Дожить до рассвета Дубовский Виталий
— Куда руки тянешь? В темницу захотел?!
Воевода поспешно отступил, опуская глаза долу:
— Прости, Повелитель. Не корысти ради, из любопытства рука потянулась.
Сиявуш недовольно нахмурился, с трудом поднимая с пола тяжелый мешок.
— Ступай, воевода. Жду тебя на рассвете.
Воевода бросился к выходу, растерянно задержавшись в двери:
— А с волхвом тем чего делать? Того? — Он провел ладонью вдоль горла, красноречивым жестом спрашивая соизволения.
Сиявуш недовольно поморщился, вновь окинув взглядом пластину с непонятными ему письменами.
— Пускай пока посидит в темнице. Должен же кто-то их тайнопись прочесть.
Огненная лисица рьяно вертелась по ночной улице Хорезма, пытаясь отыскать утерянный след. Безобраз неторопливо шел вслед за ней, угрюмо озираясь по сторонам и тихо ругаясь:
— Бегает-бегает. Найду — ноги укорочу, больно прыткий попался. — Ведьмак замер, услышав, как лисица радостно забрехала: — Таки нашла! Ай да рыжая!
Безобраз бросился к огненному духу, выписывающему круги у порога корчмы. Наконец-то взяв след, лисица бросилась вдоль по улице, направившись в сторону царского дворца.
Безобраз на мгновение замер, прикрывая глаза и пытаясь увидеть недавние события этого места.
— Вот оно как получается? По башке получил, потому и след проявился. Не своими ногами он во дворец вошел…
Открыв глаза, ведьмак уверенно последовал за духом. Дойдя до царского дворца, Безобраз жестко дернул путеводную нить, возвращая назад яростно рвущегося вперед Ловца.
— Погодь, рыжая. — Ведьмак недовольно покачал головой, сматывая клубок и пряча его в котомку. — Силой тут не попрешь, хитростью брать нужно.
Битва со стражей дворца была ему не по силам. Одно дело — волхва обезглавить, иное дело — с сотнями стражей схлестнуться. Недолго думая, Безобраз направился к городским воротам, где отирались поблизости его воины. Тихо разговаривая сам с собой, он кивнул, уверенно накрыв ладонью рукоять меча.
— Все отдашь, гаденыш! Или головы своей лишишься вместе с короной.
…В дверь царских покоев постучали, и испуганный воевода вновь переступил порог:
— Великий Сиявуш, просыпайся. Беда-а-а…
Царь недовольно открыл глаза, капризно переворачиваясь на другой бок. Он безумно хотел спать. До самого рассвета эти золотые пластины не давали ему покоя. Неведомые руны, чудесные рисунки, все это поселилось в его голове, лишая сна.
— Чего тебе? Пшел вон, пес! — простонал царь, пытаясь вновь заснуть.
— Беда говорю, Сиявуш! У городских врат стражников на куски посекли. — Воевода чуть не плакал, чувствуя свою вину в том. — На стене кровью написали: «Сиявуш, верни, что взял!»
Царь вскочил с кровати, мигом лишившись сна. Быстро одеваясь, он окинул воеводу хмурым взглядом.
— Кто посмел?!
Воевода пожал плечами, понуро опуская голову:
— Одного в живых оставили. Да передать тебе велели: мол, если не вынесешь из дворца то, что тебе не принадлежит, — сегодня же Хорезм сожгут.
Царь возмущенно фыркнул, прикрикнув на воеводу:
— Что ты нюни распустил? Тоже мне воевода. Ступай и найди тех, кто воинов порубил! Всех казнить немедля!
Воевода смущенно развел руками:
— А кого искать-то? Никто никого не видел. Если Хорезм подпалят, ни один купец к нам не повернет. — Он жадно покосился на стоящий в стороне походный мешок с Ведами. — Может, лучше вернуть, покуда беду не накликали?
Сиявуш гневно сверкнул глазами, напяливая на голову корону, увенчанную полумесяцем.
— Пшел вон, пес! Ищи разбойников, или сам головы лишишься! — царь ткнул пальцем, указывая воеводе на дверь. — И волхва ко мне приведи. Под стражей!
Рыжий очнулся и открыл глаза, осторожно приподнимая голову. Затылок отозвался острой невыносимой болью, заставив его застонать.
— М-мм! Эко он меня…
Руки за спиной затекли, туго стянутые веревкой. Волхв грустно вздохнул, осторожно переворачиваясь на бок.
— Сказал ведь, сам пойду.
