Холод Малиогонта Щупов Андрей

— Мы что, играем в шпионов? — Генри плюхнулся на скамью рядом с Барнером. Тот сидел, нахохлившись, натянув на лоб широкополую шляпу.

— Я думал, вас это позабавит, — Барнер стянул с головы шляпу и виновато улыбнулся.

— Разве мы не могли побеседовать по телефону?

— Разумеется, могли. Но, честно говоря, не люблю подобных бесед. Телефон — это что-то вроде звукового телеграфа. Он требует лаконичности, а наш разговор, по-моему, не из таких. Или я ошибаюсь?

Генри промолчал.

— Уверен, вы только что подумали о женщинах, — Барнер приподнял руки. — Согласен. Они действительно захватили изобретение мистера Белла, но первоначально телефон принадлежал не им. Он был создан исключительно для деловых людей…

— Это вы и хотели мне сообщить?

— Да нет же — наоборот, я хотел послушать вас! — Барнер изобразил на лице удивление. — Что, черт побери, с вами стряслось? Поссорились дома? Или я не угодил вам статьей?

Генри смутился.

— Извините. Просто иногда находит… А за статью я, конечно, благодарен.

— Вы отказались дать интервью, поэтому я не предлагаю гонорар.

— Мне это и не нужно.

— Хорошо, тогда приступим к делу. — Барнер закинул ногу на ногу и обхватил колено руками. — Вы сообщили мне, что вас посетил работник службы безопасности. Я правильно понял?

— Мне показалось… — Генри опустил глаза. Черт возьми, он снова угодил впросак! Только сейчас ему пришло в голову, что в отношении мистера Дэмпси он вполне мог и ошибаться. С чего он взял, что «океанолог» работает на службу безопасности? Слепая догадка?.. Но ведь Барнер ждет от него другого.

— Не знаю. Возможно, это и не так, но он показался мне подозрительным.

— Он был без оружия?

— Я не заметил.

— Но он показывал вам какие-нибудь документы? Права, удостоверение?

— Только визитную карточку.

— Понятно… — Барнер произнес это таким тоном, что Генри тотчас разозлился.

— Может быть, я недотепа, — пусть! Но своим глазам я пока еще верю. Он не был тем, за кого себя выдавал.

— Почему вы так решили?

— Разные несущественные детали. Блеск глаз, манеры… В отличие от большинства людей я придаю им куда большее значение. Как человек встал, поздоровался, задал вопрос… Кстати сказать, вопросы этого человека практически не касались океанологии, хотя он и старался придать им некую специальную окраску. Кроме того, у него отвратительные глаза, неприятная мимика — словом, он совершенно не походит на ученого.

Барнер задумчиво покачивал головой.

— Мистер Больсен, — вкрадчиво спросил он, — вы считаете себя наблюдательным человеком?

Генри стиснул зубы. С таким же успехом его могли спросить, считает ли он себя дураком. Этот Барнер был не просто говорлив, он умел выворачивать людей наизнанку.

— Да, я считаю себя наблюдательным человеком, — с вызовом ответил Генри.

— Прекрасно, — журналист улыбнулся. — Вероятно, я понимаю, что вы имеете в виду. Жесты, мимика, манера беседовать… Отчасти и мне это знакомо. Господа из службы безопасности не умеют беседовать. Обычно они спрашивают, а допрос и беседа — это далеко не одно и то же.

Барнер угодил в точку. Обдумав сказанное, Генри вынужден был кивнуть.

— Возможно, эту разницу я и ощутил.

— Скорее всего… Что-то затевается на океанских просторах, — тихо проговорил Барнер. — Что-то более серьезное, нежели обычная шумиха вокруг думающих рыб. Теперь я почти не сомневаюсь, что здесь задействованы и военные.

— Военные?

— Да. Я пробовал что-нибудь разузнать о сбитых вертолетах, но информация действительно секретная. Я чуть было не попался.

— Во что же это все выльется?

— Детский вопрос, — Барнер усмехнулся. — И как на всякий детский вопрос, на него нет вразумительного ответа.

— Но вы что-нибудь предпримите?.. То есть, я хотел сказать, что был бы признателен, если бы вы держали меня в курсе событий.

— Любопытно?

Генри насупился.

— Скажем так: эта история интересует меня. В конце концов, я тоже оказался замешанным в ней.

— Не спорю, — Барнер оглядел пустынную аллею. — А теперь признайтесь-ка, мистер Больсен, вы ведь что-то скрываете от меня?

Генри поджался.

— О чем вы?

— Да все о том же. Полагаю, если мы действительно единомышленники, то в этом деле между нами должна соблюдаться полная ясность. Служба безопасности не очень-то жалует конкурентов. Если мы будем что-либо скрывать друг от друга…

— Я ничего не скрываю.

— Тогда вам, должно быть, есть что сказать о гипотезе психоконтакта. Дэмпси доверия не заслуживал — это понятно, но возможно, заслуживаю я?

— Господи, до чего вы все похожи!.. Я ведь уже сказал: мне нечего скрывать. Все мои мысли давно стали достоянием гласности, и покончим с этим.

— Покончим, так покончим… Признаться, я надеялся вытянуть из вас чуть больше.

Генри порывисто поднялся.

— Я буду ждать вашего звонка. Если вам удастся что-либо разузнать… В общем вы поняли.

Барнер усмехнулся.

— Хорошо, хорошо. Будем считать, что договор заключен. Я беру вас в связку, хотя, убей меня Бог, не знаю, есть ли в этом какой-нибудь смысл.

— До свидания, — повернувшись, Генри зашагал по аллее.

— Спрашивается, за каким чертом мы оба приперлись сюда? — донеслось ему вслед. Генри не удержался от улыбки. Кажется, Барнер снова начинал ему нравиться.

Если чужая душа — потемки, то что можно сказать о своей собственной? Разве не то же самое?.. Где тот свет, что помогает людям разобраться в себе и своих сокровенных помыслах, позволяет отгадать, кто же они на самом деле — в прошлом, настоящем и будущем?..

Наблюдая за реставрацией экспонатов, Генри то и дело отвлекался. Работа не клеилась. Голоса сослуживцев раздавались где-то вовне, не сразу пробиваясь к его заполненному дымом раздумий сознанию. В сущности и Дэмпси, и Барнер были в чем-то правы. Он не рассказал им всей правды, но не потому что хотел что-либо скрыть, а по той простой причине, что и сам едва догадывался о реальном положении вещей, сомневаясь в собственных ощущениях, не доверяя выводу разума. Спросите человека, за ЧТО он любит то или иное живое существо, и вы наверняка поставите его в тупик. То есть, если он на самом деле любит. И ваше «за что» останется без ответа, несмотря на всю кажущуюся свою простоту. Лишь в мелочах человек ощущает себя хозяином, в вопросах более многослойных он неизменно теряется. Прислушиваясь к себе, Генри отыскивал тот заковыристый пунктик, что не позволял ему забыть случившемся, и крохотный этот нюанс был подобен болту, удерживающему дверь запертой. Следовало подобрать к нему ключ, с силой повернуть в нужную сторону.

Что испытывает потерпевший к спасшим его от гибели? Сердечную привязанность? Формальную благодарность? Или неприязнь за вынужденность долга?.. А если в роли спасателей выступают рыбы? Можно ли испытывать все перечисленное по отношению к ним?

И по сию пору Генри видел во снах, как трепещущая серебристая масса окутывает голову акулы, как смыкаются раз за разом тяжелые челюсти, как мутно парят в воде багровые останки маленьких существ.

Когда человека спасают обстоятельства, он склонен возносить хвалу судьбе и небесам. В данном случае адресата Генри просто не знал. Угодившие в засаду волки начинают огрызаться. Но может ли преследуемый по пятам косяк обнаруживать способности серых хищников? Опрошенные Барнером биологи неохотно и вразнобой подтверждали такую догадку. Вероятно, у них не было иного выхода. Их поставили лицом перед фактом. А кроме того они не подрывали научных основ. Все вновь объяснялось инстинктами — этими сложнейшими микропрограммами, повелевающими животным миром на протяжении веков и тысячелетий. Иного этому миру не было дано, и отклик на боль, осмысленное поведение — извините — всегда оставалось привилегией «гомо сапиенс» и никого более… Генри с лихвой поплатился за первое свое интервью. Сейчас он предпочитал помалкивать. Одно дело — обосновать выношенную годами мысль, совсем другое — выказать робкое и неоформившееся чувство, поддержки которому нет ни в себе самом, ни среди окружающих. Он уже знал, как поступают с порывами откровенности, какой бурей смеха встречают оголенную искренность, наперебой и побольней стараясь ее расклевать. Сторонники седых догм никогда не стеснялись в выборе средств. Это ведь только додуматься до такого! Разум в селедочных головах?!. Что за нелепое предположение, что за бредовая блажь!.. Вы поглядите на их невыразительные малоподвижные глаза! Какой, к чертям, разум? Покажите нам хоть одного человека, что мог бы уверовать в подобную глупость!..

Кто получал пощечины от женщин, знает что это такое. Пощечина общества неизмеримо больнее. Поэтому даже наедине с собой Генри продолжал осторожничать. Собственный консерватизм яростно боролся с воображением и памятью, но переубедить себя было не столь уж просто. И он отчаянно боялся того необъяснимого ощущения, что мало-помалу прорастало в нем. Он опасался признаться самому себе, что отныне его судьба и судьба спасшего его косяка повязаны крепчайшими узами.

Новая встреча состоялась через полторы недели у Барнера на квартире. Кроме журналиста и Генри здесь присутствовал коллега Барнера — некий Легон, философ нетрезвого толка, человек запоминающейся наружности и хриплого непевческого голоса. Лоб его был скошен назад и простирался до самой макушки, волосы топорщились где-то на затылке, и Легон то и дело проглаживал их мягким движением руки. Серые выразительные глаза его близоруко щурились, всякий раз рассматривая собеседника с неизменным удивлением, массивная челюсть находилась в постоянном движении, — в своей прошлой жизни, Легон был убежден, что был жвачным животным. Пьедесталом этой впечатляющей головы служило длинное тощее тело, не признающее чистых рубашек и галстуков, глаженных брюк и глянцевых туфель. Если бы не глубокомысленные речи, Легон запросто сошел бы за выпивоху-докера, только-только вернувшегося домой после трудового дня. Барнер рядом с ним выглядел настоящим аристократом, причесанным и благоухающим, принимающим банку с пивом, словно бокал с шампанским. Беседу, впрочем, они вели на равных, с удовольствием награждая друг друга нелестными эпитетами, гримасами и взмахами рук выказывая полное взаимное небрежение.

— Надо вам сказать, мой друг — большой приверженец авантюр, — хрипло вещал Легон, обращаясь к Генри. — И если бы он подвергал опасности только себя! Так ведь нет! Тащит за собой кого ни попадя! Самым бессовестным образом!.. Советую обратить особое внимание на этот нюанс. Ибо для вас, дорогой мой юноша, он может оказаться роковым.

— Мсье Легон, должно быть запамятовал, что именно «дорогой юноша» оказался инициатором нашего плана, — возразил Барнер.

— Чушь! — Легон сердито отмахнулся. — Все эти уловки я знаю прекрасно. Человеку не обязательно предлагать напрямую, ему нужно лишь слегка намекнуть, что, нисколько не сомневаюсь, ты и проделал без зазрения совести… Да, хмм… Так оно все и было, и не пытайся обмануть старого мудрого Легона.

— По поводу старости я бы не стал возражать, а вот насчет второго мог бы поспорить.

Фыркнув, Легон потянулся за пивом. Пена смочила ему нос, но он даже не позаботился ее вытереть.

— Мне грустно вас слушать, господа. Вы пыжитесь и усердствуете, сами не зная, ради чего. Вы забываете, что жизнь наказывает дерзких. Должно быть, по недомыслию эта самая дерзость вам кажется сейчас героизмом, но на деле это далеко не так.

— Ты упрекаешь нас в дерзости или в недомыслии?

— И в том, и в другом! — Легон с недоумением понюхал опустошенную банку. Багровый нос его явственно шевельнулся. — Задаю элементарный вопрос! Что вы сделаете в первую очередь, ступив на борт судна?

— Нас проверяют, — Барнер с улыбкой подмигнул Генри. — Но мы ведь не ударим лицом в грязь, верно?..

— Я не слышу ответа, — напомнил Легон.

— Ответ прост. Мы поприветствуем капитана корабля и всех его помощников. Поприветствуем самым теплым образом, дабы не вызвать ни малейших подозрений.

— Чепуха! — голова Легона протестующе мотнулась. — Первое, что вы сделаете, это приблизитесь к борту и плюнете вниз. И не пытайтесь возражать. Такова уж наша человеческая суть. Балконы, крыши, мосты — все в этом мире создано для того, чтобы плевать вниз. Высота кружит голову, и с этим, увы, ничего не поделаешь, — Легон с нежностью погладил свой хохолок. — Вот почему я никогда не стану президентом. Ни этой страны, ни какой другой. Слишком высоко, дети мои…

— Думаю, ты не станешь им по другой причине, — с усмешкой ответствовал Барнер. Обратившись к Генри, пояснил: — Наш ценный источник информации предпочитает закапывать талант в землю. Вниз, а не вверх таков его лозунг, а, как известно, глубь земная — неважный трамплин для карьеры. Бедный болтливый Легон был и будет рядовым журналистом всю свою жизнь.

— Зато бедному и болтливому Легону не придется плевать на головы соотечественников. И эту самую жизнь он с полным основанием назовет честно прожитой.

— Самоуверенность, достойная зависти… — Барнер снова обратился к Генри. — Между нами говоря, фраза про талант, зарываемый якобы в землю, принадлежит ему. Он твердил ее столь часто, что люди поневоле стали ему верить. Воистину наш бедный Легон наделен силой убеждать — даже когда убеждает в самом фантастическом.

— Зависть… — вздохнул Легон. — Самое черное из чувств…

— То есть тупицей его, вероятно, не назовешь, — продолжал Барнер как ни в чем не бывало, — но что касается таланта, извините меня, это явный перебор. В его годы пора бы знать, что талант — это не потенциальные возможности, а результат. Гений живет в каждом третьем из нас, но реализуется лишь раз на миллион. А значит… Ты догадываешься, Легон, о чем я? Нет? Я так и думал. Так вот, это значит, что талант — это еще и грандиозный труд.

— Труд… — Легон хмыкнул. — Утешение сирых и серых.

— Вот-вот! — Барнер хлопнул ладонью по колену. — И он же еще рассуждает о высоте и плевках. Гордое недоступное изваяние!.. Взял, да окатил всех разом: серые и — как результат — сирые.

Генри уже сообразил, что пикировка старых приятелей может продолжаться до бесконечности. Слушать их было небезынтересно, но он явился сюда не за этим.

— Легон… — он слегка смутился, впервые осмелившись обратиться к старому журналисту по имени. — Можно ли гарантировать, что нас примут с Джеком в состав команды?

— Обрати внимание, Легон! Он спрашивает «можно ли», а не «можешь ли ты». Согласись, это деликатно!

— Он спрашивает, а стало быть, не доверяет. Какая же, к дьяволу, деликатность?

— Ты твердолоб и толстокож, а он человек осторожный.

— Осторожный… — Легон помассировал указательными пальцами виски. Взгляд его затуманился. — Как я уже сказал, все будет устроено в лучшем виде. Я поручился за вас, а это, поверьте, стоит немалого. Кое-кто еще верит старому Легону и знает цену его словам. Эскадра выйдет из Пагоса через четыре дня. Постарайтесь не опоздать. Преимущественно это военные корабли, три-четыре рыболовных траулера и исследовательское судно «Вега». На «Веге» я знаю двоих: Стоксона, эхо-оператора, и бригадира водолазов Кида. Первый — парень что надо. Он вам все и оформит. Второй тоже способен на многое, хотя общаться с ним далеко не просто. Ну, да Джек его знает, так что и с этим проблем не будет.

— Да уж, знаю, — пробормотал Барнер. — Этакий верзила с норовом необъезженной лошади. Однако парень надежный, и, говорят, отличный специалист. Дружить с ним хлопотно, но можно.

— Это верно!

— Словом, и на того, и на другого мы можем положиться? — подытожил Генри.

— В определенной степени — да, хотя… — Легон пожевал бесцветными губами и потянулся за очередной порцией пива. — В незыблемость всегда верить опасно. Не сотворяй себе кумира… Это все о том же. На все в этом мире можно полагаться лишь до определенного уровня, — рука старого журналиста описала в воздухе странную кривую, демонстрируя, очевидно, этот самый загадочный уровень. — Не надо забывать, мои хорошие, что для них вы всего-навсего представители прессы. Как моим друзьям они, конечно, помогут вам, но помощь помощи — рознь. И если запахнет жареным, выкручивайтесь как-нибудь сами.

— Но разве они подчинены военным? — удивился Генри. — Почему вдруг может запахнуть жареным?

Барнер хмыкнул.

— Ты хочешь знать все наперед, а это невозможно. Уверен, что экипаж «Веги» даже не догадывается, что их пристегнули к эскадре. Такой вот парадокс. Можно мнить себя гражданским, а числиться в рядах вооруженных сил. И потому до поры до времени вам лучше не козырять журналистскими удостоверениями.

— Все равно не понимаю… Зачем тогда они берут исследовательское судно, если изначально не доверяют экипажу?

— В этом, разумеется, их просчет, но и военных можно понять. На «Веге» имеется аппаратура, которой нет на траулерах и боевых кораблях. Разные там датчики, эхолокаторы, специальные сонары. Не забывай, они собираются повстречаться с косяком во всеоружии.

— Хотел бы я знать, что они задумали!

— Еще бы! — Легон капризно нюхнул собственную ладонь, брезгливо обтер о платок. — Черт!.. По-моему, это пиво прокисло.

— Вечно с твоим обонянием что-то происходит. И почему-то в тот самый момент, когда ты добираешься до последней банки.

— Как это?.. Ты хочешь сказать, что эта банка была последней? Зачем же я здесь сижу?..

— Затем, что тебе нравится наша компания, разве не так?

— Естественно, нет!

— А не ты ли каждую неделю звонишь мне, напрашиваясь в гости? Тебе, старому болтуну, должно быть, чертовски скучно без умных собеседников…

— Джек! — Генри прервал словоохотливого журналиста. — Что случится, если военные посчитают существование косяка опасным для людей?

— Еще один детский вопрос! Генри, признайся, ты наверняка научился этому у своей дочери!

— Наш юный друг не очень понимает, что значит ОПАСНОЕ для людей. Легон обнюхал последнюю опустошенную банку, со вздохом поставил на стол. Если реальность признана опасной, это отнюдь не означает, что она подлежит уничтожению. Опасность всегда или почти всегда можно направить в нужное русло. А если это случается, стало быть, опасность трансформируется в ВЫГОДУ. Как известно, водой можно захлебнуться, но водой можно и тушить.

Барнер покровительственно кивнул.

— Иногда тебя просто приятно послушать. Ты говоришь не просто грамотно, но и членораздельно.

Легон не удостоил его даже взглядом. К Генри же он продолжал обращаться с подчеркнутым уважением.

— Мой юный друг, вы, должно быть, слышали о попытке превращения дельфинов в живые мины. Это вовсе не сказка. Подобные работы проводились когда-то, может быть, проводятся и теперь. Если один дельфин способен отправить ко дну эскадренный броненосец, чего же можно ожидать от твоего косяка? Я слышал иные рыбьи стада растягиваются на сотню километров. Так что это великолепное оружие, и им обязательно попытаются завладеть.

— Поэтому они и прислали ко мне этого Дэмпси, — глухо проговорил Генри.

— И не только к тебе, — Барнер приблизился к громоздкому тренажеру возле стены, с силой подергал какой-то рычаг. — Насколько мне стало известно, они прошерстили все восточное побережье. Очевидцы опрошены, трупы акул и касаток заморожены и переправлены в институты для дополнительного изучения. Одновременно в военно-морских частях проведена серия тренировочных тревог.

— Но ведь это уникальное явление природы! Почему не вмешаются ученые, подразделения «зеленых», наконец?

Легон хрипло рассмеялся.

— Милый мальчик! За что я уважаю археологов, так это за их устаревшее понимание мира. Почему, спрашивается, радуга не появляется на небе каждый день?.. Да потому, что так не бывает. Не бывает — и точка! Тем же ученым и тем же «зеленым», вполне возможно, дали понять, что первые в очереди военные. В данном случае политический аспект перевесил все остальное, и не у каждого найдется мужество, чтобы подняться против этой громады в хаки.

— Себя Легон, конечно, не имеет в виду.

— Разумеется! Я предоставил в ваше распоряжение свои связи, разве это не помощь?.. Или вы хотите, чтобы старый Легон выступил на очередном заседании ООН?

— Это было бы забавно…

— Для кого как. — Легон недовольно поводил носом. Тень глубокой печали легла на его лицо. — Я скажу неприятную вещь, Джек, однако ты выдержишь. Ты должен выдержать, ибо пышешь здоровьем, подобно свежевыпеченному пирогу. Так вот, Джек, ты никогда не блистал особым умом, твои статьи поражали и поражают очевидностью оспариваемого, а твои шутки всегда отличались окладистой бородой, но, видит Бог, ты не страдал отсутствием мягкосердечия! Ты готов был выручить и спасти, если тебя очень об этом просили. Вопрос бескорыстия оставим в стороне. Так или иначе, но ты протягивал руку помощи и порой даже радовался чужому счастью…

— Я уже понял, Легон. Ты хочешь, чтобы я позвонил в службу заказов? Три куска пиццы и пару дюжин пива, так тебя надо понимать?

— Мы умираем от жажды, ты же видишь!

— Ничего подобного! Я вижу перед собой крепкого молодого человека и не менее крепкого старика, который пышет здоровьем, если уж не как свежевыпеченный пирог, то уж по крайней мере как сдобный деревенский крендель.

— У тебя что-то со зрением, это во-первых. А во-вторых, ты скупердяй, Барнер, я всегда это утверждал.

— Зато я не страдаю отсутствием мягкосердечия. Кажется, так? Или ты желаешь осведомиться, какой осел мне это сказал? С удовольствием разрешу твое любопытство.

— Чепуха! Это была лесть от первого до последнего слова!

— Выходит, ко всему прочему ты еще и льстец?

— Я дипломат, дорогой Барнер. Думаю, ты понимаешь, что при определенных обстоятельствах дипломаты просто вынуждены прибегать к неправде. Это жизнь!

— Знаю, знаю! Сразу сообразил, как только ты коснулся моего ума и бородатых шуток.

— Вот уж нет, дорогуша Барнер! — Легон яростно пристукнул кулаком по столу. — На сей счет ты заблуждаешься, и я докажу это, как дважды два!..

Генри ошеломленно следил за спором. Он не умел так. Будущее скрывалось за пеленой тумана; они ступали на скользкий и опасный путь. Через считанные дни эскадра выходила на поиски загадочного косяка. Они собирались отправиться вместе с ней. Генри откровенно нервничал. Не всякий компромисс приносит облегчение. Возможно, таких не существует вовсе. Просто-напросто он не мог поступить иначе, и принятое решение давило на него немалой тяжестью. Груз ответственности, уравновешивающий азарт и отвагу. Это было ему понятно и в какой-то степени привычно, однако эти двое отнюдь не бравировали. Они бранились и шутили, как ни в чем не бывало. Люди сегодняшнего дня. Завтра для них начиналось только завтра. Генри мог им только позавидовать. Сомнения по поводу собственного «завтра» глодали его вечно.

Они все-таки пошли его провожать. Упрашивать было бесполезно. Линда знала, что делала. Больше всего на свете Генри не переносил таких вот расставаний. Именно они превращали любой отъезд, даже самый кратковременный, в мучительную пытку. Если от Джу можно было откупиться обещанием подарков, то с женой все было не так просто. Она не протестовала и не укоряла, она действовала более жестко. Линда вела себя так, словно ничего не происходило, и ее нарочитое спокойствие выводило Генри из себя. Они брели к автобусной станции, и все это время Джу заводным лягушонком прыгала между ними, цепко ухватившись за родительские руки. Разговор происходил преимущественно с дочерью.

— Это будет очень большой подарок, да?

— Пожалуй, не очень.

— Но все-таки и не маленький. Правда?

— Конечно же, Джу.

— Смотри, не потеряй его по дороге. И обязательно пришли письмо. В конвертике!

— Я могу даже позвонить.

— Нет, хочу письмо!..

Он украдкой взглянул на Линду. Она держалась молодцом, и только в глазах угадывалась некая напряженность. Уж лучше бы она высказалась. Все-таки было бы легче. Он отвернулся. Вероятно, Линда была права. Настоящий отец и настоящий муж должен остерегаться авантюр. Он же не делал этого и потому был виновен…

Барнера они увидели еще издали. Журналист стоял возле одного из сверкающих автобусов и махал им рукой.

— Все-таки не понимаю, почему автобус, а не машина?

— Барнер объяснил, что мы отправляемся в район, куда частные машины не пропускаются.

Они приблизились к журналисту.

— Похоже, Джек, ты собрался на курорт?

— Так оно и есть. Море — это всегда курорт. — Барнер протянул ладонь Джу, и они с серьезными минами обменялись рукопожатием. — Рад, что вы помните меня, сударыня.

— Ты был в кафе, — уличающе заявила Джу, — и приставал к Генри с вопросами.

— Точно! — Барнер, смеясь, взглянул на насупленного отца Джу. — Что небо нынче хмуро. Не дождь ли собирается?

— Вы считаете, ему следует веселиться? — спросила Линда.

— Ага, теперь понимаю. Вот оно в чем дело… — Барнер окинул их внимательным взглядом. — Вы боитесь за своего мужа, верно?

Линда промолчала, и, выждав, Барнер продолжил:

— Вы умная женщина, а таких трудно в чем-либо переубедить, и все-таки я попробую… Скажите, вы ведь считаете меня пройдохой, заманившим Генри в сомнительное путешествие? Ведь так?

— Меня никто туда не заманивал, — вмешался Генри. — Я сам…

— Сам? — Линда поглядела на него так, что он осекся.

— Миссис Больсен, не отвлекайтесь. Ваш муж — ангел во плоти и семьянин, каких уже давно нигде нет. И в его оправдание достаточно сказать следующее: прибавьте к «пройдохе» еще и «труса» и вы немедленно успокоитесь. Да, я не шучу. Я в самом деле пройдоха и трус.

Хихикнув, Джу ткнула кулачком в колено Барнера.

— Такой большой — и трус!

— Увы, это так, — журналист виновато развел руками. — А теперь делайте выводы. Я ведь еду вместе с Генри. Так вот — стану ли я совать голову в пасть льву? Говорю честно, как на духу: нет, не стану. А значит, пока мы вместе, вашему мужу ничего не грозит. На всякие такие рискованные штучки у меня профессиональный нюх, — Барнер эффектно пошевелил носом, и Джу снова захихикала. — Я люблю о них писать, но, как правило, держусь от них подальше.

— Это правда? — голос у Линды дрогнул.

— Разумеется! — Барнер ответил ей честным взглядом. — Не то чтобы я горжусь тем, что я трус, но когда необходимо в этом признаться, я особенно не стесняюсь.

— Это я вижу…

— Линда! — торопливо заговорил Генри. — При первой же возможности я свяжусь с тобой.

— А уж я прослежу за этим! — подхватил Барнер. — Радист — наш человек, так что проблем не будет.

— И подарок, — напомнила Джу. — Не очень маленький.

Барнер показал ей два пальца.

— Два!

— Чего, чего?

— Не подарок, а два подарка — ты ведь это хотела сказать? Неужели ты забыла про меня, негодница? Я ведь тоже люблю дарить детям безделушки.

Джу запрыгала и захлопала в ладоши. Генри с Линдой невольно заулыбались. Барнер умел разряжать обстановку, причем это ему ровным счетом ничего не стоило. Генри подумал, что, вероятно, все дело в обаянии. У Барнера оно есть, а у него, великого молчуна, нет. И ничего с этим не поделаешь. Самый простой выход — обзаводиться такими друзьями, как Барнер.

— Мы вернемся, и очень скоро, — заверил журналист. — Вы не успеете соскучиться.

— Хотелось бы вам верить, — в глазах Линды промелькнула тревога.

— А сколько вам Генри расскажет, когда вернется, — просто уму непостижимо!

Джу протянула Барнеру свою маленькую ладошку.

— Ну, вы ведите себя более или менее… Чтобы никто потом не жаловался.

— Разве есть на этот счет какие-нибудь сомнения? — журналист торжественно пожал девочке руку.

Они стояли под палубным тентом, сумрачно наблюдая, как убегает за корму пепельная равнина океана. Его живые лоснящиеся мускулы перекатывались вдоль бортов, раскачивали корабль, демонстрируя устрашающую мощь хозяина. Сквозь завесу дождя справа и слева мутно прорисовывались силуэты военных судов. Вытянувшаяся гигантской подковой эскадра осторожно настигала косяк.

— Это правда, что радист наш человек?

— С чего ты взял? — Барнер недоумевающе взглянул на Генри и тут же смутился. — Ах, ты об этом… Да нет, увы.

— Зачем же ты солгал Линде?

— Но надо же было как-то их успокоить? Как говорится, ложь во спасение.

Генри обиженно отвернулся.

— Эй, чудак-человек, что-нибудь придумаем. Возьмем этого оператора в оборот и уговорим…

За их спиной громко чихнули. Они вздрогнули, словно от выстрела.

— Черт побери, Кид! Неужели надо подкрадываться и пугать!

Темноволосый детина, возвышающийся над ними, как боровик над опятами, мрачно плюнул за борт и с кряхтением уселся на кнехт.

— Это уж не моя вина. Стоит развестись слякоти, как тут у меня и начинается. Вот, кажется, снова… — Кид сморщился и оглушительно чихнул. — Чтоб они в ад отправились, все эти туманы и дожди! Вместе с ослами, журналистами и военными!..

— Эй, Кид, полегче, — предостерег Барнер. — Мы парни обидчивые.

— Обидчивые, значит нечего было соваться сюда, — пробурчал моряк.

— Не обращай на него внимания, — Барнер подмигнул Генри. — Хамство у Кида — самое обычное дело. Сейчас он начнет обливать грязью капитана и старпома, а заодно и всю медицину, которая не в состоянии избавить его от насморка.

Хмурым кивком бригадир водолазов одобрил его слова.

— Чтоб они все задохнулись от собственных миазмов!

— Что я тебе говорил! — Барнер заулыбался. — Он ненавидит врачей, как я ненавижу политиков.

Кид поднял на него глаза.

— О таблетках и сыворотках я знаю побольше твоего, сынок, поэтому не комментируй того, о чем не имеешь ни малейшего представления.

— Поверь мне, Кид, о насморке я кое-что знаю.

— Дело вовсе не в нем, — водолаз снова чихнул. — Давным-давно у меня был инфаркт. Самый настоящий.

— Инфаркт? — Барнер недоверчиво покачал головой. — Быть такого не может! Насморк и Кид — это я еще могу понять, но чтобы инфаркт!..

Генри тоже с сомнением покосился на могучие плечи водолаза. Гора мышц, хриплый бас и бронзовое с жесткими чертами лицо — все это никак не вязалось с сердечными болезнями.

— Да, сударики, шесть лет без малого — именно столько я провалялся по разным клиникам. Видел такое, что вам и не снилось! Поэтому и знаю, как там лечат и от чего лечат.

— Ну, тебя-то, положим, вылечили.

— Черта-с два! — Кид ткнул себя в грудь кулачищем. — Вот кто меня вылечил! Я сам и никто другой! И не примешивай к моему выздоровлению белую братию. Слушай я их внимательно, давно догнивал бы среди гробовых досок!

— Алло, Кид! — Барнер лукаво прищурился. — Тогда почему я впервые слышу об этом? Даже Легон ничего не знает! Или ты все придумал только что?

— Черта-с два!.. — снова начал Кид и умолк. Лицо его исказилось, он распахнул рот и чихнул так, что у Генри зазвенело в ушах.