Вера, Надежда, Виктория Гольман Иосиф
Тот расплылся в улыбке, увидев живого профессора: они друг другу симпатизировали. Правда, у Береславского промелькнула мыслишка, что симпатия со стороны Ванечки может и уменьшиться, узнай тот, чем они занимались на семеновской даче совсем недавно. С другой стороны, хоть и недавно, однако до появления Борщева.
Так что не в счет.
Четыре взрослых человека – из которых двое были, мягко говоря, не маленькими – заняли все внутрипалатное пространство.
Ефим рассчитывал, что деликатная Наталья выйдет, однако та и не подумала этого сделать. Похоже, ее природная деликатность – после ранения любимого и единственного – как-то сократилась.
Семенова искренне обрадовалась, увидев по живым, поблескивающим глазам профессора, что тот идет на поправку. Внешне-то он пока выглядел неважно: голова – наполовину под белой шапкой бинтов, передвигается своими ногами, но как деревянная кукла.
Кевларовый жилет сработал отменно: не дал мощной девятимиллиметровой пуле, выпущенной с расстояния всего в двести метров – с чердака соседнего здания, – пробить мягкое профессорское тело. Однако могучую кинетическую энергию утяжеленной пули гасило все-таки именно оно. Итог – два сломанных ребра слева, черный синяк с отеком на всю могучую профессорскую грудь и ужасная боль при каждом вдохе-выдохе.
К счастью, боль каждый день становилась терпимее, что не мешало Ефиму Аркадьевичу по-прежнему страдальчески кривиться: ему нравилось дополнительное внимание восхищенной публики.
Впрочем, у него были основания строить из себя героя: кроме пули, метившей в сердце, были еще две. Одна порвала кожу на голове, слева, выше виска. Вторая попала в уже упавшего Береславского, почти полностью оторвав ему ухо.
Короче, смерть действительно – и ужасающе реально – прошла рядом.
Но ведь главное – что прошла.
Поэтому Ефим Аркадьевич не слишком заморачивался, намереваясь продолжить битву титанов – с прямой поддержкой ведомства Перова она представлялась профессору куда перспективнее.
– Ну, как ты тут? – Надежда Владимировна присела на подставленный Ванечкой стул.
– Выздоравливаю, – честно сказал Ефим.
В данном случае он предпочел общаться без демонстрации своих невыносимых страданий, дабы лишний раз не пугать впечатлительную женщину.
Лежать ему предстояло еще не меньше недели. Кроме повреждений, которые стремительно заживали, завтра у него появятся новые: наполовину отсутствующее, изуродованное пулей ухо врачи намеревались чинить сразу. По горячим, так сказать, следам – тем более что отделение микрохирургии, практиковавшее и пластические операции, в больнице имелось.
Береславского чрезвычайно волновало, не пришьют ли ему чего-нибудь от трупа. Он спросил об этом друга-доктора, который тоже дважды навещал раненого героя. Друг-доктор ответил в своем стиле:
– От барана тебе пришьют. Аккуратное, маленькое и мохнатое. Зимой мерзнуть не будет. Ну и чтоб сразу было видно, с кем дело имеешь.
Ну что еще можно было услышать от этого грубияна?
– Надежда Владимировна, – с ходу приступил к делу Береславский. – Я категорически возражаю против выхода из тендера.
– Тебе мало того, что случилось? – ответила Семенова. – Представляю, что Наташа пережила.
– Да уж, – поежилась Наталья. – Не дай бог никому.
Ей и сейчас время от времени снился окровавленный неподвижный Ефим на сером асфальте: она возвращалась домой из магазина и увидела мужа буквально через пять минут после выстрелов, еще «Скорая» не приехала.
– Что было, то прошло, – веско сказал профессор. – Я жив и скоро буду здоров. А здоровому мужчине полмиллиона евро не помешают.
– Ты думаешь, они не найдут за эти деньги еще одного стрелка? – нерадостно улыбнулась Семенова.
– Гораздо дешевле найдут, – подтвердил Ванечка.
Ефим метнул в него укоризненный взгляд – и ты, Брут? Тот смущенно замолчал.
– Вот что, Ефим Аркадьевич, – начала Надежда Владимировна явно заранее заготовленную речь. – Ты и так уже очень мне помог. Фирма осталась жива, от нее отвязались. Она на плаву. Мелких и даже средних заказов не так уж мало. Прибыли хватит и Вичке на машину, и на новый офис – мы через месяц переезжаем, и на ваше дополнительное вознаграждение.
– Полмиллиона евро? – уточнил Береславский.
– Что ты заладил про свои полмиллиона? – не выдержала Наталья. – Все равно никто не поверит, что ты жмот.
– Хорошо, – вынужден был согласиться профессор. – Пусть дело не только в деньгах. Но почему мы должны отступать именно сейчас? Когда есть все предпосылки для настоящей победы?
– Какие предпосылки? – устало спросила Семенова. – И для какой настоящей?
– Перечисляю. – Ефим Аркадьевич приготовился загибать толстые пальцы: – Условия наших поставок несравнимо лучше, чем у «Спецмедтехники», – раз.
Деньги на оборудование практически найдены – два, – он для убедительности потряс факсом, полученным от банкира Вована. Тот действительно согласился финансировать операцию, не забыв оговорить свой нехилый процент. Тем не менее прибыль оставалась более чем приличной. – В меня больше стрелять не будут – это три. – У профессора оставалось в запасе еще два пальца, и по его виду было понятно, что ему есть на что их загнуть.
– Почему в тебя больше не будут стрелять? – Ванечка внимательнейшим образом слушал проникновенный спич Береславского.
– Потому что я умер, почему же еще, – объяснил тот соратнику.
– А про нас что скажешь? – спросила Семенова. – Мы-то живые. Пока. У тебя есть жена, у меня – дочка с мамой и почти муж. Какая прибыль должна заставить меня рискнуть ими?
– Послушай, Надежда Владимировна, – мягко, как змей-искуситель, но с воодушевлением увещевал Ефим Аркадьевич. – Как ты не поймешь, от твоего решения ровно ничего не зависит.
– То есть? – действительно не поняла Семенова.
– Вичку сейчас охраняют, так?
– Так, – согласилась Надежда: Перов предупредил их о грозящей опасности и выделил спецов из службы физзащиты.
– И будут охранять до конца тендера. Еще три недели. Потому что до той поры опасность по-любому не уменьшится. Зато потом исчезнет полностью. Они же деловые люди. Получается, своим отказом мы ничего не приобретаем. Мы все равно под ударом. Как с возможной прибылью, так и без нее.
Семенова вынуждена была согласиться с очевидными резонами.
– А еще, – уже спокойнее сказал Ефим, – я не хочу, чтоб эти твари обокрали область. Понимаю, что нелепо. Но ничего не могу с собой поделать.
Он помолчал чуть-чуть и вдруг разом загнул все пальцы, причем на обеих руках.
– И вообще, впервые за драку появились реальные шансы: Перов, по сути, работает на нас. Бесплатно, заметьте, – веско добавил профессор.
– Ефим верно говорит, – после небольшой паузы поддержал его Ванечка. – До тендера – хоть в драке, хоть нет – опасность одинакова. Ты ж им не объявишь о своем выходе? А объявишь – не поверят. Вы уже однажды из него выходили, – он метнул веселый взгляд на профессора.
Тот смущенно отвел глаза.
– Может, твой Перов еще и заявку за нас вбросит? – иронически спросила Семенова.
– Исключено, – спокойно отверг нелепое предположение Береславский. – Сами все сделаем.
– Вашими бы устами… – Надежда еще не сдалась окончательно, но видно было, что логика профессора на нее подействовала.
Ванечка же однозначно был на его стороне.
Что касается Натальи, то она была бы счастлива, если бы муженек разумно отказался от опасных затей, а еще лучше – на ближайший месяц покинул страну. Но долгие совместные годы не оставляли ей никакой надежды на то, что Ефим Аркадьевич в данном случае поступит разумно.
– Ладно, – похоже, Семенова приняла решение. – Пусть будет по-вашему.
– Отлично! – воскликнул Береславский и резко вскочил с кровати, забыв скривиться от боли. Поймав понимающий взгляд Натальи, нахально усмехнулся в ответ. Сто лет вместе, никаких тебе тайн.
В этот момент зазвонил сотовый Ефима Аркадьевича.
– Алло, – нажал он кнопку приема.
Некоторое время слушал невидимого и беззвучного собеседника молча.
