Дожить до рассвета Дубовский Виталий

Глава 13

Дрожащими руками Рамунос принял кубок из рук Стояна, взглянув на бесценное ведьмачье зелье.

— Все пошли вон!

Испуганная прислуга и наложницы быстро покинули царские покои. Возлегающий на подушках ведьмак весело расхохотался, осмеивая нерешительность хаттского царя.

— Пей, Рамунос! И да прибудет Сила в твое смертное тело.

Поднеся кубок к губам, Рамунос принюхался, брезгливо скривившись от солоноватого запаха крови. Десять хаттских жрецов проверяли это зелье на яды. Сначала дали испить глоток кугуару. Животное словно обезумело от напитка, принявшись рваться с цепи. Затем слегло, сутки не приходя в сознание. Однако кугуар выжил и с утра вновь рыскал из угла в угол своей темницы, с еще большей яростью кидаясь на прутья клети. Казалось, напиток добавил ему невероятных сил, превратив испуганную кошку в обезумевшего зверя.

Подойдя к полированному стальному зеркалу, Рамунос нерешительно замер, вглядываясь в свое отражение.

— Если ты обманул меня, Великий Жрец, — произнес он, обращаясь к ведьмаку, — тебя ждет клеть с тигром.

Поднеся к губам кубок с зельем, царь отпил половину, прислушиваясь к своим ощущениям. Горячая волна заставила его содрогнуться, сердце бешено заколотилось в груди, разгоняя огонь по жилам. Неимоверный восторг овладел царем, тут же радостно испившим кубок до последней капли. Рамунос снова замер у зеркала. В глазах у него помутилось, отражение исказилось, словно насмехаясь над ним. Ноги Рамуноса подкосились, и царь рухнул на пол, утратив сознание. Упрежденные ведьмаком жрецы вошли в зал, склонившись над хозяином и обеспокоенно проверяя его дыхание. Бросая косые взгляды на беззаботного ведьмака, налегающего на фрукты, жрецы нахмурились, многозначительно переглядываясь меж собой.

— Чего коситесь, как стервятник на падаль?! — прорычал ведьмак, громко надкусывая сочное яблоко. — К утру ваш царь будет как новенький. Не до вас ему сейчас, Смерть к нему в гости пожаловала. Убирайтесь!

Склонившись в испуганном поклоне, жрецы гуськом направились к выходу, боясь призвать на свои головы гнев великого колдуна.

Прометавшись ночь в лихорадке, Рамунос к утру пришел в сознание. Безумно озираясь по сторонам, он прошептал дрожащими от страха посиневшими губами.

— Где она? Она приходила за мной!

Лежа на ковре, ведьмак задумчиво курил кальян. Жадно вдыхая белые клубы дурмана, он насмешливо ощерился:

— И как тебе она? Правда, красавица? — Стоян хрипло расхохотался, видя, что царь испуганно забился в угол, принявшись рыдать, как дитя. — Возьми себя в руки, Рамунос. Ты же мужчина! Ты царь!

Наконец, придя в себя, Рамунос поднялся на ноги, с опаской подходя к зеркалу. В облике ничего не изменилось. Лицо его было бледнее обычного, под глазами залегли темные болезненные круги, словно он перенес лихорадку. Казалось, он даже постарел лет на десять за прошедшую ночь. Царь гневно обернулся к Стояну, возмущенно взвизгнув, словно девица:

— Ты обманул меня?!

Ведьмак вновь расхохотался, блеснув одурманенными от курительных трав глазами, и неторопливо поднялся на ноги:

— Не оскорбляй меня, Рамунос. Я помню наш уговор. Ты желал получить бессмертие — я дал его тебе. Или ты думал, что я предлагаю тебе молодость? Ты ж не красавица девица, краснощека, белолица! — Подойдя к разгневанному царю, Стоян вынул из-за голенища нож, пристально вглядываясь в его глаза. — Давай проверим, как подействовало мое снадобье.

Испуганно моргнув глазами, Рамунос истерично заверещал на весь дворец:

— Стража! Крам-м-м!!! Ахррр…

Улыбаясь, Стоян вонзил нож в грудь Рамуноса, оборвав крики о помощи и с любопытством заглядывая в его расширившиеся от боли зрачки. В распахнувшуюся дверь ворвалась стража дворца, возглавляемая верным телохранителем. Ведьмак лишь недовольно отмахнулся рукой, повелительно прикрикнув на огромного телохранителя:

— Пшел прочь, пес! Никто твоего хозяина не обидит… — Ведьмак выдернул нож из груди обезумевшего от боли Рамуноса, продолжая пристально вглядываться в его глаза. — Теперь ты бессмертен, потомок Атланта. Смерть приходила за тобой и не смогла отыскать твоей души. У тебя нет того, что ей нужно. Лишь тело. Здоровое тело, способное само себя исцелять от смертельных ран и недугов.

Рамунос пошатнулся, упал на колени и удивленно поднес руки к пылающей от боли груди. Разорвав окровавленную рубаху, он принялся ощупывать затянувшийся рубец.

— Чудеса. Ты кудесник, Жрец! — Рамунос вскочил на ноги, фанатично хватая Стояна за плечи и тряся. — Ты воистину Великий Жрец, царь Стоян! А я… Я Бог! Я бессмертен!!!

Рамунос бросил гневный взгляд на ворвавшуюся в покои стражу, изумленными глазами уставившуюся на вдруг ожившего царя.

— Пошли прочь! Нет, постойте! Слуги мои, ступайте в Ратиум и расскажите всем, что ваш царь любим богами. Я обрел бессмертие! Народ хатти должен знать о моем могуществе!

Ведьмак усмехнулся, вновь укладываясь на подушки, и потянулся к мундштуку кальяна. Глупец! Такой же глупец, как его предки, возомнившие себя богами на земле. Рамунос еще долго крутился перед зеркалом, разглядывая исчезающий шрам на груди. Затем, обернувшись, он подозрительно спросил:

— Брат мой, а как долго длится действие зелья?

Ведьмак смерил его насмешливым взглядом, отдавая должное интуиции царя. Поздно, Рамунос, ты уже попал в мою западню.

— Ты будешь пить его дважды в год в дни равноденствия на протяжении полного Круга Лет. Лишь тогда твое тело станет действительно бессмертным, и никто не сможет ни убить тебя, ни отравить ядами. Даже смертельные болезни будут тебе не страшны. — Ведьмак расхохотался, видя пораженного услышанным царя. — Да, Рамунос, именно так. Целых шестнадцать лет волшебные силы зелья будут отвоевывать тебя из цепких рук Смерти. Зато потом…

— Ты обманул меня?! — Щеки Рамуноса запылали в ярости, и он возмущенно притопнул ногой. — Ты понесешь наказание за свой обман, древлянин! Я посажу тебя на цепь…

Ведьмак лишь насмешливо кивнул головой, прерывая его пустую браваду.

— Забыл сказать тебе, Рамунос. В тот день, когда ты не выпьешь зелье, ты умрешь. — Выпустив густое дымное облако, Стоян подмигнул царю, давая понять, кто хозяин положения. — И именно поэтому ты будешь любить меня, как брата родного. Будешь делить со мной горе и радость, кров и женщин, власть и злато. Без моего чародейства, Рамунос, ты живой мертвец.

Рамунос опустился на ковер, чувствуя, что ноги его не держат. Десятки мыслей пронеслись в голове царя, не находя верного решения. Этот хитрый колдун переиграл его, опоив своим проклятым пойлом. Ведьмак кивнул, прочитав мысли жалкого потомка Атлантов, и произнес:

— Да, Рамунос. За все в этой жизни нужно платить. Неужели ты надеялся обмануть меня? Выпить эликсир и начихать на свои обязательства? — Он отложил кальян в сторону, осуждающе покачав головой. — Ну, достаточно болтать о ерунде. Я никогда не нарушаю свои обещания. Ты обретешь бессмертие, Рамунос. А теперь пришел твой черед исполнить обещанное.

Ведьмак поднялся на ноги, весело расхохотавшись и панибратски хлопая хаттского царя по плечу.

— Да будет тебе хмуриться, Рамунос! Мы ведь друзья? Братья? Пойдем, брат, покажешь мне наше воинство. Поглядим, достойны ли наши воины славы своих великих предков.

Гарцуя в поле на жеребце, окруженный верными волками, Стоян радостно наблюдал гон колесниц. Сотни боевых экипажей неслись по кольцу, создав замкнутый круг смерти. Несколько сотен рабов, вооруженных щитами и боевыми дубинами, сбились в кучу, запуганно озираясь по сторонам. На каждой колеснице находилось по три воина: возница, лучник-копейщик и щитоносец. Ведьмак внимательно наблюдал, как колесницы медленно сжимают кольцо, словно гигантский удав, сдавливающий в своих объятиях обреченную жертву. Рамунос грустно восседал на носилках, укрывшись от палящих солнечных лучей. Казалось, ему не было никакого дела до происходящего. Власть ведьмака, коварством овладевшего его телом, сломила дух великого царя. Он в унынии наблюдал за происходящим сражением, размышляя над своим грядущим. Шестнадцать лет он будет в зависимости от воли этого страшного человека. Царь? Богочеловек? Нет, скорее раб, по собственной глупости отдавший себя в руки безжалостного господина.

Конь ведьмака нетерпеливо встал на дыбы, устав от длительного ожидания.

— Начинайте! — прокричал Стоян, отдавая воинству команду к атаке.

Крам протрубил в сигнальный рог, и десятки лучников спустили свои тугие луки, осыпая приговоренных рабов смертоносными стрелами. Крики боли и ужаса разнеслись над полем, сливаясь с грохотом колесниц и ржанием лошадей. Кольцо сжималось все плотней, вновь и вновь воины натягивали луки, выискивая бреши в защите противника. Один за другим сраженные их стрелами рабы падали наземь. Наконец у приговоренных к смерти сдали нервы, и с криками сорвавшись со своего места, они бросились в бой, желая прорвать смертельное оцепление колесниц. Забросив луки за спину, воины хатти стали осыпать бегущих к ним воинов короткими метательными копьями. Обреченные рабы усилили напор. Яростно хватая несущихся лошадей за удила, они опрокинули несколько колесниц, десятками погибая под копытами и телами лошадей. Прорвавшись сквозь смертельное кольцо, рабы бросились в бегство, спасая свои жизни. Дважды протрубил рог Крама, приказывая колесницам перестроиться. Поднимая тучи пыли, колесницы развернулись, выстраиваясь лунницей. Безжалостно жаля лошадей вожжами, хатти начали преследование. Их стрелы десятками сыпались в спины беглецам, усеивая бескрайнее поле их сраженными телами. Настигнув рабов, воины обнажили свои кривые мечи, быстро завершая затянувшуюся расправу над обреченными.

Стоян, удовлетворенно кивнув, радостно прокричал:

— Теперь у меня есть воины, способные дать бой Сварожьей Дружине! Это будет славная битва!

Над головой ведьмака раздалось тоскливое карканье, и крупный ворон, снизившись, сел к нему на руку. Застонав от бессилия и ярости, ведьмак взмахнул рукой, вновь отправляя птицу в полет.

— Прощай, Падун. Не думал я, что твой путь в Яви будет столь краток… — Обернувшись к носилкам Рамуноса, Стоян прорычал: — Мне нужны корабли, брат! Много кораблей!!!

Удрученно кивнув, хаттский царь отдавал команду носильщикам:

— На пристань! Мы построили много больших кораблей, способных нести по волнам величие народа хатти.

Глава 14

Выходя из лесу, Рыжий настороженно замер, разглядывая движущийся по тракту купеческий обоз. Густые леса родной земли закончились. Хорезм находился в нескольких днях пути, пролегающего золотыми бескрайними степями.

Хорезм. Великий торговый град, за высокими стенами которого сосредоточились несметные богатства мира. Самый богатый из городов после божественного Асгарда. Именно здесь сходились все торговые пути Империи, соединяя воедино искусство мастеров востока и запада. Ковры и ткани аримов, железо из рудников хатти, оружие древлянских кузнецов и гончарные изделия полуденных княжеств. Все диковинки мира съезжались сюда, чтобы распространиться по миру, прославляя труд мастеров, их создавших.

Внимательно изучив воинов, сопровождающих караван, Рыжий усмехнулся, потуже затягивая лямку заплечного мешка и выходя на дорогу. Ссутулив широкие плечи и слегка прихрамывая, он остановился на обочине, тяжело опираясь на посох.

— Здрав будь, купец! — приветствовал Рыжий хозяина обоза, изображая усталого путника. — Не подвезете калику до града Хорезма? Устали ноги грязь дорожную месить.

Охранники смерили оборванца презрительными взглядами, покосившись на хозяина в ожидании распоряжений. Полнотелый кряжистый купец, чей возраст едва переступил пятый десяток, недовольно поджал губы.

— Пшел прочь, оборванец! — процедил сквозь зубы старший охранник, напирая конем на Рыжего. — Да кто тебя пустит в Хорезм? Твое место в лесу, рвань чумазая!

Рыжий отшатнулся, уклоняясь от могучей конской груди, и вроде бы случайно прихватил стражника за руку, роняя того наземь. Рухнув с коня, словно куль с мукой, воин выругался, неуклюже пытаясь подняться на ноги, и потянулся к мечу:

— Ах ты, паскуда! Да я тебя!

— Прости, любезный, — испуганно затараторил волхв, бросившись к стражнику и якобы услужливо поднимая его на ноги, — прости, что коня твоего испугал. Не зашиб головушку?

Рука его будто случайно легла на запястье воина, уверенно возвращая его наполовину вынутый меч в ножны. Все так же услужливо, рассыпаясь в извинениях, волхв прихватил возмущенно взбрыкнувшего воина за мизинец. Выпучив глаза, страж встал на носочки, заскулив от боли. Рыжий с улыбкой подвел его к коню, не выпуская мизинец из своей железной хватки.

— Позволь, помогу тебе вновь на коня сесть, могучий воин.

Купец расхохотался, наблюдая, как этот оборванец, играючи, управился с одним из самых сильных воинов его охраны. Несколько стражников развернули коней, направляясь на помощь опозорившемуся товарищу.

— Оставьте путника в покое! — прокричал хохочущий купец, смахнув навернувшуюся от смеха слезу. — Эй, калика, ступай сюда. Вижу, с тобой будет веселей дорогу коротать.

Отпустив палец облегченно вздохнувшего стража, Рыжий улыбнулся, запрыгивая к купцу на телегу.

— Благодарствую тебе, купец. Прости, не знаю имени твоего. Но, судя по мудрости твоей, имя свое ты носишь по праву.

Купец удивленно моргнул, вновь расхохотавшись:

— Ну, чудеса, да и только! Велемудром меня кличут. Откуда имя мое прознал?

Волхв вновь улыбнулся бесхитростной улыбкой простолюдина, выпалив скороговоркой:

— Я бы не прознал, если б ты сам не подсказал. У хорошего человека, прожившего с полвека, исписано морщинками лицо от смеха. По одной морщинке имя скажу, по другой судьбу разгляжу. Скажу, чем болен, богат или обездолен. Много ли детишек дома дожидаются, пока отец по чужбинам шатается.

Купец грустно усмехнулся, вспомнив о детях, который месяц отца дожидающихся, о жене. Смерив Рыжего долгим изучающим взглядом, он задумчиво произнес:

— Да ты, парень, непрост, как я погляжу. Видать, давно ты по миру скитаешься, раз так легко в людях разбираешься. Может, хоть имя свое назовешь, а то я по лицам читать не научен.

Волхв усмехнулся, стягивая с головы шапку, и гордо сверкнул своими огненными кудрями.

— Рыжий. Так меня все называют. Знаешь, как в жизни бывает, имени твоего не знают, а рыжим обозвать всегда норовят. — Волхв наигранно вздохнул, словно излагал очень трогательную историю. — Вот я и решил: рыжий — значит, Рыжий. А оно так и получается — легкого труда мне не выпадает. Берусь за любую тяжелую работу. Иной отмахнется от нее со словами: «Тоже мне, рыжего нашли». А я завсегда готов.

Купец расхохотался над веселой бравадой парня, поддерживая шутку:

— Ну ты и фрукт! Рыжий, значит? А правду говорят, что рыжим в любви везет?

Волхв кивнул, гордо выпятив грудь, словно был первым парнем на деревне.

— В этом плане пожаловаться не могу. Любят меня девки. Любят страстно и неугомонно. Так любят, что от любви той на край света бежать хочется. Вот и бегаю, от чужих мужей спасаясь. А уж они-то меня точно не любят.

Купец схватился за живот, заходясь в затянувшемся приступе смеха. За последний месяц путешествий это был единственный день, когда он искренне и весело смеялся, не думая о лихих разбойниках и о неудачной торговле. Прожив полвека, он научился ценить тех, кто дарит людям смех и радость. Мало таких людей осталось. Злых да жадных — хоть пруд пруди, а настоящих весельчаков можно по пальцам перечесть. Разучились люди радоваться, над глупостью своей смеяться. А тот, кто иных осмеивает, вечно битым оказывается.

— Уморил. — Утирая слезы, Велемудр с трудом успокоился, восхищенно качая головой. — Вижу, за словом ты в карман не лезешь. Ну, сказывай, на кой ляд в Хорезм путь держишь?

Рыжий неуверенно пожал плечами, на ходу соображая, чего бы такого правдоподобного придумать.

…Каждому из волхвов, покидающих Великое Капище, предстоял свой нелегкий путь. Никто из них не знал, куда отправятся его товарищи. Перелетев на ладье через Северное море, волхвы простились с Ратибором. Поочередно заключая в объятия бывших учеников, Ур тихо шептал им слова напутствия. Обняв Рыжего, Ратибор вздохнул:

— Как любящий отец сыну скажу тебе: если не загордишься, не сойдешь с пути праведного, быть тебе учителем учителей. В Хорезм твой путь лежит. — Ратибор сурово поджал губы, словно вынося Рыжему приговор. — Зло там взгляду невидимое обосновалось. Слишком уж сияет оно, разум людской ослепляя. В одночасье, сынок, тебе его не одолеть, так сильно оно в умах людских укоренилось. Осмотрись там, осознай, как глубоки его корни. Народу тамошнему чужд наш дух и мысли, на свой лад ты их не перекроишь. Да и не нужно этого, каждому народу своя дорога. Другое плохо: все торговые пути там пересекаются. Из тех земель на купеческих обозах зло в наши земли пробраться пытается. Думай, как можно оградить святорусов от той напасти. И учеников своих научи, когда появятся они в твоей жизни. А теперь ступай.

Молчаливо поклонившись учителю, чей тревожный взгляд лучился надеждой, волхвы отправились в путь. На ближайшем же перекрестке Рыжий, Калач и Берест разошлись разными путями, ни словом не обмолвившись о своих задачах. Все они хорошо понимали, каким бы сильным ни был твой дух — ворожба все одно язык развяжет. Колдуны — они даже мертвого разговорят…

— Чего замолчал, Рыжий? — купец нетерпеливо хлопнул его по плечу. — Сказывай, зачем в Хорезм направляешься? Ты ведь понимаешь, что стража оборванца в город не пустит. А со мной можешь проехать, ежели никакого злого умысла не имеешь супротив местной власти.

— Да какой там злой умысел, Велемудр. — Рыжий вздохнул, впервые снимая с себя маску весельчака. — Какие у калики бездомного могут быть помыслы? Где работу найти, чтобы на хлеб насущный заработать? Где на ночлег определиться? Хотя, слава богам, зима миновала, теперь можно и под чистым небом ночевать. Воровать я не умею, противно мне то занятие. Да и для здоровья опасно, бока так намнут, что век помнить будешь.

Купец хитро усмехнулся, бросив мимолетный взгляд на едущего в обозе стражника, играючи помятого рыжим каликой.

— Ну, думаю, бока тебе намять не так уж и просто. — Он расхохотался, видя улыбку, мелькнувшую на губах Рыжего. — В народе сказывают, что калика любого воина за пояс заткнуть может. Правда ли то?

Рыжий пожал плечами, отведя глаза от пристального купеческого взгляда:

— Воин воину рознь.

— Э, нет. Ты, брат, не юли. Я же видел, как ты над охранником изгалялся, словно над юнцом безусым. Где таким ухваткам научился?

Купец все не успокаивался, развивая нежеланный для волхва разговор. Вздохнув, Рыжий кивнул, согласившись ответить.

— Ну, хорошо. Поясню, как смогу. — Он задумчиво огляделся по сторонам, прислушиваясь к звукам леса. — Ты, купец, по всему миру путешествуешь. Знаешь, где ткани красивые изготавливают, где шкурки звериные за бесценок можно скупить. И о том никому никогда не скажешь, ибо то есть твое таинство. Так и мы, калики, таинство свое имеем. Много ли человеку в жизни надобно? Поесть с горсть да поспать до рассвета. Главное — жизнь сберечь, для того мы свое таинство боя и придумали. Так и живем, ходим по свету, мудрости набираемся и делимся той мудростью с достойными. С теми, для кого не злато и серебро являются ценностью, а слово Истины, коему нет цены в Яви.

Велемудр понимающе кивнул головой, надолго задумавшись над словами парня. Наконец он растерянно пожал плечами, осознав, что не все из услышанного ему понятно.

— Мудрость — это я понимаю. О таинстве боя вашего наслышан, знавал я одного волхва-насельника. — Велемудр хитро усмехнулся, поймав удивленный взгляд Рыжего. — Да ладно тебе коситься. Неужто я полвека прожил, а в людях разбираться не научился. То, что ты не простой путник, за версту видно. Ну, а как же дом, семья, дети? Неужели не хочется тебе где-нибудь корнями осесть, женой обзавестись?

Молодой волхв улыбнулся, неуверенно покачав головой:

— Да ведь молод я еще для оседлой жизни. Сначала нужно людей посмотреть, себя показать. Вот годков десять-двадцать попутешествую, а там можно и в насельники податься. Кто же людей на путь истинный наставлять станет, если все по домам попрячутся?

Купец усмехнулся, потянувшись к котомке и доставая оттуда лепешки с солониной. Переломив хлеб пополам, он протянул Рыжему немудреное кушанье, пробурчав:

— На-ка, набей брюхо. Поди, одной мудростью сыт не будешь.

— Благодарствую за угощение. — Волхв склонил голову в поклоне, принимая из рук купца еду. — Не знаю, чем и отблагодарить тебя, Велемудр. Может, оберег тебе на удачливую торговлю наговорить?

Купец лишь отмахнулся, принявшись за еду:

— Не нужно мне твоей благодарности. И оберег твой мне без надобности. Я привык больше на голову свою полагаться да нос по ветру держать. Главное, чтобы ум за разум не заходил, а удачливостью меня матушка Макошь не обидела.

Рыжий уважительно кивнул, приступив к трапезе и внимательно изучая купца взглядом. Наконец, насытившись, он потянулся к заплечному мешку, принявшись в нем долго копаться. Улыбнувшись, волхв протянул купцу шнурок с болтающимся на нем зубом.

— Хороший ты человек, Велемудр. Ну, раз оберег на торговлю тебе без надобности, прими зуб волчий. — Рыжий кивнул на охрану, сонно дремлющую на конях. — Охрана обоза — это хорошо, только от стрелы шальной они тебя защитить не успеют. А оберег мой отведет от тебя все стрелы. Если, конечно, среди них твоей стрелы не будет…

Велемудр принял подарок волхва, внимательно разглядывая большой волчий клык, болтающийся на шнурке.

— Чудно, — прошептал купец, цепляя оберег на шею и пожимая плечами, — это как же волчий зуб стрелы отвести может?

Рыжий хитро улыбнулся, достав из-за пазухи точно такой же клык, болтающийся на кожаном шнурке:

— Сам пользуюсь. Умом этого не понять. Осторожность в тебе волчья пробудится — чуйка звериная. Попробуй подстрели волка из лука? Вот он бежит. Натягиваешь тетиву, берешь упреждение — выстрел! А он в тот же миг сворачивает, и там, куда стрела бьет, его уже нет. Так и тебя оберег охранять от стрел станет. Шел да вдруг оступился, может быть, даже ногу подвернул, падая. А в то время над головой десяток стрел просвистело. Понял?

Глаза купца восхищенно блеснули, и он кивнул, уважительно цепляя подарок волхва себе на шею.

— От какой стрелы, ты говоришь, он уберечь не сможет?

— От твоей, Велемудр. — Рыжий усмехнулся, смиренно пожимая плечами. — Если на роду тебе написано от той стрелы пасть, тут уже никакие обереги тебе не помогут. Смерть она ведь разная бывает. Один случайно умирает, забыв об осторожности. Иной чужую судьбу принимает, чужой волей наведенную. Вот от таких бед мой оберег тебя уж точно убережет.

Велемудр непроизвольно коснулся оберега, словно проверяя, на месте ли подарок волхва. Он не сомневался в том, что сегодня, подобрав случайного путника, получил в благодарность бесценный дар.

Рыжий, отблагодаривший купца за помощь и еду, умолк, более не проронив ни слова до самого Хорезма. Предчувствие неприятностей легло на его плечи тяжелым грузом. Прикрыв в полудреме глаза, волхв отправил свое сознание в грядущее. Именно в этом состоянии полусна он всегда находил ответы на тревожащие его вопросы.

Городскому торгу не было видно ни конца ни края. Сотни купцов, тысячи горожан неторопливо бродили торговыми рядами, разглядывая выставленные на продажу товары. Рыжий замер, почувствовав затылком холодный взгляд смерти, и крепко стиснул ладонью свой верный посох…

Безобраз натянул повод, останавливая коня и недовольно хмурясь. Огненная лисица, созданная ворожбой Стояна, рьяно рвалась в лес, уводя волков с торгового пути. Ведьмак спрыгнул с коня и дернул нить заклятья, заставляя Ловца вновь обернуться клубком нитей. Сунув его в котомку, ведьмак пробурчал:

— Не рыпайся, рыжая. Тут молодняк густой, по такому пролеску на конях не проедем. — Огромный широкоплечий ведьмак устало сел на первый попавшийся пень, возмущаясь: — Чтоб этого волхва поперек перекосило! Вторую седмицу за ним гонимся, а он все петляет, словно заяц.

Безобраз покосился на полусотню воинов, радостно спрыгивающих с коней и разминающих отекшие от длительной скачки тела. Устали воины, а погоне ни конца ни края не видно. А теперь еще этот мальчик скрылся в лесу. Знает ведь, паскудник, что на конях им тут не пройти. Безобраз грустно вздохнул, не желая продолжать погоню пехом.

— Нет, малец, бегать за тобой я не собираюсь. Больно ты умный, как я погляжу. Только ты, сопляк, еще Безобраза не знаешь!

Рассерженный ведьмак прикрыл глаза, потянувшись к лесу сознанием, и зашептал: «Где ты бродишь, дух лесной, за какой сидишь сосной? Выйди, Леший, покажись, предо мною появись. А не выйдешь: быть беде — запылает лес в огне! Ты не ровня предо мной, быть тебе моим слугой! Жжет огонь, подходит срок. Замыкаю свой Замок».

Подобрав валяющийся у ног сушняк, ведьмак прошептал немудреное заклятье огня. Ветвь вспыхнула, быстро разгораясь ярким пламенем. Покосившись в сторону леса, колдун нетерпеливо нахмурился, принявшись мысленно отсчитывать отмеренный Лешему срок.

Вдруг пень, на котором сидел Безобраз, недовольно заскрипел, зашевелился. Вскочив на ноги, ведьмак выругался:

— Тьфу, дурень старый!

Маленький, в колено ростом, старикан, весь покрытый древесной корой и мхом, угрюмо нахмурился.

— Это ты кого дураком обозвал?! — уперев руки в боки, Леший воинственно подступился к Безобразу, пытаясь взять его на испуг. — Да кто ты таков, чтобы в моем лесу права качать? Да ежели я сейчас всех своих слуг лесных призову и сам осерчаю, не останется от тебя даже мокрого места!

Безобраз хищно ощерился, присаживаясь перед лесовиком на корточки:

— А ты призови. Кому в твоем хозяйстве жить надоело? Мавкам? — ведьмак расхохотался Лешему в лицо, насмехаясь над его угрозами. — Зови, давно у меня с лесными русалками любви не было. Чего ты пыжишься, старый?! Плевать мне на твои угрозы! Не поможешь мне — зад тебе подпалю. Может, тогда ты посговорчивей станешь?!

Леший неуверенно переминался с ноги на ногу, соображая, как бы правильно поступить. Безобраз ему однозначно не нравился, ибо от него веяло огромной колдовской силой. Да и слова его ничего хорошего не сулили. Лесовик задумчиво оперся подбородком на клюку, недовольно пробурчав:

— Сказывай, чего надо? Может, и помогу…

Безобраз удовлетворенно кивнул, быстро переходя к делу:

— В лес человек вошел, рыженький такой. Знать хочу, куда он путь держит.

Лесовик угрюмо кивнул, вспомнив молодого паренька, утром сошедшего с купеческого тракта.

— Ну, видал такого. Хороший мальчик, понимающий, уважительно к миру относится. Лепешку последнюю из котомки достал да мне под деревом положил. А тебе какое до него дело?

Ведьмак нахмурился, пристально вглядываясь в лесовика.

— Не суй свой деревянный нос, куда тебя не просят! Куда путь держит, спрашиваю? Говори, дубина стоеросовая! Я ведь тебе не мальчишка сопливый, я скорее из тебя лепешку сделаю!

Лесовик грустно вздохнул, понимая, что как бы ему ни нравился рыжий паренек, угостивший лепешкой, а с этим колдуном лучше не связываться. Обернувшись к лесу, Леший негромко свистнул, призывая кого-то. Из-за дерева испуганно выглянул заяц, настороженно поводя ушами.

— Сюда иди, косой! — нетерпеливо прикрикнул хозяин леса, подзывая серого трусишку.

Дрожа от испуга и припадая к земле, заяц нерешительно направился к Лешему. Склонившись к его длинному уху, старик стал с ним перешептываться, внимательно прислушиваясь к его ответам. Наконец лесовик отпустил помощника и обернулся к Безобразу:

— В Хорезм он идет.

Ведьмак пристально воззрился на Лешего, сурово пригрозив ему пальцем.

— Гляди, чурбан старый, если обманешь…

— Да куда ему еще идти? Разве ж там есть еще что-нибудь? Степь, да и только. Следы путает, а дорогу все одно в Хорезм держит. — Развернувшись, Леший направился в лес, удрученно потупив взор. — Тьфу ты! Самому от себя противно. Лепешку-то сожрал, а тут такая оказия. Стыдно, однако. Теперь людям хоть на глаза не показывайся — заплюют. Тоже мне, Хозяин леса…

Ведьмак насмешливо расхохотался ему вслед, чувствуя себя победителем. Сила всегда права, что бы там ни втемяшивали многомудрые Уры своим ученикам. Можно дружить с духами, дарами их ублажать, на свою сторону привлекая. Однако сильный тот, кто духа за бороду ухватить может, он всегда будет на голову выше.

— В Хорезме, значит, решил укрыться.

Безобраз недовольно нахмурился, понимая, что в Хорезм его банду никто не пропустит. Он покосился на развалившихся на привале волков, грязно ругающихся промеж собой и дерущихся за мех с медовухой.

— Да, — проронил ведьмак, разглядывая их разбойные рожи, — на добропорядочных горожан Хорезма мы как-то не очень похожи.

Безобраз, никогда не отличавшийся умом, надолго замолчал, пытаясь решить сложную для него задачку. Наконец ведьмак улыбнулся, словно его озарила гениальная идея.

— Раз в Хорезм только купцов запускают, значит, нужно купеческий обоз ограбить! — Он вскочил на ноги, бросившись с криками к отдыхающим воинам: — Чего разлеглись, пьянь?! Хватай коней да в лесу прячь. Не забыли, как привечать обозы? Все по местам! Ты в дозор, а ты берись за топор, нужно дерево повалить.

Воины радостно загалдели, вспоминая былые времена, когда они с Безобразом промышляли разбоем. Быстро попрятавшись в лесу, они принялись дожидаться ближайшего обоза.

…Рыжий неторопливо бродил людными торговыми рядами великого Хорезма. От обилия и многообразия товаров рябило в глазах. Разноцветные холсты, рубахи, портки. Разных размеров и форм горшки, по которым мастер-гончар звонко постукивал колотушкой, привлекая к себе покупателей. Работы из железа — от плуга до меча — сверкали, радуя глаз, начищенные хозяевами до блеска. В великом Хорезме можно купить все, что сделано руками человека. Приезжие купцы с пеной у рта торговались с местными старожилами, упорно добиваясь уступок в цене. Каждый кун сопровождался руганью и призывами в свидетели справедливых богов. Реки золота перетекали из одних кошелей в другие, когда удовлетворенные торгами купцы били по рукам.

Через час блуждания по торгу Рыжий нахмурился, чувствуя, как разболелась голова. Прикрыв глаза, он окинул торг внутренним взором, содрогнувшись от увиденного. Здесь правила Тьма. В погоне за наживой люди теряли рассудок, порождая своими эмоциями новое, ранее неведомое Зло. Зависть, ненависть, жадность — над головой каждого торговца кружил темный знак Чернобога. Рыжий вздрогнул, открывая глаза, и печально прошептал:

— Прав ты был, Ратибор. Мечом здесь Правь не утвердить. Не к тому светилу мольбы свои обращают. Ослепило их сияние злата.

Волхв остановился у оружейной лавки, внимательно разглядывая выложенные в ряд древлянские мечи. Прикоснувшись пальцами к одному из клинков, он замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Этот меч отличался от остальных. Он не принадлежал к работам старого мастера, который внимательно разглядывал покупателя из глубины своей лавки. Мечи мастера были отличными: безукоризненный баланс, качественная ковка, острота и гибкость клинков. Однако в этот меч было вложено нечто большее. Ковавший его мастер был Знающим. Это был молодой ведун, еще не ведающий о собственной силе. С каждым ударом молотка он вкладывал в клинок эту неведомую ему силу, мысленно представляя, как его будущее детище беспощадно крошит вражеские щиты. Волхв удивленно покачал головой, вновь прикоснувшись к этому чудесному мечу. Да, много крови будет испито его клинком. Сотни жизней отнимет он, землю родную от врагов защищая. Таким клинкам не суждено попасть в злые руки. Не станет меч, с праведными мыслями кованный, врагу святорусов служить.

— Подобрал ли ты себе меч по сердцу, странник? — Выждав, пока парень сам определится с выбором, старый мастер вышел из лавки. Взглянув на клинок в руках покупателя, он нахмурился, недовольно поджав губы. — Этот, что ли, понравился? Забирай за два куна. За этот меч дорого не возьму.

Рыжий положил меч на место и внимательно взглянул в глаза старого мастера.

— Хороши твои мечи, мастер. Все хороши, кроме одного. — Волхв указал на меч, который так долго разглядывал. — Позволь имя твое узнать, мастер? Я, калика Рыжий, по миру странствую, людей сказами всякими разными радую. Хочу людям поведать о чудесном кузнеце, чьи клинки самые лучшие мире.

Кузнец расплылся в улыбке, складывая у глаз десятки радостных морщинок. Доброе слово всегда впереди славы по миру идет. Дружески хлопнув Рыжего по плечу, он пригласил его в лавку, пробасив:

— Заходи в гости, странник. Шептун всегда рад хорошего человека встретить. — Предложив гостю присесть, кузнец достал из-под стола крынку с медовухой, весело подмигнув Рыжему.

Волхв, приложив руку к груди, отрицательно покачал головой:

— Спасибо, мастер Шептун, однако от угощения твоего должен отказаться. Мне сегодня моя голова еще понадобится.

Пожав плечами, мастер налил себе чарку, пригубил.

— Ну, как знаешь. Твое здоровье. — Утерев рукавом усы, Шептун пристально воззрился на гостя, изучая его своими хитрыми внимательными глазками. — А я вот с купцами нашенскими приехал, лучшие свои мечи на торг привез. Дома-то обдирают, негодники. А тут каждый клинок втрое дороже продать можно. Нет у них своих мастеров, чтобы мечи ладные ковали. Ну, теперь ты сказывай, калика, куда путь держишь?

— За тридевять земель, уважаемый мастер. Подальше от войн и мятежей…

Рыжий умолк, с опозданием сообразив, что сболтнул лишнего. Шептун ведь был древлянином, и именно его родичи мятеж в Империи подняли. Мастер задумчиво пощипал бороду, смерив гостя насмешливым взглядом.

— Чего умолк-то? Стыди уж, коль начал. Думаешь, мне по нраву то, что мои родичи затеяли? Нет, друг любезный, не для того я свои мечи всю жизнь ковал, чтобы святорусы полян ими резали! — Кузнец вновь наполнил чарку и опрокинул ее. — Знал бы, что так обернется, в каждом клинке слабину бы оставил. Ослеплены земляки мои ненавистью, сами не ведают, что творят…

Рыжий грустно кивнул, проникшись душевной болью мастера.

— Не горюй, Шептун. Они действительно не ведают, что творят. Великое Зло пробудилось в ваших землях, вот и зашел у древлян ум за разум. — Волхв утешительно хлопнул мастера по плечу, добавив: — А мечи свои не кори, не виноваты они ни в чем. В душах человеческих слабина образовалась, вот Зло и торжествует. Только ведь не все слабыми оказались. Видал я в Асгарде медведича из древлян — Малютой кличут. Тысяцким он в Сварожьей Дружине служит. На поле брани супротив родичей своих взбунтовавшихся выступил. Кровь родную во имя Прави проливая, ни себя не жалел, ни врагов. Вот уж кому не позавидуешь.

Шептун удивленно моргнул, схватив Рыжего за руку:

— Малюта, говоришь? Никак сын Белослава? — Кузнец радостно улыбнулся, вспомнив лихого медведича. — Жив, значит, Малюта? Правду говоришь, Рыжий, хороший он парень. Настоящий воин! Потому мой лучший клинок ему и служит. — Мастер надолго умолк, задумавшись над рассказом волхва о битве в полянских землях. — Эка оно получается. Ох, судьба-судьбинушка…

Рыжий кивнул, вновь окинув взглядом лежащие на прилавке мечи.

— Вот так вот, мастер Шептун. Попробуй тут разберись, кто прав, а кто виноват. — Волхв поднялся с лавки, направившись к выходу. — Пойду я.

Шептун растерянно стал озираться по сторонам, не желая отпускать гостя с пустыми руками.

— Погоди, парень. Тебе ведь понравились мои клинки? Все ведь хороши, кроме одного? Выбирай себе любой из них, пусть это будет мой тебе подарок.

Рыжий покачал головой, испытующе глядя на мастера.

— А я не говорил, что тот меч мне не понравился. Я сказал, все мечи хороши, кроме одного. — Волхв замолчал, испытующе глядя на Шептуна, и тихо добавил: — Тот меч прекрасен. Только ковал его не ты. Другой мастер в него душу вкладывал. Видать, это его первенец, а, Шептун?

Старый мастер вновь нахмурился, отводя недовольный взгляд в сторону.

— Сказывай, как ты узнал, что не мой клинок? На всех мечах одно клеймо стоит.

Рыжий добродушно улыбнулся Шептуну, видя, что кузнец не на шутку расстроился.

— Да не обижайся ты на слова мои, мастер. Клеймо-то одно, а рука и мысли разные. Мне-то он без надобности, мне иной клинок жизнь бережет. — Волхв легонько щелкнул костяным посохом, показав на свет божий часть скрытого в нем клинка. — Его я ни на какой иной не променяю.