Паук приглашает на танец Медная Варя

ГЛАВА 35

Кеб едва успел скрыться из виду, а я вернуться в дом, когда на дороге, ведущей к замку, показался всадник. Я увидела его из окна первого этажа. Конь нёсся лихо, и вскоре я узнала графа. Наверняка он столкнулся по дороге с мистером Хэлси. Но, учитывая, что времени прошло совсем мало, они, вероятнее всего, обменялись парой фраз. Полноценного разговора за такой краткий промежуток получиться не могло. Я представила, как граф спрашивает, как самочувствие леди Фабианы, а хирург отвечает, что скоро она сможет петь в хоре.

За графом по пятам ехала двуколка с пассажирами, и я подумала, что он снова привёз кого-то с собой. Они подъехали практически одновременно. Но потом один человек оставил своего спутника сидеть в повозке, а сам приблизился к графу. Он что-то ему сказал и протянул руку. На лице графа не прочиталось никакой эмоции. Сделав едва различимую паузу, он пожал ему руку и сделал пригласительный жест в дом. Мужчины поднялись по ступенькам, и выскочивший, как черт из табакерки, мистер Бернис открыл им дверь с точностью до секунды: им не пришлось делать это самим, а дворецкому — дожидаться их с раскрытой дверью. Очевидно, сказывались долгие годы тренировки. Что ж, мистер Бернис пусть и не самый приятный и дружелюбный человек, но своё дело знает четко.

— А! Вы здесь, — окликнул меня граф. На нём не было и следа оставленных леди Фабианой царапин. — Отлично.

Это «отлично» ни в лице, ни в тоне не прочиталось, и я поняла, что он не рад визитёру. Да он этого и не скрывал.

— Велите миссис Меррит собрать слуг и по одному проводить в библиотеку. Инспектор Лоусон, — он кивнул на мужчину, — хочет с ними переговорить.

— Да, милорд.

Я глянула на стоявшего передо мной подтянутого мужчину. Прежде мне не доводилось видеть инспекторов, и я представляла их облаченными в синий мундир с большими медными пуговицами, с дубинкой на поясе и в сверкающем шлеме с гребнем посредине. Но инспектор Лоусон был одет в штатское: широкое серое пальто ниже колен и брюки простого покроя. Моё внимание привлёк разве что стоячий воротничок. Я от кого-то слышала, а может, читала в газете, что в полицейские воротнички вшивают кожаные каркасы, чтобы подкравшийся сзади преступник не смог задушить их накинутой удавкой. Я задалась неуместным вопросом, является ли его воротничок тем самым или же просто отвечает вкусам владельца. Видимо, я невольно задержала взгляд дольше положенного, потому что посетитель неуютно пошевелился и оттянул воротник, будто ему стало душно.

— Ещё секунда, и инспектор решит, что вам есть что скрывать, — заметил граф, удивлённый моей медлительностью.

— Прошу прощения.

Я поспешила прочь, чтобы исполнить поручение.

— И возвращайтесь поскорее, будете первой допрашиваемой, — кинул вдогонку граф.

— Не стоит так пугать юную леди. Едва ли этот термин уместен, — донёсся до меня голос мистера Лоусона.

Я нашла миссис Меррит и всё ей передала, а потом поднялась в библиотеку. Я была уверена, что инспектор приехал сюда из-за случая с леди Фабианой.

Когда я вошла, то обнаружила графа развалившимся в кресле с сигарой в одной руке и бокалом бренди в другой. Инспектор на его фоне выглядел очень собранным и обрадовался принесённому мной чаю.

— Наконец-то! Чудо, что мы не успели отойти в мир иной в ожидании вас, — раздражённо заметил граф и хлебнул из бокала. — Вы уверены, что предпочитаете пойло божьих одуванчиков? — последнее относилось уже к инспектору — тот как раз потянулся губами к чаю.

Мистер Лоусон пожал плечами и спокойно отхлебнул.

— Вполне.

— Ах да, служба и прочая скука.

Граф выпустил в сторону несколько пухлых колечек и стряхнул пепел в вазу семнадцатого века.

— И к тому же, мы ещё не закончили с вами, граф. Но перед тем, как мы продолжим, я бы хотел ввести мисс…

— Кармель.

— …мисс Кармель в курс дела, — повернулся ко мне инспектор.

Я уже знала, что он собирается мне сказать, но перебивать не стала.

— Два последних дня у вас гостила компания молодых людей из города, с которыми вы лично общались. Поэтому для вас может стать ударом весть о том, что…

Граф закатил глаза от столь долгого вступления.

— Дрейк покончил с собой, — докончил он и беззаботно отхлебнул ещё бренди.

— Что? Как?

У меня перед глазами всё поплыло. Инспектор подался вперёд, чтобы поддержать меня, и бросил на графа неприязненный взгляд.

— Был убит, — поправил он.

— Со мной всё в порядке, — заверила я, отстраняясь, — просто эта печальная весть пришла так… неожиданно.

— Да, носатая выкашивает всех без разбора, — философски заметил граф, — и лучших и худших. Но я по-прежнему придерживаюсь версии самоубийства.

— Я рассматриваю самые разные, но этой среди них нет, — заметил инспектор.

— Неужели? — хмыкнул граф. — И почему же?

Кенрик Мортленд никогда не отличался щепетильностью в отношении правил приличия, но тут он, похоже, поставил себе цель раздражить инспектора. И это ему отлично удавалось.

— Потому что есть способы попроще, чем затолкать себе в глотку стремена, — резонно заметил инспектор. — Тем более так глубоко… ох, простите.

Мне стало действительно дурно, и на этот раз я не отказалась от его помощи. Он усадил меня в кресло и снова обернулся к графу.

— Итак, где вы были этой ночью?

— У себя в комнате. Мирно спал в кроватке сном младенца, — бесстыже заявил граф.

— То есть вы не были… — инспектор бросил на меня быстрый взгляд, — с графиней?

— Ну, не при юной же леди! — делано ужаснулся хозяин замка и тут же добавил: — Конечно, был. А после, вымотанный, но с чувством выполненного долга, дополз до своей комнаты и заснул сном младенца.

Я не знала, куда деваться от неловкости. Инспектор хмурился, а граф скалился. Впрочем, как мне показалось, несмотря на нарочито развязный тон, он тоже не слишком веселился.

— Ах да, несчастье с вашей женой, — будто бы только что вспомнил инспектор. — Два столь неприятных происшествия подряд. Столь близких по времени и месту, что…

— …похоже на совпадение?

— Не похоже на совпадение, — отрезал инспектор.

— Не вижу тут связи. Моя супруга всего лишь случайно поранилась.

Я вспомнила порез, больше смахивающий на трещину в стене. Почему граф не хочет, чтобы инспектор расследовал это нападение? Приходившие в голову объяснения были одно хуже другого. По первому получалось, что Кенрик Мортленд ранил жену из-за мистера Дрейка, по второму — что он убил мистера Дрейка из-за жены, а по третьему — что он ранил жену, после чего убил мистера Дрейка.

— И, вместо того чтобы остаться с пострадавшей супругой, вы уехали в город?

— Вы же знаете, как надоедает женская трескотня, — отмахнулся граф. — Представьте, что было бы из-за царапины.

— Царапины? — приподнял брови мистер Лоусон. — Я слышал, графиня даже говорить не может.

— Никто не умеет молчать так громко, как Фабиана.

— Вы сказали, что она поранилась. Как это произошло?

— Моя жена увлекается детской благотворительностью. Она шила распашонки для мелких засранцев из работного дома… или из Африки — сейчас уже не вспомню.

— На рассвете?

— У моей жены большое сердце.

— Да, я об этом слышал, — сдержанно заметил инспектор.

Я недоумевала. Зачем было так злить мистера Лоусона? Впрочем, граф относился к категории людей, которые не только не скрывают раздражения, но ещё и стремятся передать его окружающим.

После этого разговор обратился ко мне. Хозяин замка не стал дожидаться окончания беседы и нетерпеливо поднялся.

— А сейчас прошу меня извинить.

— Вы не останетесь? — инспектор поднял голову от блокнота.

— Мне нужно проведать супругу, — коротко сообщил тот. — К тому же так вы не сможете обвинить меня в чревовещании и давлении на слуг.

Он тотчас вышел, а я честно ответила на все поставленные вопросы. К счастью, тех, на которые я не смогла бы ответить честно, инспектор не задал, и вскоре меня отпустили, попросив пригласить следующего.

За дверью толпилось всего человек пять прислуги. Похоже, миссис Меррит решила приглашать их небольшими группами во избежание столпотворения. Сама она сейчас напоминала регулировщика и, надо сказать, весьма ловко управлялась со своими обязанностями.

Сегодня всё шло кувырком. Тем не менее обеденный гонг прозвучал вовремя: я слышала его, пока была у инспектора. Освободившись, я спустилась вниз, но к тому времени обед уже убрали — с распорядком в Ашеррадене строго. Я наскоро перекусила сэндвичем с тунцом и кукурузой и решила вновь проведать мистера Фарроуча, в надежде, что ему стало лучше и я смогу завершить расспросы.

По дороге я думала о мистере Дрейке. Мне было жаль его. Он не был похож на самого благонравного господина, но никак не заслуживал такой жестокой смерти.

ГЛАВА 36

— Знаю, что вы велели не приходить, но иначе вы рискуете умереть с голоду, — начала я, открывая дверь подносом, но тут же осеклась.

Мистеру Фарроучу не стало лучше. Напротив, он снова был без памяти. И по тому, как тревожно он метался, можно было предположить, что он не спал, а пребывал именно в болезненном забытьи.

Я поставила на стол поднос с черным пудингом, картофельными булочками и паштетом из лосося и приблизилась к нему. Как ни странно, в этой мрачной комнате, в компании мертвых зверьков, книг по некромантии и возможного убийцы, мне было куда комфортнее, чем в роскошных покоях графини. В словах мистера Хэлси о камердинере сквозило сдержанное, но при этом искреннее дружеское участие, безо всяких скрытых намеков и многозначительных взглядов. А хирургу я отчего-то доверяла. Просто есть друзья, которых трудно любить.

Сначала я решила дождаться, пока он снова придёт в себя. Схватив одну из книг, я принялась листать её и даже в какой-то момент заинтересовалась содержанием, но погрузиться в чтение никак не удавалось. С одной стороны, терзала мысль о том, что я теряю время, а с другой — отвлекали стоны больного. Похоже, его состояние снова начало ухудшаться. Естественно, я не имела к этому никакого отношения — тут я не верила нелепой выдумке, — но присутствовать при этом всё равно было тягостно. Да что же за болезнь его мучит?!

Я вернула томик на место и, покружив какое-то время возле кровати, наконец решилась. Убедившись, что его глаза плотно закрыты, я присела на самый краешек и потянулась к его ноге. Когда пальцы коснулись штанины, он снова пошевелился, и я невольно дернулась и вскочила. Убедившись, что он всего лишь ворочается, я вернулась к тому, с чего начала, и предприняла вторую попытку. Не так-то просто было закатать узкую штанину, и первые несколько секунд я сосредоточила всё внимание на этом процессе, вместо того чтобы смотреть, что под ней. Когда же я наконец перевела взгляд на саму ногу, то едва не скатилась с постели. Я ожидала увидеть изувеченную конечность, возможно, обожжённую, простреленную, усеянную шрамами (в моём воображении они всё ещё кровоточили). Я даже предполагала, что боли могут быть фантомными, и сама нога окажется в целости. Но я никак не была готова к тому, что предстало моим глазам! Я просто не понимала, что это.

Нога выше колена была самой обычной, а вот нижняя её часть не подлежала никакому описанию: кожа на ней имелась, но казалась какой-то прозрачной. Вообще вся нога была полупрозрачной, и от неё исходило голубоватое свечение с сиреневыми переливами, так что я видела каждую трепыхавшуюся жилку, каждый нервный узелок и мышцу. Они тоже мерцали. Но в некоторых местах виднелись какие-то черные сгустки, будто выжженные участки. Наверное, они-то и заставляли его так корчиться от боли. По краям — то тут, то там — постоянно вспыхивали и тут же гасли крошечные всполохи. Но самым удивительным было то, что текло по венам: если кровь красная, то в его полупрозрачных жилах, похожих на мерцающие щупальца медуз, перекатывалась густая черная масса. Увидев такое за ужином, я приняла бы ее за мясную подливу или патоку. Всё это представляло странный контраст: казалось, что по мирно светящимся венам бегают жирные червяки.

Увиденное настолько меня поразило, что я просто сидела и смотрела на все эти переливы, всполохи, мерцания и перекатывания, складывающиеся в жуткий, но при этом слаженный и завораживающий механизм. Идей и версий у меня не было. Я совершенно забыла об осторожности, когда мою руку быстро накрыла и сжала до хруста холодная липкая ладонь. Я вскинула глаза, испугавшись, что он очнулся и сейчас мне придётся поплатиться за своё любопытство. Сердце ушло в пятки. Он смотрел прямо на меня, но его воспаленный взгляд блуждал, и я поняла, что он меня не видит. По-прежнему лежа, он дернул мою руку к себе, так что я едва не упала прямо на него. Я вскрикнула и попыталась высвободиться, но он держал крепко. Понадеявшись, что это секундная вспышка и он сейчас выпустит мою руку, я снова потянула пальцы на себя. Но он вдруг судорожно прижал мою ладонь к щеке и что-то пробормотал. Сначала я подумала, что он зовёт меня по имени, но тут он повторил уже громче.

— Матильда… — горячечно прошептал он, покрывая мои пальцы поцелуями, — прости, милая Матильда! — он задохнулся и стиснул мою руку изо всех сил.

Меня будто хлыстом огрели. Дернув что было мочи, я наконец вырвала руку и отпрянула от кровати. Едва я это сделала, он уже снова забылся в бреду и откинулся на подушки. Мои пальцы горели — там, где он оставил на них красные следы. Но эта боль меня сейчас мало волновала. Хуже всего было внутри, на душе. Голова шла кругом. Ещё ни разу до этого он не называл Матильду по имени — именовал не иначе как «мисс Лежер».

Всё внутри похолодело от страшной догадки. Из глаз брызнули слезы, когда я поняла, что едва не поверила ему, едва не поверила, что он не имеет отношения к её исчезновению! Горло разрывалось от застрявшего в нём комка, я задыхалась и всё никак не могла вздохнуть. Попятившись, я выскочила из комнаты, даже не потрудившись прикрыть за собой дверь.

Очутившись у себя, я заперлась на ключ, бросилась на кровать и разразилась рыданиями. Всё это было для меня чересчур: я уже ничего не понимала. Не понимала, что правда, а что всего лишь плод моего воображения, кому можно доверять, а кто, не задумываясь, всадит мне нож в спину. Как быть, если повсюду только ложь? Я перебирала в уме всех, кого здесь знала, и теперь другими глазами смотрела на каждого из них. Так понравившийся мне мистер Хэлси… значит, он его прикрывает? Низкий лжец! А мистер Бернис — такой, кажется, убьёт за нарушение правил приличия. Вилмот, Беула, Нора, Иветта и даже Симона — все их лица хороводом кружили передо мной, и я с выжигающей всё внутри горечью понимала, что зло может прятаться в любом из них. Но как его распознать? Неужели лишь тогда, когда уже ничего нельзя сделать?

Такие думы одолевали меня, и я не могла с собой совладать. Через какое-то время — наверное, прошло уже несколько часов, потому что на улице начало смеркаться, — во дворе послышались шум и голоса. Я поняла, что это уезжает инспектор. Но не стала даже подходить к окну, чтобы проводить его взглядом. В ту минуту я испытывала отвращение ко всем и вся. Хотелось сжаться в комочек и никого не видеть до скончания времён. Проще никогда больше ни с кем не общаться, чтобы не разочаровываться. Или, может, лучше делать, как Мэтти, — всех любить и всем доверять? И тогда не будет горечи… только неожиданный конец.

Я провела в постели остаток дня. Физически я была здорова, но морально истощена. Ко мне несколько раз стучались: Беула и Нора приносили еду. Но я просила оставить всё у двери. Зачем я это говорила? Даже не знаю. Просто надо было что-то им отвечать. Я так и лежала в постели, укутавшись в одеяло и глядя в огонь. Почему в эти оранжевые языки можно смотреть вечно и не надоедает? Такие красивые издали и смертельно опасные, стоит подойти ближе.

Потом стемнело, на небе показалась луна и высыпали звезды. Наверное, есть в них что-то мистическое, не зря же небесным светилам посвящено столько баллад, сказаний и легенд. Вот и на меня их появление оказало целебное воздействие: моя боль незаметно притупилась об их свечение. Разве можно долго предаваться скорби, когда мир полон красоты?

Мне всегда была ближе ночь, чем день. Я откинула одеяло, подошла к окну и пошире распахнула шторы. Заметив во дворе чей-то силуэт, я пригляделась и узнала Ваухана. Он сумел пробраться через ограду. Но сейчас мне не хотелось говорить даже с ним. Я спряталась сбоку, чтобы он меня не увидел. Какое-то время я постояла, глядя на луну и представляя, что это такая огромная серёжка, выпавшая из уха ночной богини, или кусок небесного сыра, или самый большой на свете светлячок. А потом в мои лиричные думы вмешалось прозаическое урчание в животе.

Прислушавшись, не доносится ли снаружи каких-то звуков, я приоткрыла дверь и нащупала в темноте поднос. Порадовавшись, что не просила унести еду, я схватила его и снова закрылась в комнате. Всё остыло: суп подернулся пленкой, а сморщенный горошек напоминал пуговицы. Зато оставался чудесный кусок пудинга с изюмом и черной смородиной — из-за них он и получил название «крапчатый Дик», а в этих краях его ещё называли «пятнистая собака». Вот остывшее какао меня огорчило. Но всего на минутку, а потом я сообразила, как можно исправить ситуацию. Порывшись у себя в ящике, я выудила дорожную жестяную кружку, перелила в неё напиток и поставила на угли.

Дожидаясь, пока он согреется, я уютно устроилась на коврике перед камином, подтянула к себе тарелку и отщипнула кусочек пудинга. Его смешное название напомнило мне об ушастой собачке, которая уже несколько дней меня не навещала. По портрету графа я догадывалась, что с ней не всё чисто, но понять, что именно, пока не удавалось. Как бы то ни было (и невзирая на нежелание видеть кого бы то ни было до скончания времён, высказанное всего пару часов назад), мне сейчас хотелось, чтобы под боком оказалось живое существо.

Когда на поверхности напитка показались пузырьки, а по воздуху поплыл пьянящий аромат шоколада, я поднялась, чтобы взять с комода полотенце — теперь предстояло снова перелить какао в чашку и при этом не обжечься. Повернувшись обратно, я застыла с раскрытым ртом и выронила полотенце. Коврика перед камином больше не было. Зато там сидел уже знакомый мне песик, поводя ушами-ракушками. Поприветствовав меня звонким троекратным «гав», он подбежал и уткнулся мне в ноги. И до меня наконец дошло: зажившие царапины графа, карандаш, изгладившийся из памяти портрет — по отдельности эти случаи вызывали недоумение, но все вместе складывались во вполне ясную картину. Масштаб открытия оказался куда больше, чем я предполагала.

Немного постояв, я нагнулась и дрожащими пальцами провела между ушами щенка. Он не отшатнулся, а радостно обнюхал мою руку. Тогда я уже смелее погладила его. Поразительно: искристая мягкая шерстка, которую я чувствую под пальцами, смешное сопение, подергивающиеся лапки. Всё это казалось таким живым…

Раздавшееся шипение привело меня в чувство. Мелкие пузырьки превратились в бушующий сладкий шторм, оставлявший на стенках коричневые потёки. Подхватив полотенце, я бросилась спасать какао. Я успела вытащить кружку прежде, чем оставшаяся половина испарилась на горячих углях. Перелив всё, что было, в чашку, я снова устроилась перед огнём, отломила кусочек пудинга и поманила щенка. Он послушно просеменил ко мне и слизнул шершавым языком угощение — будто мокрой щеткой провёл.

— Ну, что мне с тобой делать? — поинтересовалась я, но спросить это строго не получилось. В конце концов, его вины тут не было. — Глядя на то, как он расправляется с десертом, я рассеянно поглаживала его и рассуждала вслух.

— Добро ведь всегда побеждает? — уточнила я, прихлебывая какао. Он поднял голову, согласно тявкнул и вернулся к трапезе. — А мы ведь добро? То есть мы всего-то и хотим, что найти Матильду, и никому не желаем зла.

Снова согласное урчание. Я кивнула и, подбодренная, продолжила:

— А это значит, что нельзя падать духом. Нужно набраться терпения и помнить, что ничего не потеряно, пока не потеряна жизнь.

Не знаю, могут ли слезы прочищать голову, но вот невыплаканные слезы точно её забивают. Вдоволь наплакавшись, я теперь снова могла мыслить ясно. При ближайшем рассмотрении всё оказалось не столь ужасно. Произошедшее было лишь остановкой на моём пути, но никак не его прекращением.

Поделившись с щенком своими опасениями и намеченным планом, я залила угли в камине и вернулась в постель. Впервые со времени своего приезда, я раскрыла недочитанный томик, устроилась поудобнее и с наслаждением погрузилась в ужасные приключения леди Кастеллы Виктим, насильно выданной замуж за горбатого старика, который, как оказалось, прятал её настоящего супруга в подвале, выдавая себя за него. В тот момент, когда юноша рыдал на руках своей спасительницы и клялся ей в вечной любви (мерзкий горбун в это время летел с самого высокого этажа Башни теней), я заснула с блаженной улыбкой на лице.

ГЛАВА 37

Услышав наутро стук в дверь, я решила, что снова проспала. Поспешно воткнув последние невидимки в прическу, я метнулась к двери.

— Да-да, Нора, я спускаюсь.

— Это не Нора.

Я уже взялась за ручку, но, услышав этот голос, примерзла к месту. Вместо того чтобы открыть дверь, я схватила дрожащими пальцами ключ и несколько раз провернула его в замке.

— Что вы здесь делаете? — срывающимся голосом спросила я. — Уходите.

— И вам доброго утра, — помолчав, ответил мистер Фарроуч. — И спасибо, что поинтересовались. Да, мне уже гораздо лучше.

— Мне нет дела до вашего самочувствия, — как могла грубо ответила я. — И я больше не желаю слушать вашу ложь. Можете прямо сейчас пойти к графу и всё ему рассказать. Мне безразлично.

— Я не собираюсь этого делать.

— Почему это? — насторожилась я. — Что вы задумали?

За дверью раздался громкий вздох.

— Я бы провёл тщательную ревизию вашей личной библиотеки. Нет, вернее было бы спалить всё разом.

Я нервно оглянулась на оставленный на подушке томик.

— Так вы будете рассказывать ему или нет?

— А вы этого хотите?

— Просто, если будете, то знайте, что мне тоже есть что поведать.

— Гм, если вы о моём вчерашнем состоянии, то ничего нового вы ему не сообщите. Сейчас припоминаю, что нёс какую-то чепуху в бреду.

Я ничего на это не ответила.

— Послушайте, — в его голосе послышалось нарастающее раздражение, — откроете вы, наконец, или нам и дальше переговариваться через дверь?

— Разумеется, не открою, — возмутилась я.

— Мисс Кармель, — он понизил голос, — я готов вам помочь и рассказать что знаю — то, что не пойдёт вразрез с интересами моего работодателя…

Я, разумеется, не купилась на этот трюк и продолжала молчать.

— … хотя вы, судя по беспорядку в моей одежде, решили не дожидаться моих объяснений.

Я покраснела, поняв, что он намекает на ногу.

— Разговор не имеет смысла, — отрезала я. — Вы всё равно солжёте. Я о вас вообще ничего не знаю и не доверяю вам.

— Да вы теперь знаете едва ли не больше всех, — удивился он. — Будь я девицей, после такого вам пришлось бы на мне жениться.

Я аж задохнулась от такого замечания.

— Ладно, — сказал он, не дождавшись ответа, — зная, как вы любите доказательства, я вам кое-что принёс.

— Унесите.

— Я оставлю её под вашей дверью. Только прошу не размахивать этим в кухне. Там могут не понять.

Послышался стук, как если бы на пол положили что-то тяжелое, а потом послышались его удаляющиеся шаги. Дождавшись, пока они окончательно не стихнут, я отперла дверь и с любопытством уставилась на то, что он оставил. Это был пухлый желтый конверт из промасленной бумаги. Тяжёлый и твердый на ощупь. Он не был запечатан, но изучить содержимое я не успела: внизу прозвучал гонг. Я решила отложить конверт, чтобы позже хорошенько изучить его содержимое, уже безо всякой спешки — дабы не повторять прошлых ошибок и не делать скоропалительных выводов. Спрятав его под подушку (а заодно припрятав дочитанный роман на самое дно комода, под всеми вещами), я отправилась на завтрак.

Там я узнала от Иветты (а она от камеристки леди Фабианы), что граф так и не выходил из покоев супруги со вчерашнего дня. Мерфи даже попыталась зайти в комнату, чтобы узнать, не случилось ли чего, но хозяин забрал поднос и вытолкал её наружу. Но она успела увидеть, что леди Фабиана жива и выглядит вполне ничего, даже улыбается. Раздумывая над тем, что узнала, я отправилась на урок.

Время тянулось томительно, и казалось, уроку не будет конца. Может, в доме живут часовые феи? Наверняка без них тут не обошлось! Как иначе объяснить то, что я поглядела на циферблат, а потом снова поглядела на него полчаса спустя, а стрелка передвинулась всего на пять минут? Даже леди Эрселла отметила мою рассеянность и поправила меня на одной глупой ошибке. Все мои мысли были только о конверте и его содержимом. Поэтому, как только выдалось время, я побежала наверх, заперлась в комнате и с нетерпением откинула подушку. Взяв конверт в руки, я забралась с ногами на широкий подоконник и даже задернула шторы, чтобы меня никто не отвлекал. Теперь я была наглухо отгорожена: с одной стороны — окном, а с другой — бархатными занавесками. Хотя это было уже лишним: меня и так никто бы не побеспокоил, потому что дверь в комнату я закрыла на ключ.

Я едва не порвала конверт от нетерпения. Оттуда мне на колени выпала книга, и первым моим побуждением было стряхнуть её на пол, потому что это был один из тех обернутых в черную пористую кожу фолиантов, что я видела в комнате мистера Фарроуча. Но я подавила это желание и развернула его обложкой кверху. Краска с букв в названии давно осыпалась, но я без труда прочла его по оставшимся вдавленным очертаниям: «Символизм и нумерология». Я вспомнила, что видела вчера эту книгу среди прочих и даже листала. Но тогда я делала это скорее машинально, стремясь поскорее покончить с этим неприятным делом. Зачем он мне её принёс? Едва я задалась этим вопросом, как заметила плоскую атласную змейку: он заложил нужную страницу.

Я не слишком верю в злых духов, проклятья и нечисть, но тут мне стало не по себе. А что, если это какая-то уловка и оттуда что-то выскочит или, к примеру, просыпется особый порошок? Я читала трактат по снадобьям одной уважаемой леди и… тут я прервала сама себя, вспомнив слова мистера Фарроуча про мою библиотеку. Разозлившись, я открыла книгу сразу в нужном месте. Минуту всматривалась в страницу, а потом по плечам побежали мурашки.

Я медленно отдернула штору, отложила фолиант и встала с подоконника. Вернулась я уже со шкатулкой в руках. Я достала оттуда серьги Матильды и приложила к странице, сравнивая узор на них с картинкой в книге. Изображение слегка отличалось: в книжном варианте было больше закорючек и украшений, типичных для художественных иллюстраций. Но сомнений быть не могло: моим глазам предстал четырёхлистный цветок с длинными загнутыми на одну сторону лепестками, заключенный в пылающий круг. Это же изображение, только увеличенное, красовалось и на стене в комнате мистера Фарроуча. Едва ли не больше, чем сам рисунок, меня поразила подпись к нему.

— Это правда? — с таким вопросом я ворвалась в кабинет к мистеру Фарроучу несколько минут спустя и развернула к нему страницу с символом.

Он оторвался от бумаг.

— Правда ли что? Вас интересует, не подделал ли я страницу? Нет, я этого не делал.

— Но ведь это…

— Да, «мельница огня». Сопутствует удаче, защищает от сглаза. А вы ожидали, что это будет сатанинский знак для призыва Черного Властелина?

— Нет, но… почему он на серьгах?

— Послушайте, мне сейчас нужно закончить одно срочное дело, — он кивнул на документы, — давайте встретимся возле пруда через полчаса и обо всём поговорим.

Я бросила на него гневный взгляд. Он как ни в чём не бывало говорит о какой-то работе, в то время как мир вокруг меня рушится! Разве может быть сейчас что-то важнее?

Я демонстративно отвернулась и направилась к двери.

— Вы придёте? — уточнил он.

Не удостоив его ответом, я вышла и громко хлопнула дверью. От этого она снова приоткрылась, и мне пришлось снова её притворить, на этот раз аккуратно. При этом, к моей чрезвычайной досаде, из кабинета донеслось хмыканье.

ГЛАВА 38

Выйдя от него, я тут же побежала на задний двор и принялась мерить шагами дорожку вдоль пруда, сгорая от нетерпения. Я ещё ни разу не гуляла в этой части Ашеррадена, как-то не пришлось, и теперь отметила, насколько это место живописно. Если садовый лабиринт перед домом был тщательно ухожен (так, что казалось, ножницы Двэйна только-только касались их), то этот уголок казался вотчиной дикой природы. Конечно, и здесь можно было разглядеть руку работников замка: кусты и деревца выстроились вдоль тропинки, а не залезали на неё; на поверхности воды не плавали листья — наверняка Двэйн вылавливает их большим красным сачком, с которым я видела его на днях. Да и сама дорожка была очищена от мусора и травы. И тем не менее здесь не чувствовалось принуждения над природой, стремления придать ей идеально отточенные геометрические формы.

На противоположной стороне рос каштан, а за ним, немного в глубине, виднелись кроны кряжистых буков. Обогнув половину водоёма, я собиралась повернуть обратно, когда услышала чей-то смех, радостный и прямо-таки захлебывающийся. Прислушавшись, я узнала голос Микаэля. Это меня озадачило. Ещё ни разу я не слышала, чтобы он так самозабвенно смеялся. Я двинулась в том направлении, озираясь по сторонам. В этот час он должен был быть с Беулой, но я не заметила её поблизости, как не слышала и её голоса. Похоже, негодник снова от неё сбежал.

На дорожке его не оказалось, и я решила, что он спрятался в зарослях у самой воды. Рассердившись, я прибавила шагу. Вскоре к смеху прибавились новые непонятные звуки. По мере того как я шла, они усиливались, всё больше напоминая визг. Но доносились они не со стороны пруда, а, как ни странно, от каштана. Проходя мимо дерева, я заметила среди ветвей движение. Что-то живое дергалось и раскачивалось в паре футов над землёй, издавая тот самый пронзительный визг. Приглядевшись, я различила кошку. Она висела, привязанная за хвост к самой нижней ветке, как какой-то страшный плод. В тщетных попытках освободиться, она молотила лапками воздух и пронзительно верещала.

Я поспешила к несчастному животному, не зная, как подступиться к узлу. При виде меня кошка завопила ещё истошнее. Тогда я совершила глупость, попытавшись взять её на руки, но она совершенно обезумела от страха и боли и с рычанием вцепилась в меня когтями. Рукава платья послужили мне хорошей защитой, избавив от глубочайших порезов, но превратились при этом в совершенную лапшу.

Наконец кое-как мне удалось расслабить узел и отвязать веревку от ветки. Едва я это сделала, как кошка вырвалась у меня из рук и, прежде чем я успела что-то сделать, умчалась в кусты. Верёвка волочилась за ней по земле.

Так вот, значит, что вызывает у маленького мучителя приступы веселья! Я вдруг вспомнила щенка с размозжённой головой на руках у Двэйна и его рассказ о прочих подобных находках.

Кипя от ярости, я бросилась обратно к пруду. Стоило раздвинуть ветви, и я сразу увидела Микаэля. Он сидел на бревнышке, у самой воды. В руках у него что-то трепыхалось. При виде меня он выкинул пленника в воду и бросился наутёк. Это что-то плюхнулось в пруд и принялось отчаянно барахтаться.

— Микаэль! — позвала я. — Немедленно вернись! Сейчас же, слышишь!

Но он, разумеется, и не подумал послушаться. Я побежала за ним, но вскоре была вынуждена остановиться, чтобы отдышаться. А его фигурка уже мелькнула на другой стороне пруда, возле дома. Он на миг обернулся и одарил меня злорадной улыбкой, а потом скрылся за углом.

Я поспешила к тому месту, где его нашла, и пошарила глазами по пруду. Долго искать не пришлось: недалеко от берега в воде билась лягушка. К спинке был ловко привязан камень, буквально пригвоздивший её к месту. Сначала я попыталась дотянуться до неё веткой, но безрезультатно. Тогда я стянула чулки, башмаки и, приподняв подол, зашла в воду. Она оказалась просто ледяной. Сцепив зубы, я сделала несколько шагов и подхватила брыкающуюся лягушку.

Разумеется, именно в этот момент на дорожке раздались шаги. Мистер Фарроуч вынырнул из-за поворота и замер при виде меня, стоящей по щиколотку в воде с лягушкой в руках. Я не дала ему опомниться и начала первой:

— Гордитесь собой! — воскликнула я, потрясая лягушкой. — Ученик догоняет вас семимильными шагами.

— О чём это вы? Или, вернее, о ком? — опешил он.

— О Микаэле, разумеется, — раздраженно ответила я, отвязывая камень.

— Помнится, он ваш ученик, а не мой, — заметил мистер Фарроуч.

Я наконец выпутала лягушку из верёвки и кинула обратно в пруд, подальше от берега.

— Я не учила его мучить животных.

— Как и я.

— Ах да, простите, вы ведь их сразу убиваете. Я видела, что вы сделали с вороной на днях.

Проигнорировав предложенную руку, я самостоятельно вышла на берег.

Он отвернулся, чтобы я смогла спокойно натянуть чулки и обувь, что оказалось не так-то просто из-за промокших ног.

— Я лишь добил её. Птица всё равно не выжила бы.

— Как милосердно!

— Сарказм вам не идет.

— Хотите сказать, что и это дело рук Микаэля? Почему же вы ничего не сказали графине?

Он с минуту смотрел на меня, будто не веря, что я всерьёз, а потом фыркнул.

— А вы когда-нибудь пробовали с ней говорить?

— Лучше скажите, что вам это удобно: готовые экспонаты для ваших опытов. Или будете это отрицать?

Отрицать он не стал. Просто оставил реплику без ответа. Он вообще никогда не пытался оправдаться и попросту не отвечал на вопросы, на которые не хотел отвечать.

— Послушайте, — сказал он после паузы, — мы опять неправильно начали. Все говорят, что у меня скверный характер, но они ещё не сталкивались с вами. Вы сами обратились ко мне за помощью. Так что предлагаю попробовать заново и на этот раз воздержаться от взаимных оскорблений, согласны?

Мне стало неприятно при мысли о том, что он в какой-то степени прав. Я кивнула, и его лицо чуть разгладилось. Он указал вперёд.

— Там дальше есть скамейка, если не возражаете. Я не любитель моционов.

Я двинулась в указанном направлении.