Трибуле Зевако Мишель
– Это хорошо! – думали женщины.
– Какая жалость! – огорчались мужчины.
Вот и всё. Жилет прекрасно слышала, что сказал о ней король. Она всё поняла, но посчитала недостойным отвечать Франциску. Она вернулась на свое место и по-прежнему оставалась ко всему безразличной.
Король, казалось, позабыл о происшествии; он был занят веселым разговором с приближенными, но в душе его созревала буря… Он раздумывал, как сломить неукротимый нрав юной девушки, как приручить ее, подчинить своей воле.
Она был его дочерью. И он полюбил Жилет как дочь.
Его любовное чувство преобразилось. Так, по крайней мере, он сам считал. Жилет должна забыть Трибуле – или он ее сокрушит!
Внезапно король улыбнулся… Мановением руки он подозвал Сансака, Эссе и Ла Шатеньере.
– Ну, – обратился он к своим любимцам, – где же ваши раны?
– Зажили, сир! – ответили все трое в один голос.
– Значит, негодяй не хотел причинить вам серьезных увечий. Черт возьми, какие уколы! Видимо, это хороший фехтовальщик.
– Что вы, сир! – ответил за всех Ла Шатеньере. – Он просто застал нас врасплох!
– Знаю. Впрочем, с подобными висельниками всегда надо быть настороже… Кстати, – король обратился к Монклару, – кто был этот бродяга?
– Какой бродяга, сир?
– Да все тот же Манфред, которого вы хотели повесить!
При этих словах Жилет молитвенно соединила ладони…
От сцены болезненной король резко вовлек ее в сцену трагическую. Надругавшись над ее дочерним милосердием, король решил ранить ее любовное чувство.
– Но ведь ваше величество хорошо об этом знает, – ответил Монклар.
– Прекрасно, граф, но вы отвечайте так, словно я ничего не знаю. Впрочем, стоящие рядом со мной господа, действительно, ничего не знают… А такую забавную историю уместно рассказать даже на празднике… Она покажется вам еще смешнее, господа, что этот дуэлянт, – фанфарон, как все подобные ему людишки, – поклялся достать меня в самом Лувре! Говорите, Монклар…
При этих словах король окинул Жилет взглядом, полным холодной жестокости…
– Хорошо, сир! Итак, я принялся преследовать бродягу. Он побежал, и одно время я подумал, что потерял его след… Он воспользовался странным происшествием, чтобы пройти через ворота Сен-Дени. Я провожу расследование этого инцидента… А беглеца мне удалось настичь! И знаете, господа, куда он убежал? К виселице Монфокон!
Жилет тихо вскрикнула. Но этот ее вскрик потонул в гомерическом хохоте придворных. Когда все успокоились, Монклар продолжил свой рассказ.
– Поняв, что он окружен и вот-вот будет схвачен, негодяй не нашел ничего лучшего, кроме как спрятаться в подвал с трупами… После чего мне оставалось только захлопнуть железную дверь.
– Браво! Здорово придумано! – перебивая один другого, оценили находчивость графа Сансак, Эссе и Ла Шатеньере.
– Сколько дней назад это случилось? – спросил король.
– С утра пошел седьмой день, сир! В этот час презренный бродяга уже наверняка умер.
– А как, вы сказали, зовут этого мошенника? Напомните…
– Манфред, сир.
В ту же самую секунду король увидел, как Жилет встала.
Глаза ее уставились в одну точку, а руки вытянулись, словно протягиваясь навстречу кому-то.
Франциск проследил за ее взглядом! Он судорожно схватил главного прево за руку.
– Черт возьми, месье! – произнес король, сдерживая гнев. – Люди, которых вы убиваете, неплохо себя чувствуют… Если только это не призрак, не привидение!.. Посмотрите!
Монклар взглянул и побледнел, как смерть.
Раздвигая толпу придворных, по залу шел человек, одетый в черный бархат. Рука его опиралась на гарду длинной рапиры. Мужчина этот шел прямо к королю. И это был Манфред!
Жилет заметила его первой. Она, возбужденная рассказом Монклара, увидела Манфреда в то же самое мгновение, когда собиралась выкрикнуть в лицо королю о своей любви и своем отчаянии…
Король тоже увидел Манфреда и, пораженный, оцепеневший, смотрел на приближавшегося и, казалось, не мог даже вскрикнуть.
Только Монклар сохранял хладнокровие.
Он подал знак Бервьё, капитану стражников и шепнул ему несколько слов на ухо.
В это самое мгновенье тот, которого считали мертвым, подошел к креслу, в котором неподвижно сидел онемевший от изумления король. Манфред поклонился с наигранным изяществом.
– Сир! – громко сказал он. – Я, помнится, обещал вам прийти в Лувр и заявить, что всякий мужчина, применяющий насилие к женщине, подлец… Я сдержал слово!..
Напрасно было бы пытаться описать изумление придворных, не исключая и Монклара, услышавших столь смелое заявление, адресованное самому королю…
Подле Манфреда образовался широкий круг, а молодой человек стоял со спокойным, даже, можно сказать, печальным взглядом, и в поведении его не было заметно ни наглости, ни высокомерия.
Король оставался мертвенно-бледным, тогда как Монклар повелительно прогудел:
– Бервьё! Чего вы ждете?
Слова эти, казалось, разорвали путы оцепенения, сковывавшие короля.
Он вытянул руку к подоспевшим гвардейцам:
– Отставить!
И, снова овладев собой, король торжественно добавил:
– Я хочу увидеть, до какой степени дойдет наглость и бунтарский дух человека, выступающего в моем королевстве, в моем Лувре, перед самим королем.
Он устремил на Манфреда один из тех взглядов, которые приводили в ужас придворных.
– Это все, что ты хотел сказать? Говори!
– Сир, я хочу кое-что добавить: когда я говорил с вами возле усадьбы Трагуар, мне казалось, что я поступаю верно… Я ошибался…
– А! Ты испугался, мой мэтр!
Манфред пожал плечами.
– Пусть так!.. Только вы же знаете, сир, что страха у меня нет… Я сказал, что ошибался, потому что считал в то время, что совершается насилие над невинной юной девушкой!.. Я ошибался. Слышите это, вы все? И вы тоже, мадам! Я верил, что вы – юная девушка… Я не знал, что вы только поджидаете случая, чтобы броситься в объятия первому встречному! Этот первый встречный оказался королем! Прекрасная находка! Королевская любовница, – закончил он раскатами звонкого смеха, – приветствую вас, и вас тоже, сир… А также прошу у вас прощения, сир, за то, что заставил два лишних часа протерпеть ваше законное нетерпение!
Опьяневший от бешенства, Франциск I махнул рукой:
– Схватить его! – крикнул он. – Отдаю его вам! Вперед! Ату его! Разорвите его в куски!
Жилет, подавленная безнадежностью, упала навзничь, как мертвая. Две сотни кавалеров бросились вперед со шпагами в руках.
– Смерть ему! Смерть! – кричали они.
– Назад! Назад, слуги палача, лакеи короля! – ответом был твердый голос Манфреда.
Клинок его сверкающей рапиры совершал молниеносные движения. Манфред отступил в угол, готовый умереть там.
XIV. Манфред
Естественно, нашим читателям любопытно будет узнать, как наш герой выбрался со склада трупов в Монфоконе, чтобы сдержать свое слово, явиться в Лувр и высказать свое мнение королю Франции.
Нам придется вернуться на несколько дней назад, то есть к тому самому моменту, когда главный прево резким движением закрыл железную дверь кладбища казненных.
– Не открывать эту дверь до той поры, пока этот негодяй не умрет!
Манфред, как мы уже сказали, не мог поначалу освободиться от какого-то специфического страха. Поначалу он подумал: «Мне придется вынести самую ужасную агонию, какую только может увидеть в кошмарном сне человеческое сознание… Медленно умирать от голода и жажды… Здесь!.. Среди трупов… Мне, еще живому, занять место среди мертвецов! Лучше уж покончить со всем разом! Я не позволю им себя убить… Я сделаю это сам!»
Он вытащил кинжал и кончиком пальца попробовал остроту лезвия. Убедившись, что клинок не затупился, Манфред поднял пуку… Вынуждены признаться, что в эту крайнюю минуту у нашего героя были самые горькие воспоминания о жизни. Он глубоко вздохнул всей грудью, и на глазах его появились слезы.
– Бедняга! – пожалел он себя. – Как грустно умереть молодым, хотя в груди моей не угасает горячее желание жить! Увы!.. Но вот зла я никому своей смертью не причиню. Мне кажется, что я всегда старался быть полезным, защищать самых слабых, употреблять силу моих рук в помощь тем, у кого нет силы отстоять себя. И вот я должен умереть! А между тем сердце мое хранит один образ, который я вызываю с таким пылом, что это приводит меня в отчаяние! Прощай, жизнь! Прощай, Жилет!
