Загадка Александра Македонского Гульчук Неля
В угоду богам сразу по прибытии в город Александр решил устроить эллинские игры и состязания.
Целые караваны с актерами, рапсодами и флейтистами спешили в Экбатаны.
Душа же Птолемея рвалась в Вавилон, куда должна была в скором времени прибыть Таида. Его терзали сомнения: правильно ли поймет и простит ли она ему женитьбу на Атакаме. Навряд ли. Но он должен убедить ее. Он передал с Неархом письмо и подарки для Таиды, но ни словом не упомянул о свадьбах в Сузах. Да и теперь он оставил Атакаму в Сузах, в доме ее отца. Птолемей решил сразу же по окончании эллинских игр и состязаний просить у Александра разрешения отправиться в Вавилон.
Каждый вечер в царском дворце устраивались пиры в честь новоприбывших актеров и друзей царя. Особо торжественно, с распростертыми объятиями был встречен любимый актер Александра Теттал.
Во время одного из пиров Гефестиону стало плохо, и он срочно удалился в свои покои. На следующий день состояние его здоровья ухудшилось. Все свободное время Александр проводил рядом с другом. Он пригласил к Гефестиону самого известного лекаря в Экбатане, грека по имени Главкий. Жрецам было приказано принести жертвы, моля богов об исцелении/Александр заклинал богов не отнимать у него друга.
На третий день Гефестиону стало совсем худо. Он пылал жаром и постоянно просил пить.
– Меня мучит жажда.
Гефестион потянулся за кратером с вином, но Александр не дал ему осушить кратер.
– Тебе нельзя пить вина. Нам предстоит много дел. Впереди Аравия. Я хочу, чтобы ты построил в Аравии новый город.
Но Гефестион впервые не слушал его.
В тот вечер устраивался пир в честь актеров, получивших призы за исполнение ролей в комедиях и фарсах. Александр вышел, чтобы проведать Гефестиона, вернувшись, он объявил, что тот спит и выглядит лучше.
Птолемей постарался успокоить царя:
– Гефестион сильный и выносливый, он выжил в аду Гидросийской пустыни, а уж с лихорадкой наверняка справится.
– Если это лихорадка… – невольно вырвалось у Александра.
Когда завершились состязания актеров, начались игры, которые царь особенно любил и подготовкой которых всегда тщательно руководил сам. Александр любил лично награждать победителей венками, за что пользовался уважением среди воинов.
В один из дней спортивных состязаний царь аплодировал юным бегунам. Место Гефестиона рядом с ним пустовало. Царь позволил себе присутствовать на соревнованиях, так как накануне другу стало лучше. Александр застал друга спящим. Дыхание его было легким, жар отступил, и царь подумал, что смерть на этот раз прошла мимо. Приказав Главкию не отходить от Гефестиона, Александр в сопровождении свиты отправился на состязания.
Это было красивое зрелище. Тонкие, бронзовые тела бегунов мчались, перегоняя друг друга. Мелькали их быстрые ноги.
Захваченный зрелищем царь вместе с вопящей от восторга толпой подбадривал соревнующихся.
И вдруг он увидел перед собой телохранителя Гефестиона, испуганного, бледного.
Уже через несколько минут Александр был в покоях друга. Слишком поздно. Гефестион был мертв. Молниеносно перед невидящим, ослепленным от слез взором царя пронеслось детство в Пелле, где он мальчиком играл со своим сверстником Гефестионом, затем беседы в роще с Аристотелем, где они вместе познавали науку мудрости философию, овладевали искусством вести беседу, на уроках владения оружием они также всегда были вместе, десять лет они сражались бок о бок.
А теперь Гефестион лежал на ложе, запрокинув лицо. Кто-то закрыл ему глаза. Сквозь слезы царь не разглядел кто. Александр упал на тело друга, сжимая его в объятиях, затем жалобно застонал.
Неожиданно Александр вскочил и уставился на вошедших в комнату, словно ища ответа на вопрос: кто виноват. И вдруг заорал:
– Где лекарь?
– В амфитеатре. На состязаниях.
– Привести немедленно.
Но лекарь уже входил в комнату. Александр, словно хищный зверь, метнулся к дрожащему от страха Главкию, схватил его, повалил на пол и стал бить ногами.
– Как ты посмел оставить его?
Главкий с трудом поднялся и стал клятвенно уверять Александра, что невиновен. Гефестион шел на поправку. Он отлучился всего на несколько часов. Но никакие уверения не помогли.
– Повесить! – приказал царь. – Немедленно.
И вновь повторилось то, что последовало за смертью Клита: три дня Александр не отходил от мертвого друга, ни о чем не мог говорить, укорял богов за их жестокость. Ему казалось, что жизнь кончилась и для него. Гефестиона больше нет! Нет!..
Оставшиеся игры были отменены. Развевающиеся на золоченых шестах знамена были заменены на траурные венки. Бальзамировщики из египтян, приглашенные к Гефестиону, занялись его телом.
Когда на третье утро Птолемей и Селевк вошли в покои царя, им показалось, что тот потерял рассудок. Александр стоял около своего ложа с кинжалом в руке и безжалостно кромсал им свои волосы.
– На погребальный костер кладут всего один локон, – напомнил тихим голосом Птолемей.
– Нет! – вскричал Александр, пятясь от друзей. – Ахилл остриг все свои волосы ради Патрокла.
Затем Александр осведомился:
– Лекарь повешен?
Селевк кивнул:
– Я приказал пригвоздить его тело к кресту.
Далее царь повелел:
– Остричь гривы всем армейским лошадям в знак траура.
Несколько дней подряд царь лично готовил ритуал похорон. Они должны были состояться в Вавилоне, новой столице его государства, где мавзолей Гефестиона мог бы стоять вечно. А здесь, в Экбатане, царь приказал Лисиппу воздвигнуть статую каменного льва в память об усопшем друге.
V
За несколько дней до прибытия в Вавилон для строительства нового флота и порта, во время одной из стоянок в гостинице на царской дороге Неарху приснился сон.
Иола в мокром, облегающем ее стройную фигуру хитоне стояла на камне посреди бескрайнего моря перед ним, восторженно кричащим ее имя. Казалось, что морская синяя гладь держит на своей поверхности их совершенные загорелые тела.
– И-о-л-а-а! И-о-л-а-а!
Он надел на возлюбленную венок из нежных роз, завернул ее мокрое тело в развевающиеся крылья своего гиматия.
Улыбаясь, Иола шутливо начала сдувать его с камня. Он, тут же поняв условия игры, рассмеялся. И, когда Иола в очередной раз дунула на него, упал в море.
Иола сняла с головы венок из роз и бросила ему для спасения.
Он поднырнул под венок и вынырнул с ним на голове.
Она весело, по-детски рассмеялась. И вдруг… исчезла…
Неарх остался один посреди бескрайнего моря. И снова стал звать подругу:
– И-о-л-а-а! И-о-л-а-а!
Но… теперь он был один среди безмолвной стихии.
Неарх проснулся рано утром с тревожным чувством и поспешил в дорогу. Он мчался до Вавилона без отдыха, меняя на станциях взмыленных лошадей. И только оказавшись перед домом, где его должна была ждать Иола, вспомнил о своей азиатской жене. Что он скажет Иоле? Может быть, вообще не стоит ни о чем говорить? Нет. Будет хуже, если Иола узнает от других. Он постарается ей все объяснить.
На пороге дома его встретила Таида. Лицо ее было печальным.
– Хайре, где Иола? – нетерпеливо спросил Неарх.
– Сначала пройдем в дом.
– Где Иола? Она осталась в Афинах?
Неарх пристально посмотрел на Таиду. Она молчала. Выражение ее глаз не на шутку встревожило Неарха.
Они прошли в комнату, удобно расположились в креслах друг против друга.
Таида сидела, опустив глаза. Когда она подняла их, Неарху стало не по себе от ее взгляда, и он переспросил:
– Где Иола?
С трудом, очень тихо Таида ответила:
– Нет больше Иолы. Ее убили.
Отважный триерарх не сдерживался перед Таидой, слезы градом катились по его лицу.
– Неужели я потерял ее?!
Подробно рассказав Неарху все о гибели любимой подруги, Таида неожиданно выплеснула ему в лицо скопившуюся обиду:
– И ты… даже ты, Неарх, посмел жениться на азиатке?
Обхватив голову руками, Неарх молчал. После долгого молчания виновато спросил:
– Откуда ты узнала об этом?
– О свадьбах в Сузах в Вавилоне знает каждый. Многие отправились туда вместе со своими дочерьми.
Гнев душил Таиду:
– Вы, сильные и мужественные люди, играли предписанные вам роли, словно актеры на сцене театра.
– Мы не могли не поддержать Александра. Это был продуманный царем план слияния двух наших народов.
Таида с презрением посмотрела на Неарха:
– Я понимаю. Царям положены браки по расчету. Они живут в мире без любви. Но ты, но Птолемей!.. Что говорить!.. Невесты были хороши собой, к тому же они из знатных родов – так почему бы и нет?
Неарх не мог произнести ни слова, а Таида безжалостно обвиняла:
– Иола никогда не смогла бы пережить этого предательства…
– Но после свадеб я ни разу не видел свою жену… И не знаю, увижу ли?..
– В этом бракосочетании есть что-то зловещее, противоречащее человеческому разуму, – еле слышно сказала Таида и разрыдалась.
Внезапно осознав всю горечь утраты, мужественный флотоводец тоже не смог сдержать рыданий. Как в бреду, он говорил и говорил:
– Я видел много чудес… Но самым большим чудом была для меня она. Иола помогала мне плыть между острых скал, одолеть голод, пить морскую воду… Для нее я достал со дна эти раковины.
Неарх вытащил из дорожного мешка огромные раковины… Диковинные морские дары переливались, искрились – красивые, необычные, загадочные…
– Я дошел до Великого Океана безмолвия. Кончилось наше плаванье, Иола!.. Кончилось наше плаванье…
Он в изнеможении закрыл лицо руками.
В печальных глазах Таиды застыли слезы. Она шептала:
– Эринии покарали нас!
Письмо от Птолемея и шкатулка с подарками остались у Неарха. Таида отказалась принять их.
Едва Птолемей переступил порог дома Таиды в Вавилоне, как ему показалось, что он попал в Афины. Когда успела Таида так преобразовать вавилонское жилище на свой вкус или она сняла этот дом у эллинов? Птолемея неприятно поразило то, что богатые халдеи прекрасно знали, где обитает знаменитая гетера. Сатрап Вавилона сам доставил прославленного военачальника на своих роскошных носилках к ее дому. Но это было сейчас неважно. Главное, что через несколько мгновений он увидит ее, мечты о встрече с которой волновали его сердце все эти долгие трудные годы похода.
Раб в греческом одеянии приветствовал Птолемея и тут же поспешил сообщить Таиде о его прибытии.
Внезапно Птолемей почувствовал, что в зале находится кто-то еще, и тут же обнаружил присутствие маленького мальчика.
Леонтиск шагнул вперед. Птолемей смотрел на него, а он – на Птолемея.
Отец и сын смотрели друг на друга, испытывая любопытство и восхищение. Леонтиск с замиранием в сердце глядел на настоящего, не игрушечного, военачальника – высокого, широкоплечего, сильного и загорелого, в настоящем шлеме с красным гребнем.
И Птолемей, глядя на этого ребенка – воплощение мечты о сыне, испытывал чувство радости. Ему редко не хватало слов, но сейчас он не знал, что сказать. В зал вошли двое телохранителей Птолемея, нагруженные подарками. Среди подарков были игрушечные солдатики, маленькие осадные машины, триеры, маленький щит и пара крошечных дротиков. Мальчик-раб, возрастом немного старше Леонтиска, ввел пони. Темнокожий мальчик низко поклонился Леонтиску – он тоже входил в число подарков.
Через несколько секунд Леонтиск забрался на пони со щитом в руках.
В зал вошел раб и доложил, что Таида ждет его.
Дойдя до комнаты Таиды, он тут же увидел ее.
Несколько секунд они стояли, молча изучая друг друга Каждый видел изменения, произошедшие в другом за несколько лет разлуки. Красота Таиды стала более законченной, достигшей вершины совершенства. Теперь это была молодая женщина в полном расцвете своей красоты.
Птолемей заговорил первым:
– Таида… после нескольких лет разлуки!.. Наконец-то…
– Птолемей!..
Глядя на его мужественное лицо, Таида видела, как много он пережил за эти годы.
– Я часто думал о нашей встрече. Какой она будет? Я так ждал, когда это произойдет.
– Я тоже ждала.
Птолемей шагнул к ней, обнял ее за талию.
– Нет, – тихо произнесла она.
Но он не обратил никакого внимания на этот протест, прижался к Таиде, чтобы поцеловать ее. Таида отвернулась и неподвижно застыла. Птолемей был уязвлен:
– Ты не рада мне? У тебя кто-то есть?
Она отчужденно посмотрела на него, и он впервые услышал резкие ноты в голосе Таиды:
– Ты позвал меня в Вавилон, чтобы сообщить, что женой доблестного Птолемея стала та, предки которой уничтожили весь мой знатный род?
От неожиданности Птолемей не знал, что ответить. После недолгого молчания он попробовал все объяснить:
– Таида, мы не могли пойти против воли Александра.
Гетера резко бросила:
– Каждый имеет то, чего достоин.
Птолемей заглянул ей в глаза:
– Ты презираешь меня?
Их взгляды скрестились, как острые кинжалы. Он прошел в комнату и устало опустился в кресло.
– Я исчерпал свои силы в походах по Индии. Александр торопится, за ним трудно угнаться, он мечтает завладеть всем…
– И живет в мире без любви, и вас заставляет жить также.
– Боги наделили Александра неистовой страстью. Она заражает…
У Таиды невольно вырвалось:
– Александр зовет туда, где все чужое… и песни, и танцы, и мысли…
Подумав, Птолемей объяснил:
– Царь поставил перед собой великую цель – породнить народы!
Таида тихим от волнения голосом спросила:
– А потом? Что потом? Кто удержит великое царство, которое он создал?
Отголоски прошедших лет пробудились в ней. Она подошла к нему, села рядом.
Таида всматривалась во что-то, видимое только ей. Лицо ее стало похоже на маску, только губы шептали:
– И быть тебе царем!.. Великим царем!.. А мне – гетерой!..
Острая душевная боль, боль любви, пронзила его. Он потянулся к ней, но она резко встала и твердо, превозмогая щемящую тоску, произнесла:
– Тебя ждет персиянка из знатного рода. А я – афинянка и не могу принять любви человека, забывшего о законах свободолюбивой Эллады. Уходи!..
Он нехотя поднялся:
– Кстати, Персей казнен.
– Это заслуженная кара.
Гетера смерила Птолемея долгим, прощальным взглядом.
Птолемей задержался у выхода, все еще ожидая, что она позовет его. Но она молчала.
Он медленно вышел.
Навсегда!..
Огромное войско Александра Великого двигалось к Вавилону. Царь скакал впереди войска угрюмый, замкнутый, забывший, что такой улыбка, и глядел вдаль, куда отправилась погребальная колесница Гефестиона.
Тяжкие испытания перехода через Гедросийскую пустыню, рана, которая постоянно давала о себе знать, и наконец потеря Гефестиона – все это сразило наповал его стойкое жизнелюбие.
Подъезжая к Вавилону, Александр увидел за городскими стенами величественное здание дворца вавилонских царей, вознесенное над городом.
Ликующая толпа народа, стоящая у ворот города, приветствовала его.
Царь встал лагерем на берегу Тигра, чтобы подготовиться к торжественному въезду в город.
На следующий день к нему явились халдеи в священных одеяниях с жезлами, усыпанными звездами. Александр встретил их в парадных македонских доспехах. Они попросили царя уединиться с ними. Оставшись наедине с царем, халдеи передали ему, что звезды говорят, будто ему грозит беда, если он войдет в Вавилон.
Александр верил в предзнаменования, как в добрые, так и в дурные. На этот раз он заподозрил неладное. Было потрачено целое состояние на восстановление Этеменанки, священной башни бога Мардука, однако жрецы задерживали строительство, используя деньги для более важных дел. Их доходы стремительно росли.
Халдеи упрашивали Александра идти на восток, в Сузы. Но все мечты, надежды и неотложные дела царя сходились в Вавилоне: новый порт, завоевание Аравии, похороны Гефестиона.
Когда же из города пришло известие о том, что каждый день прибывают послы из стран всего известного мира с просьбой о приеме, соображения государственной важности одержали верх над верой в магическое.
Устроенный Александром прием послов был столь великолепным зрелищем, что даже сомневающиеся начали верить, что Александр – сын бога, а значит и сам бог.
Пышный царский шатер, стоящий у самого берега Тигра, охраняли богато украшенные боевые слоны и воины-лучники. Послы стояли у входа в шатер, благоговейно застыв. В сопровождении распорядителя придворных церемоний послы миновали зал с колоннами, инкрустированными слоновой костью и серебром, и оказались в зале для приемов. В окружении македонских воинов с серебряными щитами и персидских «бессмертных», вооруженных копьями с наконечниками в форме гранатов, на золотом троне восседал Александр.
Послы явились с богатыми дарами, посоветовавшись с оракулами, так как отправлялись в далекое путешествие на встречу с самым великим человеком мира.
Александр, помня о предсказаниях, заявил, что, поскольку западные ворота неблагоприятны для его вступления в город, он обойдет Вавилон вокруг и вступит в него с востока.
Восточных ворот в Вавилоне не было, так как там простирались топкие болота с множеством мелких озер.
Александру пришлось вступить в город с северо-запада.
Ворота, через которые должен был проехать в своей колеснице царь, настежь растворили перед высокородными лицами свои железные крылья в пятьдесят локтей вышины. С каждой стороны этого входа возвышалось по укрепленной башне, и перед каждой из них был поставлен в виде стража высеченный из камня крылатый бык с человеческой головой и серьезным бородатым лицом.
Как только показался царь в позолоченной колеснице Дария, толпа разразилась громкими восклицаниями восторга. В этот день весь Вавилон был на ногах, чтобы приветствовать величайшего властелина мира. Крыши домов были заполнены женщинами и детьми, которые бросали на дорогу цветы при приближении процессии. Вся дорога была усыпана миртовыми и пальмовыми ветвями, а по обеим сторонам стояли тысячи вавилонян.
Как бы там ни было, вопреки всем знамениям, встретившие царя в Вавилоне новости сулили жизнь и удачу. Здесь выяснилось, что Роксана ждет ребенка.
Но всюду, где бы ни находился царь, его преследовали мысли о Гефестионе.
Пришла пора возводить костер.
Александр лично наблюдал за постройкой огромной платформы. Подножие будущего костра выложили красивыми плитками. На нем этаж за этажом сооружались новые ступени. Каждый ярус был украшен резными деревянными скульптурами. Наверху были сложены военные трофеи, и македонские, и персидские – оба народа таким образом воздавали почести умершему. А на самом верхнем ярусе лежали гирлянды из живых цветов. Внутри была построена лестница, чтобы усопшего с почестями вознести на самую вершину.
Это были поистине царские похороны, словно Александр замыслил все для самого себя.
Тело Гефестиона перед сожжением поместили в большом зале. Он лежал спокойный и торжественный. Александр по нескольку раз в день ходил взглянуть на друга, – скоро его не станет. Безумие, как и в день смерти Гефестиона, вселилось в душу Александра.
Лисипп подарил Александру бронзовый образ Гефестиона, что вызвало у него радость и слезы. Глядя в глаза скульптору, Александр проговорил:
– Мы родились в одном месяце, среди одного народа, во власти одних и тех же богов. Благодарю тебя, Лисипп. Ты подарил ему бессмертие.
Пришел назначенный день. Плечом к плечу стояли военачальники, сатрапы, жрецы, знаменосцы, глашатаи и музыканты.
Тело Гефестиона подняли наверх.
Александр был возбужден. Он первым бросил факел. Языки пламени рванулись вверх. Примеру царя последовали ближайшие соратники. Факелы посыпались к подножию пирамиды. Пламя заревело, рванулось вверх. Наверху оно окутало тело и взметнулось еще выше на фоне рассветного неба. Вскоре весь погребальный костер превратился в один гигантский факел. При его свете Таида видела одно лишь лицо.
Александр стоял не шелохнувшись. По щекам великого полководца текли слезы.
И глаза Таиды затуманились слезами. Она рванулась к Александру.
Молча они вглядывались в лица друг друга.
Обрезанные в знак траура волосы надо лбом, бледный, с запавшими щеками царь стоял перед ней.
Он тоже глядел на гетеру – и тоже не узнавал прежней Таиды – строгая, неумолимая, как судьба, стояла она перед ним.
– Вспоминал ли ты обо мне, царь?
Трагическая улыбка тронула неподвижное, как маска, лицо царя:
– Тебя невозможно забыть, божественная эллинка. – И добавил: – Я сказал правду.
Затем чистосердечно признался:
– Я устал от потерь. Вернейшие друзья сгорают на моем огненном пути.
Царь странно, как ребенок, с полными слез глазами повернулся к Таиде и с болью в голосе проговорил:
– Несравненный Гефестион… Он был для меня как Патрокл для Ахилла…
Речь его прервалась, он с трудом перевел дыхание.
– Я воздвигну ему памятник. Он простоит всего лишь несколько часов, но в людской памяти он будет жить вечно.
В душу Таиды прокралось беспокойство.
– Что же за памятник ты задумал, Александр?
С искаженным лицом, погруженный в безумные грезы, дрожащим голосом Александр произнес:
– Жертвенный костер, каких еще не видывал мир.
Низко опустив головы, стояли воины. Среди них были персы, мидийцы, эламиты, египтяне, халдеи.
– На этот огненный алтарь мы положим тысячу рабов, связанных по рукам и ногам. Пламя взметнется почти до небес, и рев его будет таким громким, что заглушит их вопли.
Губы Александра задергались, сверкнули глаза под золотистыми бровями:
– Я принесу эти жертвы не только Зевсу, но и всем богам.
На лице Таиды отразилась душевная боль, но она, превозмогая себя, заговорила:
– Ты – Александр Великий! Ты не сделаешь этого, не совершишь ужасное зверство.
Блеск глаз Александра потихоньку растаял, они приобрели снова осмысленное выражение. В лице появилось спокойствие и царское величие.
Таида с нежностью посмотрела ему в глаза:
– Позволь мне сказать, как ты можешь почтить память Гефестиона в тысячу раз сильнее, чем массовым сожжением людей. Гефестион был тебе в Македонии другом с детства. Устрой в его память македонский пир.
Лицо Александра просветлело:
– Я устрою этот пир, Таида!
Затем еле слышно произнес:
– Мне пора!
Он поспешно ушел. Вслед за ним, бросив прощальный взгляд на Таиду, удалился Птолемей.
Гетера грустно посмотрела им вслед:
«Увидимся ли мы еще раз?»
Читать бесплатно другие книги:
