Провал резидентуры Мошков Кирилл
Я тоже усмехаюсь.
— Плюс, Кикоа, не забывай о премиальных, — многозначительно говорит шеф. — Что — плохо за один день заработать триста тридцать хоней?
— Ну да, — невесело шучу я, — две бутылки «хальяки» или коробка дури.
— А ты не трать деньги на вражескую дурь, — наставительно говорит шеф, не принимая шутки, — а если уж тебе совсем невмоготу, то жуй кишан, это по крайней мере патриотично. И недорого.
Шеф окутывается облаком сизого дыма дешевой сигары, а я выхожу из его клетушки в редакцию. Моя секретарша Гуна сидит на телефоне, увидев меня — улыбается всей своей шоколадной смазливой мордашкой. Я совсем недавно просек, что она в меня влюблена. А ведь я с ней уже год работаю, ничего раньше не замечал. Стоило развестись и потом потерять наложницу, чтобы внезапно найти возле себя такую кобылку! Черт, о чем это я думаю…
— Запряг-таки, — говорю я ей. — Готовься, сегодня мы с полудня до шести и потом в ночь.
Она, улыбаясь, кивает, продолжая говорить в телефон:
— Спасибо, я передам ему. Да-да, ваши соображения очень ценны.
При этом она, скромно не глядя на меня, сжимает коленки и ставит каблучки на треногу своего стула, поворачивая боком сжатые вместе стройные шоколадные ноги. Какие, черт, они теперь носят мини. А говорили — раз война, все модные магазины поразоряются.
Я тем временем спрашиваю Дооту, секретаршу Мин Даноо:
— Ну что, твой не объявлялся?
Роскошная массивная Доота отрывается от писем, пачками разложенных перед ней, и говорит:
— Не-а. И дома его нет.
Она удручена, хотя что ей — Оаки на нее все равно никогда никакого внимания не обращает. Что за мода у наших референток — влюбляться в ведущих? Впрочем, моя первая секретарша… Совершенно обратный пример. Я для нее как мужчина вообще не существовал. Хотя и она для меня как женщина — тоже. Гадина такая была, я ее уволил, потому что она на меня попыталась настучать. Там серьезный был момент, хорошо, Мин Даноо и шеф меня прикрыли, а то ковырять бы мне землицу в окопах на южном фронте. Да… зачем я во фронтовую командировку взял наложницу, идиот, идиот! Бедная Тиклу… что с того, что она была белая? Тиклу… Взял бы тогда жену — не надо было бы потом возиться с разводом… грех, конечно, так думать… Боги, о чем я все время думаю!
Гуна кладет трубку и облегченно вздыхает. Доота ее спрашивает:
— Кто там на тебе ездил полчаса?
— Да ну, какой-то флотский, как пень тупой. Слышите, шеф, хотел, чтобы вы для «Воскресных разговоров» пригласили директора Института расы и он на примере белой музыки наконец объяснил бы, почему беляки — не люди в полном смысле слова. А то, видите ли, его друзья, боевые флотские офицеры, не могут понять, почему популярная столичная радиостанция уделяет столько времени белой музыке.
— Идиот, — бормочу я, начиная листать подготовленный Гуной обзор писем. — И друзья его идиоты. Интересно, что бы они у себя на флоте делали без белой военсилы? Как снаряды подносить — давай, белый брат, а по радио — не люди. Тьфу, уроды!
Девчонки хихикают. За год работы со мной и Оаки они уже привыкли к нашим с ним пробеляцким настроениям и даже стали их разделять, особенно после того, как в комендантский час прятали в редакции мастера Виашну. Мастер им всю ночь пел оканы, болтал с ними, и я видел, что они ему даже в глаза смотрели. Более того, Доота наутро поглядывала вообще как-то виновато, из чего я заключил, что, пока мы с Гуной были в студии, знаменитое мужское обаяние мастера победило цвет его кожи в глазах впечатлительной секретарши. Ей, конечно, после этого некоторое время везде мерещилось Управление Мощи Расы, но потом это прошло. У нас тут все-таки «Радио Тридцать», а не газета «Черная Мощь».
Я погружаюсь в обзор, думая в то же время о Мин Даноо. Один я знаю, что перед отъездом он долго говорил по телефону с известным прожигателем жизни из Раманы, с Макту Мин Шихле. Имел или нет этот звонок отношение к исчезновению Оаки? Кроме того, три дня назад, за день до отъезда, Оаки звонил какой-то беляк, после чего Оаки перезванивал по белому номеру, а потом позвонил во «Все еще развлекаемся» и сказал следующее (я слышал это очень хорошо, но Оаки не знал, что я слышу, потому что я отбирал музыку и был в наушниках — но в наушниках в этот момент тихо-тихо играл электрогобой без аккомпанемента): «Леа, ты ведь искал Шер Гахоо? Да, как раз он и попросил меня позвонить тебе. Так вот, она в поместье своего бывшего жениха. Ты поедешь? Я сейчас никак не могу, но, раз ты едешь, передай ей от меня привет». Итак, он поехать не мог, поехал некий Леа (надо полагать, Ги Коона, какой еще Леа есть во «Все еще развлекаемся»)… потом он узнает, что Леа… Что? Он что-то узнает и едет сам. Хотя ехать не может. Так, что ли? Чушь какая-то…
— Ну как обзор, шеф? — искательно спрашивает Гуна, заглядывая мне в лицо.
— Молодец, — говорю я и похлопываю ее по коленке. Обзор и правда хороший, а коленка теплая и упругая под тканью колготок. Гуна от этого похлопывания вся аж заходится, изумленно глядя на меня: раньше я ей такого внимания не оказывал.
Как ни в чем не бывало, я говорю:
— Готовь обзор прессы для дневного эфира. Час остался.
— Есть, шеф, — хрипло говорит она и садится за свой стол.
Я кладу листки и беру телефонную трубку.
— Редакция газеты «Все еще развлекаемся», — говорит незнакомый голос.
— Здесь Кикоа Шер Лоо, радио «Тридцать», — отзываюсь я. — Нельзя ли поговорить с Леа Ги Коона?
— Извините, Кикоа, нет, — озабоченно отвечает голос. — Вы знаете, он куда-то пропал, его третий день нет ни на работе, ни дома. А что, у вас что-то срочное к нему?
— Простите, с кем я говорю?
— Простите, что сразу не представился, — виновато отвечает голос. — Ноу Ти Киола, референт отдела светских новостей.
— Ничего. Ноу, если Ги Коона появится, попросите его позвонить мне. Если я буду в эфире, моя секретарша его соединит.
— Хорошо, Кикоа, — говорит Ноу Ти Киола. — Вы сегодня в ночь? Буду вас слушать.
— И в ночь, и с полудня до шести. У нас Мин Даноо вот так же таинственно пропал, — говорю я и сам поражаюсь тому, что сказал.
Ноу Ти Киола тоже пораженно молчит, потом говорит:
— Кикоа, а может, их обоих..?
— Да нет, не похоже, — говорю я.
— Не похоже, — соглашается Ти Киола. Кажется, неплохой парень. — Ладно, Кикоа, если будет информация о Леа или если он сам появится, я вас извещу.
— Спасибо, Ноу.
Мы прощаемся, и я кладу трубку. Да-с, тут что-то нечисто. Надо искать. Похоже, что их как-то связывают поиски этой аристократической барышни, Шер Дахоо. Кстати, она ведь тоже весьма таинственно пропала. Может, это у Комитета новая мода — брать людей без шума? Да нет, быть не может. Арест есть не столько акция наказания арестуемого, сколько — устрашения пока еще не арестованных и воспитания тех, кого арестовывать еще рано. Так что тайный арест — нонсенс. Так, кто может еще быть заинтересован в поисках Шер Дахоо? Конечно, наш миллионер Шихле, она ведь его любовница. Кстати, Оаки ведь перед самым отъездом долго говорил с Шихле.
Я набираю справочную отелей и узнаю, что Макту Мин Шихле остановился в «Шаахане». Ну конечно, не в «Трех якорях» же. Уж если Шихле, так самая дорогая гостиница королевства. Что ж, звоню в «Шаахан».
На фоне музыки девичий голосок (новая какая-то) говорит:
— Отель «Шаахан», добрый день.
— Добрый день, — говорю я. — Я Кикоа Шер Лоо, радио «Тридцать». Будьте добры, номер господина Мин Шихле.
— Минуту, — говорит девичий голосок. — Кикоа, вы сегодня в эфире?
— Даже два раза, — говорю я. — Я заменяю Мин Даноо, он… в командировке.
— Буду слушать, — отвечает девичий голосок. — Соединяю.
Гудок. Трубку снимают. Вежливый молодой голос с акцентом северянина:
— Номер господина Макту Мин Шихле.
— Белый брат, — говорю я, — шломвоат (это на их языке — здравствуй), я Кикоа Шер Лоо, радио «Тридцать». Дай, пожалуйста, господина Шихле.
— Минуту, — смягченно говорит белый. Возникает густой, но тоже молодой голос.
— Я Шихле. Здравствуйте, Кикоа. Я вас знаю.
— Что ж, — говорю я, — это очень лестно. Господин Шихле, скажите пожалуйста… это не совсем обычный вопрос… не звонили ли вам в последние два дня Леа Ги Коона из «Все еще развлекаемся» и наш ведущий Оаки Мин Даноо?
После некоторой паузы Шихле говорит явно изменившимся голосом:
— Нет, именно в эти-то два дня и не звонили. Вы что-то знаете, Кикоа?
— Нет, господин Шихле, — говорю я. — Но очень хочу узнать.
— Так, — говорит Шихле и опять замолкает. Потом вдруг говорит:
— Вы, конечно, сейчас пойдете заменять Мин Даноо в эфире.
— Да, — несколько удивленно отвечаю я.
— В таком случае я к вам подъеду в редакцию часов в шесть, — решительно говорит он. — Меня пустят со слугой?
— Да, конечно, — говорю я. — Я предупрежу охрану.
— Хорошо, до встречи, — отвечает Шихле и дает отбой.
Я встаю, потягиваясь. Гуна живо оборачивается.
— Закажи внизу пропуск на Макту Мин Шихле со слугой, — говорю я ей. — И поторопись с обзором, мне его надо успеть просмотреть до эфира. А я пойду покурю.
Я выхожу из-за стола — мне для этого надо протиснуться мимо стула Гуны, и я, протискиваясь, кладу ладонь ей на длинную красивую шею. Она, качнувшись, закрывает глаза. Курсор на мониторе дрожит, застряв на полуслове. Она переводит дыхание, когда я уже выхожу из комнаты и, прежде чем идти на лестницу курить, за углом коридора, перед дверью на лестницу, торопливо сую за щеку давно лелеянную в левом кармане связочку стебельков кишана — жгучих, ненавистных, вызывающих изжогу, но совершенно необходимых, чтобы не засыпать на ходу после бессонной, в горячей пропотевшей постели ночи. Плевать на все, буду спать с Гуной, кто меня осудит?
К концу моего эфира и впрямь приезжает Шихле, как всегда — умопомрачительно элегантный, и при нем — невысокий, худой, крепкий белый, то ли телохранитель, то ли слуга — у этих раманцев не поймешь. Они, дожидаясь меня, сидят в редакции, и к моменту моего прихода Доота уже окончательно сражена, причем строит глазки обоим. Шихле флиртует с ней чисто профессионально, глядя в сторону, а она, бедняжка, принимает все за чистую монету. Белый хоть по-честному не обращает на нее никакого внимания — стоит себе за гостевым креслом, молчаливый и уверенный. Черт возьми, как приятно видеть белого — в обществе черных — уверенным.
— Здравствуйте, Кикоа, — нетерпеливо говорит Шихле. — Ну, расскажите, что знаете.
Я рассказываю, и Шихле просто-таки меняется в лице и вскакивает:
— Вот это и есть недостающее звено! Они же не говорили мне, где она. Боялись подслушивания. Говорили: я поеду к ней и привезу ее к вам.
— А почему вы сам не поехали? Они не объяснили, куда?
— Они сказали, как один, одними и теми же словами. Вам туда, как иностранцу, не попасть. Теперь я понимаю, почему: Рриоо ведь сослан в поместье без права выезда, и нужно специальное разрешение Комитета, чтобы попасть туда. Погодите. Гилу, телефон барона? На память не помнишь?
— Помню, — спокойно отвечает белый. Ох, странный это белый. Он не просто спокоен, он абсолютно уверен в себе, как далеко не всякий черный. Ну и штучку оторвал себе везунчик Шихле! — Линия Запад, 192-102-600, белый — 392-102-600.
— О! — поднимает палец Шихле. — Кикоа, есть у вас телефон для белых?
Я показываю: еще бы у нас не было телефона для белых. Белый, не дожидаясь приказа, берет трубку и спокойно набирает номер. Долго ждет, очень долго, потом ровным движением очень сильного борца кладет трубку и объясняет:
— В людской не берут.
— А, проклятье! — снова вскакивает Шихле. — Наберу в кабинет.
Он набирает номер, долго ждет и раздраженно бросает трубку.
— Что они там, все вымерли, что ли? Ладно, придется ехать без разрешения. Да, но не на моем же «трихоо», мои номера каждая собака знает. А, найму в городе… Спасибо вам, Кикоа.
— Да не за что, — говорю я. — Если найдете Мин Даноо, намекните ему, что его ждет работа, ладно?
Шихле только кивает и выкатывается. За ним выходит его белый, заметим, никому не поклонившись. Бедная Доота! Она, видимо, ждала какого-то продолжения… Теперь ей приходится собраться и уйти, потому что работы на сегодня у нее больше нет. Мы остаемся в комнате вдвоем — я и Гуна; пора начинать готовить ночной эфир. Я запираю дверь и оборачиваюсь к ней. Она стоит у моего стола, глядя на меня округляющимися глазами. Я выключаю свет и в сумерках, пробивающихся сквозь жалюзи, подхожу к ней. Она для приличия шепотом предупреждает:
— Я сейчас закричу…
Но, однако, не кричит, когда я обнимаю ее.
Глава шестая
ДЕЖУРНЫЙ
Едва в семь утра я заступаю на дежурство, как меня вызывает снизу Веном, причем вызывает по категории «0». Я немедленно надеваю на виски рид-сенсоры и включаюсь в цепь связи.
— Дежурный, — говорит Веном. — Кто там на связи?
— Сержант Скидер, — отвечаю я.
— А, Гэни, — Веном явно обрадован, за что я к нему испытываю некоторую благодарность: помнит, значит, как я его вытягивал из-под гипноза на его первом вылете. — Врубайся-ка в цепь на 100 %. У нас тут категория «0». И вызывай командира.
Я нажимаю вызов и включаюсь в цепь. Краем сознания я вижу, что в рубку входит командир и тоже надевает сенсоры.
Веном и Таук сидят в машине, стоящей на шоссе. Я справляюсь у мап-навигатора системы: это объездное шоссе на Эгерину через лес Хоу. Н-да, веселое местечко! Я чувствую, что контроль берет на себя командир. Значит, за мной остается информационная поддержка и резерв ментальной энергии. Хорошо.
— Гэни, — мысленно зовет Веном. — Чувствуешь, нас щупают?
И я, и командир ощущаем ментальный натиск, который Веном и Таук испытывают внизу. Они даже машину остановили. Таук (ну и мощь у этого парнишки, вуалей триста пятьдесят, по ощущению!) строит мысленный барьер: те, кто прощупывают его, за этим барьером могут видеть только двух местных — белого раба и черного господина. Я вызываю приложение, которым за все время службы здесь не пользовался ни разу — «Ментоскоп», мощную программу анализа и синтеза ментальных сигналов. Я физически ощущаю, как растет напряжение во всей системе: Таук напрягается, строя барьер во всех мыслимых диапазонах. Командир тем временем своей властью решительно высвобождает резервы базы: закрывает неактивные терминалы, сгоняет связистов с ресурсоемкой «нулевки», велит центральному мозгу закрыть все работающие логины, кроме трех-четырех терминалов таких же, как мы, оперативников. «Ментоскоп» тем временем уже вовсю анализирует чужой ментальный натиск и подает через меня первые рекомендации Тауку: уточняется диапазон (я чувствую, как Таук с облегчением мысленно покидает те диапазоны, где атаки нет) и направленность (прощупывание ведут два источника из глубины леса, с диаметрально противоположных направлений). Потом хваленый «Ментоскоп» пасует: определить происхождение сигнала он не может. Прощупывание ведет не человек и не компьютер. Вот те раз!
К моему удивлению, Таук вновь запускает программу, теперь уже сам. Ах вот как, тут есть меню, которое я ни разу не вызывал!
Некробиотика?!
Система уверенно определяет сигнал как подаваемый нежитью.
Скажите, пожалуйста. Да тут, оказывается, целый каталог: гаки… гарпии… гоблины… горгоны… джинны… доппельгангеры… ламии… ого!
«Ментоскоп» трижды прочесывает этот список, словно бы взятый из «Книги вымышленных существ» Борхеса, но с уверенностью отождествить сигнал не может.
— Неизвестный вид некробиотики, — комментирует Таук. — Характеристики: энергопоглощающие… отрицательные… зеленый сигнал, очень опасно! Очень!
— Я смотрю, вам пришлось сталкиваться с нежитью, — говорит командир.
— Еще бы, — быстро отвечает Таук, заводя машину и разворачиваясь. — Много раз. Все так вот везло, что на каждом новом месте приходится воевать с нежитью. Нет, Шаг, я здесь не поеду. Попробуем прорваться по шоссе.
Глазами Венома я смотрю в зеркальце заднего вида, и хотя это он, а не я, сейчас едет в машине далеко внизу, на островах, у меня по спине брызгает холод: позади по узкому, мрачному шоссе… раз… раз… наискосок несколько раз пробегают какие-то существа…
— Видели? — спрашивает Таук.
— Газуй, — хрипло отвечает Веном. А я уже прокручиваю всем увеличенные, замедленные кадры: через шоссе бежит, повернув вслед машине узкую черную голову и посверкивая светящимися красными глазами, нечто вроде очень большой собаки… или это человек, вставший на четвереньки… о, Боже…
— Газуй, Таук, — нетерпеливо говорит лейтенант внизу. — О Господи, командир, вы видели?
Командир не отвечает: я на всякий случай открываю глаза, взглядываю на него и вижу, что он вытирает платком пот со лба. Руки у него подрагивают.
Да-а… Я, конечно, слышал о низвержении Хозяина, об ангах на Новой Голубой и гаки на Шагрене, но мне казалось, что это все не очень точная информация. Оказывается, и здесь тоже есть своя нечисть, а? Это надо же!
— Вот тебе и объяснение, от кого бежала «ноль-пятнадцать», — говорит внизу Таук Веному. — Похоже?
— Похоже, — соглашается Веном.
Железный парень этот Таук. Я здесь пять лет и навидался всякого — так и я перебздел. Прошу прощения у дам, но иначе не скажешь. Веном, парень боевой, опытнейший — перебздел. Даже командир наш, Даниэль Акино, ветеран, умнейший старикан — и тот перебздел. И никто этого не скрывает. Я чувствую сейчас эмоции Таука — он не маскируется, у него все ментальные силы уходят на щит. Ему, конечно, страшно, и неприятно, но он чертовски хорошо владеет собой. Ну просто уникально владеет собой. У него даже пульс не ускорился, представляете? Я специально не поленился отвлечься и посмотреть данные телеметрии. Было у него 65 — и сейчас 65. Как это так — ему ведь страшно, а адреналин усилием воли он держит на нормальном уровне? Потрясающе.
— Неужели тебе не страшно, Легин? — вдруг вслух говорит Веном внизу.
— Страшно, Шаг, — спокойно отвечает Таук. — Очень страшно.
Ну, вот, кажется, они и выезжают из леса! Надо же, как близко — всего миль десять от того мрачного места. Впереди кордон. Таук тормозит, Веном лезет в карман за документами. К машине идет мрачный, толстый, потный сержант.
— Я же вам сказал, господин хороший, — начинает он еще издалека, когда Веном выходит из машины. — Нет проезда на Эгерину. Ну нету. Чего через лес-то не поехали? Забоялися? Так я вам говорил, попутку подождали бы…
— Сержант, — вдруг говорит Веном тихо и зло, так что сержант в удивлении останавливается, — да ты понимаешь, что говоришь? Ты что, не чуешь, что там в лесу? Ты что, здесь ночью не дежурил?
Сержант при этих словах быстро сереет, выкатывает глаза, руки у него начинают дрожать.
— Что… видели, да? — только и говорит он. Потом начинает быстро шептать: — Так я и знал. Говорил же я… не слушают… говорил — место это нехорошее. И каждую ночь… верите ли, господин хороший, каждую ночь они тут ходят, голоса их слышно, ребята уж и спать перестали, каждый вечер напиваемся, так ведь спирт кончается, а до смены еще неделя… Каждую ночь… То-то я и гляжу, сколько машин со столичными номерами туда поехало, кажный день кто-то едет, и никто назад не едет, вы вот первые…
— Сержант! — резко перебивает его Веном. — Ат-ставить панику! А-ат-ставить!
Боюсь, при его дорогом, изысканном штатском костюме этот офицерский тон не очень естественен, но сержант как-то подбирается, и глаза его вновь приобретают осмысленность. Некоторое время он молчит, потом говорит:
— Ладно, езжайте… Там пост ПВО строят, вы, как бульдозеры увидите, направо, вдоль берега, по грунтовке… Авось пустят…
Веном садится в машину, Таук трогает ее с места. Глазами Венома я вижу в зеркале заднего вида толстого сержанта. Он стоит спиной к лесу, сгорбившись, стаскивает с головы шлем и принимается рукавом утирать лысоватую голову…
Некоторое время машина идет по шоссе в молчании: ни Таук, ни Веном ничего не говорят, только Таук вновь и вновь прокручивает в «Ментоскопе» полученные характеристики. Потом говорит:
— База, сохраните, пожалуйста. Господин командир, у меня к вам просьба.
— Слушаю тебя, мичман, — отзывается Акино.
— Эти данные надо срочно, ну просто сейчас же передать на анализ в ГКО.
Командир кряхтит.
— Знаю, порядок такой… нечисть, да-а… Мичман, а может, лучше по команде через Управление флота?
Растерян старик. Нечисть ведь. Ну не сталкивались мы здесь с нечистью никогда. Вот растерян командир, а? У мичмана совета спрашивает. Впрочем, мичман-то наш…
Мичман ведь прав. Для очистки совести я вывожу командиру приват и там показываю ему соответствующую инструкцию — вот уж не думал, что придется здесь, на нашей тихой планетке, открывать в Своде главу «Явные признаки действия некротических, некробиотических и некроэнергетических сущностей»!
«7.3. При отсутствии в штате подразделения инспектора Галактического контрольного отдела или же уполномоченных специалистов Управления Безопасности контроль над ситуацией явных признаков действия указанных сущностей берет на себя старший специалист Астрогренадерской службы (в подразделениях третьего и более низких уровней — специалист Астрогренадерской службы)…
7.11. В случае выявления признаков действия некаталожных или вариантных сущностей, инструментальными средствами или же чувственно определяемых как некротические, некробиотические или некроэнергетические, получаемая информация немедленно под ответственность командира подразделения направляется напрямую центральной оперативной службе Галактического контрольного отдела или, в случаях отсутствия оперативной связи, на ближайший сервер ГКО (под логином „СВЕРХСРОЧНО“) или, в случае отсутствия такового сервера в пределах досягаемости оперативной связи, на локальный сервер УБ (под логином „ДЛЯ ГКО — СВЕРХСРОЧНО“)»…
— Я помню, спасибо, — ворчит командир в привате и тут же переходит на общий канал: — Ты прав, мичман. Передаем.
Передаем. Сержант Скидер, то есть, передает. Я, в смысле. Давай, сержант, кодируй, да не просто кодируй, а по восьмой схеме, хорошенечко; связистов взбадривай, канал на сервер ГКО открывай — да не простой канал, а восьмой схемы, закрытый; туда это все закодированное отправляй; да еще при этом систему-то держи, мап-локатор не забудь на новый масштаб перевести, повтор записи с шоссе не забудь отключить, хватит ребятам внизу на нервы действовать; менеджер окон прикрой — приват можно выключить, не нужен мне сейчас приват… Давай, сержант, работай, тебе за это деньги платят и вся Конфедерация честь отдаст, если нужно. Это у меня с самим собой всегда такие разговоры, когда надо много всего за полминуты сделать…
Машина внизу ворочается на грунтовой дороге у самого пляжа, порой под колесами дорогого «трихоо» начинает греметь галька. Бульдозеры остаются далеко слева, у шоссе, там пыль, ревут двигатели, сверкает синими искрами сварка и никто, конечно, машину не останавливает. Километра через полтора Таук снова выводит машину на шоссе и сразу газует так, что «трихоо» чуть не взлетает. Я мысленно уменьшаю масштаб, передо мной распахивается все Приморское шоссе до самой Эгерины: перед «трихоо» на много километров нет ни одной машины, только у Эгерины плетется пара армейских грузовиков. Но в Эгерину нам не нужно, нам нужно в поместье барона Рриоо. В мап-локаторе нет расположения поместья — но для этого на мне веббер, сетевой контроллер, настроенный на местный интернет и управляемый непосредственно токами коры головного мозга: наши хакеры уже несколько лет как вскрыли все секретные сервера туземных сетей, и сейчас месторасположение поместья мап-навигатор получает непосредственно от сервера Комитета безопасности королевства. По полученным координатам я тут же даю увеличение — поле зрения как бы пикирует на прибрежные леса… На поднимающийся с прибрежной полосы столб дыма… Поместье горит!
«Трихоо» съезжает с шоссе и по аллее через парк подкатывает к поместью. Поместья нет. От господского дома осталась обугленная груда, исходящая ядовитым каким-то, желтоватым дымом. Белые флигеля устояли, хоть и закоптились, но пусты. Таук выскакивает из машины и в сумасшедшем темпе — я еле успеваю сканировать его передвижения — обегает развалины. На площадке перед домом — чадящий остов комитетского микроавтобуса… Таук кричит Веному:
— Шаг, здесь никого нет! Ни мертвых, ни живых!
— Ты уверен? — Веном выходит из машины. Я ощущаю его неуверенность. Таук поворачивается, я торопливо переключаюсь на него и… Нет, это бесполезно описывать. Я применяемых гренадерами психотехник никогда не понимал. Больше того, я даже не понимаю, что же такое он сделал — нечто вроде очень ускоренного биосканирования, только в сто раз сложнее, комплекснее и быстрее. Как будто третьим, или пятым, или какое там у гренадеров бывает, зрением просмотрел все развалины насквозь, и так четко ощущается его уверенность: ели бы под развалинами был хоть один труп, он бы непременно его таким способом увидел, и я даже чувствую его зрительную ассоциацию — каким именно он ожидал бы этот труп увидеть.
— Нет, никого, — говорит он наконец. Впрочем, какое там «наконец» — все сканирование заняло у него тридцать секунд. Он возвращается к машине.
— А серой припахивает, чувствуешь? — говорит он Веному.
— Ты полагаешь… это… те? — спрашивает Веном.
— А у нас еще есть варианты? — Таук открывает дверцу и вдруг останавливается: со стороны моря, от пляжа, кто-то идет. Несколько секунд они вглядываются. Старик. Белый старик. Видно, что торопится подойти, но быстро шагать не получается. Таук идет ему навстречу.
— Что здесь было, белый отец? — спрашивает он старика, который щурится, пытаясь рассмотреть лицо незнакомого белого.
— Уехали господа наши, уехали, — сиплым тоненьким голосом отвечает старик. — Ночью уехали. Как все началось. Нас прогнали, сказали, чтоб по фермам да по дюнам разошлись. Господин барон уехали, и с ним госпожа черная женщина. И белый малец его, служка. Как все началось, тут нас прогнали и уехали.
— Что началось-то, белый отец?
Старик кряхтит, вздыхает, потом быстро, но с достоинством осеняет себя Знаком Света — это обычное протестантское крестное знамение, то есть для нас это крестное знамение, а для здешних белых — тайный, почти никогда не показываемый перед черными знак беляцких исконных верований (несомненно, какой-то упрощенной, оязычившейся версии протестантизма, как считают наши ученые).
— Дак демоны из лесов-то полезли, — объясняет старик. — Все как в дедовских сказках: сами черные, глаза красные и светятся, то собакой обернутся, то черным господином, и огнем плюют… Вона, господский-то дом весь так и сгорел, как господа офицеры охраны по демонам стрелять начали. Стрельнули они это раз, потом другой, а те р-раз… кто крысами оборотился, кто воронами, а какие и не оборотились, а огнем как плюнут! Тут все наши комитетские господа черные офицеры и убежали, — старик хихикает. — А как дом загорелся — и так, доложу я тебе, быстро загорелся, ну ровно его керосином поливали — выбегает наш господин барон Рриоо, да и вынес он из нашей беляцкой людской Знак Света серебряный — ты не подумай, мы не втихаря, мы по разрешению его там держали. Вынес, да и давай им размахивать. Ясное дело, демоны-то поразбежались, — старик хихикает, — ты-то знаешь, наш-то беляцкий Знак супротив черта вернейшее дело! Вот тут господин барон нас разогнал, а сам взял у управляющего своего, у Шавлу, значит, мотоцикл с коляской, посадил в коляску госпожу черную женщину, сзади — пацанчика нашего, Талу, и мне говорит: Бумалу, говорит! Особое, говорит, тебе, старик, доверие вышло! — Старик приосанивается. — Смотри, говорит, за поместьем. Только вот если опять эти красноглазые, не приведи Великие Белые Боги — Зебаот, и Якобей, и Мозезуй, и Мать Великая Белая Баба, и Два Пророка, если опять красноглазые появятся — без памяти, говорит, Бумалу, ты отседова опять беги. Ну а если, говорит, кто приедет, особливо ежели не из Комитета, то ты так и скажи: сели, мол, на мотоцикл и уехали в Шенаину, и у ратуши в харчевне весь день ждать будут, а с темнотой поедут на юг, к Холмам Пророка…
Не дав старику договорить, дорассказать про «особое доверие», Таук и Веном прыгают в машину, которая устремляется через парк к шоссе. Таук выставляет на крышу машины синюю мигалку, которую здесь имеют право включать только машины генералов, министров и членов королевской семьи. На шоссе попадаются встречные машины, но при виде мигалки опрометью кидаются к обочинам.
— Веном, — спрашивает командир, — ваши предложения?
— Взять всех троих. Лиина явно раскрылась барону, в той или иной степени, иначе почему он ей помогает?
— Он любит ее.
— Все не так просто. Он космонавт, отстраненный от полетов. Наверняка это сыграло какую-то роль, если она раскрылась.
— Это провал резидентуры.
— Есть резидентура в Рамане. Она продержится, пока не заработает новый резидент. Это дело года, не больше. Сейчас космические силы сторон заняты сдерживанием друг друга, причем ядерное оружие у них кончилось, не начавшись, а в противостоянии доминируют Рамана и Оанаина с их оборонительной концепцией. И мы в этой ситуации можем пережить потерю этой резидентуры. Вы лучше думайте, что делать с этими демонами, с некробиотическими этими сущностями, будь они неладны.
— Старик не зря назвал их демонами, — говорит вдруг Таук. — Это очень древняя сила. И очень странная. Совсем незнакомая. Такое впечатление, что это остатки тех сил Зла, которые подчинялись прежнему Врагу, а эру Хозяина, последние пять тысяч лет, будто проспали. На ком они здесь паразитировали до людей? Это интересно, но… но почему именно наша деятельность их разбудила? Вот что я предложил бы анализировать. И именно это будет основным вопросом моего отчета.
— Не рановато ли об отчете, — бормочет командир. — И потом, почему вы считаете, что их разбудили мы?
— Мне так кажется, — говорит Таук. — Пока только кажется. Но, наверняка, Лиина должна нам кое-что пояснить, когда мы ее встретим… Вот о чем, мне кажется, мы должны думать, господин капитан первого ранга, а не о том, закрывать резидентуру или нет.
Ух, нарывается парень! Мичман на капитана попер! Но командир молчит, только покряхтел немного — дело ведь говорит мичман-то…
— Ну хорошо, — говорит наконец командир. — Твои предложения, мичман.
— Я предлагаю сейчас действительно взять всех троих, если они живы, и вывезти наверх. Все легенды, связанные с этой резидентурой, все равно уже засвечены. Предлагаю оставить прежние связи — радио «Тридцать», газету «Все еще развлекаемся», но выходить на них уже с новыми легендами. Носителей засвеченных легенд объявить для связных погибшими.
— Это разумно, — поддерживает Веном.
— Согласен, — говорит командир после долгой паузы.
Машина проходит Эгерину. Мелькают дома, вывески, стволы зенитных орудий, деревья. И снова шоссе — теперь это оживленная трасса, часть Дороги Номер Один, роскошный хайвей, идущий из предгорных густонаселенных районов Боканао к огромной портовой Шенаине. Ехать ребятам еще не меньше пяти часов, а ведь уже три, и все эти восемь часов они в дороге, машина прошла не меньше пятисот километров от Столицы… Они на ходу глотают концентраты, запивая их купленным еще в Столице фруктовым соком, а я подкачиваю энергии в их ментальный барьер, готовлю их к тому, что может ждать их в торговой столице Архипелага…
Вдруг мое внимание привлекают настойчивые сигналы обрабатывающих центров системы.
— Внимание, Веном, Таук, — говорю я. — В Миноуане и во всей приморской зоне, вплоть до Шенаины, объявлена воздушная тревога.
— Что такое? Здесь тишина, — удивляется Веном.
— Оперштаб королевской армии объявил тревогу в приморском и столичном секторах, — говорю я секунду спустя, следя за сообщениями системы. — Противник угрожает выброской десанта, — продолжаю я по мере того, как система расшифровывает перехватываемую информацию. — Крупные воздушные армады приближаются к границам прибрежной зоны королевства с севера и северо-востока. В ста пятидесяти километрах к северу от Миноуаны королевские ВВС и силы береговой охраны уже около часа ведут бой с охранением четырех смаргудских авианосцев.
— Идиоты флотские, — довольно индифферентно говорит Веном, спокойно ведя машину. — Надо же, прозевать четыре авианосца. Небось, прошли они от базы в Шемме через Восточный пролив под самым носом у разведки.
— Северная армада в количестве восьмисот тридцати самолетов приближается к побережью королевства у столицы, — продолжаю я. — В столице и прибрежных городах объявлено полное затемнение и радиомолчание. Население выводится в убежища.
— Ну это ничего, хоть за двадцать минут до налета спохватились, — спокойно комментирует Веном. — При бардаке в их ПВО очень неплохо…
Я продолжаю передавать уже относительно незначащие сообщения, просто чтобы держать их в курсе. Если они будут продолжать ехать с той же скоростью, машина подойдет к окраинам Шенаины через десять минут.
В этот момент Таук говорит:
— Слышите самолеты?
И почти тут же темнота впереди взрывается: на холме у шоссе, за деревьями, вспыхивают прожектора позиции ПВО, и начинается бешеный, рвущий воздух огонь зениток.
— Проскочим? — риторически интересуется Таук.
Нет. У позиции дорога перекрыта военным грузовиком. Веном включает мигалку, но грузовик с места не трогается, а навстречу выбегает сержант, отчаянно размахивая светящимся жезлом.
— Назад! Назад! — орет он срывающимся голосом. — Сейчас будет налет! Назад, господа! Наза-ад!
Треск, гул рвущихся в небе снарядов, заполняющий все рев самолетных двигателей в вышине. Веном, шипя сквозь зубы, разворачивает машину:
— Мы бы уже десять раз проскочили, нафига он нас завернул?
Таук, глядя в небо из окна, спокойно говорит:
— Штурмовики в пике.
И тут — страшный удар рядом, лавина земли, дыма, сметающий грохот. Машина рвется в темноту, выключив мигалку, Веном оборачивается, и мы видим, как новые разрывы разносят позицию ПВО. Прожекторы мгновенно гаснут, грузовик на шоссе вспыхивает, опрокидываясь. Воющая лавина штурмовиков проносится над разоренной позицией, напоследок полив ее из пулеметов.
— Ну, теперь проскочим, — отчаянно разворачивает машину Веном.
На небольшой скорости он проходит засыпанный землей участок у пылающего грузовика. На обочине, повиснув на ограждении разгромленной позиции ПВО, неподвижно темнеет сержант, который только что махал жезлом. Жезл в его руке, касаясь земли, все еще светится. Вверху тяжко ревут моторы десантных самолетов. Машина устремляется по шоссе в сторону города, а я сообщаю:
— Береговая охрана у столицы и на траверзе порта Шенаины вступила в бой с десантными судами противника.
Веном резко тормозит.
— Легин, под задним сиденьем форма. Переодевайся. Я буду лейтенант, ты — мой денщик. В гражданке мы там сейчас будем не к месту.
Глава седьмая
ЕФРЕЙТОР
— Господин офицер, — говорю и вижу, что погон на нем нет. Отставник? Такой молодой?
— Да, — раздраженно оборачивается. Ух, и здоровый.
— Господин офицер, — говорю, — где комендатура? Мне туда явиться приказано, я в отпуске, а она переехала куда-то…
— Великие черные боги всем сонмом! — орет он вдруг так, что у меня аж в ушах звенит. — Мне бы кто объяснил в этом дурдоме что-нибудь! Ты что, ефрейтор, не видишь — сейчас бомбить будут? Воздушная тревога, слышишь?
— Так точно, слышу, господин офицер, — говорю в отчаянии, — а что ж мне-то делать, господин офицер?
Тут та баба, которая с ним, сержант-береговик, как его за рукав схватит:
— Барон, да быстрее, слышите?
Моторы ревут в небе, не наши моторы, народ по темной улице бежит, все орут, сирена воет, и тут он меня как тоже за рукав схватит:
— Да за мной же, ефрейтор! Ты что, окаменел или очумел?
Только побежали куда-то — бубух! бубух! — в порту ударило, и сразу видно — огонь до неба. И началась бомбежка, да еще и ПВО со всех перекрестков как вдарит!
Вот век я ему благодарен буду, спас он меня от верной гибели: рванул меня во двор, а там — в дворовое убежище. Баба его туда первая прыгает, потом беляка своего, мальчишку, он туда толкает, потом меня, очумевшего и обалдевшего — никогда я еще в городе под бомбежку не попадал; потом сам он прыгает и стал дверь задраивать, а комендант нас толкает, толкает, с-старый хрыч, толкает бабу, с-сука, меня толкает (беляком брезгует, видно — на фронте не был), и орет:
— Здесь только для жильцов дома номер семьдесят, слышите? Покиньте убежище!
Тут барон дверь кончает задраивать да как заорет:
Читать бесплатно другие книги:
