Холод Малиогонта Щупов Андрей

— Хуже, — глаза Кида весело заблестели. — Мы навестим Тореса, командующего эскадрой.

— Что?! Ты свихнулся, Кид!

— Ничуть. У нас найдется, о чем поговорить с этим полководцем. Это во-первых…

— А во-вторых?

— А во-вторых, ты наконец-то успокоишь свой журналистский зуд.

— Черт побери! Но это же совсем другая история! То, что ты предлагаешь — сумасшествие!

— Может быть, но у меня нет другого выхода.

— Как тебя понимать?

Кид удивленно посмотрел на журналиста. Насупившись, опустил голову.

— Не знаю. Честное слово, не знаю. Но я должен помочь ИМ.

— Если ты считаешь, что так надо, я готов присоединиться, — медленно проговорил Генри. — Когда мы начнем?

— Чем скорее, тем лучше.

Барнер безмолвно переводил взгляд с одного на другого.

— Дело в том, что Торес не ждет нас, — Кид тряхнул головой. — Немного сноровки, и он даст отбой траулерам. А большего нам и не нужно.

— Ребятки, погодите! — Барнер успокаивающе поднял руки. — Ради Бога, не так быстро! Давайте обсудим все подробно.

— Время, Джек. Мы не можем ждать. Рано или поздно охранник очнется или кто-нибудь хватится его. Главное наше оружие — неожиданность.

— Но я должен понять, черт возьми! Что с вами произошло, и о чем вы тут толкуете? О телепатии, о чем-то другом? Каким образом косяк управляет вами?

— Он не управляет, он… — Кид беспомощно пожал плечами. — Я не знаю, как это объяснить. Генри, может быть, ты сумеешь?

— Он уже как-то пробовал, — Барнер нервно усмехнулся. — Впрочем, возможно, попробует еще раз?

— Возможно, — Генри посмотрел ему прямо в глаза. — Понимай, как хочешь, Джек, но мы породнились с НИМИ. Да, да, это сильнее нас!.. Наверное, я говорю чушь, но иного предложить не могу. Если косяк — единое целое, то вероятно, существуют какие-то поля, которые способствуют подобному единению. И теперь мне кажется, что в определенной степени ЭТО перенеслось и на нас. Ослабленно, неполно, но… Словом, мы стали частью гигантского разума, и ЕГО боль отчасти стала нашей.

— И тогда, на палубе, во время рыбной ловли?..

— Да, я терял сознание именно по этой причине. Впрочем, было кое-что и другое. Еще до того, как ОНИ остановились. Что-то вроде чувства раздвоенности. Иногда во сне, иногда наяву. Это настолько напоминало бред, что я не решался поделиться с вами. Мне казалось, что я плыву. Да, да! Плыву!.. Мышцы мои напрягались, и вместо каюты я начинал видеть воду. И не только видеть. Я испытывал то, чему нет аналога в человеческой речи. Я в самом деле чувствовал ИХ близость. Чувствую и сейчас.

— А когда погружаешься в воду, — добавил Кид, — все усиливается в десятки раз.

— Это усиливается и со временем.

— Но после того случая с акулами ты преспокойно жил в городе! возразил Барнер. — Сколько времени прошло!

— Насчет спокойствия ты ошибаешься. Кроме того, мне было не до НИХ, ты это помнишь. Я отбивался от прессы и я пытался заставить себя забыть о случившемся.

— Но в конце концов все-таки согласился на встречу со мной.

— Верно, согласился…

— Мы теряем время, — напомнил Кид. — Если дело удастся провернуть сейчас, за ночь косяк отойдет на безопасное расстояние.

— А что помешает Торесу повторить операцию?

— Второй раз ОНИ этого не допустят.

Барнер одарил Кида странным взглядом. Водолаз с усмешкой обернулся к Генри.

— Надо понимать так, что он отправляется с нами.

Гигантским колпаком ночь опустилась на океан. Выбравшись на палубу, они смогли разглядеть лишь огни движущихся вдалеке кораблей. Флагманский крейсер шел почти бесшумно. Лишь внизу за кормой, вспененная гигантским винтом, бурлила вода, и где-то на баке вполголоса и сонно переругивалась вахта.

Первым делом они затащили великана-охранника в каюту, на всякий случай стянули ремнем руки и ноги. Вновь оказавшись на палубе, некоторое время стояли, прислушиваясь. На первый взгляд все казалось спокойным, и, стараясь не нарушать тишины, заговорщики двинулись вдоль борта.

— Третья дверь, — шепнул Барнер. — Потом вниз по лестнице и в коридор. Но там часовые.

Кид приостановился.

— Часовые, говоришь? — поколебавшись, он вытащил широкий водолазный нож. — Что ж… Придется использовать тактику устрашения.

— Кид! — Барнер схватил его за рукав. — Может быть, повернем назад? Пока не поздно?

— Нет, — Кид покачал головой. — Мы пойдем вперед. Пока действительно не стало поздно.

— Генри? — словно ища поддержки, журналист обернулся.

— Я иду с ним.

Некоторое время Барнер размышлял.

— О'кэй, парни. Вы знаете, на что идете. Наверное, я осел, но отвечать за все нам придется вместе.

После сумрачной, залитой мглой палубы коридор показался им более надежным местом. Впрочем, ночные плафоны давали света ровно столько, чтобы не спотыкаться на каждом шагу. Часовых они так и не встретили, добравшись беспрепятственно до обшитых сверкающей бронзой дверей.

— Вы уверены, что это здесь? — Кид в сомнении поскреб затылок.

— Да, но… Днем здесь были часовые. Двое или трое.

— Странно, — водолаз взялся за металлическую ручку. — Хотя, с другой стороны, все мы люди и все хотим спать.

— Кид! — Генри попытался предостеречь друга, но дверь уже открылась. Переступив через порог, водолаз озадаченно посмотрел на них.

— Вы что-нибудь понимаете? — шепнул он. — С каких это пор подобные двери оставляют незапертыми?

Порывисто шагнув вперед, Генри схватил Кида за рукав.

— Тут что-то нечисто! Это западня, Кид!

Предупреждение его запоздало. Свет под потолком ослепительно вспыхнул, и знакомый рокочущий голос насмешливо поприветствовал заговорщиков:

— Входите же! Разве вы не желали побеседовать со мной?

Закинув ногу на ногу, в кресле перед ними сидел Торес. Молчаливой шеренгой, с автоматическими винтовками наперевес, вдоль стены выстроились морские пехотинцы.

— И не устраивайте, пожалуйста, беготни. В коридоре еще около десятка человек, — Торес не без самодовольства потер ладони. — Вы не заставили себя ждать, господа. И хотя сон мой прерван, я намерен простить это вторжение. В конце концов, мы и без того спим слишком много. Чуть ли не треть всей жизни. Я нахожу это чудовищным. Почти таким же чудовищным, как ваш нож, мистер Кид. Спрячьте его. Иначе мои молодцы попросту его отберут.

— Пусть попробуют, — водолаз угрожающе шевельнул плечом.

— Бросьте, — Торес поморщился. — Нож против штыков — ничто. Так что умейте проигрывать.

— Он прав, — журналист оправился от потрясения первым. Успокаивающе коснувшись руки Кида, обратился к Торесу: — А я и не догадывался, что вы можете упасть так низко. У вас электронное подслушивание или вы подсылаете под чужие двери своих наушников?

— Вы напрасно думаете о падении, — Торес и не думал обижаться. — В некотором роде мы работаем и на разведку, а там подобные методы никогда не считались зазорными.

— Хорошо. Оставим эту скользкую деталь в стороне, — Барнер кивнул. Но если вы слышали нашу беседу, стало быть, вы в курсе всех подробностей. И я вправе спросить, возможен ли между нами диалог?

— А вы нетерпеливы, мистер Барнер, — Торес улыбнулся. — Вы берете быка за рога, хотя в вашем положении…

— У нас прекрасное положение! — прорычал Кид. — Вы даже понятия не имеете, насколько прекрасное! Лучшее, что вы могли бы сделать, это согласиться с нашим требованием — дать отбой траулерам. Косяк должен воссоединиться.

— А если этого не произойдет? — мягко спросил Торес. — Что произойдет тогда?

— Вы крупно пожалеете об этом!

— Прекрасно вас понимаю, — Торес одобрительно покачал головой. — Вы пытаетесь оказать на меня давление, не имея на руках ничего. То есть почти ничего. И не скрою от вас, такая игра вызывает уважение. Но… Не следует забывать, что блеф не всегда приводит к удаче.

— Мы не блефуем!

— Что же вы в таком случае делаете? Все козыри, сколько их есть, целиком и полностью в моих руках.

— Один все-таки есть и у нас, — спокойно заявил Барнер. — И вы догадываетесь о нем. Иначе не устраивали бы этот спектакль. В самом деле, кто мы для вас? Мелочь. Однако, как вы справедливо заметили, вы вынуждены были прервать свой драгоценный сон и заняться нами. Стало быть, этому есть причина.

— Я не знаю ее, — сухо произнес Торес.

— Но вы знаете, должно быть, что Кид пробрался сюда вплавь. В состоянии ли это сделать обыкновенный человек? Можете не отвечать. Вы опасаетесь, что нечто может помешать вашим намерениям осуществиться, и вы недалеки от истины. Появление на флагмане Кида — довод достаточно веский. Вы не согласны со мной?

— С вами нет, — Торес уже не улыбался. — Это должны были бы говорить не вы, а ваши друзья. Они, а не вы, спускались под воду. Цена вашему красноречию — ломаный грош.

— Вы хотите, чтобы говорили мы? — Генри покосился на водолаза. — Мы скажем то же самое. Если человек в состоянии делать то, что проделал Кид, вам следует его опасаться.

— А вы можете повторить его подвиг?

— Думаю, что да.

— Мы убедили вас? — Барнер шагнул вперед. — Может быть, диалог все-таки состоится? Поверьте, мы не сторонники насилия.

— Насилия? — медленно повторил Торес. Взор его цепко обежал всех троих. — Хорошо, поговорим. И если можно, я начну с вопросов. Что мешает косяку рассеяться по океану? Разве мы могли бы помешать этому?

— Вы сами знаете ответ. Они не могут распасться. В единстве их жизнь.

— Разумная жизнь, — добавил Генри.

— Значит, вы полагаете, что косяк — это гигантский разум? Так вас прикажете понимать? Зачем же понадобилось это странное деление?

— Разве не вы сами ожидали от них какой-либо реакции? Возможно, таким образом они откликнулись на ваши сигналы.

— Это лишь ваше объяснение!

— Правильно. Мы тоже знаем не все.

— Хорошо. С этим можно и повременить. Более существенно другое, Торес прикрыл рукой глаза. — Если это разум, он должен быть способен к сопротивлению. Не так ли?

— Они пробуют сопротивляться. Вспомните акул и порванные сети.

— Я ни на минуту не забываю об этом. Как не забываю о пропавших вертолетах и вчерашнем катере.

— Вот видите!

— Нет! Я ничего не вижу! Ровным счетом ничего!.. Подобное проявление силы — ничтожно. Разум обязан защищать себя более действенно. Если он в состоянии разрушать, он ДОЛЖЕН разрушать. И если они этого не делают, значит и выводы ваши поспешны.

— Не равняйте их с людьми. Это совершенно иная жизнь!

— В самом деле?.. Ладно, даже если и так, то скажите мне, пожалуйста, на кого я, представитель людей, должен держать равнение? На эту вашу иную жизнь? Но чего ради? Я знать не знаю, чего хочет этот косяк! Если разумом здесь не пахнет, мы зря спорим. А если косяк разумен, то разве это не обостряет ситуацию? Вы сами упомянули об акулах и порванных сетях. Намекнули на загадочные возможности вашего приятеля. Значит, этот разум при желании может быть и зубастым?

— Только не надо пробуждать в них подобное желание!

— Почему же? Если природа наделила их способностями к самозащите, пусть защищаются. Это вполне закономерно. И вам в таком случае не следует вмешиваться. При необходимости они сумеют постоять за себя сами.

— Значит, вы провоцируете их! — выпалил Генри.

— Совершенно верно. И что из этого следует?

— Но вы должны пересмотреть свое решение! Вы совершаете чудовищную ошибку!

— Если я что-то и должен кому-нибудь, то уж во всяком случае не вашему подводному разуму. Я уже сказал: я представитель рода человеческого и в первую очередь ответственен перед людьми. А ошибки, что ж… От них никто не застрахован. В конце концов вся наша жизнь — сплошная ошибка.

— Но то, что вы пытаетесь сделать, жестоко!

— В такую уж эпоху мы живем, — Торес вздохнул. — Все, что нам остается, это действовать в соответствии с требованиями эпохи.

— Но мы живем не в эпоху истребления!

— Правда? — Торес насмешливо улыбнулся. — А в какую, осмелюсь вас спросить? Назовите мне день в истории Земли, когда бы не пролилось ни единой капли крови, не прозвучало бы ни единого выстрела. Увы, вам не найти такого дня. Мы хищники, и незачем открещиваться от столь очевидного факта. Мы и самих-то себя едва терпим на этой планете, чего уж говорить об иных формах жизни! Возьмем тот же косяк. Вы можете гарантировать его вечное дружелюбие? Уверен, что нет. А можете ли вы обещать, что завтра или послезавтра мы не будем иметь дело с десятками и сотнями подобных косяков? Или вы готовы отказаться от рыбы на вашем столе? То есть вы, трое, может быть, и да, но абсолютное большинство вас не поддержит. Когда речь заходит о хлебе насущном, человечество преспокойно забывает о своей многовековой культуре. Вся эта фантастическая белиберда об иноконтактах радует воображение лишь в сытом состоянии, но в сущности нам плевать на всех и на все. Жизнь не изменится от того, что в музеях прибавится чучел, а в Красной книге страниц. Мы сожалеем, но не останавливаемся. Такова наша эпоха, таковы мы с вами.

— Довольно смелое толкование. Вы беретесь судить о необъятном.

— Не могу согласиться. Мир тесен — это сказал не я. И он действительно тесен. Объять необъятное оказалось для нас сущим пустяком.

— Смотря какие объятия подразумевать, — Барнер хмыкнул.

— Все равно какие. Даже приверженцам мнимой справедливости необходимо место под солнцем. И неразумно забывать, что место это было расчищено стрелами и копьями. Человеческая совесть надежно укрыта щитом и доспехами. Только там ей уютно и тепло. Без них она обречена на гибель, хотя ей кажется, что это не так. Эгоизм — вот, что правит миром. Не я выдумал это слово, но мне приходится признать, что все наше существование подчинено ему. А симбиоз — вещь зыбкая и сомнительная. Особенно когда дело касается иного разума.

— М-да… Вас непросто слушать. Но убежденность еще не свидетельствует о правоте. И отчего-то вы говорите от имени большинства, в то время как даже здесь нас трое, а вы один. Ваше слово против нашего, и кому же отдать предпочтение?

— О! Это легко устранимо. Если желаете, можно пригласить Дэмпси с Ребелем. Уверяю вас, мы тут же уравняемся.

— Но допустите на минуту, что вы ошибаетесь! Как бы то ни было, мы тоже представители того самого человечества, о котором вы то и дело поминаете. И мы не разделяем ваших взглядов, что уже само по себе наталкивает на мысль о пользе сомнения.

— Я уже высказался по поводу ошибок. Они меня не пугают. А что касается вас и того факта, что вы вышли на уровень понимания этих существ, могу лишь посетовать на невозможность нашей совместной работы. Вы, конечно же, не примете моих предложений. А жаль. Сообща мы добились бы отменных результатов. Свой человек в тылу врага — это серьезная поддержка. В этом смысле люди — достаточно искушенное племя. Политика шпионажа насчитывает тысячелетия.

— Скверная политика! И вы правы, мы ее не поддержим, — Генри взволнованно расстегнул ворот.

— Вот видите, — Торес развел руками. — Как я и предполагал, с сотрудничеством у нас ничего не получится. Мы стоим на разных полюсах.

— Зачем же так категорично? — возразил Барнер. — В конечном счете все зависит от нас. Мы могли бы прийти к взаимопониманию, если бы постарались. Вы хотите покончить с косяком, мы в состоянии предложить кое-что получше.

— Возможно. Но у меня нет гарантий, что вы не поведете со мной двойную игру.

— Идите вы к дьяволу со своими гарантиями! — взорвался Кид. — Если уж на то пошло, то человечество никогда не располагало никакими гарантиями! Тем не менее оно выжило!

— Чушь! Гарантии были всегда. В лице мудрых и осторожных людей.

Барнер несдержанно фыркнул.

— Кажется, одного из таких людей я вижу сейчас перед собой. Боже мой, какое счастье!..

— Хватит! — Торес пристукнул ладонью по подлокотнику. — Я не намерен более тратить на вас время. Пожалуй, на этом и закончим нашу бесплодную беседу.

— Еще бы!.. — Барнеру не удалось договорить. Порывисто поднявшись, Торес раскатисто приказал:

— Сержант! Вызовите сюда Ребеля!

Один из пехотинцев покинул шеренгу и направился к двери. Он допустил промах — на короткий миг оказался между пленниками и штыками своих людей. Кид немедленно этим воспользовался, стремительно шагнув навстречу и взмахнув кулаком. Солдат рухнул, как подкошенный. А в следующее мгновение Кид бросился на Тореса. Шеренга пехотинцев тотчас же сломалась, но стрелять никто не решился. С устрашающим воплем Барнер кинулся на солдат, но его тут же сбили с ног. Генри был драчуном не лучше. Пригнувшись, он цепко ухватил ринувшегося на него пехотинца за талию. Опрокинувшись, они покатились по полу, силясь одолеть один другого. Киду также не удалось завершить свою акцию. Торес оказался проворнее, чем он ожидал. Выпрыгнув из кресла, адмирал швырнул под ноги нападавшему случайный стул. Короткого замешательства хватило, чтобы на Кида насели пехотинцы. Действуя кулаками и прикладами, его оттеснили к стене. Кид с рычанием отбивался. Скрестив на груди руки, Торес стоял чуть в стороне, с интересом наблюдая за схваткой. Впрочем, долго это продолжаться, конечно же, не могло. В конце концов отважных заговорщиков скрутили по рукам и ногам.

Повернув гудящую голову, Генри разглядел входящего Ребеля. Странно… Усатому офицеру приходилось идти сквозь багровый туман. Он и сам временами расплывался, исчезал вовсе и лишь через миг-другой вновь проявлялся из небытия. Колеблющимся призраком Ребель приблизился к адмиралу. Они о чем-то заговорили, и офицер почтительно склонил голову. С трудом пошевелившись, Генри перевел взгляд на товарищей. Джек лежал без сознания, Кид делал отчаянную попытку подняться. Кованые сапоги, хозяина которых Генри не мог рассмотреть все из-за того же плывущего по салону тумана, с ужасающей методичностью били водолаза под ребра. Футболист, забивающий мяч в никем не защищенные ворота… Генри ощутил обморочную тошноту. Голова его бессильно упала на мохнатый гостеприимный ковер, глаза закрылись.

Мысли лежащего отличны от мыслей движущегося. Их не подстегивает содрогание шагов, не подогревает жар сердца. Как правило, лежащий — уныл, глуп и холоден. Это не дефект человека, это дефект состояния. Даже процесс созерцания в лежачем положении — по обыкновению бесплоден. Пессимизм довлеет над оптимизмом, умиротворенность — над ожиданием. Радоваться и ликовать лежа — почти невозможно. Рано или поздно эмоциям суждено сбиться с шага, уподобиться несчастным улиткам.

Потолок. Иконостас двадцатого века. И не только двадцатого, но и девятнадцатого, восемнадцатого… Повторенный миллионы раз во всех точках планеты, молот удушающего пресса, замершего над головой. Господи! Зачем все это? Бесконечный вопрос кубической формы. Небесная глубь и свод каземата — в чем отличие? Да и есть ли оно? Прямодушие бетонной материи и недостижимая вязь облаков. Какая, в сущности, разница?..

Нечто решительное и злое внутри Генри величаво прошло вперед и, раздвинув плечом жалобно бормочущих просителей, вонзило в грунт мертвую точку. Приемный час был закончен, на скуку и лень объявлялся запрет. Вновь включилось осязание и слух. Голос Барнера, пойманный с полуфразы, начал записываться на истертую ленту бытия…

— …Брезент, господа! Всюду вульгарный брезент! Я не вижу ничего. Вероятно, палуба перед нашими иллюминаторами — лучшее место для просушки морского инвентаря. Но скорее всего, мы в Лоди. Судно уже час стоит неподвижно. Чувствуете? Даже не качает.

— Док, — угрюмо пробурчал Кид.

— Наконец-то! Первое теплое слово! А я уже решил, что вы дали обет молчания. Генри — тот, похоже, точно. Только полюбуйся на него! Полная отрешенность!

— Тебе-то что?

— Да нет, ничего. Только ведь скучно! В иллюминатор ни черта не разглядишь, да еще вы словно воды в рот набрали.

Хрипло прокашлявшись, Генри поднял голову. Опоясанный гипсовым каркасом, Кид лежал на койке. Журналист сидел за столом, уныло подперев подбородок рукой.

— Мы уже давно в Лоди? — спросил Генри.

— В Лоди? Если бы я знал!.. Я даже не уверен, что это действительно Лоди.

— Во всяком случае это порт, — определил Кид. — Подобный гул и лязг ни с чем не спутаешь.

— Тебе лучше знать…

— Нам надо выбраться отсюда, — Генри сел.

Кид внимательно взглянул на него.

— Ты тоже чувствуешь?

— Удушье… — Генри расстегнул ворот. — Так было и тогда, на палубе, когда вылавливали рыбу.

— Значит, ОНИ здесь, поблизости, — Барнер снова покосился в сторону иллюминатора и вполголоса ругнулся. — Выбраться бы, но как?

Зажмурившись, Генри пробормотал:

— Это действительно похоже на док. Воды очень мало, кругом бетон и железо… Черт! Как же здесь душно!

— Душно? — журналист приподнял левую бровь. — А ты, Кид, что на это скажешь?

— Только то, что он прав. Кругом в самом деле бетон. ОНИ задыхаются.

Барнер невесело усмехнулся.

— Давайте, кудесники, давайте! Поражайте и дальше старика Джека. Тем более, что после всего случившегося он поверит во что угодно.

— Мы должны что-нибудь предпринять.

— Что? Мы ведь уже пытались один раз.

— Если так будет продолжаться и дальше, ОНИ задохнутся.

— По крайней мере те, что находятся в доке. Основной косяк пока на свободе. Где-то там, — Кид неопределенно махнул рукой.

Держась за стену, Генри поднялся.

— Мы заперты, — напомнил ему Барнер. Генри будто и не слышал его. Медленно обернулся к Киду.

— Что там происходит? Зачем они это делают?

Кид не ответил.

— Торес сказал, что хочет спровоцировать косяк, — Генри в раздумье прошелся по каюте. Вернувшись к кушетке, снова присел. — Таким образом он развяжет себе руки. Реверанс общественному мнению.

— А мне-то казалось, что на общественное мнение ему плевать.

— Зачастую общественное мнение зависит от таких, как он. Что стоит военной цензуре взять в оборот издательства?

— Это слишком фантастично! Им не справиться с газетами.

— Ты уверен в этом?

— Тише! — Генри поднял руку. — Слышите?

Они прислушались.

— Катер, — предположил Барнер. — И где-то рядом кран.

— Нет, не то…

— Я… — начал было Кид и умолк. Судорожным движением Генри стиснул виски. Некоторое время все трое молчали.

— ОНИ пытаются обращаться к вам? — осторожно спросил Барнер. — Или это что-то другое?

— Не знаю, — Генри ладонями растер глаза. — Это странно… Трудно объяснить.

— Понимаю, — Барнер покачал головой. — В свое время я пробовал изучать китайский.

— Это совсем другое, — Генри поднял голову. — Нам никогда не понять ИХ. И дело не в сложности языка, дело в том, что это не наш язык — не английский, не китайский и не русский. Языки человечества предназначены только для людей. И то же самое можно сказать о всяком ином разуме.

— Но есть же и какие-то общие истины! Некие категории, претендующие на универсальность!

— Диады и монады, — усмехнулся Генри.

— Причем тут это?

— А притом, что язык человека условен. Набор косвенных понятий, не имеющий ни одного четкого определения, ни одной абсолютной истины.

— То есть?

— А что здесь неясного? Мы учим язык с самого рождения, запоминая условность за условностью. Нас не интересует ни этимология, ни первозданное значение слова. Мир обозначен удобными звукосочетания, и большего нам не надо. Понять чужую нацию возможно лишь потому, что она вовсе не чужая. В сущности это тот же словарь и те же глаголы. Наше миропонимание не меняется ни на йоту. Тем не менее, и там не все просто, а здесь… Здесь все другое. Движение, условия жизни, цели. Даже самые твердые наши монады — солнце, холод, разумная деятельность — могут превратиться в бессмысленную абстракцию. Если им неведом страх, значит неясны и угрозы. А если им не нужен партнер, то бесполезно предлагать и дружбу. Это не язык и не шифр. Это мировоззрение, которого мы лишены.

— Значит все попытки Тореса установить контакт — заранее были обречены на провал?

— Видимо, да. Тем более, что обращены они были вовсе не к косяку. Торес таким образом попросту подстраховывался. На всякий случай. От гнева того самого общественного мнения. Дескать, сделал все, что мог.

— Но разве не произошло деления косяка? Возможно, это и был ответ на все его запросы.

— И что с того? Никто ведь не расшифровал этот ответ. Так что будьте покойны, мистер Барнер! Мы их спросили, они нам ответили, и, ничего не поняв, мы хладнокровно взялись за выполнение задуманного. Уверен, что еще там, на материке, Торес знал, чем завершится экспедиция.

— В таком случае он редкостный негодяй. В конце концов он мог бы попытаться использовать косяк в военных целях. Ты помнишь, Генри, что тебе толковал Дэмпси? Секретное биологическое оружие! Почему бы нет? Это вполне в их духе.

— Не совсем, — Генри покачал головой. — Оружие оружию рознь. Одно дело — какие-нибудь микробы или опытный образец ракеты, и совсем другое косяк. Ни Торес, ни его коллеги не готовы к подобному явлению. Иной разум — это нечто новое, что требует специфического подхода. Но сколько времени займет подобный подход? Год, два, столетие? А если ничего вообще не выйдет? Или выйдет, но не у нас, а у кого-то из соседей? Не проще ли поступить жестко и решительно?

Взглянув на Генри, Кид стиснул зубы. Они поняли друг друга без слов. Услышал их мысленный диалог и Барнер.

— Но мы же совершенно бессильны! Это не тот противник, на которого можно подать в суд. Это военная машина! Люди, облеченные властью и попирающие законы!..

— Мы не собираемся воевать, есть и другие пути… — Кид не договорил. Щелкнул замок, и дверь распахнулась. В проеме стояли Ребель с охранником.

— Ба! Какие люди! — Джек Барнер, засуетившись, подбежал к двери. Милости просим, сеньоры! Такая радость, просто глазам не верю!

Ребель недоуменно покосился на Барнера. До него еще не дошло, что над ним издеваются.

— Эй, Кид! Улыбнись же гостям! И ты, Генри! Не обращайте на них внимания, мистер Ребель. Издержки дурного воспитания, — журналист оживленно потирал руки. — Признайтесь, мистер Ребель, это ведь вы подслушивали нас в ту ночь?.. О! Мсье Торесу повезло. У него преданный помощник. Не будь вас, кто знает, что бы сейчас творилось на флагмане. Мы ведь замышляли бунт, вы знаете? Впрочем, конечно, знаете. Вы прятались у двери и прижимали ухо к замочной скважине. Я узнал ваше пыхтение и старался говорить погромче. Вам было хорошо слышно?..

Ребель раздраженно махнул рукой, но Барнер не позволил прервать себя. Его красноречие прорвалось с неудержимой силой.

— Страшно подумать, мы хотели вздернуть Тореса на рее, вас килевать, а Дэмпси, вы же дружите с ним? — так вот, мистера Дэмпси…

— Дьявол! Да заткните же ему глотку! — рявкнул Ребель. Лицо и шея его побагровели. Чуть пригнувшись, чтобы не удариться о притолоку, в каюту шагнул охранник с винтовкой. Барнер немедленно подскочил к нему.

— Кажется, мы знакомы? О! Да это Примо Карнера собственной персоной! Как ваше самочувствие? Вынужден извиниться за поведение Кида. Временами он бывает невежлив. Кстати, сейчас он немного не в форме, так что можете опустить винтовку…

— Замолчите наконец! — Ребель в ярости сжал кулаки.

— Джек, прекрати, — попросил Генри.

— Само собой разумеется! — журналист подбежал к единственному стулу и с готовностью опустился на него. — Если общество просит.

Гости остались стоять. Впрочем, это никого не беспокоило — в том числе и самих гостей.

— Я буду краток, — процедил офицер. Он все еще боролся с душившими его эмоциями. — Минут через десять за вами подойдет катер. Адмирал сдержал свое слово. Вас возвращают на «Вегу» в целости и сохранности, хотя будь моя воля…

— О! Прекрасно представляю, что бы было! — Барнер подпрыгнул на стуле. — Куда же вы, мистер Ребель? Вы оставляете нас с этим орангутангом? Но за что?! Ради бога, подождите! — он кинулся было за уходившим офицером, но кулак охранника отшвырнул его к стене.

— Выйдешь, когда разрешу, — великан зловеще улыбнулся. — И не советую болтать. На меня это не действует.

Барнер сплюнул на пол кровью. Губы у него были разбиты.

— Подумать только! Снова по лицу и снова от тебя. Это уже чересчур.

— На этот раз ты сам напросился, — пробурчал Кид.

Охранник метнул в его сторону взгляд, и Генри заметил, что в глазах великана мелькнуло опасливое уважение.