Провал резидентуры Мошков Кирилл
— Легин, есть хороший, плотный сигнал, — говорит он на бегу. — Она на холме!
Нарастающий рокот вертолетов.
— Засекли людей на холме, — комментирует Айрапетян.
Глазами Легина я вижу, как опушка кустарниковых зарослей оживает. Одно за другим черные, согнутые, гибкие тела прорываются сквозь кусты. Странные фигуры — вроде собак на задних лапах — неторопливо, как-то перебежками, собираются в длинные цепи вдоль кустарника. Они везде, насколько видна опушка. Их сотни. Кусты гнутся, трещат. Какое-то странное блеяние несется с той стороны.
Таук и Веном уже метрах в пятидесяти от зарослей. Гром двух вертолетов разрывает уши, но еще громче с небес несется рев мощного полицейского усилителя:
— Внимание, на холме! Всем оставаться на своих местах! Святитель Ока, просим соблюдать спокойствие! Всем оставаться на местах!
Люди на холме что-то нестройно поют. Холм уже близко, видны заросшие рыжими бородами худые лица мужчин, докрасна загорелые лица женщин. Рты исступленно разинуты, глаза обращены к небесам, игнорируя назойливые вертолеты, сотни голосов негромко, но истово тянут какую-то молитву. Пророка Оку отсюда уже не видно, деревья и шеренги людей закрыли его. Зато видно, как в одном месте, все ниже и ниже по склону, шеренги раздаются и вновь смыкаются — кто-то, расталкивая людей, спускается ниже и ниже.
Блеяние на поле перерастает в угрожающий грай. Над головами Венома и Таука проносятся какие-то красные, огненные полосы, отозвавшись на склоне пронзительными воплями. Вертолет, заходящий на посадку метрах в ста правее, выплевывает в сторону плотных рядов мятущихся, колеблющихся черных фигур длинную пулеметную очередь — ряды отзываются на это тучей взлетающего воронья. Дымные красные полосы протягиваются к вертолету — правда, ни одна не долетает, но жухлая трава на поле вспыхивает неестественно сиреневым, но очень жарким, практически бездымным пламенем. Пилот, видимо, испугавшись этого странного огня, вновь поднимает машину.
— Я же говорил, нельзя приближаться, — устало говорит Кауст.
— Лина, — говорит вдруг Веном.
Они уже чувствуют запах давно не мытых тел, волной исходящий от плотных шеренг белых рабов — те все тянут на своем языке: «Боги святые, боги крепкие»… Из раздавшейся передней шеренги к Веному и Тауку устремляются трое. Высокий, плечистый темнокожий — это, судя по всему, барон Рриоо. Лина Джаспер, наша пропавшая «ноль пятнадцать», она же виконтесса Лиина Шер Гахоо, одета почему-то в форму оанаинской береговой охраны с сержантскими погонами. Рядом с ней и бароном бежит перепуганный белый рыжеволосый мальчик лет двенадцати.
— Виконтесса Шер Гахоо! — гремит голос с неба. — Лечь на землю, руки в стороны! Вы и ваши спутники арестованы! В случае неповиновения открываю огонь!
Визг, мяв и блеянье со стороны кустов внезапно взмывают в какой-то стогласный вой, и десятки передовых бесов, визжа, бегом кидаются вперед.
— Бел нейр амис, бел овамис! — надрываясь, тянут, не отрывая глаз от стылого осеннего утреннего неба, белые шеренги на холме.
— Шаг! — кричит Лина, подбегая. — Шаг, прости!
— Я же говорил. — Голос Кауста в эфире падает до трагического шепота.
Я ничего не говорю — я оцепенел, мне нечего ни скомандовать, ни просто по-человечески сказать, с языка только так и рвется дурацкое «прощайте, ребята», но я молчу.
Краем сознания я вижу, как Айрапетян в рубке отводит веббер и прикрывает глаза рукой.
Таук!
Это делает Таук.
Вот когда я чувствую всю его психократическую мощь. Всю, без остатка. Я бросаю мысленный взгляд на индикацию. Триста шестьдесят вуалей в разряде! Не Шалеанский Ока, конечно, но…
Четыре быстрых, решительных взмаха руками. Со стороны тех, кто вопит сейчас там, на холме, это, наверное, ощущается так, будто всем им одновременно кто-то смазал холодной мокрой тряпкой по лицу. В несколько секунд пение и крик стихают. Я еще успеваю увидеть растерянные лица рабов на холме, а Таук уже поворачивается.
Разряд!
Более слабого психократа такое усилие погубило бы на месте — но Таук, я чувствую это, полностью уверен в том, что он делает. Вертолеты, качнувшись, одновременно отваливают на правый борт одновременно с резким набором высоты и стремительно уходят из поля зрения. Еще бы, пилотам одновременно показалось, что на высоте двадцати метров над землей их машины ожидает внезапный, ужасающей силы шквал, а перемена ветра на такой высоте — верная гибель для вертолета.
Гренадер поворачивается.
До них, передовых, уже всего метров двадцать, и уже пахнет серой и мокрой псиной, и видно, как у них пылают красным светом широко, по-собачьи расставленные глаза.
Левая рука мичмана Таука взлетает вверх — указательный и средний пальцы подняты, остальные прижаты к ладони.
Правой он делает широкий, размашистый четырехзвенный жест.
Только когда вся передовая свора вспыхивает синим, быстро гаснущим пламенем и в серной вони рассыпается в пыль, я понимаю, что это был за жест.
Таук напряженным, но веселым голосом говорит:
— Шаг, ну?
Веном повторяет его движения. Еще и еще. И Таук вновь и вновь совершает те же четыре движения. Чаще, чаще, десятки раз, пока последние вороны и крысы не исчезают в истаивающем синем огне, не поджигающем травы.
Рыжий мальчик судорожно чихает от серной вони. Легкий ветерок сносит быстро рассеивающиеся клубы дыма вдоль поля.
Проходит, наверное, целая минута в полном молчании. Истоптанные, истерзанные кусты молчат. Примятая высокая трава еле слышно шуршит на ветру.
— Господин барон, — громко шепчет рыжий мальчик на языке оанаинх. — Это что, Два Пророка явились, да?
Веном смеется.
— Легин, а юноша ведь прав, — говорит он на линке. — По местным понятиям мы — Два Пророка, Пророк Черный и Пророк Белый, что являются против адского воинства и Тайным Знаком испепеляют. Так гласит Книга Ух.
— Понятно, — задумчиво отвечает смертельно бледный Таук и вдруг садится на землю, а потом и ложится. Эксхостинг, так называется это состояние после психократических действий, превышающих энергетический запас организма.
Тут уж я знаю, что делать.
— Внимание, лейтенант Веном! — быстро говорю я. — На месте! Держать оборону! На ваш пеленг высылаю спасательную группу!
И — левой рукой по знакомой, но никогда раньше мной не использовавшейся в боевых условиях клавише. Спасательная группа! Все, дальше от меня уже мало что зависит. Трое дежурных оперативников уже бегут по кольцевому коридору к капсуле. Это не посадочный модуль — это совершенно другое устройство. Таких у нас на Базе всего два, и стоят они жуткую уйму денег. Капсула — суперзащищенная машина, построенная по той же технологии, что и звездные проникатели — те сумасшедшие торпеды, на которых отчаянные астрофотологи прыгают сквозь фотосферы звезд. Десятки раз мы отрабатывали спасательный бросок — и вот наконец пришла пора применить его на практике! Устремляясь к поверхности Шилемауры, капсула использует почти что проникающий маневр, так что в отличие от обычного модуля оказывается на месте через восемнадцать, а в случае суборбитального броска — через двадцать две минуты. Главное — ребятам продержаться до этого времени.
Впрочем, они продержатся.
Им не надо, как Оке, наводить галлюцинацию на толпы окрестных рабов, защищаться их телами.
Их теперь будут защищать и любить. А еще больше полюбят, когда с небес явится раскаленный, будто бы жидкий, сверкающий серебром шар и заберет их с собой — в точности как написано в Книге Ух. Потому что только что на глазах у сотен людей Пророк Черный и Пророк Белый испепелили адское воинство, да не огнем. Испепелили, осеняя Тайным Знаком Света. Сверху вниз и слева направо.
Эпилог
РАЗВЕДЧИК
— Все-таки это удачно, очень удачно, — говорит командир. — Удачно, что их легенда о Двух Пророках так совпала с вашими обстоятельствами.
Мы сидим в кают-компании, где собралась вся свободная смена оперативного отдела. Дым стоит коромыслом, мы все «позволяем себе» — еще бы, даже сам командир «позволяет себе», и в стакане у него все еще качается, оставляя маслянистую волну на стенках, хороший выдержанный виски. Командир лупит его прямо сырьем, не разбавляя: у него это называется «по-монашески», а когда мы спрашиваем, почему, он загадочно отвечает: «Монах завещал пить чистый и без закуски» Видимо, командир Вальдес Рохас имеет в виду мелодию «Straight No Chaser» («Чистый и без закуски»), написанную в XX веке пианистом по фамилии Монк, т. е. монах (прим. автора).. Я пью пиво — ничего крепче просто не пил никогда.
Я бросаю взгляд на барона Рриоо. Переодетый в мой комбинезон, с трансляторами на ушах, барон сидит и просто-таки сияет. Барон снова в космосе. Барон счастлив, и даже вид живых белых космонавтов не очень его занимает.
Лины в кают-компании уже нет, она быстро захмелела и пошла спать в нашу каюту.
Белый мальчик, раб барона — бывший раб, понятное дело — сидит рядом с Данно и Антоном, нашими юнгами из навигации — эти мальчишки едва ли на год его старше, и они оживленно болтают через трансляторы. Капитан разрешил налить им по четверть стакана пива, но они к нему только ритуально притронулись и теперь угощают Талу кока-колой, которая ему кажется одновременно слишком сладкой и слишком кислой. Талу все диковато и странно — и что столько белых сидят наравне с черными, и что есть люди с желтой кожей и раскосыми глазами, и что сам он — в космосе, куда раньше только его хозяин летал.
Командир встает.
— Ладно, Шаг, все хорошо, что хорошо кончается. Давай выпьем. Легин, иди сюда.
Легин подходит — перед этим он говорил с ребятами из смаргудского отдела: они-то не потеряли свою резидентуру и теперь выпытывают подробности защиты от местной нежити, уже классифицированной специалистами Кауста и получившей наименование «сущности красноглазые трехличные» (поскольку у них три личины — крысиная, воронья и их собственная). У Легина в стакане такой же виски, как у командира — правда, он его лишь пригубил, и то только потому, что врачи ему велели расширить сосуды. Он в парадной форме, ворот кителя по-неуставному расстегнут, берета на Легине нет, и светлые волосы падают ему на лоб.
Мы чокаемся, я глотаю приятное, легкое земное пиво, а Легин, вдруг решившись, залпом выпивает свой виски и, вытаращив глаза, с трудом переводит дыхание. Командир смеется и следует его примеру, но стаж у него побольше, и виски проскакивает в его нутро без внешних проявлений.
— Классный ты парень, Легин, — ворчит командир.
Легин смеется. Я еще не видел его таким — расслабленным, раскованным, взахлеб смеющимся.
— Мы с Шагом пророки, — объясняет он наконец командиру. — Покажите мне хоть одного пророка, который не был бы классным парнем.
Я тоже смеюсь. Надо же. А мне казалось, что он лишен чувства юмора.
Сначала эта была повесть из цикла о Легине Тауке, специалисте по борьбе с некробиотикой Астрогренадерской службы Конфедерации Человечеств. Потом я объединил три повести о Легине в один роман, вышедший под названием «Особый специалист».
Но внутри романа «Провал резидентуры» стоял особняком — прежде всего из-за чисто технического литературного приема, с использованием которого он написан (думаю, всякий внимательный читатель обнаружил этот прием уже на первых страницах). Так что я решил, что «Провал резидентуры» вполне может жить как самостоятельно, так и в составе романа. Итак, перед вами — самостоятельная версия повести.
Когда права издательства на этот текст закончились, я решил было его переиздать. Одно издательство у меня его попросило, долго читало и наконец испуганно сказало, что текст для них слишком неполиткорректный. Я расхохотался. Неполиткорректность в нем заключается в том, что значительная часть антуража повести — общество, в котором черные господа угнетают белых рабов…
Сентябрь-октябрь 1992.
Редакция — 1998-99.
Москва.