Приключение на миллион Мейл Питер
Тот передернул плечами и махнул рукой, разгоняя клубы серовато-синего дыма.
— Да нет, откуда? Они ушли по крайней мере за десять минут до того, как я вернулся.
— Уверены? Ну ладно, это хоть маленькое, но все же утешение. — По сел и скрестил ноги, блики света играли на полированном носке его изящной туфли. — Так-так. Если все обстоит, как вы сказали, вам наверняка будет приятно узнать, что ваша служба продолжается. Пока. И по слегка измененным условиям. Ну что, вы рады?
— Ну да, наверное. Я имею в виду, конечно, я очень рад. Это было бы превосходно.
— Прекрасно. — В первый раз за время их встречи По позволил себе улыбнуться. — Я знаю по опыту, что люди работают гораздо лучше, если делают это с охотой, если вкладывают в работу свою душу. Да, интерес к работе — это мотивация, которая ничем не хуже денег. Хотя, безусловно, главной мотивацией человека все равно остается страх. — Он опять улыбнулся и сделал затяжку. — Но простите меня, я совершенно забыл о манерах. Прошу вас, налейте себе выпить, а затем обсудим детали.
Беннетт щедро плеснул себе скотча в широкую рюмку и выпил залпом. Фу-у-у, пронесло, подумал он, могло быть значительно хуже. По крайней мере из вертолета его не выбросили, да и По вроде бы не так сильно сердится. Наверное, радоваться было рано, однако виски помог расслабиться, особенно когда горячащий напиток прошел по пищеводу и разлился по стенкам желудка. Беннетт налил себе еще, наклонился к По и приготовился слушать.
— Мне кажется, что я уже упоминал о своем интересе к трюфелям. Не только из-за их удивительного вкуса, но во многом также из-за таинственной атмосферы, которая окружает это явление природы. Все эти тайны и интриги, непредсказуемость рынка, безумные цены, мошенничество и обманы — мне всегда было так интересно! — По с таким смаком произносил слова, как будто уже в них чувствовался вкус трюфелей. — Конечно, самое главное в этой истории то, что человек так и не смог подчинить себе эти удивительные создания — ведь трюфели в неволе не размножаются. Поверьте, немало французов положило свои жизни на то, чтобы это наконец-то случилось, и не только простые фермеры, существовали даже государственные программы.
По помедлил, чтобы взять бокал из рук Симо, а Беннетт вспомнил записки, которые он видел в квартире в Монако. Да, ясно, что По серьезно увлечен идеей выращивания трюфелей, но Беннетт никак не мог представить его себе в образе «фермера По» — с грязью под ногтями, в заляпанных сапогах, выковыривающем из-под земли свои сокровища. Он даже улыбнулся от такой картины.
— А что смешного в том, что я говорю, мистер Беннетт?
— О, я просто представил себе, как вы бродите по лесу с палкой и свиньей на поводке, собирая трюфели, — довольно забавная получилась картинка.
По поднял брови.
— Боже, что это вам в голову взбрело. Я попрошу вас умерить пыл своего воображения и свою смешливость заодно и выслушать меня со всей внимательностью. — Он взглянул на потолок, а его голос приобрел размеренность и монотонность профессора, читающего лекцию студенческой аудитории. — Несколько лет назад я наткнулся на труд одного необыкновенно одаренного ученого. Этот ученый-экспериментатор в области сельского хозяйства обладал потрясающим талантом, интуицией и знанием, однако, как водится у гениев, был довольно высокомерен и начисто лишен дипломатических способностей. Не «командная личность», одним словом. В результате он поссорился со всеми, с кем только можно было, включая важных шишек из Министерства сельского хозяйства, и его прогнали с поста. Когда я его повстречал, он был безработным, нищим и горько обиженным на жизнь. Он считал, что его подсидели, что его научные работы игнорировали из зависти, что некомпетентные министерские крысы нарочно зарезали его изыскания. Что же, такое случается сплошь и рядом.
По выдохнул кольцо дыма и задумчиво проследил путь дымного нимба к потолку.
— Вот тогда-то мой интерес к трюфелям в корне изменился. Я уже больше не рассматривал их как вожделенное блюдо, но стал думать, каким образом их можно использовать в качестве бизнеса. Потому что, мистер Беннетт, наш маленький ученый друг утверждал, что он стоит на пороге разгадки культивирования трюфелей, что он разработал некое химическое соединение, назовем его сывороткой, которая будет гарантировать стабильный рост Tuber melanosorum. Конечно, и почвы, и сорта деревьев, и погодные условия тоже имеют большое значение, но их достаточно просто обеспечить. Во Франции есть огромные территории, удовлетворяющие всем необходимым требованиям.
Беннетт, чувствуя себя студентом-двоечником, поднял руку:
— Простите, как вы это назвали? Tuber?..
— Melanosorum. Черный трюфель. Он также известен, кстати вполне незаслуженно, как «трюфель Перигор». А здесь, в Провансе, его называют rabasse. Он растет в диких условиях, — до сих пор рос так, по крайней мере, — преимущественно под корнями каштанов и дубов. И он обладает гетеротрофными свойствами.
— Неужели? — спросил Беннетт, изо всех сил кивая. Признаться, он мало что понимал.
— Это значит, что трюфель по природе своей ближе к животным, нежели к растениям. Удивительно, не правда ли?
— Абсолютная правда. — Беннетт сомневался, что действие скотча продлится в течение всей лекции, которую он пока что находил довольно скучной. К тому же он не мог взять в толк, какое отношение все это имеет к его будущей деятельности. Но По вошел во вкус роли просветителя и продолжал вещать, и Беннетт мудро рассудил, что сейчас лучше его не останавливать.
— Не буду утомлять вас деталями, однако для того, чтобы вы могли оценить по достоинству гениальность моего знакомого, вы должны знать, что рождение трюфеля подчинено множеству сложных и взаимосвязанных обстоятельств. Прежде всего это вопрос качества споры.
— Ага, — сказал Беннетт, — спора, вот в чем дело!
— Да, спора, взятая от гниющего трюфеля. Во время процесса разложения спора может переноситься — животными, насекомыми, ветром, не важно чем — с одного места на другое. Если ей посчастливится найти доброжелательно настроенное и гостеприимное дерево, например молодой дуб, она укоренится в земле и присосется к корню. И, если условия будут благоприятствовать, она начнет расти.
— Потрясающе! — воскликнул Беннетт.
— Согласен. Потрясающе. Но совершенно непредсказуемо. Любой фермер скажет вам, что матушка-природа — весьма ненадежный партнер в бизнесе. — По оглядел длинный, кривой столбик пепла, который вырос на его сигаре, потом стряхнул его в камин. — В этом-то и заключается основная проблема. Сколько было сделано попыток, и не перечесть. Был разработан план Сомиселя, а потом — план Синьоре, а потом — план ИНРА. Все эти попытки предпринимало французское правительство, заметьте, и с единственной целью — заставить трюфели расти. И что же? Ни один из них не удался. Но, дорогой мой мистер Беннетт, хотя все схемы французского правительства и провалились, мой маленький ученый друг одержал победу над природой — не без моей помощи, конечно. Я дал ему средства. Купил участок земли в департаменте Дром, построил там лабораторию, дал ему время — годы, и денег тоже, конечно же, выдал немало. Но самое главное, я проявил уважение к его таланту. Вот это было умно с моей стороны, скажу без ложной скромности. — По с удовлетворением покивал сам себе. — Я верил в него. И он оправдал мои надежды.
Боже мой, какая же у тебя щедрая натура, подумал Беннетт. Интересно, а что же ты хотел в обмен на твои золотые горы?
— Поздравляю, — сказал он вслух. — Представляю себе, как вы рисковали. Хорошо, что это того стоило.
— Уверяю вас, стоило. Я получил свое сторицей. Два года назад дубы с моем имении в Дроме были обработаны сывороткой, которую впрыснули им в корни. В первый сезон мы оценили коэффициент результативности в семьдесят процентов. Во второй сезон — в девяносто. Представьте себе, мистер Беннетт, теперь мы можем производить тонны трюфелей в год, а по прибыльности этот бизнес не уступает добыче алмазов. Сейчас средняя цена за килограмм варьируется от трех до восьми тысяч франков. То есть мы говорим о весьма существенных суммах. О миллионах. — По почесал кончик носа, копируя жест французских крестьян. — Конечно, из-за природы бизнеса основные суммы мы получаем в наличных деньгах.
Последовала минута молчания, в течение которой По медленно тянул свой виски. Он поставил бокал на стол и наклонился вперед.
— Ну а теперь перейдем к неприятным новостям. — Его голос внезапно изменился, стал суше и острее. Он стал таким неприятным, что Беннетту сразу же захотелось исчезнуть из этой комнаты и перенестись куда-нибудь километров так за тысячу.
— Кейс, — сказал По. — В том маленьком дипломате, который ваша подруга, не подумав, отдала незнакомым ей людям, были пробирки с сывороткой, формулы ее изготовления, полевые заметки, инструкции по применению — короче, все, что относится к делу о трюфелях. Вы отдаете себе отчет в том, что тот, кто владеет этими сведениями, контролирует и трюфельный рынок. Соображаете, как это важно?
Во рту у Беннетта пересохло.
— Но ваш друг ученый, он что, не может приготовить еще сыворотки?
— В том то и дело, что нет. Увы, наш бедный друг покинул этот мир. Что-то случилось с тормозами его машины — вот ужас, они отказали на крутом повороте. Такой удар для сельского хозяйства! — Похоже, По не слишком переживал по поводу этой утраты.
Беннетт допил свой виски одним длинным, нервным глотком.
— Можно задать вам один вопрос?
По кивнул.
— Если кейс имеет такую ценность, зачем было доставлять его в Монако? Почему не прямо сюда?
— Понимаете, невозможно реализовать долгосрочный проект вроде этого, не приняв мер по сохранению его полной секретности. И что вы думаете, все равно слухи распространяются, как лесной пожар. Кто-то ляпнет неосторожное слово в баре, кто-то — в деревне, остальное доделает людское воображение. Конечно, мы, как могли, пытались соблюсти строжайшую тайну, но у меня есть сведения, что за последние несколько месяцев по крайней мере четыре заинтересованных стороны послали своих людей прочесать Прованс, чтобы найти лабораторию. — По поднял руку, загибая пальцы. — Корсиканцы — это раз, затем японцы, один калифорнийский синдикат, ну и, конечно, итальянцы, куда же без них. Некоторые из этих группировок просто представляют интересы крупных бизнесменов, но кое-кто занимается бизнесом в не вполне традиционном смысле этого слова. Вы меня понимаете?
Беннетт хотел спросить, не является ли намеренная порча чужих тормозов признаком такого «нетрадиционного» бизнеса, но вовремя спохватился.
— Что вы имеете в виду?
— О, подлог, взятки, физическое воздействие — примитивные вещи, но, знаете, они весьма эффективны, если применить их вовремя и к соответствующему типу людей.
Ну да, людей вроде меня, подумал Беннетт.
— И зачем же тогда я был вам нужен в Монако? На случай, если что-нибудь пойдет не по плану, так? Большое спасибо.
По покачал головой.
— Нет, мистер Беннетт, вы слишком плохо обо мне думаете. Конечно, вы пришлись нам очень кстати, но мы не собирались использовать вас как мишень. Понимаете, итальянцы знают, где я нахожусь. Может быть, другие группы тоже это знают. В любом случае за моим имением следят. Поэтому я и счел необходимым подстраховаться и доставить груз в Монако. — Он с сожалением посмотрел на Беннетта. — Похоже, что я серьезно ошибался.
Беннетт выдавил из себя улыбку и пожал плечами.
— Все мы совершаем ошибки.
— Да, и за них нам приходится расплачиваться. Иногда весьма дорогой ценой. Что возвращает меня к вам, мой друг. — По протянул Беннетту свой пустой бокал. — Плесните мне еще, старина, пожалуйста.
Беннетт в молчании наполнил оба бокала и вернулся на свое место. По задумчиво рассматривал потолок. Когда он начал говорить, его голос уже не напоминал лекцию профессора ботаники — это был командный голос генерала, произносящего речь перед сражением.
— Мы знаем, у кого находится кейс. У человека по имени Энцо Туззи. Этот коротышка-итальянец хоть и не джентльмен, но весьма успешно действует своими, надо признать, грубыми, жесткими методами. У нас с ним было в прошлом несколько разногласий, которые тогда закончились для него довольно плачевно, и поэтому он будет особенно счастлив, что ему удалось раздобыть этот кейс — мой кейс. В нем, знаете ли, сохранилась эта юношеская склонность к мстительности.
— Но вы же бизнесмен. Есть ли какой-нибудь способ, ну, я не знаю, прийти к соглашению, что ли?
— К соглашению? — По посмотрел на Беннетта так, как будто тот плюнул в его виски. Его губы сжались, в углу глаза задергался мускул. — У меня украли мою собственность, дело многих лет, в которое я вложил немалые средства, а вы мне толкуете о соглашении? Да еще с этим долбаным козлом, который умеет только дрочить да ломать окружающим кости?
— Простите, я не хотел вас обидеть! — воскликнул Беннетт. — Просто спросил. Хотел помочь.
По глубоко вздохнул, пытаясь вернуть себе самообладание.
— Да, мистер Беннетт, вам придется мне помочь, хотите вы этого или нет. Так вот, одним из многочисленных недостатков этого недоноска является жадность. Он просто не сможет пройти мимо плохо лежащих денег, даже если это будет стоить ему задницы. Я предполагаю, что он захочет продать формулу и, наверное, устроит что-то вроде аукциона между другими группировками. Но что бы он ни захотел сделать, ему придется объявить о своем решении, и мои люди так или иначе узнают об этом. Думаю, это случится в течение ближайших нескольких дней. Туззи не отличается терпеливостью и не захочет ждать долго.
Беннетт вздрогнул, услышав за спиной скрип зажигаемой спички. Он совершенно забыл про Симо. Надо же, сидеть вот так в течение часа в потемках и не проронить ни звука. Что за противный, скользкий тип!
— Итак, по моим расчетам, должно случиться следующее. — По встал и, заложив руки за спину, прошелся по комнате. Отблески камина бросали тени на его лицо, превращая его в жутковатую маску. — Как только я узнаю, где и когда состоится сделка, я пошлю моего представителя со встречным предложением…
— Превосходная идея, — сказал Беннетт. — За исключением того, что если Туззи узнает, что и вы тоже в этом замешаны…
— А как он узнает? Он же никогда вас не встречал. И его люди вас не видели.
— Меня? Вы что, хотите, чтобы я вступил в этот торг?
— Не совсем так, мистер Беннетт. Нет. Я уже заплатил достаточно за формулу. У меня нет никакого желания платить за нее дважды. Поэтому план таков — вы находите кейс и приносите его мне.
— Что, я должен выкрасть кейс?
— Ну почему же выкрасть, мистер Беннетт? Возвратить его мне, вот и все. Я вас даже отблагодарю. Выдам вознаграждение, чего вы вообще-то совсем не заслужили. А затем вы можете отправляться назад в Монако и играться дальше со своими девочками.
Беннетт почувствовал, как его желудок медленно, но неуклонно пытается выдавить назад проглоченный виски, и непроизвольно схватился рукой за горло.
— Но я не могу. Эти люди — вы же сами сказали, что они бандиты, да они, в конце концов, просто опасны. Они же ни перед чем не остановятся! А я не Джеймс Бонд, черт подери. — Он решительно потряс головой. — Нет, нет и нет. Прошу меня простить, но я не могу этого сделать.
— А я не прошу вас это сделать. Я вам приказываю.
— Ну а если я откажусь?
— Вот это было бы крайне опрометчиво с вашей стороны. — По взглянул на часы. — Ладно, утро вечера мудренее, мистер Беннетт, поспите, а заодно обдумайте ваше положение. Поверьте, у вас немного альтернатив. А точнее, их просто нет. Симо проводит вас в вашу комнату.
Беннетт проследовал за японцем по длинному коридору в большую уютную спальню. Постель была расстелена, занавески на окнах задернуты. На прикроватных столиках стояла ваза со свежими цветами, бутылка минеральной воды и несколько книг — биографии великих людей и последние бестселлеры на английском и французском языках. Через приоткрытую дверь Беннетт видел мраморный пол ванной комнаты. Он чувствовал себя в западне, гнев, страх, раздражение и усталость волнами накатывали на него. Хорошо бы сейчас принять горячую ванну! Он вспомнил, как Сюзи лежала в душистой пене, и чуть не застонал. Потом повернулся к Симо.
— Я хотел бы позвонить моей подруге в Монако.
— Завтра.
— Завтра. — Беннетт устало кивнул. — Ну хорошо, хоть ванну принять мне правила разрешают?
Симо смотрел мимо него, как будто не слышал последнего вопроса.
— Не вздумайте пытаться бежать через окно. Сработает сигнализация и разбудит доберманов мистера По.
Беннетт опять кивнул. Вот это стало бы прекрасным окончанием удачного дня — встреча с разъяренными доберманами под покровом ночи.
Симо закрыл за собой дверь, и Беннетт услышал, как в замке повернулся ключ. Он начал раздеваться, но остановился, сел на постель и опустил голову на руки. Боже, во что он вляпался? И как он собирается выпутаться из этой жуткой, чертовски неприятной ситуации?
8
Беннетт плохо переносил свое вынужденное заключение. Ему не разрешалось покидать комнату. Три раза в день горничная приносила еду, правда, вечером, после наступления темноты, он выходил на короткую прогулку в компании дрессировщика собак и печально знаменитых доберманов По. Псы неслышно скользили между деревьями, точно стая четвероногих акул, а их глаза в свете фонариков светились багровым светом. Один раз Беннетт отважился погладить одного из них; к счастью, у него хватило ума остановиться на полдороге, когда он увидел ощеренные зубы под сморщенной верхней губой и прижатые к голове уши. Дрессировщик с нескрываемым интересом наблюдал за этой сценой и, казалось, был разочарован, что Беннетт не довел дело до конца.
Вертолет сновал туда-сюда по пять-шесть раз в день. Из окна комнаты Беннетту был виден уголок посадочной площадки. Однажды рано утром он заметил Шу-Шу, которая торопливо шла к вертолету, сопровождаемая По и двумя слугами, согнутыми под внушительным количеством чемоданов от Луи Витона. За этим последовали объятия, поцелуи, прощальные взмахи руками. По стоял на площадке и махал белым платком до тех пор, пока вертолет не набрал высоту. Куда он отослал ее и зачем? — подумал Беннетт. В Париж, запастись на лето новой бижутерией? Или он пытается оградить ее от возможной опасности на случай, если на его имение нападут? Второе предположение казалось более вероятным. Количество крепышей в черных костюмах увеличивалось день ото дня. Беннетта не выпускали из виду ни на минуту. В воздухе висело напряженное ожидание, и постепенно имение Де Рошер стало напоминать хорошо оснащенную крепость.
Однако, черт побери, какую все-таки красивую крепость! — вздыхая, думал Беннетт. Погода стояла великолепная, и он тоскливо смотрел из окна на залитые солнцем далекие поляны. Лето уже пришло — рано в этом году, — но безжалостное солнце еще не успело сжечь траву дочерна. Сейчас пейзаж казался нарисованным акварельной краской, причем небесный художник не поскупился на все оттенки ярко-зеленого цвета, переходящего в оливково-коричневый там, где поляны смыкались с лесом. Эта чудесная картина была подернута легкой дымкой прозрачно-голубого тумана, деликатно таявшего в лазурном своде небес. И от этой красоты ему становилось еще тоскливее.
