разбираются, а партию сюда не впутывают. Партия, она ведь как жена Цезаря,…».
Но Сергей ничего не знал о состоявшихся переговорах между гарнизонными партийными бонзами и очень удивился, когда узнал о том, что общегарнизонное партийное собрание отменено, а по вопросу идеологически разлагающегося под воздействием «вражеских голосов» ротного замполита Зубчака назначено собрание батальонных коммунистов. И все. Про него же, про Просвирова, не упоминалось ни в одном объявлении. «Да, похоже что 20-ый съезд устроить не удастся, — огорченно подумал Сергей, — но ведь это мурло все равно теперь не отстанет и будет искать повод, что бы сделать из меня «отрицательный пример для воспитания молодежи». Да и хрен с ним, сказано же: «Мертвого пуля боится». Как же теперь выбить жилье?» Однако, к удивлению Просвирова, проблема решилась довольно быстро. По завершению послеобеденного построения Сергея пригласил к себе замполит. Зайдя в кабинет, Хитрованов лукаво посмотрел на старлея и достал из ящика своего стола какой-то ключ.
— Как там в сказке: «Еще триста ведер и золотой ключик у нас в кармане?», — игриво произнес майор и протянул ключ Сергею, — а для Вас все даже лучше, чем в сказке складывается — без ведер обошлись.
— Ну конечно же, очень мне повезло в этом вопросе. Всего четыре года прослужил и уже ключ какой-то дали. Что хоть он отпирает? Небось тоже дверцу в какую-нибудь сказочную страну? Если в страну дураков, то не хотелось бы, это как «из огня да в полымя» получится.
— Это Вы на что намекаете? — насторожился замполит, — уж не на нашу ли величайшую в мире страну, «где так вольно дышит человек»?
— Ну что Вы, конечно же, нет. Я всего-то-навсего имею в виду наш героический батальон. У нас же все по сказке Толстого: «Лишь только солнце скрылось за горизонтом, в стране дураков закипела работа».
— Это всего лишь особенности нашей работы с личным составом: круглосуточный прессинг, дабы никакая чушь не лезла бойцам в головы. Но сейчас, собственно, не об этом: ключик этот от однокомнатной квартиры в недавно построенном доме. В резерве ее держали для особо настырных. Похоже, что настырный не замедлил появиться. Сходите и посмотрите. Если устроит, то завтра можете начинать оформлять документы. Недоделок, конечно же, по этому дому много. Ну а что Вы хотели? Вы же знаете: «военный строитель — это не военный и не строитель». Почему ключ только один? Кто ж его знает. А зачем Вам больше? Все равно замок надо менять.
Подгоняемый любопытствующим нетерпением, Сергей резво проследовал к стоящему на окраине жилого городка новому дому, быстро нашел дверь вожделенного жилища и после непродолжительной возни с кривовато вставленным замком, наконец, проник в пустующее помещение. Беглый осмотр будущего жилища показал, что назвать его пустующим было никак нельзя. «Вот поэтому-то и ключ замполиту достался всего один», — подтвердил сам себе свою же догадку слегка удрученный старлей. Следы присутствия, видимо, укрывающихся здесь порой от работы военных строителей обнаруживались повсюду. На полу и подоконниках были разбросаны обрывки пожелтевших газет, куски грязной ветоши, бутылки с прокисшими молочными продуктами и засохшие остатки нехитрых съестных припасов. Из туалета омерзительным шлейфом тянуло когда-то не смытыми и тоскливо засыхающими в своей несвежести интернациональными экскрементами. Все дело в том, что основу героических военно-строительных сил традиционно составляли выходцы из сельской местности закавказских и среднеазиатских республик, многих из которых только после полугодичной службы принимались допекать смутные догадки о том, как все-таки надо правильно пользоваться нехитрым туалетным оборудованием. Познающие плоды цивилизации «джигиты» порой подолгу «зависали» над строгими военно-туалетными, очками периодически дергая за рычаги и веревки, свисающие с высоко подвешенных сливных бачков. Не обращая внимание на нарастающую ярость окружающих, они могли подолгу и с неподдельным удивлением разглядывать мощные водяные водопады, исчезающие в неведомых глубинах сливных отверстий. Лишь к концу своей военно-строительной карьеры лучшим из «джигитов» удавалось овладеть искусством набора телефонного номера, а особо продвинутые из лучших достигали иногда таких высот, что могли уже самостоятельно пользоваться телефонным аппаратом в полном объеме и даже что-то изрыгать в трубку на предельно изломанном русском языке. Сергею уже доводилось общаться по телефону с самыми продвинутыми индивидами из басмачества. Сосед Сергея по общежитию, мрачноватого вида и богатырских размеров холостяк, капитан Игорь Шиленков, командовал ротой строителей и старлею несколько раз довелось звонить ему среди дня, решая какие-то общебытовые вопросы. В казарме военно-строительных войск трубку, как положено, брал дневальный:
— Днэвал рот рад Курбердымухаметханов сюсю!
— Старший лейтенант Просвиров. Соедините меня с командиром роты!
— Командира? Ёкх, командира. Она ушла склад!
Вот с таким контингентом приходилось управляться Шиленкову, и его повседневная невеселость имела под собой вполне реальное объяснение. «Да, без Игоря мне тут явно не обойтись, — подумал Сергей, стремительно покидая гадюшник, из которого ему в скором времени предстояло соорудить достойное для проживания жилье, — ко всему прочему паркетные плиты положены вкривь и вкось, краны текут, а кухню и ванную на первое время надо хотя бы покрасить». Дабы ускорить процесс свития семейного гнезда, Сергей решил, не дожидаясь вечера, сразу же по-дружески озадачить Шиленкова и направился в расположение его «дикой дивизии». Несмотря на то, что до вечера еще было далеко, казарма была полна галдящего полувоенного народа. Сидящий в полудреме на приставленном к тумбочке стуле дневальный даже не заметил прихода в расположение роты незнакомого старлея. Брезгливо поморщившись, Сергей быстро отыскал кабинет с надписью: «Канцелярия» и, открыв дверь, с удовлетворением обнаружил там соседа-капитана. Шиленков сидел за стандартным армейским канцелярским столом и с пообыкновению мрачным видом рассматривал, медленно поворачивая в ладонях, маленький золотистый бюст Ленина.
— А-а-а, это ты, и тут от тебя покоя нет, — чуть повеселел капитан, приподнимаясь и протягивая Сергею руку, — только ты в следующий раз лучше постучи, а то можешь получить чем-нибудь в лобешник. Это я так своих туземцев воспитываю: как только вошел без стука, хватаю что под руки попадется и мечу в дверной проем.
— И что? Помогает?
— Не то слово. Давно уже такого не было, вот я и расслабился. Тебя вон упустил, хотя и предмет самый, что ни на есть подходящий в руках был…
В этот момент в казарме возник какой-то неясный шум, переходящий в гул. Через некоторое время в нарастающем гуле уже можно было различить звуки ударов тупых предметов по биологическим телам, сопровождаемые гортанной руганью на смеси русского и еще какого-то тарабарского языка, культивируемого где-то на национальных окраинах великой державы. Капитан резко вскочил и в одно мгновение исчез за дверями канцелярии. Взгляду выскочившего вслед за ним Сергея представилась следующая сцена. В центре казармы образовалась «куча мала» дерущихся туземцев. Различить с ходу, кто из них за кого, не представлялось никакой возможности, так же как и не понять было сразу, что именно не поделили между собой эти горячие южные парни. Но, как выяснилось, этого вовсе и не требовалось: капитан сходу врезался в ершащуюся конечностями-протуберанцами кучу и с криком: «Пирмуххаметов! Сволочь! Опять ты за свое, сучье вымя!» выдернул из нее фигуру какого-то размахивающего руками «урюка» с оторванными на одном погоне сержантскими лычками. Капитан несколько секунд тряс болтающееся на вытянутой руке тело, тщательно прицеливаясь свободной рукой для более точного попадания заносчивой фигуре в особую болевую точку. Искомая точка, видимо, находилась на лбу головы фигуры. Об этом можно было судить уже после того, как капитан резко выбросил в сторону фигуры только что выцеливавшую что-то руку, заканчивающуюся пудовым кулаком. Кулак угодил точно в лоб головы фигуры. После этого фигура, разрушив на своем пути еще шевелящуюся кучу туземных тел и описав плавную дугу чуть выше спинки стоявшей метрах в трех от места действия кровати, мягко коснулась амортизируемого пружинами матраца. Дерущиеся в мгновение ока куда-то исчезли, как будто их смыло неизвестно откуда накатившей волной. «Он у них предводитель, — спокойно проговорил капитан, уважительно указывая на неподвижную фигуру с оторванной лычкой, — сейчас очнется, будем воспитывать. Ты не удивляйся: у них менталитет такой, как у кавказских овчарок — раз в месяц надо бить, чтобы не забывали кто в доме хозяин. Ты с каким вопросом-то пришел? Пойдем поговорим с глазу на глаз». В канцелярии Сергей коротко изложил суть своей просьбы.
— Да не вопрос. Все сделают обезьяны в лучшем виде. А я то и думаю: «Куда это у меня тройка приматов периодически и незаметно для пытливого глаза на открытой местности разом исчезает?» Уже не раз мне об этом докладывали, а начнешь допрашивать — молчат «как рыбы об лед». Лепечут иногда что-то вроде: «Командира, мы плана выполняем». А тут вон оказывается что… Конспиративной квартирой обзавелись, подпольщики. Вот они все и сделают. Лично проконтролирую. Давай ключ. Одна только просьба: если есть, дай мне десяток значков для дополнительной стимуляции этих туземцев.
— Каких значков?
— Да любых. Военных, само собой. «Воин-спортсмен», «Отличник боевой и политической подготовки» и т. д. Они ведь для того, чтобы поехать на «дембель» с ног до головы увешанными этими блестящими фитюльками родную мать наверное продадут.
— Без проблем.
— Ну, давай. До встречи, брате, в нашей келье. Приходи, помолимся о судьбах мира сего. А пока пойду-ка я, займусь чем-нибудь земным. Налажу-ка я, пожалуй, сегодня выполнение внутреннего распорядка дня.
Выйдя из канцелярии, капитан отправился к месту недавнего ристалища, а Сергей заторопился в автопарк подводить итоги уходящего дня. Приближались следующие учения, а работоспособность двух аппаратных из взвода нерасторопного лейтенанта Захарука оставляла желать лучшего. Спускаясь по лестнице, он вдруг услышал долетевший откуда-то сверху леденящий душу вопль, и, тут же, где-то наверху по-тараканьи испуганно и вразнобой затопало большое количество сапог. «Воспитательный процесс в действии, — отметил в своем сознании Сергей и с облегчением вышел на улицу. Все-ж-таки гадостная атмосфера царила в этой полукриминальной казарме. Никак не напоминала она о святых устоях простого воинского быта.
В воротах автопарка старлей нос к носу столкнулся с самым главным в батальоне зампотехом майором Завдрыщенко. Майор был отчаянным холериком, и в его слегка воспаленном мозгу, по видимому, было так много извилин, что мятущиеся по ним мысли никак не могли найти себе достойного выхода. Об этом свидетельствовали и мимика морды перечеркнутого усами лица, и слетавшие из его всегда нервно подрагивающих уст скороспело-скоротечные фразы. На непрерывно шевелящей тараканьими усами морде лица Завдрыщенко непрерывно отражалась какая-то шедшая внутри него борьба. Импульсы этой внутренней борьбы придавали ускорение мыслям. Мысли безнадежно плутали по бесконечным лабиринтам, приводя майора в отчаянье, и, когда отчаянье достигало своего апогея, оформленная в осколки слов мысль неожиданно срывалась со слегка припухших губ Завдрыщенко. Эти поминутно срывающиеся мысли часто пугали его самого. Пугали отнюдь не громким произношением, а своей непредсказуемостью. Вот представьте: задумал, к примеру, майор с самого утра переставить кунг с неисправной машины на исправную новую, но эта мысль утром так и не нашла выхода из лабиринта и не была услышана личным составом. Личный состав, проявив инициативу, к вечеру отремонтировал неисправный автомобиль, переставив большую часть деталей с бывшей еще утром новой и исправной машины. И тут после завершения очередного этапа внутренней борьбы мысль о перестановке кунга неожиданно вырывается в виде приказа из отверзых уст Завдрыщенко: «Быстро, нах! Кунг с «08–10» на «08–12». Все, я сказал. Не обсуждать. Сгною, нах». И на глазах оторопелого личного состава майор быстро куда-то исчезает. После своего исчезновения он некоторое время где-то блуждает. Во время блуждания борьба внутри майора не утихает, и в его изрезанном извилинами мозгу вдруг возникает догадка о том, что все-таки напортачил инициативный личный состав. Мысль-возмущение о загубленной новой машине начинает хаотично метаться по запутанному лабиринту, принося майору почти ощутимую физическую боль. Завдрыщенко быстро возвращается к машинам и с отчаянием убеждается в том, что набитый исправной аппаратурой кунг вновь оказывается на неисправной, пусть и новой еще машине. Отчаяние майора нарастает и, наконец, достигает своего апогея. Выплескивается запоздалая, но поразительная по своей глубине мысль: «Вернуть все в зад! Ублюдки! Всех сгною, нах!» И майор снова куда-то исчезает. И так до десятка раз на дню. Вот такими неповторимыми особенностями обладал майор, с которым Сергею не посчастливилось столкнутся в воротах автопарка.
— Просвиров, я же ставил с утра задачу: перебрать движок на ГАЗ-66 и заняться тормозами на ЗИЛу? Ни хрена никто ничего не делает! Один спит под машиной, другой ходит вокруг разобранного движка, репу чешет, не знает, как его теперь обратно собрать. А Вы где-то шляетесь целый день. Всё пожарных по гарнизону гоняете?
— Ха, ха, ха, — раздельно и серьезно произнес Сергей, — good joke, как говорят наши потенциальные противники, товарищ майор.
— Что-что? Вы что там, матюгаетесь, что ли? — от назревавшего возмущения кончики усов Завдрыщенко начали загибаться кверху.
— Отнюдь. Я только порадовался Вашей, как всегда, удачной шутке, товарищ майор. А по поводу того, о чем Вы мне сейчас рассказали, хотелось бы напомнить: все это конечно же имело место быть, но было вчера. На движке полностью убит коленвал и растачивать его смысла не имеет, а на ЗИЛе текут тормозные цилиндры, да и колодки не мешало бы поменять. Поскольку на батальонном складе требуемых запчастей нет, то Вы обещали сегодня потрясти прапоров с гарнизонного склада.
— Я? Обещал? — на лице майора, как отражение происходящей в нем внутренней борьбы, вновь заметались усы и губы. — А Вы то, сами чем-нибудь собираетесь заниматься? Или Вы думаете, что целый майор будет целый же день бегать по гарнизону и лебезить перед прапорами, выпрашивая у них для нерадивых старлеев различные автомобильные детальки?
— Вот теперь все понятно. Только зачем было тогда что-то обещать? Так бы и сказали, что добыча автомобильных запчастей — это проблема «каждого индейца».
— Подогадливей надо уже быть, товарищ старший лейтенант. Чай не первый год служите.
— Да нет, тогда дело здесь не только в чьей-то догадливости. Здесь нужны еще и некие продукты обмена. Излишки, так сказать, процесса производства, предназначенные для натурального обмена. Бартера, другими словами.
— Что Вы имеете в виду?
— Именно то, о чем Вы сейчас подумали. Речь идет о спирте, разумеется. Вы же ежемесячно его себе забираете, а потом, обвиняя всех в беспомощности, демонстративно решаете проблемы обеспечения запчастями сами.
— Это не Ваше дело. В армии есть хорошая поговорка: старшим в жопу не заглядывают.
— Даже и не мечтал никогда о возможности такого созерцания, товарищ майор. Честно Вам говорю. Вряд ли там есть что-то новое и интересное. Может какая-то особая форма геморроя? Но я в этом ничего не понимаю. Медицинского образования не имею.
— Вы что-то очень много сегодня разговариваете, надо бы объявить Вам еще одно взыскание.
— Может хватит? У меня их уже десять на сегодня. (Майор очень любил раздавать взыскания направо и налево. Сергей иной раз получал их более двух десятков за день. И если бы существовала особая военная книга, подобная книге рекордов Гиннеса, Завдрыщенко непременно в нее бы попал как рекордсмен по наказанию подчиненных и вряд ли кто мог бы превзойти его до скончания дней существующей цивилизации. Но, к чести майора, необходимо отметить, что он этих взысканий никогда не запоминал и ни в какие служебные карточки никогда не записывал. Поэтому на служебной карьере наказуемых его строгости никак не отражались. Да и вообще, если так поподробнее разобраться, был Завдрыщенко добрейшей души человеком. И некоторые стремились этим воспользоваться в своих корыстных интересах. Например, пользуясь врожденной добротой майора, его частенько побивала супруга и даже выгоняла из дому, принуждая подолгу жить в своем служебном кабинете. Прощения майор заслуживал только в некие особые дни, как правило, но, наверное, все же, по чистой случайности совпадающие с днями получения всеми военнослужащими батальона денежного довольствия. В такие знаменательные для всей воинской части дни в кабинет Завдрыщенко совершенно случайно, просто проходя мимо штаба по своим хлопотным делам, заглядывал его сынишка и, как бы промежду прочим, информировал его о постигшем его высочайшем прощении. Майор безропотно возвращался домой, чтобы через каких-то пару недель появиться на службе с расцарапанным лицом, либо с большущим «фингалом» под глазом. Иногда во внешность майора вносилось некое разнообразие и он появлялся на службе с изрядно ощипанными усами. И все это вместо того, чтобы собраться с духом и хотя бы один раз как следует врезать стерве-жене промеж роста виртуальных рогов и отправить эту дуру в деревню к маме на пару месяцев для профилактики. При этом ничего бы больше не потребовалось, кроме того как исправно перечислять алименты на детей и иметь в подтверждение этому соответствующие документы-квитанции. Квитанции могли понадобиться для соответствующих оправданий перед политотделом, потому как гарнизонные стервы были всегда сильны не умом, красотой и слой убеждения, а именно этим самым политотделом. Они без продыху строчили туда жалобы по поводу и без повода. Писали о том, например, что муж, придя со службы выпивает водки, а выпив, употребляет матерные слова в адрес своих командиров. (Это в том безобидном случае, если очередная стерва, к примеру, наказала мужу, отъезжающему в Москву по делам, купить в ГУМе немецкую косметичку, а он почему-то не купил. Ну не было в тот злосчастный день в ГУМе именно такой косметички!) Если же дело двигалось к разводу, то стервы ничтоже сумняшись, могли тут же состряпать в политотдел писюльку, приблизительно следующего содержания: «Прошу принять меры и наказать по всей строгости советских законов моего мужа, Суходрищева Панаса Петровича. Жить с ним стало невозможно, ибо он каждый день пьет с утра до поздней ночи, а под утро ежедневно наносит мне увечья. Кроме того, у него появилась привычка периодически выбрасывать детей в окно, а это очень отвлекает их от приготовления уроков на следующий день, так как мы живем на девятом этаже. В результате подрывной деятельности Суходрищева Панаса Петровича сильно упала школьная успеваемость и возникла угроза неперевода учеников в следующий класс». Подобные послания вызывали иной раз удивление даже в политоделе: «Как это — с утра до ночи? Когда служит? Командиры говорят, что неплохо служит да и не пьет много? И дети живы до сих пор? Что? Отличники!? Не может такого быть! Дыма без огня не бывает. Так что накажите Суходрищева на следующем собрании за аморалку. Не виноват? Она — дура? Ничего-ничего, пусть сделает так, чтобы эта стерва сюда больше ничего не писала. А пока пишет, мы обязаны реагировать».
Таким образом, стервы вначале запугивали своих мужей, а потом беспрепятственно руководили ими. Не просто руководили, а самым настоящим образом вили из них веревки. И невдомёк было вчерашним колхозницам, что этими самими веревками душили впоследствии их же мужей. Душили, задерживая присвоение очередного звания или же откладывая назначение на вышестоящую должность. А как же иначе? По деловым качествам вроде бы достоин, но как погано ведет себя этот мерзавец в быту?! Надо бы подождать и еще лучше к нему присмотреться. Вдруг мы его повысим, а он завтра что-нибудь учудит? Что-нибудь отмочит, а нас завтра спросят: куда же вы глядели? Как допустили? На каком основании повысили? Нет, ну его на фиг. Подождем. Вот так присматриваются, приглядываются и ждут. А время идет, и вчерашний молодой, перспективный и инициативный капитан превращался в старого, никому не нужного, переполненного желчью майора, считающего дни до пенсии. Здесь бы этим деревенским дурам взять бы, заинтересоваться и понять, что каждая задержка в продвижении мужа по службе — это прямые финансовые потери для семьи, и каждое очередное идиотское послание может привести к тому, что вскоре речь может идти не о немецкой косметичке, а о неожиданно возникших проблемах, связанных с покупкой утепленных зимних трусов, всвязи с приближающимися зимними холодами. Но нет, так и не стали понятными эти простые истины большинству гарнизонных хабалок. И наградой им за это были мизерные мужнины капитано-майорские пенсии до скончания их скорбного века. Ну а как же иначе, если ума нет, а властные инстинкты присутствуют? Иначе, наверное, никак нельзя. Только так.
Лишь особо умные псевдо-стервы, изучив повадки политотдела, пользовались им для извлечения общесемейной пользы. Например, особо умная жена запросто могла прикинуться стервой и написать в политотдел жалобу на мужа, отлынивающего от выполнения супружеского долга. Мужа сразу вызывали и начинали интересоваться о причинах столь вопиющего для офицера и коммуниста поведения. «Устаю сильно, все силы службе отдаю и больше ни на что их не хватает. Много раз на этой неделе пробовал исполнить — ничегошеньки не получается, — лепечет, бывало, саботажник, — что только ни пробовал, как только ни пытался уговорить — бесполезно: все висит и даже не думает подниматься. По всей видимости, куда-то пропала моя эрекция». И это была железная «отмазка», так как «виагры» в то время еще не было. «Вам надо срочно отдохнуть, мы слышали, что в этом случае очень сильно помогает отдых на море. Вот Вам путевки на все семейство и езжайте немедленно отдыхать, восстанавливайте эрекцию и приступайте к срочному укреплению ослабленных Вашим хамским поведением семейных уз», — настаивали в таких случаях озабоченные дяденьки из политотдела, и довольный «импотент», вяло имитируя переживания о временно оставляемой работе («Скоро учения! Как же там моя рота!?»), немедленно и на продолжительное время исчезал с территории, огороженной тремя рядами колючей проволоки. Но здесь был другой случай. В рассматриваемом случае можно было схлопотать формулировку типа: «Коммунист-офицер бросил жену с детьми на произвол судьбы». И хотя «произвол судьбы» в те времена довольно ощутимо сдерживался государством — это была очень плохая формулировка. За ней могли последовать удручающие оргвыводы. Поэтому квитанции были необходимы. Однако майор никак не мог решиться на этот достойный настоящего мужчины поступок по причине своей врожденной доброты и слабохарактерной мягкотелости. Завдрыщенко, по видимому, и сам хорошо осознавал этот свой мягкотелый недостаток, но если в семейной жизни он плыл по течению вздорного характера своей стервы-жены, то к жесткой военной среде он стремился адаптироваться путем проявления фальшивой агрессивности и лживой грубости. И иначе было нельзя. Иначе в военной среде могут сразу же сожрать и напоследок даже могут намеренно забыть об обязательном ритуале испрошения фамилии съедаемого. Разумные люди (были тогда в армии и такие) очень хорошо понимали эту майорскую оборонительную особенность и никогда не обижались на него. Вот и сейчас майор был в своем защитном репертуаре.
— Нет-нет. За халатную организацию работ в парке объявляю Вам, товарищ старший лейтенант, выговор, нах.
— Есть выговор. Только как же насчет спирта? Трех фляг, я думаю мне хватит для решения всех накопившихся проблем.
— Три фляги!? Почти три литра, нах! Да Вы наглец! Хватит Вам и половины фляги, нах.
— Никак нет. Три.
— Не пререкайтесь. Иначе получите еще одно взыскание, нах. Зайдите-ка Вы лучше ко мне вечерком в штаб, нах, сразу после солдатского ужина.
— Есть.
Заранее предвидя положительный результат посещения cугубо секретного, пропитанного запахом технического спирта кабинета зампотеха, старлей предусмотрительно запланировал на пятницу выезд своего КРАЗа за строгие пределы гарнизона. Посредством разъездов по постепенно нищающим окрестным колхозам, совхозам и прочим артелям на этом безопасном (для всех находящихся внутри него) карьерном грузовичке Сергей все же надеялся решить низменные проблемы дефицита автомобильных запчастей для могучей и непобедимой Советской Армии. Пусть даже и на уровне отдельно взятой роты. Что-то подсказывало ему, что это реально. Наверное, это «что-то» не было интуицией. Все было довольно строго обусловлено отголосками всеобщей и яростной борьбы с алкоголем, с переменным успехом ведущейся в то время на всей территории одной шестой части суши. И, как будет показано в дальнейшем, результаты поездки намного превзошли ожидания старлея.
Прибыв в назначенное время в благоухающий спиртосодержащими продуктами и заставленный громадными металлическими сейфами кабинет зампотеха старлей, долго и яростно размахивал внушительным списком запчастей, требуемых для восстановления подорванной боеготовности страны. Размахивание происходило на незначительном удалении от потеющего лица Завдрыщенко. Резкие перемещения развернутого веером фолианта заставляли в унисон и довольно амплитудно колебаться унылые майорские усы. Старлей что-то долго, громко и убежденно вещал, поминутно тыча пальцем то в один, то в другой лист документа. Майор лишь изредка прерывал его, разражаясь бурным потоком грубых армейских оскорблений, самыми интеллигентными из которых были: наглец, шельмец и нахалюга. Но вскоре тон завдрыщенковых возражений начал тускнеть и угасать, а вскоре и вовсе сошел на вялое покачивание мокрым от перенесенных переживаний лицом. Его недавно развевающиеся усы безвольно обвисли по плечам и скрыли недавно блиставшие на погонах майорские звезды. Это означало полную майорову капитуляцию, заключавшуюся в том, что старлей сумел-таки выбить у разом постаревшего лет на шесть зампотеха аж целых две с половиной фляжки лишь слегка отдающего керосином технического спирта! Легкий запах керосина угадывался метров с десяти. Подходить к открытому сосуду ближе не рекомендовалось тогдашним Минздравом. Но в те далекие времена этих рекомендаций никто не выполнял, зная, что чиновники этого ведомства имели привычку сильно перестраховываться и временами доходили до того, что запрещали употреблять в пищу безобиднейший из всех известных напитков — денатурат! В общем, никто этих гнусных рекомендаций в те времена не придерживался. Их попросту игнорировали. А потому — это была настоящая старлеева победа! И не важно, что при этом в его активе появилось ещё несколько взысканий. Важно, что в руках у него теперь было много «жидких долларов». Половину содержимого неполной фляги Сергей тут же променял у прапорщика-помощника начальника отдела кадров на два килограмма армейских значков, а остальные «доллары» запрятал до пятницы поглубже в недра своего здоровенного сейфа типа «Изделие Минского металлического завода». Добравшись к вечеру на ночевку в общежитие, Сергей тут же отсыпал килограмм знаков воинской доблести слегка удивленному Шиленкову.
— Куда ты столько? Этого хватит на капитальный ремонт стоквартирного дома, — изрек капитан, глядя на возвышающуюся над крышкой стола горку бижутерии.
— Ну нет у меня стоквартирного дома, Игорек, как-то не сложилось. Отгреби сколько надо для ускорения процесса. Семья-то уже через два дня приезжает. А остальное отложим в резерв на кафельную плитку и чешскую сантехнику.
— А станок у тебя есть?
— Какой еще станок?
— Губищу обратно закатать. А то раскатал: плитка, импортная сантехника… Может тебе еще биде на кухне поставить? А что? У меня есть одно резервное — от переоборудования гарнизонной гостиницы осталось.
— Давай-давай, на кухне ему самое место.
— Так ведь больше некуда. Санузел у тебя маленький, в комнату что ли трубы тянуть?
— Ладно, с биде придется повременить. Вот займу место Ахтунга, отхвачу себе квартирку с тридцатиметровым санузлом, тогда и вернемся к этой теме. Может и на джакузи договоримся. Кстати, значки на установку биде можешь взять вперед.
— Вот за что я тебя уважаю, так это за неподдельную твою доброту, — проворчал капитан, располовинивая горку в вещмешок и потрясая им. — Вот насколько у нас скоро увеличится количество «Воинов-спортсменов» и «Отличников боевой и политической подготовки». Враги уже трепещут!
— Враги-то пусть себе трепещут, а что там с моим жилищем?
— Не переживай, послезавтра твоя квартира будет готова. После обеда приходи принимать.
— Спасибо, дядько!
— Нэма за що. Но «спасибо» почему-то никогда не булькает.
— С «бульками» проблем не будет, — тут же парировал оригинальный намек Сергей, потрясая неполной флягой, — сейчас марганцовочки туда брошу, а потом на лимонных корочках денек постоит и можно будет слегка повеселиться.
— Запаслив, однако. Вот съедешь, опять придется на сухом пайке сидеть и у прапоров со склада ГСМ спирт клянчить. И на фига ты так рано женился? Холостяковал бы себе потихонечку лет, эдак, до тридцати пяти и не знал бы этих проблем: жилье, пеленки, сопли, детские сады…
— Раньше сядешь — раньше выйдешь.
— Здесь по-моему другой случай: сесть-то сядешь, только уже не выйдешь никогда. Это на диком Западе родители дотягивают детей до совершеннолетия, в лучшем случае еще оплачивают им высшее образование, а дальше: «С приветом, Шишкин!» Вертись, как хочешь и зарабатывай. Но мы же не дикие. У нас другой подход, вот и возятся с этими спиногрызами до пенсии. Да ладно бы до своей — до их, спиногрызов, пенсии!
— Что там дальше будет — неизвестно, а пока это все приятно, хоть и хлопотно.
— Хлопотно… Ты-то уже и забыл, наверное, как это хлопотно. Два года проволынил неизвестно где…
— Вот через пару деньков как раз и вспомню.
— Вспомнишь, конечно же. Куда ты теперь денешься… А я вот, если честно, до сих пор не понимаю: как это вообще возможно — жениться? Жена — это ведь не родственник. Нет ведь с ней никаких кровных связей. И как же тогда, хочу я тебя спросить, можно отдавать кровью и потом заработанные деньги совершенно чужому человеку?!
— Ха-ха-ха, хо-хо-хо! Ну ты выдал! Хорошо, вот ты и попробуй: женись, а деньги не отдавай. Вот тогда-то только, наверное, это самое возникающее откуда-то родство сразу и почувствуешь.
Еще немного, как сейчас принято говорить, поприкалывав друг друга, по различным поводам, «сокамерники» вскоре благополучно отошли ко сну. Последующие два дня пролетели для них почти незаметно. На исходе среды Сергей принял у Шеленкова отремонтированную, пахнущую высыхающими обоями и паркетным лаком квартиру (о чем был составлен соответствующий, почему-то пропахший настоенными на спирту лимонами, акт). В квартиру тут же были занесены три застланные солдатские койки и купленные Сергеем в местном магазине «Военторга» предметы первой необходимости. Первую необходимость составили телевизор и холодильник. Все эти благости мог себе запросто позволить любой старлей с трёх-четырёх своих получек. Ежели никуда больше их не тратить и временно забыть про еду.
Рано утром в четверг Сергей благополучно встретил семью на вокзале и вскоре с радостью запустил её в отремонтированные хоромы. Вот с этого-то радостного момента появления у старлея полноценного домашнего очага повседневность уже не отступала от него до самоей, что ни на есть, последней минуты его пребывания в этом лесном гарнизоне.
Глава 4. Долгожданная повседневщина и не только…
Повседневщина просто-таки навалилась на Сергея уже на следующий день после долгожданного воссоединения с семьей. Навалилась, несмотря на то, что это был один из самых удачных для него дней. Этот день назывался пятницей и был выбран старлеем для объезда соседних совхозов абсолютно не случайно. Давно известно, что пятница на Руси — это не просто день недели, это такой национальный русский праздник, а по праздникам наш народ бывает необыкновенно радушен и щедр. Вот эту-то национальную особенность и хотел использовать старлей для укрепления пошатнувшейся обороноспособности великого государства, выехав с утра по раньше на облюбованном «КРАЗе» в бескрайную даль среднерусских лесов и полей. Ближайшим объектом, представляющим шкурный интерес, был известный во всей округе зверосовхоз. Это хозяйство было известно местной общественности отнюдь не передовыми показателями сдачи пушнины и целебного звериного мяса государству. По крайней мере, туда не ездили с награждениями высокие партийные секретари, и успехи этого зверского предприятия не отмечались в передовицах даже местных газет. Совхоз был известен тем, что никто в округе не знал, чем же всё-таки занимаются на самом деле его работники. Их часто можно было обнаружить праздношатающимися по территории центральной усадьбы этого сельскохозяйственного предприятия в рабочее время. Как правило, работники эти с утра были до синевы выбриты и слегка пьяны. К вечеру картина диаметрально менялась. Вечером тех же самых совхозников можно уже было встретить слегка выбритыми и до синевы пьяными. В лучах приближающегося заката совхозники предпочитали никуда не перемещаться, Летом их утомленные тела можно было обнаружить всюду. Тела беспорядочно валялись на сочной зеленой травке или же едва виднелись (по оставшимся на поверхности конечностям, по случайно забытым предметам нижнего белья и другим демаскирующим признакам) в прохладных ирригационных канавах. Но так было не всегда. В периоды затяжных в мокроте своей российских ненастий и промозглых в морозной ветренности холодов центральная усадьба совхоза выглядела безлюдно. Сияли огнями лишь находящиеся неподалеку дощатые бараки. Непосвященные окружающие догадывались, что именно там, в этих покосившихся от времени бараках и протекал основной производственный процесс, не позволяющий совхозникам окончательно раствориться в отдыхе и где-нибудь безвозвратно заблудиться во время своего праздного шатанья. Кроме того, этот производственный процесс, видимо, приносил «зверским» работникам даже какой-то доход. Об этом свидетельствовали видневшиеся из некоторых огородов крыши автомобилей. И это были не какие-нибудь двухместные «инвалидки» с маломощным мотоциклетным мотором, а настоящие автомобили представительского класса советских времен. Это были автомобили типа «Запорожец», с кожаными салонами и хромированными деталями торпеды. Некоторые остряки в период заката великого государства, во время которого по несчастью случился взрыв на Чернобыльской АЭС, принялись сочинять всяческие гнусные стишки, что-то вроде того, что: «Запорожец» не машина, киевлянин не мужчина». Но это все бред. Нельзя серьезно относиться к словам этих паразитирующих на чужом горе стихоплетов. Насчет потенции мужской части населения Киева до сих пор широкой общественности ничего не известно — это тщательно охраняемая службой «национальной бэзпэки» информация. А вот про «Запорожец» знают многие. Знают, что по проходимости «Запорожец» ни в чем не уступал «КРАЗу». «Запорожец», он лишь слегка уступал «КРАЗу» в грузоподъемности, но зато превосходил его размерами салона. Поэтому владельцам этой супермашины было чем гордиться. А прежде чем начать гордиться необходимо было этот самый предмет гордости приобрести. И, видимо, доход от производственного процесса позволял «зверским» совхозникам сделать эту весьма дорогую покупку. Здесь все вроде было для всех понятно. Лишь одна загадка продолжала мучить непосвященных окружающих: каких же все-таки зверей выращивают эти немногословные работники? И как ни пытались выведать эту тайну праздно любопытствующие окружающие, ничего у них не получалось. Сами совхозники хранили угрюмое молчание, а, услышав прямой вопрос, горестно вздыхали и отводили взгляд. К баракам же праздно любопытствующих, близко не подпускали. Как только они предпринимали какие-либо попытки подобраться к этим сооружением поближе, с ними начинали твориться какие-то странные вещи. То на праздно любопытствующих сваливался откуда-то острый приступ диареи, а то на них нападал какой-то дикий ужас, гнавший прочь от производственных бараков в широкие поля. Наблюдались и другие странные явления, но во всех случаях бараки вдруг переставали интересовать праздно любопытствующих и тайна вновь оставалась не раскрытой. Некоторые даже утверждали, что всё это как-то связано с тайнами Бермудского треугольника. Так что местность, которую в первую очередь вознамерился посетить старлей, не была лишена некой интриги. И хотя цель его визита была несколько другой, эта неразгаданная тайна тоже, с некоторых пор, не давала ему покоя.
Остановив могучую машину напротив двухэтажного правления совхоза, Сергей, побулькивая висящими на ремне флягами, беспрепятственно проник внутрь и начал внимательно изучать пожелтевшие, покоробившееся бумажные таблички, наклеенные на внутренних дверях здания. Судя по кратким надписям на табличках, составленным неизвестным грамотеем, на первом этаже разместились: «Нач. хоз. часть зверь. совхоз», «Отд. учета зверь.», «Отд. учета раб.», «Глав. инж. зверь. совхоз», «Глав. технол. зверь. совхоз», «Бух-я звер. совхоз». Что заставило представителей элиты звериного хозяйства перейти к такой пугающей краткости при вполне естественной для этих мест неграмотности тоже было загадкой. Бумаги и канцелярского клея в стране в то время было вполне достаточно. Хватало так же в стране разноцветных туши, пасты и чернил. Но, тем не менее… На втором этаже в части пугающей краткости и привычной неграмотности было ничем не лучше: «Дир. зверь. совхоз.», «Глав. бух. зверь. совхоз.», «Нач. отд. зверь. совхоз.», «Глав. мех. зверь. совхоз.». А может и не было никакой неграмотности вовсе? Может ошибки делались вполне сознательно? Всем известно, что главная мечта каждого пусть даже и самого мало-мальского, начальника — это наличие, пусть даже самой малюсенькой власти при минимуме беспокойств. Ну а кто из здравомыслящих полезет за дверь, на которой черным по пожелтевшему белому написано: «зверь»? Кто отважится? Очень немногие. Либо самые от рождения отважные, либо уже совсем безнадежно по жизни пьяные. Но на этих всегда можно найти противоядие. Первым можно что-то с самого порога и с ходу сразу что-нибудь обезоруживающее наврать. Что-нибудь успокаивающе-благостное: «Как это могло произойти? Извините, мы про эту Вашу проблему первый раз слышим! Разберемся и всех виновных строго накажем! Ждите ответа. Не сомневайтесь — всё решим. Будьте здоровы. И члены Вашей семьи тож. До свиданья». Быстренько выпроводить буянов, закрыть за ними дверь изнутри на засов и ничего не делать до следующего раза. А в следующий приход этих беспредельщиков надо изобразить совершенно искреннее негодование: «Как не сделано? Мы же звонили и писали! Всюду сигнализировали, телефонизировали и ставили на вид! Что тут поделаешь? Страна у нас такая… Ладно, придется обратиться лично к Григорию Кузьмичу. Зайдите через недельку». Только теперь придется недельку попотеть и хоть что-то сделать. Иначе можно в следующий раз запросто получить в глаз. Но таких буйных очень мало. Можно даже сказать, что почти совсем уже нет их. А вот со вторыми можно поступить попроще. Надо просто взглянуть на пьяно-буйного построже: «Опять напился, сволочь? Пришел качать права? Сейчас-сейчас, милицейский наряд уже в пути. Сначала пятнадцать суток, а затем ЛТП или же на «химию» еще раз отправим тебя, дурака. У тебя что, здоровья от прошлого раза много осталось? Эй! Ты где? Во какой шустрый… Только что был, грозно и несвязно что-то требовал и уже нет его нигде… Даже стали забывать как он выглядел. Ну и ладно, нам так даже проще. Правильно говорил когда-то великий вождь о том, что все проблемы исходят от конкретного человека. А вот когда нет этого человека, то нет и никаких проблем.
Предупредительно постучав, Сергей приоткрыл скрипучую дверь с табличкой «Дир. зверь. совхоз». Дверь открывала вход в небольшой кабинет с пыльными стеклами окон. В лучах с трудом пробивавшегося сквозь грязные стекла солнца грустно-задумчиво сидел за столом средних лет человек. Его сизый, рыхлый и испещренный зарубцевавшийся язвочками нос был достоин кисти самого великого художника-карикатуриста эпохи антиалкогольной кампании. Но сыскать такого в данной местности видимо не представлялось возможным, и нос бездарно простаивал. Хозяин носа, заслышав дверной скрип, отвлекся от каких-то навевающих на него грусть размышлений и пристально поглядел на старлея своими мутными и бесцветными глазками.
— А-а-а, воинство припожаловало! Входи, старлей, смелей, — проскрипел с трудом размыкая спекшиеся губы, обладатель хрестоматийного носа, — родной армии мы завсегда рады. Садись. Как там в «Чонкине» говорилось: на полную жопу садись — не стесняйся. Какими судьбами в наше зверском захолустье?
— Да вот, нужда пригнала…, — начал было Серега, ерзая «полной жопой» и ища точку устойчивого равновесия шаткого стула.
— Так Вы сюда по нужде приехали?! — изобразил поддельное удивление директор, — пожалуйста, полей и лесов в округе много. Как там, в народных стихах: «Выйду в поле сяду с… ть — далеко меня видать. Ж… а нюхает ромашку, член опять поймал букашку…». Так что ли? Ха-ха-ха, — проскрипел довольный своим остроумием и глубокими знаниями народного фольклора директор.
— Ну по такой банальной нужде я бы к Вам не приехал, — ответил Сергей, озабоченно хмуря лоб и подчеркивая этим серьезность своей миссии, — речь идет, ни много — ни мало, о восстановлении обороноспособности Ракетных войск стратегического назначения.
— Во как, — мгновенно проникся и посерьёзнел директор, — чем могу? Имеются у меня кой-какие излишки дизтоплива. Как там у нас ракеты на «соляре» летают?
— Нет, «соляра», к сожалению, не подойдет. Не достичь на ней расчетной траектории. Пробовали когда-то — не получилось. Мне бы что-нибудь из этого, — ответил Сергей и протянул директору длиннющий, многостраничный список автомобильных запчастей, — по бартеру.
— Так-так-так, — задумчиво бормотал директор, перекладывая листы, — сразу тебе скажу, старлей, что «ГАЗонов» у нас нет вообще, а вот по «ЗИЛам» можно что-нибудь пошарить. Сейчас главного механика высвистаем, если он сегодня живой, и узнаем. (Директор громко и троекратно стучит кулаком по стене кабинета, при этом чувствуется, что каждое движение ему дается с большим трудом, а каждый стук отзывается импульсом острейшей боли в отравленной вчерашним алкоголем голове. Примерно через минуту в кабинет как-то боком просачивается грузный человек в коротком изрядно потертом пиджаке и заляпанных чем-то брюках).
— Ага, а вот и Семеныч! Как живой, — обрадовано воскликнул директор.
— Вот именно — «как», — выдавил из себя обливающийся потом Семеныч и плюхнулся на стоящий в углу потертый дерматиновый диван. Глаза его потерянно бегали по кабинету, — ох и худо мне чего-то сегодня. Погода наверное меняется. Подлечиться бы, а? Кузьмич?
— Сегодня ему плохо, видите ли… Погода, знаете ли… Можно подумать, что вчера утром тебе было хорошо. А лечиться уже нечем, сердешный. Вчера в бой были брошены последние резервы главного командования. Вот если только Красная Армия нам чем-нибудь поможет, — кивнул директор-Кузьмич и болезненно поморщился, потирая сморщенные виски.
— Да без вопросов, — поддержал эти весьма изысканные и утончённые намеки Сергей, похлопывая по выпуклому бочку зеленой армейской фляги, — «зеленый змий» дремлет до поры до времени в родном для него сосуде. Только вот сначала дело надо сделать.
— Какие в пятницу еще могут быть дела? — С деланным равнодушием спросил Семеныч. При этом взгляд его уже сверлил алюминиевую стенку темницы, в которой изнывающее побулькивал «зеленый змий», а на уголке его рта вскоре предательски заблестела слюна.
— Да дело-то, если разобраться, абсолютно плевое. Вон списочек лежит всего того, что предстоит мне как-то нажить непосильным трудом. И всё это не корысти ради, а только волей пославшего мя начальства. Иначе, Семеныч, третья мировая война станет неизбежной. В настоящее время между двумя ядерными сверхждержавами сильно нарушен паритет. И заметь, Семеныч, не в нашу сторону, нарушен.
— Да-а-а?! Ядреная война — это дело сурьезное. Паритет надо срочно восстанавливать. Ну-ка глянем, — с трудом выбравшийся с низкого дивана Семеныч решительно подошел к столу, и его обретший устойчивость под грузом неожиданно свалившейся на него ответственности взгляд впился в привезенные Сергеем бумаги, а черный, покрытый заусенцами палец уверенно заскользил по строчкам, — так-так, это и это есть, а вот этого нету и никогда не будет. О-о-о, моя голова! А может пошло оно все на фиг! Может пусть лучше скорее начнется она, третья мировая?
— Ну к чему же она нам? Война-то? Зачем нам гибель очередной земной цивилизации? На-ка, Семеныч, подобрей немного, — старлей плеснул из фляги в заботливо и суетливо подставленный директором стакан и подал его затрясшемуся в предчувствии предстоящего экстаза Семенычу.
— О-о-о, это же спирт! Почему не предупредили, ироды? — опрокинув стакан запричитал хватая воздух отверзым на грани разрыва щек ртом Семеныч и, схватив со стола директорский графин, широко задвигал кадыком, судорожно глотая желтую, видимо, очень давно, не меньше чем год назад, налитую туда воду. Минуты через три он уже расслабленно сидел на диванчике. Лицо Семеныча мгновенно порозовело и излучало неподдельное добродушие окружающей его действительности. Мысли о предстоящей ракетно-ядерной войне, видимо, окончательно покинули его. Глядя на довольную рожу Семеныча, черты директорского лица, напротив, резко ожесточились. Нос принял какой-то зловещий лилово-кровавый оттенок.
— Так что с деталями, сволочь! — возмущенно вскричал директор. — Тебе я вижу уже очень хорошо, хотя это и ненадолго. Уж мы-то знаем… А обо мне ты подумал, мерзавец?!
— Причем здесь я? Спирт-то не у меня…
— А запчасти у кого?
— Половины требуемых по списку запчастей у нас нет, не было никогда и не будет.
— И что ты себе думаешь? Хочешь до войны дело довести? Тебе что, опять поплохело? Рановато что-то… Пока больше прикидываешься. Но минут через пять точно поплохеет: спирт это, к сожалению, не вечно действующее зелье. А как хотелось бы (директор мечтательно закатил глаза): выпил, к примеру, как следует разок в молодости и ходи себе пьяным всю оставшуюся жизнь. Это же какая экономия!
— А что ежели нам старлею целиком новый «ЗИЛ» отдать за флягу спирта? Он все равно у нас без толку стоит. Прислали, что называется, ни к селу, ни к городу. Просили бульдозер, чтобы зимой дорожки чистить, а прислали зачем-то этот гребанный «ЗИЛ».
— Как это — отдать? Он же у нас на балансе.
— Слушай, Кузьмич, это что, у тебя единственная такая вещь будет, которая на балансе вроде как есть, а фактически её уже не то, чтобы у нас, а вообще в природе давно уже нету?
— И то, правда, соображаешь ещё чего-то, стало быть, не все мозги пропиты, — немного подумав, огорченно махнул рукой директор, — как говорится: семь бед — один ответ. Забирай, старлей, новый аппарат, да и дело с концом. Чего не сделаешь ради того, чтобы все народы на земле жили в мире. Только флягу не забудь оставить.
— Секундочку. А я-то что буду с ним делать? Как у себя-то мне этого «ЗИЛа» на баланс ставить?
— Ну, это уже твои проблемы. У нас явная недостача вырисовывается, и то мы особо не переживаем, а у тебя-то — прибыль. Впрочем, ты можешь разобрать этот аппарат на запчасти согласно своему списку и ремонтировать имеющуюся у тебя рухлядь. Получишь две рухляди сразу. По этому практика показывает, что лучше такой фигнёй не заниматься. Машина — это же живой организм. И не надо его разбирать на эти, как их…, плантаты. Они ведь могут не прижиться. А этот, пусть себе ездит. Вы же все равно колоннами передвигаетесь. А кто будет проверять военную колонну? Не бойся ничего. Мы даже документы тебе на эту машину отдадим. И в милицию точно заявлять не будем. Мы этого «ЗИЛка» скоро под что-нибудь спишем. Под какое-нибудь местное наводнение.
— Водилу дадите до части докатить?
— Не связывайся ты с нашими водилами, потом будешь голову ломать как от них отделаться. Цепляй этого «крокодила» на жесткую сцепку и тащи. А по поводу запчастей к «ГАЗону» советую заглянуть к нашим соседям в геологоразведочную партию. До них от нас километров пять будет. Вот у них этих «шестьдесят шестых» хоть ж…й ешь. Очень много, в смысле.
— Договорились. Ну что? По граммульке?
— Погнали. Давай флягу, сейчас перелью, разведу и что-нибудь на «поклевать» в бухгалтерском холодильнике достану.
Вначале было выпито за здоровье (свое, жен, детей, родителей), затем за предотвращение третьей мировой войны. Вскоре выяснилось, что Кузьмич в молодости служил в авиации, а Семеныч был когда-то танкистом. Выпили еще и за содружество родов.
— А чем здесь — то занимаетесь? Каких хоть зверей выращиваете? — Как можно простодушнее задал вопрос, что называется, в лоб, Сергей. Глядя на ностальгирующие лица своих пьяных собутыльников, он решив, что настало самое время для снятия завеса тайны с профиля этого засекреченного сельскохозяйственного предприятия.
Лица собутыльников сразу же преобразились и приняли официально-непроницаемые выражения, а челюсти принялись с удвоенной частотой обрабатывать хрустящую в нехитрости своей закуску, состоящую в основном из молодого репчатого лука и, едва оформившихся из завязи бледно зелёных помидоров.
— Нет, если это какая-то тайна, то вы, конечно же, вправе мне ничего не отвечать. Нежели мы без понятиев? Мы, военные, очень даже хорошо знаем, что такое тайна. Военная и государственная. Но вот что такое сельскохозяйственная тайна — мы никогда не слыхивали. Что, действительно есть и такая? — развязно рассуждал, как бы сам с собой и себе же задавая вопросы, изображавший состояние внезапного опьянения старлей.
— Да нет такой тайны, — уныло качнул своим примечательным носом директор, — это не тайна, а стыдоба одна. Ладно, тебе уж как военному поведаем, только больше никому. Ни-ни.
— Чтоб я сдох!
— Раньше-то мы хоть полуручное зверье для завидовской охоты выращивали, а как умер генеральный-охотник, так все заказы тут же прекратились. Так…, подбрасывают что-нибудь иногда. Через час по чайной ложке. Живет сейчас у нас десяток зайцев для оставшихся старичков из Политбюро. Но это что… Раньше у нас кого только не было. Даже белые медведи с северными оленями и то бывали. «Как же так? Как он здесь очутился?» — бывало удивленно вопрошает какой-нибудь кремлевский небожитель, осматривая громадную тушу только что убитого (якобы им) обитателя Арктики. «Да кто ж его знает, — отвечаешь, — как-то умудрился сюда забежать. Может, понял, наконец, что в заповеднике все же безопасней, а может это с климатом что-то творится». А сейчас вот уже пятый год баклуши бьем и что-то имитируем. Вот отсюда и вся наша секретность. Нельзя ведь окрестный народ своей бездеятельностью за государственный счет разлагать. И так бездельников во всей округе развелось тьма тьмущая. И каждый ведь еще и выпить норовит.
— А как же внезапная диарея, безотчётное чувство страха и всякая другая «бермудская» хрень?
— Это запущенные нами же слухи. Чтобы не шлялся кто попало.
— Все понятно. Ну, желаю здравствовать. Пора мне, пожалуй, к геологам. Пока еще в сознании. Выражаю вам благодарность от имени Главкома РВСН.
— На хер нам твой главком вместе со своей благодарностью сдался! Ты от себя выразил, и нам на сегодня этого вполне достаточно. Даже на завтрашнее утро хватит.
Аккуратно упаковав документы, Сергей с помощью водителя «КРАЗа» быстро посадил на жесткую сцепку новенький, похожий на крокодила «ЗИЛ», и они отправились навестить прозябающих в калужском лесу геологов. Геологическую партию они отыскали довольно быстро. Поляна, на которой разместилась партия, была сплошь заставлена строительными вагончиками и автомобилями «ГАЗ-66» со смонтированными на них разнокалиберными буровыми установками. Выяснив у одного из сильно помятых жизнью буровиков примерное местонахождение начальника партии, Сергей немедленно приступил к его поиску. Начальник неожиданно быстро нашелся в самом первом вагончике, в который заглянул Сергей. Старлей сразу распознал его по сильно озабоченному выражению лица и бирке, пришитой к нагрудному карману спецовки. На бирке так прямо и было написано: «Начальник партии». Начальник был занят тем, что играл сам с собой в нарды. Сидя на краю обычной железной армейской койки, покрытой армейским же одеялом, он поминутно переворачивал доску и шумно бросал на нее глазастые кубики.
— Кто побеждает? — войдя, поинтересовался Сергей.
— Пока ничья, — не проявляя никакого интереса к вошедшему, произнес начальник, явно озабоченный ситуацией на доске.
— А Вы попробуйте лошадью пойти. Может, хоть это поможет вырваться вперед?
— Чего-чего? — Не понял геологический начальник и, наконец, подняв голову, пристально осмотрел старлея. — Во как. Вооруженные силы припожаловали. Чем, как говорится, обязаны?
— Да вот, спасаю планету от ядерной катастрофы. Восстанавливаю, так сказать, ядерный паритет.
— Достойная миссия. И что? Получается?
— С переменным успехом.
— В чем же загвоздка?
— А загвоздка вот в чем, — Сергей выложил на доску перед начальником уже изрядно помятые и заляпанные пальцами недавних благодетелей списки автозапчастей, — вымениваю, понимаете ли, железяки на «жидкие доллары».
— «Жидкие доллары»? Хм. Мы это очень даже уважаем. Зеленые империалистические доллары мы все время клеймим позором. Эти фантики стоят у нас 92 копейки в базарный день. А вот жидкие… Нынче мы их очень даже сильно уважаем. Они, можно сказать, пользуются у нас очень даже большим спросом. Как говорится: спасибо родной партии за заботу о нашем алкоголизме.
— Ну так, за чем же дело встало? Налицо обоюдный интерес. Опять же нельзя забывать про нарушенный паритет… Мы же с Вами, надеюсь, патриоты?
— Вне всякого сомнения. Патриотизма у нас — хоть отбавляй. Сейчас отыщем нашего главного механика, если он еще на выходные в Москву за водкой не умотал, и попытаемся реализовать свой патриотический порыв. Кстати — Борис Степаныч.
— Очень приятно, Сергей.
Они вышли из вагончика и углубились в лес. Вдоволь наспотыкавшись на торчащих отовсюду корневищах Сергей и Борис Степаныч вскоре вышли на берег небольшой лесной речушки-переплюйки к какому-то странному шалашу. Шалаш имел довольно внушительные размеры и обладал какой-то поразительной кривобокостью. Видимо, он был сооружен настолько «наспех», что не совсем укладывалось в голове: за счёт чего он мог сохранять вертикальное положение. Из уродца-шалаша доносились весьма характерные для определенного рода процессов мужское сопение и женское повизгивание.
— Ну все нормально, — шепотом известил Сергея Степаныч, — не уехал. Бабу себе где-то нашел. Не будем мешать — дождемся оргазма.
— А он случайно не половой гигант с постельной кличкой «неутомимый»? Не придется ли нам тут битый час бродить и изнывать от здоровой зависти? Скоро смеркаться начнет. Солнце скроется, муравейник закроется. Мой муравейник закрывается в 19.00. Опоздаешь — скандал, а позвонить и предупредить неоткуда.
— Как это неоткуда? У нас тут хоть и дикость вокруг, а телефонная связь имеется. Вернемся и позвоним, куда Вам надо, из моего вагончика.
Наконец из шалаша донеслись предсмертные вопли пронзенной стрелой серны, заглушившие ликующий возглас удачливого охотника, и все в округе разом умолкло. Не стало слышно пения птиц и стрекотания кузнечиков. Испуганная природа временно затаилась. Подождав для приличия минут пять, Степаныч, громко топая кирзовыми сапогами подкрался к шалашу и, деликатно покашляв, для того, чтобы быть гарантированно услышанным, гулко постучал костяшками пальцев по самой толстой ветке, составляющей основу этой патриархальной конструкции. В этот момент случилось неожиданное. Шалаш мгновенно сложился и рухнул, погребя под своими ветвями неистовых прелюбодеев. Что послужило причиной этой локальной катастрофы, было не совсем понятно. С одной стороны, шалаш был изначально сооружен со значительными отклонениями от дедовских технологий, но, с другой стороны, кто может уверенно утверждать, что дедовские технологии предусматривали такую интенсивную эксплуатацию? Наши предки сооружали шалаши, в основном, для отдыха во время зноя в сенокос. А тут такое…
Из-под обрушившихся ветвей вновь донеслись приглушенные стоны. Но на этот раз они имели совершенно другую тональность: если чуть ранее они извещали о том, что внутри шалаша чьё-либо присутствие выглядело бы, по меньшей мере, не очень уместным (ежели не принимать в расчет существующие извращения), то в настоящий момент стоны означали призыв о помощи сторонних лиц. Сторонние лица быстро разбросали шевелящиеся ветки и выудили на свет два обнаженных туловища. Первое туловище принадлежало главному механику геологической партии Эрасту Петровичу Матэо, страстному потомку подмастерий известных итальянских зодчих, некогда возводивших свои шедевры в столичных российских городах. Второе туловище принадлежало толстой деревенской бабище с отвисшим до пупа выменем. Вид лица головы габаритно-обнаженного женского туловища можно было сравнить с картиной, открывающейся при взгляде сверху на кастрюлю с крупноклубневым вареным картофелем. Т. е. довольно непривлекательным был этот вид. Для кастрюли всё это вполне сошло бы, все выглядело бы очень даже аппетитно, но вот для лица… Видимо, Эрасту Петровичу пришлось как следует выпить.
(Как в старом анекдоте о том, как два приятеля собираются в гости к подружкам, и один из них говорит другому: «Ты сильно не переживай по поводу внешности подруги, которой тебе предстоит заниматься. Возьмем с собой побольше водки, выпьем, и через каких-то полчаса она покажется тебе красавицей». Приятели приходят к подругам. Тот из них, которого недавно успокаивали, внимательно разглядывает предназначенную ему подругу и непроизвольно, с отчаянием в голосе восклицает: «Нет, я столько не выпью!»)
Отряхнув с покатых плеч обломки засохших ветвей, Эраст Петрович нисколько не смутившись, тут же отыскал в куче хвороста весь свой гардероб и быстренько в него облачился. Во время поисков Петрович, ещё не окончательно забывший о своей недавней пассии, попутно подбрасывал ей попадающиеся ему на глаза отдельные детали по-деревенски нехитрого женского туалета. Пассия, ошарашенно хлопая коровьими глазами, вытряхнула застрявшие в растрепанных волосах сучья и со стыдливостью юной девы принялась напяливать на себя все заботливо выброшенное Петровичем. Впрочем, никто из присутствующих на нее внимание не обращал. Даже прелюбодей Петрович. Все присутствующие думали о предстоящем деле. Пассия предприняла ещё несколько попыток пробудить к себе былой интерес, игриво кинув в Эраста несколько крупных сучьев. Видимо, для того, чтобы договориться о чём-то назавтра. Но, похоже, она окончательно перестала интересовать своего недавнего любовника. Петрович, несмотря на то, что один сучок угодил ему прямо в лоб, даже не посмотрел в ее сторону. Осознав всю глубину овладевшего Петровичем безразличия, называемого в народе апатией, толстомясая куртизанка предприняла грациозное движение в сторону леса. Её обрюзгшая фигура, некоторое время ещё мелькала в зарослях кустарника, тяжело покачивая выменем и вскоре вовсе исчезла из вида. Духовно опустошенный Петрович при этом отрешенно сиживал неподалеку от обрушившегося сооружения. Ведь что такое в народном понимании означает слово «апатия»? Апатия — это отношение к сношению после сношения. Вот поэтому и сиживал апатичный Петрович, покуривая на пеньке дешевую сигарету «Друг» и щурясь заходящему солнышку. В лучах пылающего заката Петрович был очень похож на отдыхающего после тяжелого боя солдата, до конца выполнившего свой сегодняшний долг. При взгляде на главного механника сознание тут же дорисовывало за его спиной как минимум десяток медленно сгорающих вражеских танков. Если бы не стремительно убегающее время, Сергей бы, наверное, еще бы полюбовался героической картиной, но ситуация требовала от него немедленных действий. Он аккуратно подтолкнул к механику очарованного закатом геологического начальника, тот сразу же встрепенулся, стремительно подошел к потомку помощников великих зодчих и, стараясь как можно быстрее привлечь его внимание, с размаху хлопнул его по плечу. Не привыкший к такому обращению Эраст грязно выругался. Начальник ответил тем же. Некоторое время они ещё препирались о чём-то друг с другом, но вскоре административный ресурс начальника возымел на распоясавшегося сладострастца должное действие и, тот, сгорбившись, замолк. Начальник, склонившись к нему, что-то быстро зашептал на ухо, поминутно указывая носом на стоящего в небольшом отдалении старлея. Сергей не стал ждать реакции неразборчивого эротомана и, подойдя к нему, молча протянул списки. Взяв протянутые бумаги, Петрович скосил на них оба глаза, полистал и, вздохнув, вернул уже основательно измятые листы Сергею.
— «Жидкие доллары» — это хорошо, — мечтательно протянул Петрович, затягиваясь уже обжигающим пальцы «хабариком», — но, к сожалению, на этот раз недосягаемо — Вам гораздо проще купить новый «ГАЗон». Он ведь весь там, в Ваших списках. Только кузов отсутствует. Но кузов у Вас, я так понял, есть.
— Купить? У нас ведь не торгово-закупочная организация. Нам либо дают, либо нет. Если и дают, то по каким-то никому не ведомым нормам. Вот и попробуй угадай, когда следующий аппарат пришлют. Этот-то по их нормам еще под списание не подпадает.
— Ну, некоторые детали мы, конечно же, найдем… Хоть сколько-то-нибудь «жидких» надо ведь как-то урвать… Просто так-то Вы, наверное, не нальёте? — глаза Петровича наполнились бездонной просьбой.
— Нет-нет. Это исключено. По мелочам я размениваться не собираюсь. Нужен полный комплект. Кстати, а нет ли у вас какого-нибудь лишнего рабочего «ГАЗончика»? — поддаваясь приступу нахлынувшей на него наглости, неожиданно для себя спросил Сергей. Эта мысль появилась у него уже достаточно давно, ещё когда Петрович безнадежно буравил списки едва оправившимся от апатии взглядом. Но он как-то не решался задать этот вопрос, памятуя о том, что два раза подряд такие удачи, как правило, не приходят.
Видимо, это было исключение из правил. Начальник и самый главный из местных механиков довольно продолжительное время смотрели друг на друга, странным образом перемигиваясь и ежесекундно меняя выражение лица. В этом странном перемигивании и смене гримас участвовали все приложения к их изрядно пооблетевшим от времени головам: глаза, веки глаз, носы с их активными кончиками, уши и мочки ушей, остатки волос, слегка выбритые подбородки и щеки. Всё это разом пришло в движение. Но особенно выразительными были огрубевшие в постоянном начальственном оре и давно посиневшие от чего-то губы. Наверное, за долгие годы совместной работы у этих прохиндеев выработался какой-то особый, понятный только им, мимический язык. Этот язык, наверняка, помогал им выкручиваться из скользких ситуаций во время получения нагоняев в кабинетах более высокого начальства или же в ходе инвентаризационных проверок вышестоящих организаций. Но старлея не интересовали ни особенности этого безмолвного языка, ни детали этого немого разговора — он ждал итога. И итог не замедлил появиться.
— Мы это… Кх-м, — не уверенно начал самый главный из механиков. — Есть у нас один новенький, годовалый всего «ГАЗончик». Как пригнали его, так и стоит он на бетонной площадке. Бурильная установка на нем накрылась. Раз попробовали с него шурф пробурить, да бур обо что-то сломали. Но это полная ерунда. Бур мы сейчас быстренько снимем. А «ГАЗончик» совсем новенький. Даже муха ещё не е…сь на нем.
— Ну ладно, давай заканчивать метание словесов в мировое пространство. Давай по делу, а то, я гляжу тебя опять на интим потянуло. Одно только у тебя на уме. То каких-то страшных баб по шалашам тискаешь, а теперь уже до насекомых добрался, извращенец. Совсем озверел в лесу. Давай, как там у вас е…ов говорится — ближе к телу. Не видишь — старлей торопится. Уже ногами сучит от нетерпения, — вдруг накинулся на Петровича начальник, — давай своей не… ной мухой на базу, снимай бур и заводи машину. А мы со старлеем обсудим некоторые детали.
Блудливого механика словно слизала своим гигантским языком какая-то исполинская корова. От его былой апатии не осталось и следа. Петрович напрямую ломанул в лес, даже не потрудившись поискать тропинки. Созданная им турбулентность сорвала со старлея фуражку. Некоторое время еще был слышен хруст ломаемых на его пути веток, но вскоре все затихло.
— Вот что делает с людьми жажда скорой наживы, — покачал головой Сергей и, подняв «фурлет», двинулся в сторону выползающей на берег тропинки.
— Да, кстати, о наживе. Этот вопрос мы всуе так и не обговорили. Каковы ее объемы? Насколько может быть пополнен золото-валютный запас терпящей бедствие поисковой партии?
— Ровно на одну флягу чистейшего, почти медицинского спирта!
— Скока-скока? — возмущенно протянул, останавливаясь начальник. — Какая-то фляга за почти новую машину?!
— Имейте совесть, фляга — это же почти литр спирта. А литр спирта — это четыре с половиной бутылки водки по Менделееву, — спокойно парировал возмущение окончательно обнаглевший старлей, — вот как раз одна не новая машина и получается. И ничего не поделаешь, такие нынче расценки. Все вопросы к Политбюро ЦК нашей партии. Можете туда обратиться. Там есть отдел по работе с запросами чего-то не понимающих граждан. Обратитесь и Вам там, в этом отделе все подробнейшим образом пояснят. И не таким несознательным объясняли.
— Ну, старлей, ты нас просто режешь без ножа! Это же форменный грабеж средь бела дня! Если кому рассказать — никто не поверит, а если поверит, то будет долго над нами, дураками, смеяться. Чтобы на флягу спирта променять новую грузовую машину повышенной проходимости?!
— Сейчас, видите ли, произошла некая смена ценностей, а Вы сидите в своем лесу, дырки в родной земле сверлите и ничего вокруг не замечаете. Озверели уже тут, похоже, окончательно. Пораскиньте-ка своими отвердевшими мозгами: машин нынче в стране у нас уже очень много, а водки почти нигде нет. Если где и есть, то очень мало. И вина хорошего нет — все элитные виноградники уже давно и с абсолютного, что называется, «сдуру» повырубили. А раз чего-то нет, значит это «что-то» называется дефицитом, а там где появился дефицит, тут же самоорганизуется черный рынок. Ну и как на всяком уважающем себя рынке образуются особого рода цены — рыночными они называются. Вот мы с Вами, например, в мгновенье ока и превратились в махровых дельцов теневой экономики и прямых участников рыночных отношений. А это уже, извините меня за столь грубое слово, капитализмом называется. Да, да. И не морщьте так презрительно нос, пожалуйста. Вы, кстати, между нами, девочками, совершенно случайно не член ли родной нашей партии?
— В данном случае это не имеет никакого значения.
— Позвольте. Как это не имеет? Это же чуждая нашему признанному флагману модель развития общества. У нас же давно воцарился социализм и присущая ему сугубо плановая экономика. Вы что, ею не довольны? Странно, это отбрасывает тень на светлый облик строителя коммунизма. Надо бы сообщить куда следует об изъянах в Вашем моральном облике и творящихся у Вас махинациях. Страна доверила Вам разведывать запасы принадлежащих народу недр. А Вы? Что Вы себе позволяете? К чему призываете?
— ?????!!!!!!!!!!!
— Да успокойтесь, я же шучу сквозь готовые пролиться слезы, — поспешил успокоить мгновенно позеленевшего начальника Серега, осознавший то, что в данном случае он сильно перегнул и без того хрупкую палку, — для меня кого-то сдавать, это значит вступать в полное противоречие со своими принципами, а в данном случае это еще и противоречит моим рыночным интересам. Так что соглашайтесь, пока я не передумал.
— Совсем запутали меня… Ну еще хотя бы четверть фляги…?
— С превеликим бы удовольствием… Да, к сожалению, больше у меня нет. Это-то у сквалыжного зампотеха еле-еле выцарапал. Себе и то только на чекушку удалось отцедить.
— Эх, что с вами, военными, будешь делать…
— Спасибо. И не надо забывать, что я ведь не корысти ради… И мы с Вами всё же патриоты.
— С Вами про такое не забудешь. Ну и где же они? «Жидкие»-то эти?
— Утром стулья, вечером деньги.
— У классиков, по-моему, все было наоборот…
— Может быть. На то они и классики. Все у них вечно шиворот на выворот.
Ведя такой неторопливый в непринужденности своей диалог «акулы теневого рынка» наконец достигли расположения поисковой партии, где их с огромным нетерпением ожидал главный механик. Совсем еще новенький «ГАЗон» с опустевшей сзади рамой уже был заведен и нетерпеливо фыркал, роняя влагу из выхлопной трубы в предвкушении встречи с дальней для него дорогой.
— Застоялся жеребец, — ласково похлопал машину по капоту старлей, — а сыт ли?
— Тридцать литров залили в него, должно хватить. Вам ведь ехать-то, наверное, чуть больше сотни километров?
— Должно хватить, — уклончиво ответил Сергей. — Ну, как говорится, по коням. Давайте документы и вот вам заветная фляга. Заметьте, драгоценное содержимое вместе с казённой тарой вам отдаю. Ничего для вас не жалею. Другой бы жлоб флягу себе оставил. Это ведь государственное имущество. А я вон нет — иду, можно сказать, на тяжкое должностное преступление. И все ради успехов советской геологии. Кстати вы что, нефть тут ищете? Удачи вам и желаю здравствовать! Калужская область должна вскоре обогнать Эмираты, коли такие люди в стране советской есть! Не помню, кто это сказал. Но звучит! Удачи вам!
С этими слегка выспренными словесами Сергей впрыгнул в кабину, бросил документы в «бардачок» и, подав сигнал: «Следуйте за мной», терпеливо дожидавшемуся водителю «КРАЗа», тронулся с места, по воински приветствуя счастливых обладателей фляги. Вернее, приветствуя то место, где только что топтались геологические разведчики. Сами разведчики уже спешили в сторону вагончика начальника, суетливо перебирая ногами и оживлённо жестикулируя.
Часа через два боевая колонна, утроенная относительно своего первоначального состояния, наконец достигла родной воинской части. Родная встретила своих отчаянно-удачливых сынов не очень дружественным образом. Прапорщик-дежурный по КПП сообщил Сергею, что о задержке машины из рейса было доложено Ахтунгу, тот, как всегда, заслышав фамилию Просвиров, пришел в неописуемую ярость. Его праведный гнев тут же пролился вниз, и, в результате мокрый от высочайшего гнева Шахрайчук до сих пор сидит в штабе и ждет доклада о старлеевом прибытии. Тем же самым занимаются Пчелкин (обсыхает, сидя в роте) и Завдрыщенко (обтекает в автопарке). Попросив прапорщика позвонить с докладом о своем победном прибытии помимо дежурного ещё и Пчелкину, Сергей повел свою колонну в автопарк. Нетрудно было предположить, что у ворот парка его будет караулить Завдрющенко. Так оно и произошло. Первое, что увидел старлей, подъехав к воротам, была долговязая тень майора, меряющего своей нервной походкой расстояние от столба до столба. Заметив подъехавшую колонну, тень вначале настороженно замерла, а затем рваными прыжками двинулась к головной машине.
— Это еще что такое, нах?! Откуда это все взялось? Что за машины, нах?
— Это наши боевые машины, товарищ майор. Вот документы на них.
Сергей коротко рассказал майору о своих приключениях и о знаменательных встречах с замечательными советскими людьми. Простыми советскими тружениками.
— Да-а-а? И всё это за две фляги технического спирта, нах?! — продолжал недоумевать майор, осматривая новую технику. — Совсем озверели, нах, скоро всю страну на водку выменяют у дяди Сэма, нах!
— А Вы не верили. И спирт не хотели давать. Дали бы больше, глядишь я Вам еще и «Волгу» пригнал бы. Новую — «ГАЗ-24». Как у Ахтунга. Он бы лопнул от злости, когда увидел бы скучающего Вас, едущего на ней утром на работу. Представляете, заезжаете Вы утром на этой «Волге» на плац, за рулём у Вас Шахрайчук, хлопаете дверью и нехотя козырнув, неторопясь шевствуете мимо Ахтунга в строй. Всё! Инфаркт! Во-от такой рубец!
Читать бесплатно другие книги:
