Багряный лес Лерони Роман

Но сейчас он снова вспомнил все. Человеческая память обладает одной не очень хорошей особенностью: ничего невозможно забыть, даже если очень стараться. Можно убедить себя, что все забылось, и забыть, но…

Та женщина, которую он встретил на лестничной площадке возле лифта, была как две капли воды похожа на его Анастасию, на его любовь из прошлого, ту любовь, которая осталась с ним навсегда.

— Степан!..

Этот вскрик, полный страха и возмущения, выхватил его из страны прошлого, из ее картин, которые невозможно было рассмотреть детально, из-за тумана — воображаемой материи времени.

Кричала Наталья.

— Степан!..

— Да.

Наталья кричала из коридора. Он побежал к ней и увидел, что женщина дрожа смотрит на дверь.

— Что случилось?

— Там…

Она указывала на дверь.

— Что там?

Не знаю… Но что-то так сильно ударило в дверь, и, потом, залаяла собака.

— Собака? Ты уверена, что собака? — спросил он без удивления, спокойно, словно ожидал, что все именно так и произойдет.

Теперь с не меньшим испугом она смотрела на него.

— Ты так говоришь, словно знаешь, кто и что это было?

— Не уверен… Я не могу это объяснить…

Он прильнул к дверному глазку. На площадке никого не было. Он пронаблюдал минуты три, но ничего постороннего или подозрительного не заметил.

— Я ничего не вижу и не слышу. Может тебе все это показалось?

Женщина гневно сузила глаза:

— Не помню, чтобы я страдала галлюцинациями.

Он хотел было уже отойти, когда увидел, как чья-то фигура промелькнула перед самой дверью, и сразу услышал лай собаки. Животное находилось сразу у входа, лаяло с каким-то странным остервенением, царапало двери. И тут же ударили с такой силой, словно били тараном. Раскаливаясь, затрещал замок. Кляко выхватил оружие.

— Уйди в комнату и запрись там! — крикнул он Наталье, которая стояла за его спиной, застывшая и онемевшая от ужаса. — У тебя есть оружие? — И не дожидаясь ответа приказал: — Бери его и стреляй во всякого, кто войдет!..

Еще раз ударили. Замок раскалился до ярко-красного свечения и ручка стала поворачиваться. Все время лаяла собака, и этот лай был полон лютой злобы.

Когда дверь распахнулась, Кляко несколько раз выстрелил, но пули прошили пустоту лестничной площадки, где никого не было.

Степан, стараясь побороть дрожь во всем теле, сделал несколько неуверенных шагов, и, оказавшись на площадке, осторожно осмотрел все углы, посмотрел вниз, на лестницу, но никого не увидел. Услышав глухое рычание за спиной, он быстро развернувшись на звук и выстрелил. Вместе с грохотом выстрела одновременно раздался звонкий собачий визг и далекий, доносящийся из квартиры, женский крик, наполненный ужасом до такой степени, что у Степана замерло сердце.

— Не тронь, сука! — закричал он, перепрыгивая через труп убитой им собаки и вбегая в квартиру. Наталья кричала в спальне, истошно, захлебываясь собственным криком. Кричала так, словно ее пытали огнем. На бегу Кляко вспомнил обгоревшие трупы, которые он осматривал сегодняшним утром. — Не тронь!..

Он еще не мог понять, почему он обращался к еще неизвестному ему убийце, как к женщине. Просто был уверен, что это именно женщина.

Он знал, что в спальне должна была быть исключительно одна Наталья? Он не видел, чтобы кто-то вошел в квартиру.

Наталья застыла у шкафа, протянув руку к полке с пистолетом. Неясный, полупрозрачный огненный вихрь крутился вокруг нее, делая ее очертания расплывчатыми, колышущимися. Огонь яростно гудел, сыпал во все стороны искрами, но не сжигал непрерывно кричащую женщину. Кляко подбежал к ней, хотел выхватить из этого огненного вихря, но с криком боли отдернул руку. Его обожгло. Притом боль была настолько сильной, что у него помутилось сознание, но она была мгновенной, и когда прошла, он посмотрел на руку — кожа осталась невредимой, и даже не покраснела.

— С нею пока ничего плохого не будет, — сказал за его спиной спокойный женский голос.

Он быстро развернулся, собираясь выстрелить на голос, но опустил пистолет.

— Ты?!.

— Я, Степан. — Анастасия стояла в дверном проеме спальни, опершись о косяк. Она поправила каштановый локон, который упал ей на лоб. — Ты узнал меня.

— Я знал, что это будешь ты, но не узнал тебя раньше.

— Возле первой квартиры, — согласилась она.

— Да. — Он обернулся к Наталье, которая продолжала кричать, скрученная тугими жгутами огня. — Не делай ей ничего, — попросил Степан. — Не надо, чтобы она кричала. Очень прошу тебя, — взмолился он.

— Тебе ее жалко, но ты же ее не любишь!

— Очень прошу тебя. Не она тебе нужна, а я…

— Ты мне тоже не нужен, — произнесла Анастасия. — Сейчас не нужен. Я не для этого пришла. Отдай мне диск.

Она прошла к Наталье, коснулась рукой огненного вихря, который моментально пропал. Наталья упала без чувств на ковер.

— Не беспокойся, Рубен, — не оборачиваясь в сторону Степана, сказала Анастасия. — Она будет жить.

Она подошла к нему и положила ему руки на плечи. Он почувствовал, как от этого прикосновения, очень горячего, засаднило кожу. Он чувствовал это через одежду.

— Почему ты не спрашиваешь, откуда я пришла?

— Я никогда не был излишне любопытным.

— Да, за это я тебя любила.

— Любила?

— Ты имеешь ввиду чувства, Рубен?

— Да. Я всегда тебя любил.

— Мне нравится, что ты говоришь правду. Но это ничего не меняет. Ты должен отдать диск.

— Неужели там, откуда ты пришла, нет такого понятия, как дружба и верность делу? Ты не можешь вспомнить, что в этом мире это что-то еще да значит… Так я тебе напомню!..

С этими словами он толкнул ее, сбил с ног, и побежал к выходу из квартиры. Он бежал настолько быстро, что от ударов сердца разболелось в груди. Сбегая по лестнице, он услышал, как за его спиной заревел какой-то огромный разъяренный зверь, и услышал знакомое гудение огненного вихря. На ходу он обернулся и увидел, как полупрозрачная, гудящая кипящим в ней огнем, змея летит по воздуху за ним. Она извивалась, шипела в воздухе, и текла за ним, набирая скорость. Странный азарт охватил Степана. Он знал, что ему не выжить. Знал, что скоро умрет, но был человеком, который даже в самые отчаянные мгновения, обреченный, продолжает бороться, даже если эта борьба совершенно бесполезна.

Он выбежал из подъезда, но не побежал к машине, понимая что еще до того, как он повернет ключ зажигания в замке, его тело превратится в черную и дымящуюся головешку. Сцепив, до судорог в висках и желваках, зубы он побежал в направлении проспекта, туда, где увидел на стоянке милицейскую машину. Он стал стрелять в воздух, привлекая внимание милиционеров, которые пытались засунуть в машину какого-то сопротивляющегося человека, судя по всему, пьяного. Они заметили его, выхватили оружие и на несколько секунд замерли в нерешительности.

Кляко выбежал на тротуар, оглянулся — огненная змея была очень близко. Врезаясь в воздух и шипя, она стремительно приближалась. Его от милиционеров отделяли два движущихся потока — людской, на тротуаре, и автомобильный, на проезжей части улицы. Движение было очень плотным. Если после первых выстрелов люди разбежались, то река из автомобилей продолжала перекрывать ему путь. Степан еще раз выстрелил и побежал на дорогу.

Милиционеры замерли. Они видели человека с пистолетом в руке, который бежал прямо под колеса машин. Они хотели стрелять, но боялись ранить людей в автомобилях и прохожих на тротуаре. Больше они не видели ничего. Человек вел себя более чем странно. На бегу он постоянно оглядывался, словно убегал от кого-то, но его никто не преследовал. Он на ходу достал из кармана диск и свое служебное удостоверение и бросил их через автомобильный поток милиционерам, которые к этому моменту опомнились и выбежали на дорогу, стараясь перекрыть движение. Он постоянно что-то им кричал, и сквозь гул машин они услышали только два слова:

— Переверзневу!.. Министру!..

— А в Борисполе я буду встречать мужа…

— Жаль…

Он произнес это слово вполне искренне. Он не считал себя моралистом, или человеком, который облекает себя в одежды строгих правил. Просто предпочитал никому не ломать жизнь, считая, что самые большие неприятности и страдания могут доставить лишь личные проблемы. Узнав, что предмет его обожания принадлежит кому-то другому, по обету, просто по отношениям или по браку, он старался ничем и никак не коснуться жизни предмета своего обожания. Это было трудно, но не так больно, как терять то, что тебе принадлежало. Сам же успокаивался тем и открывал для себя новые надежды, говоря себе, что невозможно потерять то, чего не имел. Это было его философией жизни.

Существовал еще и развернутый вариант этой философии.

Три года назад Леонид был знаком с одной женщиной. Она была свободна, и его не связывали ни перед кем никакие обязательства. Но потом случилось так, что она бросила его… Он очень сильно переживал разлуку с нею. И однажды так случилось, что он оказался в одной компании с ее теперешним избранником. Они были на холостяцкой вечеринке, на загородной даче одного из своих знакомых. Сидели вдвоем возле камина и пили вино.

Леонид знал, кто сидит рядом с ним, но ничем не выдал своего чувства, хотя оно было самым ярким — соответственно случаю: ненависть.

Говорили о различной чепухе, когда, вдруг, его собеседник сказал:

— Леня, я знаю, что она была твоей…

— Кто?

— Ты знаешь, о ком я говорю.

— Да, знаю.

— Ты должен меня извинить. Я оказался гораздо более слабым человеком, чем ты. Но не думай, что мне с ней хорошо.

— Меня это не интересует.

— Мне бы хотелось, чтобы ты дослушал меня.

— Нам не стоит об этом говорить. Прежде всего выбирает женщина.

— Конечно. Я не спорю, но только в том случае, когда это произносит человек, который совершенно не разбирается в жизни. Ты еще такой.

— Какой? — начал терять самоконтроль Леонид. — Глупый?

— Я предлагаю, чтобы избежать осложнения обстановки, выбирать более мягкие определения. Для этого языки, которыми мы пользуемся, достаточно красивы и богаты. Попробуем заменить слово "глупый" на "немудрый", и сразу становится заметным, что сидят два достаточно культурных человека, которые могут обговорить, именно обговорить, любую проблему.

Этот человек говорил с завидным спокойствием, хотя можно было догадаться, что и для него эта тема является далеко не легкой.

— На самом деле, как ты поймешь на личном опыте, мужчины и женщины выбирают друг друга в равной степени, и выражения, которые принято считать образцами народной мудрости, а на самом деле являются образцовой пошлостью: "Сучка не захочет — кобель не вскочит" или…

— Достаточно, — не выдержал Леонид.

— Могу произнести еще одну мудрость. Она не будет грешить подобной пошлостью, но цинизма в ней столько, что она ничем, в принципе, не отличается от первой: "Нас выбирают те, кого мы выбрали давно", — так говорят женщины. Я хочу тебе сказать, что я чувствую себя вором… Да, это правда. Я вор. Я украл у тебя. И за это наказан.

— Чем? — презрительно хмыкнул Леонид. — Тем, что имеешь то, чего добивался. Хотелось бы мне быть настолько же наказанным.

— Действительно? — удивился собеседник. — Ты просто не знаешь, о чем говоришь.

— Может быть. Я никогда не брал чужого.

— И, не дай Бог, чтобы узнал. Я говорю вполне искренне… Посмотри на огонь в камине. Смотри, как он горит ярко и жарко. Он греет нас. А знаешь почему?

— Странный вопрос.

— Нет, я уверен, что ты не знаешь. Обрати внимание на совершенно незаметную деталь: он горит из-за того, что берет свое. Брось ему кирпич, и он потухнет. Брось ему гвоздей, и он потухнет. Налей ему воды — тот же самый результат. Я же налил себе воды…

Он встал и пошел в общую компанию.

— Мне тебя не жаль, — громко, чтобы его услышали, произнес Леонид…

И сейчас, сидя в кафе за столиком в компании очаровательной женщины, он произнес по памяти:

— Он горит из-за того, что берет свое.

Из раздумий его вывел голос Алевтины.

— Вы всегда разговариваете сами с собой? — Она спрашивала его, не смотря в его сторону.

— Нет, только тогда, когда о чем-то вспоминаю, — с растерянной улыбкой признался он. Ему было неловко от того, что он увлекся собственными воспоминаниями и позабыл, что не один в кафе, тем более о том, что рядом с ним сидела восхитительная молодая и умная женщина. — Вы меня должны простить.

— Только тогда, когда вы раскроете контекст своей фразы, — поставила она условие. — Вы произнесли ее так, словно она вам очень дорога, и должно быть, очень красивая…

— Намного хуже вас…

Алевтина слегка скривилась.

— Давайте только без комплиментов. Я понимаю ваше старания сделать мне приятное, но того, что вы согласились провести со мной утро в кафе, уже более чем достаточно, и кроме этого вы меня развлекаете беседой. За все я вам искренне благодарна тем более, что в аэропорту меня ждет очень неприятный разговор с мужем.

— Он бросил вас?

— Мне симпатична ваша прямолинейность, Леонид, но сейчас она неуместна, но чтобы ваш вопрос не остался мною проигнорированным, поясню: это я ушла от него… Он еще не знает об этом, и я собираюсь ему об этом сказать.

— Я ему сочувствую, — сказал Леонид, вновь вспоминая разговор у камина.

Она ничего не ответила ему.

— "Посмотри на огонь в камине. Смотри, как он горит ярко и жарко. Он греет нас. Обрати внимание на совершенно незаметную деталь: он горит из-за того, что берет свое. Брось ему кирпич, и он потухнет. Брось ему гвоздей, и он потухнет. Налей ему воды — тот же самый результат. Я же налил себе воды", — процитировал по памяти Леонид, и замолчал ожидая реакции женщины, которая медленно повернулась в его сторону, и смотрела широко раскрытыми глазами.

— Вы говорили это мне, но я все равно чувствовала, что эти слова не адресованы мне.

— Да, эти слова не вам. Они говорились для меня…

— Человеком, который очень многое пережил, — произнесла она.

— И человеку, который пережил еще больше, — упавшим голосом добавил Леонид.

— Да?.. — немного удивилась Алевтина. — Если бы вы не произнесли этих замечательных слов об огне, я бы не поверила, что вы из тех, кто пережил сильные страдания, а теперь…

Он грустно усмехнулся:

— Теперь все позади.

Они немного помолчали, каждый думая о своем.

— Неужели все бывает именно так? — вдруг спросила Алевтина.

Хотя вопрос был произнесен без контекста, но Леонид его прекрасно понял.

— Это ваш первый опыт?

— Вы спрашиваете об опыте расставаний? — уточнила она. — Если так, должна буду огорчить: у меня очень мало опыта во всем, что касается личной жизни.

— А муж?

— Муж?.. А, что муж? Он намного старше меня. Больше, чем вдвое…

— В этом случае мне не очень-то вериться, что брак был по любви, — заметил Леонид.

— Правильно делаете, что не верите. Брак был по расчету. Для моих родителей, мамы… Ей очень хотелось, чтобы ее старинный друг был доволен.

— Это он ваш муж?

— Он.

— Я думаю, что он был разумным человеком, и не очень докучал вам своим вниманием. Мне кажется, я понимаю, что значит быть с нелюбимым человеком.

— О! — со значением произнесла Алевтина. — Все как раз было наоборот. Я никуда не могла деться от его внимания. Он был мне все время противен. — Она поджала губы и сузила глаза, отчего ее лицо сделалось злым. — Он любит меня, но от его чувств меня избавляли только его длительные заграничные командировки.

— Он занимает какой-то очень важный пост?

— Не только. Но… Сегодня ему придется распрощаться со своими мечтами и брать в жизни то, что может ему принадлежать.

Она говорила резко, чем выдавала ту бурю негодования, которая бушевала в ее душе.

— Вы хорошо сказали об огне, Леонид. Мне это очень помогло. Я вам благодарна.

— Правда? Был рад помочь.

Алевтина мило ему улыбнулась.

— Я, наверное, должна попросить прощения за, то, как я себя повела с вами там, где вы остановились…

Алевтина говорила о том моменте, когда они познакомились. Он по делам собственной фирмы ехал в Борисполь, чтобы встретить представителя иностранных партнеров, и увидел девушку, которая стояла на обочине, стараясь поймать такси. Когда возле нее остановился роскошный автомобиль Леонида Горека, и ей предложили помощь, она была груба — нередко подобным образом "новые украинцы" пытались завязать знакомство… И кроме этого его дорогой автомобиль распугивал как таксистов, так и частников, которые были бы не прочь подзаработать, а Алевтине надо было срочно попасть в аэропорт, где она должна была встретить из дальней заграничной командировки мужа.

Она была молодой и очень красивой женщиной. Леонид и сейчас помнил те мгновения, когда увидел ее и был покорен этой красотой, и ее глазами, в которых была именно та самая глубина, которая выдавала ум — то, что по законам природы дается красивым женщинам очень редко. Алевтина же оказалась действительно умной женщиной, именно тем исключением из правил, которое их же и подтверждает…

Он усмехнулся:

— Вы напомнили мне о том, что я уже успел забыть.

— Надо понимать, что я прощена?

— Полностью и навеки, — улыбнулся он. — Теперь я буду делать то, за что буду потом просить прощения у вас.

— Что же? — она посмотрела на него.

— Я прошу вас составить мне компанию вечером в клубе "Красное и черное"… Там будут мои друзья и они обязательно понравятся вам.

— Вот так, прямо сразу! — воскликнула Алевтина. — Трудно назвать вас нерешительным.

— Вас тоже…

— Вы о муже?..

— Извините, я, кажется, сказал лишнее…

— Нет, я прожила с ним два года… С таким сроком меня можно назвать разве, что терпеливой, но никак не решительной.

— Почему так долго? — изумился он.

— Все из-за мамы… Все она… Хотела, чтобы я не обижала ее друга. Он, в общем-то, человек неплохой, но, сами понимаете — нелюбимый. Мама очень болела: слабое сердце, и если бы я сказала, что ушла от него — она бы не выдержала этой новости.

— Что же случилось, что вы все-таки решились?

Девушка вздохнула и осторожно потерла пальчиками глаза.

— Мама месяц назад умерла. Только прошу, не надо сочувствовать. Мне не больно говорить об этом. Может быть я покажусь жестокой, но эти два человека крепко попортили мне жизнь, и теперь я хочу наконец пожить человеком свободным, который хочет узнать вкус этой самой свободы.

— Я вас понимаю. Я когда-то мечтал о том же самом.

Она с живостью в глазах посмотрела на него:

— Правда?

— Да.

— Тогда скажите мне, пожалуйста… Правда, что мечты сбываются?

Леонид передернул плечами:

— Трудно сказать. Иногда хочется чего-то особенного, того, за что не жалко жизнь отдать, но никогда его не имеешь. Хочешь другого тайно, неясно даже для самого себя, и почему-то получаешь. Я совсем недавно понял, что самые настоящие мечты это те, о которых мы даже сами не подозреваем.

— Почему?

— Интересный вопрос. Правда. Скорее всего, дело в том, что настоящая мечта вживается в нас, программирует наши поступки, становится нами, и из-за этого мы ее не можем почувствовать, определить в себе…

Они говорили о многом, но не о главном. Леонид знал, что утренний звонок Алевтины не был случайным, тем более, что с момента их знакомства прошел целый месяц. За этот срок он бы наверняка позвонил бы ей, знай номер ее телефона, но она ему его тогда не дала, а он оставил ей свою визитку. Он не выдержал этой недосказанности первый.

— Аля, я рад, что вы расстаетесь со своим мужем. Это дает мне надежду.

— Надежду? — переспросила она. — Мне кажется, что в данном случае надежда здесь ни при чем.

Ее слова заставили его внутренне сжаться в тугой комок. Он старался не выдавать своего волнения, но неосмысленно вертел в руках чашку с недопитым кофе, наблюдая, как от его движений кофейная гуща рисует на дне замысловатые рисунки. И где-то в глубине души он проклинал эту женскую простоту и наивность. А заодно и свою.

Женщина — безусловно прекрасное творение, но способное жить только чувственным миром, и чувствами же измерять расстояния жизни; ей так же просто полюбить и разлюбить кого-то, как пойти на прогулку — это ее естественное состояние, без которого она не может жить. Для начала и конца любви ей не надо ничего: ни факта, ни логики, только желание. Она вся соткана из собственных желаний. И женщина не может понять по своей природе, что может кому-то своей "безосновательной" любовью причинять страдания. В этом ее простота и наивность. Мужчина же любит сознанием, а не сердцем, и именно он задается вопросами: "Почему люблю? За что люблю?" И, как правило, не находит ни единого ответа, так как любит, как велено богом, женщину… А в этом уже состоит сложность любви.

Совершенно неожиданно для себя Леонид оказался в плену собственных разочарования и безнадежности. Звонок Алевтины дал ему повод думать, что все это происходит не случайно, и она испытывает к нему определенные чувства, но как оказалось на самом деле, это было не более, чем обыкновенным развлечением, женской "безобидной" прихотью.

— Мне кажется, что я не только поторопил события, но и несколько увлекся в своих мечтах, — стараясь быть бодрым, произнес Леонид, ставя чашку с недопитым кофе на стол. Он поднял руку, приглашая официанта, чтобы расплатиться по счету и покинуть это кафе, а заодно и компанию этой девушки, которая оказалась хотя и очень умным человеком, но весьма заурядной, в чувственном плане, женщиной.

— Ты торопишься? — вдруг переходя на "ты", и с заметным волнением в голосе, поинтересовалась Алевтина.

Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться и, растягивая слова, словно говорить ему было настолько трудно, что речь тянулась, как густое тесто, произнес:

— Аля, мне было приятно тебя видеть… Я говорю искренне. Но в жизни бывает так, что кроме свиданий и пустого выражения чувств, есть дела более важные и насущные, которые дают нам хлеб. Также честно скажу, что я рад, что ты расстаешься со своим мужем. Теперь это меньше всего касается моих чувств, и больше — того, что ты сможешь стать независимым и свободным человеком. На мой взгляд это самое большое приобретение в жизни человека.

— Леня, — с усталостью в голосе произнесла женщина. — Я хотела сказать совсем не то… Не так просто сразу выразить собственные чувства, когда нет достаточного опыта — ты понимаешь, о чём я говорю: у меня был только муж, и больше никого. Не надо думать, что сегодняшняя наша встреча — это совершенно ничего не значащая забава, игра с моей стороны… Все как раз наоборот. Я очень долго думала, целый месяц, чтобы тебе позвонить. Мне на это было очень трудно решиться, поверь мне, пожалуйста. — Она посмотрела на него с нежностью и, протянув руку, коснулась его лица.

Он же совершенно растерялся и ничего не понимал.

— Аля… Аля. — Ему надо было что-то сказать, но он не мог найти слов.

Т— ы о том, что я сказала насчет надежды?

Он опустил голову, давая знать, что его правильно поняли.

— Я хотела сказать, что в этом случае надежде нет места потому, что ее не может быть, Леонид… Она ни к чему, когда есть все для того, чтобы жить и любить друг друга: любовь и взаимность. Я не права?

Он устало улыбнулся:

— Права. И я хочу сказать, что люблю тебя…

— Что будем заказывать? — вежливо осведомился подошедший официант. — Кофе?

— Нет, — ответил Леонид. — У нас есть повод для более серьезных вещей, но так как нам обоим предстоят очень важные события, мы не будем заказывать вино, хотя надо было бы… Поэтому, уважаемый, постарайтесь организовать для нас, на свой вкус и выбор, праздничный завтрак. У вас есть такое в программе?

Официант задумался.

— К сожалению, нет, но я что-нибудь придумаю. Сколько у вас есть времени?

— Не больше двух часов, — ответила Алевтина. Самолет из Мадрида прилетал в одиннадцать дня. Сейчас же было около восьми утра.

— О, этого вполне достаточно, — довольным тоном отметил официант и поспешил выполнять заказ.

— Я думаю, что он не подведет нас, — произнесла женщина и, склонив голову, тихо добавила: — Леня, я хочу сегодня быть с тобой…

У него замерло сердце.

— А потом? Завтра?.. Послезавтра?..

— Не торопи меня, пожалуйста… У меня есть, как ты знаешь, некоторые проблемы. Я их обязательно решу, но для этого мне надо немного времени.

— Хорошо, я не буду тебя торопить… Ты права, я вновь забегаю вперед.

— У тебя есть на это право. Я обещаю тебе, что все это время не оставлю тебя без своего внимания, потому что… Потому что я тебя тоже очень люблю. — У нее повлажнели глаза, она прикрыла их и закачала головой, произнося полушепотом: — Ты себе даже представить не можешь, как я прожила этот месяц, что было со мной в течение этого времени. Я только о тебе и думала, мечтала, и дошла до такой степени, что едва не сошла с ума. Теперь, — она мягко улыбнулась, — теперь даже не вериться, что это все позади…

Через два часа Леонид ехал по городу. Высокое, полное блаженство наполняло его душу. О мгновениях, которые он провел с Алевтиной, думал, как о самых прекрасных в своей жизни. Он мог кому угодно доказать, что лучшего в своей жизни никогда не имел и не испытывал. И это было правдой. Прежняя любовь была незрелой, недоношенной, так как для настоящих чувств также необходим достаточный жизненный опыт, который позволяет видеть всю несуразицу юношеской спешки и горячки, в которой быстро перегорают даже самые высокие и прекрасные чувства. И в то же время он был ей благодарен, так как она дала ему этот опыт. Подобное наслаждение не могли дать и деньги. Когда пять лет назад Леонид начинал собственное дело он думал прежде всего о материальном достатке, как инструменте независимости. Его напористость, уверенность и знание дела позволили ему очень быстро добиться определенного положения в обществе и состояния. Да, он получил долгожданную независимость, но вместе с этой наградой понял, что человек не может быть полностью свободным, никогда. На самом деле что-то в его строении заложено такое, что постоянно ищет того, кому будешь принадлежать без остатка и зависеть от его чувств, любви. Именно тогда он понял смысл выражения "золотые цепи любви", и все время их искал.

Он был уверен, что теперь с Алей у них все получится.

Леонид Горек проезжал по улице, когда увидел у входа в метро торговцев цветами, и ему стало стыдно: он настолько потерял голову после утреннего звонка Алевтины, что забыл, идя на свидание с женщиной, купить и подарить ей цветы. Он притормозил и подбежал к продавцу, торговавшему розами. Никакие другие цветы не могли бы выразить его любовь, кроме роз. Их алый цвет и нежность, тонкий и драгоценный аромат, боль шипов — такова была его долгожданная любовь.

Он указал на огромную корзину с цветами:

— Сколько это стоит?

— Это? — лениво протянул продавец, оценивая покупателя, чтобы не прогадать с выручкой: перед ним стоял состоятельный бизнесмен — красивая одежда, дорогой автомобиль у тротуара, и еще что-то, в чем торговец цветами не мог ошибиться: он видел любовную горячку в глазах человека, а это говорило о том, что он согласен будет заплатить любую цену, тем более, что на этом стихийном рыночке больше никто не торговал розами. — Не так дорого, уважаемый… Вы посмотрите только: какая красота!.. Эти бутоны так же нежны и очаровательны, как поцелуй женщины.

— Я вижу, — ответил Леонид, у которого совершенно не было времени — надо было успеть сделать запланированные вчера дела, и большая часть из них была срочной. — Я спросил: сколько это стоит?

Он уже достал бумажник и расстегнул его, а продавец продолжал, съедая глазами банкноты в кошельке покупателя, расхваливать свой товар, так как еще не решил, сколько можно выручить за цветы с этого человека, тем более, что деньжата у того водились:

— Если будете брать вот эти, — он указал на уже готовый букет, — это обойдется вам в пятьдесят… в пятьдесят пять долларов! — От произнесенных слов он едва не задохнулся, но победно вздернув подбородок, обвел взглядом своих коллег, которые с нескрываемым интересом наблюдали за тем, что происходило.

Леонид усмехнулся.

— Я спрашивал не о букете, а обо всех цветах, которые у вас есть, — пояснил он.

Продавец взмок в одно мгновение и стал дышать еще чаще.

— Вы понимаете, что товар просто превосходный! — Ему надо было еще немного оттянуть время, чтобы прийти в себя после такого предложения — продать все цветы. — Осмелюсь спросить: кому вы покупаете цветы?

— Какая вам разница? — выказал легкое раздражение Леонид. — Я спрашиваю о цене, а не веду с вами дискуссию…

— Как оптовому покупателю… Можете забирать все за три… за четыреста долларов. Можете заплатить гривнами, но по курсу…

— Четыреста? — переспросил Горек и полез в бумажник.