И вот в то самое мгновение, когда Манфред вскинул руку с кинжалом, голова его импульсивно запрокинулась…
И рука, сжимавшая кинжал, не ударила в грудь. Молодой человек медленно опустил ее, а взгляд его сконцентрировался на какой-то точке в своде склепа.
Что там увидел Манфред? Почему вдруг искра безумной надежды пронзила его мозг?
Оказывается, наш герой увидел тусклый проблеск света над головой… Слабый, едва заметный лучик света стал величайшим событием во мраке могильника.
Виселица Монфокон была в очень плохом состоянии.
Каменная кладка помоста, упиравшаяся в стенки пещеры, которая служила последним приютом телам казненных, грозила вот-вот обрушиться.
Правда, Манфред увидел только сероватую полоску ночного света, проходившего через узкую щель.
– Клянусь рогами дьявола! Клянусь брюхом короля Франциска, которое он стягивает, сколько хватает сил, чтобы казаться молодым! Клянусь постным лицом месье де Монклара! Мне кажется, что я не совсем еще умер!
Теперь Манфред хотел жить.
– Дело не в том, чтобы увидеть небо, дело в том, чтобы попасть туда. А попасть на небо в моем случае означает вот что: добраться до свода этой адской ямы. А свод находится в доброй дюжине локтей над головой.
Манфред задумался. Как добраться до свода?
Он начал с обхода этой ужасной могилы, которую выбрал своим убежищем. Он продвигался вдоль стены, ощупывая ее руками.
Стена была гладкой, будто отполированной. Манфред не нашел ни одного выступа или углубления, которые могли бы помочь забраться наверх. Вдобавок стена оказалась влажной, что делало безнадежным любую попытку вскарабкаться по ней.
Во время короткого путешествия вокруг своей могилы Манфред то и дело вздрагивал, натыкаясь на скелеты…
Ночной мрак был почти непроницаем… И это Манфед мог посчитать счастливым обстоятельством, потому что, будь пещера освещенной, зрелище, представшее перед его глазами, без сомнения, ужаснуло бы молодого человека и лишило бы его последних сил.
Обратив лицо вверх, с застывшим взглядом, сморщив лоб, Манфред какое-то время смотрел на слабый световой блик, казавшийся ему зарей надежды.
Вскоре ему открылась ужасающая реальность: не было никакой человеческой возможности добраться до потолка. Для этого надо бы осуществить титаническую работу: что-то вроде высекания ступенек в граните… И Манфред понял, что скорее он умрет от голода, чем справится с подобной задачей…
Но тут до слуха его донесся шум голосов. Это солдаты переговаривались между собой, проклиная доставшийся им наряд. Манфред постучал в дверь.
Сержант, командовавший постом, приблизился к двери.
– Заткнись, ты, помощник дьявола! Мы так надеялись провести ночку на воле, а ты спутал все наши планы!
– Друг мой, – начал уговаривать Манфред, – одно слово! Одно только слово!.. Вы командир?
– Да… И что из этого?
– Хотите получить сотню пистолей?
– Ха-ха!.. Да предложите хоть тысячу!.. Чтобы меня потом повесили… Спасибо!
И сержант, похохатывая, удалился.
– Поверите ли? – не унимался вояка. – Он хотел купить меня! Столкнуть с честной дороги! Вы все свидетели, что я отказался от двух тысяч пистолей, которые предлагал мне этот негодяй!
В глубине души достойный служака надеялся, что его стойкость будет вознаграждена сообразно отвергнутой им сумме… Манфред услышал эти слова и понял, что и в этом направлении попытки освободиться к успеху не приведут.
И снова его мыслями завладела идея самоубийства.
Он решил отдохнуть пару часов. Если за это время он не найдет выхода, то убьет себя. Только вот сможет ли он прожить еще хотя бы пару часов в этой зловонной клоаке, куда воздух проникал разве что через ничтожную щель в потолке, а трупные испарения превращали воздух, которыми Манфред дышал, в смертельный яд?
Бешенство охватило его… Он лихорадочно принялся за работу, пытаясь приоткрыть дверь, для чего отчаянно царапал шпагой по камням возле дверного засова… Вскоре камень начали крошиться. Это вдохнуло в узника немного надежды, поддержало силы молодого человека. Впрочем, у него не было определенной цели.
Он смутно предполагал, что, возможно, ему удастся выбить дверь и броситься на сторожей. И тогда… либо он прорвется через них… либо умрет. Но вообще-то, он работал скорее просто потому, что хотел избавиться от постоянного ощущения ужаса…
Ему уже не хватало воздуха, он с трудом дышал… Бедняга чувствовал, что он вот-вот упадет и начнется агония.
В этот момент он услышал шум подъезжающей повозки. Кто это прибыл?
Сердце Манфреда готово было разорваться, когда он понял, что повозка остановилась возле стражников.
Приступ безумной надежды охватил пленника, когда он услышал голос, говоривший с солдатами. А приехавший спрашивал:
– Можете ли вы сказать мне, открыты ли сейчас городские ворота Парижа?
Эти банальные слова, этот простой вопрос наполнили Манфреда странной радостью.
Возможно, что при звуках этого голоса Манфред интуитивно почувствовал, что принадлежит он человеку доброму и смелому, сильному и мужественному! Манфред прекратил свою безумную работу…
Собрав последние силы, он закричал:
– Ко мне, месье! Кто бы вы ни были, помогите!
Манфред не ошибся. Возле караульного поста остановилась тяжелая дорожная карета, в которой находились мужчина и женщина. Мужчине на вид было лет сорок, хотя лицо его, если присмотреться повнимательнее, выдавало куда более значительный возраст.
Незнакомец был среднего роста, все еще стройный, худощавый, энергичный; у него были необычайно проницательные глаза, и в облике его чувствовалась эдакая бессознательная отвага.
Его спутница была еще молода и так красива, что ей в этом завидовала Диана де Пуатье, красота которой в те времена считалась самой совершенной. Печаль омрачила черты этой женщины, отнюдь не портя ее красоты…
Закончим наш короткий рассказ упоминанием, что на высоких (как было принято в те времена) козлах огромной дорожной кареты сидел форейтор, а рядом с ним – человек со смуглым лицом, длинными седеющими усами, придававшими лицу грозный вид.
Когда карета приблизилась к виселице, путешественник высунулся в дверцу и сказал человеку, сидевшему рядом с форейтором:
– Спадакаппа!
– Монсеньор!
– По какой чертовой дороге ты нас повез?.. Это же Монфокон, если меня не подводят детские воспоминания!
– Черт побери, монсеньор! – ответил человек, носивший такое странное имя. – Я же не так хорошо знаком с окрестностями Парижа, как вы – с римскими предместьями!
Путешественник, которого назвали «монсеньор», повернулся к сидевшей в карете женщине:
– Не выглядывайте в окошко, душа моя… Закройте свои прелестные глазки…
– Я закрою глаза, – послушно повиновалась дама. – Но почему?
– Потому что мы проезжаем мимо одного гадкого сооружения, очень грязного, и я не хочу, чтобы чистота вашего взгляда была осквернена этим зрелищем…
– Я не буду смотреть, дорогой…
Они обменивались фразами очень негромко, и эта кротость свидетельствовала о глубокой нежности отношений… Именно после этих слов путешественник обратился к сержанту:
– Не скажете ли нам, открыты ли парижские ворота в это время?
Сержант открыл было рот для ответа.
Но ответа так и не последовало. Вместо него раздался крик, отчаянный вопль, словно исходящий из недр земных, из мрачной могилы:
– Кто бы вы ни были!.. Помогите!..
Дама в карете испуганно содрогнулась.
Незнакомец, не раздумывая ни секунды, резким рывком открыл дверцу и спрыгнул на землю:
– Кто это так кричит? – жестко спросил он.
– Один из злодеев, содержащихся там, за дверью.
И сержант указал на железную дверь. Путешественник испуганно вскинул руки.
– Там! – сказал он. – Там! Но это же склад трупов!..
– Да, месье.
– И вы говорите, что там заперли живого человека!.. Это же чудовищно!
– Месье, вы вмешиваетесь в очень серьезные дела… Уверяю вас, что господин главный прево не любит, чтобы его контролировали.
– Помогите! – снова раздался голос из-за железной двери. Теперь он казался более измученным.
– Клянусь Небом! – воскликнул чужеземец. – Что бы ни совершил этот человек, но наказание превосходит все допустимые границы.
– Довольно, месье! – оборвал его сержант. – Мотайте отсюда!
Незнакомец окинул сержанта таким взглядом, что тот сразу же сменил тон:
– Простите меня, но это совет… Вы совершите ошибку, заинтересовавшись судьбой этого злодея.
– Бывает, что среди злодеев попадаются люди благородного сердца и вполне разумные! – тихо, словно размышляя, сказал чужеземец. – И встречаются так называемые почтенные люди, по которым плачет веревка!
– На помощь! На помощь! О! Пусть против меня выпустят два десятка вооруженных солдат! Лучше уж пусть меня открыто убьют! Месье! Если у вас есть сын, если вы не лишены любящего отцовского сердца, помогите!
– Черт побери! Так не говорят висельники!.. Его голос перевернул всю мою душу… Сержант, надо выпустить этого несчастного! Подобное наказание слишком бесчеловечно.
– Месье, вы с ума сошли! Говорю вам: убирайтесь прочь!
Сержант подал знак, и все его люди стали шеренгой возле своего командира. Путешественник пожал плечами и повернулся к карете:
– Спадакаппа, ну-ка высади эту дверь!
– Мигом, монсеньор…
Человек, которого назвали Спадакаппа, спрыгнул на землю и направился прямо к железной двери.
– Эй, месье! – закричал он. – Отойдите. Сейчас я высажу эту дверь!
Спадакаппа нагнулся, с трудом поднял огромный камень, когда-то вывалившийся из стены, над головой и, качнув его пару раз, обрушил на дверь.
Металл отозвался глухим рокотом.
Сержант смачно выругался и направился к Спадакаппе. Тогда путешественник схватил служаку за руку, остановил его и мягко сказал:
– Не мешайте ему, друг мой… Не то он может намять вам бока.
– Бунт! – заорал сержант, стараясь освободить запястье, онемевшее от железной хватки незнакомца. – Мятеж! Совершено насилие над солдатом короля! Взять его!
Тем временем Спадакаппа еще раз швырнул камень в железную дверь. Солдаты с ругательствами и проклятиями рванулись, было, вперед, но тут же в замешательстве остановились…
Чужеземец обнажил свой клинок, настоящую рапиру, длинную, прочную, сверкающую…
Кончик этой рапиры описывал такие мулине[12], выплясывал такую фантастическую, грозную сарабанду[13], что изумленные и напуганные солдаты остановились.
Чужеземец, продолжая фехтовать клинком, прикрывал Спадакаппу. А тот не прекращал своей разрушительной работы и без устали бросал раз разом огромный камень в железную дверь.
Солдаты крутились перед иностранцем с посверкивающей рапирой, пытаясь добраться до него. Но каждый из их выпадов отражался, словно молнии, слетавшие с его клинка, образовывали непробиваемую защиту.
Через какое-то время он даже перешел от обороны к атаке… Его рапира колола, поворачивалась в немыслимых виражах, рубила столь эффективно, что солдаты, испуганно вскрикивая и чертыхаясь, сначала медленно пятились, а потом – в растерянности – отскочили шагов на сто. И в это самое время дверь склада с адским грохотом рухнула.
Манфред одним прыжком выскочил наружу. В руках он держал шпагу; лицо его передергивала судорога. Он глубоко дышал, он жадно глотал свежий воздух, а потом громко закричал:
– Ну, а теперь нападайте! Будь вас двадцать человек, будь целая сотня! Я чувствую в себе силы противостоять всем пособникам этого дьявола Монклара!
Чужеземец восхищенно взглянул на крепко сложенного молодого человека с тонкими чертами лица и поторопил его:
– Бегите, месье, не теряйте времени!
– Бежать? Уйти отсюда – это самое главное! И уйти не от страха перед этими жалкими зайцами, а от ужаса перед этим местом!.. Но как бы я ни торопился, все же я не уйду до тех пор, пока не выскажу вам свое восхищение вами и глубокую признательность за ваше вмешательство…
– Молодой человек, поверьте мне и спешите в безопасное убежище!
– Тысяча чертей! Да из многих сотен людей, которые прошли бы мимо, ни один не сделал бы того, что совершили вы, для того чтобы освободить человека, который, может быть, относится к чудовищным злодеем, раз его присудили к подобным жесточайшим мучениям! Ах, месье! Это великий и благородный поступок, достойный героев рыцарских времен… Вашу руку!
Чужеземец протянул руку. Манфред схватил ее и, прежде чем незнакомец смог воспрепятствовать, поднес эту руку к губам и крепко поцеловал ее.
Поклонившись, Манфред опять выпрямился и гордо посмотрел на того, кому он только что отдал долг признательности – он, который до сих пор ни перед кем не склонял головы.
– Месье, – обратился он к незнакомцу, – вы изволите назвать мне свое имя?
Чужеземец поначалу хотел ответить подобным же вопросом, но сразу же отказался от такого намерения, потому что ему показалось недостойным спрашивать имя у преследуемого, затравленного человека… И он просто ответил:
– Меня зовут шевалье де Рагастен.
– Шевалье де Рагастен, – повторил Манфред. – Никогда, никогда я не забуду ни имени вашего, ни лица…
И, махнув на прощанье рукой, он удалился легким шагом. Через пару минут он исчез в зарослях колючего кустарника, освещенного первыми лучами восходящего солнца.
Шевалье де Рагастен несколько минут задумчиво смотрел в сторону, куда исчез Манфред, потом покачал головой, вздохнул и забрался в карету, тогда как Спадакаппа занял свое место на козлах.
Насмерть напуганные солдаты издалека наблюдали за этой сценой, не осмеливаясь приблизиться. Как только шевалье де Рагастен оказался в карете, она пришла в движение. Рагастен обхватил руки дамы. Она, видимо, питала к нему безграничное доверие, какое только некоторые избранные существа умеют внушить понимающим их женщинам.
Потому что во все время этой стычки она ни разу не вскрикнула и даже не открыла глаз.
– Дорогая Беатриче, – сказал шевалье, – вот мы и прибыли в Париж.
– Париж! – повторила дама. – Не знаю почему… мне страшно… за вас, любимый… Этот мрачный Париж нагоняет страх.
Шевалье вместо ответа сжал руки дамы, чтобы успокоить ее. Но мыслями он был где-то далеко.
– Париж! – мечтательно произнес шевалье. – Париж! Земля моего детства! Как рад я снова увидеть тебя! Пейзажи моей юности, приветствую вас! Но смогу ли я во чреве этого города отыскать того, кого хочу увидеть?
После отъезда кареты солдаты не спеша вернулись к опустевшему хранилищу трупов. Там они устроили совет. Первое слово взял сержант.
– Трусы! Разини! Кухонные служки! Лентяи! Тухлые гуси! Бабенки! Что у вас в руках: алебарды или прялки?
Солдаты, хотя и очень раздосадованные эпитетом «бабенки», не возмущались и спокойно выслушивали этот поток красноречия.
– Но это не всё, – немного успокоился сержант. – Вы не заслуживаете, чтобы я драл горло, перечисляя ваши заслуги. А кого следует вздернуть на виселицу за это дело? Конечно, не меня! Я скажу, что вы разбежались…
Глухой ропот прошел по шеренге алебардщиков.
– Да, да! Вы будете повешены!
– И вы тоже! – крикнул один из солдат.
Сержант слишком хорошо это знал, а поэтому притворился, что не слышал выкрика, и поспешил продолжить:
– В сущности, вы все тряпки, но… Мы опустошили вместе немало бутылок; мы вместе воевали, ходили по горам, пересекали реки. Так вот… Я хотел бы вас спасти…
Его слова солдаты встретили одобрительным ворчаньем.
– Слушайте меня, – закончил свое короткое выступление сержант. – Я ничего не скажу. Если и вы промолчите о случившемся, кто об этом узнает? Господин главный прево поверит, что этот мерзавец сгнил среди трупов. Он не пойдет проверять. Ну, что же! Значит, будем молчать.
Солдаты поклялись хранить тайну, и мы можем подтвердить искренность их клятвы.
– Нам остается только ликвидировать следы происшествия, – и сержант выразительным жестом указал на выбитую дверь.
Солдаты немедленно принялись за работу, и через два часа напряженного труда дверь поправили и поставили на место, так что глаз самого месье де Монклара не мог бы обнаружить у подножия эшафота ни малейшего следа случившегося. Когда главный прево прибыл с очередным визитом, все солдаты оказались на своих постах, с великим рвением несли службу и вполне заслужили похвалу высокого начальника.
XV. Два брата
Теперь мы вернемся к Манфреду. Едва освободившись, он задался одной-единственной целью: бежать к Этьену Доле. Из осторожности он прошел в город не через ближайшие ворота Сен-Дени, а через Монмартрские ворота.
– Я ждал вас, Манфред, – серьезно сказал Этьен Доле, увидев входящего молодого человека.
– Юная девушка? – тревожно спросил Манфред.
– Ушла с королем.
Читать бесплатно другие книги:
