Вера, Надежда, Виктория Гольман Иосиф
– От «ТТ», я думаю, – сказал Борщев.
– Я тоже так думаю, – согласился Ефим Аркадьевич. – Калибр 7,62. А когда вы входили в тендер, вы не предполагали подобных средств давления?
– Предполагала, – совсем устало сказала Семенова. Береславскому аж жалко ее стало. Все же российский бизнес – не женское дело.
– Вичка получила такую же, – закончила фразу Надежда. – Причем свою я нашла в ящике собственного стола.
– Значит, кто-то посещал твой кабинет, – спокойно сказал Береславский.
Сказал спокойно, а сердце забилось так, что хоть сейчас беги к женщине-профессору.
Видимо, Семенова права. Надо ограничиться достигнутым: в конце концов, Муравьиный Папка уже прилично заплатил за свое свинство.
Но паскудность ситуации заключалась в том, что теперь Ефим не смог бы остановиться самостоятельно.
Процесс пошел.
– Что будем делать, Ванечка? – спросил он Борщева.
– Я – как вы. Скажете отступать, возражать не буду.
– А скажу воевать? – недобро ухмыльнулся Береславский.
– Поддержу, – отозвался Ванечка. – Воевать так воевать. От драк никогда не бегал. Ни в школе. Ни на улице. Ни в Афгане.
– Тогда – воевать, – сказал профессор. Он искренне бы обрадовался, если бы войнушку закончили Семенова или Ванечка, но сам затормозить не мог. Прав, что ли, был этот гадский доктор психологии?
– Вичку с Бабулей – в эвакуацию, – Береславский уже начал планировать дальнейшие действия.
– Они не поедут. Ни Вичка, ни Вера Ивановна, – сказала Надежда. – Вы ведь их знаете.
– Поедут.
У профессора уже созрел дьявольский план. Они отправят старых и малых прямо в осиное гнездо – в город Муравьиного Папки. Попросив защиты у Круглова и непосредственно у Седого. Их там спрячут и прикроют – не будет же губернатор пускать в ход танки? А ехать своевольные тетки не откажутся, потому что будут считать, что отправляются не на ответственное хранение, а на боевое задание.
– Неплохо задумано, – одобрил Ванечка, получив разъяснения.
Даже Семенова согласилась, что идея странная, но перспективная. Ее настроение явно начинало меняться: все же бойцом она была со стажем. Просто в силу обстоятельств дала слабину.
И тут к их столику подошла официантка.
– Вы Береславский Ефим Аркадьевич? – обратилась она к Ванечке.
– Я, – ответил профессор. Внизу живота похолодело.
– Вас мужчина ждет, у нас в служебном помещении. Подойдите, пожалуйста.
– Хорошо, сейчас, – согласился Ефим.
– Я с тобой, – сказал Ванечка, поднимаясь и прихватывая со стола нож.
В этот момент зазвонил телефон профессора.
– Да, – ответил Береславский.
– Я к вам человечка своего прислал, – узнал он голос своего друга-милиционера. – Поговорите с ним, Ефим Аркадьевич.
– О чем? – обрадовался профессор отмене возможных безобразий.
– Он сам вам расскажет, – ответил Перов и невежливо положил трубку. Береславский сначала обиделся, но потом понял, что многоопытный Александр Андреевич просто не захотел общаться по открытым каналам связи. И человека поэтому же прислал.
– Свои, – объяснил он Ванечке и Надежде. – Отмена тревоги. Я пойду один.
Он пошел в указанном официанткой направлении, оставив молодоженов наедине.
В тесном кабинетике (его хозяин вежливо вышел) Береславского ждал молодой стройный парень с умными глазами.
– Александр Андреевич передает вам привет, – сказал он.
– Спасибо, – ответил профессор. – Только я от ваших приветов чуть со страха не помер.
– Со страха не помирают, – деликатно не согласился дружелюбный незнакомец. – Помирают от других причин.
– Так что хотел сказать Перов? И почему не сказал сам?
– Генерал просил вас предупредить, что вы – в списке врагов губернатора.
– Тоже мне, удивил, – невесело ухмыльнулся профессор.
– В списке смертельных врагов, – мягко уточнил гость. – Вы излишне не волнуйтесь, – добавил он, заметив невоинственную реакцию профессора. – Вас будут прикрывать два наших сотрудника. Служба физзащиты. Они подъедут сюда через полтора-два часа. Это время вы проведете в комнате охраны, на втором этаже, с ними все договорено. Простите за неудобства.
– А Семенова? Она тоже получила пулю в бумажке. И Вичка.
– Ей ничего не грозит. За ее дочкой присмотрят. Все под контролем, главное – никакой самодеятельности. И вот еще, – опер достал из объемистого пакета какой-то сверток. – Это вам придется носить, пока не дадим отбой.
«До конца тендера», – понял Береславский.
Что такое кевларовый бронежилет, он, как научно-популярный журналист, давно знал.
– Хорошо, – сказал Ефим Аркадьевич. Его настроение поднялось. В связке с Перовым и его ребятами Муравьиный Папка смотрелся уже не так страшно.
Профессор взялся за ручки пакета, но парень настойчиво повторил:
– Сейчас наденьте, пожалуйста.
Ничего не попишешь.
Ефим разделся и натянул кольчужку – она была не особенно тяжелой, рубашка и пиджак хорошо ее прикрывали.
Парень, внимательно осмотрев экипированного профессора, остался доволен.
– Все. На два часа прощайтесь с друзьями – и давайте на второй этаж.
– Хорошо, – согласился Ефим. – Спасибо большое. И вам, и Александру Андреевичу.
– Это вам спасибо, – улыбнулся опер.
– Мне-то за что? – удивился профессор.
– За то, что не испугались.
– Я – испугался, – честно сказал Береславский. Он был хвастун, но не враль.
Подойдя к столику друзей-партнеров, Ефим сказал пару слов о неожиданной поддержке – перед боем дух личного состава должен быть высок. И о том, что Надежде и Вичке ничего не угрожает.
Семенова воспряла: ее всегдашний кураж потихоньку к ней возвращался. Они с Ванечкой пошли к выходу, а Ефим, сопровождаемый внимательным взглядом парня, направился по лестнице на второй этаж.
Там он пошел в направлении комнаты охраны, потом прошел мимо нее и через боковой коридор двинулся к одному из выходов на улицу.
Сидеть два часа в комнате охраны профессор не собирался. Собирался же он съездить домой, предупредить Наташку, выслать ее из города в сторону малой родины, то есть в Узбекистан, в теплый и хлебосольный город Ташкент, благо виза была не нужна. Там жена будет в полнейшей безопасности: родни больше, чем бойцов в армии Сухова. А Береславский тем временем вернется и к приезду ребят будет, как и договаривались, ждать в комнате охраны.
Выскользнув из здания, он вышел в любимую заснеженную Москву, но пошел не к машине, а мимо здания бывшей Ленинской библиотеки, к метро – все шпионы во всех фильмах бросают свои авто, если им надо остаться незамеченными. По телефону предупредил Наташку, чтоб никуда далеко не исчезала.
Через двадцать минут он уже подходил к дому. Открыл магнитным ключом калитку, оказался на охраняемой придомовой территории. Ну, теперь можно временно расслабиться – все-таки тревога профессора не оставляла.
Береславский уже обдумывал, что скажет Наташке – надо и мобилизовать ее резко, и не слишком напугать, не то без мужа не уедет, – как вдруг со всего маху наткнулся на что-то твердое.
«Что за черт?» – не понял Ефим. И еще раз его толкнуло, только теперь по щеке и шее будто что-то брызнуло и потекло.
Потом он понял, что лежит на спине: виднелся красный кирпичный бок дома и серое, в снежных тучах, небо.
А потом все исчезло.
Глава 24
Круглов, Лена и Маргаритка
Ничего особо важного
27 декабря 2010 года. Приволжск
Николай на работу не пошел.
День был будний, хоть и предновогодний, но срочных дел не намечалось. Круглов уже определился с будущим основным бизнесом – ресторан «Три медведя» был мелким промежуточным этапом, чтоб совсем не сидеть без занятия. В ближайшее время он собирался выкупить прозябающий деревообрабатывающий комбинат – вот тогда дел будет невпроворот.
Семьдесят километров от областного города – а разница как между Москвой и Пензой. Фундамент да стены с кровлей – вот что в основном осталось целого. Все, что можно было украсть и продать, уже давно украли и продали. Хотя и оставшееся – далеко не ноль.
Кроме того, Николай Владленович пусть и состоятельный человек, но не олигарх. Поэтому на новенький завод ему просто не хватило бы средств.
Тем более что все свои деньги он в бизнес вкладывать не собирается.
Потому что бизнес – это бизнес. Может принести многократную прибыль. А может съесть вложенное.
Последний вариант для Круглова – в его теперешнем качестве – неприемлем. Ибо отныне и, как надеется Николай Владленович, вовеки он несет ответственность не только за себя, но и за двух дам, наконец-то покинувших свою старую квартирку и обживающих полноценное кругловское жилье.
– Дядя Коля! – послышался тонкий голосок. – Ты здесь?
– Да, я здесь, Маргаритка! Дуй ко мне!
Вот и одна из них. Поднимается по деревянной лестнице к нему, в кабинет на втором этаже. Маргаритка любит рисовать за его столом, под огромным косым окном, вмонтированным в скат крыши, в которое и далекий лес виден, и облака, низко проплывающие, так удобно разглядывать.
А Круглов любит все, что любит Маргаритка.
Вон цирк приехал в город – пришлось трижды посетить. Ребенок был счастлив, и Николай не смог ей отказать. Однако, к своему удивлению, в третий раз попав на одну и ту же программу, никакой скуки не испытал.
Сам себя спросил: что ж ему в этом довольно посредственном гастролирующем коллективе так понравилось? И сам же себе ответил: более всего его сюда привлекал отчаянный хохот рядом сидящей дочки. Клоуны зацепили-таки ее благодарное сердечко.
Так что если бы гастроли не закончились, он бы и в четвертый раз с ней пошел. И в пятый.
Маргаритка наконец добралась до двери.
– Дядя Коля, а можно я у тебя поиграю?
– Конечно. Все, что захочешь.
Круглов не боялся избаловать девочку.
Детей невозможно избаловать тем, что их любишь. А потому Марго могла делать в его кабинете практически все, что желала: рисовать, лепить, складывать пазлы, вырезать из бумаги. Просто смотреть телевизор или – что она любила не меньше – в огромное наклоненное окно.
Потом, правда, следовало все за собой убрать: Николай Владленович в этом вопросе был непреклонен. Если девочка уставала и здесь же, на кожаном диванчике, засыпала (она, конечно, утомлялась намного быстрее, чем здоровые дети), значит, трудовая повинность переносилась на время после сна. Но никогда не забывалась и не перепоручалась Лене или домработнице Хафизе.
Марго к этому привыкла, так что ни о каком баловстве речи не шло. Только о взаимном удовольствии. Маргаритка играла, а Круглов либо в этой игре участвовал, либо с удовольствием наблюдал.
Сейчас Маргаритка рисовать не захотела. Попросила дядю Колю рассказать ей сказку.
В голову ничего готового не пришло. Пришлось срочно выдумывать свою.
Он начал ей рассказывать про принцессу, которая жила в башне, не видела солнышка, плохо кушала и была от этого худая-прехудая и бледная-пребледная. В конце предполагалось, что к спасительному солнышку девушку вытащит благородный принц. Он же приучит ее до конца доедать все, что мама кладет на тарелку.
Однако Маргаритка спутала все литературно-педагогические планы.
– Она была после «химии», да? – с сочувствием спросил ребенок. – Наверное, и волосики выпали.
Пока Круглов думал, что ответить, снизу позвала к завтраку Лена.
– Пойдем, подружка, завтракать, – прервал повествование Николай.
Марго протянула к нему руки – кто же из нормальных детей не любит поездить на живом транспортном средстве? А он поднял девочку и прижал к себе – кто же из нормальных взрослых не любит порадовать ребенка? Так, во взаимном благорасположении, добрались до гостиной.
Хафизы сегодня не было: когда Круглов оставался дома, старались днем домработницу отпускать – друг другу они с Леной пока точно не надоели.
На завтрак предлагались аж целых три каши: вчерашняя рисовая с изюмом и сегодняшние пшенная и геркулесовая.
У Лены на столе всегда было красиво – и в ее прежней квартирке, и тем более в нынешней. Варенье в стеклянной банке на таком столе было бы просто непредставимо: обязательно в красивых розеточках, по числу присутствующих. Молоко – упаси бог, не в пакетах, а в молочнике. Скатерть не обязательно дорогая, но обязательно белая и каждый день чистая. И все в том же духе.
Николай раньше на такие мелочи внимания не обращал. А сейчас, когда обратил, по-другому уже не хотел. Оказалось, есть смысл в лишнем вроде бы мытье молочников и розеточек. Ровно такой же, как в посадке на участке перед домом несъедобных цветов или неплодоносящих березок.
Круглов в кайф поел все три вида каш. Не ради набивания живота, а просто – каждая вкусна на свой лад. Глядя на него, хорошо поела и Маргаритка. Она вообще стала лучше есть, когда переселилась в этот дом, построенный совсем рядом с простирающимся на десятки километров сосновым бором. А может, организм начал оправляться от всех прошедших ужасов? В любом случае, смотреть на то, как она расправляется с пшенной кашей – предварительно нарисовав на ее поверхности вишневым вареньем улыбающуюся рожицу, – было приятно.
– Гулять пойдем? – спросила Лена.
– Обязательно, – ответил Николай.
После еды минут двадцать посидели в гостиной. Просто так, даже без разговоров. Зато почти физически ощущая радость от присутствия друг друга.
Потом оделись и направились к лесу.
Маргаритка, правда, просилась в другую сторону, в парк.
Лена, по старой памяти, не решилась: там всегда много детей, лишняя инфекция не нужна. Впрочем, девочка не особо настаивала – на прогулке с дядей Колей скучать точно не придется.
Марго каталась на санках: сначала с невысокой пологой горы – зато одна, как большая. И как здоровая. Потом ее катали по лесным дорожкам, пугая тем, что сейчас вывалят на крутом повороте. Маргаритка вопила от страха и счастья, крепко держалась за борта и не вылетала – такая она была сильная и ловкая. Ну и, возможно, повороты не были особо крутыми.
Потом, когда все слегка замерзли (Лена уже собиралась вести девочку домой), Круглов развел аккуратный, хоть и не маленький костерок: оказывается, он заранее его сложил. Осталось только спичкой чиркнуть.
В итоге Маргаритка согрелась не от газового отопления, а от настоящего, с таким классным запахом, лесного костра. Она поворачивалась к нему то лицом, то спиной, то боками. И казалось, что ее красные щеки – румянец все-таки проявился у недавно бледнолицего человечка – не только от морозца и свежего воздуха, а еще и от очищающих язычков пламени.
Когда вернулись домой, выяснили, что гуляли больше двух часов.
Круглов проверил – девчонка была вся тепленькая. Такая, как надо: и не замерзшая, и не вспотевшая.
Уговаривать ее на дневной сон не пришлось – заснула на полпути к дому и проснется в лучшем случае только к двум, к обеду. В принципе лучше укладывать после обеда. Но еще лучше, если ребенок спит тогда, когда ему очень хочется.
Девочку уложили здесь же, в гостиной, накрыв тонким пледом.
А сами поставили самовар. Настоящий, не электрический. Запас шишек на растопку имелся всегда.
Этому Круглова научили еще в прошлой жизни, на Урале. Оказывается – если одновременно попробовать, – вскипевшая вода имеет совсем разный вкус, в зависимости от того, на чем ее кипятили. На газовой плите – один. На электрической – другой. И однозначно лучший, неповторимый – с костра или из самовара.
Не торопясь, выпили по большой, с расписными красными цветами, чашке цейлонского.
Эх, хороша жизнь простого обывателя! Может, и недостаточно романтична, но хороша.
– Лена, не пора нам оформить отношения? – Круглов начинает этот разговор не впервые. Всякий раз наталкиваясь на вежливый, но твердый отказ.
Вот и сейчас она промолчала.
– Ты хоть можешь объяснить, чего ты боишься? – не выдержал Николай. – Всегда мужчин в этом обвиняют. А здесь – с ног на голову. Может, тебе свободы жалко?
– Нет, – покачала головой Лена.
– Ну так в чем дело? Я же от тебя ничего не требую. Просто хочу, чтобы ты была моей женой официально.
– Я пока не готова, – опустила голову она.
Сложно объяснить нормальному человеку, что влезли в душу какие-то совсем дурные мысли. Вот стукнут штамп в паспорт – и чудесный сон, в котором она живет последние недели, вдруг с хрустальным звуком рассыплется.
Объяснишь – и Круглов тебя к какому-нибудь психоаналитику, если не к психиатру, на прием запишет.
И будет прав.
Кстати, они и развод с первым мужем официально не оформили. Лене с больным ребенком было не до того. А бывший муж, похоже, боялся лишний раз с ними встречаться.
Рассказать про эту проблему оказалось гораздо проще, чем про рассыпающийся хрустальный сон. Круглов оценил ее как несерьезную. К бывшему мужу он относился без нелюбви. Скорее с неиссякаемым удивлением: как это можно, имея такую жену и дочку, вдруг от них отказаться?
Лене предложил на выбор: либо она с ним переговорит об официальном разводе, либо он. Лена решила – сама, без Николая. Только попросила, чтобы к бабушке, маме бывшего мужа, отношение было максимально внимательным – пожилая женщина это точно заслужила.
Круглов не просто не возражал. Он был двумя руками за всех, кто помогал Лене и Марго в их самые тяжелые времена.
И еще один вопрос последние две недели мучил Лену.
Даже не то чтобы мучил. Скорее она сама пока не знала правильный ответ.
Та их первая ночь – когда все случилось прямо в коридоре, – похоже, не прошла бесследно. И первая проба, и вторая, и третья – все говорили одно и то же: если ничего не предпринимать, то у Марго может появиться братик или сестренка.
Предпринимать не хотелось. Оставлять, имея на руках тяжелобольного первого ребенка, страшно. Вдруг и второго атакует та же напасть?
– Коля, – наконец решилась она.
– Да, Леночка. – Он сидел в глубоком кресле у окна, нагулявшийся, наигравшийся с Маргариткой, напившийся горячего вкусного чаю. Довольный и немножко усталый. А еще совсем миниатюрный на фоне дорогой и тяжеловесной мебели.
Зато уже почти родной.
Даже к первому мужу она ничего подобного не испытывала.
Тем страшнее было бы оказаться на осколках счастливого сна.
– Что ты молчишь? – переспросил он.
– Похоже, я беременна, – сказала она.
– Что? – переспросил Николай.
Она поняла его удивленный вопрос по-своему.
– Это только моя проблема, – тихо сказала Лена. – Ты ни при чем.
Он, как подпружиненный, выскочил из своего кресла.
– Как это ни при чем? Ребенок – мой. Ну, я хотел сказать – наш, – сам себя остановил Круглов.
– Наш, конечно, – улыбнулась она. – Я просто не знала, как ты к этому отнесешься. У тебя же своих забот полон…
Договорить он не дал.
Подхватил на руки, закружил по комнате, благо размеры гостиной позволяли.
Лену всегда поражало это несоответствие миниатюрных кругловских «габаритов» и какой-то чуть ли не медвежьей мощи.
– Оставь, упадем же! – засмеялась она.
И они упали. На большой пушистый ковер в библиотеке – не заниматься же этим при ребенке, пусть даже и крепко спящем.
Вдруг Николай испуганно спросил:
– А можно? Мы ему не навредим?
– Нет, – покачала головой Лена. – Этим мы ему точно не навредим.
Она никогда еще не видела Круглова таким счастливым. А он никак не мог взять в толк, чего она продолжает кукситься.
Наконец не выдержала. Сказала:
– Я тоже очень хочу ребенка. Но я боюсь.
– Чего конкретно?
– Того же, что было с Маргариткой.
– Этого не будет.
– Откуда ты знаешь?
– Не важно. Знаю – и всё. Гарантирую. Ты мне веришь?
И как тогда, перед сканированием, у раскрытого жерла томографа, Лена ему поверила. Раз Круглов сказал – значит, так и будет.
Счастливый день тянулся бесконечно, но вовсе не так, как тянутся несчастливые или скучные дни. Просто каждый его миг был дорог обоим, вот они их по отдельности и проживали, мгновение за мгновением.
Ближе к вечеру к Николаю Владленовичу прибыл странный гость. Чай пить не стал. Даже в комнату не прошел. О чем-то пошушукался с хозяином и так же незаметно вышел.
А Круглов взял мобильный – не свой обычный, а почему-то запасной, лежавший в ящике его письменного стола, – и стал набирать номер Береславского.
Трижды пытался – и трижды выслушивал длинные гудки. Странно, значит – в зоне досягаемости. Но почему-то не берет трубку.
Еще раз позвонил через час. С тем же результатом.
Потом набрал перед тем, как лечь спать. Ефим не отвечал.
– Что-нибудь случилось? – спросила Лена.
– Нет, ничего, – спокойно ответил Николай Владленович.
Просто позвонит завтра.
Когда-нибудь, да дозвонится – не мог же профессор уехать надолго перед их захватывающим тендером?
Глава 25
Береславский, Вичка и клуб «Лимон»
5 января 2011 года. Москва
Уже восьмой день Ефим Аркадьевич находился в небольшой отдельной палате, с кремовыми стенами и белым потолком. В ней и Новый год тихонько встречал. В палате стояли две койки (на второй вначале, когда ему было совсем тухло, ночевала Наталья), стол со стулом, телевизор и даже маленький холодильник. Палата была коммерческой, но платить Береславскому не пришлось: лечение в этой пригородной больнице являлось частью операции прикрытия, организованной ведомством Перова.
– У тебя точно ничего не болит? – После покушения прошло больше недели, но Наташка так и не могла поверить, что ее ненаглядный ожил окончательно: уж слишком страшно тогда выглядел Ефим, лежавший на спине, на заснеженном тротуаре, с залитым кровью лицом.
И даже три опустошенных тарелки на столике возле кровати – из-под борща, тушеной телятины с картошкой и овощного салата – не успокаивали ее полностью.
– Точно, точно, – отозвался уставший от обильного обеда больной: он как раз допивал вишневый компот.
Наташа собрала грязную посуду и пошла в ванную комнату: на каждые две палаты приходился один полноценный санузел.
На скрип двери мгновенно нарисовался парень лет двадцати семи, с цепкими внимательными глазами. Он прикрывал вход из коридора. Второй охранник крейсировал поблизости, изучая вероятные и невероятные варианты угроз для драгоценной профессорской жизни. Кроме того, стандартная, чоповская, охрана медучреждения также получила четкие дополнительные инструкции.
Сам Перов приезжал дважды.
Это дело теперь стало для него не просто частью профессии – слово «дружба» Александр Андреевич понимал так, как оно и было задумано Всевышним. Так что можно было смело констатировать: в чувствах, испытываемых генералом к Муравьиному Папке, прослеживался и личный след.
Впрочем, план действий от этого не менялся.
Впервые у высокопоставленного милиционера появились реальные шансы прищучить банду, грабившую целую губернию. Более того, выстрел недельной давности тоже мог бумерангом отозваться на его заказчике. Одно дело – игры с тендером и откатами, которые при нынешних экономических отношениях и мощных связях Синегорова крайне сложно ловятся, другое – документированный, то есть записанный на видео, заказ на убийство и последующая попытка его исполнения.
Конечно, хороший адвокат попытается развести эти два события, особенно пока не пойман исполнитель. Однако запись все равно оставалась сильной уликой. К тому же шла активная работа по сброшенной киллером винтовке: снайперская бесшумка «Винторез» – довольно редкое оружие, и менты надеялись выйти через нее на суховские связи.
Ефим Аркадьевич, кстати, теоретически был мертв.
Официальные объявления никто не делал, но неофициально распространяли слухи, что профессора в бессознательном состоянии отвезли в госпиталь МВД. Где он по сей день якобы и находится – в реанимации, в безнадежной коме. Это должно было успокоить Сухова и губернатора, ослабив их желание нанести какие-нибудь новые удары.
Впрочем, они и так, наверное, подуспокоились: Береславский более не существует, исполнитель вряд ли кого сдаст – максимум еще одного посредника. Заявку в тендерный комитет никто внести не пытался. В бизнес-сообществе Надежда Владимировна не раз заявляла, что после всех событий она навсегда выходит из подобных игрищ. Заявляла не по просьбе Перова, а по собственной воле. Говорила она это и при Игумнове, так что информация наверняка достигла суховских ушей: роль молодого режиссера во всей истории Александру Андреевичу уже была известна.
Когда Ефиму сообщили о почти свершившейся капитуляции, он пришел в неистовство: теперь, после принятых на себя пуль, Береславский был намерен в любом случае переть до конца.
На сегодня была назначена встреча с Семеновой – до того врачи и Перов не разрешали ей навещать раненого соратника, – и он собирался высказать даме все, что думает по поводу ее сомнительных решений.
Надежда Владимировна пришла вовремя, хотя потратила некоторое время на преодоление окруживших Береславского защитных барьеров.
Пришла не одна, с Ванечкой.
Читать бесплатно другие книги:
