Трибуле Зевако Мишель

Об авторе

Жизнь французского писателя Мишеля Зевако, автора захватывающих романов плаща и шпаги, была не менее яркой и бурной, чем его собственные книги. Он родился 1 февраля 1860 года в родном городе Наполеона – славном Аяччо, столице острова Корсика. После девятилетнего обучения в школе-интернате будущий писатель поступает в лицей Святого Людовика в Париже и уже через два года, в возрасте 20 лет, получает назначение на место преподавателя литературы в коллеже во Вьене близ Лиона. Карьера молодого учителя складывается весьма удачно, но через 10 месяцев его отстраняют от должности из-за любовной интрижки с женой местного муниципального советника. В 1882 году Зевако решает продолжить карьеру своего отца и записывается в 9-й драгунский полк. Но будучи совершенно невосприимчивым к дисциплине и довольно-таки нерадивым солдатом (потерял саблю, упустил коня, проигнорировал участие в ночном дозоре), а также весьма дерзким и заносчивым, Мишель не находит себя и на этом поприще. За четыре года службы он заработал в общей сложности 88 суток ареста и имел 118 приводов в полицию.

Покинув армию в 1886 году, Зевако возвращается в Париж и начинает зарабатывать на жизнь пером, заделавшись политическим журналистом. Провалившись на выборах в парламент в сентябре 1889 года, буйный корсиканец избирает своей литературной мишенью министра внутренних дел Констана и в одной из газетных публикаций вызывает противника на дуэль. За этот «наглый поступок» Зевако приговаривают к штрафу в тысячу франков и четырем месяцам заключения в тюрьме Сент-Пелажи. После выхода на свободу Зевако возвращается в редакцию газеты «Эгалите» («Равенство»). Здесь он продолжает писать и публиковать свои статьи и романы. Затем без особого успеха пытается создать газету «Ле Гё» («Нищий»), выпустив единственный номер в марте 1892 года. Вскоре неуемный бунтарь направляет свою кипучую энергию на поддержку анархистов. От их имени он обращается к парижанам с яростным воззванием против буржуазии, породившей голод в стране: «Если вам нужны деньги, возьмите их сами, а если понадобится кого-нибудь убить – так и убейте!» Отказавшись от уплаты штрафа в 2 тысячи франков и заочного лишения свободы за это выступление, Зевако опять попадает в Сент-Пелажи, где и проводит шесть месяцев. Однако усиленные репрессии в стране против анархистов смягчают литературные воззвания пламенного корсиканца, а дружба с монмартрскими художниками прерывает его журналистскую карьеру на три года. Лишь в 1898 году он вновь берется за перо, чтобы осветить знаменитое дело капитана Дрейфуса. Это событие ставит последнюю точку в бунтарских амбициях разочаровавшегося Зевако, уставшего от бездействия и всевозможных махинаций политических партий и профсоюзов.

Последние 20 лет его жизни были посвящены только историческим и приключенческим романам, которые писатель с успехом публикует в журналах, следуя по стопам своих кумиров – Виктора Гюго и Александра Дюма. Восторженные критики прозвали Зевако «последним романтиком уходящей эпохи». Начиная с 1899 года «Шевалье де ла Барр», «Борджиа», «Капитан» и многие другие романы снискали писателю славу и статус самого высокооплачиваемого французского романиста наряду с автором «Призрака Оперы» Гастоном Леру. Успех сопутствовал Зевако до последних дней. Он умер 8 августа 1918 года в городке Обонн, неподалеку от Парижа. Лучшие романы писателя («Нострадамус», «Тайны Нельской башни», саги о Рагастенах и Пардайянах) и поныне пользуются большой популярностью у читателей во многих странах мира.

В. Матющенко

ИЗБРАННАЯ БИБЛИОГРАФИЯ М. ЗЕВАКО

«Мост вздохов» (Le Pont des soupirs, 1901)

«Кровное дело шевалье» (Les Pardaillan, 1902)

«Тайны Нельской башни» (Buridan, Le hros de la Tour de Nesle, 1905)

«Капитан» (Le Capitan, 1906)

«Нострадамус» (Nostradamus, 1907)

«Героиня» (L’Hrone, 1908)

«Отель Сен-Поль» (L’Htel Saint-Pol, 1909)

«Дон Жуан» (Don Juan, 1916)

«Королева Изабо» (La Reine Isabeau, 1918)

«Королева Арго» (La Reine d'Argot, ed. 1922)

Серия «Рагастены» (Les Ragastens, 1900–1922):

«Борджиа» (Borgia! 1900)

«Трибуле» (Triboulet, 1901)

«Двор чудес» (La Cour des Miracles, 1901)

«Большая авантюра» (La Grande Aventure, ed. 1922)

I. Король

– Ко мне, Трибуле!

Король Франциск I веселым голосом отдал это отрывистое и презрительное приказание.

Горбатое, скорченное, бесформенное существо, к которому был обращен этот возглас, вздрогнуло. В его взгляде промелькнула болезненная ненависть. Но изнуренное лицо сразу же исказилось ухмылкой, и существо приблизилось к повелителю, подражая яростному лаю дога.

– Что такое, шут? Что значит этот лай? – нахмурил брови король.

– Ваше Величество оказали мне честь, обратившись словно к своему любимому псу; я вам и ответил по-собачьи. Так вот надо понимать меня, государь!

И Трибуле поприветствовал повелителя, дугой выгнув спину. Несколько придворных, присутствовавших при этой сцене, разразились неудержимым смехом.

– Лежать, Трибуле! – крикнул один из них. – На пол, пес!

– А пес-то может и укусить, месье де Ла Шатеньере. Вспомните-ка, как в вас вцепился Жарнак, заменив клыками… пощечину!

– Жалкое ничтожество! – покраснел придворный.

– Успокойтесь! – сквозь смех приказал король. – Ну, дурень, скажи-ка откровенно, как я тебе сегодня нравлюсь?

Король стоял перед огромным зеркалом, подарком Венецианской республики, вглядывался в свое отражение и любовался им, а двое слуг в это самое время поспешно заканчивали его туалет, возложив на голову черную бархатную шляпу с белым пером и облачая его в атласный камзол вишневого цвета и меховую накидку.

– Государь, – ответил Трибуле, – сегодня вы подобны сияющему Фебу!

– Почему Фебу? – спросил король.

– Потому что голова ваша, как и Феба, окружена лучистым сиянием. Только лучи эти сотворены вашей седой шевелюрой и столь же седой бородой!

Трибуле осклабился, покачивая своей мароттой[1] и хихикая. Придворные было зашикали, возмущенные такой дерзостью, но король рассмеялся, и они тоже захохотали, громче короля и шута. Франциск выпрямился во весь рост, расправил атлетические плечи и широкую грудь, словно созданные самой природой для тяжелых доспехов, и повернулся к придворным:

– А тебе, Эссе, как я нравлюсь?

– Ваше Величество никогда не казался мне таким бодрым, вы молодеете день ото дня!

– Граф! Граф! – протявкал Трибуле. – Вы заставите короля поверить, что он возвращается в детство. Это, конечно, случится, но пока-то ему всего пятьдесят, черт побери!

– А ты что скажешь, Сансак? – спросил король.

– Ваше Величество остается образцом элегантности…

– Конечно, – прервал шут, – однако же вы не вырастите на брюхе горб, чтобы подражать королевскому животу! У меня-то хоть спина горбатая!

Придворные презрительными взглядами окинули шута, тот отвечал им гримасами и ужимками. Король снова рассмеялся.

– Сир, – с досадой воскликнул Ла Шатеньере, – вы, стало быть, не желаете объяснить нам, отчего вы сегодня так веселы?

– Черт возьми! – едко вставил Трибуле. – Просто король подумал о мире, который навязал ему его кузен император. Его величество потерял только Фландрию и Арагон, Артуа и Милан! Ему не о чем плакать, я полагаю!

– Шут!..

– Не то?.. Ах, так король вспомнил о резне, которая совершается во благо нашей Матери-Церкви… Прованс потонул в крови!.. О, да это и меня радует!

– Замолчи! – прорычал побледневший король, отгоняя кровавые призраки, о которых напомнил шут, и сразу же поспешил сказать: – Господа! Вечером состоится грандиозная вылазка!.. Да, мне пятьдесят лет! Да, поговаривают, что я состарился! – лихорадочно добавил он, словно заглушая собственные сомнения. – Посмотрим! После битвы при Мариньяно[2] говорили: «Храбр, как Франциск!» Я хочу, чтобы теперь говорили: «Молод, как Франциск! Галантен, как Франциск!» И пусть так будет всегда! Клянусь Девой Марией! Давайте веселиться, друзья мои! Вед жизнь так прекрасна. А женщины так красивы в нашей любимой Франции!.. Боже мой, друзья! Любовь! Как божественна музыка этой фразы: «Я люб-лю!»… Ах, если бы вы знали, как она прекрасна в своей чистоте. Ее семнадцать весен окружают ее чело ореолом целомудрия!.. Это меня воспламеняет, вливает в мои вены потоки волшебного огня. Чистота светится в ее взгляде, и эта ее непорочность искушает меня, привлекает, сводит с ума!

Услышав эту внезапную исповедь, сорвавшуюся с губ Франциска I, придворные смущенно замолчали… Кто такая эта юная девушка, которую полюбил король? А монарх тем временем возбужденно прохаживался по залу:

– Нет, мне не пятьдесят! Я еще так молод! Я чувствую это по сильному биению моего сердца, по любовному чувству, опьяняющему меня!.. Я люблю ее и жажду, чтобы она меня полюбила!..

– А она не хочет вас любить, сир? – усмехнулся Трибуле, но в глазах его промелькнула смутная тревога.

– Она меня полюбит! Таково мое желание… Сегодня вечером!… В десять часов… Вы все будете там… Вы мне поможете…

– Конечно, сир! – охотно согласился д’Эссе. – Только как же быть с прелестной мадам Феррон?.. Когда она узнает…

– Феррон? Она мне надоела! Она меня усыпляет! Я больше не хочу ее! Она тяготит меня, как тяжелая цепь!

– Прекрасная фероньерка![3] – вставил словцо Трибуле.

– Бесценное словцо, Трибуле! – восторженно отреагировал король. – Надо будет познакомить с ним Маро[4]. Пусть вставит его в какую-нибудь балладу… Прекрасная фероньерка!.. Очаровательно!

– Я передам Маро, – сказал Трибуле, – но балладу подпишите вы, сир!

– Ты, Трибуле, примешь участие в нашей вылазке? – спросил Франциск, прикидываясь, что не понял намека на плагиат.

– Черт побери, мой принц! Хорошо бы выглядел французский король, если бы каждая его глупость не была одобрена королевским шутом!

Забившись в оконный проем, Трибуле смотрел, как опускается ночь на еще не завершенные строения Нового Лувра. Шут предавался раздумьям:

«Он сказал “семнадцатилетняя девственница”… Кем может быть это бедное создание?.. Мне страшно!»

Страх, боль, а затем смертельная тревога промелькнули на его измученном лице. Какие заботы волновали это несчастное сердце?

– Что до Мадлен Феррон, – продолжал Франциск, – я больше не пойду к ней… Я приберег для нее такой сюрприз, что никогда больше эта фероньерка не вынырнет!

– И что же это за сюрприз? – полюбопытствовал Сансак.

В этот момент дверь королевских покоев отворилась и в комнату вошел бледнолицый человек, одетый в черное.

– А вот и господин граф де Монклар, – отчеканил Трибуле, который, повернувшись лицом к собравшимся, снова скрыл свои чувства под маской сардонического веселья, – главный гофмейстер, верховный парижский судья, строгий хозяин нашей полиции, которого не зря боятся господа бродяги, грабители, нищие, притворяющиеся эпилептиками, и пособниками галилеян!

Граф де Монклар приблизился к королю и склонился перед ним:

– Говорите, сударь, – разрешил Франциск.

– Сир, предлагаю вашему вниманию список лиц, просящих аудиенцию. Пусть Ваше Величество соизволит указать тех своих подданных, которых он захочет принять. Первым в списке стоит господин Этьен Доле, печатник с типографским знаком «Золотой обрез».

– Принимать не буду, – жестко сказал король. – Присмотритесь получше к этому человеку, который установил тесные связи с новыми сектами, отравляющими души моих подданных… Кто следующий?

– Мэтр Франсуа Рабле…

– Пусть катится ко всем чертям! Да! И он пусть тоже побережется! У нашего королевского терпения есть предел… Кто еще?

– Глубокоуважаемый и почтенный дон Игнасио Лойола.

Король задумался:

– Я приму глубокоуважаемого отца завтра.

– Черт возьми! – отрывисто бросил Трибуле. – После женских юбок наш государь займется сутанами монахов!

– Вот и всё, что касается аудиенций, сир, – продолжил граф де Монклар, – но из Двора чудес, сир, распространяется непереносимая зараза. Она грозит отравить весь Париж. Вся улица Сен-Дени стала необитаемой. На пока еще порядочные улицы проникают обитатели улиц Мове-Гарсон, Фран-Буржуа, Гранд и Птит-Трюандери[5]. Дерзость грабителей превосходит все границы. Надо бы устроить показательную казнь. Двое злодеев заслуживают петли: некий Лантене и еще один по кличке Манфред… Что прикажете с ними сделать?

– Повесить злодеев!

Трибуле захлопал в ладоши.

– В добрый час! А то в Париже развлечений не хватает. Всего пятерых повесили вчера да восьмерых сегодня!

Человек в черном молча вышел. Трибуле успел крикнуть ему вслед:

– Привет Виселичному архангелу!

– Бедный Монклар! – вздохнул король. – Вот уже двадцать лет, как он старается изгнать из города всех этих цыган и прочих жуликов, которых он обвиняет в похищении и вероятном убийстве своего маленького сына…Ну, вот. С государственными делами мы управились, теперь займемся личными. К Феррон… В ожидании вечерней экспедиции!

И Франциск, напевая какую-то балладу, вышел в сопровождении придворных из своей королевской комнаты.

II. Палач

Было восемь часов вечера. Темнота, непроницаемая, как чернила, окутала город. Резкими порывами налетал холодный октябрьский ветер. Возле ограды Тюильри смутно вырисовывались очертания одинокого домика. Там свила гнездо любовная связь короля и прелестной мадам Феррон. Слабо освещенное окно на втором этаже здания казалось тусклой путеводной звездочкой.

Комнаты была подготовлена для долгих и страстных свиданий. Декор призван был оживить и до крайности возбудить любовное влечение. Монументальная кровать походила на обширный алтарь, сооруженный для постоянного возобновления эротических жертвоприношений.

На кресле, на коленях у короля Франциска I, сидела обнаженная женщина. Ее ослепительного бесстыдства не затуманивал ни один, даже самый легкий, покров. Она подставляла свои губы и нежно шептала:

– Ну еще один поцелуй, мой Франсуа…

Женщина была молода и чрезвычайно красива. Мраморная нагота ее блестящей розовой кожи, гармоничные линии ее тела, изогнувшегося в сладострастной позе, сияющий ореол ее светлых волос, рассыпавшихся по плечам, бархатистая жгучесть ее глаз, ускоренное колыхание ее груди, усиливавшее страстный порыв, – весь этот волшебный ансамбль возбуждал короля. Теперь это была уже не женщина, не прекрасная мадам Феррон. Это была сама Венера, великолепная в своем распутстве.

– Еще один поцелуй, мой король…

Нервные руки Франциска обвили гибкую талию, он побледнел, сжал любовницу, подхватил ее, почти изнемогшую от чувств, и перекатился вместе с нею на постель…

А снаружи, прячась в тени, какой-то мужчина следил за освещенным окном… Этот мужчина, неподвижный, бесчувственный к уколам холода, мертвенно-бледный, с напряженным лицом, этот мужчина смотрел в окно, и взгляд его был полон отчаяния…

С губ наблюдавшего срывались бессвязные фразы.

– Мне лгали! Это невозможно! Мадлен не может мне изменять! Ее нет в этом доме! Мадлен меня любит! Мадлен непорочна… Человек, бывший у меня сегодня, солгал! И тем не менее я, несчастный, пришел сюда. Я тут выслеживаю, терзаюсь, жду, когда откроется дверь…

А тем временем в амурном покое король Франциск уже собирался уходить.

– Вы скоро вернетесь, мой Франсуа? – вздохнув, спросила молодая женщина.

– Клянусь небом! Вернусь очень скоро, клянусь! Разве у меня нет сердца?.. Прощай, милая… А ты обратила внимание на серебряную шкатулку, которую я принес с собой?

– Что мне до шкатулки, мой король!.. Возвращайтесь скорее.

– Конечно! А ведь эту шкатулку только что изготовил специально для вас Бенвенуто Челлини.

– Ах, как мне будет не хватать вас, мой нежный любовник!

– В эту шкатулку я положил жемчужное ожерелье. Оно так подойдет к вашей алебастровой шее… Прощай, милая…

Поцеловав Мадлен в последний раз, король Франциск спустился в нижний этаж.

На пороге открытой двери он остановился, вгляделся в темноту, различая силуэты сопровождавших его придворных, затем улыбнулся и пошел навстречу эскорту.

– Вас что-то удивило, сир? – спросил Эссе.

– Сейчас увидите!

В этот момент из мрака вынырнула тень. Незнакомый мужчина подошел к стайке придворных. Взгляд его блуждал по лицам этих господ… Кто же среди них предатель?.. Кто похитил у него жену?

– Не вы ли это, Феррон? – с насмешкой в голосе спросил Франциск.

Мужчина напрягся, пытаясь узнать говорившего. Руки его судорожно сжались, словно уже впились в горло соперника.

– А вы? – процедил он сквозь зубы. – Ты! Кто ты?

Но внезапно руки его бессильно упали.

– Король! Король! – потерянно забормотал он.

В ответ раздался взрыв смеха… Феррон почувствовал, как рука его сжимает какой-то предмет. Несколько мгновений он оставался неподвижным, остолбенев от ужаса и безнадежности… Когда же Феррон пришел в себя, когда его кулаки снова сжались в твердой решимости действовать, кучка сеньоров уже растворилась в ночи…

Король и придворные остановились всего в двадцати шагах от дома. Они с любопытством ждали, что же произойдет дальше.

– Ну, как вам понравился сюрприз? – спросил король.

– Великолепен! А какое лицо было у Феррона!

– Ба! – захохотал король. – Его удовлетворит цена колье, которое я только что оставил наверху.

«Любовник Мадлен только что передал Феррону ключ от дома, где была совершена супружеская измена!»… Такой вот «сюрприз» приготовил король-рыцарь!

Хрип, рыдания, вызванные ужасными страданиями, раздирали горло Феррона. Внезапно кто-то положил руку ему на плечо.

– Я пришел, мэтр Феррон, – прошептал неизвестный. – Я верен слову.

Феррон тупо посмотрел на подошедшего.

– Палач! – радостно вскрикнул он.

– К вашим услугам, мой господин. Вы сказали мне: «Приходи в восемь часов к ограде Тюильри. Ты понадобишься». Вот я и пришел!

Феррон вытер пот со лба, потом протянул руку палачу:

– Ты согласен совершить … то, о чем я с тобой недавно говорил?.. Не испугаешься?.. Не откажешься?

– Вы же заплатите!

– Речь идет о женщине… Согласен?

– Мужчина, женщина – какая разница!

– Всё готово?.. Повозка есть?

– Ждет там, за поворотом.

– Хорошо, – выдохнул Феррон. – Не раздумаешь? Не испугаешься? Доведешь дело до конца?

– В половине двенадцатого мне откроют ворота Сен-Дени. Я знаю там кое-кого из стражи. В полночь всё будет кончено: не важно, кто там – мужчина или женщина!

– Тогда жди здесь! Жди!

Феррон проскользнул в таинственный и притягивающий дом.

Наверху Мадлен Феррон томно одевалась, думая о том, что она расскажет мужу в их семейном очаге, объясняя причину своего долгого отсутствия…

Она ведь полюбила!.. Безумно, всей своей душой, всем своим телом она полюбила!

Своими влажными губами, зрачками, утонувшими в нежности, Мадлен Феррон сладко улыбалась собственному отражению в большом зеркале, перед которым она красовалась. Но внезапно губы ее похолодели. Голос у Мадлен пропал, и она застыла в неподвижности. Зрачки ее расширились от ужаса. Взгляд не отрывался от изображения, появившегося в зеркале. Оно отражало мужчину, только что открывшего дверь и остановившегося на пороге, бледного, словно призрак… Это было изображение Феррона!

Мадлен почувствовала на своем затылке ледяной взгляд мужа!

Чрезвычайным усилием воли женщине удалось немного вернуть хладнокровие. Она повернулась в тот самый момент, когда Феррон закрыл дверь.

– Как вы здесь оказались? – замирая от страха, спросила она.

Феррон хотел ответить, но вместо слов с губ сорвался только хрип. Тогда он перешел к жестам и показал ключ, полученный от Франциска I. Он все еще держал этот ключ в руке. Мадлен сразу же узнала его.

Страшная мысль промелькнула в ее голове: Феррон следил за королем!.. Феррон убил короля!.. Мадлен пришла в ужас и бросилась на мужа. Она схватила его за руки.

– Ключ! – взвыла она. – Ключ!.. Как он к вам попал?

Феррон угадал ее мысли. Он рывком освободился от жены и оттолкнул ее. Она упала возле окна, объятая ужасом перед этим человеком, который приближался к ней с поднятыми руками. Мужчина хрипло рычал:

– Несчастная! Я знал о твоей и его подлости! Этот ключ! Это он дал мне его! Твой любовник! Король!

Придя в исступление, Мадлен поднялась, открыла окно и выглянула в него.

Это безумие! Такое же невозможно представить! Ее Франсуа не мог быть подлым до такой степени! Ее король придет на ее призыв!

– Ко мне, мой Франсуа! – закричала она.

На этот раз король ответил. Он закричал хриплым голосом:

– Я разбил свою фероньерку… Прощай, милая!.. Прощай, моя прекрасная фероньерка!

Голос короля затихал вдали. Франциск напевал свою любимую балладу, мотив которой постепенно терялся среди приглушенных раскатов смеха. И наконец ничего не стало слышно. Наступила трагическая тишина.

У Мадлен, окаменевшей, остолбеневшей, закружилась голова… Всё вокруг куда-то рухнуло… сердце разбилось… Она почувствовала непреодолимое отвращение… Она перегнулась пополам, на губах выступила пена; из горла судорожно вырвалось обвинение:

– Король Франции!.. Ты трус!.. Подлец!..

И Мадлен бесформенной массой опрокинулась на пол.

Феррон какое-то время созерцал жену с абсолютным спокойствием, которое пугало больше, чем ее гнев. Наконец он присел возле нее, уткнувшей подбородок в сжатые руки.

Это жуткое свидание обезумевшего от боли мужа с потерявшей сознание женой длилось довольно долго. Бой башенных часов вывел Феррона из оцепенения.

– Одиннадцать часов! – послышался голос с улицы.

Голос палача!.. Феррон узнал его.

Он окинул жену взглядом, перевел глаза на стол. Там он заметил серебряную шкатулку с чудесной резьбой флорентийской работы. Эту шкатулку оставил король… Феррон обрадованно схватил драгоценность. Потом наклонился к Мадлен, поднял ее и потащил к выходу. Внизу уже ждала повозка.

Феррон бросил туда жену. Потом повернулся к палачу и протянул ему серебряную шкатулку.

– Вот тебе плата, – мрачно бросил он.

Палач жадно схватил шкатулку, осмотрел ее и удовлетворенно промычал. Потом он ловко вспрыгнул на сиденье. Феррон тоже забрался в повозку, и они сразу же поехали.

С адским грохотом катилась повозка по пустым, темным улицам. Когда они подъехали к воротам Сен-Дени, те по условленному сигналу отворились. За городской стеной, на разъезженной, ухабистой дороге лошадь пошла шагом, медленно приближаясь к темному пятну на вершине холма. От тряски Мадлен очнулась. Она шевельнулась и взмолилась слабым голосом:

– Пощадите! Куда вы меня везете?… Смилуйтесь!

На холме черная точка вытянулась, расплылась, обрисовалась яснее… и повозка остановилась.

Феррон спрыгнул на землю и стащил Мадлен.

– Смилуйтесь! На помощь! Франсуа!.. Франсуа! – рыдала неверная жена. Страх заставил ее в этот момент забыть вероломство того, кого она призывала.

– Да! – прорычал Феррон. – Зови его! Где же он, твой Франсуа? Где этот рыцарь, который предупредил меня о твоей измене? Где он, пылкий любовник, предавший тебя в руки палача? Где он? Подожди, Мадлен! Я найду его, клянусь своей ненавистью и своим отчаяньем! И тогда произойдет нечто ужасное! Но… сначала ты, Мадлен, а уж потом и он!

И Феррон толкнул жену в объятия палача.

Несчастная женщина в безумной надежде оглядывалась вокруг.

– Боже правый! – бормотала она. – Где я?

Перед ней вырисовывалось странное, фантастическое сооружение, к которому ее увлекал палач. И тогда дикий, нечеловеческий крик разорвал ночь:

– О, ужас!.. Это же виселица Монфокон!

III. Шут

– Где же он, твой любовник? Чем занят этот король-рыцарь?

– Пощади! Смилуйся! – еще раз крикнула она.

Попробуем найти ответ на заданный с мрачной иронией вопрос мужа. Итак, что же делал в это время Франциск I?

Около десяти часов, когда всё в Лувре заснуло, король вышел из своей комнаты, подождал прихода трех придворных фаворитов, о которых он привык говорить так: «Эссе, Сансак, Ла Шатеньере и я – вот четверка истинно благородных людей!»

С королем был только шут Трибуле. Шут что-то наигрывал на ребеке, трехструнной скрипке менестрелей, а Франциск в это время нетерпеливо прогуливался в радостном ожидании готовящейся любовной авантюры.

– Жилет!.. Ее зовут Жилет Шантели!.. Боже мой! Какое красивое имя для такой прекрасной девушки! – восторженно восклицал он.

И углубившись в свои мысли, добавил:

– Ах, я ее действительно люблю!.. Никогда в жизни мне не приходилось испытывать столь страстного желания, никогда столь чистые и столь пылкие чувства не волновали меня…

– Вот и три четверти королевской личности! – оповестил Трибуле.

В тот же момент явились Эссе, Ла Шатеньере и Сансак.

– Вы готовы, господа?

– Мы всегда готовы к услугам вашего величества, сир, – ответил Сансак.

– Только, – добавил Ла Шатеньере, – король еще не сказал, куда мы направляемся.

– Мы, господа, идем в усадьбу Трагуар близ улицы Сен-Дени. Там обитает прекрасная пташка, которую надо выманить из гнезда… Пташку зовут Жилет… и…

Франциск не смог закончить фразу. Его прервал крик ужаса, похожий на рык смертельно раненого зверя. Так закричал Трибуле.

– Что с тобой, шут? – ухмыльнулся Сансак.

– Ничего господа, ничего… Даже меньше, чем ничего… Я выронил ребек, и возбуждение…

Трибуле побледнел. Он сделал над собой усилие, которое показалось бы чрезмерным каждому, кто смог бы читать в его душе.

– Так что же сказал король? – спросил он.

– Король сказал, что мы направляемся в Трагуар, – повторил Франциск I.

– В Трагуар! – вскрикнул шут. – Ваше величество, даже и не думайте об этом.

– Что ты говоришь, шут!

– Но, сир, вспомните, что сказал месье де Монклар… Нищие взбунтовались… Усадьба Трагуар находится совсем рядом с Двором чудес… Нет, нет, сир, вы не совершите такого безумства…

– Ха! Ты что, спятил?

– Сир, подождите хотя бы до завтра!.. Милостиво прошу вас! Завтра главный прево[6] арестует самых опасных из этих негодяев… Завтра, сир, завтра, но не сегодня вечером…