Орден Сталина Белолипецкая Алла

3

– Она только для того и оживила меня, чтобы допросить, – сказала Настя.

– Я знаю про тебя и Григория Ильича, – быстро произнес Николай: бабушка несколько лет назад рассказала ему о любовной связи между ними, полагая, очевидно, что это известие принесет ему облегчение. – Но ты ни в чем не виновата. Семенов просто обвел тебя вокруг пальца.

– Ах, так я не виновата?! – Настя почти взвизгнула, и лицо ее – такое юное и милое – сделалось хуже ведьмовского лика. – Ты еще скажи, что прощаешь меня. А я в ответ скажу, что прощаю твою чертову бабку. Ведь это по ее милости я теперь не могу умереть, не чувствую боли. Что с того, что я больше не человек, что мой муж нашел себе другую через полгода после свадьбы?.. Зато я хожу по земле! И люди думают, что я – такая же, как все прочие!

Она начала рыдать, но, как и много лет назад – без слез. Коля понятия не имел, что ему делать и что говорить. Чем было утешить ее? Сказать, что Вероника Хантингтон и с ним вела свои игры? Что она открыла ему, где и когда найти Григория Ильича, но ни слова не сказала о грядущей авиакатастрофе, хотя явно догадывалась о ней? Если б даже Николай это сказал, что изменилось бы для Насти – злосчастного существа, слишком похожего на человека, чтобы именоваться кадавром, но с черной аурой мертвеца?

Однако Настя успокоилась сама – внезапно. Ее рыдания словно отрезало.

– Иван Тимофеевич, выходи! – крикнула она, обернувшись.

Николай дернулся, словно от пощечины; мгновенно ситуация для него прояснилась.

Из-за соседнего вольера вышел облаченный в больничную пижаму мужчина. Скрябин настолько был уверен, что Стебельков будет один, что в первый миг ему показалось: за минувшие полтора дня капитан госбезопасности безобразно растолстел, расплылся, как будто у него вдруг открылась водянка. И лишь потом до Николая дошло: людей в больничных пижамах было двое. Стебельков толкал перед собой припадавшего на правую ногу Мишу Кедрова, обхватив его рукой за шею.

На лице Стебелькова – хоть его явно отмывали, вероятно, даже оттирали скипидаром, – по-прежнему сохранились следы красной масляной краски. Той самой, ведра с которой находились на малярной люльке, куда капитан госбезопасности упал с крыши. А только потом – уже вместе с нею – упал на землю. Та гражданочка, которая зашлась воплем при виде Ивана Тимофеевича, просто не разобралась в ситуации. Ей погрезилось, что с мужчины, лежащего на земле, кто-то начисто содрал всю кожу и оставил его, окровавленного, умирать. Однако Стебельков, которого подоспевшие наркомвнудельцы отвезли в больницу имени Семашко, ухитрился при падении с высоты четвертого этажа отделаться одними ушибами.

И надо же было такому случиться, что в этой же больнице оказался Миша Кедров!

– Я сидел в своей палате, как ты велел! – выкрикнул Миша – смущенно, словно в чем-то провинился перед Николаем. – А сегодня ни свет ни заря явилась она, – кивок в сторону Насти, – сказала: нужно идти на процедуры. Я и пошел. А она вкатила мне какой-то укол… Я вырубился, а очнулся уже в санитарной машине, по дороге сюда.

– Всё сказал? – поинтересовался Стебельков, только ухмылявшийся во время Мишиной тирады.

Отвернувшись от Стебелькова и от Миши, словно их здесь не было вовсе, Коля обратился к своей бывшей няне:

– Так значит, ты стала врачом?

– Издеваешься? – Настя изобразила смех. – Я – сиделка в больнице, дерьмо за всеми выгребаю. А позавчера к нам привезли его, – она ткнула пальцем в Стебелькова, – на милицейской машине. И я слышала, как он говорил милиционерам: Скрябин, Кедров. Ну, а когда через несколько часов и сам Кедров у нас появился, я решила: это – знак свыше.

– Что за девка – золото! – попытался вмешаться в разговор Стебельков. – Раздобыла ключи от гаража, так что мы сюда доехали с комфортом – в карете! Да еще в своей больничке пишущую машинку мне отыскала!

Но Скрябин вновь не удостоил ответом капитана госбезопасности – тем более что не понял, к чему тот упомянул о пишущей машинке.

– Ну, допустим, ты решила поквитаться со мной за то, что сделала моя бабушка, – произнес Коля. – Это я могу понять. Но вот почему в союзники ты выбрала эту мразь? Разве ты не знаешь, что он был в числе тех, кто вел следствие по делу твоего мужа?

– На моего бывшего мужа мне начхать! – выкрикнула Настя.

– А вот ему не было начхать на тебя. Он и после смерти хотел тебя защитить. Спроси у своего Ивана Тимофеевича, что на Лубянке сделали с твоим мужем и как он умер!

– Хватит врать! – Настя подскочила к Николаю так близко, что на время он перестал видеть что-либо кроме ее лица. – Ты же сам сказал по телефону…

– Да неправда всё это было, – отмахнулся от неё Скрябин. – Твой муж попросил меня соврать тебе – уже после того, как сам умер. Решил, что тебе так будет легче. На самом деле он покончил с собой в коридоре внутренней тюрьмы НКВД. Или что-то убило его там. Но прежде граждане следователи вышибли ему один глаз и отбили почки, так что он едва мог ходить.

Настю, казалось, ничуть не удивил тот факт, что Николай имел разговор с мертвецом. Медленно она повернулась к Стебелькову, потом так же неспешно пошла к нему.

– Эй, стой, где стоишь! – выкрикнул чекист, и только тут Скрябин увидел в его руке пистолет, который мерзавец вдавливал в Мишин бок. – Не то хуже будет!

– Выстрелишь в меня? – спросила Настя и странно хохотнула.

Стебельков не понял, в чем причина ее веселости.

– Ты что, и впрямь считала, дура, что десять лет без права переписки – это лагерь или ссылка? – выкрикнул он. – Это – могила № 1 на Донском кладбище. И прах твоего муженька покоится там же.

Настя бросилась на него молниеносно, почти как кошка. Но именно – почти. Рефлексы Стебелькова были в полном порядке. Он левой рукой (в правой был пистолет) отбил Настин удар и отбросил девушку от себя. В том, как он это сделал, как Настя отлетела, для Коли было что-то знакомое, что-то страшно знакомое, но раздумывать об этом ему было некогда.

На долю секунды Стебельков отвлекся на девушку, и Николай этот момент не упустил. Пистолет Ивана Тимофеевича сам собой вывернулся из его руки и упал на асфальтовую дорожку зоопарка.

– Мишка, беги! – крикнул Скрябин, метнувшись к упавшему оружию.

И Кедров попытался вырваться из стебельковской хватки, но только ничего у него не вышло. Чекист ударил Михаила по ноге – как раз по тому месту, куда полтора дня назад вошла пуля, – и Колин друг скорчился от боли, поневоле привалившись к Стебелькову спиной. Бинтовая повязка на Мишиной ноге окрасилась кровью.

Но этим несчастья не закончились. Настю удар Стебелькова сбил с ног, но, как нетрудно догадаться, не причинил ей особого вреда. Девушка легко вскочила с земли и схватила пистолет, опередив Скрябина.

4

Человек с винтовкой, оснащенной оптическим прицелом, следил за этой сценой, лежа за травянистым холмиком – метрах в сорока от вольера с белыми медведями. Он, пожалуй, выстрелил бы в девчонку (как и велел ему Иван Тимофеевич), но она стояла слишком близко от того, другого: рослого черноволосого парня.

Стрелок был, во-первых, служителем зоопарка, а, во-вторых, секретным сотрудником НКВД. Именно он – сексот, с которым работал когда-то Стебельков, – самим фактом своего существования предопределил выбор места для этой встречи. Что бы там ни сказала Стебелькову Анна, отпускать Скрябина живым капитан госбезопасности не собирался. Но и убивать его раньше, чем тот исполнит кое-какие требования, Ивану Тимофеевичу было не резон. И Стебельков строго-настрого предупредил своего порученца: в случае чего можно пальнуть в девку, можно также застрелить мальчишку с повязкой на ноге, но стрелять в долговязого брюнета до особого сигнала нельзя ни под каким видом.

Так что лубянский осведомитель повременил пока нажимать на курок, только следил пристально за тем, что творилось рядом с медвежьим вольером.

– Отдай пистолет мне, золотко, – вкрадчиво произнес Иван Тимофеевич и протянул за оружием левую – изуродованную – руку; правой рукой он удерживал Мишу.

И только тут, при виде большого пальца этой руки – несуразно длинного, отходящего от ладони под углом, явно превышающим девяносто градусов, – всё для Коли встало, наконец, на свои места.

– Доктор Моро… – произнес он почти благоговейно.

Ни Стебельков, ни Настя, ни даже Миша Кедров не уразумели, что бы это могло означать.

– Настя, – Скрябин вновь обращался к одной только девушке, – помнишь того мерзавца из ГПУ, которому я откусил часть руки двенадцать лет назад? Так вот он – прямо перед нами.

Настя опешила, Стебельков же только ухмыльнулся.

– Я еще позавчера знал, что ты – тот щенок, которого мы тогда не добили, – сказал он; обращаться к Николаю на «вы» и по имени-отчеству чекист явно не видел больше смысла. – Мне сказал об этом… – Стебельков открыл рот, чтобы произнести имя главы «Ярополка» – да так с разинутым ртом и застыл.

«Этот тоже забыл Семенова», – констатировал Коля. Ему стало, наконец, ясно, почему Стебельков вознамерился разделаться с ним и с Мишей именно 24 июля. Иван Тимофеевич тогда решил: Скрябин всё узнал о нем и давно убил Анну – с одной лишь целью навредить ему, Стебелькову.

Но для Насти информации оказалось чересчур много.

– Да пропадите вы все пропадом!.. – вскричала она таким голосом, что в вольере проснулся один из белых медведей, и послышалось его довольно громкое ворчание. – Сами разбирайтесь между собой! – И с этими словами она перебросила стебельковский пистолет через вольерную решетку.

Быть может, девушка хотела, чтобы оружие упало в бассейн, но пистолет долетел лишь до травяной лужайки – прогулочной территории медведей, расположенной между решеткой и бассейном. Настя же отошла в сторону, села на газон, подтянула колени к груди и обхватила их руками. Так она любила сидеть много лет назад – когда вместе с Колей и его бабушкой выезжала на дачу.

Стебельков обматерил свою сообщницу, однако ее поступок ничуть его не обескуражил. Должно быть, он хорошо подготовился к встрече. Сунув руку в карман пижамной курточки, чекист выхватил оттуда зажигалку – ту самую: золотую, с накладным гербом СССР. И Коля понял, что не ошибся позавчера относительно когтей льва. Одним движением Стебельков отщелкнул серп на гербе, приведя его в положение, перпендикулярное плоскости зажигалки, и острие серпа приставил к Мишиной шее.

Когда Стебельков доставал зажигалку, из его кармана выпало с десяток подсолнуховых семечек.

– Не вздумай фокусничать! – предупредил чекист Скрябина. – Малейшая царапина – и твой приятель покойник!

«Майрановский, лаборатория ядов…» – только и подумал Коля, а вслух произнес:

– Стой спокойно, Мишка. Он тебе ничего не сделает. Ты ему нужен живым.

– Живым – да, до поры до времени, – согласился Стебельков. – А вот целым и невредимым – нет.

С этими словами он повернул колесико зажигалки, и возникший язычок племени – длинный, тонкий, – лизнул Мишин подбородок.

5

Мужчина с винтовкой не слышал из своего укрытия, как вскрикнул Миша, зато прекрасно разглядел в оптический прицел, как покачнулся черноволосый парень, будто его ударили кулаком в лицо. Девушка, сидевшая на траве, что-то сказала, но слов он не разобрал. Да и не было у него возможности вслушиваться в ее слова: в обезьяньей клетке, располагавшейся неподалеку, началось беспокойное движение, и гортанные звуки, издаваемые шимпанзе, на время заглушили для стрелка всё остальное.

– Да, это ему точно не понравится, – одобрила Настя действия Ивана Тимофеевича; на подбородке у Миши мгновенно начал вздуваться ожоговый волдырь.

– Колька, мне совсем не больно! – заявил Миша преувеличенно бодрым голосом.

– Значит, повторить? – спросил его Стебельков и еще раз крутанул колесико.

На сей раз пламя лизнуло край Мишиной щеки – и длилось это уже дольше. Не выдержав, Кедров довольно громко застонал. Настя засмеялась – ее явно радовало, как на происходящее реагирует Коля.

У того лицо сделалось серым, словно асфальтовая дорожка под ногами, а взгляд стал блуждать по сторонам, останавливаясь на ком и на чем угодно: на Насте, на бассейне в вольере, на белом медведе, чья морда высовывалась теперь наружу из маленькой пещерки, – только не на Мише и не на Стебелькове.

– Чего вы хотите? – с трудом выговорил Николай.

– Ну, во-первых, ты подпишешь кое-что, – тотчас отозвался капитан госбезопасности. – Во-вторых, скажешь мне, где прячется твоя сообщница – или кто она там тебе? А если обманешь, твой приятель умрет страшной смертью.

«А я, судя по всему, умру гораздо раньше», – определил для себя смысл последней фразы Скрябин.

– Хорошо, – сказал он. – Полагаю, вы уже заготовили бумагу, которую я должен подписать?

Конечно, Стебельков заготовил.

– Настя!.. – позвал он; бывшая Колина няня чуть поколебалась, но поднялась-таки с газона и направилась к нему. – Держи-ка вот это!

Стебельков передал зажигалку девушке, и та прижала коготь льва к Мишиной ладони – высоко поднимать золотой аксессуар ей было несподручно. Сам же капитан госбезопасности вытащил из кармана пижамы документ и подошел с ним к Скрябину.

– Читай, но руками не трогай! – сказал чекист, поднимая бумагу к самому Колиному лицу; он опасался, видимо, что практикант НКВД сгоряча попытается ее уничтожить.

Николай увидел машинописный текст и понял теперь, почему Иван Тимофеевич говорил о пишущей машинке. Мерзавец отпечатал на ней следующее:

Я добровольно ухожу из жизни и делаю это признание, чтобы очистить свою совесть.

В ночь с 11 на 12 июля с.г. я, руководствуясь личными мотивами, организовал побег из здания НКВД приговоренной преступницы А.П. Мельниковой. Затем, под воздействием психологической обработки со стороны гр-ки Мельниковой, я согласился стать агентом-осведомителем германской организации «Аненербе», в пользу которой гр-ка Мельникова осуществляла шпионаж на территории Союза ССР. Как мне стало известно, данная организация под видом изучения древней истории занимается исследованиями в области парапсихологии, спиритизма и оккультизма. Цель исследований: использовать малоизученные возможности человека для обеспечения превосходства германской расы.

Гр-ка Мельникова настойчиво добивалась от меня передачи ей сведений, касающихся деятельности проекта «Ярополк». Однако я, осознав ее коварство, утром сего дня убил немецкую шпионку Мельникову (путем удушения), а затем сбросил ее тело в Москву-реку. Таким образом, осуществив самосуд, я совершил еще одно преступление перед Советской Родиной.

Я полностью осознаю свою вину и считаю, что не вправе жить дальше.

26 июля 1935 г.

Подписи в конце машинописной страницы пока что не было.

– Можно мне закурить? – спросил Коля, и Стебельков благосклонно кивнул.

Скрябин вытащил из нагрудного кармана рубашки пачку «Беломора» и достал из неё две папиросы.

– Не желаете? – обратился он к капитану госбезопасности.

Мужчина с винтовкой нацелился стрелять, но не в Скрябина. Стебельков дал своему порученцу категорическое указание: если только «Беломорканал» появится в руках юнца, не медля стрелять в пачку папирос, даже если при этом придется продырявить сопляку кисть. За что Иван Тимофеевич так невзлюбил эти папиросы – сотрудник зоопарка размышлять не собирался; его задачей было исполнить распоряжение.

Между тем шимпанзе в соседней клетке будто с ума сошли: метались, вопили, даже на решетку запрыгивали. Но служителю зоопарка было не до них.

Стебельков потянулся за папиросой, но затем вдруг убрал руку за спину и разразился смехом.

– Ну, Скрябин, – Иван Тимофеевич, хохоча чуть ли не до слез, покрутил головой, – удивил ты меня! Утаил-таки одну пачку от Иосифа Виссарионовича! Что скажет Хозяин, когда узнает об этом? И еще меня хотел ими угостить!.. А я ведь просмотрел ту пленку, которую вы с Кедровым оставили тогда в кинозале. Да, да: это я забрал ее. И разглядел под большим увеличением тот предмет, который передал Благину…

Чекист вновь запнулся на имени своего шефа, и – вспомнить его так и не успел. Звук выстрела был негромким, похожим на хруст ломающейся ветки, и куда громче вскрикнули после него Миша и Настя – практически одновременно. Пуля, явно выпущенная из оружия с оптическим прицелом, угодила точно в центр золотой зажигалки, которую держала бывшая Колина нянька. Курительный аксессуар – с образовавшимся посередине отверстием – упал на асфальтовую дорожку, и почти такое же отверстие: круглое, аккуратное – образовалось в Настиной правой ладони. Поразительно, но из него вытекла лишь одна крохотная капля крови.

– Значит, Стебельков, вы не хотите особенного «Беломора»? – раздался откуда-то сбоку голос, заставивший Ивана Тимофеевича куда заметнее, чем от звука выстрела, вздрогнуть.

6

– Вообрази себе, Коля, – сказала, приближаясь к ним, Анна, – этот придумщик посадил стрелка возле клетки с шимпанзе. Пришлось потратить на него время – отобрать винтовку, усадить в клетку к мартышкам. Они очень обрадовались новому соседу!..

Теперь винтовка с оптическим прицелом была в руках у Анны, и красавица целилась из неё в живот Стебелькову. Хотя, конечно, могла бы воспользоваться и другим, своим собственным, огнестрельным оружием. На Анне было теперь не полосатое платье с чужого плеча – новенький костюм: жакет и юбка, сшитые из тонкой темно-синей шерстяной ткани. Правый карман жакета явственно топорщился, и наружу чуть выглядывала рукоять пистолета «Вальтер». И костюм, и пистолет Николай забрал несколько часов назад из тайника, устроенного неподалеку от Центрального аэродрома – в сосновом бору возле поселка Сокол.

И Стебельков, и Миша почти с одинаковым изумлением глядели на Анну. Один только Николай следил, не отрывая глаз, за своей бывшей няней и делал это не зря: девушка кинулась поднимать испорченную зажигалку. И подняла бы, но Коля ногой вдавил золотую вещицу в асфальт, а затем схватил Настю за ворот блузки и отшвырнул в сторону, так что она приземлилась на полоске травы, отделявший вольерную решетку от аллеи зоопарка.

– Двинешься – скормлю тебя медведям! – пообещал Коля и повернулся к девушке спиной.

Между тем Анна подошла к Стебелькову вплотную, встала между ним и Скрябиным. При этом она опустила винтовку – но лишь после того, как Николай вытянул из Анниного кармана «Вальтер», явно для него предназначавшийся, и направил пистолет на капитана госбезопасности.

– Ну-ка, Иван Тимофеевич, – проговорила Анна, – дайте-ка мне взглянуть на ту бумагу, которую вы приготовили для Коли.

Она быстро пробежала ее глазами, и – к удивлению Скрябина – улыбнулась.

– Очень, очень предусмотрительно, – похвалила красавица чекиста.

Стебельков воспринял это как злую иронию.

– Да нет же, Анна Петровна, – воскликнул он, – я вовсе не собирался вас убивать! Потому-то и написал, что тело ваше якобы сброшено в реку. А что вашу организацию я упомянул – так это для большей достоверности!.. Я точно знаю, что в «Ярополке» и так уже имеются сведения о ней!

– Что же, имеются – и хорошо, – с такой же одобрительной интонацией произнесла Анна. – Только зачем же врать про реку? Вы не для того упомянули точный способ моего убийства – удушение, чтобы тела не нашли. Вы написали, что оно сброшено в реку для того, чтобы потом труднее было определить время моей смерти. Так что поставьте здесь свою подпись, Иван Тимофеевич. Я вижу, вы и ручку с «вечным пером» в карман халата положили. Она у вас слегка протекла.

Стебельков – потрясенный предложением подписать предсмертную записку, предназначенную им для Скрябина, – машинально скосил глаза на карман пижамной куртки. И в тот же миг дуло винтовки с оптическим прицелом уперлось ему под правое ухо.

– А если не хотите, – сказала Анна, – можете и не подписывать. Письмо ваше и так сгодится. Вы ведь сами отпечатали его на машинке, а машинку эту ваши товарищи с Лубянки легко отыщут, и снимут с неё ваши отпечатки пальцев. Так что подлинность записки и без вашей подписи будет подтверждена.

– Вы же всё равно убьете меня, – заметил Стебельков; он теперь стоял, слегка вывернув шею, но всё равно ухитрялся смотреть на Анну.

– Может быть, в этом не будет необходимости. Поставьте свою подпись – для гарантии, а потом Коля даст вам прикурить. Если уж с помощью этих папирос Семенов заставил Благина протаранить «Горький», то, полагаю, и нам удастся заставить вас позабыть отдельные факты вашей биографии. И вы станете для нас безвредным. – Анна явно помнила Семенова, и Николай не преминул отметить это про себя.

Стебельков вытянул из кармана ручку, и Анна обратилась к Кедрову:

– Подойдите сюда, Миша, подставьте Ивану Тимофеевичу спину – чтобы ему сподручнее было расписываться.

Кедров подошел, хромая, и Коля тотчас отвел взгляд – чтобы не глядеть на его лицо. Капитан госбезопасности написал внизу машинописного листа: И. Стебельков, и передал бумагу Анне. Красавица взяла ее – и на секунду отвела от головы чекиста дуло винтовки. Николай же, хоть и направлял пистолет на Стебелькова, смотрел при этом в другую сторону. Из-за этой двойной оплошности всё и случилось.

Стебельков толкнул Михаила, стоявшего к нему спиной, и тот повалился на Колю. Они оба упали на асфальтовую дорожку, и обожженная Мишина щека оказалась прямо на уровне Колиных глаз. Скрябин не выдержал – зажмурился, и тотчас нога Стебельков ударила по его запястью, выбивая пистолет.

– Аня, стреляй! – крикнул Николай, но было поздно: Стебельков уже поднял Мишу за волосы с земли, закрылся им.

Скрябин видел, что его друг вот-вот потеряет сознание, но сделать ничего не мог. «Вальтер» отлетел далеко к тротуарному бордюру; до него было не дотянуться. В пределах Колиной досягаемости находились только ноги Стебелькова, обутые в больничные шлепанцы.

– Клади винтовку на землю, а не то сверну ему шею… – произнес, обращаясь к Анне, чекист и добавил еще несколько непечатных слов.

Красавица, глядя на Ивана Тимофеевича, положила оружие к своим ногам. Лицо ее заметно побледнело.

– Хорошо, – Стебельков кивнул, – а ты теперь…

Обращаясь к Скрябину, он глянул себе под ноги – и в тот же миг юноша схватил его за лодыжку, как будто что-то вдавливая в нее.

– Ваша зажигалка – такая занятная штуковина… – сказал Коля.

Стебельков закричал, чувствуя, как в его ногу что-то впилось, и дернул ступней – раз, другой, так, словно Скрябин был униженным просителем, который упал в ноги своему барину, а тот не знает, как от него отвязаться. Но затем движения Стебелькова стали как бы притормаживаться, замедляться; взгляд его сделался пустым; кожа приобрела оттенок незрелого яблока. И, наконец, чекист замертво повалился наземь – увлекая за собой Мишу.

Но в этот раз Колин друг не упал: Анна успела подхватить его под локоть. Миша слегка задохнулся, когда ее рыжие волосы случайно коснулись его шеи, но затем – позабыл и об Анне, и о том, что ее рука лежит на его поясе. В траве, на некотором отдалении от упавшего чекиста, Михаил увидел предмет, блестевший желтым металлом: стебельковскую зажигалку. Она так и лежала там – после того, как выстрел Анны выбил ее из руки Насти.

– Как это он забыл про Беломорканал? – почти не веря в случившееся, проговорил Коля.

Поднявшись с земли, он разжал ладонь – ту, которую прижимал только что к лодыжке Стебелькова, и на асфальт посыпались табачные крошки: то, что осталось от двух папирос, извлеченных Скрябиным из утаенной пачки.

7

– Я не понял, чем же ты всё-таки убил его? – вопросил Миша.

– Ничем, – сказал Николай. – Он сам себя убил. Эти папиросы – мощнейший катализатор энергии, и с их помощью можно тысячекратно усилить любой начальный посыл. Так что я прижал к ноге Стебелькова папиросы, а ему послал информацию: в его ногу впился «коготь льва» из его зажигалки. Ну, а Стебельков… – Коля вместо слов указал на мертвого чекиста.

– А Стебельков мгновенно поверил, что сейчас умрет – и умер, – договорил за него Михаил и потрясенно покачал головой. – Но что же будет, когда обнаружат его тело?

Скрябин пожал плечами:

– Пусть на Лубянке разбираются, как мертвый капитан госбезопасности в пижаме оказался возле вольера с белыми медведями.

Анна тем временем подняла брошенную винтовку и тоже подошла к Стебелькову. Некоторое время она вглядывалась в его лицо, затем промолвила:

– Хорошо, что ты убил его не зажигалкой. – При этих словах Коля поморщился, но ничего не сказал. – Пожалуй, в лаборатории Майрановского смогли бы идентифицировать свой собственный яд. Помогите-ка мне поднять его.

Николай и Миша не сразу поняли, что она задумала, но всё-таки подошли к чекисту с двух сторон, схватили его под мышки и придали мертвому телу почти вертикальное положение.

– Этого достаточно, – сказала Анна, а затем прижала дуло винтовки к дрябловатому второму подбородку Стебелькова и нажала на спуск.

Раздался еще один приглушенный выстрел. Тело Ивана Тимофеевича дернулось, но, по счастью, практиканты НКВД держали его крепко и находились от него по бокам. Так что выбитое пулей мозговое вещество лишь забрызгало асфальт позади них.

– Всё, опускайте, – буднично произнесла Анна.

Скрябин и Кедров снова уложили Стебелькова на асфальт, и Мишу слегка качнуло, но в этот раз поддерживать его не пришлось: он сам устоял на ногах. И хорошо видел, как их спасительница носовым платком стирала с оружия отпечатки пальцев, как вкладывала винтовку в ладонь Ивана Тимофеевича и как затем в карман его больничного халата упрятывала отпечатанную на машинке – и подписанную Стебельковым! – предсмертную записку.

В тот же платок Анна завернула раздавленную стебельковскую зажигалку и с большой осторожностью опустила ее уже в свой собственный карман.

Коля смотрел на это с довольно мрачным видом и тер по привычке затылок – но по-прежнему ничего не говорил. Когда красавица закончила свои манипуляции, Николай обратился к Мише – глядя не на него, а на Анну:

– Где, кстати, санитарная машина, на которой вы приехали?

– Стоит на Большой Грузинской, – ответил Миша, тоже глядя на Анну.

«Но что мы будем делать с Настей? На неё папиросы вряд ли подействуют…» – успел подумать Скрябин и посмотрел на газон у вольера. Его бывшей няньки там не было.

Некоторое время Настя выжидала, не начинала действовать – опасалась, что пробитая ладонь будет ей мешать. Но простреленная рука быстро затянулась, и девушка, то и дело оглядываясь на Анну, Скрябина и Михаила, стала подбираться к вольерной решетке. За ней – по противоположной стороне прудика – развалисто прохаживался медведь с желтовато-белой шкурой, вроде бы не обращавший на людей внимания. Настя, в свою очередь, ни малейшего внимания не обратила на полярного хищника. Пистолет «ТТ», столь опрометчиво переброшенный ею через решетку, – вот что интересовало бывшую няню.

И она стала перелезать через высокую ограду.

Скрябин вертел головой, ища Настю, когда раздался выкрик:

– А ну, Колюшка, бросай оружие!

Девушка стояла за решеткой вольера, подняв «ТТ». Три ее мишени находились так близко одна от другой, что она, безусловно, легко перестреляла бы их всех. Но, как видно, такой простой способ мести ее не устраивал.

Коля разжал пальцы и уронил «Вальтер» на землю. Похоже было, что их с Анной обезоруживание становится систематическим. Самое же обидное заключалось в том, что при иных обстоятельствах Скрябин запросто мог бы выбить у Насти пистолет. Но теперь на пути между Николаем и Настей стоял Миша Кедров – с обожженным лицом, а Коле непременно требовался визуальный контакт с объектом.

– Хорошо, – девушка кивнула. – А теперь выбирай, кого мне застрелить вначале: твоего приятеля или твою шлюху? Тебя-то я точно оставлю напоследок.

– Она – возвращенная? – почти беззвучно спросила Анна; слово кадавр ей никогда не нравилось.

Николай понял ее, едва заметно кивнул: «Да», и снова сделал маленький шажок в сторону – чтобы видеть Настю (и, главное, ее пистолет) чуть лучше.

– Настя, пожалуйста, – проговорил он, – давай всё решим мирно. Может, я поищу в книгах своей бабушки способ…

Он не договорил, какой именно способ он поищет. Девушка выстрелила, и Анна глухо вскрикнула, но пуля попала не в нее: ударила ей под ноги, выбив крошку из асфальта.

Звук пистолетного выстрела оказался громким и резким. Второй медведь высунул голову из своего лежбища, но голова эта была гораздо меньше, чем у первого животного. «Медвежонок… – понял Коля. – А первый зверь – его мать».

– Заткнись, – велела Настя, – и выбирай, кто умрет первым!

Николай сделал еще одно движение – оно должно было позволить ему увидеть «ТТ»; но Настя это заметила.

– Стой на месте! – крикнула она и пальнула еще раз, на сей раз – поверх Колиной головы.

Огромная медведица за ее спиной вошла, смешно загребая лапами, в воду небольшого прудика.

– Настя, оглянись! – крикнул Коля, прекрасно понявший, что именно сейчас произойдет. – Тебе надо выбираться оттуда!

Медведица бесшумно и быстро переплыла узкий водоем и ступила на берег с Настиной стороны.

– «Оглянись»! – передразнила Николая девушка. – Ищи дуру! Я на такие уловки…

Один удар лапой понадобился зверю, чтобы сбить свою жертву с ног, перебить ей позвоночник и содрать скальп с ее затылка. Медведица в общем-то не питала неприязни к людям, однако это незнакомое двуногое создание посмело приблизиться к её детенышу и не могло теперь рассчитывать на снисхождение.

Ни один обычный человек после такого удара не выжил бы и, уж конечно, не остался бы в сознании, однако Настя, над которой поколдовала Вероника Хантингтон, уже двенадцать лет не являлась обычным человеком. И девушка еще успела вслепую выстрелить в зверя, прежде чем выронила оружие.

Пуля, выпущенная из «ТТ», ушла в пруд, а затем и сам пистолет упал туда же.

8

– О, Господи… – прошептал Миша и перекрестился.

Медведица терзала ноги девушки, вырывая из них куски плоти и заглатывая их. Как видно, мертвечина была для полярного зверя лакомым блюдом. Настя, к счастью или к несчастью не чувствовавшая боли, пыталась вырваться, но этим лишь ускоряла раздирание своего тела на части. При этом страшные ее увечья почти не приводили к кровотеченью: лишь несколько маленьких пятен возникло на лужайке в вольере.

Анна подобрала пистолет, но не знала: стрелять ей в Настю или в медведицу? Собственно, и то и другое было бесполезно. И тут девушка начала кричать – но не от боли.

– Вытащи меня отсюда, маленький ублюдок! – орала она. – Или ты снова позволишь мне умереть?

Это были единственные печатные слова из тех, которые она обращала к Николаю. Вздрогнув, словно его окатили холодной водой, Скрябин бросил Анне:

– Когда я подойду к решетке, стреляй в воздух. – И двинулся к вольеру.

Он, как и Анна, прекрасно понимал, что медведицу – гору мышц и жира весом в тонну, – не убить пистолетной пулей, а ранение только разозлит животное.

Между тем Настя как-то извернулась, сумела-таки вырваться (оставив медведице половину левой ноги и целиком – правую) и поползла к решетке вольера. Кровяной след, который она оставляла за собой, был довольно скудным.

Скрябин подтянулся на стальной крупноячеистой сетке, ограждавшей вольер, и полез наверх. От медвежьего пруда на него явственно пахнуло слегка протухшей рыбой.

Анна ринулась к вольеру, держа пистолет дулом вверх.

Миша только глядел на всё это, не в силах сдвинуться с места.

Николай, едва оказался с противоположной стороны решетки, схватил Настю за плечи и потянул на себя. Медведица зарычала и взмахнула широченной лапой, едва не задев когтями Колино лицо: расставаться с добычей она явно не собиралась.

Тут же раздалось несколько выстрелов подряд: Анна начала палить в воздух. Хищница чуть отступила – но перед тем успела оторвать от своей добычи самый крупный кусок.

– Держи меня за шею! – велел Коля своей бывшей няньке, и та сумела повиснуть на нем – наподобие туристического рюкзака, только окровавленного и разодранного.

С Настей за спиной Коля кое-как вскарабкался на ограждение вольера и тяжело упал на асфальт с противоположной стороны. Настя что-то говорила при этом, и Кедров – не понимавший сути происходящего – решил, что ему только чудится представшая перед ним картина. Такого просто не могло быть.

Но тут Николай приподнялся с земли, встал на одно колено, и Миша удостоверился в том, что глаза его не обманывают. Он среагировал немедленно и самым естественным образом: согнулся пополам, и его вырвало прямо на асфальтовую дорожку.

Скрябин вытащил из вольера то, что смог. Медведица оставила себе то, что захотела. В итоге на асфальте теперь лежал обрубок: с двумя руками, с головой, и – с волочащимися фрагментами кишечника там, где должна была находиться нижняя половина тела. И этот обрубок видел, что с ним случилось, мог разговаривать и даже передвигаться. А в вольере ноги девушки, отделенные от тела, но не съеденные окончательно, всё еще дергались, словно и теперь пытались убежать. Колиного друга стало рвать вторично, и рвало до тех пор, пока из него не начала исторгаться одна только желчь.

Настя отчетливо проговорила, обращаясь к Николаю:

– Не смей бросать меня вот так!

От ее тела осталась ровно половина, изодранные внутренности свернулись мокрым клубком в том месте, где заканчивался подол ее блузки, и при этом она совсем, совсем не выглядела мертвой.

– Я не брошу тебя, обязательно что-нибудь придумаю, – пообещал Коля, но в голосе его не было обычной уверенности.

И тут кое-что случилось. Медведица решила, по-видимому, не доедать ноги своей жертвы и взялась за более лакомый кусок – нижнюю часть туловища, оторванную в последнюю очередь. Хищница вспорола когтями Настину брюшную полость, но – вместо крови и чего-нибудь уж совсем мерзкого наружу стало выходить другое. Теперь уже все трое: Николай, Миша, Анна – не могли поверить ни своему зрению, ни обонянию: из разодранного Настиного кишечника выпадали на землю свежие цветы – точнее, лепестки и бутоны, распространившие вокруг почти оранжерейное благоухание.

Медведица несколько раз фыркнула, мотнула головой, а потом развернулась и потрусила к своему водоему.

Анна произнесла одно-единственное слово – почему-то по-английски:

– Deinstallation…

И за несколько мгновений всё закончилось. Только что за оградой лежали части человеческого тела, почти обыкновенные на вид, разве что слишком уж малокровные. Но, едва только последний цветок – желтая головка одуванчика, выпал на землю, как случилась метаморфоза: фрагменты Настиного тела в один миг почернели, съежились, а затем опали на землю и рассыпались в прах. Поразительно, но так же быстро истлели Настины туфли, которые остались в вольере: даже подошв от них не осталось.

– Коля! – раздался отчаянный вскрик Насти – той ее половины, которую удалось вытащить из вольера.

Больше девушка ничего не смогла произнести, только потянулась к своему бывшему воспитаннику – и тот, склонившись к ней, сжал ее пальцы, ставшие вдруг мягкими, как перезрелые сливы. Изменения – правда, не такие быстрые, – происходили теперь и с этой половиной Настиного тела. То, что осталось от него, теряло очертания – и одновременно делалось каким-то мокрым, словно его окунули в ванну с водой.

Скрябин понял, что сейчас произойдет, но не выпустил Настиной руки. У него стало темнеть в глазах, но он только встряхнул несколько раз головой, отгоняя дурноту; а на теле его бывшей няньки выступали бесчисленные волдыри ожогов.

– Прости, что не спас тебя тогда, – прошептал Николай.

Настя ничего не ответила. Да и как могла она ответить, если лицо ее уже превращалось в подобие перестоявшего теста? Однако в глазах девушки еще некоторое время сохранялось осмысленное выражение, и Коля мысленно взмолился о том, чтобы она успела его услышать.

Он всё еще сжимал разжижавшиеся пальцы Насти, когда ее тело стало проваливаться внутрь, как раздавленный замок из песка, и рассыпаться. Через пару мгновений осталось только пятно сырости на Колиной руке да такое же пятно на асфальте, а поверх него – горка сероватой пыли. Это не был человеческий прах, это не были остатки одежды – это был только влажный комковатый порошок. Да и его почти сразу раскидало ветром по дорожке зоопарка.

Обряд, совершенный много лет назад Вероникой Хантингтон, утратил свою силу.