Багряный лес Лерони Роман

Доктор только-только привык к радио. Он закоренелый консерватор, и признает прогресс только в своих изобретениях. К кинематографу же он относится хуже, чем к Гитлеру. О войне знает только из газет, ну, и радио, конечно, но сами знаете, какие краски напускают журналисты и репортеры — не разберешь, где правда, а где вымысел…

— Тед Макгредер. Можно просто Макки…

— Это он для того, чтобы от своих обезьян не отличаться! Ха-ха!..

— Не обращайте на них внимания, мистер Редерсон…

— Зовите меня Томом.

— Хорошо. Не обращайте внимания на этих хохотунчиков, Том. Это не люди, а полные дураки и абсолютные болваны, над которыми смеются даже мои шимпанзе. Но с ними не так и плохо — поверьте мне, человеку, который проторчал с этими полоумными полгода в Вонючем городе…

— Простите, как вы сказали: "Вонючий город"? Это название новое? Мне же известно другое…

— Все верно — Восточный, но мы не могли не отметить его столь броскую достопримечательность, как зловоние.

— Это действительно ужасно! Я едва сразу же не умер на трапе самолета.

— Могло случиться и такое. И все это из-за этого Макки…

— Это, правда, из-за вас?!

Макгредер густо покраснел и метнул полный гнева взгляд в сторону своих товарищей.

— Да. То есть — нет!.. Не именно из-за меня. Это из-за животных. В городе живет около полусотни обезьян, шимпанзе, и примерно столько же свиней. Уборка отходов их жизнедеятельности не предусмотрена проектом. Вот и запах. Кроме этого, очень большая смертность: дохнут от жары и болезней. Командование по этому поводу не больно переживает.

— Город обезьян?!

— Да, и свиней. Превосходные такие…

— Для чего?

— Они — это "биологические объекты поражения"". Человека на испытаниях под взрыв никто бросать не будет, чтобы узнать, что с ним после этого случится. А животные… Они всегда помогали человеку в исследованиях. На них перепробовали все: лекарства, яды, газы, болезни… Ведь шимпанзе и свиньи по строению организма, его органов, очень схожи с человеком. Вот и сгорят они завтра в атомном огне.

— Но зачем пятьсот животных, когда можно обойтись меньшим количеством?

— Об этом, Том, спросите Нормана Фридбаха. Город и население — его идея полностью.

— Сумасшедший человек!..

— Мы тоже так думаем… Рой Вильсон — инженер-строитель, архитектор.

— Так это ваши чудеса?

— Какие?

— Небоскребы, мосты, река и пруд…

— Озеро.

— Что?..

— Это озеро, говорю. Его глубина около ста тридцати метров.

— И как вам только это удалось?

— Об этом тоже спросите Пустоголового Фрэда.

— Кого?

— Это мы так Нормана между собой окрестили.

— Но все же!.. Как это ему удалось?

— Очень быстро. Несколько секунд.

— Не может быть!

— Еще как может, Том. Он там бомбу взорвал, а из ее воронки море получилось.

— Просто невероятно. А вода откуда?

— Да оттуда же. Там после взрыва открылось множество родников и подземная река.

— А мосты?..

— Это уже фокусы Вильсона.

— Никаких фокусов, — протягивая руку Тому, возмутился Вильсон. — Зовите меня просто Вильсоном, мистер Редерсон. Я к такому обращению больше привычен. Касательно мостов… Все настоящее и работоспособное. Работали над этим около года.

— Он этим гордится.

— Не меньше, чем ты своими макаками.

— Вот так и живем…

— Строили Восточный сколько времени?

— Что-то около года. Грандиозный замысел, но абсолютно бесполезный.

— Почему?

— Разумеется, польза здесь какая-то есть. Определенно есть. Но только военная. Если бы такой же город построить в каком-нибудь другом месте — его ценность была бы гораздо большей, — Рой снял и протер полой халата очки. — Понимаете, я гражданский строитель, для которого очень важно, чтобы в его домах жили люди, и эти дома стояли долго и крепко. Грустно осознавать, что все тобою и другими построено для того, чтобы быть разрушенным. Это противоречит человеческой природе: созидать с пользой для будущих поколений.

— Из ваших слов следует определенно одно — вы не в дружбе с Фридбахом.

— Они в жестком противостоянии, — уточнил Макгредер.

Зоолог курсировал между холодильниками и столом, расставляя на зеленом сукне консервы, столовые приборы, бутылки с напитками.

— Но эта борьба без равных условий для сторон. Пустоголовый Фрэд постоянно находит какие-то недоделки, ошибки в конструкциях и обвиняет в этом Роя. По правде говоря, виноваты строители, которые халтурили вовсю, чтобы уложиться в сроки. Норман Фридбах это прекрасно понимает, но не умеет мирно сосуществовать со своими оппонентами. Мало того, в игре с Вильсоном он использует подтасованную колоду, и обвиняет его в умышленном саботаже. Это очень серьезно. — Он сделал пригласительный жест рукой. — Прошу составить компанию за трапезой. Том, вам надо поесть. На вас жалко смотреть после знакомства с "главной достопримечательностью" города.

— Огромное спасибо за приглашение, — сказал Редерсон и прошел к столу. Он чувствовал себя слабым, и завтрак был бы совершенно не лишним, чтобы восстановить силы перед нелегким днем.

— Неужели профессор столь категоричен? — вернулся он к теме разговора.

Телингтон, биолог, намазывая паштет на ломоть хлеба, тотчас замотал головой:

— Вы неверно подбираете определения. "Категоричность", смысл этого слова не может быть применим к Пустоголовому Фрэду. Здесь уместно другое. — И он многозначительно постучал рукоятью ножа себя по виску. — Он свихнулся на собственном величии. Это горький удел всех варваров, разрушителей. Гордыня старика ищет противостояния со всеми. Его терпят, но его выходки и непримиримость могут скоро надоесть. С каждым днем он становиться все более заносчивым и нетерпимым.

— Может быть этому есть какое-то другое объяснение, чем гордыня? — спросил Том, сооружая для себя "многоэтажный" сэндвич.

— Объяснение сумасшествию?.. Не смешите. Какие еще могут быть объяснения?

— Для того, чтобы сойти с ума, тоже надо иметь причины.

— Ах, вот вы о чем, — усмехнулся Телингтон. — Об атомной бомбе.

— О ней самой.

— Здесь тем более нет никаких причин для болезненно завышенного самолюбия, — не отвлекаясь от еды, произнес Макгредер.

— Но она позволит выигрывать в войнах!

Зоолог отложил бутерброд и уставился на Редерсона:

— Вы не понимаете, о чем говорите. Это не авиабомба весом в десять тонн. Вы недавно восхищались нашим озером. Это последствия взрыва мощностью всего в полсотню тонн — и получилась яма в сто тридцать метров глубиной. Завтра будет испытана другая — в десять килотонн! Вы рассматривали город с самолета — не маленький, не так ли?

— Не спорю.

— Так вот… Никто не знает, что останется после взрыва. Никто не может даже предположить, пофантазировать о возможных последствиях!.. Разрабатывается новая бомба мощностью в пятнадцать килотонн, а что дальше? Пройдет лет десять-пятнадцать, и какой-нибудь психопат предложит для испытания игрушку с гигатонным зарядом, и выберет в качестве полигона Землю.

— Ну, это уже фантастика, — отмахнулся Том.

— Как вам угодно. Но я рад, что завтра вы станете участником этих фантастических событий.

Зоолог вернулся к еде.

Архитектор, Рой Вильсон, съел один сэндвич и стал готовить другой.

— Я тоже усматриваю в словах Теда некоторое преувеличение. Но он зоолог, притом том, который уверен, что человек — самое бесполезное и даже вредное существо на планете. Тед боится и переживает за тех, кто ни в чем не виноват и просто хочет жить — за животных. Это его мнение, и мы его уважаем. Но в одном он действительно прав: с атомной бомбой отпадает вообще смысл воевать. Цель всякой войны банальна до цинизма: захват материальный ценностей и порабощение народа.

С этим трудно было не согласиться. Том кивнул.

— Но создатели атомной бомбы не учли одной очень важной детали: после атома не останется ни потенциальных врагов, ни ценностей, только пепел и смрад. Небогатый урожай. Площади, оказавшиеся под бомбардировкой, опасны радиационным заражением на протяжении многих столетий. Вы знаете, что такое лучевая болезнь?

— Очень мало, — ответил Том.

— Так оно и есть на самом деле! В полном неведении находитесь не только вы, но и ученые. Доказано, что радиация способна провоцировать раковые заболевания. И предполагается, что она способна изменять гены и вызывать мутирование.

Только совсем недавно, кстати, обратили внимание на то, что бродячие собаки, живущие в Блю-Бек-форте, приводят уродливых щенят, а крысы стали в два раза больше размером, — говоря, Макгредер постукивал ножом по столу. Его лицо алело от возбуждения. — Это произошло с животными через два года после первого взрыва. При этом надо учитывать, что от базы до полигона не более трехсот километров.

— Может здесь место имеют совершенно другие причины? Например, местного характера, — предположил Том. Он хотел услышать максимальное количество версий, чтобы утолить свой журналистский голод.

— Не очень-то верится, — вновь вступил в разговор архитектор. — В природе долгое время ничто не меняется. Пустыня осталась прежней. Небо, солнце, горы — все как раньше. Был только взрыв.

— И будет новый, — ввернул Телингтон.

— Да, — согласился Том. — Это правда. Но могут быть и простые случайности. Мутанты пугали людей постоянно. Где-то их было больше, где-то меньше. Зачем же сразу все валить на атом?

— Лишь только затем, что мы, уважаемый мистер Редерсон, ученые, — спокойно ответил Макгредер. — Конечно, мы знаем о том, что миром в равной степени правят и закономерности и случайности. Но за неимением научных объяснений мы вынуждены оперировать фактами. Возможно, мы грешим узостью взглядов, но в тоже время отдаемся полностью уверенности в том, что использование атомной энергии лишь подтвердит в дальнейшем наши выводы. Кроме этого, есть подозрение, что человечество еще абсолютно не готово использовать такое мощное средство, как атом. Мне это напоминает дикарей, которые бегали по доисторическим лесам, и, подняв с земли палку, использовали ее в качестве оружия, и лишь потом, спустя многие столетия, научились ее применять как строительный материал и рычаг.

— Вы хотите сказать, что мы используем атом не так, как следует? — спросил Том. — По-моему, не так уж и плохо использовать его для начала как оружие. — Он отодвинул от себя пустую бутылку. Чувство сытости слегка хмелило сознание. — Хотя мне очень нравятся ваши доводы Тед, но я не вижу пока другого, более эффективного оружия, чем атомная бомба. Я видел войну, и был свидетелем сотен трагедий, о которых я бы не решился рассказывать за этим столом, и вообще. Это страшно. Была бы эта бомба тогда, в тридцать девятом году, сбросили бы ее на голову Гитлеру, и делу конец! Возможно, ваши рассказы об ужасах последствий атомной бомбардировки имеют под собой основу — об этом, вы абсолютно правы, судить будущим поколениям, но они, пожалуй, будут не столь страшны, как концлагеря Бухенвальд, Заксенхаузен и Равенсбрюк. И не было бы, в конце концов, миллионов жертв! Вот в чем гуманность…

— Вы упускаете самое главное…

— Что? — Редерсон повернул голову к Телингтону.

Биолога нисколько не волновал его порыв. Не глядя на Тома, он усердно выуживал из консервной банки остатки паштета. Такое демонстративное невнимание зацепило самолюбие Тома: он говорил о том, что было на самом деле, о том, что видел собственными глазами, о том, что пережил — о главном, черт побери! А где мог рассмотреть этот худосочный хлыщ свое "нечто главное" отсюда, за тысячи миль от фронтового пекла, когда лишь изредка отклеивался от дармовой банки консервов?..

— Что же "главное" я упустил? — сдерживая гнев, повторил свой вопрос Редерсон.

Ученый отставил банку и неторопливо облизал пальцы:

— То, что Гитлер не дурак, как многие хотят думать. Идиот не смог бы подмять под себя всю Европу, часть Африки, и доставить массу серьезных неприятностей более сильным державам. Объединились бы эти державы против него своей мощью, чтобы победить, в том случае, если бы он оказался законченным болваном? Нет.

Биолог победно взирал на Редерсона, который в ответ корчил саркастические гримасы.

— Но он-то действительно дурак! — не выдержал Том. — Разве мог умный полководец начать войну сразу со всеми, не имея для этого достаточной сырьевой и промышленной базы!

Теперь пришла очередь кривиться Телингтону:

— Не утомляйте меня идеологией. В Вонючем городе она никуда не годна… Вы смешали в кучу и стратегию и политику. Это верхняя правда, та, что на поверхности. На самом же деле, как мне думается, причина совершенно в другом: у фюрера не было иного выбора, но это не касается темы нашего разговора…

— Вот как — не касается?

Рик не обратил никакого внимания на язвительную реплику.

— Все дело в другом… Дурак — это посредственность, а Гитлер — личность, не посредственность. Пройдет не так много времени, и многие будут вынуждены это признать. Вам не нравятся мои слова?

— Более чем!

— Но не вам судить, как, впрочем, и мне, об истинном положении дел в современном мире. И, возвращаясь к нашему прежнему разговору, скажу, что вы упустили такую деталь — не знаю: по умыслу, или нет, — он дружелюбно улыбнулся, демонстрируя, что ссориться не расположен, но тут же стал серьезным. — Разве мог Гитлер идти войной против всего мира, не имея в рукаве козырной карты? Уверен, он знал, что делает. Эти легендарные "ФАУ" были лишь ступенью к полной победе. Кто знает, может то, что здесь завтра взорвется здесь силой солнца, вовсе не принадлежит ни американцам, ни русским, а только немцам.

Биолог замолчал и стал собираться: натянул высокие резиновые сапоги, длинный прорезиненный фартук, взял перчатки.

"А он ведь прав, — думал Том, наблюдая за сборами ученых — к Рику Телингтону присоединились и остальные, экипируясь по его примеру. — Глупо думать, что Гитлер, стремясь к порабощению человечества, рассчитывал только на мощь своих танковых дивизий. И хорошо сказано о палке… Кажется, у этих ребят больше оснований для таких выводов, чем у меня. Их уверенность в выводах начинает меня пугать — просто стыдно признаться, что не знаешь, чего именно боишься. На фронте проще: сидишь в окопе во время артобстрела, ни жив ни мертв от страха, но знаешь его причину — рои осколков в секунду могут изрешетить тебя, и прекрасно знаешь, что единственная защита — это окоп или блиндаж… Здесь же не знаешь ни о чем, и от этого еще страшнее".

Ему протянули пакет с прорезиненой амуницией.

— Это защитит вас от грязи, — прокомментировал архитектор и посоветовал: — И постарайтесь держать оружие под рукой. Бешенство в городе. Больные животные срываются с привязей и нередко нападают на людей. Незачем еще одна трагедия.

Редерсон оделся и, следуя совету, нацепил ремень с пистолетом поверх резинового фартука. Остальные достали из шкафа многозарядные карабины.

— Не люблю, когда остаются неясности, — сказал Том, когда все были готовы к выходу. — Боюсь, что больше нам никогда не увидеться и не поговорить всем вместе.

— Что вас интересует? — спросил Вильсон, проверяя оружие.

— С чего вы взяли, что атом используется не так, как следовало бы? Я принимаю, что атомная бомба, атомный реактор — это не тот путь. Но принимать и понимать — это совершенно различные вещи.

Все трое переглянулись с таким видом, словно решали: выкладывать все начистоту, или… Вновь Том почувствовал удар по своему самолюбию. Ему не доверяли. Впрочем, здесь ничего необычного не было: он человек новый и временный, только совсем немного пострадавший от Нормана Фридбаха; но его успокоили, проявив солидарность, но незачем посвящать его во все остальное. Профессиональное чутье Тома пострадало еще больше. Он понимал, что тайны есть, и какие-то особенные, но ему их не увидеть, как собственных ушей. Не скоро можно будет успокоиться. Очень не скоро, если не удастся найти иные пути удовлетворения своего любопытства.

За Макгредера ответил Вильсон. В его тоне чувствовалось недовольство:

— Тед говорил о том, что атомная бомба или ядерный реактор — это самый примитивный способ использования атомной энергии. На данный момент пока неизвестны другие сферы применения атома, кроме уже названных, но хочется верить, что именно он выведет человека в дальний космос.

— Фантастика, — сыронизировал Том.

— Пусть так, но все когда-то начиналось с фантастики. Вас что-то еще интересует?

"Он становится колючим, — заключил Редерсон, отдавая должное собеседнику, сумевшему дать исчерпывающий ответ ни о чем. — Мой нос держит верный след". И спросил:

— Фридбах, по пути сюда, рассказывал о каких-то галлонах ностальгии.

Он понял, что сказал глупость, когда остальные едва не покатились со смеху.

— Я понимаю, что мой вопрос невежествен, но…

— Успокойтесь, пожалуйста, — утирая слезы, произнес Вильсон. — Вас никто не хотел обидеть. — Он с трудом сдерживался, чтобы вновь не рассмеяться. — Все дело в духах, которыми пропитываются наши маски. Шедевр парфюмеров носит название "Ностальгия", и его действительно закупают галлонами.

Работать пришлось долго. Хотя Редерсону досталось не самое сложное ее часть. Кинокамеры были уже установлены без его участия в специальные, отлитые из сверхпрочного бетона тумбы. Оставалось только правильно установить саму камеру, проверить ее работу и выбрать в видоискателе план будущей автоматической съемки. Иногда в бетонных тумбах было установлено по несколько камер, которые снимали один и тот же план по очереди, включаясь каждая в тот момент, когда у предыдущей заканчивалась пленка или разряжался аккумулятор. В таких тумбах работать было труднее всего: маленькое пространство было сплошь забито оборудованием, и требовалась особая сноровка, чтобы делать свое дело и нечаянным движением не повредить ничего. Ко всему прочему, изматывала духота. Маска на лице пропускала мало воздуха, и он сам предельно был насыщен парами духов. Кружилась голова, тело взмокло и горело под резиной верхнего облачения, но снять его не было возможности — вокруг было довольно много грязи после животных. Приговоренных животных. Редерсон снял перчатку и отер пот со лба, одновременно покачивая головой в унисон своим грустным мыслям. То и дело со всех сторон, из домов, подвалов доносились крики, стоны, лопотание, хрюканье и звон цепей. Ему было жаль узников, но не из-за их завтрашней участи, а из-за их настоящего положения. Неизвестно, сколько времени они томились в своих камерах, страдая и умирая от зноя и жажды. Закончив с очередной тумбой, Редерсон садился в джип, водитель которого дергал рычаг переключения скоростей, и они катили к следующей.

Работа близилась к завершению. Объезжая пригород, Том заметил выложенный из белого камня прямо на земле круг с крестом в середине. Знак был достаточно велик, чтобы его можно было заметить с большой высоты. Водитель джипа пояснил, что это цель для бомбометания. В этот круг должна завтра упасть бомба. От цели до города было не более полутора километров.

Оставалось проверить еще несколько тумб, и джип не спеша катил по улице в тени высотных зданий, где можно было наслаждаться относительной прохладой. Машина петляла по ровной дороге, объезжая рыжие зловонные и подсыхающие лужи и густые ручьи, вытекающие из домов. Том плотнее прижал к лицу маску, ощутив неприятную тяжесть в желудке, когда вспомнил собственное утреннее состояние у трапа самолета. За поворотом он увидел недавних знакомых. Ученые сидели на бордюре, курили и о чем-то беседовали. Заметив Тома, они переглянулись и тяжелыми взглядами стали смотреть на приближающийся к ним автомобиль. Не надо было быть провидцем, чтобы понять, что они не рады его видеть, но Редерсон, словно не замечая недружелюбия, подошел к ним.

— Здесь можно снять маску, — сказал Вильсон, но Том не сразу решился последовать совету.

— Снимайте, снимайте, — уверенным тоном настаивал архитектор. — К вечеру поднимается ветер. Скорее всего будет дождь. Мы сейчас на Зеленой улице, которая пересекает город строго с запада на восток, а ветер западный — он-то и уносит отсюда вонь.

Воздух был относительно чистым. Примеси зловония было очень мало, и можно было без опаски дышать полной грудью.

— Сигарету? — предложил Телингтон.

Том, поблагодарив, отказался. Он заметил рядом с биологом что-то продолговатое, накрытое простынею. Белая ткань в некоторых местах пропиталась бурой кровью. По очертаниям предмет под простыней, напоминал человеческое тело, но точнее рассмотреть было невозможно — зоолог старался прикрывать его от взгляда Тома собой, делая это как бы невзначай.

— Бешенство? — спросил Том. — Обезьяна? Большая же, однако…

Тройка смотрела на него какими-то странными глазами, от которых начинаешь чувствовать себя без вины виноватым.

Вдруг, сильный порыв ветра сорвал с тела простыню, и она полетела, зацепившись через несколько метров за брошенный моток колючей проволоки.

— Черт! — выругался Рик Телингтон и побежал за тканью.

— Я же тебе говорил: привали камнями! — без особой злости сказал ему вдогонку Вильсон.

Это был труп солдата, лежащий лицом вверх. Тело было изгрызено так, словно его, не переворачивая объедали сверху, начиная с головы и завершая ногами. Обгладывали, как початок вареной кукурузы, с той лишь разницей, что последний обкусывают со всех сторон, но не трогают сердцевину. Этого же беднягу ели полностью: с одеждой, обувью, экипировкой, костями. Рядом лежали откушенная каска и перекушенная в середине винтовка.

Том не мог отвести взгляд от изуродованного тела, когда же простыня легла на место, его второй раз за день стошнило. Подошел Вильсон и протянул флягу:

— Выпейте. Побольше. Не надо было вам сюда подходить.

Во фляге был бренди. Том сделал три больших глотка. Спиртное успокоило желудок, стало намного легче.

— Что это? — Том неуверенной рукой показал на тело.

— Сами же видели, — с неохотой ответил архитектор. — Не надо было сюда подъезжать. Больно хорошо у вас получается блевать. Как же вы на фронте выдерживали?

— Там такого не было, — сказал Том и вновь глотнул из фляги. Фартук Вильсона был испачкан кровью. — Страшно, но не так.

Его взгляд снова приковало тело под простынею.

— Я-то думал, что там похлеще, — сказал Рой.

— Да, — согласился Том. — Но там не едят убитых вместе с каской и ботинками…

Архитектор резко отобрал у него флягу и нехорошо сказал:

— Вам показалось.

Редерсон оторопел, но потом решительно подошел и стянул ткань с трупа.

— Это мне показалось?

Телингтон забрал у него простынь и накрыл ею тело.

— Да, парень, тебе показалось, — повторил Вильсон. — Так тебе и многим другим будет лучше… На беднягу напали обезьяны. Сошли с ума от жары.

Том подскочил к нему и свалил ударом в живот. Остальные вскочили, но остановились, когда Редерсон выхватил пистолет и направил в их сторону.

— Стоять! — приказал он. — И бросьте винтовки! Живо!.. Вы все здесь сошли с ума от жары! Льюис! — позвал он водителя, который безучастно наблюдал за всем из машины.

Солдат подошел и с опаской покосился на труп:

— Да, сэр…

Возьми этих болванов на мушку. Если вздумают шевелиться — стреляй.

Сам же пошел к машине, достал из своей сумки фотоаппарат и вернулся к телу, отбросил ногой простыню и стал фотографировать, стараясь не упустить ни одной детали.

Лейтенант, вы перешагнули границу, за которой начинаются большие неприятности, — угрожающе предупредил Вильсон.

— Рой, — обратился к нему Том, не отвлекаясь от работы, — если ты все таки открыл рот, может тогда объяснишь, что здесь на самом деле происходит? Мне не очень-то нравятся ваши пространные пояснения о "палке и рычаге"… Я страшно не люблю увиливаний от прямых ответов.

— Но прямых ответов нет! — с возмущением ответил Рик.

— Заткнись, — приказал биологу Том. — Я, кажется, спросил Вильсона. Рой, так может потрудишься рассказать?

Он закончил фотосъемку и подошел к архитектору, который после удара продолжал сидеть на асфальте, массируя место, куда попал кулак репортера. Окровавленный фартук он снял и отбросил в сторону.

— Ну, так как, поговорим? Или мне еще раз пощупать твой животик?

Вильсон выругался и зло сплюнул, отвернув лицо. Он не собирался говорить вообще.

— Вчера таких было трое, — сказал солдат.

Его фраза была неожиданной не только для Редерсона: Телингтон с Макгредером переглянулись и с ненавистью во взорах уставились на Льюиса, архитектор вновь выругался.

— О чем это ты, Лью? — спросил Том. — Может, тогда ты просветишь меня, а то, кажется, я единственный, кто здесь ничего не понимает.

— Я о мертвом, господин лейтенант… Вчера погибло трое. Среди них был и мой дружок, земляк. Им повезло меньше, чем этому. Все, что от них осталось, можно было уложить на вот эту простыню и завязать узлом. Их поздно нашли.

— Где?

— В разных местах этого проклятого города. Двоих на Четвертой улице, а одного на Двенадцатой — моего товарища, Элвиса, значит.

— Чем они занимались?

— Тем, чем обычно: охрана, кормежка животных, уборка трупов…

— Кто их убил?

— Не знаю, сэр, — солдат, не отводя винтовки от ученых, пожал плечами. — Никто не знает.

— Ты видел их?

— Кого — ребят? Нет.

— Нет, тех, кто вот так вот убивает, — пояснил Том.

— Да, сер. Издалека только. Я стрелял по ним вместе со всеми.

— На что они, или оно, похоже? Или — на кого?

— Не скажу, сэр… Не могу объяснить.

— Хорошо, Лью. Спасибо. Иди в машину. Я тут еще потолкую с джентльменами и поедем дальше работать.

Солдат поставил оружие на предохранитель и бросил ее на плече.

— Сэр, они вам ничего не скажут, — сказал он с уверенностью, и добавил с презрением и злобой: — Это все их штучки. Натворили чертовщины, из-за которой уйма ребят погибла, а теперь хотят бомбу бросить, чтобы, значит, и следов не осталось.

Вильсон встал и стал отряхиваться.

— Он прав? — спросил его Том.

— Чушь!

Подошли Телингтон и Макгредер.

— Здесь мы абсолютно ни при чем, — мягко сказал Рик. Тед подтвердил его слова кивком. — Мы знаем, что солдаты так думают, но ничего не можем сделать, так как совершенно не знаем ничего сами.

— Если послушать — так прямо святые! — бросил водитель.

— Я сказал: иди в машину! — крикнул на него Том. — Это приказ, солдат.

Водитель ушел.

— Но хоть как-то объяснить можете? — настаивал Редерсон.

— Мы пытались за завтраком, — громко сказал Вильсон.

— Я рад, что вы заговорили человеческим голосом, — съязвил Том.

— Лучше ваш язвительный тон, чем кулаки, — в тон ему ответил архитектор.

— Но, простите, ваши "палки-рычаги" никак не вяжутся с этим случаем, — сказал в раздражении Том, и все, как по команде, посмотрели на труп. Простыню куда-то вновь унесло, и он своим видом заставлял от ужаса сжиматься сердце.

— Но пока это единственное объяснение, пусть и бестолковое…

— Достаточно, — остановил его Редерсон. — От этих бестолковостей меня начинает мутить. Кто об этом знает?

— Все, — просто ответил Макгредер, обыскивая собственные карманы на предмет спичек. В его губах торчала мятая сигарета.

— Кто — "все"?

— Все в Блю-Бек-форте, — уточнил за Макгрегера Телингтон, протягивая ему зажигалку. — Но строго приказано при посторонних не распространяться.

— Приказал Дарен? — догадался Том.

— Да. Только он остался после нападения этой твари живым. Были тут двое, которые не могли успокоиться, так полковник сделал из них дураков и отправил лечиться. Думаю, что нормальными они не скоро станут.

— Значит, на него "напала эта тварь".

— Да, его сумели отбить, но она успела вырвать у него из спины воттакой кусок, — Макгредер показал кулак. — Долго отходил.

— Высшему командованию докладывали?

Он увидел, как от удивления поднялись брови зоолога.