Холод Малиогонта Щупов Андрей

— Это что же, все до последнего клозета — под землей? Как у кротов каких?

— Почему как у кротов? Как у людей. И свечи имелись, и лампады. Мебель, само собой…

— Лампады… Много ты при таком освещении увидишь!

— Зато безопасно. Ни тебе дождя, ни града.

— Чего уж безопасного… Напусти в любой такой город фосгена, и без единого выстрела все двадцать тысяч отправятся прямиком к Аллаху.

— Какой, к черту, фосген в двенадцатом веке?

— А-а… Так вон это когда было. Чего ж теперь вспоминать?

— Можно и вспомнить, не помешает. Древние — они дураками не были, хоть и знать не знали о твоем фосгене…

В кабине пилотов тем временем тоже шел разговор. Не самое завидное дело — пробуждаться от всхлипов, но именно всхлипы разбудили оператора. Вздрогнув, он открыл глаза, непонимающе уставился на широкую спину Константина. Плечи майора дрожали, и время от времени доносились те самые подозрительные звуки.

— Ты что, командир, очумел? — Сергей чуть привстал. — Ты чего делаешь, Костя? Плачешь, что ли?

В подобном состоянии он видел коллегу впервые.

Спешно утерев глаза, Константин глухо прокашлялся. В полумгле лицо его было трудно разглядеть, и на мгновение Сергей даже усомнился, да слышал ли он в действительности что-нибудь? Оператор потянулся рукой, чтобы включить свет, но голос Кости остановил.

— Не надо, Серег… Так это я — о своем думал.

— Может, сон какой приснился?

Майор странно усмехнулся.

— А разве то, что с нами творится, на сон не похоже? Чистый бред!

— Так-то оно так, но… — Сергей споткнулся, не зная, что сказать дальше.

— Я, Серега, понимаешь, представил вдруг, что никто и ничто нам уже не поможет. И чего ради? Откуда ждать этой помощи? Ребята Чибрина — вон какие малолетки были, а и то…

Оператор молча слушал. Заворочавшись в пилотском кресле, майор продолжал:

— Я ведь, Серега, дед уже. И внуков у меня аж двое.

— Да ну?..

— Вот тебе и ну! Сын-балбес успел настрогать. Хоть на одно путное дело сподобился. Да… Вот я, стало быть, и представил, что придется им теперь без меня, — Константин снова глухо прокашлялся. — Главный кормилец, так сказать, — и пропал без вести.

— Брось, Костя, чего ты… — Сергей похлопал по рыхлому плечу коллеги. — Ни куда не денутся твои внуки. Вырастут. Тем паче, что пацаны. Если б девки были — другое дело…

Ладонь майора нашарила его руку, благодарно пожала, и к этому самому пожатию Сергей с интересом прислушался. Сухие, горячие пальцы принадлежали не кому-нибудь, а обладателю внучатого поколения. Странная это, должно быть, штука — быть дедом…

А Ваня Южин шепотом продолжал рассказывать сержанту:

— …Флора — она, Матвей, в солнце нуждается. Научный факт, аксиома. Чтоб, значит, вырабатывать хлорофилл и разный там фотосинтез. А на юге Казахстана глубоко под землей обнаружили целую рощу. Представляешь?

— Как же она там выросла? Если без солнца нельзя?

— Загадка. Пещеры — всегда загадка. Сколько спелеологов там погибло! Не зря же все они туда лезут и лезут.

— Стало быть, ты хочешь, чтобы и мы туда теперь лезли?

— Вынужденная мера, Матвей. Размеры диктуют все. Оглянись. Где живут крысы, хомяки, змеи? В катакомбах. Иной возможности выжить мир им не предоставляет.

— Иди ты, знаешь куда! В норы он нас зовет жить… Спасибочки, утешил!

— Да ты не понял, Матвей!

— Понял. Прекрасно все понял! Хочешь чирикать воробышком на дереве чирикай. Жить в пыльных норах — пожалуйста! Только без меня!

— Ну, а где же ты собираешься жить?

— В доме, как все нормальные люди! И кончим на этом.

Окно по летнему времени оказалось распахнутым. Они влетели в кабинет командующего сводными войсками округа и, зависнув над огромным письменным столом, медленно сели. В комнате было пусто, о чем и поспешил сообщить первым выбравшийся наружу сержант.

— Сами видим, — Чибрин соскочил за ним следом. — Это еще что за чертовщина? Лед что ли? — ноги его скользили.

— Да нет… — Матвей неуверенно подпрыгнул, нагнувшись, колотнул прикладом по поверхности стола. — Может, он стеклом столешницу накрыл? Знаете, еще суют под него фотографии всякие…

— Может быть.

Ребус разрешил оператор. Высунувшись из кабины вертолета, он окинул окрестности пытливым взором.

— Ничего-то вы, мужики, не смыслите в мебели. Это же полировка! Обычная лаковая полировка.

— Вы бы лестницу спустили, — посоветовал Константин.

— Спустим, — оператор тоже присоединился к стоящим на столе. — Ну, а ты как? Там? Или с нами?

— Посижу здесь, — майор озабоченно потер лоб. — На всякий пожарный.

— Ого! Вот это объект! — Матвей гигантскими прыжками уже летел к краю стола.

— Шею не сверни, стрекозел! — рявкнул ему вслед капитан Чибрин. С автоматом наперевес он двинулся к противоположному краю стола. — Однако, впечатляет, честно скажу!..

Люди осматривались, не веря глазам. Восприятие привычного оказалось неизмеримо труднее. Природа — это природа. Она способна ошеломить любого цивилизованного человека, изредка вырывающегося за пределы города. Совсем иное дело — созерцать настенные часы, превышающие размерами пятиэтажное здание, перешагивать через чернильную ручку, напоминающую доброе бревно и так далее, и так далее.

— Ну и дела! — Ваня Южин, прихрамывая, поспешил на помощь Матвею. Тот катил перед собой катушку с нитками.

— Это еще зачем? — капитан Чибрин нахмурился.

— Мало ли… — сержант довольно улыбался. — Я их на прочность проверил — канат да и только! Ни за что не порвать. Южин мне вчера про спелеологов рассказывал, говорил, будто им лазать приходится. Все равно как альпинистам. Так что, может, пригодится.

Подкатив катушку к вертолету, Матвей уверенно вскинул ее над головой, швырнул в вертолетное чрево.

— Видали, какая силища! — он забежал с хвоста и, ухватившись за один из стабилизаторов, попытался раскачать вертолет. Это ему в самом деле удалось.

— Эй! Вы что? Сбрендили? — из кабины показалась голова майора. — А если отвалится что-нибудь?

Взглянув на Матвея, Чибрин красноречиво повертел пальцем у виска. Тот смутился.

— Я ведь только хотел проверить. Силы-то у нас и впрямь раз в пять больше стало.

— Значит, давай крушить все подряд, давай воровать нитки — так что ли?

— Нитки, я мыслю, оставил дневальный. Верно, что-нибудь пришивал тут перед нами. Там, кстати, и иголка валяется. Хотите, принесу? Чистая шпага!

Чибрин хотел воспретить, но в последний момент передумал.

— Что ж, неси, поглядим…

Константин похлопал по металлической дверце, привлекая к себе внимание.

— Однако, капитан, похоже, мы прибыли не очень удачно.

— Все на ученьях, будь они неладны!

— Вот-вот! И сколько прикажете ждать?

— Ну, вернутся же они когда-нибудь…

Константин открыл было рот, но так и не сказал того, что думал. Вместо этого встревоженно уставился в сторону двери.

— Что это?

Сотрясения следовали с размеренной упорядоченностью, постепенно приближаясь. Дрожь этих звуков они чувствовали, не слыша и не видя источника.

— Черт побери! Неужели — шаги?..

— Что-то больно медленно.

— Так и должно быть. Помните, что приключилось с нашими часами?

— Часы — механика. При чем тут они?

— Механика механикой, только время у нас и впрямь изменилось. За ночь два раза выспишься…

Константин замахал рукой.

— А ну, ребятки, полезайте-ка лучше в машину. Хрен его знает, как оно все обернется.

Чибрин его поддержал. Кивком велел Южину и Матвею ретироваться.

Сергей влез в кабину, вопросительно глянул на майора.

— Может, завести движок? Пусть себе крутится.

— Подожди. Мы же не для этого сюда прибыли. Вдруг да получится разговор…

Капитан переминался с ноги на ногу, с тревогой косясь на дверь. Константин вновь высунулся из кабины.

— Будете говорить, старайтесь растягивать слова.

Капитан, не оборачиваясь кивнул. Опыты с рацией он помнил. Лишь на самых длинных волнах им удавалось выловить из эфира сигналы какого-то радиомаяка. Трансформация времени не изменила видимого, но изменило слышимое. С горьким сожалением они осознали, что весь мировой диапазон колебаний переполз в сторону низких частот. Писк превратился в бас, а бас и вовсе перешел в область едва угадываемого хриплого рокота. Они наблюдали шумных насекомых, гавкающих птиц. Мыши рычали, голубиное урканье обратилось в нечто угрожающе страшное, стрекотанье кузнечиков напоминало теперь барабанную дробь. Но судя по всему, худшее ожидало их сейчас. К кабинету приближался человек, — последние сомнения в этом отпали. Шаги раздавались с интервалом в секунды две-три, гул их разливался подобно волнам, заставляя подрагивать вертолет и его пассажиров.

— Сейчас зайдет…

Дверь и впрямь пришла в движение, но распахивалась она настолько медленно, что Чибрин несколько поуспокоился. В короткие мгновения мозг капитана проделал нехитрые подсчеты текущих временных несуразиц, в которых он, капитан Чибрин, узрев опасность, успевает легко добежать до вертолета, на спасительный миг опередив жутковатое решение великана.

И все же обстоятельства были сильнее их. Капитан и сам не заметил, как потихоньку попятился. Дверь наконец-то отворилась, в помещение шагнул человек в форме рядового. Надраенный его сапог из дырчатой кирзы описал гигантскую дугу и ахнул по половицам. Чибрин внезапно ощутил запах табака. Куревом разило от карманов дневального. У капитана закружилась голова. И все-таки он справился с собой. Солдат еще поднимал на них глаза, а он, уже сложив ладони рупором, тягуче выкрикивал фразу за фразой.

— Нам нужен кто-нибудь из командования! Полковник Власьев или генерал Воронцов… Свяжитесь с кем-нибудь из офицеров и сообщите, что вертолет Б-342-й потерпел крушение. Предполагаем, что это была сухая молния…

Чибрин замолк. Сердце отбивало взволнованную чечетку, он так и стоял — задрав голову, с ладонями у рта. А дневальный, возможно, зашедший сюда за оставленной по небрежности катушкой ниток, ужасающе медленно хлопал глазами. Он моргал. То ли от удивления, то ли от бессонной ночи. И молчал.

— Пилот машины Б-342 Константин Беркович хочет обратиться к командующему учениями! — Чибрин старался, как мог. В горле першило. — Нас пятеро! Капитан Чибрин, майор Беркович, лейтенант Марецкий, сержант Косыга и рядовой Южин. Немедленно обратитесь к дежурному офицеру, сообщите о нашем появлении…

Великан, застывший в дверях, вновь проявил признаки оживления. Губы его зашевелились: шагая вперед, он заговорил. И тотчас стало понятно, что ничего он не услышал. Рев, исторгшийся из его горла, заглушил последнюю фразу капитана. Пялясь на игрушечного вида вертолетик, очутившийся на столе начальства, дневальный восторженно орал. Возможно, ор его был вполне осмысленный, но они не поняли ни слова. Может быть, только отдельные звукосочетания, но не более того. Гласные, одни лишь гласные. Шипящие, глухие и звонкие в лексиконе дневального напрочь отсутствовали. Рассыпчатый рев ошалевшей турбины — такова была речь солдата.

Чибрин дрожащей рукой стянул с плеча автомат, подняв ствол, попятился к вертолету. А солдат продолжал шагать. Губы его лениво расползались в улыбку. И эта улыбка пугала. Из-за ревущего воздуха шума заработавшего двигателя капитан не услышал, но ощутил дуновение винтов. Значит, пилот с оператором испытывали то же, что и он. Как и все, они жаждали переговоров с начальством, переговоров с людьми, но ощущение опасности давило, заставляло действовать вопреки разуму и логике.

Если бы этот чертов дневальный оставался на месте! Но он продолжал шагать — медленно, но всего-то и шагов было от дверей до стола — три или четыре. И правая рука солдата начинала подозрительно подниматься. В панике Чибрин оглянулся. Вертолет уже завис над столом, из окна ему махали руками, куда-то показывали. С некоторым запозданием он сообразил, что надо бежать. Южин с Матвеем скинули веревочную лестницу, и, бросившись к ней, он вцепился в дюралевые перекладины двумя руками. Добавив оборотов, вертолет взмыл к потолку, увильнув от пятерни солдата. Пара секунд, и они очутились за его спиной. Дневальный еще оборачивался, а вертолет уже выскользнул через открытую дверь в коридор.

Позже Константин взял вину целиком на себя. Разумнее было вылететь в то же окно, но он действовал машинально, не задумываясь. Голос дневального ошеломил его, как и всех. Чего-то подобного они, по всей видимости, ожидали, но действительность перешла все границы. Общение оказалось не просто затрудненным, оно оказалось НЕВОЗМОЖНЫМ! И с фактом этим смириться было тяжелее всего. Чибрин майора оправдывал. Кто знает, — могло получиться и так, что в коридоре им попался бы кто-нибудь из знакомых. Однако, знакомые не встретились. Случилось то, чего они не могли предвидеть. Скучающая солдатня выскакивала в коридор, присоединяясь к орущему и размахивающему руками дневальному. Навряд ли это можно было назвать охотой, но солдатской братией в самом деле овладел некий шальной азарт. Крохотный вертолетик, вполне осмысленно уворачивающийся из-под рук, только разжигал аппетиты. Так стая собак гонит до последнего перепуганного зайчонка. Один из дежурных додумался швырять в них собственной пилоткой, еще двое спешно снимали с себя ремни.

— Ходу, командир! Это становится опасным! — оператор нервно кусал губы.

Вертолет летел вперед по коридору, уходя от бегущих людей. В скорости, слава богу, они могли дать этим великанам завидную фору.

— Дьявол! — Константин мучительно сморщился. — Стекло!..

Оператор и сам видел, в чем дело. Дверь на лестницу была прикрыта, единственный путь на свободу перегораживало широкое окно в конце коридора.

— Может, попробовать вернуться? Прорвемся в кабинет, а там попрощаемся с этими голубчиками.

— Боюсь, эти голубчики нам такой возможности не предоставят, Константин развернул машину в воздухе.

Первый из преследователей — черноволосый, смуглявый солдат крутил над головой пряжкой. И, разумеется, что-то тоже кричал. Рокот двигателя не в состоянии был перекрыть многоголосого человеческого рева.

— Один удар — и нам хана, — пробормотал майор. Он прикидывал возможный маршрут в обход этих взмочаленных голов, мелькающих в воздухе латунных пряжек и звездных пилоток.

— Ну уж нет, командир! — оператор положил руки на пульт. В глазах мелькнул злой огонек. — Так за здорово живешь мы им не дадимся!

— Что ты собираешься делать?

— Не беспокойся. Целить буду исключительно по прыщам. Они же нас потом и поблагодарят.

Сергей действовал быстро, словно каждое свое движение продумал заранее. Визор с рисками поймал цель, и в ту же секунду оператор заставил заговорить пулеметы.

— Ограничимся небольшой порцией!..

Оглушающе взвыв, солдат потянулся ладонями к лицу, на котором каплями там и сям выступила кровь.

— Два десятка попаданий, командир! Как-нибудь переживет.

— Теперь они вовсе заведутся.

— Так мы и станем этого дожидаться. Разворачивай машину!

Константин послушался. Теперь перед ними вновь было огромное окно.

— Вот и проверим, чего стоят наши лилипутские пульки, — Сергей вновь нажал на клавишу. Сдвоенный светящийся пунктир вонзился в стекло. Пули крошили его, местами пробивали насквозь, но эффект был явно недостаточен.

— Придется задействовать пушку.

Подвешенная на турельной установке трехствольная двадцатимиллиметровая пушка присоединила свою огневую мощь к пулеметам. Сеть трещин побежала по дрогнувшему окну. Стеклянная стена с грохотом начала осыпаться.

— А! Что я тебе говорил! — Сергей ликовал.

— Не забудь, под нами на лестнице Чибрин.

— Само собой! Расчистим тоннель пошире…

Хор громоподобных голосов позади смолк. Ошарашенные солдаты в молчании наблюдали за происходящим.

— Помаши ручкой дядям! — Сергей ухмыльнулся.

Теперь наступил черед поработать Константину. Вертолет, взбодренный близостью свободы, покачнулся и, склонив лобастую голову, ловко нырнул в проделанную брешь. Небольшой вираж над плацем, и по крутой дуге они полетели в утреннее небо, огибая верхушки стриженных тополей и тонкий шпиль мачты с красным вымпелом.

— Сходи, взгляни, как там у капитана, — Константин кивнул за спину.

Сергей послушно стянул с головы наушники, расстегнув ремни безопасности, поднялся с операторского кресла.

— Если что, свистни, командир.

— Свистну, не беспокойся.

Нынешние их сутки насчитывали от сорока до пятидесяти часов — такой неприятный вывод сделал Константин. Организм, привыкший к двадцати четырем часам, шел вразнос, люди начинали чувствовать себя более скверно. Так или иначе, но что-то было не то и что-то было не так.

— Мозг! — предположил оператор. — Все из-за этих суетных полушарий. У животных нет того обилия впечатлений, оттого и счет времени иной.

— Очень может быть, — лениво ответствовал Чибрин. — То-то у детишек день тянется и тянется…

— Откуда ты про них знаешь? Про детей-то?

— Чего мне знать? Я себя помню. Бывало, во все игры переиграешь и подерешься раз пять или шесть, а вечер по-прежнему далеко. Зеваешь, мать за подол дергаешь, чтоб, значит, придумала какое-нибудь занятие.

— Я, к примеру, не дергал.

— А что ты делал?

— Как что? В футбол гонял.

— Что день-деньской — один футбол?

— И очень даже запросто! Это ж такой азарт, дурень! Можно б было, наверное, и ночью бы мяч гоняли…

Они лежали на крыше под полуденным солнцем и тщетно пытались уснуть. Память и мозг, обессиленные отсутствием сна, — уже не память и не мозг, а только жалкие их подобия, качающиеся тени, доверять которым следует с большой осторожностью. Тот же самый майор попробовал рассчитать новый график сна и бодрствования, но и по графику ничего не выходило.

— Может, Вань, снова почитаешь? — предложил капитан. Южин послушно сел, раскрыл на коленях книгу.

— Откуда начинать?

— А где закончил, оттуда и продолжай. Все одно — ничего не запомнили.

— Зачем же читать тогда?

— Может разморит…

Южин фыркнул, но читать все же не отказался.

— Ладно, побежим отсюда… «Фрейд не зря называл религию иллюзией. Вероятно, это справедливо, но даже в таком случае утверждение не решает изначальной проблемы. Фантом ли, истина — никто не в состоянии доказать, что именно движет человеком, что управляет миром. Люди не знают смысла жизни, и впору заявить, что искомого нет, что горизонт остается горизонтом, сколько к нему не иди. Но если так, стало быть, нет и какого-либо смысла в вере. Единственная ее суть — помощь, единственная форма — соломинка тонущим»…

— Я тоже раз тонущего одного вытянул, — вспомнил Матвей. — Думал, вытащу — отблагодарит. Хрен там. Отошел в кустики — вроде как отжаться — и смылся. Все они, тонущие, — с хитрецой…

— «Укрепление слабых, отчаявшихся — вот функция веры, — продолжал Южин, — и противопоставление религии науке — архинелепо»…

— Это, часом, не Ленин написал?

— Нет… — Южин кашлянул. — «Ибо… Ибо корень религии кроется отнюдь не в отторжении физики мира, а в потребности ощущать сколь-нибудь надежную опору под ногами. Вера — наиболее доступное средство для обретения таковой. И отход от религии осуществится не с техническим прогрессом, а с прогрессом духа, который не искоренит веру, а лишь изменит ее формы, ее внешнюю подачу. Технический прогресс — помеха религии лишь на узком временном этапе. Наука не излечивает человеческие комплексы, она лишь приближается к ним на расстояние вытянутой руки, в бессилии замирая. На иное она и не способна, так как главный ее стимул — туманный рубикон материального благополучия. Но слаще сахара и солонее соли людям, как они не мудрят, никогда не потребуется. Рост человека — в ином, и по мере приближения к материальному благополучию наукой будет заниматься все более единичное число энтузиастов. Надежда на сытость СЕЙЧАС — основной рычаг науки. По достижении же сытости человечество окунется в вакуум, а вот тогда начнется усиленный поиск новых верований, возврат к старым»…

— Да… — Матвей широко зевнул. — Что-то знакомое, а что — не пойму. Может, все-таки Ленин? Ты взгляни на имя.

— Имени нет, поскольку нет обложки, — Южин покрутил в руках книгу. А по-моему, умный дядька писал.

— На бумаге оно всегда по-умному выходит. Ты в жизни ум прояви!..

— Точно. У меня вот бабка тоже умная была, утром молилась, перед сном чего-то шептала, а спорить со мной боялась. Знала, что переспорю. И всю жизнь зарабатывала какие-то крохи.

Сергей мечтательно забросил руки за голову, протяжно зевнул.

— Был у меня поп знакомый. Пил так, что завидно становилось. На «Волге» разъезжал, книги галиматьей называл. Я, — говорит, — Бога нутром чую и вас, подлецов, этому обучу!..

— Так что? Читать дальше или нет? — не дождавшись ответа, Южин продолжил: — «…Верно, что опасно преподносить религию с детства, лишая навсегда любопытства, загадочное объясняя сомнительным. Религия состояние не разума, но духа. Без предварительного вызревания не будет и свободного выбора, который делается лишь по достижении зрелого возраста»…

— Зрелый возраст — это, значит, когда? Когда в армию гонят или когда жениться можно?

— Когда паспорт выдают.

— А если, к примеру, в четырнадцать обвенчаться с какой-нибудь? Я слышал — разрешают. В порядке исключения. Отличникам там разным, комсомольцам. Так они что? Тоже, значит, зрелыми становятся?

— Раз без паспорта, значит, нет.

— Так мне читать или не читать?

— Не надо, Вань. Голову кружит. Лучше поедим… А? Никто не против? Устроим ленч номер два. Или ланч, не знаю, как правильно…

— Это всегда пожалуйста! Ужин или там ленч — не важно. Если дожидаться, когда сядет солнце, сдохнуть можно. А желудок — орган святой, на него наступать нельзя.

Константин, морщась, сел, несвежими глазами оглядел сверкающую под солнцем крышу.

— Между прочим, орлы, пище скоро конец. Так что опять требуются добровольцы.

— Уж на эту надобность добровольцы всегда найдутся! — Матвей с готовностью поднялся. — Кто со мной, братцы-проглоты? Фуражиров надобно трое.

Южин отложил книжку, вскинул руку.

— Чур, я!

— А нога твоя как? — строго поинтересовался сержант.

— Могу сплясать, если хочешь.

— Ладно, годишься. Кто еще, господа офицеры?

Какое-то время господа офицеры скромно помалкивали. Наконец со вздохом перевалился на спину Сергей.

— Не о том мы думаем. Ох, не о том!.. Как говорится, не хлебом единым…

— Знаем мы твой хлеб, — Матвей хмыкнул.

— А что? Вот сейчас бы сюда Лизу-Лизоньку из нашей библиотеки. Разве плохо было бы?

— Ага, а она тебя пяточкой бы придавила, и всех делов.

— И пусть. Я не против. Хоть пяточкой, хоть каким другим местом.

— Только что от тебя тогда останется?

Чибрин захрюкал, явственно представив неосторожную встречу Марецкого и библиотекарши.

— И ничего-то вы в этих делах не понимаете! — Сергей лениво поднялся. — Сколько мы уже здесь? Почитай, неделю. И ни одной женщины кругом. Катастрофа! Драма и трагедия!..

Матвей уже взваливал на загривок катушку трофейных ниток. Южин вытянул из вертолета за ремни пару автоматов.

— И осторожнее там! — напутствовал Константин. — Знаю вас, оглоедов!

— А знаешь — помалкивай! — нагловато откликнулся Сергей.

— Разговорчики!..

— Давай, давай, командуй. Поглядим потом, кто останется без второго и третьего.

— Совсем распустились, — Константин вздохнул.

Глядя на удаляющихся фуражиров, капитан Чибрин придвинулся к нему.

— Поговорить надо, майор.

— Раз надо, значит надо. Говори.

Капитан начал издалека, рассеянно взял в руки книгу, отложенную Ваней Южиным.

— Откуда такое чудо взялось?

— Спроси что полегче. Должно быть, Серега притащил. Библиотеки на вертолете не полагается. Разве что пара каких-нибудь уставов… А его подружка вечно ему какую-нибудь ерундовину в сумку засовывала. Не всегда же в небе патрулируешь. Иной раз на базе торчать подолгу приходится ждать очередной дозаправки или команды сверху. Вот Серега и читал от скуки.

— Что-то не то ему на этот раз дали.

— Да уж… — Константин снова вздохнул.

— Ладно. Без книг, так без книг, хотя и жаль… А я вот что хотел сказать, майор. Придумать надо бы что-то. Безделье до добра не доводит. Спим, загораем, глаза трем. Серега твой за женщинами подглядывает в бинокль, Матвей трофеями начал увлекаться — вместе с продуктами булавки какие-то прет, пуговицы. На кой ляд они, спрашивается, ему? Вчера копейку медную приволок.

Константин рассеянно потер подбородок.

— Все верно, капитан. Бардак, если разобраться. Дисциплинка падает. Но ведь надо же мужикам чем-то заняться. Со скуки помрут.

— Вот я к тому и веду. Придумать надо им занятие. А кто придумает, как не мы?

— Есть конкретные предложения?

— Как тебе сказать, — Чибрин поморщил нос. — Много чего можно выдумать, но главное — чтобы был смысл, польза какая-то были. Согласен?

— Ну, положим, — Константин кивнул.

— Вот и надо поднапрячь мозги. Помнишь, Матвей драку где-то внизу видел? Кто-то там разбил витрину и так далее?..

— И что?

— Может, нам это — патрулированием заняться? — смутившись от собственного предложения, Чибрин крякнул в кулак. — А что? Вооружение у нас имеется, почему не помочь той же милиции? С режимом у нас все равно нелады, а тут и работенка, и польза. Хоть как-то начнем оправдывать отворованное.

— Ну… Не так уж много мы и воруем, — Константин пожевал губами. — А в общем ты, конечно, прав. Не мешало бы заняться делом. И за патрулирование я проголосовал бы двумя руками, если бы не одно «но».