Багряный лес Лерони Роман

Женщина придирчиво, с нескрываемым недоверием, посмотрела в удостоверение.

— Примерно пять минут назад я возвращалась с улицы, выгуливала собаку, видела хозяина. Он, кажется, возвращался из магазина — у него были пакеты с продуктами. Они должны быть дома. Позвоните еще раз.

— Еще раз извините. Спасибо за помощь.

— Не стоит извиняться. А разве что-то случилось?

— Почему вы так решили?

— Ну… Ваше удостоверение. Вы из милиции?

— Да. Вас настораживает мое удостоверение?

— Честно — да.

— Не надо волноваться. Еще раз спасибо.

Приехал лифт, и женщина ступила в кабину.

Кляко вернулся к двери квартиры.

Из разговора с женщиной стало ясно, что она не видела и не слышала ничего подозрительного. Это немного успокаивало.

Он приложил к двери ухо и прислушался. В квартире очень тихо играла музыка, но больше ничего не было слышно. Он позвонил еще раз, хотел постучать, но от первого прикосновения к двери она отворилась, и что сразу бросилось в глаза Кляко, который всегда был наблюдательным — синие разводы на ригеле дверного замка, словно кто-то накалил его. Осмотрев замок, Степан Федорович не нашел ничего, что могло бы объяснить, зачем хозяевам квартиры понадобилось раскалять замок. Ригель был еще горячим — значит, это произошло совсем недавно.

Войдя в квартиру, Кляко принюхался. В воздухе стоял слабый запах дыма и еще чего-то противно сладкого, тоже горелого. Было очень жарко. Воздух был плотным и густым, как в знойный летний полдень. Степан Федорович достал пистолет и прикрыл за собой входную дверь, чтобы случайные люди не видели его с оружием в руках — лишние неприятности были ни к чему.

Он сразу пошел на звук музыки, к закрытым дверям гостиной, распахнул их.

Помещение было наполнено густым дымом, как туманом. Приторно пахло горелой тканью и жареным мясом… Ступая по ковру он наткнулся на тело. Скорее всего это была женщина, если судить по широким бедрам. Труп настолько обгорел, что превратился в черный иссушенный кусок угля. Он еще дымился. По тому, как лежала на ковре женщина, Кляко понял, что она загорелась настолько внезапно, что умерла мгновенно — не было видно признаков конвульсий. Просто упала.

Второй труп сидел на стуле у стола, откинувшись на спинку и запрокинув голову. Он был в таком же состоянии, как и женщина. На столе перед ним стояли два компьютера. Техника была разбита полностью, но не обгорела.

Странно было то, что сгорели только люди. Огонь не коснулся больше ничего: ни стула под мужчиной, ни ковра под женщиной.

Еще раз осмотрев трупы, Кляко занялся осмотром стола с техникой, разыскивая бумаги, записи или диски. Но не было ничего, кроме осколков пластика и битого стекла. Как заметил Степан Федорович, из компьютеров исчезли и "винчестеры"[17]. Их не просто вытянули из машин, а выдрали: системные корпуса таращились огромными дырами, в которые без труда могла залезть человеческая рука. И было похоже на то, словно кто-то, наделенный невероятной силой, так просто, рукой, вырвал носители информации.

Хмыкнув, тем самым выразив свое удивление тому, что увидел, и закрыв носовым платком нос, Степан Федорович вышел из квартиры. Он остановился на площадке, переводя дыхание и стараясь прийти в себя после увиденной страшной картины, и вздрогнул от того, когда за спиной громко захлопнулась дверь. Он вернулся к ней и попытался открыть, но это было невозможно. Бросив повторные попытки, он поспешил на улицу, где сел в машину, стараясь собраться с мыслями. Ничего подобного раньше он в своей жизни не видел. Картина могла покорить своей фантастичностью даже самое буйное воображение: трупы, которые сгорели, как дрова, сами по себе, ничего не подпалив вокруг себя; странным образом разбитая техника…

Кляко был не из тех, кто верил во что-то сверхъестественное. Он верил прежде всего фактам. А они говорили, что в квартире не было запаха какого-нибудь синтетического топлива: керосина, бензина… Чем же тогда их сожгли?

В том, что это было убийство, Кляко не сомневался.

Он набрал номер на мобильном телефоне и вызвал оперативно-следственную группу по этому адресу, строго наказав, чтобы все досконально проверили. Он не любил оставлять загадки неразгаданными.

Позвонил еще по двум телефонам. На звонки никто не ответил.

