Набла квадрат Воробьев Петр

Горм в раздумье бросил костью в охранного робота у входа в шахту. Тот испепелил ее в воздухе. Горм стер копоть с лица, и оно вновь просветлело:

— Кукылин! Ты мне рассказывал о городах мертвецов и их несметных сокровищах? Там мы и подразживемся! Как?

Кукылин едва не подавился мясом:

— Там мертвецы!

— Да хоть базарные борцы! Полетели!

— Не стоит, — сказал Кукылин.

— С чего это?

— У тебя есть невыполненная клятва мести, а у меня две сестры-сироты.

— Подумаешь, пустяки какие! Фенрир будет занят здесь, поэтому снимем с орбиты твой самолет и полетим на нем. Собак прихватим.

— А горючее? — Кукылин пустил в ход свой последний козырь.

— Я засунул в твою жестянку вспомогательный пространственный реактор, так что на горючем у тебя теперь экономия. Да, я поставил туда и пару силовых щитов для большего удобства, так что летим в Укивак! Заодно привезем твоим сиротам пожрать.

Отмытая случившимся в шоферском бардачке самогоном физиономия Мыгака выглядела бы довольно располагающе, если бы не безобразно отекший подбородок и не отсутствие восьми передних зубов. Последнее было особенно заметно, поскольку Мыгак все время кривился в непроизвольной гримасе от многочисленных ссадин, которую тщетно пытался выдать за улыбку. Однако расположение его духа было самое бодрое.

— И вот, — рассказывал он, — староста моей группы дает мне подержать какую-то книжку — «мол, я мигом», — и бежит в учебную часть. Действительно, он мигом оттуда возвращается с инспектором, инспектор подкатывается ко мне

— «а ну-ка, что это у тебя?» — и цап книжку! Естественно, это оказывается Книга Постыдных Откровений, и меня в четверть часа выкидывают из нашей каблухи с таким сопроводительным документом, по которому не возьмут даже смертником на урановые рудники. Я шатаюсь где попало, ворую что придется, живу в отселенном из-за радиации доме. Однажды я чуть не попадаю в облаву министерства здравоохранения на мутантов — прожектора, пулеметы, летающие платформы — но меня выхватывает из-под самого носа у патруля одноглазый парень на мотоцикле. Парень везет меня в свою банду — он вожак банды тангитов в предгорьях — там меня кормят и показывают разбитый мотоцикл — «наш товарищ погиб, сможешь восстановить машину — заменишь его». Я не знаю, что делать — можно бы бежать обратно в город, но что там светит? Жить, как поганый мутант, от облавы до облавы в заброшенных кварталах? Тангиты дают мне с собой банку бензина, я на руках качу машину к развалинам мотозавода, ловлю крыс, роюсь в сборочном цехе и постепенно восстанавливаю мотоцикл.

Наконец, я вывожу машину на дорогу, кое-как завожу, чтобы ехать в горы, — и хлоп! Облава министерства дорог на тангитов, я пытаюсь скрыться, у меня, разумеется, оказывается неправильное поршневое кольцо, и двигатель, разумеется, заклинивает. Естественно, я жду, что меня прикончат на месте, но вместо этого меня хватают, бросают в кузов и всю дорогу в город бьют монтировками — видал? Оказывается, у них не выполнен квартальный план по судам над тангитами, и судьям могу срезать паек. И вот я здесь, не прочитав и страницы из Книги Постыдных Откровений и лиги не проехав за рулем мотоцикла!

Кумахлят невесело рассмеялся:

— Рядом с таким невинным страдальцем, как ты, я просто чудовище…

Вольнодумец, заговорщик… Еще доносчик, предатель, палач… У нас был кружок… Собирались после занятий у кого-нибудь дома… Войну пора кончать, правительству в бункере плевать на нас… Читали стихи, пели хором…

Выпендреж перед сокурсницами, игра… Через пару лет получили бы дипломы и разъехались бы работать… Только вольнодумцем я был не всерьез, а предателем стал по-настоящему…

Он прижал руки, изуродованные черными пятнами электроожогов, к вискам.

— Твои стихи? — спросил Мыгак.

— Нет… Это песня… Ее сложил много лет назад один студент… Он сложил много песен… потом он пропал, все думали, погиб в застенке, или перекололся, или вскрыл себе вены… а он перешел через горы, пел там по кабакам, накопил денег и купил бардак…

— Естественно, это все придумали завистники, — сказал Мыгак.

Кумахлят покачал головой:

— А возьмут нас в банду? Тебе говорили про мотоцикл, а мы едем на машине…

— Еще как возьмут! Это ж не машина! Это фабрика смерти, ее колея — готовая братская могила, ее тень — ледяное преддверие вечной ночи, там, где она проезжает, по обочинам на деревьях вырастают гробы, а на полях — погребальные венки! Все боятся старухи Аявако, и разве что старик Пупихтукак не уступит ей дороги!

Ядовитый туман, висевший над зловонным болотом, расстилавшимся по обе стороны от древней насыпи, по верху которой шла разбитая танковыми траками секретная бетонка, неожиданно заволок смотровые приборы броневика. Скорее почувствовав, чем увидев, какое-то препятствие за мутной пеленой, Мыгак дал по тормозам. Закутанная в лохмотья уносимого порывами ветра тумана, как в остатки савана, над шоссе черной башней возвышалась исполинская рогатая фигура. Призрак вытянул вперед полусогнутую правую руку, обхватил ее чуть повыше локтя левой и медленно растаял.

— Дай рыбу!

В кабине самолета было невыносимо тесно и одуряюще пахло копченой рыбешкой, за неимением лучшего названия окрещенной Гормом «плотва морская черная горбатая». Горм хлопнул Мидира по носу:

— А морда у тебя не треснет? Мало ты этой рыбы на берегу жрал?

— Как ты думаешь, им понравится? — сквозь рев мотора прокричал, повернув голову к Горму, Кукылин.

— Что?

— Рыба!

— А чего не понравиться? Рыба как рыба, — Горм снова хлопнул сидевшего у него на коленях Мидира. — Куда ты лезешь, псина?

— Еще одну!

— Нафиг тебе еще одну — у тебя уже первая из-под хвоста торчит.

— У нас в континентальных областях такой еды просто не знают, — снова прокричал Кукылин. — Мои сестры никогда не ели рыбы.

— Вы вдвоем с этой собакой уже так надоели мне этой рыбой, что я жалею о том, что взял с собой удочки и коптильню. Куда ты опять таращишься, испарение троллиного поноса? Ядрен кот, я кому сказал?

— Да, постарайся в моей усадьбе особенно не сорить котами, представления моей родни о том, каким должен быть великий рыцарь, несколько несовременны.

Прошу смиренно, как твой младший брат и вассал…

— Кругом весь замок обошел и на воротах написал… Кстати, о птичках, почему небо темнеет?

— Подлетаем к Укиваку.

— Не понял?

— Мрак сопутствует смерти.

— Ну-ну.

— Значит, ты не раздумал грабить этот город?

— Какого ж!

— Тогда ответь мне, пожалуйста, на один вопрос! Я буду сожалеть о своей смерти, если умру с неудовлетворенным любопытством.

— Короче!

— Что значит этот твой оборот — «кстати, о птичках»?

— О, это древняя и романтическая история… — Горм задумчиво почесал бок Мидира. — В одной из саг о Турире Собаке есть рассказ о том, как Турир воспылал страстью к дочери друида, жившей на Старом Энгульсее, но страдал безмолвно, ибо не решался заговорить с ней, зная, что не сможет удержаться от ряда преждевременных бесчестных предложений, оскорбительных для такой порядочной девицы. Некоторое время он сгорал в любовном огне, мучая рабов и мелких животных, пока не повстречал великого космического скальда Гутхорма, пьянствовавшего неподалеку от хутора Турировой бабки Рагнхильд Белая Мышь.

Да, забыл сказать, хутор был на северном континенте Старого Энгульсея, а назывался не помню как, ну и фиг с ним, с хутором. Так, стало быть, Гутхорм дал Туриру такой совет: «Подойди к ней, заразе, приласкай ее собачку, поговори о погоде и ее предсказании, о воле богов и о том, как ее узнать в полете птиц, и если ты, ублюдок, проявишь остроту ума, во что я и спьяну не поверю, глядишь, твоя харя ее насмерть не напугает». Турир затащился вглухую, на радостях и в благодарность за совет пропил с Гутхормом свой драгоценный ракетный пояс и, едва протрезвев, оседлал верный атомный трицикл и почесал к менгиру, подле которого в полом холме обитал друид. На лугу, где круги летних опят отмечали следы плясок маленького народца, гуляла прекрасная Эйлин со своей священной белой собачкой. Турир дал собачке пинка. Та, отчаянно визжа, пролетела по воздуху и упала в терновый куст. «Низко, сука, летает, верно, к дождю», — сказал Турир. — «Кстати, о птичках, тут третьего дня ввечеру Дуивн Торопыга напился вусмерть и упал с радиотелескопа, так так, гнида патлатая, расшибся, что наутро астрономы приняли его за дохлого борова. Смешно, правда? Ха-ха-ха-ха! Идем со мной на сеновал, такова воля богов.» Что ты ржешь-то? Она с ним не пошла!

— Не будет собак пинать, — сумрачно отозвалась из-под Гормова кресла Фуамнах. — Убери ноги!

Небо все темнело. В дымке на горизонте начали обрисовываться контуры строений.

— Лучше сесть в лиге-другой от города на шоссе, — Кукылин махнул рукой в сторону смутно различимой полосы на земле. — Искать аэродром бессмысленно!

— Тебе виднее, — Горм не без труда повернул Мидира мордой в сторону от ящиков с рыбой и принялся шарить по сумкам. Вытащив очки, он налепил их на рогатый обруч и наклонил голову вправо, поближе к подслеповатому стеклу кабины. Открывавшаяся взгляду местность была достаточно зловещей.

Впечатление создавалось главным образом мертвым лесом, отросшей на несвежем покойнике щетиной торчавшим по обе стороны дороги, да кое-где догнивавшими в глубоких кюветах остовами автобусов.

Кукылин присмотрел относительно ровный участок шоссе, прошел над ним на бреющем, ракетой убрав какую-то колымагу с разделяющей линии, не без лихости заложил разворот и, у самой поверхности выпустив шасси, коснулся бетонки. Казавшееся сверху гладким, шоссе было на удивление плохо приспособлено для самолетов — несколько мгновений Кукылин ждал, что носовая стойка не выдержит, но обошлось.

— Ну что, сели, и живы, — Горм хлопнул Кукылина по плечу. — Открывай фонарь!

— Мы в лиге от города, — Кукылин отстегнул ремень и, насколько позволяли тесная кабина и громоздкие доспехи, развернулся к Горму. — Это еще относительно безопасное место, хотя надолго здесь задерживаться не стоит.

— Лажа! Радиации здесь, по вашим, конечно, меркам, нет, значит, безопасно.

— Дело не в радиации. Посмотри на лес — он уже сотни лет так стоит.

Горм сосредоточенно уставился на деревья. Они были такого же невразумительного оттенка, что и дорога, и все до мельчайшей сохранившиеся веточки слабо фосфоресцировали на фоне почти черного неба.

— Действительно, пакость какая-то! Даже листья на месте. Ладно, налюбовались, открывай фонарь!

Вытащить собак из кабины оказалось нелегко.

— Рыба, — сказал Горм, за передние лапы поднимая Фуамнах над бортом.

— Просто они чуют, чем дело кончится, — ответил Кукылин.

— Щиты не забудь, зря, что ль, я их ставил.

— Отойди немного, — Кукылин повернул ручку на висевшем у него на шее дистанционном пульте, корпус которого был сработан из консервной банки из-под вишен. Ничего не произошло.

— Дай! Не умеешь! — Горм тряхнул пультом, чуть не задушив Кукылина, в утробе самолета загудело, и контуры его померкли. — Во как надо! А сейчас и с деревьями разберемся! — Кукылин не успел и слова молвить, а Горм уже перепрыгнул через кювет и потопал к лесу. Собаки жались к самолету и с опаской поглядывали на хозяина. Пройдя неполные шесть дюжин шагов, отделявшие его от первого дерева, Горм наподдал по стволу ногой. Дерево рассыпалось в порошок.

— Эксперимент сомнительной научной ценности, — заметил вдруг Фенрир. — Как ясно видно даже твоим невооруженным глазом, за самолетом деревья рассыпались аж на четверть поприща от обочины.

— Мне недосуг слушать твои бредни, отродье троллей, — ответил, фосфоресцируя, Горм.

— Когда тебе опять будет лень повернуть голову и твой ранец прогрызет злой ранцегрыз, а в дыру налезут склизкие плазмоеды, ты еще меня вспомнишь, — пообещал Фенрир.

Тем временем Горм на обратном пути к дороге навернулся в кювет и сделал вид, что он спустился туда намеренно.

— А что я здесь нашел! Кукылин, помоги вылезти.

Кукылин, озираясь, приблизился к краю дороги.

— Подай мне руку!

Из кювета высунулась рука. Кукылин посмотрел на нее и спросил:

— Горм, это ты сказал «Подай мне руку»?

— Нет, не я, а что?

— Тогда чья же это рука?

— Как? — Над бордюрным камнем локтях в трех налево от руки показались голова и плечи Горма.

— Не моя! — после некоторого сомнения заявил Горм. — Какая-то она костлявая, длинная и ваще зеленая. Нет у меня таких рук!

Рука медленно скрылась в кювете.

— Началось, — сказал Кукылин.

— Бывает, — сказал Горм. Он прошел по кювету несколько шагов вправо, потом влево, потом выложил на бордюр несколько костей, кожаный кошелек и растрепанную книгу и сказал:

— Дай руку, а!

Кукылин спросил:

— А теперь это ты?

В ответ глухо, как из-под земли, раздался смех.

— Это не я! — сказал Горм. — То есть я это я, а не я… Ладно, стой, где стоишь, легче дюжину раз самому откуда угодно вылезти, чем тебе хоть что-нибудь один раз наполовину объяснить так, чтобы потом тебя самого вытаскивать не пришлось.

Взметнув облако светящейся пыли, Горм воспарил над шоссе с ревущими ракетными пистолетами в руках.

— Ничего не понимаю, — проворчал он, опустившись рядом с Кукылином. — Во всяком случае ясно одно: ветра здесь не бывает.

— О кладезь мудрости! — отозвался Фенрир.

— Заткнись, ты, сексопатологоанатом недоученный!

— На себя бы поглядел, колода тормозная!

— Да, это сильно, — согласился Горм, снимая очки и вытряхивая из-под них фосфоресцирующую пыль. Он повернулся к Кукылину. — Может, ты что-нибудь понимаешь?

— Послушай, — Кукылин, забывшись, взглянул Горму в глаза и тут же в ужасе потупился. — Пожалуйста, давай сначала залетим ко мне в усадьбу. Ты же сам хотел привезти моим сестрам доброй еды!

— Да, а потом опять сюда переть… Нет уж, в город так в город! Вот только глянем на книжечку.

Горм нахлобучил очки обратно на рогатый обруч.

— Что ты ржешь-то?

— Это не я…

— Да? — Горм с сомнением раскрыл книжку. — Ничего не понимаю! — Он сунул книжку Кукылину. — Это что?

— Когда-то меня учили этому языку… — С той строчки, по которой Кукылин провел пальцем, осыпались буквы. — Здесь комментарии в стихах какого-то богослова к запретным главам Книги Постыдных Откровений. Не знаю, удастся ли мне при переводе попасть в рифму.

Не стоит читать эту зловещую книгу в этом зловещем месте, тем более что…

Кукылин осекся, прерванный донесшимся из лесу воем. Собаки замерли, повернувшись в направлении звука. Мидир глухо зарычал, бронепластины на загривке его панциря злобно ощетинились, и стремительным прыжком пес рванулся к лесу.

