Дело о воющей собаке Гарднер Эрл

Глава 8

Силуэт большого дома вырисовывался на фоне усеянного звездами неба. С юга дул влажный ветер, предвещая скорое наступление облачности.

Перри Мейсон посмотрел на светящийся циферблат часов. Было ровно половина девятого.

Оглянувшись, он увидел задние фонари такси, исчезающего за углом. Никаких наблюдателей поблизости не было заметно. Мейсон решительно поднялся с бетонного тротуара на крыльцо и направился к парадной двери.

Она была приоткрыта.

Адвокат нажал кнопку звонка.

Ответа не последовало.

Подождав, он позвонил еще раз с тем же результатом.

Перри Мейсон опять взглянул на часы, нетерпеливо нахмурился, прошелся по крыльцу и постучал в дверь. Никакого ответа.

Бросив взгляд в коридор, Мейсон увидел свет, проникающий из библиотеки. Он шагнул внутрь, прошел по коридору к двери библиотеки и постучал.

Снова тишина.

Мейсон повернул ручку и толкнул дверь.

Она открылась дюймов на восемнадцать, потом наткнулась на что-то тяжелое.

Перри Мейсон протиснулся в образовавшуюся щель и уставился на предмет, блокировавший дверь. Это была полицейская овчарка, лежавшая на боку, с пулевыми отверстиями в груди и голове. Из ран на пол стекала кровь, и когда Мейсон, распахнув дверь, отодвинул тело, на паркете остались пятна.

Адвокат окинул взглядом библиотеку. Сначала он ничего не заметил, но потом увидел в дальнем конце комнаты что-то сероватое, высовывающееся из тени. При внимательном рассмотрении это оказалась сжатая в кулак рука.

Обойдя вокруг стола, Перри Мейсон включил один из торшеров, чтобы заглянуть в темный угол.

На полу распростерся Клинтон Фоули. Одна его рука была вытянута и стиснута в кулак, другая зажата под телом.

На Фоули были коричневый фланелевый халат и шлепанцы на босу ногу. Алая лужица крови поблескивала на полу в свете лампы.

Не прикасаясь к телу, Мейсон склонился над ним и увидел спортивную майку под распахнувшимся у шеи халатом.

Он также заметил пистолет, лежащий на полу в шести-восьми дюймах от тела.

Снова взглянув на мертвеца, Мейсон увидел на его подбородке что-то белое. Наклонившись ближе, он понял, что это запекшаяся мыльная пена. Часть правой щеки недавно выбрили. Следы бритвы были четко заметны.

Перри Мейсон направился к телефону, по которому звонил в свой офис во время предыдущего визита, и набрал номер агентства Пола Дрейка. Вскоре в трубке послышался тягучий голос детектива.

– Это Мейсон, Пол, – заговорил адвокат. – Я звоню из дома Фоули. Ты можешь связаться с людьми, которых поставил наблюдать за домом?

– Они должны позвонить через пять минут, – ответил Дрейк. – Я велел им докладывать каждые четверть часа. У дома дежурят двое – один отходит к телефону раз в пятнадцать минут.

– Хорошо, – сказал Мейсон. – Как только они позвонят, прикажи им немедленно возвращаться в твой офис.

– Обоим? – удивился Дрейк.

– Да, обоим.

– Что за новая идея?

– Сейчас объясню. Я хочу, чтобы они оба прекратили слежку и вернулись в офис, где я мог бы с ними поговорить. Понятно?

– О’кей, понятно. Что-нибудь еще?

– Да. Я хочу, чтобы ты удвоил усилия по розыскам Картрайта и миссис Картрайт.

– Сейчас этим занимаются два агентства. Я в любую минуту ожидаю от них доклада.

– Подключи еще пару агентств. Увеличь вознаграждение. Сделай все, что можешь. Кроме того, мне нужно, чтобы ты разыскал миссис Форбс.

– Ты имеешь в виду жену, которая осталась в Санта-Барбаре?

– Да.

– Думаю, у меня есть к ней ниточка, Перри. Кое-какие рапорты выглядят многообещающе. Полагаю, ее могут отыскать очень скоро. Я пустил по ее следу нескольких ребят.

– Хорошо, прибавь еще несколько человек. Используй все возможности.

– Ладно. А теперь объясни, что произошло. К чему такая суета? У тебя была назначена встреча с Фоули на восемь тридцать. Сейчас восемь тридцать восемь, и ты сказал, что звонишь из его дома. Вы с ним достигли взаимопонимания?

– Нет.

– Тогда в чем дело?

