Дело о пустой консервной банке Гарднер Эрл

– А ваша мать? – спросил Мейсон.

– Она умерла, когда мне было шесть лет, буквально перед тем, как отец отправился в Китай.

– Продолжайте.

Дорис вновь уткнулась в письмо:

– «Я занимаюсь здесь теперь очень хорошим делом, но не могу тебе сказать – каким. У меня есть партнер. Его фамилия Карр. Не правда ли, смешная фамилия? Но он очень хороший партнер и очень мужественный человек. Три недели назад мы путешествовали по реке Янцзы, и лодка, в которой я находился, перевернулась. Несколько лодочников-китайцев устремились к опрокинутой лодке, но одного из них отнесло течением прочь. Течение было очень сильное. Человек этот не умел плавать. Он был всего лишь китайцем, а здесь жизнь работника почти не ценится. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из его собратьев попытался спасти его, даже если бы они были сильными пловцами. Но мой партнер Карр отправился вплавь на помощь этому парню и дотащил его на себе обратно до лодки. К тому времени моя лодка подошла как раз к тому месту, и эти кули ее снова спустили на воду. Все бы ничего, но мы потеряли много груза, который так и не удалось спасти.

Вода в этой реке совсем желтая от песка. Даже после впадения ее в океан, во всем устье, вода имеет такой же цвет. Янцзы – очень большая река, и Шанхай стоит на ее притоке, который называется Вангпу.

Шанхай – огромный город. Ты себе не представляешь, какой он шумный и оживленный. Такое впечатление, что каждый выкрикивает что-то во весь голос. Трудно поверить, что люди могут производить такой неимоверный шум.

Мне хочется, чтобы ты росла послушной девочкой, хорошо училась в школе. К сожалению, мне не удастся прислать тебе пони к Рождеству, так как нет никакой возможности переслать это животное из Китая в Соединенные Штаты. Но скоро, когда твой папочка вернется, ты получишь своего пони. Твоему папочке так одиноко здесь без дочурки. Крепко целую тебя. Папа.

P.S. Когда будешь писать мне сюда, то письмо можешь адресовать мне, но смотри, только пиши для Доу Такера и отправляй его для компании „Американский Экспресс“. Оно нормально дойдет».

Она сложила письмо, некоторое время подержала в руках, как бы раздумывая, дать ли его посмотреть Мейсону или нет. Нет, не дала, торопливо затолкнула его в конверт и объяснила:

– Я сохраняла его, потому что оно было последним из полученных мной от отца писем. Остальные все потерялись. А это я берегу, больше ведь я ничего не слышала о своем родителе. Не знаю, что с ним случилось.

Уэнстон старался напустить на себя равнодушный вид, будто это чтение не произвело на него никакого впечатления.

– Есе у вас есть сто-нибудь? – поинтересовался он. – Мозет быть, есе есть какие-нибудь доказательства?

Она взглянула на него, словно исследователь-испытатель, смотрящий на букашку, насаженную на булавку, и тихо сказала:

– У меня много доказательств. Вот фотография… семейная, снятая за год до смерти матери. Мне тогда было шесть лет, почти семь.

Она достала из сумочки довольно выцветший снимок того грязноватого оттенка, который был характерен для матовых отпечатков тех лет. Это была квадратная фотография размером три с половиной на три с половиной дюйма. На ней были запечатлены мужчина и женщина, сидящие на верхней ступеньке парадного крыльца. У мужчины на коленях сидела девочка. Несмотря на крысиные хвостики косичек и очень юный ее возраст, сходство с Дорис Уикфорд было поразительным.

Плотно сжав губы, Уэнстон исподтишка взглянул на Мейсона и едва заметно кивнул ему.

– Вы помните своего отца? – спросил Мейсон, обращаясь к Дорис.

– Естественно. И конечно, это воспоминания маленькой девочки. Мне исполнилось семь, когда я его видела в последний раз. Наверное, кое-что я запамятовала, но вы должны сделать скидку на мой юный возраст. Если же не считать этого, то я отчетливо помню немало подробностей, касающихся отца, его терпения, неизменного уважения к правам других, и, что наиболее важно, – правда, в то время я не придавала этому большого значения, а теперь, с годами, когда я уже многое повидала и ценю больше, – я никогда не видела, чтобы он когда-нибудь вышел из себя или сказал кому-нибудь резкое слово. А все же ведь и ему пришлось пережить немало.

– А где вы жили?

– Адрес на этом письме, – сказала она. – В Денвере, штат Колорадо.

– И вы были там все время, пока отец не исчез?

– Он не исчезал. Он просто уехал. В Денвере работы не было…

– Ладно, пусть будет по-вашему, – прервал ее Мейсон. – И долго вы жили там? Я обратил внимание: в вашем свидетельстве, в графе о рождении, указано, что вы появились на свет в Калифорнии.

– Да, это так. Одно время мы жили в Калифорнии, потом переехали в Неваду, а оттуда – в Денвер. Отец работал на шахте. Условия труда становились все хуже и хуже, отец сначала жаловался, а потом начал организовывать людей. Профсоюзы до тех мест не дошли, и компания уволила его. Папа открыл небольшой магазин, и шахтеры стали покупать у него разные товары. А потом компания просто разорила его, втянула в изматывающую борьбу с конкурентами. Она стремилась вообще выжить его из страны. Там говорили, что его латаный-перелатаный социализм разрушит страну. Вот тогда-то он и влез в долги. Он…

– Наверное, – сказал Уэнстон, – нам придется встретиться с мистером Карром, мистер Мейсон.

– Можем кое-что проверить, – задумчиво сказал Мейсон, – например, этот инцидент с перевернутой лодкой на Янцзы, прежде чем углубляться дальше…

– Нет необходимости, – ответил Уэнстон, – я слысал, как сам Карр говорил об этом раз десять.

Мейсон сидел за своим столом, довольно продолжительное время задумчиво барабаня пальцами по краю стола. Неожиданно он обратился к мисс Уикфорд:

– Так вы видели это объявление в сегодняшней утренней газете?

– Нет, я прочитала его во вчерашней.

– Почему же вы сразу не откликнулись?

– Работа… И потом… – добавила она с легкой усмешкой, – я договорилась со сменщицей, чтобы сегодня сделать себе выходной. Сходила в парикмахерскую, а затем позвонила по номеру, указанному в объявлении. Я спросила мистера Карра. Мистер Уэнстон, отвечая на мой звонок, сказал, что предварительно беседует сначала он, и назначил встречу. Но я так и не смогла ему ничего рассказать о себе, ведь он притащил меня прямо сюда. Так что, если это объявление еще не устарело, я хочу видеть мистера Карра. Для меня это немаловажный вопрос средств. Я не хочу лебезить перед вами, мистер Мейсон, но и обманывать не намерена. Если мне положены после отца какие-то деньги, я в них сейчас очень нуждаюсь.

– Вы служите? – поинтересовался Мейсон.

– Да. Знаете, вообще-то я – актриса, но сейчас безработная. В Нью-Йорке делали какие-то предложения. Но один человек пообещал мне роль в фильме, если я приеду в Голливуд. Я приехала. Он обманул. Так что в данное время я работаю кассиром в кафетерии. Конечно, работа эта мне не нравится. Хорошо бы плюнуть на все, дать боссу пощечину и уволиться.

– А с кем же вы жили, когда учились в школе?

– С тетей. Она умерла три года назад. Нет, правда, мистер Мейсон, все это можно проверить. Если за этим объявлением действительно что-то есть, то мы только зря теряем время.

– Мне казется, что Карру самому захосется увидеть ее, – сказал Уэнстон Мейсону и добавил: – Немедленно.

Мейсон потянулся за шляпой.

– Хорошо, – сказал он, – идемте.

Глава 13

У людей, окруживших кресло-качалку, в котором сидел Элстон А. Карр, были напряженные лица. День выдался теплым, тем не менее его ноги были укрыты пледом. Кожа на его шее и руках сегодня уже не казалась восковой, а на щеках даже выступил небольшой румянец. Когда он коснулся руки Мейсона, адвокат ощутил, какая она у него сухая и горячая. Карр перевернул фотокарточку и письмо, посмотрел сначала на Джонса Блэйна, потом на верного слугу Гао Луня.

– Ну? – спросил он, обведя собравшихся взглядом.

Блэйн ничего не ответил.

– Когда я привез ее к Мейсону, – доложил Родней Уэнстон, – я гресным делом подумал, сто она мосенница, но эти доказательства вполне убедительны.

– Я не мошенница! – возмутилась Дорис Уикфорд. – И я устала от такого недостойного обращения со мной. В конце концов, это была ваша идея. Не я же давала объявления о встрече с вами! Это вы дали объявление, чтобы встретиться со мной. Если от моего отца остались какие-то деньги, то они не ваши, и нет никаких оснований обставлять это таким образом, что вы совершаете акт благотворительности или щедрости. В конце концов, есть закон, есть суд, чтобы защитить в подобных случаях права людей.

Карр избегал смотреть на Дорис Уикфорд. Его взгляд был устремлен на Гао Луня.

Китаец вытянул вперед указательный палец. Ноготь на его конце выступал на добрых полдюйма. Он ткнул им в фотографию.

– Она и есть Доу Такер, – произнес он.

Карр кивнул.

Гао Лунь посмотрел на Карра:

– Мозет, ваша устала? Много работа. Много забота. Мозет, ваша пойти спать? Мозет, один-два часа. Просыпайся – карасо чувствовать. Много люди. Много говорить. Много – нет карасо.

– Не вижу оснований… – не слушая китайца, обратился Карр к Джонсу Блэйну, – оснований продолжать. Эта девушка, кажется, и в самом деле та, кого мы разыскиваем. Нам, конечно, надо будет еще раз перепроверить, но фотография Доу Такера – подлинная, сомнений нет. То, как она рассказывает о Доу и как он взял себе это имя, выглядит весьма убедительно. Принеси мне, Джонс, альбом с фотографиями из моего письменного стола в спальне.

Гао Лунь, казалось, мгновенно исчез из поля зрения хозяина, застыв словно немое изваяние. Равнодушие хозяина задело его, и казалось, весь этот сгусток энергии, отличающий его характер, затаился где-то в глубине его сильного тела, на лице же застыло выражение полного безразличия.

Блэйн стремительно отправился выполнять поручение.

– Всегда держите свои фотографии в спальне? – как бы между прочим поинтересовался Мейсон.

– Только отпечатки, – ответил Карр. – Негативы – в надежном месте. Негативы я не согласился бы отдать и за миллион долларов. О, мои китайские приключения… Это целая одиссея!.. У вас бы волосы, адвокат, встали дыбом… Я видел то, что белому человеку не разрешается вообще смотреть! Страстной храм Будды под стенами Запрещенного города, живой труп, вызванный из могилы, чтобы засвидетельствовать почтение богу Лама. Можно считать, что это гипноз, можно считать суеверием, игрой воображения, но я видел то, что совершенно не поддается объяснению и находится за пределами человеческого понимания, о чем даже не смеют и говорить. Посмотри-ка альбом, Джонс, да найди фотографии, сделанные в Шанхае осенью двадцатого года и весной двадцать первого.

Блэйн стал листать альбом.

– Этот снимок сделан на джонке, на реке Вангпу, – пояснил Карр. – На ней он довольно хорошо изображен. Покажи Мейсону, – кивнул Карр. – Хочу, чтобы он увидел.

Адвокат взглянул на фотографию, где были сфотографированы трое мужчин, сидевшие на высокой корме громадной джонки. Их лица были четко видны. За спинами мужчин просматривалась туманная полоса воды, смутные очертания берега и неясное изображение пагоды, уходящей в небо. Мужчины любезно улыбались перед фотокамерой той вынужденной бессмысленной улыбкой, которая появляется на лицах людей, подчиняющихся команде фотографа: «Улыбнитесь!» На столе перед ними стоял огромный чайник, рядом – три китайские чашки с блюдцами, на дне которых посередине можно было четко различить углубления, используемые обычно для того, чтобы устанавливать в них суповые пиалы – традиционные изделия китайского фарфора. Сзади обедавших, несколько в стороне, отрешенно глядя на человека, сидящего посередине компании, был виден китаец, в котором безошибочно можно было узнать Гао Луня. Человек в центре – несомненно, Элстон А. Карр, конечно более крепкий, на двадцать лет моложе, однако с тем же выражением холодной сосредоточенности и беспощадности во взгляде, которую бесстрастно запечатлела фотопленка. Правда, за двадцать лет произошли изменения: он похудел, на скулах натянулась кожа, под глазами обозначились мешки. Но все же в том человеке безошибочно угадывался Элстон Карр.

Справа от него сидел человек, изображенный на снимке, принесенном Мейсону Дорис Уикфорд. Сомнений не могло быть, к тому же обе фотографии, должно быть, были сделаны примерно в одно время. Пролысина, курносый нос, тонкая линия нижней губы с расходящимися от ноздрей морщинами, раздвоенный подбородок, густые брови, оттопыренные, как у летучей мыши, уши…

Третий на фотографии не мог не броситься в глаза: широкогрудый, толстошеий, с губами припухшими, тронутыми улыбкой, неподвижными глазами – все это на фотографии было отчетливо видно; глаза смотрели в камеру с тупой сосредоточенностью, так что начинало казаться: человек вынашивает какой-то зловещий план – его угрюмые мысли неизгладимо запечатлелись на лице.

– Кто он? – спросил Мейсон, пристально вглядываясь.

– Иуда, – коротко пояснил Карр, – паршивый предатель! Продал нас за тридцать сребреников, чуть не лишив меня жизни. – А взглянув на Дорис Уикфорд, добавил: – Он повинен и в смерти вашего отца. Я же никогда его не забуду… никогда.

Зловещий шепот, каким произнес окончание фразы Карр, напоминал звук, издаваемый лезвием ножа, когда его касается крутящийся точильный круг.

Мейсон сравнил изображения на фотографии в альбоме с той, которую показала Дорис Уикфорд. Адвокат в раздумье кивнул, спросил:

– У вас есть еще какие-нибудь снимки Такера?

Карр метнул взгляд на Джонса Блэйна, и Блэйн, переворачивая листы альбома, несколько раз останавливался, показывая их Мейсону. На снимках неизменно присутствовала все та же четверка: Карр, его партнер Такер, Гао Лунь и этот, со зловещим взглядом, плотно сбитый человек с угрюмым лицом.

Неожиданно Карр задал вопрос мисс Уикфорд:

– Я хотел бы знать, где вы жили все это время, чем занимались, с кем водили знакомства?

– Вы, конечно, понимаете, мистер, что я была ребенком, когда уехал папа, но у меня сохранились отчетливые воспоминания. Я могу рассказать о домах, в которых мы жили… О некоторых из них, по крайней мере. А вы в свою очередь… вы не могли бы мне ответить, осталась ли от моего отца сколько-нибудь значительная часть собственности?

– Мы с ним сотрудничали в одном деле, – ответил Карр. – И я никогда не знал, что у вашего отца есть наследники… Образовалось некое состояние, нажитое в общем деле. Он погиб. Официально я не подсчитывал его долю. Дело, которым мы занимались, не подлежало разглашению, поэтому и состояние, нажитое на нем, невозможно было предъявить к декларации в судебном порядке для составления завещания. Нас бы всех обезглавили или повесили, если бы мы попались на этом. Опаснейшее и самое рискованное в мире занятие, скажу я вам, но и самое увлекательное. Нас предал проклятый Иуда!.. Но я выпутался благодаря деньгам. Прибыль от вкладов оказалась немалой. Недавно Гао Лунь вспомнил один эпизод из далекого прошлого. Однажды вечером, когда Доу Такер стоял у леера джонки около небольшой китайской деревушки и смотрел, как поодаль на площадке танцуют маленькие девочки, показав на одну из них, китаяночку лет семи-восьми, признался Гао, что у него есть дочь примерно такого же возраста… Мне же он никогда об этом не говорил – очень скрытный был в своих личных и семейных делах. Гао Лунь тоже не придал прежде этому особого значения, пока я не заговорил с ним о той ночи, когда Такер был схвачен и убит… Но я устал. Надо подумать еще… Я, пожалуй, последую совету Гао Луня и отдохну немного. Сообщите мистеру Блэйну, миссис, все данные, которые еще сможете припомнить, – о том, где жили, где работали, где учились и все такое… Ответьте на все вопросы, которые могут возникнуть и у мистера Мейсона.

Дорис кивнула.

– Да, и еще, – вдруг добавил Карр. – Вы ведь жили с тетей?

– Да.

– Возможно, найдутся письма от отца и в вещах вашей тети?

– Я об этом как-то не думала.

– А знаете, где они могут быть?

– Нет, не знаю.

– Попробуйте найти их. Он мог писать и ей. До свидания. Нет… не до свидания, держите лучше связь с мистером Мейсоном. Он – мой адвокат. И пусть враждебность Роднея Уэнстона не очень-то вас удручает. Он здесь ни при чем. Это я ему велел относиться скептически ко всем, кто будет обращаться к нему по этому вопросу. Если вы дочь моего партнера, я буду к вам дружелюбен. Если вы самозванка, я упеку вас за решетку. Но не желаю слишком много тратить времени на выяснение того и другого.

Мейсону послышалось чье-то прерывистое дыхание: это был Гао Лунь, и, кажется, он хотел что-то сказать, потом, наверное, самый верный слуга передумал. К тому моменту, когда Мейсон поднял глаза, Гао Лунь стоял абсолютно неподвижно, вероятно, он даже не слышал их беседы.

– Ты что-то хотел сказать, Гао Лунь? – спросил все же Карр.

– Маски, – только и произнес слуга-китаец.

Девушка вопросительно посмотрела на Карра.

– Это китайский? – спросила она недоуменно.

Сумрачные глаза Карра выразили некое наподобие улыбки.

– Почти китайский, – сказал он. – Это пиджин-инглиш, англо-китайский гибрид языка, характерный для китайских портовых городов. Изумительнейшее из всех слов – это «маски». Оно означает: «ничего», «не важно»… А теперь, дорогая, счастливо! У меня, наверное, для вас скоро будет важная новость, но пусть мистер Мейсон еще проверит вас и…

Его речь прервал неожиданный резкий звонок у входной двери. Карр бросил быстрый взгляд на Гао Луня.

– Посмотри, кто пришел! – приказал он. – Я никого не хочу видеть.

Гао Лунь ничего не успел сообщить. Было слышно, как слуга спустился по ступенькам, как открылась дверь, а затем по лестнице раздались шаги двух людей и донеслись твердые нотки солидного голоса.

Впереди слуги-китайца шел лейтенант Трэгг.

– Добрый день всем, – сказал он. – Здравствуйте! А, и Мейсон здесь! Э, да с вами молодая дама? Надеюсь, не помешал? Ваш слуга, Карр, сказал, что вы заняты, но для меня служба превыше любезности, лучше я ее проявлю где-нибудь в другой раз. Надеюсь, вы меня поймете.

Трэгг замолчал и вопросительно посмотрел на даму.

– Мисс Уикфорд, – представил ее Мейсон. – А это – лейтенант Трэгг из отдела по расследованию убийств.

– Убийств! – воскликнула с некоторым испугом мисс Уикфорд.

– Вот именно, – объяснил Трэгг. – Вас, наверное, не интересуют дела, связанные с убийствами, мисс Уикфорд, но если вы читали в газетах, то, вероятно, знаете, что один мужчина и его экономка…

– А вы что, занимаетесь этим делом? – перебивая его, спросила она. И по тому, с каким волнением она это сделала, лейтенант понял, что она осведомлена о событии.

Трэгг, сощурившись, посмотрел на девушку.

– Так точно, – сказал он, и в его голосе послышались вдруг официальные нотки. – Они жили в этом доме…

– Здесь, внизу? – переспросила Дорис, глаза ее расширились, взгляд неожиданно помрачнел.

– Да, в квартире прямо под этой, – повторил Трэгг. – Разве вы не знали?

Она смотрела на него остановившимся взглядом.

– Нет, – ответила она.

– Простите, – сказал Трэгг, оборачиваясь к мужчинам. – Мне придется, джентльмены, задать вам несколько вопросов. Давайте мысленно вернемся назад, к той ночи, когда было совершено убийство. Так вот, Гао Лунь, где находились тогда вы?

– В Чайна-Сити. Я навесять мой двоюродный родственник.

– Сколько же у вас двоюродных родственников, позвольте вас спросить? – поинтересовался Трэгг.

В глазах Гао Луня на мгновение появилось выражение, подобное немому восхищению.

– Двасать один, – без запинки ответил он.

Воцарившееся молчание нарушила мисс Уикфорд.

– Двадцать один двоюродный родственник! – смеясь, повторила она.

– Китайские двоюродные родственники, – пояснил Карр лейтенанту Трэггу, – отличаются от наших. В Китае существует, по сути, всего сто имен. Человек с одинаковой фамилией уже считается родственником. Родственная связь при этом может быть очень отдаленной. Сравнения с тем, что принято у нас, не существует. Вот почему любой китайский слуга может сказать о другом китайце: «Он тоже мой двоюродный родственник».

– Понятно, – сказал Трэгг. – Очень интересно! А ваша фамилия – Лунь?

– Это не совсем фамилия его семьи, – снова пояснил Карр. – Гао Лунь – так он называет себя сам. В буквальном переводе это означает «девять драконов» – это на кантонском диалекте. Этой фамилии не найдешь в официальном словаре китайских мандаринов. Кантонский диалект – совсем другой язык, мало похожий на китайский. Гао Лунь – что-то вроде прозвища, означающего, что он обладает силой, мудростью, отвагой и смелостью, присущей девяти драконам. Каждый из них знаменует собой особый, отличительный признак: верность – раз, смелость – два, проницательность, прочность, ловкость в вопросах, связанных с деньгами, способность к учению… Так сколько это уже получается? Семь. Еще два качества я забыл. Честность и верность сыновнему долгу, кажется. Ну, не важно. Это как пример… Во всяком случае, лейтенант, у него двадцать один свидетель, который может подтвердить, что его здесь в ту ночь не было. И я знаю, что он не ночевал тут. Если хотите проверить, это легко сделать. Кто вам еще нужен?

Трэгг повернулся в сторону Блэйна.

– По-моему, – сказал Блэйн, – я уже объяснял, что в ту ночь, когда убийство было совершено, я летел из Сан-Франциско вместе с мистером Уэнстоном. Самолет из Сан-Франциско – в двадцать два часа. К самолету меня пришли проводить мои друзья, они тоже могут…

– И хоросо сделали, кстати, – вставил свое слово Уэнстон. – Инасе я сам не смог бы представить алиби на себя.

Неожиданно Трэгг повернулся к Карру.

– А вы? – сказал он.

Карр встретился с ним холодным, презрительным взглядом.

– Я был здесь… один.

– Это для вас довольно необычно, не так ли, – оставаться одному?

– Да.

– Один в своем кресле-коляске?

– Нет. В постели. По-моему, я вам это уже говорил, лейтенант.

– Нет еще, – многозначительно посмотрел на него Трэгг. – Мейсон говорил мне об этом.

– Что вы имеете в виду? – Легкая тень беспокойства промелькнула на лице Карра.

– Я был тем человеком, – пояснил Трэгг, – кто задавал здесь тогда вопросы, но, как я помню, отвечал на них Мейсон.

Карр продолжал смотреть на сыщика с холодной сосредоточенностью человека, который вполне владеет собой и отвергает всякую непрошеную фамильярность.

– Вы полагаете, что в словах мистера Мейсона была допущена какая-то ошибка? – спросил он.

– Возможно, – неопределенно ответил Трэгг.

– В таком случае, – заявил Карр с холодным достоинством, – думаю, что мне следует просить мистера Мейсона снова отвечать за меня. Мне нездоровится, лейтенант, а этот допрос меня утомил.

– Не будем усложнять ситуацию с самого начала, мистер Карр, – любезно согласился Трэгг. – Я лишь стараюсь уберечь вас от возможных неприятностей.

– Благодарю вас за вашу предусмотрительность. Но вам не следует оберегать меня от чего-либо. Я вполне способен позаботиться о себе сам.

– Несмотря на то, что вы не в состоянии ходить? – уточнил Трэгг.

– Да, несмотря на то, что я не в состоянии ходить.

– И все же мне бы не хотелось, чтобы в будущем возникло какое-то недоразумение, – настаивал Трэгг.

– Оно не возникнет, – заверил его Карр. – Я не в состоянии ходить. Это так.

– Здесь, в квартире, вы были один, – сказал Трэгг. – Так что, насколько это теперь известно, вы, экономка и Хоксли – трое, кто находился под этой крышей этого дома.

– Хоксли! – неожиданно вырвалось у мисс Уикфорд.

Трэгг повернулся к ней.

– Да, Хоксли, – повторил он. – А что, эта фамилия вам о чем-нибудь говорит?

Она улыбнулась и покачала с некоторым сомнением головой.

Трэгг же не спускал с нее глаз.

– Но, – продолжал он любезно, с видом светского человека, – кажется все же, что вам почему-то знакома фамилия Хоксли, мисс Уикфорд?

– Нет, – теперь уже твердо ответила Дорис.

– Эта фамилия имеет к вам какое-то отношение? Давайте не будем ходить вокруг да около, мисс…

– Мой отец, – с сомнением произнесла наконец она, – в одном из своих писем упоминал некоего мистера Хоксли.

– Как давно это было?

– О, наверное, уже лет двадцать назад.

Карр невесело усмехнулся.

– Вряд ли это тот самый Хоксли, – предположил он.

Трэгг по-прежнему не отводил взгляда от Дорис.

– Вы были совсем ребенком тогда?

– Да.

– Сколько же вам было лет?

– Семь.

– А где был в то время ваш отец?

– В Китае.

– Что же такое он говорил о Хоксли в письмах?

Девушка перевела взгляд на Карра, как бы ища у него поддержки.

– Я вас спрашиваю, мисс Уикфорд, – настоятельно повторил Трэгг. – Что ваш отец говорил о Хоксли?

– Мой отец был партнером в деле, которым они вместе занимались в Китае. Наверное, Хоксли тоже был одним из таких партнеров.

В течение нескольких секунд Трэгг что-то обдумывал, затем вдруг спросил:

– А когда вы познакомились с мистером Мейсоном?

– Часа полтора назад.

– А с Карром?

– Минут сорок назад.

– До этого кого-либо из присутствующих вы знали?

– Я познакомилась с мистером Уэнстоном за несколько минут перед тем, как увиделась с мистером Мейсоном.

– А что вас привело сюда, в дом Карра?

– Она зашла по делу, – слишком поспешно объяснил Уэнстон. – Это сугубо конфиденциальное дело, и я не хотел бы распространяться на эту тему.

– Так-так-так, – процедил Трэгг сквозь плотно сжатые зубы. – А вот скажите, мисс, не попадалось ли вам на глаза объявление в сегодняшней утренней газете? Объявление о розыске дочери погибшего делового партнера?

В комнате наступила тишина, прерываемая лишь отрывистым дыханием Элстона А. Карра. Как по команде, все обратили свои взгляды на него.

– Фамилия вашего отца была Уикфорд? – Трэгг посмотрел на девушку, резко повернувшись к ней.

– В Китай он поехал уже под другим именем – Доу Такер.

– Он писал вам о своих деловых партнерах?

– Да.

– Когда? Помните точно?

– В конце тысяча девятьсот двадцатого года.

– Что было потом?

– Я могу рассказать, – сказал Карр. – Он…

– Помолчите, Карр, – прервал его Трэгг, не отрывая взгляда от лица Дорис.

– После письма, написанного в начале двадцать первого года, больше я не получала от отца ничего. Позже узнала, что он погиб.

– А как он погиб?