Вредная привычка жить Климова Юлия

– Я ничего не понимаю!

– Надень туфли, Золушка! – скомандовала я, и Любовь Григорьевна подскочила на месте.

– Ты ненормальная!

– Возможно, но я вам нужна.

Очки скукожились и жалобно посмотрели на меня.

– Послушайте, выгляните в окно, пройдитесь по офису: весь мир кишит молоденькими хрупкими Белоснежками, возьмите хоть Лариску из бухгалтерии. У нее грудь, как две уютные диванные подушки. Очнитесь, надо же как-то работать над собой и вообще над отношениями!

Любовь Григорьевна замерла и слушала.

– Ну запали вы на этого Крошкина, понятное дело, весьма стоящий мужик, но вам пора уже как-то действовать!

– Как? – заинтересованно спросила Любовь Григорьевна.

– Надо стать – какой?

– Какой?

– Незаменимой, единственной, такой, чтобы дух захватывало. Сколько вам лет?

– Сорок…

– Ну так я вам скажу, что в сорок лет следует уже как-то шевелиться, молодежь наступает на пятки, причем делает это грудью.

Любовь Григорьевна села на стул рядом с моим столом. Я, закончив уборку, любовно поставила выживший кактус на его законное место.

– Да, он мне нравится, – сказала тихо Любовь Григорьевна, теребя край стола.

– То, что вы признались, это хорошо, – многозначительно сказала я, – не каждый решается сказать подобное вслух, вы молодец!

Любовь Григорьевна выпрямила спину: по всей видимости, в этот момент она гордилась собой. Я знаю, как расположить к себе столь наивную душу, как Любовь Григорьевна, – просто надо ее приласкать.

– Надо бы вам имидж сменить, – сказала я, – и не растекайтесь перед ним, когда его видите, – боритесь, это вам не отчеты писать.

– Что же мне делать?

– Распускаете свой злобный пучок, идете и делаете стрижку, покупаете новые шмотки, причем покупаете их только в тех отделах, куда не ступала ваша нога, и побольше решительности и уверенности в глазах.

– Я так не смогу.

– У вас нет выбора, – сказала я, пожав плечами.

– Есть, мне и так хорошо, мы с ним видимся, и мне этого хватает.

– Даже не надейтесь, что ваша жизнь и дальше будет медленно тонуть в болоте, я повторяю – у вас нет выбора. Если вы не пойдете дорогой, которую я вам сейчас протоптала, я расскажу Крошкину, что вы в него втрескались.

– Нет! – вскочила Любовь Григорьевна.

– Да, – улыбаясь, сказала я, – и вы же знаете, что я это сделаю.

– Это шантаж!

– Не спорю.

– Какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь?!

– Я добрая фея-волшебница, мне по должности положено.

– Ты, ты, ты… интриганка! А по должности тебе положено печатать и на телефонные звонки отвечать!

– Послушайте, чего вы боитесь? Того, что начнете себя чувствовать женщиной? Поверьте, это не страшно, я пару раз пробовала, это стоит того.

Любовь Григорьевна снова села на стул и заплакала.

– Вы это напрасно, – сказала я, – вам еще жить да жить.

Любовь Григорьевна заплакала еще громче.

– Вы же, как все нормальные люди, хотите быть счастливой, так чего вы ждете, доставайте свою харизму – и вперед!

– Я даже не знаю, что это такое, – всхлипывала Любовь Григорьевна, – это что-то неприличное?

Тяжело вздохнув, я включила компьютер, дунула на экран, в надежде, что пыль сделает самостоятельные выводы, и сказала:

– Обратной дороги нет, мужайтесь.

– Хорошо, в конце концов я ничего не теряю, хотя моя репутация…

– Ваша репутация покрылась паутиной, не будем о ней.

– Хорошо, – еще раз сказала Любовь Григорьевна, вытирая слезы.

Я облегченно вздохнула: Крошкин Илья Дмитриевич теперь от нас никуда не денется.

– А как там дела с трупом? – поинтересовалась я.

– Я сегодня звонила следователю, оказывается, этот человек умер не здесь.

– Не может быть, а где?!

– Я не знаю, но установили, что смерть наступила из-за сердечного приступа, такое бывает у мужчин в его возрасте.

– Да уж, надо проследить за Ильей Дмитриевичем, как бы его удар не хватил, когда он увидит ваше преображение.

– Аня!

– Молчу, молчу, – улыбаясь, сказала я. – Ну и что милиция?

– Говорят, что скорее всего нам его подбросили в шутку.

– И давно так принято шутить?

– Мне тоже показалось это странным.

– То есть вы хотите сказать, что сами бы так шутить не стали?

– Аня!

– Молчу, молчу.

– Дело, скорее всего, закроют, так как состава преступления нет.

– Ничего себе, а что, им все равно, кто его сюда принес?

Любовь Григорьевна пожала плечами, поправила очки и сказала:

– Мне это неизвестно, такое мог сделать любой случайный прохожий. Этот человек здесь даже никому не знаком.

– Ну не знаю, если у вас принято вокруг офиса ходить с трупами…

– Я только поняла, что милиция вполне довольна тем, что его не убили, а он сам умер.

– А что Валентин Петрович? Где он, кстати?

– Он сказал, что с утра будет в банке, конечно, ему неприятно, что такое случилось у нас.

– Понятное дело, кому понравится такой подарочек…

– Я не понимаю, как это все произошло? – всплеснула руками Любовь Григорьевна. – Теперь все сидят и шушукаются по кабинетам.

– Не волнуйтесь, когда они увидят вас в новом обличии, они сменят тему.

– Аня!

– Молчу, молчу.

Любовь Григорьевна покачала головой.

В принципе все не так уж и плохо вырисовывалось: дело затухнет и нам с девчонками беспокоиться будет не о чем, но все же мне хотелось дознаться до истины.

– А что, это так просто – внести сюда труп?

– В каком смысле?

– А как же замки, охрана и так далее?

– Мы здесь не так давно арендуем офис, всего четвертый месяц, еще не все наладили, вернее, сигнализацию установили, но она потом сломалась, и как-то все руки, видно, не доходили до нее.

– Хорошо, сигнализация дохлая, но замки-то должны быть?

– Замки, конечно, есть, и они вроде как и не сломаны, – пожимая плечами, сказала Любовь Григорьевна.

– А сложно ли их открыть?

– Я не знаю, – замотала головой директриса.

– Вообще-то, кому надо, тот откроет отмычкой, был бы навык…

– Теперь-то сигнализацию приведут в порядок, Валентин Петрович велел сегодня же все сделать.

– Это правильно, – поддержала я столь мудрое решение своего руководителя. – А вы точно раньше этого человека не видели, того, который столь бесцеремонно лежал у меня на столе?

– Нет, – уверенно сказала будущая нимфа.

– Вспомните, может, он заходил к кому-нибудь в офисе?

Я надеялась, что Любовь Григорьевна вспомнит Федора Семеновича: я все же чувствовала, что какая-то связь тут есть.

– Точно нет, я бы такого запомнила.

Любовь Григорьевна отправилась в свой кабинет и там два часа просидела над бумажками Крошкина. Выйдя, она протянула их мне и сказала:

– Пойдешь в столовую, занеси в бухгалтерию, пусть исправят.

Бухгалтерия – это, как я понимаю, такое гнездо, где высиживают сплетни. Зиночка была типичным представителем класса подобных наседок.

Она сидела у окна и считала ворон. Я села рядом, дабы помочь ей в этом деле.

– О! Привет, – сказала она, поворачиваясь ко мне.

– Что в мире делается? – спросила я, кидая бумаги на стол.