Потом сказал:
– Спасибо, Николай Владленович. Надеюсь, все будет в штатном режиме, но на всякий случай проконтролирую.
– Что случилось? – заволновалась Наталья. Сейчас она с тревогой воспринимала любой звонок.
– Надежда, где сейчас Вичка? – спросил Ефим у Семеновой.
– В каком смысле?
– Территориально.
– Они вывезли ее в подмосковный пансионат. А что случилось? – Некогда железная бизнесвумен теперь тоже легко пугалась.
– Ровным счетом ничего. Позвонил мой знакомец из области. Сказал, что некие криминальные элементы хотят ее похитить. Получили прямой заказ. Но раз она под охраной и не в Москве – не думаю, что с ней может что-то случиться. На всякий случай давай позвоним.
– Она на мои звонки не отвечает.
– Почему?
– Обиделась. Не хотела сидеть под замком, да еще сессию срывать. А я надавила.
– И правильно сделала, – успокоил ее Береславский.
Он уже набирал телефон Перова.
Но тот по странному совпадению успел позвонить ему раньше.
По напряженному лицу Ефима все видели, что новости не самые лучшие.
– Понял, – наконец ответил Береславский. – Узнаю – перезвоню.
А остальным сказал следующее:
– Вичка сбежала в Москву. Обманула ребят и удрала.
Надежда побелела и тихо села на стул:
– Я так и думала – что-нибудь произойдет.
– Ничего еще не произошло! – рявкнул профессор. – Быстро диктуй ее телефон. На меня-то она не обижалась.
Мгновенно набрал произнесенные Надеждой цифры.
Перевел на громкую связь и стал слушать длинные, какие-то тревожные гудки.
Наконец (все выдохнули с облегчением) Вичка ответила:
– Слушаю вас!
– Вичка, привет! – поздоровался Береславский и не стал тратить время на вступления. – Ты где сейчас находишься?
– В Москве.
– А конкретно? Ты нужна мне срочно.
– Да ну! – засмеялась девушка. – Обычно вы ловко от меня избавлялись. А теперь нужна, да?
– Очень, – с чувством сказал Ефим Аркадьевич.
– Я освобожусь часа через два, – после паузы сказала Вичка. – Можно встретиться. Где-нибудь в центре.
– Я не могу ждать, это действительно срочно. Нужна твоя помощь. Проблема касается известного тебе тендера.
– Ладно, – сменила гнев на милость своенравная девчонка. – Приезжайте в клуб «Лимон». Знаете такой? На бульварах.
– Слышал.
– Подъедете – позвоните. Я выйду.
– Хорошо, Вичка. А с кем ты сейчас там?
– Это тоже имеет отношение к тендеру? – рассмеялась она.
– Возможно.
– С Игорем Игумновым. Он почти сделал дипломную работу, мы сейчас на ноутбуке смотрим.
– Вичка, будь осторожна. Игумнов – предатель. Не выходи никуда из зала, пока я не приеду.
– Послушайте, Ефим Аркадьевич, – голос у Вички стал злой и колючий, – я вам очень благодарна за то, что вы помогаете маме. И за то, что пошли на риск. Но в некоторых вопросах и вы некомпетентны. Никакой Игорь не предатель. Каждый человек имеет право на ошибку. Один раз растеряться – это еще не предательство, – и она, не попрощавшись, выключила телефон.
Ясно было, что больше на его звонки Вичка не ответит.
– Надо было ей сразу все рассказать! – выдохнул Береславский.
Про роль молодого режиссера в происходящих событиях девушке ничего не объяснили, щадя тонкие чувства. Опять же, ее встреча с Игумновым на ближайший месяц не планировалась – никто ведь не думал, что девчонка сбежит от собственных бодигардов.
– Едем, – скомандовал Береславский, стремительно натягивая на себя джинсы и куртку и одновременно набирая телефон Перова. Его ведомство находилось буквально в двух шагах от теперешнего Вичкиного местопребывания.
– Саша, она в «Лимоне», в клубе, около вас. С Игумновым.
– Вот черт, – сказал Александр Андреевич и дал отбой.
Охранники попытались не выпустить «объект» на улицу, но Ефим передал им устный приказ Перова сопровождать его по маршруту. Они поверили: очень уж положительный у профессора был вид.
«Объект» мог бы попытаться удрать другим путем, однако Береславскому очень хотелось иметь рядом вооруженных и умелых бойцов.
Помчались на двух машинах: Надеждиной «Тойоте» и «Опеле» одного из охранников. Ефим с Ванечкой и вторым оперативником тоже уселись в «Опель».
Парень за рулем был отменным водителем, они оторвались от «Тойоты» в первые же секунды пути. Всю дорогу, кроме трех постоянно пробочных мест, пролетели с огромной скоростью: машин по случаю выходного оказалось немного. Пробки тоже проползли относительно быстро: невзрачный «опелек» был снабжен крякалкой и внутренним проблесковым маячком.
Как быстро ни ехали, а все равно опоздали.
К клубу на машине пробраться не удалось. Несколько спецавтомобилей с сигналами блокировали оба проезда. Их пропустили пешком по удостоверениям охранников.
Когда подошли к зданию – оно было чуть во дворе, без неона и даже большой вывески, – Ефим с ужасом увидел, что в труповозку-«Скорую» затаскивают на носилках полностью упакованное в пластиковый мешок тело. А из подъезда клуба выносят еще одно.
Потом Береславский увидел Перова. Бросился к генералу.
– Все в порядке, – немногословно ответил тот. – Почти в порядке. Шок, конечно, есть, с ней работает доктор. Но физически – цела-невредима. А вот Игумнов убит.
– Игумнов? – поразился Ефим.
– Да. Пока непонятно, то ли он ее сдал, то ли с ним как с живцом сработали. Непохоже, что сдал. Свидетели в один голос говорят – пытался девчонку защитить. Полез на пистолет, получил пулю в голову.
– Бедняга Вичка, – вздохнул Береславский. – Вот уж совсем ненужный жизненный опыт. А почему два тела?
– Один из нападавших. Мои подоспели вовремя, девушку отбили. Второй пока скрылся, но, думаю, ненадолго: машину срисовали, лицо с камер сейчас снимем.
В этот момент краем глаза профессор уловил возмущенное движение на левом фланге. Присмотревшись, увидел знакомую рыжую голову.
– Можно вон того рыжего очкарика пропустить? – попросил он Перова. – Это Вичкин друг. Я думаю, с ним ей будет легче.
– Не вопрос, – сказал Перов и отдал приказ помощнику.
Бориску проводили внутрь.
Сам Ефим к Вичке не пошел. Его помощь была не нужна. Пусть лучше будет Борис и, как подъедет, – Надежда.
А там время вылечит.
Тем более что, как следовало из его собственных наблюдений, Вичка однозначного решения – кого выбрать – пока не приняла.
Вместо нее, похоже, распорядилась судьба.
Глава 26
Вичка и Бабуля
18 января 2011 года. Приволжск
Прошло почти две недели, а я все еще не могу прийти в себя. Картина стоит у меня перед глазами, не забываясь и не тускнея. И, боюсь, не забудется никогда.
Мы сидели с Игорем – покойным Игорем, как вспомню, так снова хочется плакать, – смотрели отснятый им дипломный фильм.
Мы снова были в «Лимоне», вокруг опять фланировала топовая публика, но в отличие от первого посещения мне сейчас точно было не до нее.
Я даже не представляла себе, насколько Игорь талантлив.
Фильм был посвящен старым бабкам. Из древних, зачастую умирающих, северных уральских деревень, с почерневшими избами, по окна вросшими в землю.
А еще – Уралу, с его невысокими, но могучими горами, дремучими лесами и огромным количеством совсем не сказочных видов, которые, однако, в Игоревом исполнении завораживали, заставляя меня забыть про окружавшую обстановку.
Бабки в его кино занимались тем, что просто жили. Пололи свои огороды. Пилили дрова на зиму. Кормили цыплят. Чинили безнадежно покосившиеся плетни, чтобы животные не уничтожали и без того скромные плоды их тяжкого труда.
Иногда в кадр попадали мужские лица, тоже немолодые. Их было очень мало.
А трезвых и здоровых – и того меньше.
Несмотря ни на что, бабки не горевали, а просто жили своей насыщенной каждодневными делами жизнью. И даже успевали ей радоваться: летним закатным сидением на завалинке, под приятную беседу. Песней под рюмочку зимним вечером. Песней на коллективном покосе – уже безо всякой рюмочки, под размеренные неспешные движения.
Покос меня вообще поразил.
Коллективным его можно было назвать с большой натяжкой: траву на лугу перед склоном некрутой горы косили четыре старухи. Однако было что-то завораживающее в ритмичном движении, в надтреснутых, но спевшихся за долгие десятилетия старушечьих голосах, в траве, покрытой капельками росы, освещаемыми встающим беловато-розовым солнцем.
Несомненно, Игорек был талантом. А может, и гением.
И хотя мне он сообщил, что больше ничем подобным заниматься не будет – денег на этом не заработать, – я уже была им горда.
А будет не будет – бабушка надвое сказала, особенно если в планировании его творческих устремлений я буду принимать какое-то участие.
Нет, я еще ничего не решила.
Вернее, мне показалось однажды, что решила. Даже примерила к себе его фамилию. Виктория Игумнова.
А что, нормально звучит. Однако когда представила, что не смогу больше ежедневно, в любое время дня и ночи, видеть своего поросенкообразного друга, моя решимость заметно увяла.
Похоже, Бориска все-таки зацепил меня своими коротко стриженными коготками и маленькими печальными глазками.
Я не хотела оставаться без него.
Это была проблема. Когда ее обдумывала – порой хотелось всплакнуть от неразрешимости.
Бабуля успокаивала. Как всегда – мудро: лучше проблемы с выбором, чем полное отсутствие спроса. Как будущая пиарвумен, то есть тоже участница маркетингового процесса, я была с ней согласна. Но когда думала, что одного из них придется все же лишиться – причем навсегда, не заводить же двух мужей сразу, – так становилось сильно грустно.
Бабуля снова утешала. Сказала, что если решение дается с таким трудом и болью – просто отложи его принятие. Жизнь все рассудит сама.
Боже, как же она оказалась права…
Мы смотрели с ним фильм на его модном «эйрбуке» – я витала в Уральских горах и в своих девичьих проблемах, – как вдруг позвонил мой препод, Береславский. Давненько я о нем не слышала, он куда-то свалил, и мамуля упорно не кололась куда.
Звонок был неожиданный и довольно приятный – если раньше Ефим Аркадьевич умело отшивал меня от дел, то теперь я ему, видите ли, понадобилась.
Правда, удовольствие испытала недолгое. Беседа очень быстро перешла на личное, коснувшись наших с Игумновым отношений. Он надавил на больное, назвав Игоряшу предателем. Намек на поведение Игоря в том кафе, по дороге к Пскову. Я отшила непрошеного советчика – как будто меня саму не напрягла та история – и дала отбой.
Мы продолжили просмотр Игорешиного шедевра, а я уже предвкушала, как официант принесет давно заказанный «стейк обычный» – быстрым обслуживанием «Лимон» не славился никогда. Если гости сюда пришли – значит, уже не спешат.
Но вместо долгожданного официанта к нашему столику подошел нормально одетый, только уж очень здоровый мужик.
Я улыбнулась ему. Он мне не ответил.
«Пойдешь со мной», – тихо сказал бугай, крепко взяв меня за руку. Так сказал, что у меня все внутри сжалось и я потеряла способность к сопротивлению.
Он потянул меня из-за стола. И добавил так же негромко: «Не бойся, скоро вернешься. До тебя никто не дотронется».
Странно, но я поверила. Мне лично ничего не будет. Они хотят запугать маму.
Можно было попытаться поднять шум, однако рядом уже стоял второй, и в его опущенной руке, прикрытой полой пальто, был пистолет.
Может, и третий имелся. А еще: в такой клуб, как «Лимон», простые гопники не попадут.
Тут только я заметила, что Игорь весь напрягся и вот-вот вцепится в нападавших. В доли мгновения даже гордость успела ощутить – страх за меня у Игорька сейчас был явно сильнее, чем за себя. Еще я ощутила ужас – если начнется драка, ему несдобровать. Это не бандюки из деревни Гадюкино, это – цепные псы, к тому же вооруженные: я была уверена, что в руке второго не травматический пистолет, а настоящий.
Что успела сказать, точно не помню. Наверное, что-то типа: «Игорек, не надо. Все будет хорошо, обещаю».
И – поразительно! – амбал, что держал мою руку, тоже обратился к нему, даже по имени назвал: «Игорь, не лезь! Она завтра вернется».
Но Игумнов уже вскочил со стула и схватил бугая за вторую руку.
На шум начали оборачиваться люди. С секунды на секунду должна была появиться служба безопасности.
«Мой» бандит несколькими рывками попытался стряхнуть Игорька с руки. Как вцепившуюся собаку. Но Игорь и был словно питбуль. Я видела его лицо и понимала: он не отступит.
Выстрела не услышала. Увидела только, как Игорь отшатнулся назад и, покачнувшись, упал на пол. Куда попала пуля, я не поняла, но все равно внизу живота стало сразу холодно.
Бугай с силой потянул меня в глубь ресторана. Как оказалось позже – к служебному выходу.
Второй, стрелявший в Игорешу, теперь уже не скрывая пистолета, почти бежал за нами следом.
Народ шарахался от нас по сторонам.
Мы пробежали, вернее, он меня протащил по длинному коридору, за которым оказались наполовину открытые широкие двери. За ними уже виднелась улица.
Еще пара секунд – и он бы вытащил меня из клуба. Но в проходе появился человек.
Бугай выпустил мою руку, на бегу отбросил его в сторону и выбежал прочь.
Однако в дверь уже вбежал второй парень. В его руке тоже было оружие. Мне показалось, он целится в меня.
Мне никогда не было так страшно: я своими глазами видела дырку в дуле, из которой вылетает пуля.
И она вылетела.
Пули не видела, видела выскочивший из ствола сноп желто-белого пламени и услышала грохот.
Не сразу поняла, что жива. Только тогда, когда этот парень, который стрелял, обнял меня и тревожно спросил: «Ты цела?»
Я поняла: свои.
Потом, обернувшись, увидела на полу лежавшее тело второго бандита. Из-под него медленно вытекала темная лужица крови.
Первый, видно, успел убежать, иначе бы его сюда притащили.
Я вспомнила про Игорька, и меня захлестнула волна тоски.
Искал любимую – нашел смерть.
Я почему-то сразу была уверена, что Игорешу убили. На мой прямой вопрос ментовский начальник – уже после, в каком-то кабинетике, когда врач накладывал мне на плечо манжету тонометра, – сказал, что Игумнов ранен и сейчас с ним занимаются доктора.
Но я знала точно: Игорька больше нет.
Потом ко мне прорвался Рыженький. Он пролез сквозь образовавшуюся в кабинетике крошечную толпу, протер носовым платком запотевшие с улицы очки, взял мою руку и просто стоял рядом, ничего не говоря и ни о чем не спрашивая.
Я была благодарна ему за это молчание.
И еще за одну вещь.
Когда я решилась посмотреть ему в глаза, то не обнаружила в них никакой радости от исчезновения конкурента. Я пристально в него всматривалась. Нет, он не горевал. Но не отводил своих глаз. А когда шепнул мне, что Игорь мертв, было видно, что Савченко очень зол и расстроен.
Потом – через неделю, наверное, перед тем как мы уехали из Москвы, – Бориска сознался. Сказал, что я – только его женщина. И что он всегда был уверен в своей победе. А бандиты у него чистоту этой победы отняли.
Вот такой у нас скромный Рыжий.
В больницу меня не повезли, мама отбила. Объяснила, что бабушка – заслуженный врач Российской Федерации и будет следить за мной ежеминутно. Она никого не обманула.
Бабуля утешать меня не стала. Только обняла за плечи и сказала: «На все воля божья». Никогда не замечала за ней религиозности.
Странно, но стало легче. Потому что мысль о том, что Игорек погиб из-за меня, все-таки присутствовала в сознании.
Кстати, Вера Ивановна загрузила меня по полной программе, но не заботой и пилюлями, а домашними хлопотами. Причем делала это абсолютно по-иезуитски: начинала мыть пол – мне приходилось отбирать швабру. Или протирать бесчисленные мамины статуэтки – она собирала фарфоровые фигурки танцовщиц. Или чистить картошку и мелко-мелко резать овощи. В результате я постоянно была занята какой-то идиотской работой и у меня не было времени думать о самом ужасном.
Охраняли нас теперь постоянно: один – на лестничной клетке, второй прохаживался вдоль окон, перед подъездом.
Был еще третий.