– Думаю, – отозвался Мейсон, – тебе лучше пребывать в неведении, пока ты не выполнишь мои инструкции.

– О’кей, – согласился Дрейк. – Когда я тебя увижу?

– Не знаю. Мне нужно разобраться с кое-какими формальностями, и это займет время. Главное – верни людей, которые наблюдают за домом, и держи их под прикрытием. Если понадобится, запри их в офисе. Не позволяй никому разговаривать с ними до моего прибытия. Понятно?

– Да. Но я все-таки хотел бы знать, что происходит.

– Узнаешь потом, а пока что проследи, чтобы эти ребята помалкивали.

– Сейчас прикажу им вернуться, – пообещал Дрейк.

Перри Мейсон положил трубку, потом набрал номер полицейского управления.

Послышался скучающий мужской голос.

– Полицейское управление? – спросил Мейсон.

– Да.

– Слушайте внимательно. Говорит адвокат Перри Мейсон. Я звоню из дома Клинтона Фоули по адресу Милпас-драйв, 4889. У меня была назначена встреча с мистером Фоули на половину девятого вечера. Я пришел в дом и обнаружил дверь приоткрытой. На мои звонки никто не отозвался. Тогда я прошел по коридору к библиотеке, где обнаружил труп Клинтона Фоули. В него стреляли из пистолета минимум дважды с близкого расстояния.

В голосе на другом конце провода прозвучал внезапный интерес.

– Какой адрес – Милпас-драйв, 4889?

– Да.

– А ваше имя?

– Перри Мейсон.

– Адвокат Перри Мейсон?

– Совершенно верно.

– С вами кто-нибудь есть?

– Нет.

– Кто еще находится в доме?

– Насколько мне известно, больше никого нет.

– Тогда оставайтесь там. Ничего не трогайте и никого не впускайте. Если в доме кто-то есть, не выпускайте их. Мы высылаем группу из отдела по расследованию убийств.

Перри Мейсон положил трубку и потянулся за сигаретой, но передумал, сунул портсигар в карман и вернулся в библиотеку. Быстро обыскав помещение, он прошел через дверь в задней стене. Она вела в спальню. Там горел свет, а на кровати лежал вечерний костюм.

Мейсон направился в ванную. На полке над умывальником находились безопасная бритва, крем для бритья и кисточка с остатками пены. Бритвой недавно пользовались.

К водопроводной трубе, тянущейся к ванне, была привязана собачья цепь, а рядом стояли две миски – одна с водой, другая пустая. На дне второй миски виднелись жирные следы, а по краям – остатки собачьих консервов.

На другом конце цепи находилась пружинная защелка, устроенная так, что достаточно было нажать на зубцы, чтобы освободить пса.

Мейсон вернулся в библиотеку и, не обращая внимания на тело человека, направился к трупу полицейской овчарки. На ее шее был лоснящийся от старости ошейник с серебряной табличкой, где было выгравировано: «Принц. Собственность Клинтона Фоули. Милпас-драйв, 4889», – а также кольцо, к которому, очевидно, прикреплялась защелка на висящей в ванной цепи.

Мейсон двигался осторожно, стараясь ничего не трогать. Он вернулся через спальню в ванную и произвел вторичный осмотр.

Заметив торчащее из-под ванны полотенце, адвокат вытащил его и обнаружил, что оно еще влажное. Он поднес полотенце к носу и почувствовал запах крема для бритья.

Выпрямившись и засунув полотенце на прежнее место, Перри Мейсон услышал звуки сирены и выхлопов полицейской машины.

Он прошел через библиотеку в коридор, с трудом протиснувшись в дверь, чтобы не сдвинуть с места все еще лежащее на паркете тело собаки, и вышел на крыльцо встретить полицейских, уже поднимающихся по ступенькам.

Глава 9

Яркие лампы немилосердно светили прямо в лицо Перри Мейсону.

Сидящий справа от него за маленьким столиком стенографист записывал его показания.

Напротив Мейсона сидел детектив – сержант Голкомб, устремивший на адвоката взгляд, в котором недоумение сочеталось с раздражением. Поодаль поместились трое сотрудников отдела по расследованию убийств.

– Вам незачем прибегать к дешевым эффектам, – заметил Перри Мейсон.

– Каким еще эффектам? – спросил сержант Голкомб.

– Лампам, светящим в лицо, и всему прочему. На меня это не действует.

Сержант глубоко вздохнул.

– Вы что-то утаиваете, Мейсон, – сказал он, – и мы хотим знать, что именно. Произошло убийство, и вас застали на месте преступления.

– Иными словами, вы думаете, что я его застрелил, не так ли? – осведомился Мейсон.

– Мы не знаем, что и думать, – раздраженно отозвался Голкомб. – Нам известно, что вы представляли клиента, демонстрирующего все признаки зарождающейся мании убийства, и что вы занимали враждебную позицию по отношению к жертве – Клинтону Фоули. Но мы не знаем, что вы делали в его доме, как туда проникли и кого пытаетесь защитить, хотя не сомневаемся, что вы изо всех сил стараетесь выгородить кого-то.

– Может быть, я выгораживаю самого себя, – заметил Мейсон.

– Начинаю так думать, – проворчал Голкомб.

– Это только доказывает, что вы никудышный детектив. Если бы вы использовали ваши мозги, то поняли бы, что сам факт, что я адвокат, представляющий интересы враждебной Клинтону Фоули стороны, должен был заставить его тщательно следить за своими словами и действиями. Со мной он должен был держаться только сугубо официально. Я никак не мог являться тем другом, которого он принимал в купальном халате, с наполовину выбритым лицом.

– Кто бы это ни проделал, – сказал сержант Голкомб, – он каким-то образом проник в дом. Собака, естественно, это услышала – у нее слух потоньше, чем у ее хозяина. Клинтон Фоули спустил пса с цепи, и вам пришлось застрелить его в целях самозащиты. Фоули примчался на звуки выстрелов, и вы прикончили и его.

– Вас удовлетворяет эта версия? – осведомился Перри Мейсон.

– Она начинает походить на правду.

– Тогда почему вы меня не арестовываете?

– Клянусь богом, я это сделаю, если вы не выложите все начистоту! В жизни не сталкивался со свидетелем по делу об убийстве, который бы изъяснялся так неопределенно. Вы говорите, что у вас была назначена встреча с Фоули на половину девятого, но не предъявляете никаких доказательств.

– А какие доказательства я могу предъявить?

– Кто-нибудь слышал, как вы договаривались о встрече?

– Не помню – я не обратил внимания.

– Как насчет такси, которое доставило вас туда?

– Говорю вам, я не заказывал такси, а поймал его на улице. Не помню, что это была за машина.

– У вас не сохранилась квитанция?

– Конечно нет. Я не коллекционирую чеки из счетчиков такси.

– Что вы с ней сделали? Выбросили на тротуар?

– Я даже не видел ее.

– Вы не помните, в какой машине ехали? В желтой, с шашечками или с красным верхом?

– Нет, черт возьми! Я не запоминал такие детали – ведь не мог же я рассчитывать, что меня будут допрашивать по поводу каждого моего шага! И я скажу вам еще кое-что. Как детектив вы не состоялись. Ваша реконструкция убийства показывает, что вы понятия не имеете, что произошло.

– Зато вы это знаете, верно? – промолвил Голкомб с обманчивым благодушием, способным побудить допрашиваемого сделать губительное для него признание.

– Я видел то же самое, что и вы, – ответил Мейсон.

– Отлично, – с сарказмом произнес сержант. – Тогда выкладывайте, что там случилось, если вы такой умный.

– Прежде всего, – начал Перри Мейсон, – пес сидел на цепи, когда убийца вошел в дом. Клинтон Фоули вышел к посетителю, поговорил с ним около минуты, потом вернулся и спустил с цепи собаку. После этого ее застрелили, а потом и самого Фоули.

– Почему вы так в этом уверены?

– Вы когда-нибудь видели, чтобы полотенце лежало под ванной? – с едкой иронией осведомился Мейсон.

– Ну и что из этого? – поколебавшись, спросил сержант.

– На этом полотенце был крем для бритья.

– И что дальше?

– Полотенце упало, когда Клинтон Фоули спускал с цепи собаку. Когда мужчина бреется, он не пачкает кремом полотенце. Крем попадает туда, только когда он вытирает с лица мыло. Ему приходится делать это в спешке, если его прерывают в середине бритья. Разумеется, Клинтон Фоули не сделал этого, когда собака залаяла в первый раз или когда он услышал, что в дом кто-то вошел. Он заговорил с этим человеком и во время разговора стал стирать полотенцем мыло с лица. Затем произошло нечто, заставившее его вернуться и спустить пса. Тогда убийца выстрелил. Вы сами могли бы до этого додуматься благодаря крему на полотенце, если бы использовали ваши мозги, вместо того чтобы задавать мне дурацкие вопросы.

На момент в комнате воцарилось молчание, потом из тени послышался голос:

– Да, я видел это полотенце.

– Если бы вы, ребята, – продолжал Перри Мейсон, – осознали значение этого полотенца и сохранили его как вещественное доказательство, то могли бы себе представить, как произошло убийство. Отдайте полотенце на анализ, и вы обнаружите, что оно пропитано кремом для бритья, вытертым с лица Клинтона Фоули. Вы найдете немного засохшего мыла у него на подбородке – гораздо меньше, чем было бы, если бы его застрелили с намыленным лицом. И на полу, там, где его лицо касалось паркета, нет ни следа мыла. Повторяю: он вытер пену полотенцем.

– Не понимаю, что ему мешало вытереть лицо раньше, чем пойти посмотреть, кто вошел в дом, – возразил невольно заинтересованный сержант Голкомб.

– Фоули уронил полотенце, когда спускал с цепи пса, – объяснил Перри Мейсон. – Если бы он собирался спустить собаку с самого начала, то сделал бы это, а потом вышел и вытер лицо.

– Ну, в таком случае где Артур Картрайт? – спросил сержант.

– Не знаю. Я сегодня пытался его найти. Экономка говорит, что он куда-то ушел.

– А Телма Бентон утверждает, что он сбежал вместе с миссис Фоули, – заметил Голкомб.

– Да, – кивнул Мейсон. – Она мне так сказала.

– А Клинтон Фоули сказал Питу Доркасу.

– Я понял, – устало произнес Мейсон. – Неужели мы должны пережевывать все это снова?

– Нет, не должны, – буркнул сержант Голкомб. – Я просто объясняю вам, что ваш клиент Артур Картрайт, по всей вероятности, сбежал с миссис Фоули, услышал от нее об оскорблениях, которые ей пришлось терпеть от мужа, и вернулся назад, решив убить Клинтона Фоули.

– И единственное доказательство, на которое вы можете опереться, это факт, что у Картрайта были неприятности с Клинтоном Фоули и что он убежал с его женой?

– Для начала этого достаточно.

– Ну так я намерен сразу же опровергнуть вашу теорию. Если бы Артур Картрайт вернулся назад, то с твердым намерением убить Клинтона Фоули, верно?

– Полагаю, что да.

– Отлично. В таком случае он бы вошел в дом, увидел Клинтона Фоули, направил на него пистолет и выстрелил, а не стал бы стоять и спорить, покуда Фоули стирал с лица мыло. Картрайт не дал бы Фоули вернуться и спустить с цепи свирепую полицейскую овчарку. Ваша беда, ребята, в том, что вы находите мертвеца и сразу же начинаете искать того, кто выглядит наиболее подозрительно. Вы не обращаете внимания на улики и не пытаетесь понять, куда они указывают.

– Ну и куда же они указывают? – осведомился сержант.

– Черт возьми! – воскликнул Перри Мейсон. – Я и так выполнил почти всю детективную работу по этому делу и не собираюсь вкалывать за вас. В конце концов, за это платят вам, а не мне.

– Насколько мы понимаем, – заметил сержант Голкомб, – вам уже недурно заплатили за вашу работу.

Перри Мейсон широко зевнул:

– Это одно из относительных преимуществ моей профессии, сержант. Впрочем, тут есть и некоторое неудобство.

– А именно? – с любопытством спросил Голкомб.

– То, что платят исключительно за способности, – ответил Мейсон. – Единственная причина, по которой я получаю хорошие гонорары, заключается в том, что я демонстрирую способность выполнять свою работу. Если налогоплательщики не будут обеспечивать вам ежемесячное жалованье, пока вы не предъявите результаты, вы станете голодать по нескольку месяцев – разве только проявите больше сообразительности, чем проявляете в этом деле.

– Довольно, – заявил сержант Голкомб дрожащим от негодования голосом. – Если вы будете сидеть здесь и оскорблять меня, это ничего вам не даст, Мейсон. Постарайтесь это понять. В этом деле вы не просто адвокат. Вы – подозреваемый.

– Я уже понял, – кивнул Мейсон. – Потому и сказал то, что вы слышали.

– Послушайте, – рявкнул Голкомб, – либо вы лжете, что отправились туда к половине девятого, либо нарочно даете неопределенные показания, чтобы замутить воду! Обследование показывает, что Фоули убили от половины восьмого до восьми. Он был мертв уже более сорока минут, когда приехала полиция. Вам нужно только сообщить, где вы были между половиной восьмого и восемью, и вы будете вне подозрений. Какого черта вы не желаете с нами сотрудничать?

– Говорю вам: я не знаю, чем занимался в это время, – сказал Мейсон. – Я даже не смотрел на часы. Вышел пообедать, немного прогулялся, выкурил сигарету, вернулся в офис, потом снова прошелся по улице с сигаретой, поймал такси и отправился на встречу с Фоули.

– И встреча была назначена на половину девятого?

– Да.

– Но вы не можете этого доказать.

– Разумеется, нет. Какого черта я должен доказывать время каждой назначенной мною встречи? Я адвокат и назначаю множество встреч в течение дня. Фактически то, что я не могу доказать время встречи с Фоули, не только не является подозрительным обстоятельством, а, напротив, свидетельствует, что предполагалось рутинное деловое свидание. Если бы я предъявил дюжину людей, подтверждающих, что я договаривался о встрече с Клинтоном Фоули, вы бы сразу заинтересовались, чего это я так стараюсь засвидетельствовать время свидания. Конечно, если у вас есть хоть капля ума. Скажу вам еще кое-что. Что, по-вашему, мешало мне прибыть в дом Фоули в половине восьмого, убить его, вернуться в офис, потом взять другое такси и снова поехать туда к назначенному времени?

– Насколько я понимаю, ничего, – ответил Голкомб после паузы.

– То-то и оно, – кивнул Перри Мейсон. – Только если бы я так поступил, то наверняка бы постарался запомнить номер такси, доставившего меня туда к половине девятого, и обзавестись свидетелями того, что свидание было назначено на это время.

– Не знаю, как бы вы поступили, – с раздражением произнес сержант Голкомб. – Когда вы начинаете работать над делом, логики от вас не жди. Вы действуете на редкость бестолково. Почему бы вам не рассказать все откровенно, не пойти домой, не лечь спать и не предоставить нам этим заниматься?

– Я не препятствую вашему расследованию, – отозвался Мейсон, – и не испытываю большого удовольствия, когда лампы светят прямо в глаза, а вы сидите, уставившись мне в лицо, думая, что его выражение подскажет вам ключ к разгадке. Если бы вы выключили свет и немного пораскинули мозгами в темноте, это принесло бы вам куда больше пользы, чем сидеть кружком, созерцая мою физиономию.

– Больно нужна мне ваша физиономия, – проворчал Голкомб.

– Как насчет Телмы Бентон? – спросил Перри Мейсон. – Что она делала во время преступления?

– У нее полное алиби. Она может отчитаться за каждую минуту.

– Кстати, – поинтересовался адвокат, – что вы сами делали в это время, сержант?

– Я? – с удивлением переспросил сержант Голкомб.

– Да, вы.

– Пытаетесь превратить меня в подозреваемого?

– Нет. Просто спрашиваю, что вы делали.

– Ехал сюда в автомобиле, – ответил сержант. – Находился примерно на полдороге между домом и офисом.

– И сколько вы в состоянии представить свидетелей, которые могут это подтвердить?

– Не валяйте дурака, – посоветовал Голкомб.

– Если вы хорошенько подумаете, то поймете, что я вполне серьезен. Сколько вы можете представить свидетелей?

– Разумеется, ни одного. Я могу засвидетельствовать время, когда я ушел из дому и когда прибыл в офис.

– В том-то и дело, – кивнул Мейсон.

– В чем?

– В том, что это должно заставить вас отнестись с подозрением к безупречному алиби Телмы Бентон. Когда человек в состоянии отчитаться за каждую минуту своего времени, это обычно означает, что он очень постарался обеспечить себе алиби. Тот, кто так поступает, либо участвовал в убийстве и сфабриковал свое алиби, либо знал, что убийство произойдет, и предпринял усилия, чтобы обзавестись алиби заранее.

Последовало долгое молчание.

– Значит, вы думаете, – задумчиво промолвил сержант Голкомб, – Телма Бентон знала, что Клинтона Фоули собираются убить?

– Я понятия не имею о том, что знала и чего не знала Телма Бентон, – ответил Мейсон. – Я всего лишь утверждаю, что у лиц, обладающих безупречным алиби, как правило, есть на то причина. В обычных обстоятельствах человек не имеет алиби на каждую минуту рабочего дня. Он может доказать, где находился, не более, чем вы. Держу пари, что никто в этой комнате не сумеет представить свидетелей того, что он делал каждую минуту между половиной восьмого и восемью вечера.

– Вы-то уж точно не можете, – устало заметил Голкомб.

– Вот именно, – кивнул Мейсон, – и не будь вы так тупы, то поняли бы, что это указывает на мою невиновность, а не наоборот.

– Но вы не в состоянии доказать, что прибыли в дом Фоули в половине девятого. Никто не видел, как вы входили, никто не знает, что вы договорились о встрече, никто не впустил вас в дом и не видел, что вы находились там в восемь тридцать.

– Я могу это доказать, – возразил Мейсон.