Паук приглашает на танец Медная Варя

ГЛАВА 29

На месте мы были уже в сумерках. Миссис Сьюэлл настояла на том, чтобы я примерила платья — видимо, для очистки совести. Вряд ли это помогло: пошиты они были точно по мне, но смотрелись, как и задумывалось, ужасно. Мастерство швеи бессильно против желания заказчика. Она завернула мои покупки и в качестве утешения обвязала синей атласной лентой вместо простой бечевки.

Мысли подпрыгивающей от нетерпения Иветты витали уже далеко, поэтому она ничуть не удивилась моему решению пойти на танцы. Пока я расплачивалась, она отправилась в таверну, чтобы занять место. Я отослала платья в замок с мальчишкой-посыльным и поспешила к ней.

У самого крыльца я столкнулась с Вауханом. При виде меня, он сначала удивился, а потом спохватился.

— Добрый вечер, Энн. Вы, верно, за покупками?

— Здравствуйте. Да, и за ними тоже… По правде сказать, я решила остаться на танцы.

Удивление вернулось на его широкий лоб. Он минутку подумал, потом наклонил голову и усмехнулся:

— Нашли другого кавалера? Ну, я не в обиде.

— О нет, — поспешила заверить я. — Это вышло случайно. Я составила компанию Иветте — Беулу сегодня не отпустили.

— Иветта рядом? — он настороженно огляделся, но, не увидев поблизости болтушку, едва приметно расслабился.

— Она ждёт в таверне, — кивнула я на окна.

— О, тогда давайте чуть отойдём, чтобы не мешаться на дороге, — пробормотал он и потянул меня в сторону.

Мы обогнули крыльцо и примостились с торца, в узком проходе между стеной и зарослями боярышника. Отговорка меня не обманула: в этом укромном уголке мы теперь были сокрыты от глаз не только посетителей заведения, но и случайных прохожих.

Я собралась с духом и сделала то, чего раньше не сделала бы ни при каких обстоятельствах. Хотя я вообще в последние дни совершила многое из того, что мне не свойственно.

— Ваухан, признаться, мне не с кем пойти на танцы. И, если ваше предложение всё ещё в силе, я с удовольствием приму его.

— О.

Поразительно, как порой хватает одного звука, чтобы узнать ответ. Мои щёки вспыхнули, а он расстроенно затоптался на месте.

— Простите, с моей стороны было глупо считать, что у вас ещё нет партнёрши.

Я не знала, куда деваться от неловкости, и мяла перчатки.

— Нет-нет, Энн, вы неправильно поняли. Я вообще не иду: когда вы отказались, я взял на сегодня работу.

— О.

На этот раз слов не нашлось у меня.

Теперь мне было стыдно оттого, что я дважды его расстроила: сначала отказом, а потом несвоевременным согласием.

— Ну что ж, — я выдавила улыбку и постаралась, чтобы голос звучал беззаботно. — Тогда не буду вас задерживать. Рада была повидаться и спасибо за подарок.

— Какой подарок? — удивился он.

— Яблоко, которое вы вчера оставили.

— Ах, это, — отмахнулся он и переступил с ноги на ногу.

Не люблю такие вот паузы: полные взаимной неловкости и недоговорённости. И именно они контрапунктом пронизывали наш разговор. Не найдя ничего лучшего, я пробормотала нескладное прощание и повернулась, чтобы уйти. Но он вдруг схватил меня за руку и горячо зашептал в ухо:

— Послушайте, Энн. Ну её, эту работу, и туда же ваши танцы! Давайте лучше прогуляемся: погода не ахти, но тут редко бывает другая. А потом я снова провожу вас.

Я заколебалась. Дверь таверны теперь стучала чаще, крыльцо скрипело и проседало под шагами прибывающих посетителей, слышались весёлые голоса. На танцы я собиралась лишь для отвода глаз и чтобы дождаться темноты. Похоже, у моста я надышалась парами безумия, потому что на секунду у меня мелькнула мысль всё рассказать Ваухану и предложить пойти со мной. «О, он, без сомнения, обрадуется свиданию на кладбище», — ехидно шепнул внутренний голосок, и я опомнилась. Но ответить так ничего и не успела, потому что крыльцо в очередной раз скрипнуло, и на углу мелькнули зеленые ленты.

— Вот вы где! И что за манера сегодня — убегать? О, Ваухан… — раздражение на хорошеньком личике сменилось удивлением, а потом кокетливой улыбкой.

Он отпустил мой локоть. Нас прикрывала тень от кустов, и стоящая под фонарём Иветта не могла этого видеть.

— Здравствуй, Иветта, — промямлил он и вымученно улыбнулся.

Не заметив затравленного взгляда, она оживлённо тряхнула кудряшками.

— И чего вы стоите в темноте? Пойдёмте внутрь! Ты ведь идёшь на танцы, Ваухан? А с кем? Меня Киран пригласил — умолял, разве что не плакал. Я и вовсе не хотела приходить — надо оно мне! Пришлось согласиться, чтоб отвязался. Но я оставлю парочку танцев для тебя, — подмигнула она и твердо закончила: — А вообще, уверена, он не будет против, если меня кто другой пригласит.

Многозначительная пауза, многозначительный взгляд, и даже фонарь над её головой многозначительно покачнулся.

Стоявшая в желтом круге Иветта выглядела очень решительно.

— О, я не иду, у меня работа.

— Работа? — разочарованно выдохнула она.

— Да, нужно закончить разгрузку ящиков и оформление витрины.

— А это не может подождать до завтра?

— Нет, дело срочное. Ну, мне пора.

Он бросил на меня извиняющийся взгляд и рыбкой нырнул в темноту, подальше от того места, где стояла Иветта.

— Вот ведь стеснительный дурачок, — вздохнула она, и фонарь над её головой согласно кивнул.

Долгожданное мероприятие проходило в просторной зале. Столы и стулья были сдвинуты к стенам, чтобы освободить площадку для танцев. Помещение украсили цветами и лентами. Музыканты как раз разминались и перебрасывались шутками с посетителями.

Народу собралось много, и зала гудела в нетерпеливом предвкушении. Пары были самыми разными и не ограничивались молодёжью. Я с удивлением заметила среди присутствующих мистера Чэттера. Затасканный зелёный жилет сменился добротным, из мягкой овечьей шерсти. От кармашка с часами золотистой змейкой вилась цепочка, моржовые усы были приглажены. Заметив меня, он сдержанно кивнул и отвернулся. В его собеседнице я узнала миссис Боттл. Как и в прошлый раз, она была одета несоответственно возрасту, а на щеках рдел подозрительно яркий румянец. В волосах красовался сочный цветок шиповника, будто ненароком запутавшийся в пепельных кудряшках. К ним, с двумя кружками в руках, подплыл сияющий и приодетый Даг. Увидев их вместе, сдвинул брови, и ювелир поспешил отойти.

Иветта помахала кому-то, и из глубины зала вынырнули двое молодых людей. Смуглого долговязого Кирана я уже знала, а Гален оказался подвижным светловолосым пареньком, невысоким и щуплым. Он ни секунды не стоял спокойно: то переступал с ноги на ногу, будто кто-то щекотал ему пятки, то потирал переносицу, то разминал пальцы. Иветта представила меня и тут же заворковала со счастливо вылупившимся на неё Кираном, потом спохватилась и объяснила, что Беулу не отпустили. Гален сник, но тут же успокоился, узнав о замене, и весело мне подмигнул.

Усадив нас с Иветтой за столик у стены, наши кавалеры отлучились за напитками. Иветта принялась вертеться и всматриваться в толпу: одним махала, другим улыбалась, третьим сдержанно кивала, встретившись взглядами с четвертыми, отворачивалась. Несколько девушек, заметив её, поспешили увести своих спутников подальше. Она отпускала комментарии о каждом из присутствующих, обрисовывая в двух словах положение, род занятий и отличительные черты. Я слушала её трескотню вполуха.

Наконец Киран с Галеном вернулись и водрузили на стол перед нами кружки с ароматным вересковым элем. Отпив пару горьких маслянистых глотков, я почувствовала, как от носа к голове побежали весёлые пузырьки, и отставила напиток в сторону. Ещё не хватало снова просить у Симоны бодрящую болотную гадость.

— Глядите-ка!

Я повернулась туда, куда указывала Иветта, и увидела переминающуюся в дверях Кларисс.

— Она же не собиралась приходить…

Обычно сумрачную кухарку было не узнать: свободная светлая блузка очень ей шла, широкий бордовый ремень, состоявший из множества узких ремешков, подчеркивал талию. Образ дополнялся длинной синей юбкой и красиво заколотыми волосами. Она неловко теребила своими крупными ладонями кожаную сумочку с лоснящимися боками, видимо, доставшуюся в наследство, и с беспокойством оглядывала толпу. Я подняла было руку, чтобы пригласить её за наш столик, но тут её лицо разгладилось и осветилось застенчивой улыбкой. Через толпу к ней пробирался рослый мужчина. Он был одет в простую, но тщательно стиранную и выглаженную рубаху, заправленную в штаны. Он не был красив: одно плечо немного выше другого, рябое лицо, короткая медная борода, несмотря на молодость, с проседью. Но в спокойных серых глазах чувствовалась уверенность и надёжность. Из таких выходят отличные мужья и отцы. Он подошёл, что-то ей сказал и подставил руку. Кларисс наклонила голову, пряча смущенную улыбку, и оперлась о предложенный локоть.

— Теперь понятно, откуда она в курсе здешних дел, — возбуждённо и, как мне показалось, с досадой прошептала Иветта. — И когда только успела? Ведь носа из замка не кажет!

Я поняла, что досада была вызвана не завистью, а детской обидой: Кларисс удалось утаить секрет от вездесущего ока Иветты.

— А кто это? — с любопытством осведомилась я.

— Так это ж здешний мясник, Дакс.

Я бросила взгляд на мужчину, которого прочили мне в партнёры по танцам. Они с Кларисс очень хорошо смотрелись вместе. Пара заняла один из столиков поодаль, и Иветте стало неудобно выворачивать голову.

— Трещать сюда пришли, кумушки? — шутливо возмутился Гален.

Следующие полчаса я принимала участие в общем веселье. Заметив в толпе Иззи, я перекинулась и с ней парой слов. Несостоявшийся кавалер Беулы и думать забыл о том, что ему положено горевать, но, когда Иветта напоминала, послушно сокрушался. После второго танца я вернулась за столик, якобы отдышаться. Опечалившемуся Галену я предложила не терять времени и найти новую партнёршу. Дважды повторять не пришлось. Он подхватил стоявшую у стены розовощекую девушку, щедро награжденную природой всеми положенными округлостями, и лихо отплясывающая парочка вскоре скрылась за спинами танцующих.

Я огляделась по сторонам: Иветты с Кираном нигде не было видно. Тогда я подошла к Кларисс и Даксу, поздоровалась и предупредила кухарку, что вернусь в замок пораньше и что им не нужно беспокоиться — меня проводят.

Распрощавшись, я выскользнула наружу.

ГЛАВА 30

На улице успел пройти дождик. Воздух очистился, и на небе высыпали яркие звезды. Листва на деревьях и кустах блестела от влаги и лунного света. Изо рта шёл пар. Над головой покачивался фонарь, и растущая поблизости яблоня отбрасывала на фасад причудливую вытянутую тень, будто художник стряхнул на неё кисть с серой краской. Впереди раскинулись безмолвные поля, а за спиной слышались взрывы хохота, уютное бренчанье кружек и оханье половиц под беззаботные звуки скрипки.

Тут из темноты донёсся шорох, и моё сердце скользнуло в пятки. Но последующий звонкий поцелуй и знакомое хихиканье объяснили, куда подевались Иветта и Киран. Я поспешила сойти с освещенного крыльца, чтобы они меня не заметили. Плотнее закутавшись в плащ и натянув перчатки, я двинулась в обратный путь.

Звуки стремительно стихали. Изредка ещё прорывалась скрипка, но и она умолкла за очередным поворотом. Теперь я различала лишь собственное дыхание и шуршание плаща. Убегающая вперёд дорога мерцала, как шлифованный гагат.

Я не чувствовала уверенности в том, что делала. Напротив, ещё никогда я не ощущала себя такой потерянной. Мне было страшно. Так страшно, что приходилось сжимать зубы, чтобы не стучали. В жизни я никогда не отличалась смелостью, но, наверное, для каждого рано или поздно наступают обстоятельства, которые проверяют, на что мы способны.

В свете луны мост казался менее угрюмым, чем днём. Поблизости никого не было.

В ночной тишине знакомое надтреснутое треньканье на том берегу звучало до неприятного отчетливо. Я ступила на скользкий мост. Внизу свирепо грохотала река. Крепко держась за правый бортик, я перешла на ту сторону.

Проходя мимо «любовников», я уловила шорох и будто бы вздох, который, при должном воображении, действительно можно было принять за шепоток. Но я понимала, что это всего лишь ветер, гуляющий в зазорах между камнями.

Часовня оказалась очень древней. Её распирали огромные щели, во многих местах камень раскрошился, обнажив зияющие пустоты. Тут и там в просветах кладки торчала трава, а на самой верхушке, возле поблескивающего шпиля, колыхалось чахлое деревцо. На дверях висел ржавый замок с узорчатой скважиной. Учитывая дряхлость, он едва ли мог служить серьёзным препятствием — разве что упал бы и раздробил незадачливому преступнику пальцы. Но мне и не нужно было туда.

Обогнув здание, я приблизилась к кладбищенскому ограждению. Кованые завитки были сплошь в ржавых и грязевых потеках. Старая краска отходила чешуйками, как шелуха, при малейшем касании. Я потянула дверцу, и застоявшиеся петли громко взвизгнули. С того берега кладбище представлялось небольшим, но впечатление оказалось обманчивым. Оно начиналось на возвышении и тянулось вниз по склону, теряясь в темноте. Давно не чищенные дорожки занесло листьями, похожими в темноте на разорванных крыс. Многие надписи на надгробиях было уже не разобрать. Но те, что сохранились, свидетельствовали о давности захоронений. Мой подол быстро напитался влагой и отяжелел. Я приподняла его, чтобы удобнее было ступать, но тут же обожглась о крапиву.

Единственным утешением служило то, что до цели было рукой подать. К ней меня безошибочно вёл всё тот же звук, и вскоре я остановилась перед чистеньким надгробием. Колокольчик был привязан сбоку такой же помятый и тусклый, что и лежащий у меня в кармане. Я отвязала ленту и взяла его в руки. Так и есть: «Мисс Матильда Лежер». Теперь у меня были оба: и тот, что висел в кухне, и тот, которым пользовались господа. Я не могла понять одного: зачем мистер Фарроуч принёс его сюда? Я боялась признаться себе в том, что причина, в буквальном смысле, лежала у меня под ногами.

Дрожащими пальцами я спрятала колокольчик Мэтти в карман и взглянула на надгробие. Ваухан говорил, что кладбище давно закрыли, но свежая надпись гласила: «Дороти Гросс», и ниже: «Спи, радость». Судя по дате, она упокоилась примерно тогда, когда пропала Матильда. Земля ещё не до конца осела, а возле памятника виднелся разворошенный и утоптанный мистером Фарроучем участок.

Я знаю, что бояться нужно не мертвых, а живых. Но каждый раз, приходя на кладбище, я невольно представляю себе людей, лежащих под землёй, всего в нескольких футах от меня. И их невидящие глаза устремлены вверх. Моё сердце разрывалось при мысли о том, что и Матильда сейчас смотрит на меня оттуда, из темноты. Я глубоко вздохнула, прогоняя из горла комок, потом стянула перчатки, повесила их на ближайший куст и принялась за дело.

Ещё вчера я поражалась безумной затее мистера Фарроуча, а теперь сама следовала его примеру. Никогда прежде я не копала могил, и уж, конечно, не копала их голыми руками, а потому не представляла, с какими трудностями столкнусь. А столкнулась я с ними сразу: земля хорошенько промёрзла и даже покрылась тонкой корочкой наледи. Мои пальцы быстро окоченели, ногти закровоточили от набившейся грязи. Но я упорно продолжала свою обреченную затею. Лицо и шея, несмотря на холод, покрылись крупной испариной, так что пришлось снять и плащ.

Я очень быстро выбилась из сил, а выкопанная мною ямка была похожа на след от детской лопатки в песочнице. Меня осенило. Лопатка! Я заозиралась по сторонам. У самого края ограды стоял небольшой деревянный сарай под полусгнившей крышей. Я поднялась, кое-как отряхнула измазанное платье и поспешила к нему.

Пальцы заледенели, меня била крупная дрожь, но ужас и отчаяние придали сил: изъеденный временем и непогодой замок с громким хлопком рассыпался прямо у меня в руках, усеяв их ржавой трухой. Я толкнула дверь и, пригнув голову, шагнула внутрь.

Сквозь прорехи в крыше заглядывали звезды и луна. Как я и надеялась, это оказался сарай для хранения инструмента. В прежние времена кладбищенский смотритель пользовался им для очистки дорожек и приведения территории в надлежащий вид. Было очевидно, что сюда уже давно никто не заходил. Заметив среди стоявших в углу инструментов широкую лопату, я с радостью схватила её.

На выходе мне послышался треск. Но больше он не повторялся, и я поняла, что мне просто почудилось. Здесь мне и так всюду мерещились шорохи, тени и казалось, что кто-то притаился неподалеку и наблюдает за каждым моим шагом. Отогнав накатывающую панику, я вернулась к могиле Дороти Гросс. Неловко перехватив лопату, я с размаху всадила её в землю. Острие разбило непрочную наледь, как ложечка карамельную корку на крем-брюле. Невесело усмехнувшись подобному сравнению, я принялась за работу.

На соседней могиле белел мраморный ангел. Его отколовшаяся голова валялась рядом, укоризненно глядя на меня выпуклыми глазами. Они напомнили мне глаза сегодняшней старухи. Нос то ли был отбит при падении, то ли рассыпался от времени и непогоды, придавая мраморному лицу пугающие черты.

С лопатой дело пошло быстрее, но не намного. В отчаянии я откинула её, упала на колени и вцепилась руками в землю, почти как мистер Фарроуч накануне. С минуту я так сидела, а потом у меня мелькнула безумная мысль, моя последняя надежда.

«Ради тебя, Матильда!»

Устроившись удобнее, чтобы коленям было не так больно, я со всей силы вдавила руки в холодную влажную почву, проталкивая пальцы как можно глубже. Потом закрыла глаза и сосредоточилась. Наконец мне удалось поймать нужное чувство: я ощутила каждую песчинку, похожую на крошечное черное стеклышко, блестящее и острое. Сейчас они были сцеплены вместе, но эти связи эфемерны. Все связи в мире эфемерны, и нет такой, которую нельзя было бы разорвать. «Я воздух, — твердила я, зажмурившись. — Воздух, проскальзывающий меж песчинками, раздувающий их, отгоняющий прочь друг от друга».

Наконец почва зашевелилась и будто бы даже стала мягче. Медленно она начала поддаваться: с недовольным ворчанием кладбищенская земля расступалась под моим напором. Частички из последних сил цеплялись друг за друга, отказываясь расставаться. Но я продолжала твердить свою мантру, и они рассыпались в стороны, подобно чёрному туману. Яма ширилась, зазор углублялся. Я почти рычала от напряжения. Ветер трепал мои волосы, вытрясая шпильки. И вскоре, ничем не сдерживаемые, пряди волнами рассыпались по плечам. Руки горели от напряжения, ломота постепенно поднималась от кистей вверх, к локтям, ползла к предплечьям. Их сводило судорогой, по спине струился пот. В ушах гудело, перед глазами плясали чёрно-белые всполохи. Казалось, я перекачиваю в эту землю часть себя.

Я остановилась, чтобы перевести дыхание, и стала хватать ртом воздух. Из носа потекло. Я провела под ним тыльной стороной ладони, и на коже блеснула черная в лунном свете кровь. Отерев её, я вновь вонзила руки в землю и продолжила, чувствуя, что надолго меня не хватит, что вот-вот потеряю сознание.

А потом что-то резко изменилось, почва вздрогнула, и могила подо мной начала осыпаться со скоростью перевернутых песочных часов. Я перестаралась, обращая землю в пыль, и теперь меня с головокружительной быстротой засасывало в песчаное болото. Я пыталась ухватиться за края могилы, но руки срывались и соскальзывали. Провалившись по пояс, я закричала, понимая, что никто меня не услышит. Перед глазами всё плыло, грязь забивалась в нос и уши. Я понимала, что если потеряю сознание прямо сейчас, то просто задохнусь. Но силы иссякли, и я разжала руки, чувствуя, как меня засыпает сверху землёй.

На секунду темнота стала кромешной, а потом кто-то крепко ухватил меня за шиворот и потащил наверх.

— Держись, Энн! — услышала я.

Я, как могла, помогала нежданному спасителю, вяло отталкиваясь руками. Почувствовав под собой твёрдую поверхность, я перекатилась на бок и сплюнула горькую, скрипевшую на зубах землю. Мужчина пыхтел рядом, тоже переводя дыхание. Прошла минута, и я начала приходить в себя. Волосы лезли в глаза, мешая увидеть, кто передо мной. Сильные руки подхватили меня под мышки, перевернули, и я увидела злого Ваухана.

— Какого черта, Энн? — прорычал он мне в лицо. — Какого черта ты раскапывала могилу Дороти Гросс?!

В подобных обстоятельствах переход на «ты» казался естественным.

— Потому что там не Дороти… — только и смогла выдавить я, отводя прилипшую прядь.

— Что ты мелешь! Конечно, она. Кому ещё там быть?

— Ты же сам сказал, что на этом кладбище уже давно не хоронят.

— Да, не хоронят… то есть обычно не хоронят. Но ради дочери всеми уважаемого бакалейщика граф сделал исключение.

Я помотала головой.

— Слушай, Энн, — он опасливо тронул меня за плечо и заговорил мягко, как с умалишенной. Впрочем, что ещё можно было подумать в такой ситуации? — Я видел, как её туда положили, помогал заколачивать гроб, а потом засыпать его землёй.

Я всё ещё не верила:

— Месяц назад… И ей было всего пятнадцать…

— Да, Дороти в три дня унесла лихорадка, и её старик тоже чуть не помер с горя. Я хорошо её знал. Поверь, там она.

— Нет, ты не понимаешь… — несвязно забормотала я.

— Конечно, не понимаю! — взорвался он. — А чего ты ожидала?!

Он так выкатывал глаза, что я не удержалась: откинула голову и расхохоталась — безудержно, громко, с повизгиваниями, и, к своему ужасу, не смогла остановиться. Хохотала до тех пор, пока смех не перешёл в рыдания, а потом в бульканье. А он всё смотрел на меня. А потом молча поднял на руки, прижал к груди и уселся вместе со мной на соседнюю могилу («Боре Гринвэй, пивовар. Мы не забудем твой эль»). По-прежнему не разжимая объятий, он принялся укачивать меня, как маленького ребенка, что-то нескладно напевая. Я подпевала ему всхлипами.

А потом я ему рассказала. Всё-всё. Про то, как мы с Мэтти росли в интернате, и как я сломала палец на ноге, а она дула на него каждый вечер перед сном, чтобы он побыстрее зажил, и как плакали, когда умерла её канарейка, и как счастлива она была, узнав о первом в жизни назначении. О том, как я радовалась вместе с ней, и что поначалу всё было хорошо, а потом её письма изменились, а последнее было написано явно не ею. И, как гром среди ясного неба, пришло известие о том, что в Ашеррадене снова требуется гувернантка. И наконец, как я немедленно отправилась сюда, чтобы отыскать её.

Он слушал, не перебивая. Закончив, я почувствовала страшную усталость — речь отняла последние силы. А в больших теплых руках было так хорошо и спокойно, что хотелось провалиться в сон. Под ухом раздавались ровные гулкие удары.

Я всё ждала, что он скажет.

— Ты вся в грязи, — сказал он.

— Это ничего, это легко исправить, — устало отмахнулась я.

— Я шёл за тобой, — признался он. — Видел, как ты вышла из таверны, и пошёл следом.

— Почему не окликнул?

— Не знаю… было что-то в том, как ты шла: оглядываясь по сторонам, будто не хотела, чтобы кто-то видел. Я подумал, это из-за какого-то глупого девчачьего секрета. И решил проследить, чтобы ты в целости вернулась в замок.

Я вспомнила, как, выходя из сарая с лопатой, услышала треск. Наверняка это был он.

— Ты теперь будешь думать, что я сумасшедшая?

— Да.

Он ответил, глядя в пустоту перед собой и о чём-то крепко задумавшись. Непроизвольно он сжал руки так сильно, что мне стало больно. Я попыталась высвободиться, и он, заметив это, спохватился и ослабил хватку.

— Прости.

— Ваухан…

— Да?

— Поцелуй меня…

Он опустил глаза и наконец посмотрел на меня. А потом наклонился и поцеловал в лоб.

— Ты устала. А ещё у тебя все губы в кладбищенской земле.

Это меня отрезвило. Я пошевелилась, и он аккуратно поставил меня на ноги. Отойдя в сторону, я закрыла глаза, а когда снова их открыла, вокруг многострадального платья Беулы кружилось черное облако. Повисев в воздухе, оно начало медленно оседать. Наряд вновь стал чистым и даже сухим. Правда, остался мятым.

Я оглянулась на могилу, которую едва не разделила с Дороти Гросс, и поняла, что явно переусердствовала: рыхлая земля была похожа на порошок. Ваухан перехватил мой взгляд, пробормотал: «Чтоб меня» — и направился к ней. Схватив лопату, он в пять минут раскидал сделавшуюся легкой землю. Потом сходил в сарай и вернулся с молотком и каким-то поблескивающим инструментом с загнутыми концами. Спрыгнул вниз, вытащил гвозди и поднял крышку.

Из-за прошедших дождей девушка лежала наполовину в воде. Но лицо, которое я увидела, не принадлежало Мэтти, и я снова расплакалась — на этот раз от облегчения. Он молча заколотил крышку и закидал яму землёй.

Потом встал рядом со мной, обнял за плечи, и мы оставались так какое-то время, глядя на надгробный камень.

— Ваухан…

— Да? — с опаской отозвался он.

— Ты спас мне жизнь.

— Да, кажется…

Потрясение наступило только сейчас. Лишь теперь до меня начало доходить всё, что произошло.

— Ты понимаешь, что это значит?

— Ну, графу не придётся искать новую гувернантку…

— Не шути так.

— Извини.

Я повернулась к нему, пытаясь совладать с собой, но голос срывался от волнения.

— Это значит, что Мэтти здесь нет, — кивнула я на холмик. — И она, возможно, жива!

Я бросилась к нему и крепко обняла, но тут же спохватилась и отодвинулась.

— Конечно, она жива. Уверен, Мэтти скоро даст о себе знать и всё тебе объяснит. И это объяснение окажется очень скучным и никак не связанным со злодейскими убийствами. А сейчас, знаешь, что тебе нужно?

Он положил тяжёлые руки мне на плечи и заглянул в глаза.

— Конечно! Мне нужно проследить за мистером Фарроучем, потом…

Он мягко накрыл мой рот ладонью.

— Сейчас тебе нужно вернуться в замок, выпить кружку горячего молока с печеньем, самым большим, какое сможешь найти, и хорошенько выспаться.

Я попыталась возразить, но он лишь теснее прижал ладонь.

— А завтра выкинуть всё это из головы и спокойно вернуться к работе. И постараться ни во что больше не ввязываться.

Я мотнула головой, высвобождаясь.

— Я приехала сюда только из-за Матильды. А в последний раз её видели в замке.

— Энн, почему ты упорствуешь? — устало отозвался он. — Кого ты там перечисляла? Граф? Он просто кобель, а это не преступление.

— С чего ты взял? — смущенно пробормотала я.

Он кинул на меня быстрый взгляд.

— Это все знают… да и тебе следует.

Я сделала вид, что не заметила намёка.

— Дальше, графиня… побойся Бога, она всего лишь женщина, к тому же несчастная.

В этом месте я хмыкнула: видел бы он, как развлекается эта несчастная женщина.

— Кого ещё ты называла? Мистер Фарроуч? Ты ведь сама сказала, что он немощный калека. Кому из них и зачем понадобилось бы причинять Мэтти вред?

— Леди Фабиана очень ревностно относится к другим девушкам в замке, — заторопилась я. — А Матильда очень красива.

Ваухан приподнял брови.

— И поэтому графиня, по совету зачарованного зеркала, велела охотнику принести её сердце и печень. О, прости… — тут же спохватился он, увидев, как я изменилась в лице.

— А мистер Фарроуч — он невзлюбил меня с первого дня! И, кажется, не переносит вообще всех гувернанток.

— Вот это действительно преступление, — улыбнулся Ваухан.

— А…

— Ну всё, хватит.

Когда он так всё это преподнёс, моя версия и правда прозвучала неубедительно. Очень трудно возражать человеку, который заранее настроен тебе не верить. Но, помимо интуиции, существует такая вещь, как улики. Я запустила руку в карман и вытащила оба колокольчика.

— Что это? — удивился он, подцепил один и повертел в руках.

— Это колокольчики Матильды. Видишь, — я закатала рукав, — они связаны с нашими метками. И, по словам «немощного калеки», после увольнения они ликвидируются. И если Мэтти действительно уволилась, то почему они всё ещё целы?

— Откуда они у тебя?

— Один я нашла в её комнате. Она нарочно оставила его там для меня. А второй принёс сюда мистер Фарроуч.

— Зачем?

— Не знаю…

— А почему они так выглядят? Граф экономит на железках?

— То-то и оно, что они не должны быть такими! Колокольчики остальных слуг как новенькие. И это значит, что Матильда в беде.

Я не стала уточнять, что не знаю, как должен выглядеть колокольчик в случае смерти владельца.

Ваухан ещё немного повертел колокольчик, а потом раздраженно вернул мне.

— С меня довольно. Не знаю, что всё это значит, но только не то, что ты думаешь. Идём. Иветта наверняка уже вернулась, и скоро здесь будут крестьяне с вилами и кольями.

— Очень в этом сомневаюсь.

Он подхватил меня под локоть и потащил к выходу. На этот раз я не сопротивлялась. Всё, что я могла предъявить, это колокольчики и серёжка. К констеблю с таким не пойдёшь. Даже Ваухан не стал меня слушать. Что ещё я могла добавить, чтобы убедить его: жестокость графини? использование графом магии в обход запрета? пугающий взгляд мистера Фарроуча? Нет, здесь необходимо что-то посущественней.

Почти всю обратную дорогу мы молчали. Я еле переставляла ноги. Заметив это, Ваухан остановился.

— Давай… забери немного у меня.

— Что?

Он неуверенно затоптался.

— Ну, как это делается… ты ведь совсем без сил.

Сообразив, что он имеет в виду, я заколебалась: искушение было велико. Помедлив, я покачала головой.

— Нет… нельзя. Только не для себя.

Мы продолжили путь в молчании.

Свет в окнах не горел. У ворот Ваухан обернулся и мягко накрыл мою руку своей.

— Послушай, я понимаю, как тебе тревожно за Мэтти. Но ещё я знаю, что влиятельные люди не терпят, когда в их дела суют нос. Не хочу, чтобы с тобой что-то приключилось.

— Но я здесь лишь по одной причине.

— Которую ты сама же и придумала.

— Хочешь сказать, что мне лучше уехать и обо всём забыть? — холодно осведомилась я.

Он помолчал, подбирая слова.

— Хочу сказать, что тот, кто ищет неприятности, обязательно их находит.

Я выдернула руку, отступила на шаг и уже открыла рот, чтобы пожелать ему доброй ночи и заверить, что больше не побеспокою своими глупостями, но почувствовала, как в ступню, сквозь тонкую кожаную подошву, что-то впилось.

— Ой.