Багряный лес Лерони Роман
— Да, — с готовностью едва не выкрикнул торгаш и суровым тоном добавил: — Это вам, уважаемый, еще дешево обойдется. Я делаю хорошую скидку — нет желания брать лишнее у покупателя и стоять весь день… Вот в цветочном салоне, который находится через квартал, с вас бы безжалостно содрали вдвое больше моего.
Леонид уже достал было деньги, но переспросил:
— Цветочный салон?..
— Да. Называется "Роксолана"… Я, правда, не понимаю, что там от Роксоланы, разве что баб как в гареме у шаха. Хо-ха-ха!.. Это точно, я вам говорю.
Его глаза полезли из орбит, когда покупатель торопливо спрятал бумажник в карман и побежал к машине.
— Эй! — закричал продавец. — Эй, уважаемый, а как же покупка — цветы?..
Его голос был полон обиды, и казалось, что он вот-вот расплачется.
— Вениками тебе торговать, — произнес незлобиво кто-то из свидетелей этой истории. — Розе красная цена доллар, а он в пятьдесят раз заломил, дурак!.. Ой, какой же дурак!..
Продавец обернулся в сторону говорившего и замахнулся букетом цветов, который держал в руке…
Примерно через десять минут дерущихся людей разнимала и увозила в отделение милиция. Избитые, мокрые от воды, крови, все в цветочных лепестках, они рвались из рук милиционеров, понося друг друга последними словами
А Леонид тем временем ехал по городу в своей машине, салон которой, кроме водительского места, был занят букетами цветов. В цветочном салоне он купил все розы и попросил дизайнеров оформить букеты. Работали быстро, стараясь, как и было заказано, не делать одинаковых букетов, и за все это ему пришлось выложить всю наличность из своего кошелька. Там, у метро, когда торговец напомнил ему о цветочном салоне, ему пришла в голову мысль, что Алевтина настолько дорога ему, что и подарки ей надо покупать соответствующие, дорогие, даже если это розы…
"Он горит из-за того, что берет свое", — произнес, как молитву, по памяти, Леонид, выезжая в Гончарах на улицу Ивана Франко. Эта фраза была для него символичной, и сейчас получила совершенно новое значение, иной от прежнего смысл: если тот, кто говорил эти слова, имел в виду то, что он взял чужое, то Горек сейчас их понимал так: он горит ярко, так как берет то, что может и хочет принадлежать ему, берет свое.
Когда перед машиной появился человек, что произошло совершенно внезапно, Леонид успел нажать на тормоз, но было уже поздно. Хотя и скорость машины была в пределах нормы, но тело несчастного от удара взлетело в воздух и с невероятной силой врезалось в лобовое стекло. Водитель только успел склониться над рулем, чтобы разлетающееся от удара стекло не поранило глаза. Человек же, пробив стекло, упал в букеты роз… Леонид, совершенно ничего не понимая, поднялся, и несколько секунд изумленно рассматривал его. Человек лежал на цветах, по случайности сложив руки на груди, словно уже готовый к погребению.
— Что это? — выдохнул Леонид. — Что это, черт бы вас побрал? — закричал он, когда испуг взял в тиски его душу. Он, наконец, понял, что сбил насмерть человека.
Он обернулся и увидел, как лавируя между едущими автомобилями, к его машине бегут с пистолетами в руках милиционеры. Он заметил, как один из них, держа что-то в руках, вдруг упал… В его руках ярко горел огонь. Милиционер крутился на асфальте, стараясь сбить огонь с рук и с тех предметов, которые держал, но с криком боли бросил и с удивлением смотрел, как быстро догорают вещи, лежа рядом с ним.
— Эй, вылезай из машины! — приказал подбежавший первым милиционер. — Руки за голову!..
— Я не виноват, — сказал Леонид, но уже открыли дверцу и выволокли его из машины, бросили на асфальт лицом вниз, заломили руки, наступили на шею.
— Там разберемся, — многозначительно произнес милиционер, словно это "там" было высшей инстанцией справедливости, а он — ее верным служителем. — Все вы говорите, что не виноваты… Встать!
Подоспели остальные милиционеры.
— Чертовщина какая-то, — с удивлением произнес один из них. — Влад только взял то, что бросил этот тип, а оно — раз и загорелось. Руки сильно попалило. Я "скорую" вызвал. Ты не разобрал, что он кричал, когда выбегал на дорогу?..
— Кажется, называл фамилию Переверзнева…
— Мне тоже так показалось. Надо посмотреть его карманы, может есть какие-то документы. И свидетелей найти… — И потом, обращаясь к арестованному Леониду, спросил с укором: — Чего ж ты так, дура, гоняешь по городу?
— Я не гнал, — ответил Леонид, кривясь от боли в запястьях, которые жестоко сдавливали наручники. — Точно помню, что ехал не больше сорока.
— Видели мы твои "сорок"! — горько усмехнулся милиционер. — Ты в этого типчика врезался как торпеда!..
— Или он в него, — сказал еще один, вылезая после осмотра трупа из машины. Он держал в руках документы и разворачивал их. — Я видел, что машина ехала медленно. Чтобы человек с такой силой бросался на машину — такое я видел впервые в жизни… Парень точно не виноват, но ГАИ разберется… Не наше это дело с рулеткой по асфальту лазить. Ты не видел, что он бросил? Я думал, что бомбу. Гад, с пистолетом бежал, стрелял…
Подошел тот, у которого были обожжены руки.
— Я не понимаю, как это могло произойти? — возмущался он. — Я едва успел поднять дискету и удостоверение, которые бросил этот, а они загорелись!.. Почему?
— Об этом ты в рапорте напишешь… Так, надо посмотреть, кто же это?..
Раскрыв какой-то документ, он присвистнул и присел.
— Мужики!.. А вы знаете, кто там в цветочках вылеживается?
— Кто? — насторожились все.
— Кляко! Тут так и написано: "Кляко Степан Федорович"…
— Из наших, что ли получается, ментов?..
— А я еще успел заметить, что и "корочка"-то вроде как наша, ментовская…
— А не тот ли это Кляко, который в министерстве Оперативным отделом руководит?..
— Уже руководил, — поправил его товарищ.
— Ну да, конечно, — согласились с ним.
Тут подошел еще один, ведя за собой трех человек: двух женщин и мужчину.
— Сержант, вот свидетели. Все в один голос твердят, что этот, который мертвый, бросился сам на автомобиль…
— Нет, — перебила его одна из женщин. — Я точно видела, как еще до того, как его ударила машина, что-то подняло его в воздух и бросило в машину.
— И мы тоже, — вторили ей остальные свидетели.
Сержант состроил гримасу и посоветовал:
— Я бы вам, уважаемые граждане, не советовал бы подобное рассказывать следователю, чтобы он не вызвал для вас бригаду санитаров из дурдома.
Говорившая первой дама уткнула пухлые руки в бока и гневно насупила брови:
— Ты, милок, хочешь сказать, что я, глупая баба, все это придумала?
За семь лет работы в патруле сержант неплохо разбирался в людях, и прекрасно знал, что с подобными женщинами надо вести себя осторожнее.
— Ничего я не хочу сказать, кроме того, что этот молодой человек, — он указал на одного из своих подчиненных, — запишет ваши показания. Денисенко, как ты меня понял?
— Да, сержант. Все сделаю.
Сержант же подошел к Леониду и расстегнул наручники:
— Не думаю, парень, что тебя надолго задержат. Сам видел, что ты не виноват, но все произошло так внезапно и фантастически…
— Я сам ничего не понял, — признался Горек, растирая запястья.
— Ты извини нас. Мы слегка погорячились.
— Не стоит извиняться. У вас такая работа.
— Зачем тебе столько цветов? — заглядывая в автомобиль, с удивлением спросил сержант.
— Да как тебе сказать… Недавно познакомился с одним человеком и собирался сделать ему приятное.
Сержант понимающе кивнул.
— Готовился на свидание, а оказался на похоронах… Красивые цветы, парень. Ты стой здесь, никуда не уходи. Скоро должна подъехать следственная группа.
Я и не думаю уходить. Закурить можно?
Может ты у меня будешь спрашивать разрешения и на то, чтобы сходить в туалет? — со смешком спросил сержант.
Леонид тоже коротко рассмеялся своей глупости. Он еще не совсем пришел в себя после случившегося и время от времени косился на свою машину, где на цветах покоилось тело одного из влиятельных и известных людей страны.
— До чего же бывает скучна иногда жизнь, — сказал он себе.
— И не говори, — ответил сержант.
ЧАСТЬ X
Ивана подозвал к себе водитель автобуса:
— Ваня, что будем делать дальше? Мне уже изрядно надоели эти милицейские зады, — он указал на милицейские машины, едущие впереди автобуса с включенными проблесковыми маяками на расстоянии не более сорока метров. Если же посмотреть в зеркало заднего вида, то можно было увидеть целую колонну милицейских и специальных машин, которая растянулась на добрый километр.
— Не надо беспокоиться, — ответил Иван, прижимая раненую руку к боку. Рана доставляла немало хлопот. От постоянной и сильной боли тошнило и кружилась голова, но Иван мужественно переносил страдания. — Эти ребята меньше всего хотят ввязываться в драку. Они нас только сопровождают.
— Это я и сам вижу. Я спросил о другом.
Иван его прекрасно понял. Он и сам немало думал о том, что произойдет в ближайшем будущем. Пейджер несколько часов молчал, и это начинало беспокоить. И дело было не в том, что Иван был человеком, неспособным самостоятельно принимать решения, а в том, что его, большую часть жизни, учили четко и ясно понимать и исполнять приказы других, и сейчас ему меньше всего хотелось изменять этим правилам.
Его также учили не задавать вопросов, а, опять же возвращаясь к прошлому, выполнять приказы. Сейчас, находясь в автобусе, в компании товарищей и перепуганных заложников, он мало что понимал в том, что происходило на самом деле. Он был исполнителем чужой воли, но она с семи часов утра, когда было получено последнее и единственное сообщение на пейджер, больше себя никак не проявляла. В ранее оговоренном плане было четко и ясно сказано, что все инструкции будут доставляться уже известным способом и с известной подписью "Ярый". Когда автобус подъезжал к Ровно, в около часа дня, Иван держал пейджер в руках, ожидая сообщения, но ничего не было, и Иван принял решение не заезжать в город, и направил машину по объездной дороге в сторону Новограда-Волынского. Маршрут также был оговорен заранее, хотя также было непонятно, почему надо было ехать в Киев, туда, где с террористами расправятся в считанные минуты, туда, где полно хорошо обученных специалистов по борьбе с терроризмом, и которые с огромным удовольствием отточат на них собственное мастерство. Лес "почему" и "зачем" вырастал перед Иваном, и ни единого ответа он не мог получить…
Он взглянул на часы. Было 14:27. Через тридцать минут они должны были въехать в Новоград-Волынский. От этого города до Киева оставалось не более шести часов езды, но впереди был еще Житомир, и если, как и в Ровно, спецназ не решится на штурм в Новограде-Волынском, тогда это обязательно произойдет в Житомире: власти незачем показывать свои слабость и нерешительность, пропуская автобус в столицу. Иван, несмотря на боль, мог мыслить трезво, и эти думы не давали ему покоя.
— Что будем делать, командир? — спросил его водитель. — Объедем Новоград?
Иван не торопился с ответом. Он смотрел на едущие впереди автомобили сопровождения.
Неожиданно со встречной полосы, на полном ходу, мастерски выполнив крутой вираж, переехав разделительный газон, к автобусу помчался легковой автомобиль с надписями на бортах "43-й канал TV". На крыше автомобиля была установлена небольшая спутниковая антенна. Из окон, держа камеры в руках, привязанные страховочными ремнями, высунулись два оператора. Чтобы не столкнуться с этой машиной, которая круто шла наперерез автобусу, водитель последнего резко отвернул в сторону, но из окна автомобиля ему показали большой палец, давая понять, что все будет в порядке.
— Черти! Что вытворяют! — с усмешкой воскликнул водитель автобуса. — Наверняка, перед тем как сесть за руль машины, этот парень управлял штурмовиком!..
— Пронюхали, — низким голосом произнес Иван. Он не разделял восторга своего водителя.
— Ты что-нибудь слышал о "Чернобыльской Сечи", Стас? — спросил он водителя.
— Я? — весело изумился тот. — Чтобы я об этой дыре не слышал? Неделю назад я был там, в составе бригады, так называемого "патруля зоны": брали одного борова, который был в розыске. Крепко нам досталось там, скажу я тебе.
— Взяли? — поинтересовался Иван.
— В "Чернобыльской Сечи" это невозможно. Особенно после того, как зону расширили на пять километров. Там пропадают не только люди, но и целые железнодорожные составы. Вся "Сечь" состоит из сплошных укрытий, в которых может спрятаться от правосудия и от других проблем любой желающий и нуждающийся в этом. Этот парень как сквозь землю провалился, а мы потеряли двух человек… Хорошие были ребята, но, я только теперь это понял, в "Зону" надо соваться с хорошим прикрытием — там теперь хорошо вооруженная страна преступников, которые не больно-то жалуют нашего брата… Одни бандиты! Не могу понять, как такое можно было допустить? — Стас передернул плечами. — Довести бардак в "Зоне" до такой степени, что по ней можно передвигаться только вертолетами. Думаю, что скоро и это будет невозможно — у тамошнего брата столько разного оружия, что я нисколько не удивлюсь, когда они начнут и вертолеты сбивать с неба гроздьями. Почти четыре тысячи квадратных километров сплошного разбоя и бандитизма. Ты читал "Стархевен" Сильверберга?
— Нет, не доводилось…
— Так в этом романе описывается рай для преступников, планета, на которой они живут по своим собственным законам. Они бегут туда со всей Вселенной от правосудия… "Чернобыльская Сечь" нечто подобное.
Иван собрался было идти к своему креслу, чтобы сесть и немного отдохнуть — слабость и головокружение, когда он был на ногах, постоянно усиливались, но за окнами стали происходить такие события, за которыми стоило понаблюдать.
Поначалу милицейский эскорт никак не отреагировал на появление автомобиля с телерепортерами, но это было вызвано, скорее всего, растерянностью милиционеров от внезапного и прямо-таки нахального появления телевизионщиков. Но через несколько минут милиционеры предприняли попытку избавиться от журналистов. Приказам, которые звучали через громкоговорители, автомобиль не подчинялся, тогда милиция стала его оттеснять, взяв в плотное кольцо из своих машин и постепенно сбавляя темп движения, но репортеры не были намерены так просто и скоро сдаваться: автомобиль с ними не снижал скорости, и несколько раз ударил в задний бампер милицейскую "Таврию", а так как их микроавтобус "Фольксваген", была гораздо тяжелее и мощнее, на последнем ударе "Таврия" вильнула, и визжа тормозами, дымя горящей от трения резиной, столкнулась с другой "Таврией", которая прижимала микроавтобус сбоку. Последний, в свою очередь, потеряв управление, выскочил впереди автобуса с террористами. Никто в автобусе ничего не почувствовал. Просто раздался сильный удар, скрежет сминаемого металла, и "Таврия", кувыркаясь, вылетела на обочину, где остановилась, став на четыре колеса. Что случилось с милиционерами — невозможно было рассмотреть: колонна промчалась дальше. После этого репортеры решили больше не усложнять обстановку и своего положения, включили аварийные огни и стали постепенно притормаживать и скоро остановились на обочине. Возле них сразу же притормозили несколько милицейских машин. Что было дальше со смелыми операторами — об этот было совсем нетрудно догадаться. Служители порядка всегда были круты в обращении с теми, кто причинял им вред и оказывал сопротивление при задержании.
— Во дают! — воскликнул Стас, когда представление закончилось. К его возгласу солидарно прибавился одобрительный гул пассажиров в салоне. — Нелегко же они зарабатывают свой хлеб!
— Думаю, что после этого они долго не смогут есть его, — отметил Иван, идя на свое место. — Сейчас они лишаются своих зубов. Стас, ты будь повнимательнее. Кто знает, какую шутку могут выкинуть эти полоумные журналисты. Возьмут и прикатят на грузовике.
Теперь вся правая полоса трассы была свободна от транспорта. Милиция еще на расстоянии трех километров расчищала дорогу от машин впереди колонны. Весь остановленный транспорт находился на обочинах. Пассажиры и водители машин стояли подле и с удивлением провожали взглядами колонну милицейских машин, автобус и массу других машин: пожарные автомобили, "скорые"… Поэтому никаких неприятностей и неожиданностей, пока автобус был в пути, не предвиделось. Они могли быть только в тех местах, где автобус делал длительные остановки. Такая должна была быть в Новоград-Волынском, до которого оставалось не более двадцати минут езды.
— Игорь, — обратился Иван к одному из своих подчиненных, когда проходил мимо него, — накорми и напои всех.
— Командир, все будет класс!.. Не надо переживать, — попытался успокоить его парень. — Прорвемся!
— Знаю, но сделай то, о чем я тебя прошу.
— Есть, командир…
Он проснулся из-за того, что от долгого сидения в одном и том же положении у него затекли ноги и спина. Освободившись от оков сна, он сразу испытал потребность в небольшой разминке. Сидящие рядом с ним еще спали. Он посмотрел на часы. Было 14:40. За окном проплывал уже приевшийся волынский пейзаж: сосны выпирали разлапистыми ветвями едва ли не на дорогу. Леса чередовались ровными ладонями зеленых полей. Проводив взглядом попавшуюся на пути деревеньку, ее жителей, которые высыпали из дворов, чтобы посмотреть на проносящуюся колонну машин, он понял, что об угоне уже всем известно, и долгожданное освобождение не заставит себя долго ждать. По его расчетам они должны были прибыть в Новоград-Волынский примерно через полчаса. Скорее всего там специальные части предпримут окончательный и решительный штурм автобуса с террористами.
Мимо прошел старший из террористов. Александр с интересом рассматривал этого человека: короткая, по-военному, стрижка, крепкая шея, огромные тренированные руки, большой рост, плечистый, с открытым приветливым лицом, на которое сейчас падала тень заботы и страдания — у него были забинтованы голова и рука выше локтя. Повязки были сильно пропитаны кровью. Этот человек никак не был похож на террориста… Сейчас он тихо заговорил с одним из своих сообщников, и, подслушав разговор, его отдельные фразы, Александр понял, что бандит отдает распоряжение накормить заложников. Такая забота также мало выдавала в нем террориста.
Саша пожал плечами. Много было странностей в этих людях. Но факт оставался фактом — они были террористами: угон пассажирского транспорта, захват заложников и вооруженное сопротивление. За такие "игры" в некоторых, вполне цивилизованных странах, как знал Александр, расстреливали на месте, без суда и следствия.
Он еще раз пожал плечами. Впрочем, каждый выбирает себе жизнь, или корректирует ее по-своему… Надо было еще думать и о собственной безопасности. Штурмующие мало заботятся о том, куда стреляют. Не хотелось попасть в список "ожидаемых потерь". К смерти он относился с тем спокойствием, которое определяется у людей, побывавших и вкусивших "прелестей" тюремного заключения и войны. Они прежде всего начинают ценить жизнь, как некую очень важную дорогу, которую важно не только пройти, но и пройти ее так, чтобы польза была от каждого шага. К двадцати семи годам Лерко успел прошагать по этой дороге немало, и крепко запылить обувь ранних представлений и принципов. Некоторые из них оказались верными, и какой бы толщины не была на них пыль забот, разочарований и проблем, они оставались для него самыми ценными приобретениями. Одним из них была святость дружбы. Именно тех отношений с людьми, которые скрепляются в дни самых суровых испытаний…
Он оглянулся. Там, где-то в конце автобусного салона, который невозможно было рассмотреть из-за рядов кресел, сидел человек, который сильно напоминал Лекаря. Когда первые террористы во Львове вскочили в автобус, у Лерко даже перехватило дыхание от этой схожести, но… Саша ничего не знал о судьбе Гелика, хотя регулярно писал тому сразу на несколько адресов, не получив ни единой весточки в ответ. И совершенно не верилось, что этот человек, прежде всего ценящий свободу, как свою, так и, более того, окружающих, мог оказаться заодно с этими бандитами. Сейчас, сидя в автобусе под стражей вооруженных террористов, Александр вспоминал уроки свободы, преподанные ему Лекарем в стенах больницы-тюрьмы. Он запомнил их на всю жизнь. Ими же руководствовался, когда осваивал непривычный быт и темп первых дней освобождения из заключения. Ведомый ими же, скатывался по обледенелому желобу перевала в Афганистане, когда порвалась связка, соединяющая его с жизнью француженки Евы. Он помнил все уроки, хотя их было ничтожно мало, но Лекарь, мудрый, опытный и проницательный, смог сделать их настолько содержательными, что их невозможно было забыть. И в тот момент, когда мимо него прошел человек, как две капли воды похожий на Лекаря, Александр вместо радости испытал горький вкус разочарования, разбавленный, правда, изрядной дозой спасительного сомнения: нет, это не Лекарь!.. Это было невозможным.
Старший из бандитов как раз проходил мимо кресла Александра и, когда автобус на небольшом ухабе тряхнуло, неловко, от слабости, оперся о плечо Саши, промахнувшись мимо спинки, и застонал.
Осмотревшись, Александр выбрал нескольких террористов, которые сидели неподалеку от него. Как военный, чей опыт закален войной, он знал, что справится с ними без особого труда. Кроме этого, на его стороне было особое преимущество: он был одет в цивильную одежду, и никто не знал о том, что он военный. Еще он надеялся на то, что и четырнадцать дюжих спортсменов, которые ехали в автобусе, не окажутся трусами. С их помощью можно было справиться с террористами в считанные секунды. Надо было только дождаться штурма, который отвлечет внимание бандитов.
— Извините, — произнес старший, освобождаясь от опоры, и этим вызывая у Саши удивление: да какой же это террорист!.. Разве они извиняются? Притом, употребляя обращение "вы"? Но Александр если и имел представления о террористах, то только то, которое было сформировано у большинства людей, сформировано художественными фильмами, в основном американского производства, где грубость и насилие выступали в роли театрального оформления событий, а не атрибутами действительности.
И в добавление к извинению, бандит совершенно миролюбиво, с заботой в голосе пообещал:
— Скоро сделаем небольшую остановку, и можно будет немного размяться. — Он словно угадывал потребность пассажира. — Еще минут двадцать надо потерпеть.
— Прошу прощения, — по-другому уже Александр не мог говорить. Хотелось выплеснуть грубостью, оскорблениями всё своё негодование, но вежливость угонщика не только обезоруживала, но и обязывала к взаимности. — Вас зовут Иваном?..
— Да, — слегка изумился террорист и поправил висящий на плечном ремне автомат. — Что…
— Меня зовут Александром, — не давая прозвучать вопросу, сказал Лерко. Ко всему этому действу надо бы было предложить руку для знакомства, но это было бы уже жуткой нелепостью. — У меня к вам будет небольшая просьба: там, в конце салона, сидит человек, который мне очень сильно напоминает моего знакомого… Он пришел с вами: такой бородатый и седовласый. Если можно, я бы хотел подойти к нему.
Бандит сначала внимательно посмотрел на него, потом в конец автобуса.
— Нет, — категорично прозвучала его короткая фраза. — Я не могу этого разрешить. — Но после короткого раздумья добавил: — Если хотите удостовериться в том, что это действительно тот человек, который вам знаком, передайте ему через меня привет…
Александр не долго думал.
— Передайте Лекарю привет от Кукушонка.
— От Кукушонка, — с сарказмом переспросил террорист. — Так и передать?
— Если не затруднит. — Лерко не мог удержаться от язвительного тона. Он не любил, когда ему, без основания на то, не доверяли.
Бандит слабо улыбнулся и пошел дальше по проходу между креслами. Саша провожал его взглядом и видел, как на середине пути террорист обернулся и остановился, потом быстро вернулся назад.
— Вы сказали "Кукушонок"? — спросил он с изрядной долей изумления.
— Да, вы не ослышались. Вы хотите знать, почему Кукушонок? Но я не могу вам этого сказать. К сожалению. Или, может быть, к счастью…
— Мне совершенно незачем знать то, что я уже давно знаю, — был ответ Ивана. — О вас много рассказывали как Дмитрий Степанович, так и хорошо вам знакомый Суровкин Андрей Юрьевич.
От такого заявления Лерко удивленно поднял брови.
— Дракула?!
— Не понял?
— Так в больнице прозвали полковника Суровкина за его пристрастие к ночным обходам.
Бандит усмехнулся:
— Да, конечно, я мог бы и сам догадаться. — Он немного помолчал, размышляя над чем-то. — Я отведу вас к Гелику. Ему будет приятно увидеть вас после стольких лет разлуки, но у меня к вам будет небольшая, или, наоборот, большая, просьба: постарайтесь, пожалуйста, Дмитрия Степановича успокоить… Я понимаю, что мои слова сейчас могут казаться полной нелепостью, но уверяю вас, что я сделаю все возможное, чтобы ни один из пассажиров не пострадал. Я не могу вам рассказать всего… Не имею права. Это может только правдоподобно выглядеть.
Он говорил так тихо, склонившись к самому уху Александра, что его слова никто из пассажиров не мог расслышать.
— Неужели и ваши ранения, — Саша указал на пропитанные кровью бинты на теле бандита, — это тоже "только правдоподобно выглядит"?
Но тот словно не расслышал этого вопроса.
— Я был бы вам очень благодарен, если бы вы, как старый друг Лекаря, добавили ему веры, которую дал ему полковник Суровкин и забрал этот автобус…
— Я его прекрасно понимаю, — не кривя душой, произнес Александр. — Откуда вы знаете… обо всём?
Этот вопрос был вполне закономерным: ты едешь в автобусе, который вдруг угоняют террористы, и которые, в свою очередь, — можно не сомневаться, — прекрасно осведомлены о твоем прошлом…
Но Иван тепло улыбнулся в ответ:
— Я был там, где были вы. Я охранял Лекаря.
— Вы?!
— Я.
— Но…
— Не пытайтесь ничего узнать или объяснить — это вам ничего не даст, кроме тех гарантий, которые я вам только что предоставил. Прошу о помощи: не хотелось бы батю видеть в таком плачевном состоянии, которое может привести и его и нас к ненужным проблемам, если не трагедии.
— Хорошо, я постараюсь помочь, — Сашу не надо было упрашивать долго, кроме того жуткая мысль пробежала у него: если эти террористы были знакомы с "Специализированной психиатрической больницей № 12 МВД Украины по Львовской области", то не мог ли это быть побег заключенных в ней преступников? Подумав об этом, Лерко стал переживать больше прежнего. Он за четыре года в больнице прекрасно изучил её превалирующий контингент, и понял, что от подавляющего большинства этих людей ничего хорошего ждать не приходилось. Вполне могло оказаться так, что автобус захватили, как бы это не звучало странно и издевательски театрально, изуверы-насильники, или полоумные маньяки, убийцы… Только так мог связать террористов с больницей Александр. Ему не терпелось поскорее встретиться с Лекарем, и не из-за того, что не видел его долгих три года, не из-за того, что не мог понять, почему все эти три года, как стало известно от Ивана, он продолжал находиться в психушке — эти вопросы представлялись ему в настоящей ситуации мелочью. Он надеялся, что Лекарь сможет ему объяснить своё участие в этих событиях, и, возможно, его рассказ прояснит ситуацию. В памяти Лерко Гелик был и оставался той личностью, которую постоянно окружали тайны с оттенком непокорности. Как боялся Саша узнать о том, что этот побег был запланирован Лекарем (свободолюбие человека, которого довели до последней черты отчаяния, могло сотворить не только этот кошмар), но вышел из-под его контроля.
И после короткой паузы он добавил:
— Но ничего обещать вам не могу… Я хорошо помню этого человека. Он очень не прост, как и его жизнь, и если у него появляется свое мнение или взгляд на вещи или события, уверяю вас, что он жизнь отдаст, отстаивая их, но никогда не поменяет.
— Иван пожал плечами и в задумчивости потер небритый подбородок.
— С вами я пробую сделать ставку на доверие. И скажу несколько больше положенного: все это затеяно ради Лекаря…
— Что?! — после этой новости Александр еще больше укрепился в своей догадке.
Но бандит не обратил никакого внимания на это возмущение и жестом показал, что надо встать и идти за ним. Саша безропотно подчинился. Он был покорным. И не стеснялся своего поведения: Львовская больница № 12, через столько лет, настигла его здесь забытой ягнячьей покорностью. Он в этот момент стал противен сам себе, из-за того, что только один бывший пациент этой клиники лишал его способности бороться и сопротивляться уготованной ему участи.
Да, это был Лекарь…
Он спал. Перед ним валялась пустая фляга. Александр догадался, что попав в полон неверия, Гелик стал искать спасения в вине. Нелепо смотрелся он, храпящий во сне, со струйкой слюны, стекающей с влажных губ на одежду, еще более нелепо от того, что был прикован к креслу наручниками.
Кресло рядом с ним пустовало, и Александр опустился в него. Он смотрел на своего спутника, борясь с желанием прижаться к нему, обнять, что странно, с отцовской нежностью — спасти, оберечь от пакостных испытаний нелегкой судьбы, которая преследовала этого человека даже в такие знатные лета. Нечаянно подумалось: в чем был раньше грешен и виновен этот человек, если под конец жизни ему приходилось переживать подобное?.. Но кто мог дать этот ответ?.. Бездонность и беспокойство пьяного сна?.. Утопия, побег, и нет в мире столько вина, чтобы залить свою горькую судьбу, утопить ее, отмыться от ее грязи и лишений.
Он продолжал смотреть на него. За три года Лекарь состарился еще больше, стал страшнее лицом, суровее, и она же, старость, подарив, нарисовав в чертах эту строгую, пугающую суровость, на самом деле наградила его полной беззащитностью, старческой слабостью. Только не было уже лысого черепа. а была густая шевелюра, пересыпанная нитями седины, отчего она виделась легендарной, библейской, когда переживавшие горе люди посыпали себя пеплом… Неспокойные волосы, взлохмаченные — они же еще больше выдавали этим жалкую беззащитность.
Саша коснулся головы Лекаря. И от этого прикосновения Гелик очнулся. Он поворочал головой, с силой отер рукавом свободной руки слюну с губ и подбородка, и лишь потом открыл глаза.
— А ты мне снился, — произнес он. — Здравствуй, Кукушонок…
И в этих неторопливых фразах, произнесенных обыденно и просто, словно и не было трех лет разлуки, были тоска и радость.
— Ты откуда?
— Из Львова…
— Ну да, — как бы догадываясь, ответил Гелик.
— В отпуске я — по контузии…
— Все воюешь, смерти ищешь.
Саша откинулся на спинку кресла:
— Нет. Нет, Лекарь. Я живу.
— Неплохо?
— По разному бывало.
— По разному и будет.
Они замолчали, понимая, что все слова уже сказаны.
Лекарь вновь уснул, укачанный ездой и вином, которое продолжало размывать острые грани действительности. Глядя на него задремал и Александр.
Когда автобус прибыл на автовокзал Новограда-Волынского, тот был готов к "приему": везде были расставлены бетонные фундаментные плиты таким порядком, чтобы в конце концов можно было попасть только в определенное место… Когда автобус доехал до такого места, позади него спешно были поставлены несколько подобных плит, и он оказался в западне.
— Толково работают, — недовольно произнес сидящий за рулем Стас. — Обложили, как волков… Как ты думаешь, штурмовать здесь будут?
Он спрашивал Ивана, который стоял рядом и в бинокль рассматривал автовокзал и прилегающую территорию.
— Не думаю, что все эти дамбы были здесь с самого начала строительства вокзала. Будут штурмовать, Стас, — уверенно сказал он. — Они даже не постеснялись убрать за собой автографы.
Иван имел ввиду начерченные мелом на бетоне площадки линии и стрелки. Их пытались затереть и смыть, но либо мел попался очень качественным, либо мойщики не очень старательными — кое-где линии и стрелки были видны очень хорошо. Знающий человек сразу понимал, что до прибытия автобуса здесь проводились репетиции по организации будущего штурма.
— Думают, что мы вовсе глухари[19], — с какой-то внутренней обидой добавил Стас.
Как ни старался Иван рассмотреть в бинокль хотя бы один признак подготовки к штурму, но не мог приметить ни единого движения. Неподалеку от автобуса, почти у самого входа в здание автовокзала, стояло несколько машин представительского класса, в которых, надо было разуметь, прибыло местное городское руководство. Правда, среди них была и легковая машина с киевскими номерными знаками.
— Засветло штурмовать не будут, — сделал вывод Иван. — Оставят нас вялиться под солнцем до позднего вечера, а там, размякших и вареных, планируют взять, как детей.
— Что будем делать?
Переведя бинокль на легковые автомобили, Иван ответил:
— Будем, Стас, пока играть по их правилам… Сколько, как ты считаешь, можно выручить за этот автобус с заложниками?..
Водитель, облокотясь о руль, покачал головой, размышляя:
— Если подойти к этой проблеме традиционно…
— Только традиционно. Незачем людей озадачивать собственной самодеятельностью.
— Если традиционно… Тогда не меньше, чем сто миллионов и самолет в Борисполе, полностью готовый к игре по нашим условиям.
— Полная заправка всех баков, — уточнил Иван.
— Да, никак не меньше, — согласился Стас.
К ним подошел Игорь. Поправив на плече лямку автомата, он произнес:
— У нас уже нет воды. А через полчаса солнце разогреет автобус до состояния духовки. Людей уже сейчас мучит жажда. Сволочи, не могли пустить автобус под навес!.. И очень многие просятся в туалет, да и нам бы не мешало. Что скажешь, командир?
Иван еще раз посмотрел в сторону ряда легковых машин, потом, подняв к глазам бинокль, в который раз осмотрел здание автовокзала. В некоторых местах широкие окна автовокзала, были затянуты зеркальной фольгой. Иван знал, что на самом деле эта фольга не дает возможности постороннему взгляду извне рассмотреть, что сейчас делается в стенах здания. Скорее всего, а то и наверняка, ведется наблюдение и уточняются последние детали штурма… Но Ивана это мало интересовало. Он все чаще и чаще нащупывал на поясе пейджер.
— Стас, — обратился он к водителю, — подумай хорошенько, как можно отсюда выбраться?
Тот усмехнулся:
— Они хоть и все хорошо здесь законопатили, но я уже присмотрел дорожку. Вон там, справа, — он не указывал направления ни единым жестом, чтобы наблюдавшие не могли догадаться, о чем шла речь, — видишь, плиты расставлены особенно густо… Это потому, что стоят они на небольшом спуске. Если вклиниться между ними точно, то можно в течение двух минут, спокойно выбраться отсюда, как атомный ледокол из льдин.
— Две минуты? — переспросил Иван.
— Можно меньше, но не хотелось бы портить машину… Мощности двигателя хватит, чтобы толкать впереди себя десяток таких плит, а там лежат только семь.
— Это хорошо, — подытожил Иван. — Пока ты будешь прорываться, мы зальем этот вокзал свинцом. Две минуты должны продержаться.
— Успею, — уверенно произнес Иван. — Но только ты мне сразу скажи, куда будем ехать. Я здешние места хорошо знаю, и надо заранее обдумать маршрут, чтобы выехать на нужную трассу без особых хлопот.
— Потом, — отрезал Иван. Он вновь рассматривал вокзал в бинокль, но теперь не фольгу верхних этажей, а вестибюль первого.
Он с самого начала понял, что на солнцепеке автобус поставили не случайно. Рассчитывали на жажду, которую если удовлетворить, она заставит людей пользоваться туалетом… Это был либо хитро задуманный план начала, завязки самого штурма (не поэтому ли вокруг не было ничего подозрительного: ни спецмашин, ни людей в униформе и с оружием?), либо неплохо задуманный план проверки количества пассажиров автобуса и установления личностей самих террористов — люди будут ходить в туалет, который находился в здании автовокзала, как указывало яркое, словно нарочно, объявление, а там скрытой видеокамерой отснимут всех, включая террористов… О подобном приеме Иван уже слышал раньше, когда…
— Готовь людей к выводу, — приказал он Игорю. — И передай Владу, чтобы приготовил пять "игрушек" — возьмем с собой…
Кивнув в знак того, что все понял, бандит пошел вглубь салона.
— Гражданин начальник, — раздался чей-то жалобный голос, — нельзя ли нам как-нибудь в туалет?..
Иван обернулся на голос. Это подневольное обращение "гражданин начальник" нехорошо заскребло по сердцу, как железом по стеклу.
— Потерпите немного. Скоро всех выведем.
— А можно поторопиться?
— Сделаем все, что сможем.
Он обратился к Стасу:
— Иди, помоги и сам пойдешь с первой партией, чтобы потом постоянно был за рулем, если полезут на нас.
Стас ловко выскользнул с водительского места, и с удовольствием разминаясь после того, как просидел несколько часов кряду в одной и той же позе, пошел между рядами. Пассажиры, сидящие ближе к проходу, не отклонялись от него в испуге, как от остальных террористов. Стас был единственным, кто не был вооружен автоматом, а кобура с пистолетом, закрепленная на поясном ремне сзади, была закрыта рубашкой.
— Граждане отъезжающие, — раздавался его бодрый голос, — все процедуры, связанные с вашим желанным доступом в туалет, будут проведены быстрее, если, как и в прошлый раз, среди вас окажется парочка добровольцев, желающих нам помочь!..
Тут даже самые непоседливые сделали вид, что они ничего не услышали, но их же лица с выражением облегчения тут же дружно обернулись в сторону, откуда раздались смелые слова:
— Это буду я!
Словно опасаясь, что его неправильно поймут, Саша повторил, но громче, чем в прошлый раз:
Читать бесплатно другие книги:
