Краткая история тьмы Веркин Эдуард
Зимин кивнул.
– А теперь все как надо, – Лара снова примерила варежку. – Теперь все, как полагается, все хорошо, все спокойно. Закончишь пятую книгу, а там и лето. И летом мы поедем… Куда?
– В Перу, – ответил Зимин. – На Мачу-Пикчу. Знаешь про такое место?
– Ага. Облачный край, как же. А почему именно туда?
– Не знаю. Вот захотелось вдруг, – улыбнулся Зимин. – Тебе же захотелось варежки связать? А мне на Мачу-Пикчу. Сначала махнем, конечно, в Аргентину, возьмем там мотоциклы впрокат и поедем на юг, к Огненной Земле, через весь континент.
– По маршруту Че Гевары, – сказала Лара.
– Точно, по маршруту Че Гевары. Это здорово.
– Здорово, – согласилась Лара. – Просто очень здорово. Я читала, там какой-то иной мир.
– Там дикость. Там Амазонка. Там Анды. Можно целый год путешествовать.
Метель ударила в окна. Поползли узоры, мороз вырезал в толщине стекол замысловатые скелеты рыб, еловые ветви, бесцветные северные цветы. Зимин зажег еще одну свечу.
– Зима, конечно, будет долгой, – сказала Лара. – Но это ничего.
Зимин подкинул в печку коротенькое полено. Весь день он возился с чугунной печкой, искал ей место в комнате, устанавливал, соединял трубу с каминным дымоходом. И когда печка была растоплена и стала нагреваться, он отключил батареи отопления. Квартира стала остывать, они почувствовали холод и достали валенки и пледы, а потом от печки поползло живое тепло, и Зимин впервые за долгое время почувствовал себя хорошо.
– И как ты хочешь все это закончить? – спросила Лара. – Финал какой?
– Что?
– Ну, как что, пятую книгу?
– Просто. Последняя глава будет называться, разумеется, «Апраксин Бор». Я уже давно придумал – главный герой сидит в психушке, в абсолютной стадии разложения сознания, его лечат, в основном электросудорожной терапией, пытаются вернуть его в действительность, а он упорно в нее не хочет возвращаться…
Зимин поглядел в окно. Город окончательно исчез в снегу, утонул, пропал, и лишь иногда в разрывах метели вспыхивали одинокие желтые огни, далекие и на вид холодные.
– Он не хочет возвращаться, – повторил Зимин. – А в редкие моменты просветления рисует на одной стороне черного дракона, а на другой девчонку с рыжими волосами.
Лара выставила из-под одеяла ноги и стала натягивать на них валенки. Свечки потрескивали, и, поддерживая их, потрескивала печь.
– А может, и по-другому все будет, – сказал Зимин. – То есть совсем по-другому. Может быть, они все будут счастливы. Поживем – увидим.
– Мощная философия, – согласилась Лара. – Поживем – увидим. Хотя я согласна. Увидим. Слушай, как ты думаешь, а где можно взять брусники?
– На рынке, наверное.
– Точно. На рынке. Вот завтра с утра и отправлюсь. Проснусь пораньше, достану с балкона лыжи, намажу их… барсучьим салом – и вперед. И…
Она улыбнулась.
– Зима все-таки будет долгой.
– Поживем – увидим, – ответил Зимин.
Стужа продолжала вычерчивать на стекле вытянутые восьмерки, и длинные копья, и фигуры, похожие на рисунки древних людей. Пахло горелой берестой, воском и сеном, которое Зимин привез недавно специально для нужного запаха. За окном спал замороженный ожиданием вечерний город, с востока неотвратимо приближалось Рождество. Лара куталась в одеяло и думала о том, что завтра она проснется решительно пораньше и, пожалуй, испечет пирог с брусникой и сахаром. А потом, может быть, закончит начатый на кухне ремонт – обои-то куплены.
На цыпочках
– Я так и знал, – сказал Дрюпин. – Так и знал ведь! Он решил нас убрать.
Из вентиляции выдавливалась полужидкая, похожая по консистенции на разбавленную томатную пасту, субстанция. Она стекала по стене и распространялась по полу, собиралась комьями, застывала и достигала уже коленей.
Они сидели на стульях и на креслах и смотрели, как прибывает жижа.
– Мы в ней все застынем, – сообщил Клык через некоторое время. – И будем как памятники.
Он рассмеялся, беззаботно и безумно, так что Сирень ему немного даже позавидовала.
– Я лично буду вот так застывать, – Клык поднялся на табуретку, вытянул руку и показал, как он будет превращаться в памятник. – Чтобы красиво получилось, как у покорителей космоса. А ты как, Дрюпин?
– Отстань! – огрызнулся Дрюпин, ему явно не хотелось представлять, в какой именно позе он окаменеет.
А Сирень подумала, что он окаменеет на цыпочках. Будет до последнего тянуться к воздуху, глотать его, стараться подняться. Так и застынет. Наверное, смешно получится.
– Я передачу видел… – Клык потер голову. – Кажется. Про то, как людей засыпало вулканом. Так от них в земле такие пустоты остались, а когда их раскопали, в эти пустоты залили гипс – и получились статуи. Совсем как живые. Смешно. Сирень, а ты как будешь?
Клык чистосердечно поглядел на Сирень.
Как умирать? Сирень об этом не задумывалась. Зачем задумываться о том, чего не случится? Да, бетон прибивает, да, бежать некуда. Но это ничего не значит. Совсем. Нога болит, гангрена все-таки, но это тоже ничего не значит.
– Придурки! – всхлипнул Дрюпин. – Вы дураки и ничего не понимаете. Мы же совсем умрем! Совсем!
Клык прижался к Клавдии, та погрозила Дрюпину кулаком.
– А я не хочу! – капризно заявил Дрюпин. – Не хочу!
Сирень не хотела его успокаивать. Пусть помучается, ему полезно. Все мучаются.
– Да мы не утонем, – неожиданно уверенно сказал Клык. – Это точно.
– Откуда ты знаешь? Ты вообще дурачок, что ты можешь знать?
– Да я все знаю. Мне сны снятся…
– Сны! – Дрюпин вскочил на ноги и принялся бегать по боксу туда-сюда. – Давайте мы теперь будем опираться на сны! На сны идиота!
– Дрюпин, не пыли, – попросила Сирень.
– Сама не пыли. Вы психи, а я немного жить хочу…
Лампы погасли, и тут же вспыхнул нестерпимо яркий свет, он ослепил Сирень, ворвался ей в голову и спалил все мысли. Впрочем, это был нестрашный свет, совсем неопасный, он заполнил собой все, и стало холодно, точно кто-то выдохнул к ним мороза. Сирень на секунду почувствовала колючий ветер и крупные снежинки, они прилипли к коже и растаяли.
Посреди комнаты сидел человек. В бетоне.
– А здесь, однако, воняет, – сказал человек. – К чему бы это?
Он почесал левой рукой правое плечо и с трудом поднялся на ноги и принялся отряхиваться от раствора, брезгливо оглядывая руки и что-то бурча под нос.
Дрюпин шмыгнул носом.
Клавдия перешла в состояние комы.
Клык хихикнул.
Гость отряхнулся, стащил перчатки, с отвращением отбросил их в сторону и сказал:
– Стул мне.
Негромко так, но повелительно в крайней степени, так что Сирени самой вдруг захотелось сбегать за стулом.
– Стул ему… – фыркнул Клык. – Сейчас! Только пятки канифолью намажу…
– Сейчас! – отозвался Дрюпин. – Сейчас-сейчас!
Он нырнул куда-то во хлам и вернулся со стулом, с хорошим таким антикварным стулом, колченогим, с высокой спинкой. Дрюпин с внезапно прорезавшимся холуйством подставил стул незнакомцу, и тот сел, откинулся на спинку, заложил ногу на ногу.
– Как зовут моего раба? – осведомился незнакомец.
– Дрюпин, – тут же ответил Дрюпин.
Сирень чуть не икнула – так быстро Дрюпин проявил лучшие черты своего характера.
– Дрюпин… – Гость вытащил из-за голенища длинный острый кинжал и принялся картинно чистить ногти. – Дрюпин-Дрюпин…
Он выковыривал из-под ногтей грязь, изучал ее с пристрастием.
– Дрюпин – славное имя, – заключил он наконец. – А я думал, ты Влипердиус какой – влип по самые наколенники.
– Сам Влипердиус, – сказал Клык и добавил: – Паршивый.
– Милая у вас тут компания образовалась, – гость окинул всех взглядом. – Калеки, сумасшедшие, маргиналы. Просто пир альтернативной генетики.
Незнакомец рассмеялся собственной шутке.
– Ладно, Дрюпин, не обижайся, ты мне нравишься.
Сирень подумала, чем бы его огорчить. Этого. А под рукой ничего. А ведь…
– Я, погляжу, вы ни на что не способны, – гость достал большой кружевной платок и принялся в него сморкаться. – Вас заливает бетоном, а вы сидите, свесив лапки…
– А что мы могли? – перебил Дрюпин. – Тут безвыходное положение! Коридор затянуло переборками, не выбраться… А я предсказывал, что может затопить!
– Безвыходных положений не бывает, – сказал незнакомец назидательно. – Бывают трудности. Бывают неприятности. Бывает, что тебя убивают. Одним словом, дела житейские. А вы, как я погляжу, деморализованы и раздавлены, креветки и коловратки.
– Сам раздавленный, – огрызнулся Клык.
Незнакомец поглядел на Клыка пристально, но обижаться не стал, только улыбнулся. Сирень подумала, что она видела уже где-то эту улыбку, кривую ухмылку, такую, с прищуром, точно видела.
– Не будем вникать в философские прения, я все равно вас одолею, – сказал гость. – Перейдем к насущности. Бетон прибывает, и где-то часа через полтора вы все захлебнетесь. Поверьте, умирать в жидком бетоне – не лучшее развлечение на вечер, я-то знаю.
Дрюпин поглядел на Сирень.
Сирень ждала. Гость явно хотел им что-то предложить. Сирень даже знала что. Спасение. Жизнь. Радость. Солнце. Чайные клиперы, несущиеся через Атлантику. Будущее. Прошлое. Все, что захочешь.
И даже больше.
Надо только…
Ему ведь что-то нужно, думала Сирень. Просто так он ведь их спасать не собирался, Сирень в этом была уверена практически абсолютно.
– Я давно за вами наблюдаю, – сказал гость. – И вы мне симпатичны. Очень симпатичны. Толковые ребята…
Незнакомец с некоторым сомнением поглядел на Клавдию, та насторожилась.
– Одним словом, я предлагаю вам спасение, – гость указал пальцем в потолок. – Эвакуацию.
– Куда это? – тут же спросил Клык.
– Какая тебе разница? – усмехнулся гость. – Достаточно того, что там с потолка не льется бетон. Или этого мало?
Клык со скрежетом пожал плечами.
– Не переживайте, – успокоил гость. – Из одной западни в другую я не собираюсь вас перетаскивать. Там, куда мы отправимся, довольно хорошо. Во всяком случае, лучше, чем здесь. Правда, немного холодно… Но зато есть еда. И вообще…
Он покрутил ножом в воздухе.
– И вообще, это место, где сбываются мечты.
– Тогда я согласен, – сказал Клык. – Я вам так намечтаю, вздрогнете.
– А что за мечты-то? – спросила Клавдия.
– Ну… Не знаю, как будет конкретно с вами… – гость почесал подбородок. – Прецедентов не было… В крайнем случае я высажу вас где-нибудь в Конотопе…
– Я в Сызрани родилась, – объявила Клава.
– Сызрань еще лучше. Вы окажетесь в Сызрани, и там немедленно сбудутся все ваши мечты. Обещаю.
Клавдия кивнула.
Место, где сбываются мечты, усмехнулась про себя Сирень. Ага.
– А что взамен? – поинтересовался Дрюпин. – Что тебе от нас-то нужно?
Гость рассмеялся. Смеялся он так искренне и заливисто, что Сирень позавидовала – она вот так смеяться не умела. Так беззаботно. Наверное, чтобы так смеяться, нужно прожить необычную жизнь. Страшную.
– Повеселил, – гость утер слезы. – Нет, честное слово, повеселил. Что мне от вас надо?
Он посмотрел на каждого.
– Что мне от вас надо… В сущности, ничего. Вы мне ничего не можете предложить, у меня и так есть почти все. Так что…
Гость помотал головой.
– Так что ничего мне от вас не надо.
Бетон прибывал. Он залил комнату уже до дивана. Совсем немного осталось, подумала Сирень. То есть недолго.
– Знаете, мои казематные друзья, иногда хочется совершить что-нибудь доброе и бескорыстное… Что может хотеться человеку, у которого и так все есть?
Незнакомец поднялся со стула, сунул руку в правый карман комбинезона.
– Не здесь, – ухмыльнулся он. – С годами становишься забывчивым…
Он ухмыльнулся и послал Сирени бессовестный воздушный поцелуй. И тут же принялся копаться в другом кармане, достал горсть чего-то сверкающего, и Сирень вдруг поняла, что это бриллианты. Крупные, наверное, размером с кедровый орех каждый. Незнакомец разжал ладонь, и бриллианты потекли вниз. Они падали на его наколенник, отскакивали, распрыгивались и увязали в бетоне, и это опять было красиво.
– Вот так примерно, – незнакомец стряхнул с ладони алмазы. – Вот так. Одним словом, я приглашаю вас в небольшое путешествие в счастье. Или вам нравится это место?
– Мне нет, – тут же ответил Дрюпин. – Очень не нравится. В этом месте есть что-то… нехорошее.
– Ты совершенно прав, мой верный Дрюпин, ты совершенно прав, – незнакомец отряхнул ладони. – Место паршивое. Просто очень паршивое. Я-то знаю.
Сирень заметила, как дрогнули у него губы, немного дрогнули, самую чуть.
– Это самое паршивое место в мире… Если ковырнуть поглубже здешние стены, то они потекут кровью. Анаконды… Анаконды – это далеко не самое страшное…
Он плюнул в бетон.
– О, мои новые друзья, здесь творились вещи гораздо более ужасные… Впрочем, воспоминаниям предадимся потом. А это место – конечно, самое поганое, – повторил он. – И самое великое. Но мне не жаль, что его больше не будет. Я, знаете ли, не сентиментален. Ностальгия – удел неудачников…
– А ты болтлив, – перебила Сирень.
– Это годы. Возраст. Совсем недавно я был совсем другим – бестрепетным и неудержимым, и верил в идеалы. Теперь я совсем другой. Я даже зубы чищу раз в три недели…
Бамц! Вышибло решетку вентиляции, бетон разбрызгался по комнате, незнакомцу попало на голову, стекло по лицу.
– Что за дрянь… – он поморщился. – Обычное ванхолловское скотство, не мог, собака, сделать вкусный бетон… Вообще, это зверское варварство, должен вам доложить, топить людей в невкусном бетоне. Мы будем топить во вкусном бетоне, клянусь Тутанхамоном.
Он был среднего роста, крепок и уверен в себе, еще уверенней Сирени, она почувствовала это. А еще ей отчаянно казалось, что она с ним где-то уже встречалась. То есть точно встречалась…
И вдруг она его узнала.
Тогда, на базе, ночной визит, у нее «теслы», у него меч. Они схватились, и он победил. Ах ты…
– Итак, мы уходим! – провозгласил он.
– Я остаюсь, – сказала Сирень.
Клык. Клавдия, Дрюпин, они с удивлением, незнакомец без особого.
– Я остаюсь, – повторила Сирень.
– Это…
Он задумался и щелкнул пальцами, как бы призывая вдохновение.
– Круто, – сказал Дрюпин.
Незнакомец поморщился.
– Гуманитарные науки явно не твой конек, мой верный Дрюпин, – сказал он. – Впрочем, пусть будет круто. Круто так круто. Это круто. И не смею вас, мадемуазель, задерживать. Оставляем вас в обществе анаконд и супербетона. Впрочем, с анакондами ты, кажется, справилась.
И поднялся со стула.
Они смотрели на него с надеждой, Сирень успела это заметить.
А он достал платок и протер глаза, и тут же у него за спиной всколыхнулся воздух, завертелся, сделался непрозрачным и белым, и эта белизна стала расплываться в стороны, как вливаемое в воду молоко.
И снова стало холоднее. Откуда-то ворвался снег и закружился над нами.
– Вот это да, – сказал Клык.
– Портал… – прошептал Дрюпин. – Кротовья нора…
– Чертовщина какая, – пискляво сказала Клавдия. – Бесовское всё, чую же.
– Чертовщина не чертовщина, а попрошу поторапливаться, – незнакомец указал в свет. – Это долго не может продолжаться, я пока не в силе.
Они все смотрели на Сирень.
– Сирень, пойдем, а? – попросил Клык. – Пойдем! Тебе что, на самом деле памятником стать хочется? Мне не хочется вот…
– Пойдем, – попросил и Дрюпин. – Чего тут делать-то?
– Давай-ка не дури, – сказала Клавдия. – Понавыдумывала. А ну, пойдем!
– Ладно, – сказала Сирень. – Уходим. Уговорили.
– Ура! – крикнул Клык. – Ура!
Он тут же захромал в сторону белизны, как всегда скрипя костылями и присвистывая. Клавдия взялась его сопровождать, они приблизились к сияющему провалу в пространстве и сами начинали сиять, на плечах, на руках, на головах поселялись пляшущие короны из бешеного белого огня. Клык вытянул руку, волосы у Клавдии поднялись и засверкали молниями.
– Щекотно как! – крикнул Клык. – Щиплется!
И они исчезли. Портал выплюнул снег и мелко крошенные сосульки.
– Сирень, ты идешь? – спросил Дрюпин.
– После тебя, – ответила Сирень. – А то ты еще за края зацепишься.
Дрюпин поглядел на незнакомца. Тот кивнул.
– Я жду тебя там, – сказал Дрюпин. – Давай скорее. Смотри!
Дрюпин погрозил кулаком.
– Тик-так, – сказал незнакомец. – Тик-так, тик-так.
– Дрюпин, – вздохнула Сирень. – Ты задерживаешь нас всех.
– Ладно…
Дрюпин неуверенно направился в сторону портала.
– Поспешай-поспешай, – велел гость.
Дрюпин хотел что-то сказать, но гость подошел к нему, схватил за шиворот и зашвырнул в холод. Дрюпин успел еще что-то крикнуть и исчез.
Гость повернулся к Сирени.
– Время не ждет, – напомнил он. – Надо уходить… Хотя я подозреваю, что у тебя есть собственное мнение по этому вопросу.
– Есть, – подтвердила Сирень. – Собственное.
Он покивал.
– Так я и думал, – сказал гость. – У всех всегда имеется собственное мнение, в конце концов это погубит нашу цивилизацию. Значит, ты решила остаться?
– Ага.
Сиренью овладело патологическое упрямство. Она не хотела с ним. Непонятно почему. Она знала, что ей с ним…
Не по пути. Совсем не по пути. Категорически. Пошел-ка он. Конечно, это глупо, она понимала. То есть очень глупо, самоубийственно.
– Я остаюсь, – подтвердила Сирень.
– Сильный выбор, – сказал незнакомец. – Весьма. Впрочем, неудивительно, сильный выбор – он у тебя в крови. В генах, так сказать.
Он коснулся пальцем лба.
– Я даже знаю, что ты будешь делать, – он смотрел на нее не мигая, пристально, от взгляда этого Сирени становилось страшно.
Очень страшно.
Но она его выдержала.
– Знаю, – он продолжал смотреть. – Ты будешь вести дневник. Будешь записывать последние мысли. Что ж, это в духе. Это… Это твой выбор.
– Ага. Это ты там был?
– Где?
– В комнате с картиной?
Гость кивнул.
– Конечно, – сказал он. – Я. Я был в комнате с картиной. Я был в сотнях комнат с картинами, на сотнях улиц сотен городов, в пустынях без края и в подвалах с анакондами… Ну и так далее. Только это надо произносить с надлежащим пафосом…
– Чья эта комната?
Незнакомец помотал головой.
– Скажи, – попросила Сирень.
– Как-нибудь в другой раз. Привет-привет. Впрочем, мне пора, сударыня, пишите письма.
Он поклонился с грацией испанского гранда.
– Аста сиемпре, дорогая, кажется так? Одним словом, прощай навеки.
Он сделал шаг назад, помахал рукой и упал в белизну.
Сирень осталась одна. Села на стул и стала ждать.
Бетон прибывал. Не так медленно, как хотелось бы, но и не очень быстро. Бетон почти уже добрался до сиденья стула. Настроение у Сирени было плохое, просто ужасное, и она достала письма. Оставалось последнее, совсем небольшое, на одном листе, на пол-листа. Время оставалось, и она решила потратить его с пользой. Почитать. Чтение развивает мозг.
«Здравствуй, Пашка!
Если ты получишь это письмо, чихни при встрече в столовой. Чихни обязательно! Ты же умеешь!
Вчера я вспоминала сентябрь. Помнишь рябину? Красная, но кислая, а ты наврал, что умеешь варить пастилу. Рябиновая пастила, что может быть глупее? Но ты упорно врал, и достал сахар, сворованный в столовой, и кастрюлю, сворованную там же. Мы нарвали целое ведро рябины и стали варить ее на костре. Высыпали весь сахар, а еще можжевеловые ягоды для вкуса. К вечеру пастила сварилась, но она оказалась совсем не такой. То есть несъедобной совсем, горькой. Ты пронес ее на базу и подкинул в компот, а потом смотрел, как все плевались.
А потом мы искали живую воду с помощью налима. Налим врал, но мы все равно откопали три родника, правда, вода в них была обычная, хотя и очень вкусная. Налим укусил тебя за палец, и ты хотел закинуть его на березу, а потом пожалел и выпустил в ручей. А налим не хотел плыть, и нам пришлось провожать его до реки, так что мы все очень сильно промокли.
Сентябрь был солнечный, помнишь?
Как искали мед, а нашли кедр. Я захотела попробовать орехи, и ты полез на дерево с ремнем. Ты влезал до середины и съезжал вниз, а потом опять карабкался, и так продолжалось долго, наверное, час. И ты все-таки забрался и стал швырять вниз шишки, целый мешок шишек, потом мы стали жарить орехи, а потом грызть их, я сломала зуб, а ты приклеил его обратно на кедровую смолу. Два дня продержался, не выпадал совсем…
Не про то надо, совсем не про то.
Слушай! Мне кажется, они готовят что-то страшное. Это не анаконды, это хуже, гораздо хуже. Я пыталась выведать у отца, но он молчит. Он поседел еще больше и похудел, а под глазами мешки. Я спросила его, когда можно будет выйти на поверхность, а он ответил, что, видимо, не скоро. Что на поверхности испортилась погода, пришел циклон, и туда совсем никак.
Читать бесплатно другие книги:
