Предмет вожделения № 1 Литвиновы Анна и Сергей

«Но мне-то что до твоей беды? – в отчаянии подумала Таня. – У тебя что, мужа разве нет? Или мамы?»

А Вика всхлипывает и, кажется, напугана до смерти.

«Мне даже неинтересно, что у нее случилось», – поняла Таня. За последние сутки столько всего произошло, что просто не осталось сил переживать за кого-то еще, кроме себя.

– Они сказали, что не приедут! Чтобы я такси ловила!

– Вика, – холодно сказала Таня. – Ты знаешь, сколько сейчас времени?

– Не зна-аю. Ночь. Страшно. Как я буду такси ловить?!

Новый приступ плача. Нет, просто бросить трубку будет жестоко.

– Ладно, Вика. Давай, только быстро. В чем дело?

– Ма-аленький! Во-оды отошли! В роддом надо!

– Ну, так в чем проблема? – сухо спросила Таня. – Буди своего благоверного и вызывай «Скорую».

– Его дома нет! Обещал прийти и не пришел!

– Значит, сама «неотложку» вызывай, – пожала плечами Таня.

Она решительно не понимала, как можно не знать таких элементарных вещей.

– Я вы-зы-ва-ала! – прорыдала Вика. – Они скаа-зали, что не приедут!

– Да что за чушь! – Таня начала злиться. – Как это – не приедут? Мы что, в Мозамбике? Они обязаны приехать! Возьми себя в руки!

– Живот очень болит, – прохныкала Вика.

– Ну, так набери еще раз «ноль три» и объясни им все. У них специальная служба есть для перевозки рожениц. Приедет «Скорая» и отвезет тебя в роддом.

– А у меня контра-акт! – взывала Вика.

Тане показалось, что она сходит с ума.

– Какой контракт? О чем ты?

– Контра-а-акт с девятым роддомом. Там написано, что доставку они не обеспе-ечива-ают.

– То есть как это? – не поняла Таня.

– Му-уж опла-атил контракт. Чтоб я в девятом роддоме рожала. А на «Ско-орой» спрашивают: «У вас контракт с роддомом есть?» Я отвечаю: «Есть». А они говорят: "Вот и добирайтесь сами туда, с кем контракт.

На такси".

– Бред какой-то, – решительно заявила Таня. – Не могли они так сказать!

– Ска-азали!

– Ну, так позвони еще раз. И не говори им про свой контракт. Просто объясни, что тебе очень плохо.

Они обязаны за тобой приехать. В любом случае.

– Та-аня! – всхлипнула Вика. И вдруг закричала в голос:

– Ой! Больно, больно!

– Позвони в этот свой девятый роддом! – перебила ее Татьяна. – Пусть оттуда за тобой машину пришлют.

– Бо-ольно! Не мо-могу!

Плача не слышно. Только частое, болезненное дыхание.

– Эй, Вика?

Тишина.

– Вика?!

В ответ – хриплый шепот.

– Таня.., пожалуйста… Дмитровское шоссе, шестнадцать, тридцать три.., пожалуйста.., прошу тебя, Таня.

– Вика, я сейчас не могу. Позвони своей маме.

Или какой-нибудь подруге. Не знаю, кому хочешь звони!

Глухой стук. Похоже, телефонная трубка выпала из Викиных рук.

– Вика! Ответь сейчас же! Вика!

– Что ты кричишь? – К Тане подошел взволнованный Синичкин.

– Вика!

Но в трубке – только еле слышные стоны.

Таня в сердцах нажала на «отбой».

– Что случилось? – потребовал Паша.

– Да с дурой одной связалась, – зло ответила Таня. – Звонит среди ночи и нервы треплет.

– Выкинь из головы, – посоветовал Паша.

– Уже выкинула… – слабо улыбнулась Таня.

И вдруг спросила:

– Слушай, а как ты думаешь – ничего не случится, если мы выедем в Мележ чуть попозже?

Синичкин взглянул на часы:

– Прилечь хочешь? Прийти, в себя? Конечно, отдохни. Часок времени, думаю, у нас есть. Как раз и рассветет, по светлоте поедем.

Таня вскочила.

– Ну, раз мы не спешим… Тогда я сейчас вернусь.

– Че-го?! – Паша остолбенело уставился на нее.

– Езды тут всего ничего… – пробормотала Таня. – Посажу эту дуру в такси и сразу вернусь…

– Что ты несешь? – набросился на нее Синичкин.

Но Таня его не слушала. Она бросилась к выходу.

Павел так растерялся, что задержать ее не додумался или не решился.

А Таня вихрем скатилась по лестнице, прыгнула в «Пежо» и с визгом шин выехала со двора. Дом шестнадцать, совсем недалеко от центра…

Дороги были пусты, и «пежик» несся по Москве быстрее, чем самая скорая помощь.

«Ну, Вика! Ну, свалилась на мою голову!» – злилась Таня.

Вот и начало Дмитровского шоссе, еще минута – и показался дом шестнадцать, а рядом с ним кафе, где она с Викой сегодня обедала.

«Вот так вот! Покорми кого-нибудь один раз – и тебе тут же на шею сядут! Будут срывать среди ночи!»

Таня, не заботясь о спящих гражданах, на полном ходу, с ревом влетела во двор и заглушила двигатель.

«Тридцать третья квартира.., кажется, второй подъезд.., лифта ждать некогда.., бегом.., интересно, а эта дура хоть дверь отпереть догадалась? Вряд ли…»

Таня добежала до двери, сильно толкнула ее… Дверь подалась, и Садовникова влетела в прихожую.

И тут же на ее голову обрушился страшный удар.

Одиннадцатое июля, пятница.

Утро

Таня очнулась. Она лежала на чем-то мягком.

Перед глазами был угол комнаты, завешенное плотной шторой окно и одинокая свеча, стоящая на комоде.

Таня поняла, что лежит совершенно голая.

Попыталась поднять руку и обнаружила, что пошевелиться не может. Что-то держало ее. Повернула голову, увидела: ее рука перехвачена веревкой за запястье и привязана к спинке кровати.

Таня перевела взгляд. В поле зрения оказалась другая рука. Она также была привязана к спинке. Взгляд выхватил простую обстановку комнаты: сервант, телевизор. Предметы выступали из тьмы под светом еще двух свечей.

Таня дернулась и попыталась вскочить. Тщетно.

Веревки не пустили ее. Удалось только чуть приподняться: ноги также были привязаны к противоположной спинке кровати.

Охваченная паникой, она попыталась крикнуть, но изо рта вырвался только хрип.

Рот был заткнут чем-то грубым.

И тут в полумраке комнаты возник человек. Таня скосила глаза.

Это была Вика.

Красивая, с распущенными волосами. Одета в шелковое кимоно. В одной руке бокал шампанского, в другой – тонкая коричневая сигаретка. Сигаретка ?!

И еще: что-то не правильное было в ее осанке, это Таня заметила даже в неверном свете свечей.

Вика радушно, словно долгожданной гостье, улыбнулась Тане.

И та с ужасом поняла, что не правильно в ее фигуре.

У Вики не было живота.

Происходящее на секунду показалось Тане дурным сном. Кошмаром.

«Вика!» – отчаянно выкрикнула она, но, как это бывает во сне, изо рта вылетел только хрип.

– Проснулась, мое солнышко, – нежно проворковала Вика.

Она присела на кровать и нежно погладила Таню по щеке.

Та отдернула голову и выкрикнула: «Пусти меня!» – но изо рта опять послышалось сдавленное сипение.

– Ну что ты, миленькая, – сюсюкала Вика. – Не злись! Когда злишься, у тебя морщинки появляются.

А ты такая хорошенькая.

Она нагнулась над беспомощной Таней и нежно поцеловала ее в щеку.

– Не надо нервничать, – продолжала Вика. – Разве ты не рада? Наконец-то мы одни. И нам никто не мешает.

Она еще раз поцеловала Таню, на этот раз в шею.

Та снова дернулась и попыталась увернуться от Викиных губ, но у нее ничего не получилось.

А Вика проговорила:

– Я так мечтала о тебе. Я думала о тебе все эти два дня. Каждую минутку. Каждую секундочку. И вот ты наконец-то со мной.

Она встала, поставила бокал на пол, скинула кимоно и оказалась совсем голой.

И в этот момент Таня поняла: происходящее – не сон, не кошмар.

И она распята сейчас на кровати в той же самой позе, что и все убитые девушки.

Тут обнаженная Вика прилила рядом с Таней, прижалась к ней… Ее тело слегка подрагивало от возбуждения. Она ласково погладила Таню по волосам. Та резко отдернула голову.

– Ну, что ты, что ты… – пробормотала безумная. – Ты сердишься? Сердишься на меня за обман?

Что я прикинулась, будто рожаю? Но согласись: идея была классная! А когда я тебе про пирожки плела – сама чуть со смеху не скончалась! Ты думаешь, я умею печь пирожки? – Вика расхохоталась.

Испытующе посмотрела на Таню – будто ждала ответа. Вдруг опомнилась:

– Ах, да. Ты же не можешь говорить… Но по твоим глазам вижу: ты оценила мою идею! И вообще я о тебе все поняла: ты добрая девочка, не могла пройти мимо несчастной дуры-беременной. Вот мне и пришлось доигрывать этот спектакль. Ведь ты же никогда бы не пришла ко мне иначе. Ты никогда бы не решилась со мной поиграть… Правда? Я не сомневаюсь: ты уже знаешь, в чем дело? Знаешь, в чем смысл игры?

И чем она кончается? Ведь правда знаешь? – Вика заглянула Тане в глаза. – У-у, вижу, что я права.

Таня в ужасе резко дернулась от нее в сторону.

Внезапно тон Вики изменился. Она привскочила на кровати, нависла над Таней и спросила, теперь резко и зло:

– Ты – знаешь?!

Тон ее был полувопросительным-полуутвердительным.

Таня опять не ответила, но девушка что-то, видимо, сумела прочитать в ее глазах.

Она затрясла ее за плечи.

– Ты знаешь! – выкрикнула она. – Ведь ты же знаешь! Знаешь!

Вдруг она с размаху залепила Тане пощечину, А потом еще одну – по другой щеке.

Щеки будто обожгло.

– Ты знаешь!! – злобно, с ненавистью прокричала Вика. – Знаешь!! Откуда?! Откуда?! – повторяла она исступленно.

От боли и беспомощности из Таниных глаз потекли слезы.

Теперь ей стало по-настоящему страшно.

Очень страшно.

Вика вдруг отстранилась от нее и будто бы с раскаянием проговорила:

– Прости меня. – И повторила:

– Прости.

Но потом ее тон вдруг переменился на игривый:

– А я ведь тоже все знаю про тебя. Все, все знаю.

Откуда? Никогда не догадаешься. – Она громко и хрипло расхохоталась.

Тане было больно от пощечин и от беспомощности, и она против своей воли – хоть и не хотела показывать своей слабости – всхлипнула. Слезы появились на ее глазах, потекли по щекам.

Вдруг Вика снова резко сменила тон.

– Танечке больно, – сюсюкая, проговорила она. – Танечке сделали бобо. Бедная крошечка плачет!

И она наклонилась над ней и принялась вылизывать Танины слезы.

Таня дернулась, отбрасывая ее голову, – хотя в самой глубине души ей была приятна эта жалость.

– Ну, не брыкайся, не брыкайся. И не плачь, моя миленькая.

Она погладила ее по шее.

– Не плачь, мое солнце, – повторила Вика. – Не плачь, моя радость.

Потом она свернулась клубочком и снова прижалась к Тане.

– А хочешь, я все расскажу? – интимно прошептала она. – Все-все? Ведь тебе же интересно? Ведь ты же, типа, сыщик, да? Ты, наверное, старший оперуполномоченный, да? Хочешь, расскажу? А ты будешь тихонечко лежать и слушать…

Вика заглянула ей в лицо:

– Что ты молчишь? Скажи, ведь тебе интересно, да?

Тане не было интересно. Она почти не слышала эту ненормальную. Теперь она с ослепительной яркостью понимала, к кому попала в лапы и что, скорее всего, последует за всеми этими разговорами. Изнутри ее наполнял черный, мертвящий страх. И казалось, не осталось никаких иных чувств, кроме ужаса и желания хоть как-то оттянуть то, что, Таня знала, должно было совсем скоро произойти…

Оттянуть боль.

Боль и смерть.

И потому – даже не очень понимая, о чем ее спрашивают, – Татьяна кивнула.

– Ты знаешь, как я на тебя вышла? – продолжила хищница. – Он мне все рассказал.

Она снова улеглась рядом с ней и принялась играть ее волосами. Голос Вики снизился до шепота.

– Почему ты не спросишь, кто – он?.. А, да ты ж не можешь! Ты не можешь говорить! – Она грубо хихикнула, а затем стремительно вскочила на ноги – и вместе с переменой позы опять переменила тон. – А разгадка была так близка! – проговорила она язвительно. – Ты шла в правильном направлении. Но ошибочка вышла только с полом! Преступником оказался не он, а она. Не брат, а сестра.

Вика взволнованно заходила по комнате, делая странные движения рукой.

– Да. Да! – вскричала она, словно с кем-то споря. – Михаэль Пилипчук – мой брат. Братик. Мишенька! Михаэлюшка. Мишаня, – на разные лады повторяла она. – Славное имя, правда?

Она наткнулась взглядом на бокал шампанского, стоящий на полу, подняла его и махом выпила. Почему-то передернулась, словно там была водка, нашла на полу кимоно, накинула его на себя и запахнулась.

Чем больше Таня наблюдала за ней, тем очевидней становилось: она имеет дело с сумасшедшим, абсолютно не владеющим собой человеком.

– Михаэль! Такое красивое имя! – продолжала разглагольствовать Вика. – Наши родители постарались! Ведь они настоящие придурки, наши с ним родители! Знаешь, как они назвали меня?

Сумасшедшая остановилась у кровати и снова склонилась над Татьяной, словно бы ожидая ответа.

– Нет, я не Вика! – выкрикнула она – не дождавшись, естественно, ответа от Тани, – выкрикнула и залилась смехом. – И даже не Виктория!.. Я – Витольда!

Она снова деревянно рассмеялась, а потом воскликнула с сарказмом:

– Витольда! Можешь себе представить! Витольда Как красиво! Как изящно! Чего еще, спрашивается, можно было ждать от старшего сержанта милиции и буфетчицы! О, как они назвали своих детей! Михаэль и Витольда! Настоящие аристократы!

Вика – Витольда вдруг остановилась и изо всех сил запустила пустым бокалом в стену.

Ее лицо перекосила злобная гримаса.

– Суки! – выкрикнула она. – Что же они со мной и с Мишенькой сделали! Твари!

Осколки бокала разлетелись по всей комнате. Кусочек стекла попал на обнаженный Танин живот. Она вздрогнула, словно на нее упал кусочек раскаленного металла.

Витольда обессиленно присела на кровать подле Тани. Понурила плечи, уронила голову в ладони.

– Сволочи, что же они сделали с нами… Бедный мой, любименький Мишенька… Мишенька… Милый…

Сколько раз он спасал меня… Вот и от тебя спас. Все мне рассказал… Вика вдруг обернулась к Тане. Теперь ее глаза были переполнены ненавистью – но, как оказалось, не по отношению к ней, а к кому-то третьему.

Если бы Таня находилась в другом положении, она, пожалуй, сочла бы достойной изучения столь быструю и кардинальную смену настроений в одном и том же человеке. Витольду на протяжении нескольких минут буквально бросало из ярости в нежность, из черной меланхолии – в беспричинную радость.

Но Тане было совсем не до того, чтобы фиксировать все перепады и извивы Викиной психики. Садовникова понимала одно: она находится во власти абсолютно непредсказуемого и смертельно опасного человека.

– Ведь они все, все мне рассказали… – горячечно прошептала Вика.

Теперь тон ее сменился на заговорщицкий, доверительный.

– Меня же сначала лечить пытались, и эти врачи несчастные все мне про меня рассказали: и чем я больна, и откуда это взялось… У меня лекари-то лучшие были. Ведь папаня-то мой – генера-ал. Он мог самых-самых купить! А у врачей теперь, оказывается, новый стиль – доверие. Ведь они, психиатры эти, пациента себе как бы в союзники берут. И разговаривают с ним, как с равным. И все тебе объясняют. Все-все.

«А знаете, Витольда, этиология вашего заболевания, скорее всего; связана с неблагополучной обстановкой в семье в вашем раннем детстве…»

Вика расхохоталась:

– Нет, не могу!

Она встала, прошлась по комнате, исчезла из поля зрения. Загремел выдвигаемый ящик. Затем послышался щелчок зажигалки, и следом до Татьяны долетел тошнотворно-сладковатый аромат анаши.

Вика снова подошла к кровати, села. Глубоко затянулась папиросиной, выдохнула дым в самое лицо Тани. Потом еще и еще раз. Напряженные черты ее лица слегка разгладились.

– Неблагополучная обстановка в семье… Да что я, про нее сама не знаю, что ли, про эту обстановку?!

Когда папаня ко мне, десятилетней, в кроватку лез – это называется «неблагополучная обстановка»! Я тогда ведь молчала – молчала, а он, стервец, все спрашивал: «Ну, как? Хорошо ли тебе, дочурочка?»

Витольда сделала одну за другой три глубокие затяжки, проговорила:

– Дрянь. Не берет… – И продолжила:

– А ух когда я, двенадцатилетняя, из дому-то убежала – он очень испугался. Он ведь тогда генералом стал… В Москве служил… Карьеру, блин, сделал. Демократ хренов… Он, я думаю, боялся, что я про эти его лазанья в мою кроватку кому-нибудь да расскажу… Да еще и до его начальства, не дай бог, дойдет!.. Но только стыдно мне за все это было, и никому ничего я не рассказывала… Никогда… Только этим поведала… Девчонкам, куколкам моим… Всем семи.

Вика глубоко вздохнула, а потом произнесла мечтательно:

– Они меня понимали. Каждая из них мне сувенирчик отдала… Пальчик, сосочек…

Она засмеялась.

– Они меня любили – а я их всех – хрясь!

Девушка сделала короткое рубящее движение рукой и опять рассмеялась.

– Вот и тебе рассказываю… Потому что и ты…

И ты теперь молчать будешь! Навсегда заткнешься!

Холодок пробежал по Таниному телу.

Вика еще пару раз пыхнула папиросой и рассмеялась своим деревянным смехом.

Таня поймала ее взгляд: глаза Витольды были абсолютно пустыми, лишенными всякого человеческого выражения.

Ужас, обуявший Таню, уже исчез – человек не в состоянии испытывать панический страх слишком долго. Мозг стал мыслить очень ясно и трезво. Таня понимала: ее мучительница не остановится ни перед чем. И помочь Тане не сможет никто. Уповать ей не на кого, кроме как на самое себя. Но что может сделать она одна, прикованная к кровати, связанная по рукам и ногам?

Вика потянулась к пепельнице и загасила в ней папиросу.

– Папаня меня в двенадцать лет за границу отправил, – доверительно пояснила Татьяне сумасшедшая. – Учиться в Швейцарии, в интернате. Клево, да?

Всякие девчонки из высшего общества. Графини. Дочки нефтяных магнатов. Особы королевской крови…

Она сделала паузу, а потом вдруг злобно выкрикнула:

– Гореть им всем в аду!

Тут Таня громко простонала через платок, зажимающий ей рот:

– ALALA!..

– Чего тебе?! – недовольно повернулась к ней Вика.

Таня, как могла, показала ей мимикой лица она, дескать, больше не может – задыхается.

– Потерпишь! – пренебрежительно бросила ей мучительница.