Он несколько раз звонил в Монако под пристальным взглядом Симо, но поговорить с Сюзи ему не удалось. Она не подходила к телефону, и все, что он слышал, это был его собственный голос на автоответчике, обещающий перезвонить при первой возможности. Он говорил себе, что скорее всего она устала ждать и вернулась в Лондон, добела раскаленная от ярости. Н-да, вот тебе и романтическая неделька на пляже. Вот тебе и новая жизнь, черт ее подери.
В дверь постучали. Горничная принесла Беннетту его единственный костюм, вычищенный и выглаженный. По крайней мере, в этом По не откажешь — он не допустит, чтобы его гости ходили грязными и вонючими, подумал Беннетт. Он скинул халат и переоделся в ожидании еще одного скучного дня, посвященного попыткам чтения, наблюдениям за погодой и переживаниям о своем будущем. Сегодня Беннетт выбрал биографию Бальзака в надежде, что ему удастся сбежать из реальности в XIX век.
Однако он не успел прочесть и страницы, как в замке со скрипом повернулся ключ. Беннетт поднял глаза и увидел одного из неотличимых друг от друга головастиков в неизменном черном костюме, которых развелось на территории имения как грибов после дождя. Стоя в дверях, костюм дернул головой: «Venez».[46]
В молчании они проследовали по коридору мимо кухни, а затем спустились по выщербленным каменным ступеням, ведущим в подвал, который занимал весь объем дома. На последней ступеньке Беннетт помедлил, всматриваясь в сумеречный интерьер погреба. Да-а, промелькнуло у него в голове, вот идеальное место для того, чтобы устроить пыточную камеру для трезвенников. Стены по всему периметру комнаты были до потолка застроены кирпичными, аккуратно побеленными ячейками, до краев заполненными бутылками с вином. Бутылки были классифицированы по сортам вин и годам разлива. Рукописные названия на лакированных деревянных дощечках горделиво возвещали о великолепных марках и изысканных винтажах. Все самые известные сорта были в полной мере представлены здесь, и Беннетт не сомневался, что все они — специально отобранные урожаи лучших лет.
— Приятное зрелище, не правда ли, мистер Беннетт? Это один из самых богатых винных погребов Европы, уж можете мне поверить. — По сидел за маленьким столиком, изучая книгу учета в кожаном переплете. На кончике его носа висели очки в золотой оправе. Он снял их и встал одним резким движением. — Но я пригласил вас сюда не для того, чтобы осматривать мои бутылки. Пойдемте со мной, хочу показать вам одно зрелище, которое должно поразить ваше воображение.
Он говорил негромко, дружелюбным, приветливым тоном, но у Беннетта сразу же возникло опасение, что его ждет новое неприятное испытание.
По прошел по гулкому полу подвала и открыл незаметную дверь в самом дальнем углу. Они зашли внутрь, и Беннетт невольно прищурил глаза от ослепляющего света, отражающегося от простых белых стен просторной комнаты.
— Добро пожаловать в святая святых — личный додзё нашего Симо, — сказал По. — Он здесь может тренироваться часами. Я его попросил устроить нам небольшую демонстрацию боевых искусств, так, пустячки, просто чтобы немного развеять вашу скуку. Надеюсь, вам будет интересно взглянуть на его мастерство — воистину, иногда я сам удивляюсь возможностям человеческого тела.
Комната была четырехугольной формы, примерно десять на пятнадцать метров, со встроенными в стены зеркалами и идеально отполированным полом из сосны. Мебели в комнате не было никакой, кроме узкой скамьи при входе. С другой стороны комнаты помещалось приспособление не очень понятного Беннетту назначения, чем-то похожее на доску для ныряния, поставленную вертикально и наглухо прикрепленную к полу. Верхние десять сантиметров ее поверхности были обвязаны связками соломы.
— Вот это — стойка для отработки ударов, японская «груша», — сказал По. — Не припомню точно японского названия, но она идеально подходит для того, чтобы поддерживать руки, а в особенности костяшки пальцев, в тонусе. Иногда Симо увлекается, и тогда он может колотить свою грушу по тысяче раз и больше без остановки. А, да вот же он сам.
Симо вошел через боковую дверь, не глядя на них и не здороваясь. Он был босиком, одет в белый холщовый тренировочный халат, перевязанный на талии черным поясом. В руках у него была короткая бамбуковая палка около сантиметра толщиной. Он положил ее на скамью, а затем прошел в центр комнаты и застыл там.
Голос По упал до шепота:
— Вы только посмотрите на этот пояс. Видите, он уже протерт чуть ли не до дыр? Это потому, что Симо получил его очень давно, еще будучи совсем молодым человеком. Теперь у него шестой дан. Наш японец — очень одаренный человек, по крайней мере мои японские друзья перед ним буквально преклоняются.
Беннетт шепотом спросил:
— А бамбуковая палка для чего?
— Один из коронных трюков Симо. Подождите, до нее еще дойдет очередь.
Симо начал выполнять упражнения для разогрева: он расставил ноги на ширине плеч и плавными, перетекающими друг в друга движениями рук и корпуса стал выполнять затейливые па. Его руки то скрещивались на груди, то взмывали, как крылья птицы, губы были сжаты, глаза обращены в себя, лицо напряжено и сконцентрировано. Да он бы мог запросто выступать танцором, в удивлении подумал Беннетт.
Затем ритм упражнений изменился. Плавные, легкие движения сменились четкими, контролируемыми ударами в воздух. Симо, чуть покачиваясь, сдвинулся с места и понесся по комнате, совершая выпады, парируя удары невидимого противника, ставя блоки, кружась и приседая. Казалось, его пружинистое тело полностью подчинялось воле своего хозяина, куда бы он его ни направил. Удары рук и ног были настолько мощны, что даже наблюдавшему издалека Беннетту стало не по себе. Да, сказал он себе, беру свои слова обратно. Симо — не танцор. Симо — двуногая машина для убийства.
А японец тем временем продолжал выполнять ему одному ведомую последовательность резких, сконцентрированных движений, постепенно приближаясь к скамье, на которой сидели два его зрителя. Последний грациозный поворот, выброс ноги в мощном ударе в голову, и Симо застыл в глубоком приседе перед Беннеттом, ни на секунду не отводя глаз от его лица. Он издал низкий, горловой рык, и его рука вырвалась вперед и метнулась к Беннетту, как развернувшаяся пружина.
Беннетт, испуганный странным криком, невольно отшатнулся назад и закрыл глаза. А когда он решился взглянуть на Симо, то увидел, что загрубевшие, распухшие костяшки правой руки японца зависли в доле сантиметра над его сердцем.
— Браво! — сказал По, когда Симо выпрямился и отступил на несколько шагов назад. — Вам повезло, что он может рассчитать расстояние вплоть до миллиметра. Еще совсем немного, и он бы вас убил, ха-ха. А как вам понравились звуковые эффекты? Интересно, не правда ли? Они называются «последний крик духа». Идея состоит в том, чтобы объединить разум, тело и дух и шокировать противника в момент, когда ему наносится смертельный удар. — По добродушно улыбнулся Беннетту. — После таких представлений по-другому начинаешь смотреть на современный бокс, правда?
Беннетт с трудом выпустил воздух из груди и проглотил слюну.
— А что, он только в зале тренируется или ему случается применять свое искусство на практике — ну, на человеке?..
— Знаете ли, в мире немногие дотянут до его уровня, и все они живут в Токио. Слишком далеко лететь туда, чтобы подраться… Ну а если случится ситуация, то он уж не оплошает… А, смотрите, сейчас начнется.
Симо занял положение перед стойкой, глядя на нее с такой яростью, будто ожидал, что она от ужаса сама развалится. Он начал наносить удары, прямые, идущие от плеча, точные, мощные и злобные. От каждого удара стойка прогибалась, потом распрямлялась вновь.
— Это называется сфокусированный удар, — сказал По. — Даже страшно становится, если представить себе, что он может сделать с человеческой головой.
Сто, двести ударов, Беннетт устал считать, но Симо не выказывал ни признаков усталости, ни уменьшения концентрации. Наконец он нанес последний удар, сопровождаемый его воинственным рыком — полукриком-полуворчанием, и стойка задрожала до самого основания. Симо отошел назад, повернулся и направился к скамье. Не отводя от Беннетта глаз, он взял бамбуковую палку и установил ее на уровне лица Беннетта. Его тело напряглось. Беннетт, загипнотизированный жутковатым зрелищем, во все глаза глядел на руку, сжимающую палку, и видел, как постепенно пальцы охватывали ее все крепче, как приподнялась мышца у основания большого пальца и как палец медленно проткнул бамбук, раздвинув волокна, и проник внутрь полой палки.
Симо опустил руку. Он протянул палку Беннетту, поклонился По и вышел из додзё.
По взял палку из рук растерянного Беннетта и медленно провел пальцем по рваным краям отверстия, проделанного Симо.
— Не представляю, как ему это удается. Конечно, это все его упражнения на концентрацию энергии и тренировку силы. В условиях реальной опасности эта же сила должна быть применена для того, чтобы вырвать противнику кадык или проткнуть ему дыхательное горло. Или лишить его глаз. — По улыбнулся и вернул палку Беннетту. — Замечательный человек наш Симо. Надеюсь, вы в этом убедились. Вот, возьмите ее себе на память.
Вернувшись в комнату, Беннетт сел у окна и постарался выбросить из головы все, что он только что увидел. Ну конечно. По показал ему неприглядную альтернативу на случай, если у Беннетта еще остались какие-либо сомнения. Нда, надо быть последним идиотом, чтобы отказаться, особенно после такого спектакля. Беннетт невольно схватился за горло, и ему показалось, что он уже ощущает на кадыке стальные пальцы Симо. Ладно, убедили, но когда наконец начнутся боевые действия?
На следующий день после обеда Симо опять появился в его комнате. Беннетт последовал за японцем со смешанными чувствами — с одной стороны, после недели бездействия он был рад практически любому развитию событий, но, с другой стороны, ощущал холодный ужас от того, что ему предстояло сделать. На этот раз они поднялись по лестнице в ту часть здания, которую Беннетт видел только снаружи. Это была круглая башня, построенная в углу основного корпуса. Симо постучал, а затем открыл тяжелую дубовую дверь, они переступили порог и разом перенеслись в XXI век.
По сидел за овальным офисным столом из полированного тика, установленным на единственной ножке из хромированной стали. Стена, располагающаяся перед столом, была сплошь покрыта мониторами, на каждом из которых мигали и шевелились беззвучные изображения. За его спиной помещалось еще с десяток мониторов, в настоящее время выключенных, и парочка факсов. Ниша с правой стороны была почти полностью занята серой массой компьютера. Вся эта куча техники издавала еле слышный, но отчетливый шум, звук дыхания электроники. Это была холодная комната без намека на уют. Идеальный офис — ни картин, ни книг, сплошь прямые углы, — вся обстановка настраивала на активные действия.
Симо кивнул Беннетту, и тот устроился на одном из низких хромированных стульев, стоящих перед столом. Некоторое время По продолжал делать заметки с блокноте, затем снял очки, приветственно кивнул и, к удивлению Беннетта, улыбнулся.
— Ну-с, дорогой мистер Беннетт, похоже, ваше временное пребывание здесь скоро закончится. Надеюсь, вам было у нас удобно. Жаль, конечно, что вы не могли гулять при свете дня, но, к сожалению, в лесах по периметру натыкано столько соглядатаев, что впору покупать пулемет, и я не хотел, чтобы кто-нибудь из них увидел ваше лицо. Это не было бы нам на руку. — Он опять осклабился, ни дать ни взять гостеприимный хозяин, озабоченный только удобством для дорогого гостя. — Должен вам сказать, приятно, когда противники действуют так, как ты предполагал. Предсказуемость — вот что я ценю в противниках, ха-ха. Меня это радует, как вы, наверное, заметили. — Он откинулся на спинку стула, поглаживая темно-синий шелковый галстук холеной загорелой рукой с отполированными ногтями.
— Как я и думал, наш итальянский друг Туззи не выдержал и пал жертвой собственной жадности. Впрочем, не в первый раз. Он уже объявил аукцион. Заинтересованные стороны соберутся в Каннах, а дальше их переправят на яхту Туззи. — Углы рта По брезгливо опустились. — Ragazza di Napoli, как вам нравится такое название? Яхта — сплошное уродство и доверху набита низкосортным джином и прочим непотребством, а он величает ее «Девушка из Неаполя». Вот вам итальянец — все они такие. Сентиментальны до мозга костей. Ну да ладно, перейдем к делу. Аукцион будет проходить прямо в море, вы поплывете на запад. У Туззи есть имение на Ибице, он ездит туда каждое лето — корчит из себя эсквайра и соблазняет наивных испанских девушек. Вонючий козел.
Комментарии По о характере Туззи и о его летних планах доносились до Беннетта как сквозь ледяной туман. Ужас при мысли о том, что он будет заперт на яхте, да еще в компании шайки бандитов, на которых и пробу некуда ставить, парализовал его сознание. А он что, должен их всех перехитрить, выкрасть кейс, видимо, вплавь добраться до земли, а затем чистым, сухим и благоухающим прийти к По? Что за бред? Нет, наверное, он спит и видит кошмарный сон.
— Что-то вы побледнели, мистер Беннетт. Неужели плохо переносите морскую качку?
Беннетт схватился за последнюю соломинку.
— Ужасно. Блевать начинаю еще в порту. Даже когда я вижу бассейн…
По нахмурился и нетерпеливо помахал рукой:
— Что же, примете таблетки, и все пройдет. Так, я говорю, яхта поплывет на запад. После аукциона всех высадят в одном из портов по дороге, но я надеюсь, что к этому времени вы уже сможете подменить кейс. Если нет, вам придется держаться как можно ближе к покупателю.
— Подменить кейс? — Беннетт подумал, что ослышался.
По удовлетворенно хмыкнул, наслаждаясь собственной находчивостью.
— Гениальный план, сейчас вы все поймете. Ну конечно же я не послал бы вас на такое дело без тщательной подготовки. — Он повернулся на стуле и наклонился под стол. Когда он выпрямился, в руках у него был кейс, идентичный тому, что Беннетт видел в Монако. По положил его на стол. — Смотрите, его легко спрятать в любой более или менее вместительной сумке. — Он открыл дипломат. — Видите, вроде бы все на месте, но, конечно, все документы — это подделка, а пробирки заполнены фторированной водой. Однако выглядит все это вполне натурально. И к тому же я очень надеюсь, что никому в голову не придет заподозрить неладное. Вот, убедитесь сами.
Беннетт придвинул к себе кейс, чтобы повнимательнее рассмотреть его содержимое. В верхнем ряду были уложены ряды пробирок, защищенные пенопластовым наполнителем. Каждая была закупорена и запечатана воском, на каждой красовалась надпись, сделанная по-французски неверной старческой рукой. Остальное место занимали папки с бумагами. Беннетт взял наугад одну из них и стал просматривать ее: страниц, заполненных формулами, распечатками диаграмм и схем, заметками о состоянии почвы и осушения земли, кривыми температур, более чем достаточно, чтобы провести человека, не знакомого детально с сельским хозяйством. Он почувствовал нечто схожее с восхищением перед стратегическим талантом По.
— Меня бы это убедило, — сказал он.
— Я в этом не сомневаюсь, — произнес По. Он закрыл крышку и повернул цилиндрики шифра. — Я поставил шифр на первоначальное значение. Вы любите женщин, мистер Беннетт, поэтому вам легко будет запомнить: девяносто-шестьдесят-девяносто. — По достал маленькую темно-синюю коробочку и подтолкнул ее в сторону Беннетта. — Ваше прикрытие.
Беннетт открыл коробочку. В ней было около ста визитных карточек, выполненных на толстой матовой бумаге, где он значился как Достопочтенный Л. Беннетт, президент компании «Консолидированные европейские инвестиции», с офисом в Цюрихе.
— Видите, мистер Беннетт, я произвел вас в ранг «достопочтенных». Итальянцы просто без ума от титулов, а сам Туззи — ужасный сноб, наверное, потому, что этот болван был зачат и рожден в канаве. Он будет польщен принимать у себя такого человека. Вообще-то мои люди уже связались с его людьми и послали ему вашу визитку и короткое письмо. Ответ был получен незамедлительно. Они бесконечно счастливы, что аристократический представитель швейцарского инвестиционного синдиката тоже примет участие в аукционе. Кстати, номер телефона и факса на визитке — действующие. Любой звонок на эти номера будет немедленно переведен сюда. Новейшие технологии — великая вещь!
Беннетт взял из коробки карточку и провел пальцем по выпуклым буквам золоченого тиснения.
По засмеялся.
— Как видите, визитки самого высшего качества — я решил не экономить на вашем имидже. Мы же не хотим, чтобы они подумали, что вы ужасный скряга?
Беннетт молча смотрел на визитку. Внутри у него росло чувство тоскливой безнадежности. Похоже, ему все же придется через это пройти. Он поднял глаза на По, который наблюдал за ним с терпеливым, слегка насмешливым выражением лица. Беннетт решил сделать последнюю попытку сорваться с крючка, который с каждой минутой впивался в него все глубже.
— Послушайте, но вы же понимаете, что ваш план не сработает. Я не тот человек и совсем не подхожу для этой работы. Я не представляю, как это я должен противостоять целой банде разбойников…
— Ладно, ладно, мистер Беннетт, не скромничайте, вы прекрасно справитесь. И куда девался ваш авантюрный дух? Не дрейфьте, в любом случае вы будете не один. Все время, которое вы проведете на земле, за вами будут приглядывать мои люди. Мы также будем следить за продвижением яхты. А когда вам потребуется бежать в море, ваш ассистент — очень компетентный ассистент — будет с вами на борту. Все уже готово.
Беннетт невольно взглянул на Симо.
— Нет, мистер Беннетт, это будет не Симо. Хочу сделать вам сюрприз. Завтра утром поедете в Ниццу, встретите самолет авиакомпании «Дельта», прилетающий из Нью-Йорка. Возьмите вот это, чтобы вас узнали. — По протянул Беннетту экземпляр лондонской «Файнэншл таймс». Ее розовая бумага отчетливо выделялась на темной полированной поверхности стола. — К вам подойдут. Все понятно?
Беннетт смирился с неизбежным и кивнул:
— Только давайте обсудим еще один момент. Помнится, вы упоминали вознаграждение…
По посмотрел на него с некоторым удивлением.
— Да, кажется, вы наконец-то начинаете проникаться духом нашей с вами авантюры. Десять тысяч долларов вас устроит?
Беннетт помедлил, потом решил не искушать судьбу:
— Вполне.
— Прекрасно! Отправитесь сегодня вечером, как только стемнеет. Позвоните мне завтра, когда вернетесь из аэропорта, и я дам вам инструкции о том, как и где встречать яхту. И, мистер Беннетт, — По положил обе руки на стол и поднялся, — не пытайтесь бежать. Постарайтесь не делать глупостей — они будут вам очень дорого стоить. Да и я расстроюсь, а вы и так уже причинили мне кучу неприятностей.
Беннетт, голодный, злой и обиженный, добрался до квартиры в Монако только около полуночи. Он зажег свет в гостиной, и сразу же ему в глаза бросилась лежащая на столе записка:
Дорогой Беннетт, представляешь? Я влюбилась!!! Встретила умопомрачительного француза на следующий день после твоего отъезда, и у нас закрутился роман… Это потрясающе! Он ужасно милый. Я тебе страшно благодарна за то, что ты меня вытащил в Монако. И надеюсь, что ты решишь свои проблемы с блеском, как всегда.
Должна бежать. Жан-Поль везет меня в Париж. У него квартира на острове Сен-Луи. Как романтично, правда?
Целую,
Сюзи
Беннетт слишком устал, чтобы испытывать хоть какие-то эмоции по поводу чужого счастья. Он прошел на кухню, нашел совершенно зачерствевший багет и открыл холодильник. Крем для лица, забытый Сюзи, лежал на самом видном месте. Рядом притулился подсохший кусочек сыра бри. Беннетт сжевал его целиком, не чувствуя вкуса, поставил будильник на пять утра и завалился спать прямо на покрывало, слегка попахивающее духами.
9
Беннетт встал с рассветом, разбитый и полный жалости к себе. Чтобы поднять настроение, он вышел на террасу с чашкой кофе и стал наблюдать, как первые лучи солнца появляются над поверхностью моря, разгоняют тьму и постепенно освещают купол небес. Вдалеке слышалось урчание уборочной машины, которая спускалась с горы, смывая грязь струями воды и подметая ее щеткой, чтобы и тротуары, и проезжая часть были идеально чисты и не оскорбляли высоких чувств жителей Монако. Для них-то начинался еще один прекрасный весенний, залитый солнцем день. До обеда они, наверное, не спеша прогуляются до банка, проверят свои капиталы — ах, как бы ему хотелось тоже так жить! Как бы он наслаждался своим неспешным, размеренным бытием. Но нет, надо взглянуть в лицо реальности: ему предстоит поездка в аэропорт, где он должен будет встретить очередную гориллу По, потом дорога прямиком в бандитский притон, умопомрачительное задание, которое он вряд ли выполнит, и в конце, скорее всего, его ждет смерть либо от рук бандюганов, либо от благодарного нанимателя. Кофе вдруг показался ему ужасно горьким. Он выплеснул остатки в горшок с геранью и пошел внутрь одеться, чтобы начать свой крестный путь.
Беннетт проехал вдоль побережья, глубоко вдыхая прохладный морской воздух, еще не загрязненный дымом сотен машин. Солнце вставало у него за плечами, воздух прогревался на глазах. Он припарковал машину за зданием терминала за десять минут до прибытия рейса из Нью-Йорка. Однако самолет прилетел раньше намеченного времени, и к тому моменту, как Беннетт добрался до нужных ему ворот, первые пассажиры уже выходили — полусонные, с красными глазами, зевая после ночи, проведенной над Атлантикой. Беннетт прижал «Файнэншл таймс» к груди и стал гадать, как будет выглядеть его будущий спутник. Поскольку деловые партнеры По день ото дня все больше напоминали записных гангстеров, Беннетт решил, его помощник будет одним из них. Должно быть, По нанял кого-то из членов мафиозных итальянских группировок Нью-Йорка, чтобы тот смог по-свойски разобраться с местными итальянцами. Наверняка это будет сицилийский эквивалент Симо, равно хорошо владеющий искусством ножа, пистолета и удавки. Он еще раз просканировал взглядом толпу пассажиров, пытаясь отыскать своего персонажа по иссиня-черному подбородку и такому же костюму.
Прошло пять минут, но никого, соответствующего составленному им роботу, он не увидел. Может быть, у гориллы проблемы с паспортным контролем? — с надеждой предположил Беннетт. Хорошо бы, его арестовали. Он вздрогнул, когда над ухом раздался женский голос.
— Вас зовут Беннетт, не так ли?
Он обернулся и увидел девушку — высокую, темноволосую, ее брови были подняты в ожидании его ответа.
— Ну что же вы? Это вы или не вы?
Беннетт кивнул, не сразу придя в себя от удивления.
— Да, я Беннетт, а вы-то кто?
— Меня зовут Анна Херш. Где ваш черный костюм? Вы не похожи на обычного головореза.
— Господи помилуй, так вы?..
Девушка улыбнулась, видимо, его удивление позабавило ее.
— А кого вы ожидали встретить? Дядю Винни из Бронкса? Вам что, По ничего не сказал?
— Нет, велел просто приехать в аэропорт и ждать с газетой в руках.
Улыбка исчезла с ее лица.
— Да, он любит играть в такие игры. — Она покачала головой. — Ничуть не изменился.
Беннетт все еще пребывал в состоянии легкого шока. Он глядел — вернее, откровенно пялился — на эту красотку, которую получил вместо ожидаемого чудовища. Ее волосы были почти черными и удивительно блестящими. Впрочем, она была подстрижена под мальчика. Белки глаз были такими белыми, что казались голубоватыми, и этот контраст еще больше подчеркивался темно-карим цветом радужки. Длинноватый изящный нос, полные, твердо очерченные губы и смуглая кожа. Одета в джинсы, белую футболку и старенький кожаный пиджак. Ростом она была почти что с Беннетта.
— Ну как? — спросила она. — Удовлетворены?
— Ох, простите. Вы правы, я действительно ожидал кого-то вроде дяди Винни из Бронкса. — Беннетт взял себя в руки и попробовал заставить свой голос звучать по-деловому. — Ну что же, давайте заберем ваш багаж.
Девица кивнула на небольшую тряпичную сумку, — лежащую у ее ног.
— Это все. Я не планирую пробыть здесь долго.
Они выехали с территории аэропорта, и Беннетту удалось втиснуться в стремительно несущийся поток машин, направляющихся в сторону Ниццы. Его голодный желудок урчал в унисон с мотором, и Беннетт вдруг понял, что в последний раз нормально ел в своей обитой войлоком камере еще вчера днем. Он взглянул на Анну.
— Послушайте, я просто умираю от голода. Вы не возражаете, если мы остановимся и позавтракаем?
— Конечно, нет. Я уже забыла вкус французского кофе — не пила его целую вечность. — Она повернула голову и подставила лицо солнечным лучам.
Беннетт гадал, почему она совсем не нервничает. Может быть, она знает что-то такое, чего не знает он? В любом случае ее беспечность оказалась заразительной, и Беннетт почувствовал, как его утренняя тоска постепенно рассеивается. Он решил не думать о возможных ужасах, ожидающих его в будущем, и сконцентрировался на настоящем. Тем более что на дороге ужасов хватало. В отличие от расслабленных жителей Монако, французские водители, казалось, имели что-то очень личное против его «мерседеса». Они изо всех сил мигали ему фарами, сигналили и всячески пытались обогнать его, протискивая свои облезлые маленькие недоразумения в сантиметре от его сияющих бортов и прыгая из ряда в ряд, как стая обезумевших кузнечиков. Беннетт всегда думал, что французским водителям не хватает третьей руки: одна рука им нужна, чтобы держать сигарету, вторая — чтобы показывать неприличные знаки другим водителям, ну а третья — чтобы крутить руль. С некоторым облегчением он наконец свернул на Променад дез Англе и занял очередь в череде едва передвигающихся машин, ползущих по узким улицам Старого города.
Они нашли столик под зонтиком у одного из баров, расположенных рядом с рынком, и сделали заказ. Анна сняла пиджак, вытянула ноги и потянулась, как кошка на солнышке, обхватив тонкой рукой спинку стула.
— Ну, рассказывайте, — сказала она. — Вы ведь не работаете на По постоянно? У вас для этого слишком интеллектуальный вид. Как же вы с ним связались?
Беннетт вкратце пересказал ей свою историю, начиная с объявления в газете и заканчивая похищенным портфелем и запиской от Сюзи. Анна потягивала свой кофе с молоком и успела съесть почти половину багета с ветчиной, который Беннетт заказал себе.
— Ну вот и все, — закончил он, подзывая официанта. — А сейчас у меня нет выбора. По настроен очень серьезно, и я думаю, мне несдобровать, если я попытаюсь сбежать.
Анна кивнула:
— По — человек серьезный и не любит проигрывать. К тому же у него есть влиятельные друзья по всему миру, можете мне поверить. За пять-десять тысяч долларов они и родную мать готовы похоронить. — Она посмотрела на пустую тарелку Беннетта и расплылась в улыбке. — Кстати, хорошие сэндвичи. Очень рекомендую.
Он заказал себе еще один сэндвич и два кофе.
— Похоже, вас не очень-то огорчает необходимость работать на убийцу-психопата. Сами-то вы кто — наемный убийца? — Он склонил голову набок и еще раз оглядел ее. — Прекрасная у вас маскировка — ни черного костюма, ни оборванных ушей, ни даже выглядывающей из-за пояса рукоятки револьвера. — Он нахмурился. — Правда, я замечаю некие криминальные тенденции, проявляющиеся в поедании чужих завтраков, но в остальном вы вполне сойдете за хорошо воспитанную, образованную юную даму. Скажем, библиотекарша на отдыхе или что-то в этом роде. Девушка, на которую можно без опасения оставить свою собачку.
Анна одарила Беннетта долгим взглядом. Официант принес свежий кофе и новый сэндвич, который Беннетт крепко ухватил обеими руками.
— Боже, а я и забыла, какой англичане учтивый народ и как щедро сыплют комплиментами. — Она освободила кубик сахара от бумажной оболочки и обмакнула его в кофе, наблюдая, как он меняет цвет. Беннетт заметил, что на ее пальцах с коротко остриженными, ухоженными ногтями не было колец. Она отпустила сахар, и он медленно провалился сквозь молочно-пенную поверхность.
— Что же, теперь моя очередь рассказывать, так?
— Конечно, всегда полезно узнать хоть немного о человеке, с которым собираешься работать, — образование, профессиональные навыки, семья, религиозные убеждения, группа крови, хобби и увлечения…
— О’кей, о’кей, достаточно. — Она бросила на него взгляд. — А вы знаете, что на вас надета часть вашего бутерброда?
Беннетт смахнул крошки с подбородка и рубашки и наклонился вперед, приготовившись слушать.
— Вы знаете Нью-Йорк? — Беннетт кивнул. — Так вот, я родилась и выросла на Риверсайд-Драйв. Папа был преподавателем в Колумбийском университете, а мама сидела дома, обо всех беспокоилась и варила куриный бульон. Я росла хорошей, послушной еврейской девочкой. Думаю, мои родители надеялись, что я выйду замуж за дантиста и поселюсь на соседней улице, но я всегда мечтала о путешествиях. Правда, по инерции поступила в колледж, но на второй год бросила учебу и сбежала в Париж. В первую же неделю я устроилась в модельное агентство, начала курить сигареты «Житан» и носить только черное. Обычное дело. А затем встретила одного человека. Он был французом и к тому же фотографом, а это самая ужасная из всех возможных комбинаций. Его эго было ростом не меньше, чем этот дом. — Она мельком взглянула на соседний дом, поежилась и отхлебнула кофе. — И ко всему. прочему, он баловался кокаином. Все, что мы зарабатывали, прямиком выдувалось через его нос. К тому же я поняла, что работа модели не для меня. Уж слишком это было просто — надо было только не забыть оставить мозг дома и успевать переодеваться в течение трех секунд, больше ничего от меня не требовалось. В общем. я почувствовала, что пора сваливать из Парижа. Тогда мне пришло в голову, что, может быть, пришло время отдать долг предкам. В конце концов, я же еврейка и нахожусь как раз рядом с Израилем. Заеду, думаю, к Стене Плача, найду свои корни, пошлю папе открытку из Иерусалима. Мы в Штатах сами не свои до корней. Вот так я и оказалась в армии.
Беннетт взглянул на нее с недоумением:
— Вы что, записались в армию?
— Да, хотите верьте, хотите нет. Мне было двадцать лет, и я никогда в жизни не видела ничего подобного. В то время в Израиле все жили и дышали националистическим духом: вот мы, маленькие гордые евреи, противостоим всему миру — и Саддаму, и арабским экстремистам, и я чувствовала себя частью общей идеи. Что, мне надо было возвращаться в Нью-Йорк? Колледж выглядел как-то несерьезно. Поэтому я сама пошла в армию. Кстати, мне там жилось совсем неплохо. Я даже получила звание сержанта. Сержант Херш.
Беннетт не мог представить эту изящную фигурку подтягивающейся на брусьях в мокрой от пота солдатской гимнастерке.
— А что вы там делали?
— Ну, вначале было очень весело — мы патрулировали границы, боролись с терроризмом. Затем это стало настолько привычным, что превратилось в рутину. Знаете, все превращается в рутину, даже если вы рискуете жизнью каждый день, и постепенно чувство опасности утрачивается. Под конец я чувствовала себя обычным полицейским. Но я многому научилась. — Она улыбнулась застенчивой девичьей улыбкой. — Думаю, я единственная женщина в Ницце, которая умеет водить танк.
Беннетт оглянулся по сторонам. Несколько десятков начищенных и отполированных женщин разных мастей и возрастов уже собрались на утренний кофе, чтобы запастись энергией для атаки на магазины.
— Я действительно не вижу никого, кто подходил бы для этой роли, — сказал он. — Это скорее легкая кавалерия Сен-Лорана, до зубов вооруженная кредитными картами. Впрочем, продолжайте. Вы остановились на том, что все же решили не становиться первым генералом-женщиной в истории Израиля.
Анна покачала головой.
Читать бесплатно другие книги:
