Таинственный двойник Торубаров Юрий

ГЛАВА 44

Крестьянская телега, запряженная парой изнуренных лошадей, медленно подъезжала к Парижу. На ней сидели трое крестьян, которые везли пару бочек соленой рыбы. Мужики за долгую дорогу привыкли к рыбьей вони, но свежий человек чувствовал этот запах за целое лье. По их бедной одежонке можно было судить, что это «добро» они везли на продажу. Только непонятно, зачем в Париж. Там этого товара и без них хватало. Наверное, рассчитывали продать подешевле, у себя и этого не взять, а на эту деньгу купить кое-какую одежонку. Над простаками посмеивались, но они упрямо продолжали путь. И вот далеко на горизонте появились городские очертания. Это были крепостные стены с башнями.

Их спокойную езду едва не нарушила чья-то карета, ехавшая им навстречу. Не то возница заснул, не то выбитая колея повела, но карета едва не столкнулась с крестьянской телегой. Возница не выдержал и крепко ругнулся. Он даже замахнулся было кнутом, но, встретив решительный взгляд рослого бородача, медленно опустил руку.

На шум в окне кареты показалось женское личико. Взгляд незнакомки задержался на этом решительном бородаче. Она даже тихонько вскрикнула:

– Неужели он?

– Кто еще там? – раздался женский голос. – Что там случилось, Агнесса?

– Мама, это… он.

– Кто он? – мать, отстранив дочь, выглянула в окошко. – Простые крестьяне, Агнесса. Не сходи с ума. Ты уже в каждом мужчине начинаешь видеть его. Это к добру не приведет. Его нет. Нет в живых. И ты брось всякие ссылки на свое чутье. Чтобы я больше этого не слышала.

Голос был категоричен, требователен. В нем не было и нотки сочувствия. Такой тон заставляет человека замкнуться в себе. То же случилось и с Агнессой. Они почти всю дорогу ехали молча. Матери это нравилось. Ей не мешали строить воздушные замки.

Этот крестьянин был несколько озадачен. Поняли его и напарники, спросив:

– Что случилось? Уж не знакомую ли увидел?

– Нет! Просто показалось.

– Бывает, – сказал один из них.

Под вечер, когда сумрак начинает путать краски, у ворот графского дома остановилась крестьянская телега. Высокий крестьянин бросил одному из них:

– Стучи, – и показал на ворота.

Мужик соскочил с телеги. Подойдя к воротам, робко постучал.

– Стучи сильнее, – приказал высокий.

Мужик, осмелев, забарабанил что есть мочи. Вскоре послышался чей-то голос:

– Чево надо?

– Рыбу продаем, дешево!

– Ступайте, не надо вашей рыбы.

– Возьми, мил человек. Нам сказали, что святой отец ее любит.

– Давай проваливай, а то мужиков позову.

Послышались удалявшиеся шаги.

– Уходит, не хочет разговаривать, – сказал крестьянин.

Высокий так застучал по воротам кулачищами, что вся ограда заходила ходуном. Страж вернулся и начал открывать ворота. По той ругани, которой он сопровождал свои действия, можно было догадаться, что этот стук вывел его из себя. Из дома выскочили слуги. Показался и хозяин.

– Что случилось? – крикнул он с крыльца.

– Люди какие-то, – показал на крестьян мужик.

– Чего надо, добрый человек? – хозяин спустился с крыльца и подошел к высокому.

Сзади выстроился отряд слуг, готовых ринуться на крестьян.

– Да вот, – высокий крестьянин повернулся к телеге, – рыбку вам привезли. Хорооошая!

– Ладно, возьму бочку. Сколько вам?

– Сколько не жалко, сеньор.

– Откуда сами-то будете?

– С югов, сеньор, с югов.

– Ладно, дайте им ливр.

– Обижаешь, сеньор, с юга приехали. Почитай, с твоей родины.

– А ты откуда знаешь, что там моя родина?

– Да как не знать. Одним воздухом дышали.

– Ты кто такой будешь? – хозяин подошел почти вплотную.

Мохнатая шапка, надвинутая на глаза, поднятый высокий воротник мешали ему разглядеть его лицо.

– Сними-ка малахай.

Крестьянин, снимая его, низко поклонился, да так, что скрыл свое лицо. Не то хозяину надоела эта игра, не то он посчитал за унижение столько возиться с неизвестными, только он повернулся и кому-то сказал:

– Ладно, дай два.

– Две тысячи, дядя, – крестьянин выпрямился и, держа шапку в руках, встал перед ним.

Глаза того расширились. Он сделал шаг назад:

– Не может быть!

– Может, может, дядя!

– Раймунд?

Он подошел, еще не веря, и взял его за плечи, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Раймунд?! Дорогой! Раймунд! – и стал его целовать в обе щеки.

Изумленная дворня замерла. Освободившись от цепких объятий де Буа, Раймунд, глядя на своих недавних товарищей, приказал:

– Заезжайте во двор. Эй вы, – он повернулся к толпе, – накормите мужиков, лошадей. Дядя, я им должен две тысячи ливров.

– Сейчас, сынок, сейчас же отдам, – догадываясь, что эти огромные деньги племянник отдает им за свое спасение. – Ну пошли, – он обнял племянника, и они двинулись к дому.

Первое, что спросил у дяди Раймунд, было ли приглашение короля.

– Нет, – почему-то смутился дядя.

– А костюмы пошили?

– Тоже нет, – он вздохнул.

– Вот видишь, а я успел вернуться!

В этот день они долго сидели вдвоем. Раймунд рассказывал о своих новых злоключениях, а дядя с ужасом в глазах внимательно его слушал. Когда Раймунд закончил повествование, дядя сделал резюме услышанному:

– Мне думается, что все это дело одних рук – тамплиеров. Это опасный противник. Надо всегда быть начеку. И мне непонятно, почему король до сих пор не дал мне ответа. Я даже обратился с письмом к моему давнему другу, ныне маршалу Франции Патэ. И он молчит.

Раймунд почувствовал, что дяде было неловко за то, что он не может до сих пор добиться решения, казалось бы, не очень сложного вопроса. Чтобы замять этот разговор, дядя начал рассказывать про одно событие, которое здесь недавно было.

– Ты знаешь, в людях иногда проявляются такие способности, что диву даешься. У нас в гостях была, ты думаешь, кто? – он смотрит на него с интригующей улыбкой.

Раймунд почему-то сразу подумал об Агнессе. Лицо его покраснело. Дядя понял.

– О, да ты у меня еще совсем, совсем юный! Да, она, она, юная герцогиня Водан, и она убеждала меня, что ты жив, – он хлопнул его по коленке. – Но хороша! Ой как хороша! Боюсь, беды ты с ней не оберешься.

– А это почему? – Раймунд смотрит на дядю серьезными глазами.

– Да от кучи поклонников. А я твою натуру знаю, малейшее оскорбление и… шпага в руке. Кстати, я тебя подготовлю. Завтра придет учитель фехтования, лучше которого во всей Франции нет.

Раймунд промолчал. Но, чтобы как-то отойти от этой темы, спросил:

– Дядя, а как ты думаешь, почему король нас не принимает?

Дядя задумался. Он встал, прошелся по комнате. Поправил в канделябре покосившуюся свечу. Подошел к окну. Раймунд понял, что это трудный для него вопрос и дядя что-то знает, но почему-то не хочет сказать.

Он подошел к нему и тоже посмотрел в окно. Там двое южан вертелись около телеги.

– Хорошие ребята? – спросил де Буа, поворачиваясь к племяннику.

– Хорошие.

– Я с ними рассчитался.

– Дядя, ты не будешь против, если они еще поживут?

– Да сколько угодно, – он еще раз взглянул на нечаянных гостей и пошел к креслу.

Вернулся к креслу и Раймунд. Подвинулся к дяде поближе.

– Дядя, ты не ответил на мой вопрос. Я чувствую, что тебе почему-то трудно об этом говорить. Не бойся, я выдержу. Для меня лучше знать, чем об этом думать.

– Ты прав, – он потер ручки кресла.

– Дело в том, что, спасая сестру, ты лишился графства.

В голове Раймунда это сообщение нашло иное выражение. Граф де Буа напрямую не хочет сказать, что он раскрыт, а раз так, то его лишают наследства в пользу настоящей графини.

– Дядя, – он решил во всем признаться сам, – что мне оставалось делать, по…

– Подожди, подожди, – дядя приподнял руку, – ты хотел сказать, что остается делать нам. Я пока не знаю, и торопиться не будем. Свадьба еще не назначена, поэтому решения нет. Король чего-то выжидает.

В голове Раймунда все смешалось: свадьба, ожидания короля…

– А при чем тут свадьба? – осторожно спросил он.

– А то, что в брачном договоре записано: тулузские земли идут в собственность брата короля как приданое.

Совсем запутался Раймунд: «При чем здесь брат короля? Неужели он женится на Констанции? Ба, тогда все ясно!» Лицо его просветлело. Он вспомнил совет Грозного: если не хочешь беды, никому, слышишь, никому – ни жене, ни другу, никому никогда не говори о своей тайне. «А я чуть не проболтался. Нет, все. Урок на всю жизнь. Держаться до последнего. Итак, я пока граф. Там видно будет. Возвращаться туда – смерти подобно».

– Тогда ясно. Король делает вид, что меня нет. Свадьба прошла, земли вошли в королевский домен. И будет поздно.

Де Буа как-то странно посмотрел на племянника. Его взгляд как бы говорил: «Ну и головаст же ты, мой племянничек». Да, так и подумал.

– А позже, дядя, как ты думаешь, он нас примет?

Дядя опять задумался, потом сказал:

– Надеюсь на маршала.

Маршал старался. Хорошо изучив короля, он выжидал момента. И в один из дней Ферри Патэ подумал, что время для этого наступило.

– Ваше величество, – сказал он перед уходом, глядя на доброе выражение лица своего господина, – у меня есть старый друг.

– Уж не граф ли де Буа? – голова короля наклонилась, а сам он весь собрался, точно приготовился к прыжку.

– Он, – сознался маршал.

– Я его, Ферри, принять не могу.

– Почему? – искренне удивился маршал.

– Если я его приму сейчас, то сильно пострадают интересы Франции.

Маршал сник:

– А почему?

Король подошел к Ферри и, как делают друзья, положил на его плечо руку. Патэ увидел, как в глазах его промелькнуло глубокое сожаление. Да, король был великий человек.

– Моя совесть не позволит посмотреть в глаза этого юноши!

– Вы, сир, удивительный король! – Ферри поднялся, а от нахлынувших чувств его глаза заблестели.

ГЛАВА 45

Замок Водан преображался на глазах. Это случилось после приезда герцогини с дочерью. Такой деятельной свою сеньору ее слуги не видели никогда. Менялись крыши на башнях, почти заново замостили двор. Дождались очереди дорога и даже окружающие леса. Убирались старые деревья, вытаскивали валежник. Все начинало новую жизнь.

Слуги, шепчась меж собой, говорили, что их госпожа явно ждет в гости короля. В стороне от всего этого была только Агнесса. Эта прекрасная амазонка, оседлав любимого Полета, мчалась по лесным дорогам, нимало не заботясь матушкиными трудами. Со шпагой на боку, в мужском костюме, она была похожа на юношу. Все, кто видел ее в этот момент, приостанавливали работу и теплым взглядом провожали добрую, сердечную молодую хозяйку.

С некоторых пор главной целью ее поездок было посещение того места, где она наткнулась на еле живого Раймунда. Она отлично помнит его взгляд, такой теплый, так ласково сказанное: «Настенька!» Что это за слово? Может быть… А впрочем, чего гадать! Она видела его глаза. Они говорили о его душе лучше слов. «Он мой, мой! Он жив!» – повторяла Агнесса.

После такой «встречи» у нее всегда было хорошее настроение. Дочь никогда не спрашивала у матери, для чего она проводит столь серьезные перемены. «Маман взялась за ум и приводит в порядок свое хозяйство», – думала она.

И вот, когда работы близились к концу, как-то поутру мать зашла в спальню дочери.

– Лежи, лежи, милая! – ласково сказала она, присаживаясь на кровать. – Какие видела сны?

Как мила была она в этот момент! Наконец-то проснулись ее материнские чувства. Дочь от счастья готова была броситься ей на шею.

Посчитав, наверное, что ласки отпущено достаточно, тон материнского голоса несколько изменился. В нем появились сухие, давящие нотки.

– Что я зашла тебе сказать. Весь этот маскарад я делаю только ради тебя. Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива и в жизни не испытывала никаких нужд. Не как ее бедная мать, – и она приложила платочек к своим сухим глазам.

По ее мнению, это должно было показать, как она несчастна. И такое может ждать и ее дочь, если она ослушается мать. Кое-что начала понимать и Агнесса. Постепенно ее любящий взгляд потух, а на смену пришло прежнее недоверие и отчужденность. Не заметив изменения в настроении дочери, она объявила:

– Милая, я устраиваю твое счастье. Я сделаю тебя первой, нет, второй после королевы, женщиной Франции. И я надеюсь, что ты ответишь на мою заботу только благодарностью.

– Маман, – голос дочери также потерял сердечные нотки.

Это говорило о том, что дочь в этом наборе слов уловила главное: она хочет представить ей будущего мужа. И это, несомненно, будет граф Шампаньский.

– Я благодарна тебе за твои слова и твое старание. Но счастье, как я его понимаю, для всех разное.

Мать смотрит на дочь. В ее глазах полное непонимание.

– Что ты горо… говоришь, – поправилась она, – счастье одно: богатство. Тогда ты независима, можешь позволить себе все. Даже… любить, кого подскажет сердце.

Она хотела еще добавить, что и не одного, но вовремя остановилась. И все же она была довольна собой: главное сказала.

Мать с надеждой посмотрела на дочь. И удивилась той перемене, которая в ней произошла: на нее смотрел чужой человек. Потом этот человек заговорил сухим, даже отталкивающим голосом:

– Маман, благодарю за заботу, но такого счастья мне не надо.

Мать фыркнула и выскочила из комнаты.

– Дура! – было ее заключение.

Но, поостыв, вновь вернулась к ней.

– Доченька, послушай меня, – заговорила она поласковее, стоя перед ней, – кто тебе даст дельный совет, кроме матери. Кто? И что в этом плохого, если твоим мужем будет человек, о котором мечтают все невесты Парижа!

– Пусть мечтают.

– Не глупи. Мы в молодости многого не понимаем. И только с годами приходит к нам житейская мудрость. И если ты…

– Я за графа Шампанского замуж не пойду, – перебила она мать. – У меня есть другой граф.

– О Господи, – мать подняла руки к верху, – о ком ты говоришь? Весь Париж знает, что его нет в живых.

– Он жив! – твердо сказала она.

– Ну, допустим. Но он же, я тебе говорила, беднее церковной крысы!

– Почему?

– Почему, почему, – нервозно воскликнула она. – Да потому, что король женит своего брата на его сестре. А та в качестве приданого преподносит это графство. Вот почему. И не будь дурой, выбрось его из головы.

Она плохо знала дочь. Ее чистая, непорочная душа, словно сито, отсеивала человеческие подлости.

– Король заберет это графство, взамен он даст ему другое.

– Короли берут не для того, чтобы давать. И я прошу тебя достойно принять нашего гостя. Потом у нас будет время, чтобы все решить.

И она величественно повернулась и поплыла прочь. Как только за матерью закрылась дверь, Агнесса уткнулась в подушку. Ее душили слезы.

После завтрака, который прошел без единого слова, дочь, как обычно, облачась в прогулочный костюм, по дороге заглянула к лекарю. О чем они там говорили неизвестно, но она вышла со счастливо сиявшими глазами.

Настал день, когда громкие звуки труб, бой барабанов возвестили о приближении важного гостя. Вся дворня, как и прибрежные крестьяне, высыпали на улицу посмотреть на таинственного гостя. Да, его можно было, судя по свите, принять за короля. Впереди отряд личных гвардейцев. Все на белых лошадях. Всадники одеты в малиновые камзолы. Широкие ремни украшены дорогими каменьями. На головах шляпы с широкими полями и страусиновыми перьями. Высокие сапоги с блестящими шпорами. И все – при оружии. Тяжелые рапиры колеблются при каждом шаге лошади. За этим отрядом – карета. И опять гвардейцы. Все одеты в голубое. Лошади гнедой масти. Вся колонна смотрится великолепно. Только один ее вид очарует любого.

Мать с дочерью встретили дорогого гостя у крыльца, стоя на красном пушистом ковре. Величественный въезд. Гвардейцы встали полукругом. Карета остановилась. Двое гвардейцев спрыгнули с коней и бросились к карете. Один открыл дверцу, другой подал графу руку.

Он медленно приближался, впиваясь глазами в стоявших перед ним женщин. О если бы мать знала, какие чувства бурлят в груди молодого человека! Он, который считал ее самой красивой женщиной, теперь не отводит взгляда от дочери. Ему казалось, что после первого знакомства Агнесса похорошела во сто крат. Он так и хочет упасть перед ней на колени и говорить, как она безумно хороша. Как померкла перед ней мать. Хотя и она была одета в свое лучшее платье. А сколько бриллиантов сияло на ней!

Дочь – в костюме амазонки. Такова была ее прихоть. На этих условиях она согласилась его встретить. Но как этот наряд шел ее лицу! Граф направился было к ней. Но, вовремя вспомнив об этикете, в самый последний момент свернул к матери. Поцеловав ей ручку и бросив «Вы обворожительны», устремился к Агнессе. Недаром его отец был поэтом. Кое-что унаследовал и его сын. Он почти пропел ей, что она прекраснее всех цветов на свете, что ее красота настолько волшебна, что старика сделает молодым, что она – богиня. «Богиня» улыбнулась, и у графа пропал дар речи. Это рассмешило ее. Посмеявшись, она сказала просто:

– Проходите, граф, вас ждет прекрасный стол.

Как он был счастлив, галантно предложив ей руку.

– Граф, – раздался ее очаровательный голос, – так мы пойдем медленно, а я хочу есть, – сказала, вспорхнула и полетела.

Он шел за ней, завороженный, как бычок на веревочке, позабыв о герцогине, чем она была страшно недовольна. Дочь сломала все торжество встречи. Должны быть речи, подарки, показ хозяйства. Хотя бы его обзор. А тут…

За обедом графа прорвало. Часто поглядывая на Агнессу, он вдохновлялся, а поэтому говорил без умолку. Герцогиня сдержанно улыбалась, дочь разливалась серебристым колокольчиком при каждом метко сказанном слове.

Наконец обед подошел к концу. И вместо умного, неторопливого кулуарного разговора Агнесса вдруг предложила размяться и заодно посмотреть прекрасные места, окружавшие замок. Графу, небольшому любителю конских скачек, не очень понравилось предложение. Но куда деваться! Но было заманчиво, что они останутся вдвоем. Мать категорически отказалась их сопровождать, ибо не помнила, когда садилась на лошадь. И садилась ли вообще.

Напрасно граф надеялся на уединение вдвоем. Ее Полет не подпустил Шампаньского даже близко. Каждый раз, под смех юной девы, он уносил ее вперед. А места были действительно прекрасны. Да только графу, боявшемуся свалиться с седла, было не до любования. Все его мысли и желания направлены были на одно: удержаться в седле.

Возвращался граф разбитым человеком. И если бы перед ним стояла другая девушка, а не Агнесса, которую скачка только украсила, придав ее щечкам алый цвет, граф давно бы послал ее к чертям. Но перед такой красотой он был бессилен. На этом встреча закончилась. Юная хозяйка, ссылаясь на усталость, хотя по ней это было незаметно, упорхнула в свою спальню.

Назавтра она не вышла к утреннему столу. Встревоженная мать нашла ее в постели с сидевшим рядом лекарем.

– Что с ней? – тревожно спросила мать, поглядывая на лекаря.

– Сильное переутомление, сеньора. В связи с этим учащенный пульс, сильное сердцебиение. Необходим строгий покой.

– О Господи! Когда же она может встать на ноги?

– Завтра, сеньора, я ее посмотрю, – он взглянул на Агнессу, та ему незаметно мигнула, – и смогу сказать.

Герцогиня недоверчиво посмотрела на лекаря и молча вышла.

Узнав, что Агнессы не будет целый день, Тибо сник. Он рассеянно слушал герцогиню, хотя совсем недавно считал за счастье пообщаться с ней. День прошел очень вяло. И следующий день повторился, как и предыдущий. Разваливалась вся задумка о помолвке.

Герцогиня стала догадываться о причине ее поведения. И когда это повторилось и на третий день, она, поняв ее игру, вынуждена была изложить гостю мотивы поведения ее дочери.

– Это все из-за графа Тулузского! – она говорила зло, резко, теребя в руках платочек, который иногда прикладывала к глазам. – Нищего бродяги. Это он вскружил этому юному, чистому созданию голову. Что же делать, граф? Вы видите, что она и к вам питает какие-то чувства. Иначе бы она не поехала с вами кататься на лошадях. Но ей, непорочной деве, вдруг показалось, что она поступает неблагородно. По отношению к кому? К любимцу легких женщин! Граф, что делать?

– Я убью его! – сколько зла, гнева, желания мести было вложено в эти слова.

Герцогиня почувствовала, что за будущее дочери она может быть спокойна.

ГЛАВА 46

Обещание, данное королю, епископ Герен выполнил. Вскоре после беседы ему представилась возможность посетить Ватикан. В разговоре с папой он раскрыл желание последнего организовать крестовый поход на север Африки, где он надеялся помочь жителям этих провинций получить исконную веру.

Попросив папу пока держать в тайне это приготовление, Герен отбыл назад во Францию. По приезде домой он известил короля о встрече и ее результате. Папа не то забыл о просьбе епископа держать в тайне намерение французского короля, не то это отвечало его политическим замыслам, но при первой же встрече с Жаком де Молэ он ему все рассказал.

– Мы обязательно, святой отец, примем в этом участие, – с понимающей улыбкой заверил Жак.

– Сохраните, магистр, это пока в тайне, – точно спохватившись, попросил папа.

– Кроме моих самых близких, никто не будет этого знать, – заверил де Молэ папу. – Мы обдумаем, кого послать на помощь.

Папа посмотрел на него усталыми глазами, но ничего не сказал.

На этом они и расстались.

Вернувшись, Жак де Молэ собрал свое окружение. К ним добавился еще Жоффруа де Шарнэ. Зедор встретил последнего саркатической улыбкой. Осторожно покосился на него Боже. Магистр рассказал о встрече с папой, поведал им и о тайне Людовика, при этом выразительно посмотрел на Боже.

«Ишь, сам хочет остаться незапятнанным», – подумал Боже, поняв взгляд магистра.

Вскоре южные бароны заговорили о задумке короля. Они видели в этом только прикрытие для наступления на их права. Масла в огонь подлило сообщение о готовящейся женитьбе королевского брата и получении им невестиного приданого. Такое решение короля сильно подрывало мощь баронов. Когда-то Тулуза была краеугольным камнем в их борьбе с королевскими притязаниями.

И вновь, в который раз, Беллем стал местом их тайного сборища. Многие были в охотничьих доспехах. Предводительствовал на нем, как обычно, граф Ангерран де Куси, но не тот Куси, которого королевский суд приговорил к смертной казни, а его родственник, ненавидевший короля. Бароны давно знали друг друга, поэтому они не боялись откровенных разговоров. Но на этот раз незнакомая фигура прелата вызывала у многих немые вопросы. Всех настораживала его таинственность. С головы до ног закутан в балахон, капюшон надвинул низко на лоб, отчего тень надежно укрыла его лицо. Их разгоравшееся возмущение гасила понимающая улыбка графа Ангеррана.

Когда собрались, кому дозволено было здесь быть, граф, осмотрев собравшихся, кашлянул в кулак. Поднявшись, повернулся к прелату, сидевшему в стороне, и начал речь.

– Уважаемые сеньоры, все мы знаем, что Тулузское графство стояло в первых рядах защитников наших титульных прав. Наши далекие предки кровью, а порой и жизнью, заработали для себя и потомства причитающие за это привилегии. Они и нам наказывали пуще глаз сохранять, беречь эти права. Но с некоторых пор разными кознями король стал на них наступать. Он вырывает из наших рядов ведущее графство, которое, по сути, возглавляло борьбу за сохранение завещанных нашими предками прав. Однако король пошел коварным путем. Было организовано похищение старшего сына.

– Он вернулся, – крикнул кто-то из зала.

– Ну и что? – Ангерран посмотрел в сторону подавшего голос. – Людовик до сих пор не принял графа де Буа и его племянника. Думаю, что он сделает это только после свадьбы, заполучив заветное графство в качестве приданого.

Раздались ехидные смешки.

– Но сегодня разговор не об этом, – продолжил де Куси. – Как мне стало известно, – граф зыркнул глазами в сторону прелата, – король засобирался вновь в крестовый поход. И кто вы думаете, является предметом его забот?

Опять слышны ехидные смешки.

– Открою вам, – продолжил он, – якобы север Африки. Но мне думается, у него это не главная цель. А главная, он хочет под предлогом этого похода укрепиться на юге, чтобы… уничтожить нас.

– Смерть ему, смерть, – хором ответило собрание.

Ангерран их не успокаивал. Когда шум сам по себе утих, усмехнувшись, он произнес:

– Смерть – это хороший выход. Но как это сделать?

Предложения посыпались как из рога изобилия. Предлагали подняться всему югу и пойти войной на Париж. Но большинством оно было отвергнуто. Тогда… провозгласить свое государство, назвав его Южная Франция.

– Виноград не устоит перед топором, – сказал старейший из них, граф Монфор.

Эти слова были ушатом холодной воды. Поняв правдивость его слов, собрание задумалось. Но ненадолго. Страх порождал желание мести, а она жгла грудь. Несколько человек предложили подобрать человек сто пятьдесят, тайно доставить их в Париж, а там они, напав на дворец, уничтожат тирана. Это предложение показалось более подходящим и вызвало горячее обсуждение. Подкупало, как им казалось, одно: бароны оставались в стороне и в случае провала им не грозил королевский гнев.