Свернувшись калачом, он ловко продел ноги сквозь путы рук. Вцепившись зубами в узел, Рыжий быстро распустил его, насмешливо пробормотав:
— Хорошо хоть на дыбе не растянули. — Отбросив прочь веревку, он принялся растирать затекшие кисти, озираясь во тьме. — И как это меня угораздило? На мякине провел, негодяй воевода. Выеденного яйца его слово не стоит! Эй, стража, за что честного человека в темницу упекли?!
Волхв замолчал, наконец-то разглядев в темноте что-то похожее на человека. Изможденный грязный оборванец беззубо улыбался ему из темноты.
— Не кричи, честный человек, беду накличешь. Сейчас стража явится, бока тебе намнет. Да и нам на орехи перепадет, за компанию. Кхе-кхе! — Старик хрипло закашлялся, загремев кандалами. — Тут все честные. В Хорезме темница — единственное место для честного человека. Все остальные на торгу, честь за куны продают.
Рыжий нахмурился, прислушиваясь к словам несчастного.
— За что тебя посадили, дед?
Старик вновь закашлялся, едва лишь зайдясь смехом.
— Какой же я тебе дед? Мне, парень, лишь четыре десятка стукнуло. Шестой год тут в темноте гнию. Тут не то что дедом — ишаком станешь! Ты, мил человек, радуйся, что в кандалы тебя не заковали. Может, еще казнят, если повезет. Лучше смерть, чем так мучиться, как мы…
Волхв нахмурился, наконец-то разглядев в кромешной тьме несколько лежащих на грязной соломе людей. Все они были разных возрастов, от мальчишек до стариков. Их взгляды сквозили обреченностью и тоской, словно измученные заключением души утратили всякую надежду на освобождение. Разговорчивый узник придвинулся ближе, тихо продолжив свой рассказ:
— А за что посадили, мил-человек, я и сам не знаю. Никто из нас своей вины не ведает. — Узник грустно вздохнул, криво усмехнувшись. — Хорезм — город особенный. Царь Сиявуш честь и совесть на золото променял. Да и воевода вместе с ним — рука руку моет. Не станет пес на хозяина лаять, если миска полна. Тати народ честной грабят, воеводе мзду платят. Потому и свободны. А честный человек, трудом своим зарабатывающий, в темнице гниет. Кузнецом я был хорошим. Мечи ковал, плуги, подковы, ножи правил, кольчуги ладил. На торгу за свою работу я никогда втридорога не драл. В общем, перешел купцам дорогу. Кошель они мне чужой в лавку подкинули да со стражей нагрянули. Вот теперь и гнию в темнице, смерти своей, словно освобождения, дожидаясь.
Узник умолк ненадолго, погрузившись в свои мысли, затем добавил, вздохнув:
— Тут все такие, мил-человек. Потому и говорю с тобой об этом, ибо не можешь ты разбойником быть. Те сюда не попадают.
Волхв подсел к узнику, принявшись неторопливо разминать свое тело. Пальцы, кисти, руки, ноги, возвращая к жизни каждую мышцу.
— То-то я в вашем Хорезме мастеровых не видал. Ни гончаров, ни кузнецов. Теперь ясно. Царя менять надобно!
Узник цепко схватил его за руку, зашипев в ответ:
— Правду говоришь, мил-человек. Только на кого его поменяешь, на другого кровопийцу? — Узник замолчал, прислушиваясь к раздавшемуся скрипу несмазанных петель. Топот ног оповестил о приближающейся страже. — Ого! Человек десять идет, не меньше…
Прислушавшись, Рыжий удовлетворенно кивнул:
— За мной пожаловали. — Быстро поднимая брошенную веревку, он принялся мотать ею руки, покорно скрестив их за спиной. — Слышь, друг. Ну-ка узелок детский затяни, такой, чтоб легко распускался. Да конец мне в ладошку сунь.
Дверь темницы со скрипом распахнулась, и огромный воин из личной стражи Сиявуша больно пнул Рыжего ногой.
— Вставай, оборванец! Тебя сам царь Хорезма видеть желает.
Рыжий с трудом поднялся на ноги, недовольно покосившись на здоровяка. От пинка стражника заныли ребра, словно его ударили дубиной.
— А ты здоров, как я погляжу, — прошептал волхв, глядя на стража снизу вверх. — Только и поздоровей видали.
Схватив Рыжего за шиворот, огромный надзиратель буквально вынес его из темницы, расхохотавшись:
— Легонький. И как это ты воинам на торгу ребра намял? — Страж грубо толкнул пленника в спину, указывая дорогу.
Волхв усмехнулся, тихо пробормотав под нос:
— А я потом покажу, — он беглым взглядом окинул стражу, насчитав десяток огромных воинов, — если получится. Уж больно вы откормились на царской службе.
— Как звать тебя?
Рыжий стоял посреди царских палат, окруженный десятком могучих стражей. Пристально вглядываясь в глаза хорезмского царя, он размышлял: «Чего же тебе в жизни-то не хватает? Вроде всем тебя Творец от рождения наградил. Властью, богатством, красотой. — Рыжий прикрыл глаза, пытаясь прощупать энергетику Сиявуша. — Вроде и здоровьем боги не обидели. Что ж ты, паскудник, людей честных гноишь?»
— Как звать тебя, спрашиваю?
Страж коротко взмахнул рукой, пытаясь отвесить волхву подзатыльник. Волхв быстро склонился в поклоне, словно ненароком увернувшись от затрещины.
— Рыжим кличут.
Промахнувшийся стражник возмущенно засопел и стал дожидаться более удобного случая.
— Рыжий, значит, — произнес Сиявуш, неторопливо прохаживаясь по залу. — Сказали мне, будто ты волхв?
Рыжий усмехнулся, опустив глаза долу:
— Врут, великий царь. Разве ж волхв позволил бы твоему подлому воеводе со спины напасть? Только если бы слово честное ему дано было.
Волхв взглянул на Сиявуша, пытаясь отыскать в глазах царя хоть мимолетную искорку чести. Царь усиленно избегал его взгляда, прохаживаясь взад-вперед. Наконец Сиявуш не выдержал, подошел к сундуку и откинул крышку. Достав на свет божий походный мешок волхва, он пристально взглянул ему в глаза.
— Что в мешке?
Рыжий нахмурился, видя распущенный узел, и недовольно покачал головой.
— Зря, великий царь, заглядывал ты в мой мешок. Не станет Хорезм богаче от того золота. Верни то, что мне принадлежит, и отпусти меня с миром. Быть может, тогда горе и обойдет вас стороной.
Рьяный стражник вновь взмахнул рукой, наконец-то отвесив волхву подзатыльник. Пошатнувшись, Рыжий обернулся к нему, сверкнув гневным взглядом:
— Еще раз руку на меня поднимешь, я тебе ее поломаю.
Сиявуш нетерпеливо притопнул, вытаскивая из мешка золотую пластину.
— Отвечай, голодранец! Что это? Что за тайные письмена? Прочесть их можешь? Отвечай!
Волхв молчаливо отвел взгляд, не проронив более ни слова. За спиной все тот же стражник вновь размахнулся для удара. В один миг веревки, стягивающие руки волхва, упали на пол, и метнувшаяся рука стража громко хрустнула, неестественно выгнувшись в локте. Через мгновение в царских палатах раздался оглушительный крик боли, напоминающий рев буйвола.
— И не говори, что не упреждал тебя, — пробормотал волхв, быстро закружившись в толпе набросившихся на него воинов.
— Взять стервеца! — прокричал испуганный царь, попятившись назад и прячась за своим железным троном.
Рыжий юлой вертелся на месте, словно пританцовывая на радостях. Одного за другим прихватывая здоровенных стражей под руки и ноги, он быстро разбрасывал их по залу, нанося молниеносные сокрушительные удары. Наконец, обезоружив последнего из воинов, он неторопливо поднял увесистый меч, направившись к трону Сиявуша.
— Стража… — тихо прошептал царь, завороженно глядя волхву в глаза. Там всего в десяти шагах за дверями стояли воины, охраняющие его жизнь. Волхв же стоял в двух шагах, играючи проверяя большим пальцем остроту кривого клинка. Приложив палец к губам, он тихо предупредил:
— Тсс. Не теряй голову, великий царь. — Рука Рыжего ловко подхватила мешок, забрасывая его на плечо. — Лишь один раз спрошу. Соврешь — убью. Все в мешке в целости?
Сиявуш испуганно закивал головой, не отводя взгляда от холодных завораживающих глаз волхва. Рыжий удовлетворенно кивнул, озабоченно озираясь по сторонам. Разбросанные им воины лежали молчаливыми грудами мускулистого мяса.
— Где посох? — все так же тихо вопрошал волхв, взяв царя за ворот рубахи и притягивая к себе.
— У во… воеводы, — так же тихо ответил Сиявуш, заикаясь, — вернет. Короной своей клянусь, вернет!
Рыжий брезгливо скривился — этот трусливый человек вызывал у него отвращение.
— Да не боись ты, царь. Конечно, все вернет. — Он недобро усмехнулся, схватив Сиявуша за бороденку. — Ты же короной поклялся. А корона она ведь на голове держится.
С улицы донеслись испуганные крики. Двери в царские палаты распахнулись, и с безумными воплями ворвался воевода.
— Пожар! Хорезм горит! Спасайся, Великий Сиявуш! Разбойники со всех сторон город подпалили, мешок требуют…
Споткнувшись о лежащих на полу стражей, воевода упал, выругавшись. Удивленно озираясь по сторонам, он встретился взглядом со склонившимся над ним волхвом.
— Ты? Ты чего это? Ты это… ты не смей того…
Оттолкнув царя, Рыжий схватил воеводу за чуб, поднимая его на ноги.
— Ну, родимый, выбирай — в морду или… в морду? — Кулак волхва молниеносно метнулся к раскрасневшейся роже воеводы, вновь опрокидывая его навзничь. Склонившись над стонущим воеводой, потянувшимся за мечом, Рыжий осуждающе покачал головой. — Не доводи до греха, лживый пес. Ступай, посох мой принеси. Да прикажи людей из темниц выпустить, дабы не угорели в пожаре. Мухой лети, пока я твоему Сиявушу ухи не остриг!
Утирая разбитый нос, воевода бросился исполнять приказание. Этот сумасшедший волхв, уложивший десяток воинов личной охраны, не шутил. А не станет Сиявуша — не видать и ему воеводства, как своих ушей.
Подойдя к окну, Рыжий выглянул во двор, затягивающийся дымом. Где-то там, за этим сизым туманом, его ждала смерть в обличье могучего ведьмака. И нет для него иной дороги. Сколько ни сворачивай, все одно на свой жизненный путь вернешься.
— Вот так вот, Ратибор. Все само собой и разрешилось. Горит этот проклятый город. Ибо зло поедает себе подобное. Не беда, учитель, немного мир утратит без этого змеиного гнезда…
Безобраз, не таясь, стоял на площади, окруженный пятью десятками верных воинов.
Хорезм пылал в огне. Тысячи горожан спасались бегством, в истерике устремившись к воротам. Худые узлы с наспех собранными пожитками, рассыпающиеся на бегу, крики и ругань — все слилось в один безумствующий хор, рвущийся прочь из горящего города. Обмотав лица мокрыми тряпками, волки хохотали, наблюдая за безумной давкой, возникшей в толпе.
Вот огонь коснулся дворца, черными клубами дыма укутывая площадь. Стоящие за ведьмаком волки стали нервничать, видя, как быстро разрастается пожар.
— Слышь, Безобраз. Что-то не торопится твой волхв выходить? Огнь того и гляди дорогу назад отрежет. Пора уходить.
Ведьмак лишь упрямо покачал головой, угрожающе прорычав в ответ:
— Ждем! — он вновь обернулся ко дворцу, вглядываясь в ворота сквозь клубы дыма. — Выкурим лиса из норы. Ему более некуда бежать. Чтобы волхв из темницы не выбрался? Ни за что не поверю.
Врата дворца распахнулись, и испуганная прислуга вместе со стражей бросились врассыпную, быстро сливаясь с городской толпой. Безобраз продолжал терпеливо ждать, вглядываясь слезящимися глазами сквозь едкий дым.
Вскоре его терпение было вознаграждено, и из дворца неторопливо вышел Рыжий. Остановившись посреди площади, волхв оперся о посох, тоскливо взглянув в глаза ведьмака.
— Надоело мне от тебя бегать, демон. Семи смертям не бывать, а одной не миновать.
Безобраз ощерился, поднимая вверх правую руку. Два десятка волков, стоящие справа от него, обнажили мечи. Подбадривая себя криками и ругательствами, воины стали осыпать волхва оскорблениями:
— Эй, рыжий пес? Скулила как-то под моим отцом одна рыжая сучка — ты не из ее помета будешь?!
— Чего хвост поджал, щенок?!
— А похвастать нечем, вот он хвост и поджимает!
Воины дружно расхохотались, пытаясь вывести волхва из себя. Безобраз улыбался, вглядываясь в глаза Рыжего и пытаясь отыскать хоть малейшую тень ярости или недовольства на его лице. Пожар все усиливался, затягивая площадь густым дымом. Понимая, что времени остается немного, ведьмак взмахнул рукой, и два десятка воинов рьяно бросились в бой. Они действовали умело и слаженно, словно роль каждого в бою была кем-то заранее определена. Волки не стали окружать Рыжего, пытаясь зайти со спины. Положившись на численность и неудержимую ярость, они накатили на него живой лавиной, одновременно нанося удары и низом, и верхом.
Впавший в оцепенение волхв стоял не шелохнувшись, наблюдая, как враги приближаются к нему. В последний миг, когда первый клинок устремился к его груди, Рыжий покачнулся, выгнувшись дугой. Ноги словно пустились в пляс, непредсказуемо меняя его местоположение. Это был странный танец, во время которого волхв то подпрыгивал, то припадал к земле, умело избегая ударов. Взмахнув посохом, Рыжий нанес первый сокрушительный удар. Раздались первые крики боли. Быстро раскручивая свое оружие и выписывая им восьмерки, волхв пошел в атаку, с оглушительным звоном ломая клинки врагов. Раздались глухие удары, и площадь заполнили крики боли и страдания.
Безобраз не шелохнулся, напряженно наблюдая за этим неравным поединком. На скулах ведьмака недовольно заиграли желваки. Один за другим его воины падали наземь, сраженные посохом волхва. Рыжий орудовал посохом, словно цепом на молотильне. Крики пытающихся уползти с места боя воинов быстро умолкали. Когда с первым десятком было покончено, волхв перешел в атаку. Руки, ноги, голова — все шло в ход, нанося удары. Он бил из любого положения, более не уклоняясь от их ударов. Он просто был быстрее. Быстрее мысли, быстрее понимания происходящего, быстрее ветра. Наконец, последний из волков пал наземь с проломленной головой. Рыжий замер, вновь опершись о посох. Уверенно взглянув в глаза Безобраза, он произнес:
— Так ветер, кружась, превращается в смерч, снося все на своем пути. И долго ты намерен оставаться в стороне, демон? Не заставляй меня ждать!
Ведьмак лишь довольно расхохотался в ответ, взмахнув левой рукой. Три десятка оставшихся воинов неуверенно выступили вперед. Они уже не были столь самоуверенны, видя судьбу, постигшую их товарищей. Вытянувшись длинным полукольцом, они попытались окружить волхва. Посох распался на две части, и в руках Рыжего сверкнул клинок. Он недобро усмехнулся, не глядя переступая через лежащие тела.
— Мне надоели ваши крики. Я научу вас умирать молча.
Волки набросились на волхва, желая разорвать его на куски. Ведьмак не отводил от него своего цепкого взгляда, запоминая каждый удар, каждое движение этого воина. Впервые за долгие тысячелетия он встретил достойного противника среди людей. Волхв был ловок, силен и невероятно быстр. Каждое его движение было выверено, каждый удар был скуп и смертелен. Он не проваливался при ударах, пытаясь дотянуться до врага. Он не уступал и пяди земли, уклоняясь от клинков, словно поток воды, огибающей камень. И сейчас этот великий враг резал его волков, словно свиней. Ведьмак ликовал, наблюдая за их сражением.
— Это будет славная битва! — прокричал Безобраз, обнажив свой смертоносный темный клинок.
Глаза ведьмака восхищенно сверкнули, когда последний из волков рухнул к ногам волхва, захлебываясь кровью. Все в этом мире для ведьмака утратило свой смысл. Его более не интересовали Веды, лежащие в мешке волхва. Он забыл обо всем на свете, даже о жестоком наказании Чернобога в случае его неудачи. Этот рыжий стервец стал для него целью жизни. За сотни лет Безобраз перевидал всяких богатырей. Были среди них и волхвы, и витязи, и воины-инородцы, живущие лишь мечом. Все они упокоились в земле, отведав темной стали его клинка. Но такого врага ему встречать не доводилось.
Устало опустив меч, Рыжий взглянул на своего рокового врага. Сердце волхва рвалось из груди, безумная усталость вдруг накатила волной, отдаваясь предательской дрожью в напряженных ногах. Мешок за плечами вдруг показался ему неимоверно тяжелым. Горло саднило от дыма, глаза безудержно слезились. Правая нога пылала жаром, напоминая о пропущенном в бою ударе. Волхв оперся на меч, обреченно глядя на неторопливо приближающегося к нему ведьмака. Сегодня, спасая свою жизнь, Рыжий показал все, на что был способен. И расплата за скорость не заставила себя ждать, отозвавшись гулким сердцебиением и нехваткой воздуха.
— А ты не так хорош, как кажешься. — Безобраз усмехнулся, указывая клинком в расплывающееся на ноге волхва кровавое пятно. — Ты лишь человек. Тебе никогда не сравниться в силе с сынами Нави!
Раскинув руки в стороны, ведьмак зашептал заклятье. Дым пожарища закружился вихрем, собираясь вокруг него густым облаком. Рыжий попятился, почуяв, как от ворожбы повеяло ледяным холодом. Вдруг облако распалось, и десяток фантомов ведьмака расхохотались многоголосым хором. Размахивая клинками, они быстро устремились к волхву, окружая его со всех сторон.
— Морочишь! — прорычал Рыжий, быстро отступая назад и пытаясь распознать среди фантомов истинный лик демона. — Где настоящий?
Сорвав с себя опоясывающую веревку, волхв быстро перетянул раненую ногу, останавливая кровотечение. Глаза его зорко блуждали по лицам видений, пытаясь отыскать различия.
— Отдай мешок, щенок! — кричали ведьмаки, угрожающе размахивая клинками. — Отдай, и я подарю тебе твою никчемную жизнь!
Рыжий кружился, нервно поводя клинком из стороны в сторону. Десять воинов и лишь один из них настоящий. Лишь один из десяти клинков несет в себе смерть. Какой? Какой из них? Казалось, это противостояние будет длиться вечно. Они скалились, они угрожали ему, шаг за шагом сужая кольцо. Наконец порождения морока все как один бросились в бой, размахнувшись мечами.
И время остановилось перед глазами Рыжего. И суровый голос Ратибора произнес, наставляя ученика:
— Главное помни, сынок. Все живое в этом мире подобно костру. Творец одарил нас искрой, мы раздуваем в ней жизнь — и рождается пламя. Все сущее в этом мире создано из пяти частей. Огонь, вода, воздух, земля и дух. Воздух примиряет огонь с водой. Он может становиться горячим, словно огонь, влажным, как вода. Земля делает наше тело явным, а дух дает телу жизнь. Но есть еще одно таинство — шестая часть. Она пронзает нас, словно нить в бусах, соединяя все воедино, — это Время. И мы идем по той нити жизни, которую прядет Макошь. Стоит лишь распустить ей ту нить — и нет человека. Так мы уходим из Яви. Нить судьбы можно разорвать, сынок. Для этого нужна сила духа. Однако лишь избранные могут собрать рассыпавшиеся бусы элементов воедино, заново осознавая себя в мире Яви.
Клинки фантомов рассекли пустоту. В последний миг неподвижно стоящий волхв исчез, словно растворившись в дыму.
— Где он?! — прорычал Безобраз, удивленно озираясь по сторонам.
Поддавшись ярости, ведьмак стал меняться в облике. Лицо его покрылось язвами и шрамами, плечи раздались, взбугрившись невероятными мышцами. Озираясь по сторонам, Безобраз зарычал, призывая волхва на бой.
— Я здесь, дитя Нави, — прошептал Рыжий, появляясь за его спиной.
Обернувшись, Безобраз замер, удивленно вглядываясь в лицо противника. Глаза волхва пылали огнем, словно он вернулся из Пекла. Серебристый клинок волхва сверкнул молнией, нацелившись в грудь ведьмака.
— Мне не страшен твой морок. — Волхв улыбнулся, взмахнув клинком, и один из фантомов исчез, рассыпавшись прахом. Безобраз недовольно скривился, чувствуя, как рвется вязь заклятья. — Теперь я вижу твой истинный облик.
Демон по-звериному оскалился, перехватывая меч обеими руками.
— Ты видишь меня, человек? Тогда ты должен бояться меня, ибо нет в мире ужасней моего облика!
Волхв покачал головой, презрительно скривившись:
— Ты омерзителен, демон. Твой облик отвратителен Творцу. Я знаю. Сегодня я познал Время. — Рыжий нахмурился, словно вспоминая недавний сон. — Я шел по тонкой нити, протянувшейся над бездной. Я видел твое падение, сын Чернобога. Теперь я знаю твое имя, Безобраз. Я знаю все, что предстоит мне повстречать на моем пути. Каждый твой удар, каждое заклятье, коим ты хочешь обмануть меня. Сегодня ты умрешь, демон. Здесь и сейчас. — Волхв умолк, грустно озираясь на пылающий Хорезм, и тихо добавил: — Лишь одно удручает меня. Место твоей гибели будет проклято на долгие тысячелетия. Люди не смогут здесь более жить. Лишь потом, когда Матушка Земля омоет свой лик, они вновь отстроят Хорезм, возвращая ему былое величие.
Взгляд его вернулся к Безобразу, и меч волхва поднялся, нацелившись в грудь врага. Заклятья Уров заиграли на острие его клинка, сверкая веселыми искорками. И Безобраз отступил, впервые в жизни почувствовав страх. Выругавшись, он горько усмехнулся, пытаясь уйти, не утратив собственного достоинства.
— Черт с тобой, полоумный! В другой раз свидимся…
Рыжий усмехнулся, вынося ему приговор:
— Поздно, Безобраз. Тебе не изменить своей судьбы. Все решится здесь и сейчас, — повторил он.
Взмахнув мечом, волхв бросился в бой, ловко уклоняясь от смертоносного ведьмачьего клинка.
Глава 18
Старец остановился у ворот деревни, утомленно опираясь на посох из молодого дуба. Словно приветствуя путника, в деревне медведичей прокричали третьи петухи, оповещая о наступлении нового дня. Старик грустно покачал головой, разглядывая покосившиеся ворота.
— Не по-хозяйски. Надо бы подправить.
На смотровой башенке показалось угрюмое лицо пожилого мужчины, грустно пробормотавшего в ответ:
— Тяжелые они, не поднять мне одному. — Старейшина медведичей окинул внимательным взглядом немолодых лет странника. — Куда путь держишь, старик?
Путник поднял голову, разглядывая спросившего веселыми голубыми глазами. Улыбнувшись, он довольно пригладил свою длинную бороду.
— В деревню медведичей мой путь лежал. К старейшине Белославу.
Старый медведич удивленно моргнул, подслеповато вглядываясь в лицо путника. Да вроде не знакомы они.
— Ну, я Белослав. — Старейшина махнул рукой, боязливо спускаясь по шаткой деревянной лестнице. — Проходи, коли пришел, гостем будешь.
Ворота со скрипом отворились, впуская усталого путника. Войдя в деревню, старик с любопытством огляделся по сторонам. Десятки изб тесно жались друг к дружке, горестно выставив напоказ забитые досками накрест двери.
— Что, Белослав, — спросил странник, оглядывая пустые дворы, — тяжело нынче живется? Гляжу, опустела твоя деревня.
Старейшина горестно кивнул в ответ, приглашая гостя пройти в дом.
— Не сладко живем, дорогой гостюшка. Прости, имени твоего не знаю.
Путник остановился в пороге, задумчиво взглянув на старейшину.
— Стар я уже, Белослав. Уж и имя свое истинное позабыл. Потому зови меня Вестуном. — Путник переступил порог избы, приветливо склонившись в поклоне перед хозяйкой дома. — Здрава будь, хозяйка Любава. Благодать твоему дому.
Любава удивленно обернулась к двери, разглядывая незнакомого гостя.
— И вам поздорову, мил-человек. Что-то не припомню я вас.
Белослав вошел в избу вслед за Вестуном и гостеприимно произнес:
— Присядь на лавку, мил-человек, отдохни с дороги. В ногах правды нет. — Откашлявшись в кулак, старейшина подозрительно спросил: — А откуда тебе имя жены моей ведомо?
Вестун лишь улыбнулся, присаживаясь на лавку и вытягивая утомленные дальней дорогой ноги.
— Не хмурься, Белослав, нет у меня лихих помыслов. Просто о хороших людях слава далеко разносится. Можно ли водицы испить, хозяюшка? — Спросил странник, оглядывая избу и удовлетворенно кивая головой. — Сразу видна женская рука. В чистоте дом содержите.
Старейшина удовлетворенно кивнул, присаживаясь к столу напротив гостя, и улыбнулся жене.
— Любавушка. Накрой на стол, что там со вчерашнего осталось.
Хозяйка грустно вздохнула, молчаливо кивнув в ответ, и принялась греметь чугунками, собирая на стол нехитрую снедь. У глаз Вестуна залегли веселые морщинки, и он произнес, обращаясь к Белославу:
— Спасибо за гостеприимство, хозяин. Не утруждай хозяйку стряпней, не голоден я. — Гость взял в руки черпак с водой, услужливо поднесенный Любавой, и с наслаждением утолил жажду, благодарно прошептав: — Хороша водица! Молоко у коровы твоей, должно быть, сладкое.
Белослав отвел взгляд, горько усмехнувшись:
— Померла наша корова. Год назад, вместе с теленочком. — Старик стиснул свой жилистый кулак, гневно стукнув им по столу. — Не того знахаря я в хлев пустил! Да и вообще, в жизнь нашу…
Вестун понимающе кивнул, словно ему была известна грустная история из жизни медведичей.
— И кто нынче в деревне остался?
— Детишки да старики, — прошептал Белослав, тут же цыкнув на разрыдавшуюся Любаву: — Не реви, баба! Дождь накличешь.
Любава утерла платком слезы, складывая ладони у груди:
— Как же тут не плакать? Живы ли ребятки наши? От Малюты ни одной весточки. Ярослав…
Белослав вновь стукнул кулаком по столу, уверенно произнеся:
— Живы! Сердцем чувствую — живы. — Он встал из-за стола, обнимая Любаву за плечи и крепко прижимая ее к себе. — Не плачь, мать, скоро закончится это безумие, и вернутся наши дети домой. Правитель уж наведет порядок.
Любава еще громче разрыдалась, напрочь забыв о присутствии гостя:
— А как же Ярослав?! Не по своей ведь воле…
Вестун тихо поднялся из-за стола, направившись к выходу. Задержавшись на пороге, он обернулся к хозяевам:
— Не горюйте о детях своих. Бывает, и братья в битве сходятся. Когда один с пути сбился, другой его вразумить должен. И пока на истинный путь не наставит, не отступится. Иначе какой же он брат?
Вестун вышел из избы, сопровождаемый удивленными взглядами хозяев. Подобрав свой посох, оставленный у порога, он неторопливо направился к воротам. Белослав выбежал из избы, с удивлением окликнув странного гостя:
— Откуда знаешь, что по разные стороны встали сыновья мои? — Белослав затаил дыхание, ожидая ответа. — Не молчи, Вестун! Что слышал ты о детях моих?
Старец остановился у ворот, задумчиво обернувшись к старейшине рода медведичей.
— Не горюй, Белослав, все по Прави разрешится. — Вестун печально улыбнулся, покачав головой. — Смешно. Чужую беду рукой разведу, лишь своей помочь не могу.
Он легонько коснулся тяжелых ворот, и они тут же осели в петлях, выравниваясь. Белослав удивленно охнул, видя такое чудо, и вскинул бровь, задавая немой вопрос. Странник молчаливо кивнул ему, с силой вгоняя в землю свой дубовый посох.
— Как сто лет этому дубу исполнится, так все на лад в мире и пойдет. А твоя деревня, Белослав, уже с сего дня горя ведать не будет. Скоро путник к вам явится, Калачом кличут. Пусть остается — здесь судьба его. Вон в той избе славная девчушка подрастает. — Вестун взмахнул рукой, указывая на один из домов. Затем, нежно прикоснувшись пальцами к вонзенному в землю посоху, он добавил: — Калачу тому передай, пусть поливает мой дуб до самой своей старости. Пора ему насельником стать, так и передай.
Вестун быстро зашагал прочь, оставив изумленного Белослава в одиночестве. Две крупные слезы скатились по щекам старика, когда на порог вышла Любава. Взглянув на плачущего мужа, она всплеснула руками, воскликнув:
— Ты чего, отец?! Не смотри ты на меня, бабу дурную! У меня вечно глаза на мокром месте. Сам ведь говоришь — живы будут.
Белослав лишь отмахнулся от нее, указывая на посох, вонзенный старцем в землю у ворот. Из безжизненной палицы прямо на глазах появились молодые ветви побега, стремительно распускающие зеленые листья.
— Гляди, Любава? В один миг корни пустил! — Белослав обернулся к жене, хватая ее за плечи. — Знаешь ли ты, баба глупая, кого ты водой поила?!
Любава испуганно попятилась, глядя на мужа, будто на полоумного. Глаза старейшины радостно сверкали, словно новая жизнь вспыхнула в его затухающей груди. Хватая жену за плечи и заключая ее в объятия, Белослав пояснил:
— Это был Белобог. Я говорил с Богом… — Слезы радости вновь потекли по его щекам, и он негромко повторил грустные слова Вестуна: «Чужую беду рукой разведу, лишь своей помочь не могу». Это ж он о своем брате горюет — о Чернобоге!
…Морока неторопливо шла лесной тропой, грустно глядя себе под ноги и тихо разговаривая сама с собой.
— Вот так, подруги. Если бы не Беспута, горела бы я синим пламенем. Эх, Лиходей, за что ж ты так со мной обошелся? Я ведь никогда вас не предавала. Только теперь не пойду я к вам, потому как тошно мне на душе. — Колдунья всхлипнула, остановившись у ближайшей березы и прижимаясь к ней лбом. — Березушка, милая моя, забери печаль мою. Забери мои горькие мысли.
За спиной хрустнула ветка, заставляя колдунью испуганно обернуться. Седовласый старец старательно обламывал с березы сушняк, приговаривая:
— Вот так-то лучше, милая, теперь тебе легче станет. Новые ветви отрастут, листочки на них распустятся. — Старик окинул Мороку мимолетным взглядом и улыбнулся. — Ты, милая, не сбрасывай на деревце свою грусть. Оно ведь тоже живое, потом ветви сохнут.
Читать бесплатно другие книги:
