Повесть о потерянном времени Ненадович Дмитрий

Глава 8. Налоговая полиция или чем это всё закончилось…

Отбор в новую структуру, призванную внести свою существенную лепту в обеспечение экономической безопасности страны был довольно жёсток. Пройдя десяток каких-то внешне тупых, но на самом деле очень хитрых тестов и выдержав добровольно-принудительное испытание на «Полиграфе Полиграфовиче», Сергей уже было впал в состояние ожидания приказа о своём зачислении, когда из службы кадров последовало незамысловатое предложение об организации бесед в неформальной обстановке с членами семьи принимаемого на службу пребывающего в запасе военного. Это было как бы продолжением тестов и испытаний. При этом лучшими условиями, в плане выполнения требований к неформальности, сотрудники службы кадров определили квартиру кандидата. Семья Просвировых к тому времени уже перебралась в отдельную двухкомнатную квартиру на окраине города, предварительно организовав расселение своей развесёлой коммуналки. «Хорошо ещё, что разъехаться успели, — с облегчением подумал тогда Сергей, — а то бы они начали ещё и с коммунальными соседями беседовать. А соседи — они ведь всё всегда знают и до мельчайших подробностей… Одна злющая мать-одиночка со своими журнальными записями чего стоит…». В заранее оговоренный час кадровики не поленились посетить квартиру безработного подполковника запаса и имели длинные, содержательные беседы с женой и детьми потерпевшего. Особенно порадовал кадровиков младший сын разведённой «понарошку» семьи Просвировых, который умудрился незаметно сграбастать в охапку здоровенного потомка камышовых котов по кличке Барсик и, тихонько подкравшись к одному из беседующих, посадить диковатого котяру прямо ему на мощную холку. Надо отметить, что камышовый охотник Барсик гостей никогда не жаловал. Даже когда те не обращали на него никакого внимания, котяра всё равно на всякий случай прятался от них под диваном и, изредка оттуда выглядывая, хищно шипел, и плотоядно сужая зрачки, угрожающе подрагивал торчащими на ушах кисточками. А тут, когда над ним был свершён акт такого неслыханного глумления, котяра окончательно вышел из себя и впился в холку кадровика всеми имеющимися у него когтями. Когти камышовый потомок имел длинные и острые. Кадровик непроизвольно ойкнул и, выпучив глаза, затаил дыхание. «А это Балсик, — пролепетало юное цирковое дарование, пытаясь оторвать котяру от мощной холки ответственного работника, — Вы с ним тозэ поговолите. Папа казав, сто плидут дяденьки и будут со всеми лазговаливать. Он — тозе все». Подоспевшая на помогу страдальцу жена кандидата в налоговые полицейские быстро справилась с впавшим от азарта в ступор котом, но на дорогом пиджаке кадровика образовались хорошо видимые затяжки. «Хороший мальчик!» — голосом Андрея Миронова из фильма «Брилиантовая рука» произнёс кадровик, но с котом беседовать почему-то отказался. Отказался он и от предложенной помощи в восстановлении внешнего вида существенной детали своего франтоватого наряда. Видимо, опасаясь за сохранность остальных деталей своего гардероба, кадровики почти в один голос тут же поинтересовались, с тревогой оглядывая углы маломерной квартиры, не держат ли хозяева ещё какой-нибудь животины, что-нибудь вроде маленького, только входившего в моду, бультерьерчика. И даже получив отрицательный ответ на этот провокационный вопрос, кадровики очень скоро куда-то засобирались и со словами: «Нам ещё на работу надо успеть и написать «Отчёт о проведённой беседе», быстро покинули пределы исследованной квартиры. На этом происки кадровиков не ограничились. Видимо, в отместку за подпорченный пиджак, который они наверняка приложили в качестве вещдока к своему «Отчёту о проведённой беседе», они потребовали от Сергея организовать им беседу с бывшим своим начальником из академии. Сергею на удивление быстро удалось это сделать, и любопытные кадровики вскоре уже беседовали с полковником Рылеевым, который уже приблизительно час пребывал в мертвецки пьяном состоянии. Сергей сразу это понял, глядя, как полковник тонким длинным языком по-змеиному быстро пробегал по пересохшим губам. Об этой характерной особенности его поведения в состоянии крайнего утомления алкоголем знала вся кафедра, но, к счастью, не знали кадровики. Надо отдать должное полковнику в том, что, находясь в сильно уязвлённом «зелёным змием» состоянии, он никогда никуда не падал и мог даже на несколько минут сконцентрироваться до такой степени, чтобы ответить на заданный вопрос не только что-нибудь более или менее членораздельное, но ещё и приблизительно по существу. В тему, то есть. Оценив обстановку, Сергей, запуская кадровиков в кабинет Рылеева, попросил кадровиков об одном одолжении:

— Только попрошу вас, по возможности коротко. У полковника очень мало времени: через пять минут начинается заседание кафедры.

— А нам больше и не надо, — хмуро ответил кадровик, подвергшийся накануне непреднамеренному нападению со стороны хищного кота Барсика, и пронырнул в кабинет. Второй из безмерно любопытствующих тут же решительно проследовал за ним.

О чём они спрашивали полковника Сергею из-за двери не было слышно, однако голос Рылеева в одно из мгновений он услышал довольно явственно: «Да всё нормально, мужики… Вы не переживайте… Это мы тут переживаем: лучшие кадры вам отдаём!» Ещё через минуту «мужики» уже выходили из дверей в каком-то возбуждённом состоянии, а тот из них, который не так давно подвергся вероломному нападению кота, зачем-то обернулся в дверях и произнёс, по всему было видно, что стандартную, хорошо отработанную за годы службы фразу: «Нет-нет, извините, товарищ полковник, мы на работе, как-нибудь в следующий раз…». После чего «мужики» вприпрыжку проследовали на выход, видимо, торопясь на свои рабочие места для написания очередного отчёта о проведённой беседе. Сергей, приоткрыв дверь, заглянул в недра полковничьего кабинета. Достойно выполнив свои представительские функции, Рылеев спал мертвецким сном, упав багровой мордой своего искажённого алкоголем лица на зелёную бархатную крышку стола. «Да-а-а, ломаются люди, как сухие щепки. И какие ведь люди… Новомодные социологи называют это не иначе как противоречием статусов. В чём же состоит это противоречивое несоответствие? Социологам, оказывается, это давно понятно: с одной стороны — большие звёзды на погонах и докторские степени в дипломах, а с другой — безденежье и невостребованность…», — грустно подумал Сергей и, аккуратно прикрыв дверь, заторопился на оставленные без контроля автостоянки: надо было срочно нарубить очередную партию капиталистического «бабла», чтобы было что есть. Есть, как говорится, для того чтобы жить, но не жить, чтобы есть.

Вскоре состоялся приказ о зачислении подполковника в ряды налоговой полиции и, дабы укрепить его решимость вступить на путь борьбы с экономическими преступлениями, новоиспечённого полицейского тут же привели к новой присяге. По недомыслию ретивых кадровиков присягу вскоре показали по питерскому телевидению, и пока подполковник мужественным голосом обещал Родине всячески способствовать обеспечению её экономической безопасности, его новый начальник тихо матерился перед телевизором: «Идиоты! Они, наверное, думают, что телевизор смотрят только добросовестные налогоплательщики! Как я его теперь на задание отправлю…? Как он теперь, к примеру, придёт для внедрения или разведки в офис ОАО «Рога и копыта» под видом кандидата на открытую вакансию? Ну, чтобы, например, посмотреть в какой комнате находится бухгалтерия и где прячется главный бухгалтер… Чтобы при неожиданном вторжении уже не тратить на это время… Как же теперь это сделать? Его ведь теперь любая уборщица спросить может: «А Вас что, из налоговой полиции уже выгнали что ли? За что же енто такое? Мы же Вас только вчера ещё по телевизеру видели…». Ну, бестолковые кадровики…, ну-у-у мать вашу…».

Несмотря на допущенный казус, Сергей начал свою новую службу в самом засекреченном подразделении федеральной службы налоговой полиции — оперативно-технической и поисковой службе. Это подразделение выполняло разведывательные функции вновь созданного ведомства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Основной особенностью оперативно-технической и поисковой службы являлось то, что если в других правоохранительных ведомствах подразделения занимающиеся наружным наблюдением (попросту говоря — слежкой) и оперативно-техническими мероприятиями («прослушка», негласная акустическая запись, негласное видеодокументирование и т. д.) представляли из себя самостоятельные подразделения, то здесь всё было, что называется, «в одном флаконе». Поэтому Сергей, проходя стажировку, довольно скоро приобрёл азы навыков скрытного сопровождения «объектов» на автомобиле (у налоговой полиции практически не было «объектов», гуляющих пешком). Уже через месяц он научился грамотно выдерживать «прослойку» между своим «русским Мерседесом» («Жигулями» седьмой модели, оборудованным специальным роторным движком, по мощности не уступающим крутым немецким автомобилям представительского класса) и навороченным автомобилем «объекта», таким образом, чтобы тот ни в коем случае не догадался о том, что его так сильно уважают в налоговой полиции, что не ленятся всюду сопровождать. Если же «объект» оказывался чересчур наблюдательным и поэтому мнительным (что обычно выражалось в его судорожных попытках беспорядочного маневрирования по избитому питерскому асфальту и в душераздирающих визгах покрышек навороченного автомобиля при вхождении в первый подвернувшийся поворот), требовалось немного приотстать и тут же поменять номер отечественного автомобиля (это можно было сделать не покидая салона автомобиля поворотом специального барабана на котором крепилось до четырёх табличек с различными автомобильными номерами), а также быстренько пришпандорить к поверхности кузова специальные наклейки, имитирующие вошедшую в моду аэрографию. Это всегда приводило в дикий восторг сотрудников ГИБДД. Cамые малообразованные представители этой службы правопорядка всегда стремились изловить «оборотней» на дорогах, а когда те второпях тыкали им в нос специальные талоны-«непроверяйки», наследники некогда славного «ГАИ» часто тупо таращились на предъявленные документы и задавали сакраментальный вопрос: «Ну и фигли? А чё вы правила нарушаете да ещё и номера на ходу меняете? Вы кто? Бандосы?» С целью предотвращения подобных инцидентов под капотами машин оперативных служб начали устанавливать специальные фары— «отмашки», которые были призваны предупреждать общепризнанных любителей наживы на дорогах о том, что в данном случае им ничего не обломится и не надо мешать оперативно-розыскной деятельности. Но некоторые особо тупые из числа самых малообразованных представителей ГИБДД всё равно стремились задержать раздражённо мигающие машины и задать их нетерпеливым водителям какой-нибудь дурацкий вопрос, например: «А чего это вы всё время подмигиваете? Вы чё, ориентацию поменяли?» По этому поводу оперативные сотрудники, если у них было время, всё время рассказывали ГИБДДешникам полюбившийся анекдот. Согласно содержанию анекдота приезжает в ГИБДД лесбиянка и просит сотрудников этого строгого ведомства установить на её новую машину розовые номера, на что те хмурят злобные густые брови и заявляют: «Установка розовых номеров федеральным законам не предусмотрена!» «Ага, — обиженно восклицает лесбиянка, — значит, всяким педерастам голубые номера ставить можно, а нам, лесбиянкам, розовые ставить нельзя?! И где же тогда наша хвалёная суверенная демократия?!»

Несмотря на все трудности службы, надо отметить, что сотрудники отдела наружного наблюдения очень любили своих «объектов» и ласково называли их бомжами. «А как иначе? — удивлялись они, когда у них кто-то из непосвящённых начинал допытываться о причине столь странного, на первый взгляд, названия этих далеко не бедных людей, — они ведь, канальи, сегодня ночуют в своей городской двухуровневой квартире с двумя туалетами на каждом этаже, а завтра — в трёхэтажном загородном доме. Послезавтра же эти уроды садятся на самолёт и летят на свою виллу на черноморском побережье… (заграничная недвижимость не была тогда столь популярной, нежели сегодня). Вот, мы о чём и говорим, что это люди без определённого места жительства… Бомжи, то есть, по-нашенски».

Сотрудники оперативно-технического отдела быстро научили Сергея азам правильной установки всевозможного вида «жучков» в различные детали интерьера офисов фирм, благо, он не отличался особым разнообразием, вести негласную видеосъёмку, нарочито небрежно держа тяжеленный кейс с аппаратурой таким образом, чтобы камеры и микрофоны были всегда направлены на пресловутые «объекты». И ещё много-много чему научили бывшего военного бывшие агенты некогда всесильного КГБ (а именно они составляли костяк налоговой полиции).

Но кое-чему всё же учить не стали. Например «медвежьему» искусству. В состав службы входило подразделение настоящих «медвежатников», которые взламывали всё подряд. Ну, конечно, не всё что ни попадя, а только то, что было указано в задании. А в заданиях указывались и различной сложности дверные замки, и хитроумные замки навороченных сейфов, набитых тайнами о налоговых преступлениях. В те периоды, когда оперативных заданий не поступало, «медвежатники» занимались откровенной халтурой. В такие дни они разъезжали по родственным структурам и ломали сейфы, забитые секретной макулатурой, ключи от которых были успешно «посеяны» где-либо незадачливыми сотрудниками так называемых силовых ведомств. Награда за подобного рода деяния была очень разнообразной: от бутылки портвейна до дорогущего «вискаря». Поэтому настроение у «медвежатников» всегда было приподнятое. Признанным гуру этого славного подразделения считался знаменитый Фёдорыч, который обладал такой древней внешностью, что многие искренне верили в легенды о том, что старик ломал сейфы и замки ещё будучи агентом сыскной полиции при императорской фамилии. Одним из основных старческих чудачеств Фёдорыча было то, что он всегда таскал свой набитый хитроумным инструментом здоровенный портфель с собой. Как то раз Федорыч, утомлённый рабочим днём и изрядно измученный своим преклонным возрастом, невзначай уснул в электричке и проснулся в тихом ужасе лишь тогда, когда перестал чувствовать отвердевшей в старости коленкой привычную упругость портфельчика. Открыв глаза, он сразу успокоился. Его утомлённому взгляду предстала картина, живописующая худосочного гражданина, пытавшегося утянуть ворованную поклажу к дверям скоростного пригородного поезда. Гражданин обливался потом и при этом натужно-вонюче пукал на весь вагон, чем неприятно смущал путешествующих граждан. Но, несмотря на все усилия бесчинствующего гражданина, портфельчик никак не желал двигаться к наружной двери и устойчиво заякорился где-то посреди вагона. «Куда же ты, милый?» — зевнув, ласковым спросонья голосом вопросил воришку Фёдорыч. После этого безобидного вопроса жаждущего наживы гражданина никто уже и нигде не видел. Это было очень досадным фактом главным образом потому, что никто даже не успел запомнить его никчемной наружности. Всё это привело к тому, что алчный до чужого имущества гражданин остался безнаказанным. А как накажешь, если никто его не запомнил? А раз никто не запомнил, значит и фоторобот этого бесчинствующего в общественном транспорте субъекта у милиции до сих пор отсутствует… Словом, чуть было очередной «висяк» не образовался. Но Фёдорыч никаких заявлений в милицию писать не стал. Зачем портить милицейскую статистику? Родные и дорогостоящие инструменты и в этот раз остались целы.

В общем, не стал Сергей «медвежатником». Не стали учить Сергея и «хакерству». Было и такое подразделение в налоговой полиции. Полицейские «хакеры» регулярно взламывали базы данных коммерческих структур, ставших объектами оперативной заинтересованности по причине злостной неуплаты в казну налогов. С теми же фирмами, которые не поскупились на защиту своих компьютерных сетей, поступали очень просто. В таких случаях на помощь приглашалась служба физической защиты, являющаяся «спецназом» налоговой полиции. В полиции сотрудников этой быстрой и решительной на расправу службы ласково называли «физиками». Правда, называли только, что называется, «за глаза». Потому как сотрудники почему-то такому названию были, мягко говоря, не рады. А лишний раз раздражать их никому не хотелось… А потому как были они… ну точно не «лириками». Сотрудники этой строгой службы имели, как правило, голову 66-го размера и в один миг договаривались с частными охранными организациями коммерческих предприятий на предмет беспрепятственного прохода «хакеров» на территорию недобросовестных налогоплательщиков. Бывало, что сотрудники какого-нибудь особо борзого ЧОПа пытались что-либо возразить этим предельно вежливым людям с большой головой, но, больно упершись носами в холодные плиты бетонного пола, как правило, тут же откисали душой и быстренько давали «добро». Получив «добро» на проход, «хакеры»-полицейские быстро, но без суеты забегали в офисы и страшными голосами истошно кричали: «Всем сидеть! Руки с клавиатуры! Всем бояться! Налоговая полиция!» И когда оторопевшие от нахлынувшего на них страха сотрудники начинали тихо сползать на помокревший под ними пол, полицейские принимались деловито изымать жёсткие диски из их продвинутых компьютеров. Как правило, на этих дисках хранилась прелюбопытнейшая информация, открывающая многие тайны ведения двойной бухгалтерии.

Но самым большим оперативно-техническим подразделением был отдел прослушивания телефонных переговоров (ПТП). Из-за этой аббревиатуры подразделение часто называли «отделом Потапа». В отделе «у Потапа» служили исключительно особи женского пола с исковерканными неудачами в замужестве судьбами. Бывали, конечно же, исключения, но очень редко. И непонятно было, что здесь первично, а что вторично. То ли судьбы их ломались из-за нудной, дурно влияющей на характер работы, состоящей из ежедневного прослушивания и тщательного стенографирования телефонных переговоров (часто принимающих интимную, а иногда и просто порнографическую направленность), которые вели недобросовестные налогоплательщики со своими и чужими жёнами, а так же с многочисленными любовницами и даже любовниками. То ли, наоборот, на такую работу набирали исключительно жадных до чужих интимных тайн стерв, у которых семейного счастья не могло образоваться по определению (ну разве что в порядке исключения: есть ведь в мужском сообществе особая прослойка извращенцев, так называемых, мазохистов или же, иначе, орлов-стервятников, получающих различного вида удовольствия исключительно от разнообразного общения с законченными стервами). Сергей вообще не понимал, с какой стати ПТП относится к разряду оперативно-технических мероприятий: нет ни преследований, ни опасных проникновений в охраняемые помещения, словом, ни риска, ни скрытности… Все мероприятия проводились на тщательно охраняемой территории во вполне комфортных условиях и, большей частью, совершенно официально: с разрешения суда или прокурора… Конечно, ставшие известными сведения нельзя было разглашать, но подписку о неразглашении давали и уборщицы при устройстве на работу на режимные объекты. Однако уборщицам никто не присваивал специальных офицерских званий и не производил льготного исчисления трудового стажа (год — за полтора, например). А «Потаповским» стервочкам всё это было доступно, и они очень этим гордились. Любили стервочки по праздникам облачаться в форму и пускать пьяные пузыри в вымазанные помадой бокалы с шампанским, вспоминая подробности какого-нибудь недавнего «секса по телефону». Вместе с тем, по прослушиваемым каналам иногда проскакивала и полезная оперативная информация. Но такое случалось довольно редко. Серьёзные нарушители налогового законодательства давно уже избавились от опасной привычки обсуждать серьёзные вопросы по телефону. «Серьёзные» устраивали переговоры большей частью на глухих лесных опушках, естественную красоту которых часто нарушали брошенные в траву кейсы, начинённые различной аппаратурой. Аппаратура отчаянно «лучила», подавляя в радиусе пятидесяти метров все радиоэлектронные устройства по всему спектру используемых человечеством частот. Эти меры часто позволяли «серьёзным» избежать утечки преступной информации, поэтому очень многие из них в скором последствии стали олигархами и принялись воровать у государства на вполне законных основаниях: оффшоры, госкорпорации, госзаказы и т. д. Несправедливость сложившейся ситуации усугублялась ещё и тем, что олигархами стали лишь не многие из «серьёзных», а импотентами стали почти все. А куда им было деваться? Излучение — вещь опасная и до конца не изученная, а поэтому особую популярность вскоре приобрели такие продукты как «Виагра», «Вука-Вука» и прочая укрепляющая потенцию олигархов хрень. И чтобы им, олигархам, не было обидно, всю эту «хрень» тут же запустили в широкую продажу… Чтобы они, олигархи то есть, думали, что импотенция — это такая общенародная проблема… А народ сдуру стал подражать олигархам и всю эту «хрень» принялся раскупать. Надеялся народ как-то в тайне даже от самого себя, что вот стоит закупить эту хрень, и можно готовиться к вступлению в олигархи. Но, к чести народа, внутрь он эту гадость не употреблял. Народу это было совершенно ни к чему. Народ толок всю эту хрень в ступках, добавлял туда воду и выливал на грядки уместившихся на шести сотках народных «фазенд». И надо сказать, эффект был потрясающим: огурцы и помидоры вырастали до невиданных ранее размеров. Вот только с эстетикой было не всё ладно… Дело в том, что и огурцы и помидоры приобретали форму фаллоса в режиме крайне напряжённой эрекции… Ну ладно там, огурцы… Они, во-первых, зелёные, а во-вторых, они всегда чем-то этот орган напоминали… С помидорами же гораздо сложнее: больно уж нетрадиционной для них была эта форма, а тут ещё этот почти телесный цвет… Особенно в поздний период созревания… Очень уж всё это выглядело интимно и, вместе с тем, вызывающе. Такой овощ неудобно было теперь даже кусать, не говоря уже о том, что очень жалко было его резать. Но приходилось… А как иначе? Кушать-то хочется… Бывает и хуже. За всё в этой жизни приходится платить… И платить порой серьёзными вещами: деньгами, здоровьем и т. д… А тут, подумаешь… Какая-то эстетика…

Лишь изредка удавалось «стервочкам» записать что-то в оперативном смысле ценное. Главным образом, это были переговоры изрядно выпивших субъектов, заигравшихся в олигархов. Эти подгулявшие купчики любили пощеголять друг перед другом внезапно зародившейся в каждом из них «крутостью» и, широко растопырив в понтах пальцы, манерно растягивая слова, вещать в последнюю модель сотового аппарата что-нибудь наподобие: «Не парься, братело, я по безналу давно не работаю. Это мне не вкусно. Налоговая обдирает. Подваливай завтра ко мне в офис к одинадцати на Большую Пушкарскую, дом 3 с товаром. Я думаю, до чего-нибудь добазаримся… На хрена нам эти налоги? И так на Канары уже вторую неделю не могу откинуться… Ну чё, ништяк, братело? Замётано!»

Ну а утром этих болтунов с поличным накрывают опера и вытряхивают из проходимцев полную сумму неуплаченных в казну налогов. Это называется «деятельное раскаяние». То есть, предполагалось, что застигнутые на месте свершения незаконной сделки «крутые пацаны» тут же слёзно-слюняво раскаялись в содеянном, но тут же взяли себя в руки и деятельно исправили свою ошибку, отсчитав «операм» требуемую сумму. Если бы они этого не сделали, на пацанов сразу же было бы заведено уголовное дело и вопрос взыскания утаённых налогов решался бы через суд. Но такое бывало довольно редко. Пацаны, за редким исключением, были по сути своей очень правильными (хотя и понтово-болтливыми) и очень быстро, а самое главное — глубоко раскаивались и с ходу платили «операм» неплохие бабки. Но брали эти бабки далеко не все опера. Очень многие из «оперов» принуждали пацанов официально вносить деньги на определенные законными актами банковские счета. Но были и такие, которые искусов не выдерживали и принимали всё деятельное раскаяние, что называется, на себя. Таких, как правило, быстро вычисляли и долго они в налоговой полиции не задерживались. Нет-нет, этих зарвавшихся мытарей не сажали в тюрьму и даже не наказывали в дисциплинарном порядке, так как факты их стяжательства порой были просто недоказуемы. Таким деятелям просто предлагалось написать рапорт об увольнении по собственному желанию. И, как правило, корыстолюбцы быстро соглашались, так как понимали, что в случае отказа к контролю их деятельности будет привлечена служба собственной безопасности, которая будет ходить за ними по пятам и украсть уже вряд ли что удастся. «А если ничего не красть, то зачем же тогда служить? Зарплата-то ведь у нас уж больно смешная…», — искренне недоумевали они в кулуарных беседах. А то ещё эта гнусная служба «по борьбе с личным составом» возьмёт да и раскопает какие-нибудь факты прошлого мздоимства лиходеев. Воспоминания о подобных отягощающих карманы фактах, видимо, не входило в планы падших мытарей, и они быстренько ретировались из органов.

Но пока эти «оборотни в погонах» не были схвачены за известное всем гражданам страны место, называемое в народе звучно-сочным словом «жопа», вели они себя как настоящие «парни-мажоры». Впервые Сергей познакомился с этими лихими парнями в ведомственном пансионате налоговой полиции, располагающемся на берегу Ладожского озера. Взяв путёвку на выходные дни после череды бессонных недель работы по одному из сложных дел, ставших впоследствии ещё и громким, он отправился вместе с женой на своей старенькой «копейке» в окружающие Питер болотистые леса. Доехав и припарковав измученный жизнью и дальней дорогой автомобиль на стоянке, Сергей сильно удивился окружающему его обилию новеньких «меринов» и «бумеров». Среди этих творений лидеров мирового автомобилестроения его свежеокрашенная «ласточка» выглядела как изрядно потрёпанный и подраненный в бою птенец доисторического птеродактиля, неизвестно откуда залетевший на павлинью ферму.

— Вы что это, начали сюда «бомжей» на постой пускать? — спросил Сергей знакомого ему «физика», охранявшего стоянку, кивнув на продвинутый автопарк.

— Да нет, это все наши. Оперативная служба на отдых приехала…, — зевнул разморенный кислородом лесного воздуха «физик», — им ведь положено на таких машинах ездить… Как же иначе в «бомжовскую» среду внедряться?

— Эти, похоже, основательно внедрились. Машины-то явно не оперативные. Из оперативных только пару «фольксов» в этом году закупили, — высказал свои крамольные мысли вслух Сергей и побрел вслед за женой по лесной тропинке к стоящему среди деревьев новенькому бараку. Не прошли они и половину пути, как из барака высыпали гурьбой на улицу какие-то возбуждённые молодые люди в новомодных для того времени малиновых и зелёных блестящих пиджаках. Лесная тишь была мгновенно попрана возмущенными голосами владельцев этих понтовых пиджаков. Из-за значительной удалённости до неспешно ковыляющих по тропинке супругов доносились лишь обрывки фраз: «Отстой! Хрен с этой Ладогой! Купаться… Канары… Нет условий! Домой! Питер!» Размахивающая руками гурьба постепенно преобразовалась в толпу. Толпа двинулась к автомобильной стоянке прямо через лес, и вскоре колонна «меринов» и «бэх», глухо урча экологичными двигателями, уже пылила по лесной дороге в надежде скорой встречи с асфальтовым шоссе.

— Слушай, неужели ты с этими людьми служишь в одном управлении? Я, если бы была не в теме, подумала бы, что это какой-нибудь саммит управляющих коммерческих банков города Питера…, — с удивлением спросила Сергея наблюдавшая всю эту картину жена.

— Ну, знаешь ли… В общем, всё это для маскировки. У них ведь сугубо оперативная работа. Ребята попросту сильно вжились в образ «бомжей»…

— В чей образ, говоришь, они вжились? — снова спросила ничего не понявшая жена.

— «Бом…». Тьфу… Ну этих… Как их… Ну в общем, в образ крупных и злостных налогонеплательщиков.

Очень редко, но всё же наблюдались злоупотребления и в оперативно-технических службах. Особенно это касалось «Потапа». Некоторые из корыстолюбивых начальников «Потаповских» подразделений грешили тем, что по денежной просьбе (предоплата по преступному договору на оказание услуг ФСНП недобросовестным коммерсантам) знакомых коммерсантов «ставили на прослушку» телефоны их конкурентов. По истечении какого-то времени корыстолюбцы обменивали задокументированные переговоры, а иногда ещё и сведения о перемещении лиц, являющихся конкурентами по бизнесу своих «знакомых друзей», на дополнительные денежные знаки (окончательная оплата по преступному договору ФСНП на оказание услуг недобросовестным коммерсантам). Выявить подобных махинаторов было очень сложно. Подразделения «Потапа» располагались на изолированной от остальных помещений территории, доступ на которую был строго ограничен. Но время от времени прослушиваемые коммерсанты, так же имеющие поддержку в правоохранительных органах, обращались с официальными жалобами в ФСБ или же поднимали скандал в прессе. Вслед за этим прокатывались мощные волны очистительных проверок, выбрасывая на грязный берег сморщенных и дрожащих от страха мздоимцев. Этих «жертв кораблекрушения», как правило, тоже никуда не сажали. Им чаще всего тоже предлагали написать заявления. Но бывали и исключения. Всё зависело от высоты связей обиженных бизнесменов в правоохранительных органах. И если эти связи проникали очень уж высоко вверх, то опальных руководителей «Потапа» могли тут же обвинить во всех смертных грехах, в том числе, в измене Родине, и препроводить «отщепенцев» для отсидки в известное сооружение, находящееся в столичном Лефортово.

Но всё ж таки это были отдельные случаи, составляющие исключения из общего правила. Налоговая полиция была молодой, незабюрокраченной, жизненной и дееспособной организацией. Это часто вызывало нездоровую зависть у сотрудников других спецслужб. Но не только это… Налоговая полиция, не в пример МВД и даже в некоторых аспектах ФСБ, была хорошо оснащена в оперативном и бытовом отношениях: современные автомобили, спецтехника и компьютеры, евроремонт помещений и т. д. Всё это, правда, никак не сказывалось на уровне благосостояния сотрудников ФСНП: оклады налоговых полицейских были чуть выше, чем у милиции, но гораздо ниже, чем у сотрудников ФСБ (что не мешало сотрудникам этого ныне сильно привилегированного ведомства завидовать полицейским по поводу того, что при расчете длительности ежегодного отпуска субботний день в налоговой полиции официально считался рабочим). Однако эта нездоровая зависть ни в коей мере не мешала проведению совместных операций налоговой полиции с МВД и ФСБ. Это была, скорее всего, зависть бытового уровня: Сергей всегда со смехом вспоминал гаишника, который остановил его «копейку» для проверки документов и в полном изумлении хлопал глазами, глядя то на подполковника, то на «копейку», и в диком трансе повторял как бы про себя: «Налоговая полиция… Подполковник… Ё-моё… На «копейке»…???!!! Не верю!!!»

Официально действенность функционирования налоговой полиции подтверждалась тем фактом, что собираемость налогов в казну увеличилась в разы ещё в первые месяцы её существования. Далее всё стабилизировалось: за первые два месяца наступившего года полиция оправдывала затраты на своё существование, а последующие десять месяцев приносило в казну «чистую прибыль». Неофициально действенность функционирования налоговой полиции подтверждалась тем фактом, что вороватые руководители вполне официально зарегистрированных фирм, пафосно обозначающие своевременное перечисление требуемых законом налогов, а на самом деле тщательно скрывающих реальную налогооблагаемую базу, иногда вдруг резко заболевали диареей только при одном упоминании о налоговой полиции. И болели этой болезнью иногда месяцами, периодически узнавая результаты проверок, проведенных в фирмах-конкурентах или же в фирмах-контрагентах. Очень многие из руководителей не могли долго выдерживать всех форм проявления этой неприятной болезни и в спешном порядке выводили свои предприятия из тени. И тогда болезнь хоть и медленно, но всё же отступала. Первое время это радовало освободившихся от скверны обмана государства и в одночасье ставших «белыми и пушистыми» руководителей, но когда вдруг выяснялось, что не хватает «баблосов» на понравившуюся виллу в солнечной Испании, подлые мыслишки всплывали вновь. В мыслишках тут же рисовались продвинутые схемы ухода от уплаты налогов через дыры в законодательстве. Но тут неожиданно вновь поступала спасительная, сильно отдающая негативом информация о том, что налоговая полиция, осознав брешь в законодательстве, принялась трясти изобретателя очередной схемы «брателлу Семёнчика» с утроенной силой. И трясла до тех пор, пока депутаты не внесли соответствующие поправки. А после завершения этого законотворческого акта «брателлу» тут же взяли и тупо так посадили. Семёнчик типа: «Ой-ей-ей, готов к деятельному раскаянию…». А ему в ответ сурово: «Вы что, не слышали недавнюю речь президента? А президент как раз сказал о том, что надо всегда соблюдать закон, а не только тогда, когда за хитрую жопу схватят… Да-да, прямо так с экранов телевизоров на всю страну и сказал. Он для таких как Вы слов не выбирает. Поэтому, подобные Вам либо до сих пор жуют сопли, либо валяются «замоченные» по сортирам». Высказали Семёнчику, как говорится, всё прямо в лоб, без всяческих обиняков то есть и упрятали этого гада в тюрьму на пять лет. А бизнес — он ведь не будет его, Семёнчика, пять лет ждать. Он, бизнес этот, и так уже почти развалился, пока Семёнчика как грушу трясли… И такая негативная информация очень быстро распространялась по российскому бизнес-сообществу. И охлаждала она многие пылкие в корысти своей головы. И забывали головы эти про виллы в Испании. Ненадолго, но забывали. А для того, чтобы подольше не вспоминали бизнесмены про заграничную недвижимость, приходилось налоговой полиции периодически идти на крайние меры и попугивать Семёнчиков и ему подобных банальной отечественной зоной.

Таковы были тяжкие будни налоговой полиции. У всех полицейских по разному протекали они. И в разных местах. У одних служба была связана преимущественно с добыванием информации посредством ежедневного таскания по саунам, барам, казино и фешенебельным кабакам и последующим лечением от алкоголизма, у других же служба протекала в скучных офисах различных ОАО, ООО, ЗАО и коммерческих банков и состояла в раскрытии преступных коммерческих тайн, а у третьих она сводилась к подглядыванию, подслушиванию, негласным видеосъёмкам, лихим автомобильным гонкам и силовым входам в здания злостных налогонеплательщиков. Всё это нередко приводило к злобным угрозам, а то и прямым посягательствам на жизнь и здоровье полицейских, автомобильным авариям и свисту пуль над головой.

В общем, не за страх, а за совесть служила стране налоговая полиция. И это очень не нравилось теневой экономике. Особенно это не нравилось руководителям теневой экономики, по совместительству работавшим в стране олигархами. У многих из этих разнорабочих капитализма был вполне легальный бизнес, в рамках которого они рассчитывались с государством полностью. Ну, то есть, в соответствии с действующим в стране налоговым законодательством. Этот легальный бизнес касался, как правило, добычи природных ископаемых, их транспортировкой и переработкой. Олигархи всегда гордились этой стороной своей деятельности, усердно афишировали её прозрачность пред ясными очами налоговой инспекции и добросовестно участвовали в торгах на различных международных биржах. Но этот безусловно прибыльный бизнес не позволял им записаться в настоящие олигархи. Не позволял попасть, например, в первую двадцатку самых успешных людей планеты по версии журнала «Форбс». Поэтому будущие олигархи были просто вынуждены организовывать различные непрофильные предприятия и уводить их в тень. Всё бы хорошо, но вот налоговая полиция… И тогда решили эти воротилы «царства теней» пожаловаться на полицию президенту. Тут и момент удачный подвернулся: приближались президентские выборы. Действующий президент очень хотел порулить страной ещё, но денег на выборы у него почему-то не хватало. Странно… Не пьёт вроде… А денег нет. Ну, впрочем, это его личное президентское дело. Может, не успел ещё за первый год президенства накопить. А тут из «царства теней», как чёрти из табакерки, появляются вдруг олигархи и цедят сквозь зубы: «Бабло на выборы? Говно вопрос, только уберите эту ретивую налоговую полицию. Взяточники они там все, понимаете ли… Замучили своими наездами, в натуре… От них нам только упущенная выгода…». И несгибаемый президент великой державы, по обыкновению мужественно хмуря брови, тут же подписал некий внешне безобидный такой указец. Указец этот гласил о некотором незначительном реформировании отдельных органов государственной власти. В результате «некоторого незначительного реформирования» из государственной власти были исключены такие её «отдельные», но могучие органы как Федеральное агентство правительственной связи (ФАПСИ) и Федеральная служба налоговой полиции. При этом ФАПСИ почти не пострадало, потому как вошло на правах управления в Федеральную службу охраны, а вот налоговой полиции не стало вообще! Её функции якобы передали МВД. А сотрудников никуда не передали. Пятьдесят тысяч сотрудников с прилепившимися к ним семьями были в одночасье лишены средств к существованию. Как в сердцах сказал на последней коллегии ФСНП один из заслуженных генералов разогнанного ведомства: «Нас просто взяли, как нашкодивших котов за шкирку, и выкинули на помойку. А этот маленький и бледный лицемер озабоченно хмурит брови и выражает устную обеспокоенность судьбой уволенных сотрудников». Нет, справедливости ради надо отметить, что бывшим сотрудникам налоговой полиции начали предлагать поступить на службу в некую, только начинающую формироваться Федеральную службу по контролю за оборотом наркотиков, которая сейчас ФСКНом называется. Эта служба, которая ни с кем не борется и никаких незаконностей не пресекает. Очень безобидная такая служба. Об этом можно даже догадаться, внимательно прочитав ее полное название. Нет там, в названии этом, таких зловеще-жутких слов, как «незаконность» и «борьба». Но все участники наркотрафика ее почему-то вначале испугались. Совершенно необоснованно, надо сказать, испугались. Потому как создана была эта служба наладить-таки в стране учет и контроль. Весь цикл зарождения и прохождения наркотрафика стремилась она учесть и проконтролировать: от созревания травки на полях до доставки её до конкретного потребителя. Сколько и где выращивается, в какую сеть розничной торговли и почем она поступает, как доходит до конкретного потребителя и каковы оптовые цены. Не нарушаются ли при этом права производителей и потребителей? Нет ли в этой отрасли монополизма? В общем, всем интересуется ФСКН. Появляются, например, наркополицейские на бывшем колхозном поле и видят, что новоявленные фермеры убирают на нем урожай конопли. Не пройдут никогда мимо. Обязательно остановятся и поинтересуются: «Какая площадь была засеяна? Сколько центнеров уже собрано с гектара? Какие виды на следующий урожай?» Выслушают все ответы на вопросы. Все аккуратно и подробно запишут и поблагодарят. Напоследок поинтересуются фамилиями и прочими паспортными данными фермеров и перемещаются в следующую точку контроля. Если следующей точкой контроля являются, например, склады наркодиллеров, то наркополицейские обязательно на этот склад зайдут и таким же образом поинтересуются, зададут наркодиллерам свои безобидные вопросы: «Откуда и сколько товара поступило? Кто следующий получатель груза?» Ну и так далее. И вновь все подробно помечают в блокнотиках и записывают паспортные данные дилеров. А записанные данные заносятся в служебную базу данных. И все. Основная работа закончена. Проблема теперь состоит в том, что базу эту надо периодически обновлять. Поддерживать ее, так сказать, в актуальном состоянии. И так весь наркооборот оказывается под тотальнейшим контролем ФСКН! И никто при этом никем не обижен. Обидами-то ведь у нас все время МВД с ФСБ занимались. Вот и пусть продолжают они этим дальше заниматься. А ФСКН — увольте. У нее другие задачи — учёт и контроль…

Поэтому не захотели служить в этой организации очень многие из налоговых полицейских. Как правило, самые толковые из них. Им это было не интересно. А балласт тут же переметнулся и благополучно продолжил служить в этом странном ФСКНе. (Да-да. Несмотря на строгий отбор, присутствовал балласт и в налоговой полиции. А как же без него? Он есть в любой организации. Куда-то надо же девать многочисленных бездарных родственников высокопоставленных чиновников. Они ведь, бездари-то эти, погибнут от голода в условиях рыночной экономики. А так…, в погонах и деньги, пусть не большие, но ведь платят же… Умереть голодной смертью не дают никому. Зато балласт он всегда придаёт организации некую устойчивость. Талантливые они всегда амбициозны… А амбициозные — они всегда чего-то ищут, они приходят и уходят, а балласт всегда остаётся. Остаётся и этим цементирует любые организации). Балласту-то какая разница: что налоги, что наркотики…, всё едино.

Профессионалам менять сферу деятельности гораздо сложнее. Профессионализм — это знание нюансов. А эти знания накапливаются годами и накладываются на выработанные теми же годами образ мышления и манеру поведения. В то переломное время спонтанно родился анекдот, повествующий о том, как бывший налоговый полицейский, ставший в одночасье полицейским с приставкой «нарко», ловит на месте преступления наркоторговца и предъявляет ему обвинение в нарушении правил торговли, выразившееся в отсутствии кассового аппарата.

Части вполне сложившихся профессионалов, имевших невысокие звания (до майора включительно) было милостиво предложено перейти в различные Управления по борьбе с экономическими преступлениями МВД (функции налоговой полиции были переданы именно этому ведомству). А подполковники, полковники и генералы налоговой полиции МВД были не нужны. Зачем? Своих, как говорится, «немеренно» (некоторые из кадровиков, не моргнув глазом, даже изволили выражаться иначе: «как собак нерезаных». И пришлось этим офицерам, имеющим старшие и высшие звания рассосаться по различным ЧОПам и службам безопасности ООО, ЗАО, ОАО и т. д. В их числе мог оказаться и успевший дослужиться до полковника Сергей Просвиров, но учтя его кандидатскую степень и множество печатных научных трудов, выполненных ещё в Военной академии связи, ему предложили должность старшего преподавателя в Академии управления МВД РФ. Ну а какую ещё должность ему могли предложить? Начальствующие должности заняты, для оперативной работы уже староват, для следственной — нет юридического образования… Значит путь только один — в преподаватели. Ну что ж, это довольно распространённая практика в правоохранительных органах: когда человека не знают куда пристроить (вроде уже не нужен никому, а выгнать почему-то жалко), его тут же переводят в преподаватели.

Академия готовила офицеров старшего и высшего состава МВД, наподобие Академии Генерального штаба, которая готовила офицеров того же ранга, только для армии. После долгих раздумий Сергей это предложение принял и вскоре, поменяв питерскую квартиру на квартиру в подмосковных Люберцах, переехал со всем семейством на новое место жительство. Это был не простой шаг для полковника и его боевой подруги. Ведь с Питером у них было связано очень многое: молодость, свадьба, рождение детей, друзья и подруги. Да и к самому городу, его строгой архитектуре и своенравию успели прикипеть они многими участками своих мятежных душ. Было много раздумий и сомнений, но окончательную точку при принятии такого непростого решения поставило обещание руководства академии посодействовать полковнику в улучшении жилищных условий. К тому времени дети подросли и превратились в весьма габаритных юношей-хоккеистов. Пропорционально росту юношеских габаритов быстро уменьшились размеры занимаемой жилой площади. И казавшаяся совсем недавно ещё очень просторной (после комнаты в коммуналке) двухкомнатная квартира вдруг превратилась в жалкую клетушку. Увеличить количество квадратных метров, служа в Питере, не представлялось возможным. Полная безнадёга. За шесть лет службы в налоговой полиции Сергей не помнил, чтобы кому-нибудь предоставляли квартиры, кроме семей погибших сослуживцев. А тут — нате, пожалуйста, вам: «мы будем ходатайствовать перед правительством города и уверены, что нам не откажут». Ну что же, время, как говорится, покажет.

Это оно когда-то, чего-то там покажет, а сегодня время уже поджимало: приближался сентябрь и вместе с ним новый учебный год, поэтому квартиру поменяли не глядя, надеясь исключительно на добропорядочность противоположной стороны обмена. Сравнение квартир производилось по достаточно небольшому количеству критериев:

— Есть ли плитка в туалете и ванной?

— Да, да, конечно. Не итальянская, но всё приличненько.

— Застеклён ли балкон?

— Да, да. Окна не купе, но всё выглядит приличненько.

— Входная дверь?

— Металлическая, конечно же.

— И тоже выглядит вполне приличненько?

— Да, да, конечно же. Даже не сомневайтесь.

— А из чего сделаны полы?

— Полы покрыты линолеумом. Не новый он, конечно же, но всё выглядит очень даже приличненько.

Оформив все необходимые документы, Сергей, не забыв прихватить с собой супружницу, вскоре попылил на своей «копейке» по знаменитой трассе Е95. Принимая во внимание дальность предстоящей дороги для подобного класса автомобилей, Сергей перед выездом предпринял последнюю попытку уговорить супругу воспользоваться другим транспортным средством:

— Ну чего ради ты будешь мучиться? Кондиционера нет, радио за городом не работает… Езжай-ка ты себе спокойненько поездом. Вечером спать заляжешь, утром проснёшься уже в Москве. Хоть поспишь как следует, отдохнёшь — дел впереди невпроворот.

— Нет, нет. Ты слишком устал за последнее время. Можешь уснуть за рулём. Я буду следить за тобой.

— Ну, как знаешь…

В итоге, утомлённая сборами жена проспала аккурат до славного города Вышний Волочок, плавно покачиваясь на ремне безопасности, несмотря на громкое пение, взбадривающего себя полковника. Заслышав жуткие звуки полковничьего пения, исходящие от летящей в неведомую даль «копейки», шарахались в разные стороны даже особо шумоизолированные иномарки. Однако вокал исполнителя не производил никакого впечатления на жену полковника. Видимо, из-за отсутствия этого самого впечатления она и не просыпалась, что временами очень сильно досаждало самозабвенному в своём неистовстве певцу, неожиданно лишившемуся единственного слушателя.

Так или иначе, въехав ближе к вечеру на МКАД первопрестольной, супруги не утерпели и решили перед тем как остановиться на постой у родственников, заехать на свою «новую» квартиру. Приехав на окраину некогда славного своими трудовыми традициями города Люберецы, супруги с трудом отыскали свой новый дом среди гнездившихся повсюду пятиэтажных хрущёвок. Света в подъезде, естественно, не было. Сергей первым вступил в таинственный, пропитанный кошачьей мочой полумрак и ощутил под ступнёй что-то мягкое. «Что-то мягкое» поначалу как-то по-нечеловечески вскрикнуло, а затем совсем по человечески причмокнуло и забормотало что-то нечленораздельное. Щёлкнув зажигалкой, Сергей обнаружил под ногами чьё-то вусмерть пяное и поэтому находящееся в глубоком сне тело. Вероятно, это тело принадлежало какому-нибудь известному всей округе алкоголику. Поэтому супруги не стали это тело тревожить и, уважительно переступив через его завоёванный годами авторитет, быстро поднялись на второй этаж. На лестничную клетку выходило три двери. На двух дверях красовались металлические номера, не совпадающие с номером квартиры прибывших автопутешественников. Явно напрашивался вывод о том, что утомлённым путникам принадлежала третья квартира. Та самая квартира без номера, вход в которую преграждался старой деревянной дверью с любовью обшитой драным дерматином. Не вызывало абсолютно никаких сомнений то ощущение, что драный этот дерматин на протяжении не менее двадцати лет верой и правдой служил своим прежним хозяевам, чем снискал их глубочайшее уважение. По всей видимости, именно это неподдельное уважение и не позволило прежним хозяевам в свое время поменять ветерана на его ответственном посту. Сейчас же сквозь многочисленные бреши из дерматина предательски выглядывали пожелтевшие клочья медицинской ваты, изготовленной в шестидесятых годах двадцатого века для совершенно иных целей. Моментально ощутив витавший в воздухе подъезда аромат подвоха, Сергей тут же предложил дражайшей супруге перенести осмотр вожделенной квартиры на завтрашний день, но супруга всёж-таки настояла на немедленном осмотре места происшествия, и Сергей осторожно провернул ключ дверного замка. В лицо ударил хорошо знакомый запах застарелого трупа. «Тьфу, блин! Этого ещё не хватало… Впору понятых вызывать». Войдя в квартиру и включив свет в прихожей (только там висела наспех нанизанная на оголённые на концах провода лампочка), новоявленные жильцы смогли оценить грандиозность обмана охмуренных сладостью наживы обменщиков. Всё действительно «выглядело вполне приличненько». И следы многочисленных протечек на потолке, и растрескавшаяся, висящая на честном слове пожелтевшая «совдеповская» плитка в ванной (в туалете, невзирая на убедительное «Да, да, конечно же…» отсутствовала даже таковая), и почерневшие от времени, а местами просто сгнившие элементы остекления балкона. И ещё многое-многое другое, которое очень трудно описать, не впадая в состояние крайнего омерзения. А в это состояние не хотелось бы попадать… Иначе непременно захочется чего-нибудь выпить. А это всегда чревато: во-первых, лишние расходы, а во-вторых, угроза впасть в алкоголизм и связанные с ним проблемы (деградация личности, распад семьи, исключение из социума и т. д., и т. п. Хотя исключение из социума…, может, это — благо?) В общем, всё это безобразие досталось переселенцам вместо родной питерской квартиры, которую ещё совсем недавно с большой любовью и не меньшими затратами супруги отремонтировали. Видавшей виды боевой подруге полковника внезапно сделалось дурно. Виной тому, скорее всего, был этот тлетворный запах. Ну, конечно, где ей было к нему привыкнуть. Она ведь никогда не выезжала на место происшествия. А это было по силам не каждому из мужиков. Сергей сразу вспомнил старого питерского участкового Степаныча с «Выборгской стороны», с которым ему приходилось входить в квартиру с залежалым трупом, представлявшим большой интерес для налоговой полиции. (Конечно же, сам по себе труп не представлял никакого интереса. Полиция искала трупа в то счастливое для него время, когда он ещё мог самостоятельно передвигаться и утаивать от государства причитающиеся ему средства, но квартира трупа, вернее, некоторые её интерьеры, маскирующие хитрые сейфы, представляли для налоговой полиции большой интерес). У этого Степаныча абсолютно никакого интереса к квартирам с трупами не было. Прослужив более двадцати лет участковым, он так и не смог привыкнуть к запаху разлагающейся человеческой плоти, поэтому всегда просил Сергея: «Давай, давай Михалыч. Сам всё оформи, ты знаешь, как это грамотно делается, я подпишу. И вызывай там, кого полагается. С меня, сам понимаешь, чего причитается. С получки…, гадом буду». Поэтому, шутка ли? Майор за тридцать лет не привык, а тут супруга… Поэтому Сергей сгрёб жену в охапку и унёс в «копейку». Причины возникновения этого тлетворного запаха вскоре была выяснена: оказывается, в этой квартире водиночку доживал свой век старый-престарый дедушка… Поэтому ремонта квартира не видела лет двадцать и пришла в полное запустение. Удручённый снижением уровня качества своей увядающей жизни дедушка, совершенно неожиданно для себя, взял да помер. Не смог он перенести окружающего его упадка. А помереть изволил дед прямо квартире. Для родственников этот его поступок тоже явился полнейшей неожиданностью. А поэтому хватились родственники дедушки далеко не сразу… Только через неделю его хватились они… Сами понимаете, что может произойти с почившим в грусти дедушкой за неделю. Вот таким образом складывались обстоятельства. Но самое главное — это то, что «всё выглядело вполне даже приличненько». Главное — это, как говорится, чтобы костюмчик сидел. Вот и доверяй после этого людям…

Вскоре супруги попали в объятия родни, и боевая подруга полковника постепенно оттаяла. А на следующий день супруги, не откладывая дела в долгий ящик, можно сказать, с самого спозаранку отправились на ближайший строительный рынок. Забив до отказа багажник и половину салона заметно просевшей «копейки» всеми необходимыми материалами, они тут же отправились на «место происшествия». Распахнув все окна и с трудом сдерживая периодически подступающую к горлу тошноту, супруги мало-помалу избавились от оставшихся в квартире вещей и держащихся на честном слове пожелтевших обоев, впитавших в себя всю двадцатилетнюю гамму запахов, сопровождающих одинокую старость. Ремонт протекал очень тяжело, контейнер с мебелью затерялся где-то на перегоне между Питером и Москвой и супругам долгое время приходилось вести беспорядочную половую жизнь: поздним вечером они беспорядочно падали на пол в том месте, где силы окончательно покидали их, и тут же на полу и засыпали, чтобы с рассветом судорожно очнуться и тут же приняться драить, мазать, скоблить, красить и т. д., и т. п. Дабы избежать отравляющего воздействия всевозможных растворов, лаков и красок хотя бы на время сна, можно было, конечно же, ночевать у родственников, но с некоторых пор это стало не совсем комфортно. Можно даже сказать, что это стало даже мерзко. Всё дело в том, что корысть капиталистических отношений не пощадила и эти, когда-то (получается что чисто внешне?) очень дружные семейства. После смерти «патриарха» семьи — бабушки Сергея по материнской линии, на которой когда-то держался весь дом, родственники, видимо, отдавая дань славным семейным традициям, так же дружно вступили на тропу войны и, поливая друг друга грязью, приступили к мучительному дележу квадратных метров и небогатого имущество покойной. В ходе всей этой нелицеприятной возни неожиданно выяснилось, что каждый из стяжателей обладал настолько феноменальной памятью, что умудрялся вспомнить двадцатилетней давности истории о том, кто и когда дарил матери-свекрови ту или иную книгу или же на простенький чайный сервиз не пожалел денежек из семейного бюджета… Кто-то в какой-то из давно прошедших годов так расщедрился, что подарил старушке на 8-ое марта мельхиоровую чайную ложку… И теперь все «памятливые» желали в обязательном порядке всё раздаренное и когда-то, что называется, «с мясом» от себя оторванное добро вернуть, как говорится, «взад». Были и такие, которые вообще когда-то подвиглись на великие и беспримерные в истории страны подвиги. Один из будущих стяжателей когда-то взял, например, да и довёз старушку до стоматологической клиники, дабы ей, сердешной, вставили там зубные протезы. При этом, конечно же, вчистую разорился он тогда на одном только бензине, но зато покрыл себя неувядаемой славой на все времена. Славой, безусловно дающей теперь благодетелю прямое право на дополнительные квадратные метры. А что? Героям, как говорится, героево. Им положено… Как-никак, заслужили они в этой жизни чего-то… Ну и так далее. Невозможно описать всех этих склочных перипетий. Да и надо ли? Ничего кроме омерзения у нормальных людей это не вызывает. Ведь воюющие дальние родственники, слетевшиеся со всех концов страны (некоторые из которых наконец-то увидели друг друга воочию) в плохо скрываемой надежде что-нибудь отщипнуть от ставшей вдруг бесхозной собственности — это ещё полбеды, но воюющие родственники, которые живут в соседних домах и которые ещё совсем недавно были внешне духовно близкими людьми, гостевавшими друг у друга не только по большим праздникам — это беда уже настоящая. В качестве локомотивов эскалации семейной розни выступили как всегда особи женского пола — жёны Сергеевых дядьёв (старо как мир: «шерше ла фам»), в которых как-то разом вспыхнул всёпожирающий огонь стяжательства. Но нет, конечно же, несколько всё не так. Разом и как-нибудь «вдруг» этого произойти не смогло бы никогда. Видимо, всё это вынашивалось долгими годами, но при этом тщательно скрывалось за масками искреннего радушия. А дядья на поверку оказались безвольными подкаблучниками. Что тут можно было поделать, ведь на каждого Сампсона, всегда может найтись своя Далида. Дядья не только не смогли сдержать разлагающей отношения и совершено непонятной зависти ко всему на свете и, в том числе, друг к другу, своих мигеристых фурий, но в конце-концов и сами ввязались в базарную перепалку. А когда мужики превращаются в базарных баб, вот тогда и рушатся окончательно семейные связи. Они просто оглушительно падают под тяжким грузом новых капиталистических отношений (вы же знаете, сколько стоит один квадратный метр жилой площади в Москве — это же целое состояние для среднего провинциала!).

Ну в общем, в такой мерзопакостной обстановке ночевать было даже вреднее, чем в пропитанной запахами запозднившегося трупа и продвинутых рекламой химикатов квартире. Поэтому супруги предпочли удалиться. Увлечённые борьбой родственники этого даже не заметили. Или же сделали вид, что не заметили, а сами при этом вздохнули с облегчением. Теперь, по крайней мере, стесняться (пусть даже и останками совести) им уже было вообще некого. А раз так, то можно даже опуститься до банальной матерной брани в отношении друг друга. А чего тут такого? В конце-концов, все интеллигентные люди. Все, как говорится, с высшим… А некоторые, вы не поверите, даже в очках… Несколько позже Сергей узнал, что в недалёком последствии от момента их «исхода» из обители злобы всё к этому и пришло. В присутствии «питерских гостей» до матерной ругани как-то не опускались… Ну, как говорится, Бог им судья… Больше всего обидно было за покойную бабушку, поднявшую трёх сыновей и дочь на ноги в тяжёлые послевоенные годы практически водиночку. А выросшие в суровое время сыновья почему-то оказались слабоватыми в коленках, в начале семейной жизни пустили они в слабые души свои исчадья, источаемые провинциальными алчными фуриями, жаждущими московской прописки, а в процессе жизни эти исчадья разъели всё хорошее, что в этих душах было. Мало-помалу нравственные грани между супругами стёрлись и, в конце концов, они стали даже внешне друг на друга очень сильно походить (глядя на них, в памяти всплывали финальные кадры старого мультфильма «Двенадцать месяцев»). А по мере развития в стране рыночных отношений они и вовсе сублимировались с жалкой тявкающей сворой жадных и завистливых особей, составляющих значительную часть участников строительства отечественного капитализма.

День за днем прошёл отпуск, который Сергей выпросил сразу по приезду в академию, благо до начала учебного года оставалось ещё немного времени, да и запланированные на него «пары» начинали свой отсчёт где-то с середины сентября. Но рано или поздно заканчивается абсолютно всё. А вот начинается… Это у всех по разному… Вскоре Сергей приступил к обучению будущих генералов от милиции и был приятно удивлён довольно высоким общеобразовательным уровнем своих учеников. Удивлён, прежде всего, тем, что в аудиториях перед Сергеем сидели не заклейменные обывательской средой «менты поганые», а довольно образованные и охочие до новых знаний офицеры. А впрочем, что тут удивительного? Что бы там ни говорили, а в академию отправлялись в основном лучшие кадры. Тем более, что значительную часть слушателей составляли всё те же бывшие военные. Иногда Сергей, как было принято выражаться в преподавательской среде: «проявив методическое мастерство», заканчивал занятия минут на десять пораньше, дабы просто поговорить со слушателями и поглубже вникнуть в суть происходящего в МВД. И много чего интересного узнал Сергей из этих бесед. Оказалось, например, на должности рядового и сержантского состава уже давно негласно принимаются люди с судимостями: об этих судимостях просто не поминают в анкетах и личных делах. И в итоге, человек, вот только что отсидевший за уличную кражу, уже одевает утром милицейскую форму и отправляется ловить уличных воров. А что? У него это должно хорошо получиться. По крайней мере, гораздо лучше, чем у кого-нибудь другого… И всем понятно, почему: он ведь знает специфику воровского дела, что называется, изнутри… «А что делать? — огорченно вопрошали слушатели, — этих уголовников на работу никто не хочет никуда брать, а у нас дефицит молодых и здоровых…, а тут ещё какой-никакой опыт… Никто из добропорядочных граждан к нам на такую зарплату не стремится. Вот и принимаем мелкоуголовный элемент, потом мучаемся с ним, перевоспитываем. А пока станет такой элемент хоть немного на милиционера похож, он столько ещё дров наломать успеет…». Самих же слушателей ставили в такое положение, что они вынуждены были вечерами и даже ночами якобы охранять недорогие рестораны и казино, сидя в форме перед входом. Почему «якобы»? Да потому что кроме строгого милицейского вида у них ничего с собой не было. Ни оружия, ни дубинок, ни электорошокера. Вообще ничего. Ведь официально милиционеры были не при исполнении… Официально — они восстанавливали силы перед очередным учебным днём. Поэтому вся надежда была на этот строгий форменный вид. Он и только он должен был предотвращать всевозможные происшествия. А поэтому то там, то здесь возникали случаи гибели слушателей на этих неофициальных постах. Милицейское начальство всегда стремилось закрыть на всё это глаза и всячески от всего откреститься: «Наши слушатели охраняют VIP-баню? С чего это Вы взяли? Видели их сидящими на входе? Ну и что? Может это они там после крутого пара отдыхают… Что они, по Вашему, не имеют права попариться после тяжёлого учебного дня? Как откуда деньги? Ну и что, что VIP-овская? Мы же им деньги-то платим… Один разок-то можно ведь и сходить… в VIP-овскую-то… Что, и на входе в кабак Вы их видели? Ну…, это, наверное, просто подышать они вышли… Душно, знаете ли, бывает в наших кабаках… Экономят коммерсанты на вентиляции». Так всё было и длится до сих пор. Одни закрывают глаза и отнекиваются, а другие продолжают сидеть в форме на входе в вертепы. А куда им деваться? Этим другим… Ведь с несчастных слушателей при поступлении тут же снимали все надбавки: за сложность и напряжённость службы, за ненормированный рабочий день и т. д. Оставляли слушателям только по-нищенски голые оклады за ещё невысокое звание, да ещё за не такую большую должность, с которой они поступали в академию. Если просуммировать эти оклады в столбик, то составят они в сумме около десяти тысяч деревянных российских рублей. В Москве это могло обеспечить нищенское существование только самому слушателю, но у большинства слушателей по странному недоразумению были ещё и семьи. Члены этих семей часто страдали от целого ряда дурных привычек. Одна часть этих привычек была приобретена сразу же при рождении, другая же часть была выработанна в процессе жизни. Что же это были за привычки? Да ничего нового. Всё тот же известный всем идиотизм: есть, пить, одеваться… В общем, полная чушь, сопровождающая появление и развитие общества потребления. Поначалу слушатели пытались уговорить членов своих семейств добровольно отказаться от этих пагубных наклонностей. Вечерами слушатели рассказывали своим женам и детям про трудности службы и гражданский долг, про недостаток денежных средств в бюджете страны для того, чтобы платить им нормальную зарплату, про тощие золотовалютные резервы родного отечества и ещё про многое и ещё многое другое рассказывали окончательно обнищавшие слушатели своим семьям о нашей великой, богатой полезными ископаемыми, и славящейся своими несгибаемыми людьми Родине. Члены семей всегда с большим вниманием слушали речи своих глав, но отказываться от своих привычек почему-то не спешили. Слушатели приходили в ярость и, досадуя на непонимание со стороны самых близких людей, вынуждены были обратиться к совершенно к чужим людям — своим заботливым начальникам с просьбой рассмотреть возможность вернуть им хоть какую-нибудь надбавку. Ну, например, надбавку за службу в столице…

— А зачем Вам какие-то надбавки? Вы же слушатели… Ни дежурств, ни задержаний… Сидите себе спокойненько, слушайте своих преподавателей и не напрягайтесь.

— А семью на что кормить?

— А зачем Вы её сюда тащите? Пусть семья Вас три годка дома подождёт, а Вы учитесь тут себе и ни на что не отвлекайтесь… А то тащите всех в Москву… Все места в общежитии позанимали. Гастарбайтерам уже сдавать стало нечего.

— Так три года — это ведь не малый срок-то… За это время в доме может ведь и «домовой» завестись… Да и дома-то, если уж на то пошло, тоже ведь чего-то кушать надо. Да и одеваться для приличия не помешало бы… А на что?

— На что-на что… У Вас что родителей нет?

— Так ведь пенсионеры же они давно…

— Ну и что? Что это за пенсионеры такие, которые не могут прокормить своих детей пока те тоже пенсию не получат?

И всё. На такую аргументацию слушателям реагировать уже было нечем, и они шли работать пугалом в кабаки со стриптизом, гламурные казино, VIP-бани и другие слегка различающиеся между собой лишь интерьером вертепы.

Грустно было смотреть на всё это, но вместе с тем, случались в этой академии и весёлые случаи. Заступил как-то Сергей в наряд дежурным по академии и поначалу дежурство его протекало вполне спокойно. Но только лишь до той минуты пока на пульт не поступило сообщение о пожаре в общежитии, в котором проживали слушатели. Сергей немедленно перезвонил дежурному по общежитию, который сообщил ему, что из двух соседних окон восьмого этажа валит густой дым. Немедленно вызвав пожарных, Сергей полубегом (бегом было нельзя, как известно, вид бегущего полковника способствует распространению паники среди мирного населения) отправился в общежитие, располагавшееся за территорией академии. Поднявшись на дымящийся двумя окнами этаж, Сергей вместе с дежурным по общежитию попытались вскрыть дверь. Дверь не поддавалась, несмотря на то, что оба дежурных с разгона вонзались своими накаченными телами в её плоскую поверхность. Но, как оказалось, эти усилия были напрасными. Во время очередного разгона дежурного по общежитию дверь неожиданно открылась и на пороге в клубах дыма появился низкорослый потомок Чингисхана. Появился, надо сказать, ненадолго, потому как в следующее мгновение его буквально снёс внутрь комнаты стремительно набегавший на дверь майор. Остановить майора в такую минуту было невозможно. Вначале раздался глухой черепно-мозговой удар, а затем наступила продолжительная пауза, воспользовавшись которой полковник быстро проник в затянутое дымом помещение. Его слезящемуся взгляду представилась первобытная картина: посреди комнаты горел самый настоящий доисторический костёр, над которым висел громадный, булькающий каким-то варевом котёл. Вокруг костра сидели кроманьонцы монголоидного типа и с удивлением взирали на вломившегося полковника. Через минуту от сидящих отделился человек в форме с золотыми погонами, который принялся язычески плясать вокруг полковника и лопотать какой-то трудно воспринимаемый текст, что-то вроде: «Товалися полковника, не лугай. Лодной плиехал, плов баланина валим. Садись кусай». И в тот момент, когда полковнику наконец с большим трудом удалось разглядеть сквозь евший глаза дым то, что костер был разведён всё же на бетонном полу, а паркет был аккуратно разобран и сложен штабелем в углу комнаты, раздался сильный удар в окно. В продолжение удара малиновым перезвоном поскакали по полу комнаты стёкла, и вскоре в оконном проёме появилась могучая фигура огнеборца в серебристо-инопланетном костюме и с брандспойтом наперевес. В общем, праздник сбора народного хурала был изрядно подмочен. Потоки воды вскоре разметали по этажу всех сидевших у костра родственников слушателя-монгола, а затем, тщательно смешав их с недоваренным пловом, с бурлящим презрением вышвырнули на улицу. Полковнику чудом удалось выскочить из под освежающих струй брандспойта, после чего он быстро покинул здание, увлекая за собой плавающий силуэт туловища дежурного по общежитию. Перемазанный загустевшим бараньим жиром силуэт туловища вскоре ожил и тут же принялся о чём-то материться. При этом в начале своего возрождения силуэт раздражённо потирал ушибленную недавно голову, а вскоре и вовсе вскочил на ноги и побежал вон из здания. Сергею с большим трудом удалось убедить азартных, поймавших кураж пожарных прекратить бороться с и без того испорченным пловом. Пожарные вскоре вняли убеждениям и, наконец, нашли время для короткого отдыха. Как только отдых был закончен, пожарные тут же включили сирену и отправились восвояси, не забыв сделать отметку о состоявшемся подвиге в специально привезённом для этого журнале. Сергей же остался дежурить дальше, поминутно отвечая на дурацкие звонки полусонного начальства и строча рапорта о случившемся во все МВДешные инстанции. Хлопотно, конечно. Но где и когда такое ещё увидишь? Если только по турпутёвке отправиться в Монголию с экскурсией в степное стойбище… Но это ведь каких денег стоит, а тут в центре Москвы и совершенно бесплатно! В итоге после этого случая массовый приезд к монгольским слушателям их степных родственников был строго-настрого запрещён, а полковнику объявили благодарность за уверенные действия при возникновении пожара. Хотя, конечно же, вполне могли бы дать и медаль «За отвагу на пожаре», но как-то поскупились. Видимо, всё-таки решили, что пожара не было. Может посчитали, что был только несанкционированный курултай степных старейшин, омрачённый испорченным пловом? Ну, нет… Как это не было? А за что же тогда объявили благодарность? Может за порчу вредного для спортивной формы монгольского слушателя плова…? Тоже, нет… В приказе было чётко написано: «За уверенные действия при возникновении пожара…». Ну, пусть хоть так… Медаль, наверное, себе отважные пожарные забрали. Что тут поделаешь… Такая у них работа… Словом, всё хорошо, что хорошо кончается. Здесь всё весельем закончилось, а значит, закончилось хорошо.

Два долгих года Сергей преподавал в этой академии, но в очередь на квартиру так и не попал. Поначалу бдительная жилищная комиссия обнаружила чудовищное превышение полковником вместе со своим семейством российских норм обеспеченности жилой площадью. Это наглейшее попрание устоев жилищного кодекса составило аж целых четыре с половиной метра! Дабы вернуться в строй добропорядочных граждан страны полковник прописал у себя в квартире мать-старушку, имевшую российское гражданство, но проживавшую с мужем на незалежной Украине. Но и тут бдительная жилкомиссия проявила небывалую принципиальность:

— Ага-а-а, так значит, Вы осознанно решили ухудшить условия своего вольготного проживания?! Номер не пройдёт!

— Почему же ухудшил? Живу теперь вместе с родной мамой…

— А зачем она сюда припожаловала?

— Не одобряет, знаете ли, старушка политический курс руководства Украины.

— …???

— А чему вы так удивляетесь? Вы что, не знаете, как там сейчас относятся к русскому языку? Вы знаете, например, как на украинском звучит название фильма «Чингачгук — «Большой змей»? Нет…? «Чынгхачгхук — «Велыка гхадына». А вы пробовали посмотреть какой-нибудь сериал на украинском? Это же такой язык, который из любой трагедии обязательно сделает комедию…

— А зачем ей трагедии? Пусть себе веселится за просмотром комедий.

— Нет, трагедии ей не нужны, но каждый день веселиться тоже нельзя. Это может плохо кончиться. В общем, не хватает старушке элементарного драматизма и именно поэтому она здесь. Уж чего-чего, а драматизма у нас на каждом углу…

— Ну ладно, в конце-концов, это дело Ваше… Но только у Вас всё равно переизбыток с жилой площадью получается…

— Как это… Откуда же он взялся?

— А мы в прошлый раз площадь Вашего балкона не учли… А теперь новое распоряжение вышло, в котором балкон также подлежит учёту. У нас ведь какие ушлые граждане порой встречаются: балкон застеклят, да ещё и утеплят его, а потом туда ещё и отопление с электричеством подтянут. Чем не жильё? Поэтому-то правительство раз — и выпустило это распоряжение. Правительство, оно всегда на страже интересов… У нас, как говорится, не забалуешь… Вот теперь и получается, что у Вас снова излишек образовался…

— Извините, но у меня на балконе никто не живёт… Можете приехать и убедиться… Вы же комиссионно можете произвести…, как у вас там…, осмотр условий проживания.

— Вот делать нам нечего! Будем мы ещё из-за Вас в какие-то Люберцы мотаться! К чёрту, как говорится, на куличики…

— Вот проехались бы и заодно посмотрели, как я каждый день из этих «куличиков» до работы добираюсь, затем туда же и возвращаюсь… Глядишь, и поставили бы меня в московскую очередь. В Москве-то ведь другие нормы, по которым в очередь ставят… По московским меркам будь у меня даже две такие квартиры с балконами, вы бы никуда не делись и вопрос с очередью был бы решён в мгновенье ока.

— Ну-у-у, так то в Москве, а Вы же в области изволите проживать…

— Изволю, конечно же… Но служу-то я в Москве! Вы хоть понимаете, что Москва и область — это два разных субъекта федерации? Так же как Камчатский край и Калининградская область. А вам слабо, как говорится, из Петропавловска-Камчатского в Калининград на службу каждый день поездить? Хотя бы в течение недели… А я вот, получается, уже год как езжу… Надо бы привести в соответствие места службы и проживания.

— Что Вы несёте? Сравнили… Москву и Московскую область, и Петропавловск-Камчатский с Калининградом… Какое ещё Вам надобно соответствие?!

— Обыкновенное соответствие, в том смысле, в каком это слово обычно понимается… Нет, я конечно, не возражаю… Вы же можете академию в Люберцы перевести и тогда тоже всё встанет на свои места… — ????!!!!

— А что здесь такого? Стоит же в Люберцах Таможенная академия… Ну будет ещё одна — Академия управления МВД. Эка, невидаль…

— Что-то Вы совсем распоясались. Сами понимаете, что не будет такого никогда… Вы лучше свою фантазию на уничтожение излишков направьте! Их в этот раз у Вас уже гораздо меньше… Всего двадцать квадратных сантиметров… И прогресс уже налицо! Дерзайте дальше. Кого-нибудь ещё у себя пропишите. Какого-нибудь голодающего из Конго, не согласного с политикой запрещения каннибализма. Мы от всей души желаем Вам удачи.

— Извините, а может мне всё-таки балкон этот взять да и обрушить втихаря…? Или же не втихаря, а при всём честном народе взять так и вместе с ним обрушиться? Для большей убедительности…

— Это Ваше дело, мы Вам не имеем право ничего советовать — всё заносится в протокол. Для нас главное — чтобы балкон Ваш по бумагам не проходил.

— Или же хотя бы отщипнуть от него этих двадцать злосчастных сантиметров? Взять так, тупо, и отбить молотком?

— Ещё раз Вам повторяем: что хотите, то и делайте, а нам принесите правильные бумаги, иначе очереди Вам не видать как своих ушей.

— Извините, но свои уши я могу наблюдать хотя бы в зеркале… А тут вообще безнадёга какая-то… Может, давайте вначале хотя бы зеркало как-нибудь организуем? В виде иллюзии… Очередь, она ведь, наверное, не на один год?

— Нет, конечно же…

— Вот потому-то это и есть самая настоящая иллюзия. У нас ведь каждый квартал законодательство меняется… И вскоре может оказаться так, что вообще никому ничего не положено. А тут речь идёт о долгих годах…

— Что-то не поймём никак: куда вы опять клоните? Зеркала, иллюзии какие-то…

— К тому и клоню, чтобы сейчас закрыть глаза на двадцать квадратных сантиметров моего жизненного успеха и поставить меня в очередь, а когда она подойдёт — состоится новая комиссия… И законодательство к тому времени может поменяться в лучшую сторону (ну, уж иллюзия, так иллюзия), и превращусь я в итоге из «двадсатисантиметрового олигарха» в истинно нуждающегося слугу отечества…

— Ах, вон Вы чего удумали! Уговорить нас вступить на преступный путь нарушения жилищного законодательства?!

— Да, нет. Просто хотел призвать Вас вернуться к здравому смыслу. Есть же в законах и специальные оговорки, мол, если отклонение от принятых норм является незначительными, или же имеют место какие-нибудь особые условия и т. д. Словом, вам виднее — я не юрист… Но, видимо, в наше время, не оплаченное дополнительно включение здравого смысла — это непозволительная роскошь для чиновника. А платить Вам, господа хорошие, в мои планы не входит… В моих далеко идущих планах нет пункта, предусматривающего заботу о вашем благосостоянии. Да и средств для оплаты нет. Что тут ещё можно сказать… Даже если бы и было у меня «баблосов» немеренно, то вам я их точно бы не отдал. И без того, есть очень многое, за что приходится их платить в этой жизни. За что-то более реальное, нежели чем за какую-то иллюзию… Так что извиняйте, граждане члены комиссии, и не забудьте официальный «отказец» отписать, чтобы с подписями был он и с синими печатями. В общем, чтобы всё было по-вашему, бюрократическому — очень правильно по форме, хотя и при полном отсутствии здравого смысла… Чтобы, как говорится, комар носа…

В общем, надежда на улучшение жилищных условий за государственный счёт рухнула окончательно. И почему это, интересно, разнятся нормы при постановке на очередь и при получении жилой площади? Получается, что если есть у тебя на нос 4,5 квадратных метра, то сиди и не вякай — ты обеспечен жизненным пространством по самое «не хочу». А вот, если у тебя 4,4 квадратных метра на нос, то тебя тут же ставят в очередь и через долгие-долгие годы дают аж целых 15 квадратных на тот же, но уже сморщенный от старости нос… И меньше не имеют права! Очередной парадокс впавшего в ступор законодательства. Можно было, конечно, подать заявление в суд, приложив к нему тот самый «отказец». А судьи, спрашивается ещё с грибоедовских времён, кто? Ну конечно…, всё те же самые формалисты, которые, едва глянув одним глазком в законодательство, другим на «отказец», сразу определили бы в полковнике, прослужившем отечеству двадцать пять с лишним лет и проживающем с женой и двумя детьми в двухкомнатной «хрущёбе», великого стяжателя и коварного разорителя казны российской. Поэтому Сергей, оставив мысли о сутяжничестве, вскоре принял решение о своём окончательном увольнении со службы. К этому серьёзному шагу его очень сильно подтолкнул, можно даже сказать «дал пинка», случай, произошедший во время очередной проверки академии «Минобром». В план проверки был включён невиданный доселе пункт: «Проверка остаточных знаний». Этим пунктом предписывалось проведение экзаменов в тех учебных группах, которые их год назад уже благополучно сдали. Внешне идея не выглядит абсурдной и, на первый взгляд, действительно кажется интересным: а что же действительно осталось в виде «сухого остатка» в головах у обучаемых? Но сам подход к организации экзаменов дискредитировал эту благую идею, что называется, напрочь. Дело в том, что экзаменуемым не дали ни дня на приятные воспоминания и, более того, не разрешили пользоваться на экзаменах своими старыми конспектами. А слушатели — это те же студенты, только слегка великовозрастные. И в их среде действует тот же принцип: сдал-забыл (а зачем перегружать память всякой белибердой?). Кроме того, учитывая, что эти студенты-слушатели были ещё и слегка великовозрастными, то «забыл» у них получалось гораздо быстрее, нежели чем у студентов студенческого возраста. Поэтому вместо экзаменов получился по-милицейски вонючий «пук». В экзаменационных аудиториях очень резко пахло «внутренними органами». Экзаменуемые сильно потели и до дыр растирали переносицы. Преподаватели могучими усилиями воли затыкали уши от навязчивого и упорно желающего проникнуть в них бреда. Оставив таким образом сознание в чистоте, преподаватели ставили в ведомости какие-то оценки, что называется «от балды» и, в тоже время, внимательно следили за тем, чтобы нынешний «средний балл» не превысил «среднего балла» предыдущего экзамена. Иначе получилось бы так, как будто знания слушателей по тому или иному предмету год от года расширяются и углубляются без участия в этом процессе самих обучаемых. Это могло сильно насторожить «Минобр». А и без того настороженный «Минобр» тут же мог почувствовать какой-нибудь подвох и потребовать ещё одной переэкзаменовки. Никому из академии этого не хотелось, и поэтому все цифры подвергались строжайшему контролю. Незадолго до проверки Сергей заступил на недельное дежурство по кафедре. В обычное время дежурство было необременительным и сводилось к более раннему, чем обычно приходу на службу и запуску серверов развёрнутых на кафедре локальных сетей, но перед каждой проверкой хлопот у дежурного прибавлялось. Дежурный-счастливчик превращался в подсобного рабочего начальника кафедры. В свободное от занятий время дежурный в такие особые для себя периоды носился по всей академии с пухлой папкой, набитой никому не нужными документами, но которые по установленной кем-то традиции надо было либо срочно у кого-то подписать и тут же забрать, либо кому-то отдать, что называется, насовсем. Поначалу так же было и в этот раз, но затем начальник по каким-то только ему известным причинам изменил траекторию своего непредсказуемого мышления и отдал распоряжение дежурному поступить в распоряжение начальника учебного отдела полковника Обрыдло, и вскоре дежурный уже входил в кабинет обладателя столь категоричной, но, вместе с тем, внушающей оптимизм фамилии. Начальник учебного отдела, грузный полковник с лиловой от беспробудного пьянства мордой своего бугристого лица, неподвижно сидел за своим столом-аэродромом и тупо пялил пожелтевшие от никотина белки глаз на лежащую перед ним стопку бумаг. Сергей поздоровался и представился. Начальник, с видимым трудом разрывая силовые линии гравитационного поля, тяжело поднял набухшие величием веки и упёрся мутным взглядом Сергею в грудь. «Ну точно, гоголевский Вий, — подумал дежурный, — только этот Вий ещё пожалуй пострашней будет… Ну конечно… Гоголевский-то Вий, тот, наверное, не с Большого Бодуна был, а откуда-то из-под Диканьки».

— А-а-а, «Информационная безопасность» внутренних органов припожаловала, — проскрипел «Вий»-Обрыдло надтреснутым от никотиновой копоти голосом, — присаживайтесь, товарищ полковник. Перед нами стоит очень важная и чрезвычайно сложная задача.

— Нет таких крепостей, которые не могли бы взять…

— Да тут не крепость… Кхе-кхе-кхе…, — зашёлся в сиплом кашле Обрыдло, при этом бугры на морде его довольно симпатичного лица натужно вздулись и, посинев, затряслись как подтаявший студень, — тут задачка посерьёзнее будет…

— Ну что же, давайте попытаемся её решить. В чём же она состоит?

— Вот экзаменационные ведомости четырёх учебных групп за прошлый год по дисциплине вашей кафедры. Надо бы вычислить этот…, как его… (Обрыдло судорожно достает из кармана какую-то мятую бумажку и долго смотрит на неё), ах да…, вот — средний балл по каждой из них…

— Так, что ещё?

— Чё еще? Вам этого чё, мало что ли?

— Да нет, много. С этим бы справиться…

— Ну вот… А Вы: «Что ещё?» Вы хоть знаете, как это в принципе можно сделать?

— Сходу — нет. Но я ведь всё-таки кандидат наук, — с трудом сдерживая приступы гомерического хохота, ответил Сергей и, содрогаясь всем нутром продолжил, — кроме того, у меня на кафедре очень много научной литературы… Придется как следует попотеть, всё проштудировать, может что и найду…

— Долго читать-то будете?

— Ну, до утра, я надеюсь, что удастся справиться. (Полковник уже вздрагивал всем телом, отвернув лицо к стене, но Обрыдло уже опустил пропитанные никотином белки своих потусторонних глаз на зелёный бархат стола и, по всему видать, перестал замечать творящегося вокруг).

— Да-да, надо поспешать, поэтому не теряйте время и срочно приступайте к работе… Да, и вот ещё что… Поточней считайте. С предельно возможной точностью. В этом…, как его…, — мучительно засипел Обрыдло и опять заглянул в мятую бумажку, — а вот…, в «Минбезобразе» этом, очень они, понимаешь, точность во всём ценят.

Сергей уже выходил из кабинета начальника учебного отдела, когда раздался телефонный звонок. Начальник судорожным рывком сорвал трубку и поднёс её к мгновенно сфокусировавшемуся мясистому уху: «Обрыдло…, нет-нет, извините, товарищ генерал…, очень хочу ещё послужить…, это просто фамилия мне такая досталась от предков, ети их душу…, да нет, я не матерюсь…, я так…, понарошку. Фамилия у меня такая — Обрыдло, поэтому все путают и думают, что мне служить надоело… Нет-нет, ещё послужим…».

Сергей уже не стал дослушивать этот вероподданический монолог и, сотрясаемый уже нескрываемым хохотом, стремглав выскочил наружу. Вскоре смех сменился нервной внутренней дрожью, чего ранее за полковником не наблюдалось. В голове отчаянно запульсировало: «Сваливать! Сваливать отсюда немедленно! Кто остался служить!? Преподавателям всем за шестьдесят! А это кто? Это — начальник учебного отдела!? Что меня тут держит?! С квартирой обнесли… Всё, хватит с меня — наслужился!» Мало-помалу эмоции улеглись, наступило успокоение и решение об увольнении приобрело вполне взвешенный характер. Но перед тем как подать рапорт и срочно уйти на больничный дабы избежать лишних уговоров, Сергей всё же решил не подводить начальника кафедры и выполнить поручение Обрыдло. С помощью обычного офисного приложения «Exсel» задача была решена минут за десять, при этом точность вычисления была задана до шестого знака после запятой. Когда дежурный распечатал результаты и представил их под мутные очи Обрыдло, того чуть не хватил дядька Кондрат. Обрыдло долго таращился на длинные ряды полученных цифр и наконец его тучная утроба выдавила из себя некое подобие вопроса:

— Чё это такоэ? Почему так много цифири?

— Вы же просили поточнее… А я, в свою очередь, попросил о том же компьютер… Вот он и выдал… Так что я тут абсолютно ни при чём… Кибернетика…

— Да-а-а, вот что значит современная тех-ни-ка, — многозначительно протянул, сипя всеми внутренними полостями, Обрыдло, имевший очень смутное представление, что это за «техника» такая, и поэтому испытывающий к ней беспредельное уважение, — а можно его попросить чтобы он это…, того…, ну в общем, чтобы две цифирки после запятой было?

— Нет-нет, это абсолютно исключено. Техника очень капризная… Сразу потребует обосновать изменение исходных данных, а что я ему скажу: сам же только что их задавал…

— Да-а-а? Вот, гад, какой! Я уже много раз слышал, что это очень капризная техника, но чтобы до такой степени… А может как-нибудь поинтеллегентскому, поделикатней как-нибудь…? Ну, например, громко назвать свою фамилию и звание, а потом: так, мол, и так, ошибочка, знаете ли, вышла…, не могли бы Вы, уважаемый компьютер…, ну и так далее… Ну, приблизительно как с женщинами… Приходилось ведь, наверное, в молодые годы…, и не раз ведь, наверное, приходилось…?

— Да Вы лучше сами округлите до сотых. Это ведь элементарно.

— Это для вас, для учёных, элементарно… А я забыл уже, когда учился… Всё для вас стараюсь. Организую вот…, весь учебный процесс академии на моих хрупких плечах болтается…

— Ну, хорошо… Я попробую, — с явной неуверенностью в голосе ответил Сергей и тут же вышел, чтобы не оскорбить озабоченного до предела начальника очередным приступом рвущегося наружу хохота.

Подождав для приличия ещё час, дежурный принёс начальнику новые распечатки с цифрами, содержащими два знака после запятой. Это привело начальника в состояние, близкое к оргазму:

— Ну как? Тяжело было? — обдав Сергея волной, несущей зловоние застарелого перегара, заискивающе вопросил Обрыдло, в очередной раз силясь веками преодолеть земное тяготение.

— Да-а-а, поупирался, собака, потрепал нервы, пока я ему экран специальной жидкостью не протёр.

— Жидкость-то, небось, на спирту?

— А то на чём же…

— Гляди ты, губа не дура… А ещё говорят, что умные не любят выпивать… Ну что же — это по нашему…, по русскому… Налили — сразу сделал. Не налили — начал рассказывать сказки о том, что всё это сделать невозможно.

— Ну да? Вот Вы мне ничего не налили, а я взял, да сделал.

— Вы на что это намекаете? Впрочем, нет проблем… Заходите через полчаса, а то мне сейчас нельзя… К начальнику на доклад иду… Ещё учует… А вот через полчаса, как говорится, милости просим…

Уже глубоко сожалея о своей неудачной шутке и дав клятвенные обещания Обрыдло касательно «через полчаса», Сергей поднялся к себе в преподавательскую. Там он, натужно воя матричным принтером (других в академии просто не было), распечатал заготовленный заранее рапорт на увольнение, приложил к нему «отказец» жилищной комиссии и тут же представил документы начальнику. Начальник впал в неописуемое бешенство:

— Мы…, мы…, Вас из Питера вытащили! Из этого гнилого болота! А Вы… Никакого чувства благодарности…

— Ну, во-первых, хоть и построен Питер на болотах, это всё же не то место, из которого «вытаскивают». А во-вторых, что значит «вытащили»? Вы предложили — я согласился. В обмене квартиры мне никто не помогал, а вот с улучшением жилищных условий обещали посодействовать, но не пошевелили даже пальцем… Вы на протокол заседания жилищной комиссии хоть одним глазком-то гляньте… А поэтому, мне не совсем понятно Ваше возмущение… Говорю «не совсем», потому как понимаю Ваши проблемы: престарелые преподаватели, молодёжи с учёными степенями очень мало, да и не пойдёт никто из них на такую зарплату…

— Неужели маленькая зарплата? — перебил Сергея задетый за живое начальник (зарплата, вернее, денежное содержание офицеров кафедры было его, что называется, «пунктиком». Начальник, несмотря на свои пятьдесят лет, пребывал в счастливом холостяцком положении и считал, что офицеры его кафедры оплачиваются весьма достойно), — Вы погодите улыбаться. Давайте-ка посчитаем…

— Позвольте, мы и так считаем на каждом заседании кафедры, — не выдержал и в свою очередь перебил начальника Сергей, — сейчас Вы к моим ежемесячным пятнадцати тысячам прибавите стоимость обмундирования, которое я одеваю только на занятия, рыночную стоимость льготных путёвок, которые можно получить только в особо холодные зимы (кому они нужны?), и у Вас тут же получится, что реально у меня в месяц набегает полторы тысячи долларов! Хватит иллюзий! Я, полковник с двадцатипятилетней выслугой, старший преподаватель и кандидат наук получаю в месяц пятнадцать тысяч рублей и ни копейкой больше! И моей семье не нужны шкафы, заваленные портянками, нижним бельём, фуражками, сапогами и прочей, выдаваемой нам дребеденью. Семье нужны реальные деньги… Не на рост боков и пуза, а на скромные питание и одежду, а самое главное — на развитие. У меня же два студента на шее примостились.

— Ну, ладно, что-то Вы излишне разговорились. Вам-то грех жаловаться… Вы ведь ещё в одном ВУЗе преподаёте…

— Преподавал… На пол ставки… Пока Ваш заместитель, ссылаясь на Вас, не перекроил расписание таким образом, что оно с точностью до часа перекрыло расписание на «подработке». И всё…, от «подработки» пришлось отказаться…

— Ну Вы подошли бы ко мне и мы бы всё решили.

— Какой смысл было подходить, если он показал мне правки, внесённые Вашей рукой? Или это и было приглашение к разговору? И о чём бы пошёл разговор? О том, что Вы милостиво согласитесь внести нужные правки на определённых условиях?

— ???!!!

— Поэтому давайте не будем сориться. Удерживать меня Вы не вправе. Я своё выслужил с лихвой. А обязательную беседу с увольняющимся из доблестных рядов будем считать состоявшейся.

— У Вас же докторская диссертация почти готова, — уцепился за последнюю соломинку начальник, — дожали бы да и увольнялись с миром…

— Ну, значит пока не судьба… Как-нибудь в другой раз. Пока — очень кушать хочется. Да и останься сейчас, потом начнёшь увольняться — Вы опять попрекать станете, мол, мы Вас вырастили, доктора из Вас сделали, а Вы к нам задницей… Нет-нет, одна просьба: увольте меня как можно быстрее.

— Как знаете, первый раз вижу человека, который имеет реальный шанс защитить докторскую и отказывается от этого…

— Борюсь с гордыней. И так погрязли все во грехе. Боюсь ещё больше в него окунуться.

— Как знаете…

— Счастливо оставаться. Свои часы я в текущем семестре отработал, поэтому с этой минуты считаю себя свободным.

Далее события развивались в соответствии со скучной, отработанной годами процедурой увольнения офицеров на пенсию. Некоторую сумятицу вызвало лишь желание полковника сохранить служебное удостоверение, которое, в принципе, надо было сдавать при увольнении, но никто этого не делал. По этому поводу он решил посоветоваться со знакомым кадровиком.

— Как оставить? Садись и пиши рапорт о том, что ты его потерял, а мы назначим служебное расследование.

— А дальше что?

— Ничего. Принесёшь справку из отделения милиции по месту прописки о том, что искали-искали твою «ксиву» всем миром целый месяц, но так ничего и не нашли, а мы издадим приказ о том, что документ с таким-то номером объявляется недействительным. Только об этом никто и никогда не узнает, в смысле, о том, что «ксива» теперь является липовой… Так что от ГАИшников можешь продолжать отмахиваться смело.

— Спасибо. А как же санкции? У нас ведь без санкций никак… Особенно напоследок…

— О санкциях не переживай. Они обязательно последуют. Если всё по-хорошему, то мы должны были бы тебе в приказе благодарность объявить и подарить приёмник отечественного производства… Ну а коль ты «ксиву» посеял… То, наверное, объявим мы тебе выговор напоследок, да и дело с концом. И, как говорится, гуляй, Вася.

— Вот спасибо! Вот это, как говорится, по-нашему… Сэкономим для страны ещё один детекторный приёмник! Радует то, что кто-то продолжает их до сих пор делать. А то я, когда помладше был, смотрел на увольняемых и грустил о том, что когда настанет мой черёд, приёмники в стране закончатся… И что тогда, скажите на милость, на пенсии делать? Чем заняться? Тьфу…, что это я такое несу? Всё равно ведь не дали… Придётся идти работать, может ещё удастся на что-нибудь «деньжонков» поднакопить… Глядишь, и приемник в хозяйстве появится…

Всё вышло так, как и пообещал грамотный работник службы кадров. Только слегка поленились кадровики. В одном и том же приказе объявили они увольняющемуся полковнику и благодарность («За добросовестную двадцатипятилетнюю службу и проявленные при этом…»), и выговор («За халатное отношение к хранению служебных документов и допущенное при этом…). В общем, всё как всегда у нас… Сплошные парадоксы. Но главное всё же состоялось: полковник милиции Сергей Михайлович Просвиров наконец-то обрёл желанную свободу! И ещё долгое время в его голове громко пел неизвестно как попавший туда артист Кипелов: «Я свободе-е-ен! Словно птица в небесах!» Но потом начались суровые будни на стройках капитализма, и артист Кипелов куда-то ушёл. Можно даже сказать, что он куда-то панически сбежал. В неизвестном никому направлении… Очень жаль, что так получилось. Может, он ещё вернется? Ждём-с. Милости, как в народе говорится, просим вернуться взад, господин артист. Но вернуться только вместе с воспеваемой свободой. Иначе…, иначе нет никакого смысла в этом возвращении. Артистов в голове и так хоть пруд пруди…

Эпилог

В одном из относительно дешевых столичных кабаков, представляющих собой некую дикую помесь полуресторана с получайханой (типа «Сим-Симов», «Шеш — Бешев» и т. д.) собралась с виду ничем не примечательная компания. Основу этого временного коллектива нарушителей спортивного режима составляли древние (как они сами любили выражаться: «как дерьмо мамонта») выпускники одного из военных училищ. Одна часть из этих людей прошла «афган», другая часть — первую чеченскую войну, третьей пришлось повоевать на второй чеченской войне. Были на этом сборище и такие «счастливчики», которые относились сразу ко всем трём частям одновременно. Кроме того, присутствовали на этом военном курултае и те, кто ни к одной из частей не относился. Это была особая группа безвозвратно продвинутых военных людей, которые не могли быть частью чего-то целого по определению. Особая группа всегда держалась за каким-то незримым барьером, особняком от всякого рода военных сборищ, хотя формально в этих сборищах иногда участвовала. Очень редко это происходило, но всёж-таки случалось. А чаще всего эта группа собиралась отдельно от всех остальных когда-то и чему-то обучаемых военных. Перед тем, как устроить такой закрытый сбор, члены этой группы так всегда и говорили: «В этот раз соберемся узким кругом ограниченных людей». Кто же составлял эту группу, этот таинственный и весьма «узкий круг ограниченных людей»? Может, это были какие-нибудь, не пойми как, просочившиеся в военную среду жидомассоны? Нет-нет, это был бы полный нонсенс, наподобие пьяного бреда генерала из фильма «Семнадцать мгновений весны» про пархатых казаков на Елисеевских полях. Всё обстояло гораздо проще. Это были люди, которые весь период своей военной жизни без остатка отдавались беззаветной, героической, полной неожиданных опасностей службе в войсках известного всей стране, овеянного неувядаемой ратной славой Приарбатского военного округа. Словом, абсолютно все отдельно присутствовавшие представители этого славного воинского объединения являлись героическими защитниками ул. Арбат со всеми прилегающими к ней окрестностями. Попав служить в этот округ сразу после окончания училища, они все сумели пройти славный боевой путь от лейтенанта до полковника и очень обижались, когда кто-то из провинциальной военной «серости» называл их «паркетными полковниками». Паркета в штабе Приарбатского военного округа, конечно же, всегда хватало, но эти полковники не имели к нему никакого отношения. Вне всякого сомнения, не имели! Потому как паркет этот натирался ночами до ледяного блеска специально обученным персоналом из числа военнослужащих срочной службы (была такая особая военная специальность, и прославленным бойцам в военные билеты так и писали: обработчик паркета штаба Арбатского военного округа). Но это ведь бойцы срочной службы! А славный офицерский корпус этого округа никогда по паркету не ходил… А зачем? Больно уж скользкое это занятие… Ведь для деловой и такой нужной всем вооружённым силам ходьбы существуют весьма комфортные для этой цели и достаточно шершавые ковровые дорожки. Но почему-то никто этих скупых до слов воинов никогда не называл «ковровыми полковниками». «Паркетные» да «паркетные»… Ну, что ты будешь делать с этой провинциальной сволочью?! А ещё возьмут эти непросвещённые подлецы, да и назовут по пьяни заслуживших славу в боях старших офицеров не иначе как: «Эй, полковник!» Да, безусловно существует в иерархии армейских полковников две такие градации как: «Эй, полковник!» и «Товарищ полковник!» Первые — штабные работники, имеющие под своим командованием дорогую китайскую чернильную ручку с золотым пером (в старорежимные времена круче этой канцелярской принадлежности не было!), а в период всеобщей автоматизации рабочих мест — персональный компьютер. Вроде бы небогато вооружение… Но какой колоссальный объём работ выполняли они по управлению войсками, силами и оружием! И все свои ежедневные ратные подвиги они успевали сделать до восемнадцати ноль-ноль. В этом отношении у них всё было очень строго: восемнадцать часов по «Маяку» «пропикало» — ищи ветра в поле… По всей Москве, то есть… И фиг уже найдёшь кого… После восемнадцати-то…, кроме застарелых в своём, более чем почтенном возрасте, старпёров. Только почтенных возрастом «защитников Арбата» можно было отыскать по боевой тревоге. Тех, которые уже не могли себе позволить отклонение от выработанного за последние годы службы маршрута: дом — улица Арбат — дом. Надо сказать, что таких почтенных возрастом людей в этом округе было очень много. И не увольняли их не из жалости, а только благодаря тому, что только они могли иногда вспомнить о том, где лежат вдруг понадобившиеся обороноспособности страны документы прошлых лет. А иногда этих старпёров опасались увольнять ещё и по другому случаю: многие из них очень хорошо знали военное законодательство. А в каком-то законе, принятом ещё в тридцатых годах двадцатого века было прописано следующее положение: полковнику, увольняемому в запас или отставку полагается лошадь. Поскольку лошадей к тому времени в стране было уже очень мало, а знающих законы полковников много, и все они были из состава войск Приарбатского военного округа, то последних увольнять очень сильно опасались. А закон, по каким-то причинам, отменить не могли. Почему? Никто не знает. Не могли, и всё тут… А некоторые, это которые из юридически грамотных будут, утверждают, что закон этот действует до сих пор, только на полковничью пенсию лошадь уже не прокормить. Поэтому никто и не просит. Но справедливости ради надо отметить, что польза от старперов всё же была: только их можно было собрать в случае какой-либо военной опасности, хотя и толку от них уже было мало. (Вот так, это, как говорится, «по нашенски»: польза вроде бы была, но толку никакого!) А всех остальных не найти было после восемнадцати ни при каких условиях. В неурочное время «остальные» могли явиться на службу только по доброй воле, заслышав страшную сводку «Совинформбюро»: «Сегодня, США без объявлении войны совершили коварное нападение на нашу страну. В настоящее время ракеты с ядерными боеголовками приближаются к столице нашей Родины — городу-герою Москве…». В этом случае им просто деваться было некуда. Находясь в городе они могли бы подвергнуться поражающим факторам ядерного взрыва, а на службе у них было глубокое и комфортабельное бомбоубежище — бункер, называется, в котором можно было припеваючи прожить целую пятилетку, мужественно защищая Арбат, а за одно и всю страну. Границы страны-то в этом случае ведь обязательно стянутся к Арбату… Кольцо противоракетной обороны в то время защищало только эту улицу с прилегающими к ней окрестностями. Вот так…, пять лет защитники планировали перекантоваться в вентилируемом подземелье. А там… Там, глядишь, всё и рассосётся… Но для этого надо было внимательно слушать сводки «Совинформбюро» или сообщения ТАСС и не опаздывать к задраиванию люков. Большое неудобство… И всё потому, что не было в те недалёкие, казалось бы, ещё времена элементарных сотовых телефонов. Не было их ещё даже и в помине. И поэтому служба у «защитников Арбата» была хоть и нужна всей стране, но была она какая-то не по-военному размеренная. А потому как не было под этими мужественными защитниками Арбата так называемого личного состава. У них ведь, у защитников, каково всегда было общее мнение: «Лучше иметь сорок сейфов, набитых секретной документацией, нежели одного отличника боевой и политической подготовки…». Но при всём при этом защитников знаменитой столичной улицы никто не звал: «Эй, полковник!» По крайней мере, внутри самого округа… В таких суровых войсках это исключалось полностью! Внутри этого грозного воинства бытовали совершенно особые традиции. Там никто не смел обратиться друг другу посредством барско-холопского: «Эй!». В этой интеллигентно— интеллектуальной среде было всё несколько иначе, нежели чем в простой армейской. Всё гораздо запутанней было там. Так, например, если бы один полковник почему-то разозлился бы на другого и, поддавшись вспышке гнева, решил бы послать его на известные всему российскому народу «три буквы», то он поступил бы следующим образом. Он подпрыгнул бы злобно на месте и, гневно поблёскивая толстыми линзами изготовленных по спецзаказу очков, едва сдерживая вспышку овладевшего им гнева, вполне ожидаемо для окружающих его офицеров тут же со всей строгостью заявил бы без всяких сентиментальных обиняков: «Я, товарищ полковник, чрезвычайно огорчён Вашим гнусным и необдуманным по сути своей высказыванием (поведением, поступком и т. д.) и, находясь исключительно под впечатлением от этого глубокого огорчения, граничащего с совершенно искренним разочарованием, сейчас вынужден пойти на фуй, а Вы, любезнейший, если это Вас не сильно затруднит, извольте идти за мной, но, я Вас умоляю, голубчик, ни в коем случае никуда не сворачивайте!» То есть, совершенно нетрудно заметить, что ничего в этом витиевато длинном предложении от «Эй, полковник» не содержится, но почему-то интеллигентнейшую категорию арбатских полковников в войсках всегда недолюбливали и называли именно так пренебрежительно. Наверное, это были всё те же завистники из числа злобствующих в бессилии неудачников-провинциалов, которым никогда не дано было попасть служить в самое сердце столицы империи по имени СССР.

Вторые из славной категории полковников (это те, которые «товарищи полковники») — командиры частей, имевшие под своим началом абсолютно всё, что находилось на территориях, занимаемых подотчётными им воинским формированиями. Территориями, удалёнными от столицы на многие и многие сотни километров. Уйма всяких хлопотных вещей находилась в их ведении на этих провинциальных территориях: от зубных щёток, хранившихся на верхних полках прикроватных тумбочек рядового состава, до автомобильного парка, забитого дорогостоящей техникой, готовой очень больно дать по зубам любому потенциальному агрессору. И это действительно были настоящие «товарищи полковники», и никто бы и в мыслях не посмел бы им в чём-то возразить, не говоря уже о том, чтобы выкрикнуть украдкой в их сторону из глухой лесной чащи какое-нибудь: «Эй», и после этого быстро куда-нибудь скрыться. Вот такие дурацкие нравы культивировались в этих удалённых областях… Вот такой вот творился там, не прикрытый ничем, деспотизм. Ну, а в общем, одним словом — провинциалы… Что с них взять? Надо отметить, что проблемы у этих «товарищей» возникали очень часто и круглосуточно. Поэтому они не были подвержены такому опасному заболеванию как интеллигентность и всегда громко и по каждому поводу грубейшим образом сквернословили. Виной этому попранию норм поведения в обществе было само окружающее их общество. Вернее, это было не совсем общество, а просто очень большое количество разнородного, так называемого, личного состава. Каждый индивидуум из числа этого «личного состава» объединяло со всей популяцией лишь одно устойчивое нежелание. И это было нежелание стремиться к высокому званию — «Отличник боевой и политической подготовки». Причём, это нежелание было устойчивым всегда. И в период, когда под словом «политической» понималось стремление к уважению «Кодекса строителя коммунизма», и в более поздние времена, когда предметом почитания должен был бы стать так никем и не написанный «Кодекс строителя капитализма».

Ну да ладно, вернёмся в нашу чайхану. Надо отметить, что не только полковники собрались в этом типовом московском питейном заведении имени «дяди Хачека». Были тут, конечно же, и капитаны, и майоры, и подполковники. Словом, были здесь и те «лузеры», которые не дослужились до больших чинов и доживали свой скорбный военный век в той или иной, но всегда одинаково отстойной провинции. Большая часть из «лузеров», тем не менее, успела нарастить существенный вес орденов и медалей, безвольно болтающихся на потёртых обшлагах их парадных мундиров, частично съеденных молью в пыльных гробах громоздких домашних шкафов. Герои с улицы Арбат по тяжести знаков отличия конечно же ничем не уступали этим «отстойным провинциалам», и при этом постоянно проживали в столице Различие в килограммах наградного металла составляли лишь некоторые, малосущественные нюансы. Эти по сути своей ничем не примечательные мелочи состояли в том, что в афганскую войну доблестные защитники исторической московской улицы сутками писали себе наградные представления за поистине фантастические геройства, что называется, не отходя от кассы. То есть, не выходя из тщательно охраняемого штаба армии в Кабуле. Все эти сказочные подвиги случались с ними именно в то время, когда «отстойные провинциалы» совершали обыденные боевые выходы, неспешным штурмом брали перевалы и лениво сопровождали взрывоопасные грузы. Справедливости ради надо сказать, что этих «гоблинов» тоже иногда награждали. Большей частью — посмертно… Мёрли почему-то очень часто они. Видно, слабы были здоровьем, несмотря на строгий отбор по этому критерию в самом начале службы. Лишь иногда погибали они по собственной глупости: то под снайпера какого-нибудь незаметного подставятся, то на мину замаскированную наступят… В общем— сами виноваты. Смотреть надо, что называется, в оба. А раз лень смотреть по сторонам, то и получи этот скорбный нюанс к поздравлению с наградой — «посмертно». Но всё равно, наверное, в мире горнем с этой наградой будет проще оправдаться за свои земные злодеяния. Хотелось бы надеяться… А так — это просто предположение… Кто ж его знает, какие заслуги там зачтутся.

Но, кое-чего из наград перепадало и кое-как выжившим. Этим беспросветным маргиналам… Сдюжившим-таки, несмотря на свою природную невнимательность. Очень редко такое случалось. Но, ради всё той же справедливости, эти факты надо бы всё же отметить и снова похвалить наших арбатских воинов. Это ведь только благодаря их усилиям награждения всё же иногда случались. Кроме них такие дела никому нельзя было доверить. Здесь ведь что самое главное? Правильно бумагу составить. При этом самого подвига может и не быть вовсе. А на фига он, собственно, нужен? Во время его свершения могут и убить по незнанию. Не каждый враг может догадаться, что вы против него лично ничего не имеете, просто так получилось, что для роста по служебной лестнице вам вдруг срочно понадобился подвиг. А недогадавшийся враг сам по себе очень опасен. Ое ведь чувствует, что что-то не так, а что именно — не понимает. Врага начинают снедать комплексы неполноценности, и тогда он может просто-напросто по-человечески так сорваться, вспылить, так сказать, и начать палить во все стороны из всего имеющегося у него стрелкового оружия, а также упражняться в метании гранат. Именно в этом состоит опасность свершения подвигов, и нельзя ни в коем случае до этого доводить… И что же тогда делать с подвигами? Как это — что? А для чего, в конце-концов, человеку фантазия сверху дадена? Только всё это не должно превращаться в фарс. Вспоминается заметка одного такого зарвавшегося фантазёра в газете «На страже Родины» под названием «Солдатская смекалка». Вот прочтите, что он там написал: «Во время одного из боёв, произошедшем минувшим днём в афганской провинции Шандагар, рядом с рядовым Петровым упала фугасная мина. «Звиздец, — тут же смекнул рядовой Петров. И в этот раз солдатская смекалка не подвела!» Вы представляете!? Полный беспредел, и опять трупы… Не ужели без этого нельзя обойтись? Конечно можно, если не заходить в своих фантазиях слишком далеко.

Подобный подход и те же наградные пропорции сохранялись и в течение двух «чеченских войн». С той лишь разницей, что в этот раз доблестные защитники с улицы Арбата предпочитали организовать тусовку в Моздоке. Надо сказать, очень пыльный и гадкий городишко. Недаром поэт сказал про него: «Прощай Кавказ, прощай Моздок, сюда я больше не ездок…». Всё правильно, и не фига тут поэтам всяким шляться без толку… Тут, понимаешь, по настоящему серьёзные и опалённые боями люди награды и льготы себе не успевают выписывать! Понятное дело… Это же всё надо по правилам строгого бюрократического искусства… А фантазия при этом какова должна быть?! Реально-то ведь всё живописуемое аж за полтысячи километров от Моздока происходит! Вот и крути мозгами как хочешь… Выдумывай обстоятельства, при которых был совершён очередной беспримерный подвиг… Под пулями лазить — дурное дело, оно ведь не хитрое. А вот тут попробуй-ка, погреми своими отяжелевшими от постоянного блуждания искромётных мыслей и утомленными раздумьями о судьбе страны полушариями головного мозга. Поэтому поскорей бы надоть как-то возвернуться домой. Этот пропитанный пылью Моздок с его тёплой и хрустящей песком водкой не совсем благоприятно влияет на здоровье. Но ничего не поделаешь. Некоторое время придётся потерпеть. Где же это видано: «защитник Арбата» и без ордена? Впрочем, сейчас уже можно никуда не выезжать и сверлить дырки в лацканах прямо на рабочем месте. Одна проблема — делиться надо. В те времена уже тоже все и повсеместно друг с другом делились, но всё равно, хотя бы в окрестность «горячей точки» надо было хотя бы для приличия съездить. Ныне приличия пали окончательно. Просто столько работы, что не хватает времени их соблюдать. А поэтому и не надо теперь никуда ездить. Работать надо и не забывать сверлить дырки в одежде… И это вам не какие-нибудь эфемерные дырки. Это — вполне реальные денежные средства. Льготы и надбавки. Мелочь, конечно же. Но с паршивой овцы хоть шерсти клок… Иногда эти мелочные льготы и смешные надбавки удавалось ухватить и «гоблинам». А кое-кому из особо ушлых из них иногда удавалось отхватить куш и пожирнее. Так один из «гоблинов», застарелый в своём разгильдяйстве майор и, по совместительству, Герой России, на одном из сборищ заявил после трёх больших военных двухсотграммовых рюмок буквально следующее: «А знаете ли, братцы, за что я получил Героя? Да какие там, к имбирям, мужество и героизм! Запомните, звание Героя России я получил за воровство!» «????!!!!» «Да-да, именно за воровство! Дело обстояло так. Как-то заперли нашу колонну на перевале. Ни вперед, ни назад. А подкрепления всё нет и нет. Продукты закончились, водка закончилась. Воду из луж пьём. А возглавлял всё это безобразие один изнеженный штабной генерал. «Дитя Арбата», ети его. Для «профуры», конечно же, возглавлял. Командовали другие, а он за отметкой в биографии приехал в те неприветливые места. Чтобы дальше, знатчица, можно было уверенно ползти по генеральской лестнице. Как только прибыл он к нам — из Москвы сразу же указание: беречь как зеницу ока. И берегли… В сортир его исключительно в бронежилете выводили, и под конвоем автоматчиков: если «по маленькому» — три автоматчика, ежели «по-большому» приспичит — взвод. А выводить его приходилось часто: любил очень шашлычком в объёме барашка перекусить и запить его бочонком сухого винца. А тут вдруг такая незадача вышла. Генерал оголодал, обессилел и даже из БТРа выходить перестал. А я часто к нему в гости захаживал: то радиостанции надо перестроить, то ключи поменять. Вот он как-то и говорит мне:

— Капитан (я тогда ещё в капитанах парился), вижу, Вы очень шустрый малый. Не могли бы Вы провернуть одну деликатную операцию?

— Какую ещё операцию? — спрашиваю, — я ведь не пехота…

— Вот потому-то я к Вам и обращаюсь… Тут ведь, братец, мозги надобны…

— Ну, тогда Вы по адресу, этого добра у меня в избытке, — скромно отвечаю я ему и туплю глаза в пол.

— Да тут, понимаете ли, какое дело… Судя вот по этой карте (а это очень точная карта, можете мне поверить, по ней ещё генерал Ермолов воевал), здесь недалеко одно чеченское селение располагается. А в селении этом наверняка ведь какая-нибудь еда имеется. Как-то же они там живут, чечены эти? А раз живут, значит, по всей видимости, что-то и кушают.

— Неубиенная логика, товарищ генерал, — говорю, — но Вы, наверное, догадываетесь, что просто так они ничего не отдадут. Да и боевики наверняка тоже от них же кормятся. И тоже будут очень сильно возражать, если мы будем на их скудную жратву претендовать. Это же по сути дела боестолкновение получится, а нам это запрещено до подхода основных сил, да и с боеприпасами у нас туго.

— А Вы-то откуда про это всё знаете? Про запреты, про боеприпасы?

— Как это, откуда? Я же связист… Связисты всегда всё поперёд своего начальства узнают. Работа такая…

— Вот-вот, поэтому я к своей пехоте и не обращаюсь. Им только намекни — тут же возникнет боестолкновение, во время которого ещё и своих перебьют… Нет-нет, тут поделикатней надо бы как-то… Чтобы шуму поменьше было.

— Может, всё-таки, подмоги дождемся, товарищ генерал?

— Капитан, Вы, что совсем ничего не понимаете: генерал Генерального штаба умирает — мяса хочет! Хоть ослиного. Пусть даже это будут от мёртвых ослов уши. Но, чтобы их было много! Если достанете, сделаю для вас всё, что ни пожелаете…

— Прямо-таки всё? Что, и полковника присвоите?

— Не сразу, но присвою. В предельно короткие сроки: сначала майора присвою досрочно, затем подполковника, ну и полковника, наконец… Подумайте.

Подумал я тогда, подумал, и понял: надо воспользоваться ситуацией. Другого такого случая может в жизни никогда больше не представиться. Только на хрен, думаю, мне сдался этот полковник с его смешной пенсией? Да и это ещё бабушка, как говорится, надвое сказала… Пока мне промежуточные звания будут присваиваться, генерала могут тысячу раз за что-нибудь уволить. Много воруют ведь они нынче… Нет, тут надо бы что-нибудь быстрое испросить и более денежное. И вот, наконец, набрался я наглости и вечером того же дня, в который поступило предложение, запрыгнул к генералу в БТР, якобы по каким-то связным делам и, вращая ручку гетеродина, как бы невзначай говорю ему:

— Вот вы давеча говорили: полцарства за коня. А, к примеру, Героя России Вы мне тоже присвоить можете?

Генерал поначалу сильно поперхнулся голодной слюной от такой наглости и даже сильно увеличил в диаметре глаза, но затем, видимо, в его сознании прояснилась благоухающая голограмма жаренной грудинки, и он тут же безвольно сник:

— Вы же понимаете, что это звание присваивает только президент. В моих силах только подписать представление…

— Вот-вот, я о нём, родимом, и говорю. Главное — чтобы представление было правильным. Там ведь не надо писать: за ночное воровство домашней живности…

— Вы меня не учите. Я знаю, что надо писать в таких случаях. — тут же раздулся от собственной значимости генерал, и строго посмотрел на меня, — условие принимается. Итак, когда Вы готовы выступить?

— Сегодня ночью и выступим.

— С кем это «выступим»?

— Ну, возьму пару бойцов для прикрытия…

— Только прошу Вас, предельно осторожно. Трупы нам не нужны.

— Понятное дело, нам не трупы, нам мясо надобно. Хотя трупы — это ведь тоже мясо, но не то… Мы же не Бокассы какие-нибудь африканские. Попробуем мы без этих скорбных «грузов 200» обойтись.

— Только учтите, если что: я Вас никуда не посылал. Сами это Вы от голода озверели и полезли куда-то на ночь глядя…

— Понятное дело… Конспирация — прежде всего.