С неожиданной неграциозной прытью Горм, потрошивший у обочины кошелек, преградил ему путь и, увлеченный инерцией здоровенной звериной туши в тяжелом охотничьем снаряжении, привычно грянулся в кювет.

— Тоже мне — к бешеной собаке за семь поприщ киселя хлебать, — увещевал Мидира Горм. — А потом найдут от тебя твердосплавную коронку с левого переднего клыка, и все. Не грызи мою ногу!

— Это не я!

— Врешь!

— Он не может одновременно грызть твою ногу и говорить, что это не он! — вступился Фенрир.

— Бред какой-то… — Горм бесцеремонно перекинул Мидира через бордюр, шмякнув его боком о дорогу. Затем он попробовал влезть животом на бордюрный камень, но вместе с ним свалился в кювет.

— Забавно, — сказал Фенрир. Вой в лесу смолк.

— Тебе помочь? — спросил Кукылин.

— Иди ты в, — Горм, сгребая под себя крошившийся бетон, выполз по развороченному краю кювета на шоссе. Его правая нога застряла в челюстях кое-где обтянутого почерневшей кожей черепа.

— Так вот кто грыз мою ногу! — Череп разлетелся в куски. — Все, пошли в город! А тебя, недопеска, я спасать больше не стану! — Мидир поджал хвост.

«Хорошо, что у меня нет хвоста», подумал Кукылин.

Тьма над головами грабителей города мертвецов все сгущалась. Когда лес по сторонам дороги сменился развалинами домов, повидимому, небольшой этажности, небо стало такого же черно-багрового цвета, как латы Горма.

«Этот рыцарь не ведает, что такое страх.» Кукылин оглянулся на Горма, неверной походкой шедшего в арьергарде и перебиравшего у себя на ладони монетки из найденного в кювете кошелька.

— Можно законтрактовать на эти деньги хорошего пилота?

— Должен тебя разочаровать. Здесь едва хватит на проститутку из солдатского бардака, и то на один раз.

Горм припрятал монетки в один из поясных мешков.

— Мертвецы — хилые бойцы, — сказал он. — Но может повстречаться какая-нибудь местная живность, вроде той, что чуть не уделала Бросая. Не случись там я…

— Бросаю не пришлось бы два дня маяться животом, — закончил Фенрир.

— Ты просто старый, сухой, грязный, обдристанный кусок кала! — сказал Горм.

— Кусок кала у тебя в штанах, — Фенрир обратил против Горма Гормово же некогда излюбленное оружие.

— Ладно, сейчас нам не до никчемных, тщетных и потому смехотворных потуг этой еле летающей, уродливой, тупо-злобной, блудливо-хвостатой и дерьмо на лету исторгающей баржи сострить или выругаться, — Горм вновь обратился к Кукылину. — Вынимай автоген, сворачиваем в ту улицу.

Ближе к центру здания сохранились лучше. Было очевидно, что город погиб не под бомбами — во многих окнах даже сохранились стекла.

— Пойдем по квартирам шастать! — предложил Горм.

— Не стоит, — Кукылин опасливо поглядел на разверзавшуюся справа от него дыру парадного подъезда когда-то роскошного трехэтажного каменного дома.

Распахнутые стеклянные двери внизу были заляпаны темной вязкой массой.

— Все, кто жил в этом городе, умерли. Большинство из них умерло в своих жилищах. А после смерти они претерпели превращение. Я не говорю, какое, но ты знаешь.

— В тугныгаков, что ль? — вякнул Горм.

Стеклянные двери медленно закрылись. Кукылин укоризненно посмотрел на Горма. Тот развел руками и помотал головой.

— Кукылин, сзади! — сказала Фуамнах. Крышка канализационного люка в трех шагах от Кукылина взлетела во внезапно помутневший воздух. Под вопли и улюлюканье сонмища страшных голосов из дыры полезли омерзительные насекомоподобные обезьяны размером с порядочную свинью. Кукылин взмахнул мечом. Огненное лезвие выскользнуло из эфеса, осветив кошачью морду и лошадиные зубы ближайшей гадины.

— Крр-рр-ро-о-о-о-ом-мм! — от древнего боевого клича Альдейгьи задрожали стекла в окнах. Закинув руку за спину, Горм вытащил из футляра, притороченного к ранцу, механический резак.

— Опять не включается! — и он с досады снес неработающим резаком полчерепа прыгнувшей на него скотине.

Собаки, лязгнув экзочелюстями, прыгнули в самую гущу исчадий канализации. Битва началась.

— Слушайте, — сказал спустя некоторое время Горм, стоя на куче зверски расчлененных трупов. — А чего мы к ним пристали? Ну, живут они здесь, так что? Идем дальше!

Отвязавшись от немногих увязавшихся за ними животных, грабители возобновили путь к центру города. Наконец, в свете меча Кукылин разглядел вывеску банка.

— В легенде говорится, что тьма пала на Укивак внезапно, когда эвакуация только началась. Платину не успели вывезти.

— Умри, несчастная! — Горм пинком впечатал последнюю насекомоподобную обезьяну в дверь. Дверь не шелохнулась.

— Сейчас я ее… — Горм отошел назад, примериваясь, какой своей частью изобразить таран.

— На себя, — сказал Фенрир.

пробормотал Горм, дергая за скользкую от гемолимфы покойной обезьяны ручку.

Дверь распахнулась, и на Горма свалился совершенно высохший труп в военной форме.

— Наверное, как раз за платиной намыливались, — Горм покосился в сторону подозрительно хорошо сохранившегося бронированного тягача, около которого валялось несколько скелетов в остатках такой же формы.

Мидир подошел к тягачу, задумчиво понюхал опорное колесо и поднял заднюю лапу. Из приоткрывшегося в панцире лючка посыпалась обезвоженная моча.

— И этот спятил, — с удовлетворением отметил Фенрир.

Шаря по карманам трупа, Горм вытащил пачку порнографических открыток и принялся в недоумении вертеть их так и эдак, не понимая, что на них изображено.

— Идем внутрь! Забыл? — сказала Фуамнах.

— Ыжх? — Горм с лязгом и грохотом почесал в затылке и засунул открытки обратно в карман к покойнику. — А, ну да, конечно, как же, как же…

Налобные фонари собак и меч Кукылина осветили банковский зал. Литые металлические колонны были обмотаны не то пылью, не то паутиной. С потолка свисали, отбрасывая резкие колеболющиеся тени, сморщенные кожистые выросты.

Верхние края грязных до непрозрачности стеклянных перегородок были выщерблены так, будто кто-то их грыз. У одной из дверей, ведших во внутренние помещения банка, подпирали стену мумии двух солдат.

— Нам туда, — мысленно прощаясь с последними надеждами, сказал Кукылин.

— Горм, могу ли я попросить тебя об одном одолжении?

— Ну!

— Пожалуйста, обещай мне сейчас, что если тебе удастся выбраться отсюда, ты непременно отвезешь…

Разрывавшие барабанные перепонки скрежет и визг не дали Кукылину возможности закончить фразу. Горм взмахнул резаком, и звуки перешли в более или менее ровное гудение.

— Завелся все-таки.

Несколько оправившись, Кукылин снова начал:

— Прости, я не зако…

— Обещаю.

— Но я даже не договорил, о чем прошу…

— Ну ты зануда!

Горм пинком распахнул дверь и шагнул в темноту. Почти одновременно раздались грохот отбрасываемых с дороги предметов мебели, хруст костей и скрип ржавых петель. Собаки юркнули в дверь, остваляя Кукылина одного в неверном свете меча. Голос Горма возвестил:

— Лифт не работает.

— Кто бы мог подумать, — сказал Фенрир. — Положительно, твой кретинизм меня порой даже развлекает.

Кукылин увидел, как заволновалась странная поросль на потолке, и вслед за Гормом прошел между скособоченными покойниками. Его взгляду открылся довольно просторный лифтовый холл. Массивные сдвижные решетки, защищавшие шахту и лифтовую кабину, были полуоткрыты. На полу лифта сидел мертвец, лицо и руки которого были до костей объедены крысами. Крысы, числом более десятка, валялись тут же в лифте, сухие и плоские.

Злобно молчавший Горм наконец процедил:

— Теперь я понимаю, за что Видар порвал пасть одному волку.

— Одень маску, Горм, — сказал Мидир. — Воняет.

В воздухе действительно появился гнилостный запах. Кукылин спросил у Горма:

— Ты нажимал кнопку вызова?

— Не знаю. Я нажимал тут все кнопки, которые увидел.

— Нам конец — ты пробудил лифтера.

Мертвец в кабине лифта зашевелился. Он поднял руки и беспалыми кистями провел по обнаженным костям черепа, со странным потрескиванием втягивая в себя воздух. Его руки вновь опустились, и каждая кругообразным движением замела с пола по нескольку крысиных тушек.

— Ничего не понимаю! — Горм подошел поближе. Обглоданная фаланга указательного пальца правой руки мертвеца погрузилась в тело одной из крыс.

Ее передние лапки судорожно задергались, хвост обвился вокруг запястья лифтера и, расплющившись, слился с ним. Со звуком разрываемого пергамента лопнула мумифицированная кожа, и приросшая мертвецу на место указательного пальца крыса распахнула сведенные смертью челюсти. Еще несколько мгновений, и мертвец, орудуя новыми кошмарными пальцами, налепил последних валявшихся на полу крыс на остатки своего лица.

— Во мужик дает! — Горм слегка отстранился в сторону, давая Мидиру и Фуамнах возможность более детально изучить явление.

«Я трус, но я умру рядом со своим бароном, как подобает», подумал Кукылин и тоже шагнул к решетке, опустив забрало шлема.

— Ядрен кот, воняет как в дрищобе лесной, просто сил нет, — Горм свободной от резака рукой прищелкнул на штатное место респиратор, ранее болтавшийся у него ниже подбородка на бронированных трубках питания.

Высохшие глазки крысиной головы, заполнившей левую глазницу мертвеца, вывалились из орбит и на стебельках нервов поднялись вверх. Их неестественный взгляд был несомненно направлен на Горма. Мертвец подтянул под себя ноги и и встал. Его движения сопровождались треском и шуршанием.

Крысиная рука отодвинула заржавленные решетки, полностью освобождая вход в лифт.

— Ну что, поехали? — Горм шагнул в лифт. — Нам вниз, что ль?

Кукылин хотел было возразить, но испугался, что его голос дрогнет, и только кивнул. Лифтер закрыл решетки и носом правой указательной крысы передвинул не замеченный Гормом рычажок в углублении контрольной панели.

Далеко вверху застучали шестерни.

— Аварийное питание, ну как же я сразу-то не догадался? — Горм с размаху треснул себя по респиратору.

— Ну, это как раз самое понятное, — не упустил случая Фенрир.

— А ты что встал, как утес над океаном? — Горм замахал руками перед тошнотворной харей лифтера. Нам вниз, ты понял?

Левая глазная крыса лифтера оскалила зубы. Большой крысой правой руки мертвец вдавил кнопку на панели. Содрогнувшись и наполнившись прахом, кабина пришла в движение.

— Кукылин, у тебя кислородная маска работает? — спросил Горм.

Кукылин кивнул.

— Ты что, ваще язык проглотил?

Кукылин кивнул.

— Ну ты зануда! Приехали.

В подвале было сыро. Потолок порос чем-то волосатым. Стены уходившего налево и направо коридораю отгороженного от лифтового холла решеткой, блестели от влаги. У открытой двери в решетке тоже когда-то стояли солдаты

— от них осталось две кучки полусгнивших костей.

— Эй, ты, полупочтенный! Дверь открывать будем или крысиные глазки строить?

После небольшой паузы мертвец выбрал первое. Однако открыть приросшую к полу и ослизлую раздвижную дверь оказалось ему не по силам.