Он звонил в остальные Центры в городе. И это молчание стало олицетворением его предчувствий. Надо было все проверить лично. Степан Федорович завел машину и поехал. Волнение было настолько сильным, что его стало трясти в ознобе, и совершенно неожиданно для себя он заплакал. Он плакал от того, что чувствовал стремительное приближение собственной смерти. Он был в этом полностью уверен. Не знал, не предполагал, от чего и как умрет, но чувствовал, что она следует за ним по пятам, как упрямый и голодный хищник, от которого невозможно скрыться и защититься.

Наведавшись в еще два Центра, Степан Федорович уже ничему не удивлялся. Он со спокойствием человека рассматривал сгоревшие трупы, разбитую технику и вызывал оперативно-следственные группы. Его поражало одно — то, что кто-то хорошо был осведомлен о Центрах, и планомерно их уничтожал, применяя при этом неизвестное доныне оружие: люди сгорали внезапно, до тла, но в квартирах больше ничего не было тронуто огнем. Только дым, тошнотворный запах горелого человеческого мяса и жара. Во все квартиры, как понял Кляко, преступник проникал все тем же необъяснимым способом, для чего-то раскаляя дверные замки.

В последний Центр, находящийся в Гончарах, Степан Федорович даже не звонил, уверенный, что и там дела обстоят подобным же образом.

Когда после его звонка в квартиру дверь неожиданно открыла хозяйка в полном здравии и хорошем, если судить по широкой улыбке на красивом лице, настроении, он растерялся, но скоро почувствовал облегчение: преступник наверняка знал обо всех Центрах, но в этот он еще не заявился, или Кляко его опередил.

— Степан! Добрый день.

— Наташа? — он не смог скрыть своего удивления.

— Да. — С лица женщины сошла улыбка, и она смотрела на гостя с тревогой. — Что случилось? Ты… Ты не очень хорошо выглядишь.

Он пожал плечами и провел дрожащей рукой по бледному и постаревшему всего за несколько часов лицу.

— Можно войти? — нерешительно спросил он.

— Да, да, конечно. — Женщина отошла в сторону, плотнее запахивая домашний халат, позволяя гостю войти, после закрыла дверь.

Наталья, тридцатипятилетняя женщина, бывший следователь-оперативник, вынужденная оставить службу четыре года назад, после того, как попала в аварию, преследуя преступника. Лечилась долго, но и это не помогло вернуться в строй. Когда Степан Федорович предложил ей настоящую работу, она не долго не раздумывала. И кроме того, они были, иногда, очень редко, любовниками. Это были особенные отношения, о которых часто вспоминается со сладким привкусом сожаления и тоски. Наталья была незамужней. Причин этому, казалось, не было — ладная, стройная, хозяйственная, но почему-то судьба не дарила ей счастья.

Она стояла перед ним в халате и смотрела с все той же тревогой. Ее волосы были мокрыми.

Заметив, что он на нее смотрит, она провела рукой по волосам и объяснила:

— Я только что из ванны. Ты проходи в комнату, а я переоденусь. Как-то неудобно себя чувствую, когда стою перед тобой в одном халате.

Он скупо улыбнулся:

— Когда-то было так, что со мной ты чувствовала себя более удобно вообще без одежды.

У него замерло сердце, когда после его слов Наталья сбросила халат.

— Так?..

Степан Федорович ничего не ответил, и, сам не понимая, что делает, подошел к женщине, обнял ее, изучил все ее упругое тело горячими от желания ладонями, потом легко взял на руки и отнес в спальню. Он уложил ее на кровать и стал нежно покрывать поцелуями.

— Еще. Еще. Еще, — шептала она. — Да, так… Только не спеши. Еще. Еще… Целуй же.

Он касался губами ее груди.

— Сделай мне больно. Чтобы было сладко, — попросила она, выгибаясь ему навстречу, и когда его зубы сильно сдавили ее сосок, она резко дернулась и вскрикнула.

— Еще!..

Она обвила его руками и ногами с такой силой, что он едва мог шевелиться. Ее крики стали частыми и более громкими. Она захлебывалась ними, но когда он, думая, что причиняет ей ненужные страдания, пытался отстраниться, она еще крепче обнимала и прижимала его к себе.

— Не уходи. Не надо. Делай еще так… Да!.. Да…

Внезапно она оттолкнула его от себя.

— Разденься, но так, чтобы я видела.

Степан нежно поцеловал ее и встал с кровати, но не спешил исполнять ее просьбу. Он смотрел на нее: белая кожа, возбуждающая полнота бедер, темный кучерявый волос промежности, ее пальчик там, мягкими движениями удовлетворяющий ожидание своей истосковавшейся по ласке хозяйки, уходящий во влажную глубину ее тела, живот, подрагивающий от прерывистого страстного дыхания, колышущаяся полноватая грудь с темными, торчащими от возбуждения, сосками, приоткрытый рот с истрескавшимися от жаркого дыхания губами, которые мягким шепотом твердили, словно в бреду:

— Не томи меня… Поспеши.

Он, чтобы освободиться от этого женского гипноза, подошел к окну и приложился к нему щекой. Прохлада стекла немного отрезвляла.

— Ната, нам некогда сейчас…

Степан старался говорить как можно мягче, зная, что в подобных ситуациях необходимо быть максимально тактичным. Тем более, что Наталья этого заслуживала. Но прежде всего не было времени — его не отпускало предчувствие собственной скорой гибели, и ему меньше всего хотелось, что бы Наталья оказалась с ним в самый последний момент. Должно было произойти что-то ужасное, и оно могло причинить вред и этой женщине. Она могла погибнуть вместе с ним.

Из окна он видел, как по улице, в направлении подъезда, медленно шла какая-то женщина. Шла неторопливо. Она показалась ему знакомой. С ее появлением его тревога усилилась.

Он развернулся. Хотел накричать на Наталью, но она подходила к нему, протягивала руки.

— Степан, что случилось? Милый, я так давно тебя не видела, а ты приходишь и меня пугаешь. — Она нежно его обняла и стала целовать. — Ты же знаешь, что можешь мне довериться. Я смогу тебя успокоить. Расслабься и идем в кровать.

Она взяла его за руку и хотела повести за собой.

— Наташа, — он притянул ее к себе, стал горячо целовать, изо всех сил стараясь не заплакать. — Наташа, не требуй ничего и сделай только то, что прошу я. Собери необходимые вещи. Это надо сделать очень быстро. Ты слышишь меня? Я отвезу тебя в безопасное место. Это всего на несколько дней. Поверь мне.

— Я тебе верю, — сказала она сухо, бросила его руку и пошла прочь, по пути, очень резким движением, выдающим раздражение, забрала с кровати халат.

— Так надо.

— Эти слова я слышу от тебя больше десяти лет, — надевая халат, и не смотря в его сторону, бросила она.

— Не надо меня ни в чем обвинять, — попросил он. — Ты же знаешь, что я не виноват. Так получилось. Ты умная и всегда все понимала, и за это я тебя люблю.

— Любишь? — с сарказмом спросила Наталья. Она достала из шкафа белье и стала одеваться. Делала все быстро. — Что же это за любовь такая странная? Последний раз ты был у меня два месяца назад. В год я с тобой вижусь, в лучшем случае, не больше пяти раз. И это ты называешь любовью?

— Наташа, не надо об этом, — скривился он и отвернулся обратно к окну. Женщина, которую он заметил несколько минут назад, стояла возле подъезда и кормила бездомную собаку, доставая ей что-то из пакета…

— Странный ты какой-то, Рубен… Ты когда-нибудь отпускаешь свои мысли на свободу? Попробуй расслабиться.

— Я не знаю, как это делать. Может быть, это бы мне здорово помогло.

— Очень просто — по-моему.

— Правда?

— Да. Можешь не сомневаться. Я много раз так делала.

— Что же ты делала?

— Обычно одно и то же, но оно всегда мне помогает. Если предстоит какое-то очень трудное задание, я всегда стараюсь отвлечься чем-нибудь совершенно безобидным…

— Сексом?

— Сексом? Нет, Рубен… Если бы я находила спасение в постели, занимаясь любовью, то в ней бы не было тебя… Не обижайся, но это правда. Ты не обиделся?

— Ты же еще не всё сказала?

— Да. Ты прав. Но готов ли ты выслушать до конца?

— Ты говоришь так серьезно, что я начинаю волноваться.

— Потому что я говорю о серьезном.

— Разве то, что может быть, то, чего нет… Разве оно может быть важным?

— Для кого как… Если бы я искала разгрузку в занятии любовью, то не занималась бы ею с тобой. С кем угодно, но только не с тобой.

— Почему?

— Чтобы расслабиться, надо потерять голову. В постели же с тобой я не могу этого сделать: всегда хочу прочувствовать каждое мгновение близости с тобой, запомнить их. Ты меня понимаешь?

— Да, и очень люблю…

— Милый мой… Как прекрасно звучат эти слова. Правда.

— Спасибо.

— А я никогда не научусь так красиво говорить.

— Может, не любишь. Так бывает. Когда не любишь, тогда нет нужных слов.

— Нет! Это не может быть правдой! Они есть… Но где-то. Не здесь. Их еще не знает человек. Их невозможно произнести. Но они есть.

— Ты уверена?

— Да. И мне это очень нравится. Благодаря тебе.

— Ты мне тоже очень дорога.

— Видишь — ты снова сказал точно и красиво: "Ты мне тоже очень дорога". А я не могу сказать… так. Хочу, но не могу.

— Так, чем же ты отвлекаешься от хлопот и?..

— Собаками.

— Что? Чем, чем?..

— Собаками. Зачем ты смеешься?

— Я только улыбаюсь.

— Да?

— Ты разве не видишь?

— Теперь вижу. Это правда: я отвлекаюсь собаками… Самыми простыми, обыкновенными дворнягами. Иду в магазин, покупаю различной вкусной снеди и кормлю их. Не могу понять, как они об этом узнают, ведь какой-либо регулярности нет, но они сбегаются со всего района.

— Так просто!

— Да. Может, конечно, показаться странным, но мне помогают именно они.

— Это ты им помогаешь.

— Да? Я как-то об этом не думала.

— Так можешь только ты, и за это я тебя люблю.

— За что?

— Не "за что", а тебя. "За что" сейчас не существует… У тебя была в детстве собака?

— Да.

— А настоящая работа не позволяет тебе завести домашнее животное.

— Завести животное? Ха!.. Да разве только животное? Я не могу мечтать даже о том, чтобы завести себе мужчину, которого могла бы получать в постели столько раз, сколько бы мне этого хотелось.

— А ему?

— Ему?.. Это мимо моего списка. Я была бы его столько, сколько бы он мог меня желать.

— Правда? Тебя невозможно не желать ни единого мгновения. Поэтому у тебя и нет мужчин настолько насколько ты этого хочешь.

— Ты снова смеешься.

— Нет, просто шучу и любуюсь тобой.

— Научи меня говорить о любви.

— Просто повтори: я тебя люблю…

— Как это сделать?

— Можно еще проще: подходишь ко мне, целуешь и ведешь в кровать — на сегодня я твой, настолько, насколько хочешь ты.

— Я?.. Хочу навсегда.

— Бери.

— А ты не пожалеешь?

— Нет.

— Я тебя люблю… У меня получилось?

— Почти. Надо только поработать над произношением.

— Снова смеешься?

— Конечно…

— Ты меня слышишь?

Он вздрогнул, поняв, что воспоминания настолько прочно увлекли его в глубину прошлого, что он совершенно забыл, где находится.

Наталья подошла. Её блузка была не застегнутой, и были видны бюстгальтер и часть красивой груди.

— Ты меня не слышал?

— Нет, — признался он. — Я думал о своем.

— Ты всегда такой. — Это было сказано с горечью. Она хотела повернуться и уйти, но он взял ее за плечи.

— Ната, прости меня, пожалуйста…

— За что?

— За все. Я обещаю тебе, что все эти дни я проведу с тобой.

— Только из-за того, что это нужно мне? Играем в милосердие, Степа?

— Не будь такой жестокой, очень прошу тебя.

— Иначе с тобой нельзя.

Кляко обнял женщину и стал шептать ей на ухо:

— Я хочу провести с тобой несколько дней из-за того, что я так давно не был с тобой. Я действительно этого хочу.

Она отстранилась от него и строго посмотрела в его глаза:

— А как же работа, жена?

Он вздохнул и нежно погладил женщину по лицу:

— Случились кое-какие неприятности, поэтому работа немного подождет. А жена? Я думаю, что с нею у меня давно нет ничего общего. Разве штамп в паспорте делает людей близкими и родными?

Наконец Наталья улыбнулась, поцеловала его и пошла хлопотать со сборами.

— Сколько у нас времени? — прозвучал ее голос из дальней комнаты.

— Я не знаю, но, кажется, его у нас нет вообще.

Он развернулся к окну. Женщина у подъезда по-прежнему кормила собаку, гладила ее и что-то ей говорила, и по тому, как улыбалась, можно было догадаться, что это ласковые слова. Неизвестно почему, но Степану вдруг захотелось, чтобы эти слова звучали для него.

Кляко прошел в комнату, где стояли компьютеры.

— Наташа!

Женщина, держа какие-то вещи в руках, зашла в комнату.

— Да?

— Ты сегодня не просматривала почту?

— Нет. Сегодня не мой день. Послезавтра бы обязательно просмотрела. Что-то срочное? Я могу для тебя посмотреть.

— Нет. Не беспокойся. Если можно, я посмотрю сам.

— Незачем спрашивать.

— Спасибо.

Она ушла, а он быстро нашел необходимый файл, и стал его читать, и то, что было написано привело, его в шок. Теперь все, что произошло сегодня, стало во многом ясным. Он шепотом выругался. Потом быстро скопировал файл на дискету, и для перестраховки отправил его на компьютер в министерство Переверзневу. Он знал, что Олег щепетилен в вопросах информации и уже сегодня, в худшем случае — завтра, ознакомится с документом.

Еще раз перечитав сообщение, Кляко понял, что даже если Переверзнев и ознакомиться с документом, все равно уже ничего сможет изменить. Кто-то начал…

— Я уже готова, — вошла в комнату Наталья. — Что-то интересное или важное?

— Нет, ничего, — поспешно ответил он, давая команду компьютеру отформатировать диск[18], а дискету с файлом сунул в карман.

Перед тем, как выйти из комнаты, Кляко совершенно машинально подошел к окну, отодвинул занавеску и посмотрел на улицу. Женщины и собаки больше не было. Он облегченно вздохнул.

— И я должна это делать?..

— Да. Это приказ. А приказы, как известно, не обсуждаются.

— Но…

— Анастасия!

— Ты… Ты… Ты знаешь мое настоящее имя?!

— Да. И все остальные, ненастоящие.

— Но, ты же сам понимаешь, что эта операция заранее провальная.

— Прошу тебя не беспокоиться. Я обеспечу тебе прикрытие. Это самовольность, но я потом себе не прощу, если с тобой случится что-то ужасное. Ты себе представить не можешь, что я хочу сделать с теми, кто посылает в это пекло именно тебя…

— Рубен.

— Они совершенно не понимают, что с этой работой лучше справится мужчина!..

— Рубен…

— Ничего не говори, пожалуйста… Я знаю, что когда я в бешенстве, я…

— Рубен.

— Что, любимая?

— Ты сам только что сказал, что приказы не обсуждаются. Так давай не будем их обсуждать. У нас до утра очень мало времени, и я еще очень многое от тебя хочу. Ты не устал?

— Как ни странно, но не устал.

— Обними и возьми меня, но…

— Первый раз слышу от тебя условие.

— Условие? Хотя так оно и есть. Рубен.

— Да, моя милая.

— Скажи мне свое настоящее имя.

— Я не могу.

— Но я требую.

— Ты не можешь ничего от меня требовать, кроме любви, нежности, ласки…

— Этого я больше всего не вправе требовать, если не знаю, как зовут моего любимого человека. Мне надо знать твое имя.

— Прости меня, пожалуйста, но это сделать не могу.

— Рубен!..

— Настя, прости, но — нет. Что угодно, но не это. Я не имею права.

— Рубен, ты же знаешь, что завтра меня уже не будет в живых…

— Что ты говоришь, глупая?!

— Тебе еще долго жить, поэтому ты не сможешь меня сейчас понять. Мне надо знать твое имя.

— Степан.

— Степан. Какое красивое имя, как и все, что есть в тебе. Спасибо, Степушка. А теперь люби меня…

К обеду того же дня он узнал, что она погибла. Тот объект, который должен был быть уничтоженным Анастасией, оказался охраняемым. Это была скрытая охрана. Анастасия не успела сделать ни единого выстрела, как была убита… Погибли и несколько человек из прикрытия, организованного Степаном. Кляко тогда был отозван и посажен на долгие пять месяцев в тюрьму в Лефортово, где от него требовали объяснить: для чего он организовал прикрытие Анастасии и просто так подставил под пули семь человек? Его восстановили на прежней должности, вернули звание, и "чистосердечно" признались, что "прощальный бенефис" Анастасии был запланирован, и что в этом виноват он: КГБ не очень любил, когда ее агенты влюблялись в друг друга, так как они становились, по мнению КГБ, очень зависимыми от обстоятельств.

И дальше пошли годы, каждый день которых Степан изо всех сил старался забыть те дни, когда он был рядом с Анастасией, когда любил ее, а она его… Он смог это сделать.