Ты самая любимая Тополь Эдуард
— Это я бросила трубку об асфальт. Странно, что он работает… Алло! Вы слышите меня?
— Слышу.
— Да, странно — работает. А ведь иногда так ударяет, что уже ничего не работает. И поэтому не нужно смеяться над женщиной, ушибленной любовью. Не нужно.
— Я не смеюсь.
— Знаете, как я вас люблю? Я мечтаю идти вам навстречу с цветами и улыбаться…
— Приезжай ко мне.
— Зимой — с орхидеями, весной — с колокольчиками, летом — с фиалками, осенью…
— Приезжай, я хочу тебя!
— Я мечтаю чувствовать, как ваша сила входит в меня, как ваша энергия заполняет меня всю и исцеляет, побеждает все мои хвори…
— Сейчас же вылетай! Ты слышишь?
— Я не могу. Это будет самоубийство. Ведь я поклялась Господу Богу — если вы позвоните, я отпущу вас, а Ему отдам свою любовь к вам… И потом — Боже мой, что я для вас? Ведь у вас столько поклонниц! Спасибо, что вы меня снова вылечили…
— Постой, не клади трубку! — испугался он.
— Я буду молиться за вас…
— Не клади трубку! — закричал он. — Не смей!
— Я буду ставить за вас свечи, буду заказывать молебны за вас и вашу семью. Никто вас так больше не полюбит, потому что больше — просто не бывает. А теперь…
— Нет! Не смей! Не клади трубку!!!
— А теперь я попрошу у вас прощения за свою любовь. Я знаю, что я достала вас своими дурацкими звонками, своей жаждой слышать ваш голос. Я залезла в чужой дом. Но больше я не буду, я обещаю…
— Нет! Не смей класть трубку! Скажи, откуда ты звонишь?
— Я еще не знаю, как буду жить без вас и что я буду делать с этой любовью. Но я обещала Богу…
— Сейчас четыре утра! Где твой муж? Откуда ты звонишь?
— Я звоню из Москвы…
— Из Москвы?! Как — из Москвы? Откуда?
— Я прохожу тут обследование…
— Где? В какой больнице?
— В онкологическом центре…
— Адрес! — закричал он. — Скажи мне адрес! Я сейчас приеду!
— Я не могу…
— Почему? Отвечай! Почему?
— Я сбежала оттуда…
— Как сбежала? Куда?
— К вам…
— Я не понимаю. Где ты? Где ты находишься? Отвечай!!!
— Я не могу! Я же обещала в церкви, я клялась…
— Плевать! Я беру на себя! Я беру этот грех на себя, ты слышишь?
— Нет! Господь накажет меня, Он убьет меня, я знаю…
— Никто тебя не убьет! Никто…
— Если я… если я сделаю это… всё, метастазы… — Ее голос захлебнулся слезами.
— Никаких метастаз! Я все вылечу! Где ты? Говори! Я уже выезжаю!
— Но ведь я же умру, я знаю…
— Лена, что за ерунда? Ну пожалуйста, Леночка! Скажи мне, где ты сейчас? Ну пожалуйста!
— У вашего подъезда…
— Где???
— Мне… Мне тут очень холодно…
— Блин!.. — Он бросил трубку и выбежал из студии.
А она действительно стояла на улице у его подъезда и, обнимая себя за плечи, повторяла как в лихорадке:
— Господи, мне очень холодно… И страшно… И Ты не простишь меня… Но ведь я все равно не смогу жить без этой любви…
Тут он выбежал из подъезда.
— Елена!!!
— Господи! — сказала она, глядя на него. — Прости его…Егопрости…
Прошло несколько лет. Восемь или девять — не важно. Важно, что мансарда Бережковского существенно изменилась — разгороженная надвое, она превратилась в жилую квартиру — кабинет и спальню. Причем даже в кабинете на окнах появились гардины в цветочек, в углу — икона, а на рабочем столе — еще три телефона.
Но главное изменение совсем иное.
Теперь, когда рано утром здесь раздается первый телефонный звонок, первой входит сюда заспанная и располневшая Елена, включает торшер и берет телефонную трубку:
— Кабинет Бережковского.
— Пожалуйста, извините за ранний звонок. А можно услышать Андрея Петровича?
— Нет, услышать Андрея Петровича нельзя, он занят. Вы по какому вопросу?
— Мне сказали, он лечит голосом. И в газете объявление…
— Вам правильно сказали. Андрей Петрович лечит голосом. Но чтобы его услышать, вы должны сообщить мне номер своего мобильного телефона. У нас договор с МТС, «Мобиль», «Би Лайн» и «Мегафоном». За каждый сеанс голосовой терапии они будут снимать с вашего счета по восемь у.е. Вы согласны?
— Я знаю, я согласна. Но мне нужно срочно…
Тут звонит второй телефон.
Но Елена не обращает внимания, а открывает журнал записи:
— Могу записать вас на февраль…
Трезвонит первый телефон, и тут же звонит третий.
Елена, снимая трубки, отвечает на звонки:
— Минуточку!.. Подождите!.. Алло, я вас пишу на февраль.
— На февраль? А раньше нельзя? — умоляет голос. — Я вас очень прошу! У меня плохие анализы…
— А с хорошими нам не звонят. Нет, девушка, раньше все занято.
— Но вы понимаете, у меня онкология…
— Я знаю. Теперь у всех онкология.
— Но…
— Послушайте, девушка! У меня тут еще две трубки. Вас записывать или нет?
— Да, конечно.
— Диктуйте. У вас МТС, «Мобиль» или «Би Лайн»?
— «Мобиль». Номер 472-00-43…
— Хорошо, я записала. Звоните 27 февраля в 10 утра по компьютерной связи. Сеансы групповые, номер указан в газете. Все! — Елена дает отбой и берет следующую трубку: — Кабинет Бережковского.
— Андрея Петровича, пожалуйста, — говорит низкий женский голос.
— Андрей Петрович занят. Вы по какому вопросу?
— По личному. А когда можно ему позвонить?
— Андрей Петрович занят всегда. Он работает.
— Хорошо, передайте, что звонила Алина Полонская. Это по поводу съемок…
— Конечно! Съемок! — насмешливо говорит Елена и дает отбой. — Сволочь, еще звонит! — И берет следующую трубку. — Алло, кабинет Бережковского.
Тут входит Бережковский с мобильником в руке. Он тоже изменился — постарел, растолстел, с брюшком.
— Слушай, зачем ты отключила мой мобильник? Вытащила сим-карту…
— Потому что он тебе совершенно не нужен.
— Но мне могут позвонить.
— Кто тебе может позвонить?
— Ну мало ли! Эраст, Добровольский, Швыдкой…
— Очнись! Ни Эраст, ни Добровольский тебе не звонили уже четыре года!
— А если позвонят?
— А если позвонят, я тебя соединю, не бойся.
— И со Швыдким…
— Швыдкой — посол в Бразилии, зачем ему тебе звонить?
— Ну мало ли! А Кароян? А эти Сережа с Колей?
— Да? Может, еще эта, как ее? Полонская? Или твои бывшие жены?
— Но ты меня совершенно отрезала от мира!
— Я? — возмутилась Елена. — Я тебя отрезала?! Да, пожалуйста! Вот! — И она шумно распахнула окна. — Вот! Вот тебе твой мир! Пожалуйста! Говори им! Пиши! Если тебе есть что… Ну, что ж ты молчишь? Они ждут!
В окно задувает снегом, и Бережковский начинает кашлять.
— Закрой окна… Ты с ума сошла… Там зима, у меня астма…
И сам закрывает окна.
— То-то! — говорит Елена. — Ты забываешь — тебе уже семьдесят!..
— Да, ты права, — с горечью говорит Бережковский, — я уже все написал… — И добавляет хвастливо, как ребенок: — Между прочим, Толстой бросил писать в пятьдесят шесть лет, а я — только в шестьдесят шесть!
— Лучше бы ты поступил как Толстой.
— Как тебе не стыдно? Ты безжалостная…
— Я безжалостная?! Да я тебя спасла от голода! И позора! Что ты можешь им написать? «Мужчину к Новому году»? Ужас!
— Почему? По телику до сих пор крутят рекламный роман «Интимные связи».
— Вот именно! От всего твоего таланта остались только твои интимные связи! Но, слава Богу — и мне! — ты этими связками теперь зарабатываешь больше, чем своими книгами и пьесками. Так что ты мне ноги должен целовать!
— И целую. Каждый день…
И Бережковский действительно опускается на колени, гладит ей ноги выше колен, хочет поцеловать.
— Перестань. Не корчи из себя прежнего Бережковского. Прекрати, я сказала! — отталкивает его Елена и отходит.
Но он идет за ней на коленях.
— Елена, а кто тебя спас? Вспомни! Я хочу тебя!..
— «Хочу» и «могу» — это разные вещи.
— Неправда! Когда я хочу, я могу! Ты знаешь…
— Еще бы! Если я тебе помогу. Да, если я тебе помогу, ты еще что-то сможешь. Пару секунд.
Звонит телефон.
— Ты ужасная! — говорит Бережковский. — Ужасная! Да выключи ты этот телефон!
Но Елена берет трубку.
— Кабинет Бережковского… Да, могу вас записать на февраль… Да, диктуйте номер вашего мобильного… Нет, кредитные карточки мы не берем, у нас договор с МТС, «Мобиль», «Би Лайн» и «Мегафоном»… Записываю…
Бережковский на коленях подходит к ней сзади и начинает целовать ее ноги — все выше, выше…
У нее садится голос, но она еще говорит в трубку:
— Да, записала… Спасибо…
А положив трубку, тяжело дышит, закрывает глаза и опускается на пол к Бережковскому.
Они целуются, Бережковский выдергивает шнур торшера, в темноте слышно лишь их тяжелое дыхание и почти сразу же — голос Елены:
— Ну еще!.. Еще!!! Ну!!!
А после паузы голос Бережковского:
— Извини…
И отчаянный голос Елены:
— Я больше не могу так!..
— Извини, — просит он. — Пожалуйста, извини…
— Мне тридцать пять лет! Мне нужен мужчина… — плачет она, лежа на полу.
— Ну не плачь! — говорит он. — Что я могу сделать? Ну хочешь, я буду принимать виагру…
— Тебе нельзя, у тебя давление.
— Плевать! Так я умру, как Пырьев или Рафаэль. Это прекрасная смерть!
— Я не хочу, чтоб ты умер. Я тебя люблю.
— Что же нам делать? Искать тебе любовника?
— «Ищу жене любовника». Ты забыл? Эту пьесу ты написал двадцать лет назад.
— Действительно забыл. Впрочем, и Толстой со временем забыл «Анну Каренину». Так что же нам делать?
— Включить свет.
Бережковский включает торшер.
— И что ты себя все время сравниваешь с Толстым? — говорит Елена и тяжело поднимается с пола.
— А с кем ты хочешь, чтобы я себя сравнивал? С Марининой?
— А почему бы и нет?
— Потому чтоэтонедосягаемо. Раньше у нас были Толстой, Тургенев, Достоевский. С ними еще как-то можно было тягаться. Но с этими… Куда нам! Они каждую неделю пишут по роману!
Елена включает компьютер.
— У тебя сеанс через пятнадцать минут… Я вхожу в Интернет. Ты готов?
— Кажется, я понял, почему Бисмарк впал в депрессию после смерти Кэти. Потому что он разрешил Орлову увезти ее в Россию. Понимаешь, этот Орлов привез ее из Парижа сюда… Сюда, в Россию! И не на пару месяцев, а насовсем…
— Я тебя последний раз спрашиваю! — перебивает Елена.
— Как я могу быть готов, когда я еще чай не пил? — отвечает он. — И потом — у меня почему-то совершенно нет сил…
— Потому что по утрам надо заниматься зарядкой, а не сексом.
— Раньше это была лучшая зарядка. Ты мне дашь чай?
— Сейчас принесу. Господи, как мне надоел этот бардак! Почему роскошную квартиру нужно было отдать твоей жене, а самим ютиться здесь?
— А ты стала ворчливой. Тоже стареешь.
— Здесь даже плита не работает!
— А кто говорил: «Отдай ей все, оставь мне только свой голос»?
— От тебя только голос и остался, — ворчливо говорит Елена и уходит в другую комнату.
Бережковский идет за ней, выглядывает за дверь. Затем резво подбегает к телефону, поспешно набирает номер.
— Алло! — говорит он негромко, прикрыв трубку ладонью. — Ты мне звонила?
— Да, — отвечает ему низкий женский голос. — Она тебе сообщила?
— Нет, но я догадался. Представляешь, она отключила мой мобильный!
— Как отключила? Отняла?
— Нет, просто вытащила сим-карту…
— И ты не зайдешь сегодня?
— Конечно, зайду — я хочу тебя как безумный! Сразу после сеанса пойду на прогулку и… Все! Она идет. Целую…
Он кладет трубку. Входит Елена с чаем на подносе и говорит подозрительно:
— Ты кому-то звонил?
— Кому я мог звонить? Шесть утра!
— Черт тебя знает. Вот твой чай. Только пей быстрей. Осталось шесть минут. — Она ставит поднос на письменный стол и садится к компьютеру. — Все, я в Интернете.
Бережковский прихлебывает чай.
— Да перестань ты сюпать! — просит Елена и смотрит на монитор. — Сумасшедший дом! Больные люди! Еще шесть минут, а уже подключилось девяносто три человека! Ты просто Кашпировский!
— А сколько всего? — спрашивает Бережковский.
Елена смотрит в свои записи:
— Сегодня на первый сеанс — как всегда, четыреста человек.
— Я не понимаю — почему нужно пять сеансов в день? Почему не записать их всех вместе? Я бы мог подольше гулять…
— Потому что очередь — двигатель торговли. Есть очередь — и все прутся, как на Кашпировского. Хотя по мне лучше бы ты был Чумаком.
— Почему?
— Потому что Чумак паровозы толкал! А ты…
— Опять эти грязные намеки. Как тебе не стыдно каждую минуту делать из меня импотента!
— Все! — перебивает она. — Десять секунд до сеанса!
— Так иди же!
— Не понимаю — почему я не могу присутствовать?
— Я сказал — иди. Ты меня отвлекаешь.
Елена пожимает плечами и уходит с обиженным видом, Бережковский кричит ей вдогонку:
— Я тебя люблю!
Затем, пройдясь по кабинету, надевает пальто, шарф, шапку. Берет со стола микрофон со шнуром к компьютеру и…
Решительно открыв балконную дверь, выходит на террасу, смотрит на заснеженную рассветную Москву.
— Ну что ж, начнем, — буднично и не повышая голоса, говорит он в микрофон. — «Я опять выхожу нечесаный, с головой, как керосиновая лампа на плечах. Ваших душ безлиственную осень мне нравится в потемках освещать…»
Внизу под его террасой просыпается город — люди спешат на работу… катят машины, троллейбусы…
А он, не меняя будничного тона, продолжает в микрофон:
— «Мне нравится, когда потоки брани в меня летят, как град рыгающей грозы, я только крепче жму тогда руками своих волос качнувшийся пузырь…» Это Есенин, как вы понимаете. А я… «Я все такой же, сердцем я все тот же. Как васильки во ржи, цветут в лице глаза. Стеля стихов злаченые рогожи, мне хочется вам нежное сказать…» Да… — И, глядя вниз, на пешеходов: — Так что ж вам нежное сказать, дорогие мои? Знаете, мне тысяча лет, но за эти короткие, по сути, годы я понял главный секрет природы: нужно говорить нежности. Нет, вы слышите меня? Нежностью и только нежностью можно и нужно упреждать все болезни. — И со вздохом после паузы: — Да, да, говорите друг другу нежности, говорите их каждый день, говорите их многократно, говорите их наедине и прилюдно, не стесняясь того, что это-де банально, интимно, нескромно… Говорите — и вы поразитесь результату, просто поразитесь!.. Кажется, это так мало и так примитивно говорить жене по утрам «дорогая», «милая» — но говорить это с нежностью, как первый раз. А потом позвонить ей днем, позвонить просто так и сказать тоже с нежностью: «Знаешь, я тебя так хочу!» О, «хочу» — это волшебное слово, волшебное! Одним этим словом можно… я не знаю — ну, все можно, все! Можно вылечить больного, увести жену от мужа, а мужа от жены, да что я говорю! Поверьте мне: одним этим словом, которое я тупо, как дятел, твердил по телефону одной женщине, я не только вылечил ей рак груди, но и увел от мужа, который вдвое младше меня, охотится в Африке на тигров и вообще такой мачо! — в постели сильней меня, наверное, в сотню раз! А она ушла от него… как вы думаете — почему? Разве он не хотел ее? Хотел! Разве он не имел ее? Еще как имел! Но он имел ее без нежности, а когда женщина живет без нежностей, у нее развивается чахотка и рак груди! Да, представьте себе, вот такое простое открытие — женская грудь не может без нежностей, без нежности ее съедает рак! Или я не прав? Или я ошибаюсь? Где тут критики, которые потом напишут, что я говорю пошлости? Нежить, нежить и хотеть друг друга, согревать своей нежностью и хотеть друг друга каждый день — и вам никогда не будет нужен ни Чумак, ни Кашпировский, ни Бережковский и вообще никакие врачи!.. — Бережковский молчит и, словно забываясь, говорит будто бы сам с собой: — Да… Кэти Орлова… Она жила тут без нежности, я уверен. Этот мудак Бисмарк строил великую Германию, покорял Европу, а в это время женщина его жизни — единственная, по которой он с ума сходил! — чахла здесь без нежности. И умерла! Умерла, понимаете?! И только тогда он понял! Понял, что все его великие достижения и вся его слава — полная херня по сравнению с… Зерно пробивает асфальт навстречу нежности солнца, женщина может уйти за нежностью, бросив богатства и сытую жизнь, но Бисмарк ее не позвал! Не позвал, струсил! И она зачахла. А когда до него дошло!.. А про нас, мужчин, и говорить нечего — нежностью нас можно как на веревочке водить за нос и за все остальные места, разве не так? Так, дорогие мои, так, извините за прямолинейность! Мне тысяча лет, я больной и старый, но, милые дамы, дайте мне ваши телефоны, и терапией нежности я не только излечу вас от всех болезней, но и уведу от мужей — если они немедленно, прямо с этой минуты не возьмут вас за руку, не сожмут ее с нежностью. Ну, вы слышите меня?! Возьмитесь за руки! Возьмитесь, я вам говорю! И вам! И вам! Да, да, вы с этой блондинкой! Я вас серьезно предупреждаю! Возьмите ее за руку и держите с нежностью! Потому что иначе… смотрите, я вас предупредил!.. А вы, молодой человек? Да, вы, это ваше первое свидание? Ничего, за руку можете взять ее… За все остальное не нужно, а за руку — не робейте, она не откажет. Взяли? Ну вот, видите, не отказала же!.. А вы, девушка? В чем дело? Не слышу. Ах, вы не знакомы с этим парнем? Ничего. Возьмите его за руку, сами возьмите, скажите — Бережковский велел. Да, вот так. Вы с нежностью взялись?.. Очень хорошо, спасибо! Так и держитесь! Всю жизнь так держитесь — и вы никогда не будете болеть, никогда, я вам обещаю. А если вдруг захвораете какой-нибудь ерундой — насморком или простудой, то на самом деле это никакая не простуда, это первый сигнал тревоги, это признак дефицита нежности. Да, да, это значит: нужно увеличить нежность! Не витамины, не антибиотики нужны, а нежность! Нежность поднимает нам иммунитет лучше любых лекарств, нежность омолаживает и дает импульс жить. Короче, живите с нежностью, не стесняйтесь быть нежным и помните: нежности много не бывает. Вам ясно? Не слышу: ясно?.. Громче — ясно?! Замечательно, спасибо, сеанс окончен, до свидания.
Бережковский выключает микрофон и устало закрывает глаза.
Но тут входит Елена:
— Как? Ты опять на улице? Трибун! Я тебе сколько раз говорила! Марш домой!
Бережковский послушно уходит с террасы.
— Черт возьми, у меня сели голосовые связки. Сколько до следующего сеанса? — Он смотрит на часы и направляется к двери. — Я пойду пройдусь…
— Куда?! У тебя же связки!..
— Мне нужно пройтись, расслабиться…
— У тебя двадцать минут! Ты не успеешь…
— Я успею, — отвечает он и уходит. — Я— успею…
2005
Ванечка
Фильм по сценарию «Ванечка» вышел на киноэкраны в августе 2007 года.