Русский хан Лошаченко Владимир
– Опять подкалываешь? – просипел Скуратов и выскочил вон.
– Вот дурачок, я на полном серьезе, а он – «подкалываешь». Ничего, перебесится, ему на пользу.
– Федор, сундук охранять, как меня. Я – к раненым, со мной Сынок.
Я свистнул, откуда-то сбоку вынырнул тигр, так и пошли с ним на пару.
Все, попрощались с Рязанью, прокатил напоследок князя Феодора на «десантнике», и мы с Семеном рванули в Казань.
Наши тумены на рысях неслись вслед за нами. Мы гнали тем же путем по льду рек. Остановились на ночь в Нижнем. Переночевали в тепле у князя Василия. Утром с рассветом опять по машинам.
Сынок дрых за моей спиной, не захотел оставаться в фургоне. Интересное дело, во время уничтожения Орды он спокойно отлеживался в своем транспорте в обозе. Стоило нам собраться домой, он тут как тут, и ведь специально никто его не звал – сам приперся. Как он чует?
Пока что наматывали километры по Волге, осталось двести, сто. Сделали остановку, пусть плечи и руки отдохнут. Подъехал бот Семена. Он вылез и сел прямо в снег. Все мы изрядно устали, но кое-что необходимо было сделать прямо сейчас. Полез в машину и сел за рацию, чтобы выйти на наших в Казани. Минут через десять удалось наладить связь.
– Государь, вы где? Хотел ответить в рифму, да не ко времени.
– Доложите обстановку. Что в городе?
– Государь, войска держат оборону второй день. Приперлись какие-то дикие степняки, кибиток понаставили во весь горизонт. Наши пока держатся.
– Что с моим семейством?
– Все живы-здоровы.
– Передайте Толгат-хану, будем часа через два, пусть готовится к атаке, сигнал – стрела. Роджер.
Вылез из бота.
– Семен, Казань оборону держит второй день. Через полчаса выступаем.
– Владимир, а кто наехал на город?
– Не знаю, увидим на месте.
После короткого отдыха и небольшого перекусона погнали дальше. Через полтора часа увидели город, окруженный непонятной ордой. Остановились за километр, понаблюдали в бинокль.
Ничего не поняли: кто такие, и не татары, и не половцы? Конницы до фига, не меньше пяти туменов. До нас доносился грохот пулеметов и треск карабинов. Ладно, подскочим ближе.
Нашли пологий спуск, подъехали почти вплотную. По всей длине ледяной стены шел ожесточенный штурм. Хитропопые степняки накидали хвороста в нескольких местах и поджигали. Стена плавилась. Вот в эти проемы они и пытались пробиться.
Вызвал Семена по «матюгальнику»:
– Сеня, держим дистанцию метров триста, и – по кругу.
– Тебя понял, хан. Я готов.
– Так, лук есть у кого? – спросил я свою команду.
Лука не было, такая же картина и у Семена.
Придется добывать. Двинул машину вперед, через кибитки – сплошной визг за спиной. Наехал на конников, зарокотал наш верхний пулемет, очищая вокруг пространство.
– Бойцы, стрелу с паклей в небо – сигнал нужен.
Воины выскочили наружу, через пять минут дымный след потянулся в высоту. А мы погнали вдоль стены, сея смерть. Проехав до конца, повернули обратно.
Пулеметы молотили не умолкая. «Точно оглохну», подумал я.
Из-за стены понеслись в атаку наши тумены, пошла отчаянная рубка. Мы на ботах откатились назад, метров на семьсот. Отсюда сподручней будет. Враг побежал, начали и мы работать. От всадников и их лошадей летели кровавые ошметки, КПВ собирали свой кровавый урожай.
Дикую орду перемалывали часа четыре, под конец взбунтовался Сынок – рвался наружу. Я его инструктировал: «Шуруй домой, никуда не ввязывайся». Шлепнув тигра по заднице, выпустил его наружу.
Рык Сынка заглушил звуки битвы. Белая молния рванула в город, все сметая на своем пути. Мы с Семеном помогали нашей коннице подавить последние очаги сопротивления. Пленных набралось едва сотня, да и те, в основном, женщины с ребятишками.
Как оказалось в роли агрессора выступила калмыцкая орда во главе с Рандул-ханом. Его самого разорвало пополам пулеметной очередью. Допрос пленных показал, что в их степях осталось не так много народа – сотни две кибиток, не больше.
В числе прочих трофеев взяли казну Рандул-хана. Десять тысяч золотых монет – во как. Приказал выделить оставшимся в живых калмыкам по золотому, отдать все кибитки, верблюдов и пару сотен лошадей. Каждой женщине – по четыре барана, для обзаведения. А мужикам-калмыкам наказал:
– Вы теперь подданные царя Российского государства. Вы видели, что случилось с вашей ордой, запомните и внукам своим накажите: нельзя воевать с русскими. Иначе всем кирдык, – и я провел ребром ладони по шее. – Все свободны.
Подскакал Толгат-хан, весь забрызганный кровью.
– Никак ранен, тесть?
– Не, то чужая кровь. Обнялись.
– Ну, что у вас?
– Да все нормально, только Савелий стрелу в ногу получил, а так все живы, здоровы.
– Как мои?
– Твои в порядке, государь. В городе сгорело всего два дома, а у моего тестя Тараса Невдобы – крыша. – Толгат-хан захохотал: – Представляешь, он стены водой полил, а про крышу забыл.
– Как Любава?
– А она с Марьяшей все время, та ее премудростям учит. Тебя ждут, все уши прожужжали о шлемах обучающих.
– Ага, понятно. Садись, довезу до терема.
– Нет, я задержусь, здесь разобраться надо.
– Все верно. Чужих раненых не добивать. У меня на калмыков свои виды есть.
– Приказ понял, государь.
Толгат-хан отсалютовал саблей и ускакал к своим воинам.
По рации вызвал Фоку Жука:
– Фока, здравствуй. Погоди, не трещи. Организуй транспорт через коменданта и вывози раненых в лазарет. Сколько не считал, будешь на месте увидишь. Раненых берем всех, и наших и не наших – это приказ.
Вызвал Семена:
– Сеня, поехали по домам, свой бот поставишь на моем дворе. Подъезжай ко мне, моя команда перейдет на твою машину. Ты их подбрось до казармы.
– Сейчас буду, государь.
В общем, проваландались до вечера. Оставив «десантник» во дворе терема, Семен убежал домой, к своей Елене.
Марьяша встретила меня на крыльце, обнялись.
Понабежали детишки, повисли со всех сторон, щебечут все разом. Жена их успокоила, отогнала от меня и повела в баню, где я благополучно уснул.
Проснулся голый, все не мог спросонок понять: где я нахожусь?
Марьяша будто ждала за дверью – влетела, зацеловала. Одна секунда, и она голенькая: чувствовалось – стосковалась жена очень сильно.
Раньше не позволяла себе эдаких вывертов, взяла мой блудень в ротик и завела меня до невозможности.
Я уложил Марьяшу на спину, и вперед. Все померкло перед глазами, когда, сотрясаясь, мы испытали совместный оргазм. Марьяша со стоном вздохнула:
– Давно со мной подобного не было – я кончила три раза подряд.
Мы полежали немного, отдыхая и лаская друг друга.
Я внезапно опять заснул. Проснулся поздно, к двенадцати дня. Плюхнулся в бассейн. Помылся и, одевшись, пошел в столовую. Никого не было, прибежавшему слуге велел подать чего-нибудь на скорую руку. Тот притащил осетриной ушицы и курицу с гречневой кашей.
– Чай не забудь.
Вскорости подали и чай. Потихоньку умял все. Пошел посмотреть на домочадцев – все при деле.
Кто читает, кто учится.
– А где мой адъютант, спит, поди?
– Никак нет! – гаркнул Василий, выскочивший из-за спины.
– Вася, вели запрягать, в лазарет поедем.
В лазарете Фока Жук доложил:
– Наших раненых семьсот шестьдесят восемь, калмыков – шесть с половиной тысяч.
– Да, однако. Ну, показывай самых тяжелых.
На лечение раненых потратил неделю, правда, с перерывами. Организму периодически отдых нужен.
Постепенно жизнь в городе входила в свою колею. К нам через день стал захаживать Франц Бергер – писал портреты.
Пару недель ходил, а затем стал работать в своей студии, в кадетском корпусе.
Марьяша учила Любаву с помощью обучающего шлема.
Сынок с Малышкой подолгу пропадали в окрестных лесах. Чего они там забыли?
На дворе стоял конец марта – весна в разгаре. Как в анекдоте: щепочка на щепочку лезет, сучок на сучок.
Марьяша совсем обалдела, мало ей ночью, так и днем норовит затащить меня в кровать.
Жаль, новых агрессоров не видно на горизонте, умотал бы тотчас.
Семен ходит опять с поцарапанной мордой, во живут весело.
Зато Карчи цветет и пахнет – повезло с супругой.
В апреле Толгат-хан с Любавой, Ильясом и двумя туменами отправились в Уфу.
Один тумен остался здесь до осени, летом есть планы пройти до Астрахани.
В оружейке Никита Коваль поставил на поток производство карабинов – нужно вооружить гвардию и башкирский тумен в придачу. Ковалю предложил подумать над созданием легкого пулемета, под патрон 7.62 мм, и нагана с барабаном. ТТХ пообещал дать ему позже.
И вообще, назрела необходимость сгонять в двадцать первый век, есть кое-какие делишки. Да и по Людмиле соскучился, по сыну. Когда предложил Семену составить мне компанию, тот с охотой согласился.
– Что брать с собой? – осведомился деловито. Я пожал плечами: да что и всегда.
– А, понятно: «Стечкин», нож и по паре гранат.
– Все знаешь, а чего спрашиваешь?
Командировку наметили на ближайший понедельник.
В воскресенье у нас собралась небольшая компания. Сидели, угощались, выпивали помаленьку.
Карчи рассказывал последние новости – прибыли его люди с западного порубежья. Занятные вещи мы услышали. Войны на западе, за нашим порубежьем идут днем и ночью.
– И почто людям мирно не живется?
Марьяша с Екатериной судачили о своем, о бабьем, а детишки гонялись за тиграми.
Все, так сказать, при делах.
Елена, жена Семена, сидела в отдалении, злая и надутая: как же, мужчины на нее внимания не обращают. И чего Семен такой идиот, давно бы отправил далеко, под зад коленом.
– Сеня, пойдем в кабинет ненадолго. Слушай, может, прихватим твою ветреную женушку с собой?
– Зачем это? – с подозрением спросил он.
– Да оставим ее там, на фуй, развод оформишь, заживешь по-человечески.
– Владимир, шутки у тебя, извини, дурацкие.
– А я не шучу.
– Ты же знаешь, я ее люблю.
– Ну и дурак, откровенно тебе говорю. Попомни мои слова, жизнь со шлюхой никого до добра не доводила. Ладно, живи, как хочешь, но потом не жалуйся. Вот что, с собой завтра возьми золотых монет, штук двадцать.
– Куда столько, Владимир?
– Думаю, пригодятся. Я тоже возьму, предчувствие у меня такое.
На том и разбежались.
На другое утро, в карете, поставленной на колеса, я заехал за Скуратовым.
День стоял солнечный, ясный, солнышко пригревало вполне по-летнему, но шубу взял на всякий случай.
Захватив Семена, поехали за город к оружейным мастерским. Стартовали мы всегда с одного и того же места. Карету с кучером я отпустил, хорошо, хоть Сынок не увязался.
– Сеня, становись поближе.
Встали вплотную друг к другу, и я включил хронопередатчик.
Вспышка, еще одна, потащило куда-то вбок… «Что-то не так, не те ощущения», – успел подумать я.
Резкий толчок в ноги, прибыли. Рядом раздался мат Скуратова. Открыл глаза и сам выматерился. Перед нами, метрах в пяти, на железном высоком заборе, окрашенном в зеленый цвет, висел кумач с коротким и четким призывом: «Пятилетку за три года!».
Глава 11
– Писец, приплыли – сказал я, когда нас с Семеном шваркнуло в тысяча девятьсот восьмидесятый год вместо две тысячи двадцать шестого.
Направляясь в краткосрочную командировку из тринадцатого века, мы не предполагали попасть в сей дурацкий переплет.
Ноги вдруг ослабли, и я уселся на обочину дороги, кинув под задницу шубу с папахой. Скуратов последовал моему примеру. Зашибись: здесь начало лета, солнце начинает припекать, а мы с Семеном в шубах.
– Да, дождь идет, а мы на лыжах.
– Хрен с ними, с шубами. Как из дерьма выбираться будем? – спросил Семен, жуя травинку.
– Прикинем кое-чего к носу, и алга.
– Куда алга?
– На кудыкину гору. Ствол спрячь.
Я прокручивал в голове различные варианты.
– Семен, первым делом избавимся от гранат.
Вывинчивай взрыватели.
Скуратов занялся своим арсеналом, я своим. Одну «лимонку» с обломанным взрывателем оставил на всякий случай. Гранаты прикопали в куче металлолома, а взрыватели выкинули по дороге. Пистолеты в кобурах спрятали в свернутые шубы.
– Хан, как мыслишь, мы в Казани?
– Сейчас узнаем. Эй, пацан, это Казань? – спросил я шкета, давившего на педали велосипеда.
– Казань, дяденька, Казань! – и скрылся за углом забора.
Уже легче.
– Что дальше? – не унимался Скуратов.
– А дальше раздобудем местных деньжат, и, если мы точно в тысяча девятьсот восьмидесятом году, мне треба первым делом должок отдать. «Ижак» на мне висит, перед ребятами неудобно. Да и маму увидеть надо, испереживалась, поди.
Так, за разговорами, подошли к автобусной остановке и уселись на лавочку в теньке.
– Семен, твои родители где проживают?
– Так, ить, в Коврове мы жили, в своем доме с большим огородом. А яблони у нас у…
– Слушай, Сеня, я вот что думаю: раз у нас есть возможность, нужно материально помочь нашим родителям и дать им весь расклад на долбаные девяностые годы, чтобы не влипли.
– Точно! Ох, и светлая у тебя голова, Владимир. Только как нам практически все обосновать? Ведь они нас за сумасшедших примут, – приуныл Скуратов.
– Не журись, сынку, придумаем какую ни то придумку. О, автобус! Поехали.
Общественный транспорт минут за сорок довез нас до Центрального рынка. В газетном киоске я отвел глаза продавщице и элементарно стырил две центральные газеты. Я ожидал увидеть нечто подобное, но ведь не настолько. Мне достались свежие «Известия» от пятого июня тысяча девятьсот восьмидесятого года. Получается, здесь прошло всего три дня, как я исчез из сего мира и очутился в тысяча двести тридцать четвертом году от Рождества Христова. В тринадцатом веке провел четыре года, а тут всего ничего. Значит, время тут течет в десятки раз медленней. С одной стороны, неплохо – мама не успела в конец издергаться… Нужно срочно позвонить и успокоить.
А еще у меня прогулы на заводе будут, придется по приезде домой разруливать. Да что я о заводе – там осталась Марьяша с сыном и детишками, Людмила опять же с сыном, Сынок с Малышкой и государство без присмотра, в конце концов. Нет уж, обделываем наши дела и делишки и срочно назад.
Так и сказал Скуратову, он полностью меня поддержал.
Центральный рынок встретил нас гулкой разноголосицей толпы и низкими, с непривычки, ценами. На рынке, первым делом, нашли скупку и избавились от бобровых шуб с папахами – стволы завернули в газеты.
В промтоварном магазинчике приобрели по небольшой спортивной сумке. В укромном месте между киосками уложили в них АПС, прикрыв сверху газетами.
– Теперь ищем дантистов?
– Сеня, у тебя что, зуб заболел?
– А кому мы спихнем наши золотые монетки?
– Скуратов, у тебя от перехода, по-моему, все извилины распрямились. Наши монетки, как ты выразился, миллионы стоят, причем в твердой валюте.
У Семена глаза на лоб:
– Правда, что ли?
– Сеня, ты как дите. За наши монеты любой антиквар или нумизмат душу отдаст и последние штаны в придачу. Сейчас раздобудем советских рублей и в Москву.
– Деревянных, – уточнил Скуратов.
– Не понял, каких деревянных?
– В девяностые годы так рубли обзывали, – пояснил Семен.
– Во как? Нехай будут деревянные, в Москву один хрен ехать.
– В Москву-то зачем?
– А затем, что все большие деньги в столице крутятся. Заодно и доллары приобретем.
– Командир, не пора ли нам «лифчики» снять? Не дай бог, менты прицепятся – лишний шум нам ни к чему.
– Ебть, дело говоришь, по всем кармашкам обоймы… А я думаю, почто на нас все пялятся?
Мы в темпе избавились от разгрузок и запихали их в сумки.
– Пошли в мясной павильон, присмотрим клиента.
Павильон поражал размерами – какого мяса только не было на металлических прилавках, начиная с домашней птицы и кроликов и заканчивая кониной, бараниной и говядиной.
Семен, ностальгически ахал, глядя на цены и разнообразие мясных рядов. Пришлось двинуть его в бок, мол, работать надо, а не клювом щелкать.
Полчаса наблюдения, пара-тройка вопросов к персоналу, и результат налицо. С главным мясником, рубщиком, удалось переговорить во время его обеденного перерыва. Чувствовалось, деньги у клиента есть, и деньги немалые.
На нашу монету он посмотрел деланно равнодушным взглядом:
– Триста рублей, ребята, от сердца отрываю.
– Ты за кого нас держишь, дядя? Это же золотой динарий, раритет, двенадцатый век. Любой нумизмат при деньгах за него пол-лимона баксов отвалит, не глядя.
Мясник скис: видимо, принял нас фраеров ушастых.
– При себе таких денег не держу, встретимся в шесть вечера, – и хотел дать адрес.
– Не надо, дядя. В шесть у Главпочтамта. Цена – пятьсот штук, в рублях. Лады?
Хлопнули по рукам. Мы с Семеном не спеша покинули мясной рай.
– Ну, хан, ты даешь, словно всю жизнь золотом торговал.
– Ай, не бери в голову. Пойдем к азерам, они тоже при пенёнзах, хоть и цветочками торгуют.
Азерам влет продали две монеты, по четыреста тысяч в рублях – больше у них денег не было.
Спортивные сумки оказались забитыми до отказа, придется приобретать другую тару. До встречи с подпольным миллионером – мясником купили в ближайшем универмаге два вместительных чемодана.
В назначенное время, у главпочтамта, встретили работника рынка. Он держал в руках объемистый целлофановый пакет. Отдали монету и смылись на такси. Дальше – железнодорожный вокзал, и через два часа скорый поезд «Казань – Москва» повез наш небольшой коллектив в столицу.
В купе мягкого вагоны поужинали двумя жареными курицами, купленными в привокзальном буфете, запили напитком, отдаленное напоминавшим чай, и завалились спать. На Казанском вокзале, в автоматической камере хранения, оставили чемоданы с основной кучей денег. Сумки со стволами и порченной гранатой оставили при себе.
– Нам необходимо сменить одежду, и чем быстрее, тем лучше.
– Зачем, командир?
– Сеня, мы в камуфляже и вызывающе коротких замшевых сапогах – как две белые вороны на куче угля. Ты видишь кого-нибудь одетыми подобным образом?
Семен повертел головой:
– Да вроде нет.
– А я о чем говорю. Пошли в парикмахерскую, а потом завтракать, переоденемся после ресторана.
После бритья и завтрака попросил Скуратова подождать меня в зале ожидания.
– Позвоню маме в Омск, нужно, сам понимаешь.
– Двигай, командир, я пока свежую прессу почитаю.
На вокзальном пункте связи меня на удивление быстро соединили с абонентом. Позвонил удачно – мама не успела уйти на работу. Успокоил ее и объяснил, что случайно занесло в Москву, скоро буду.
Когда вернулся, Скуратов и половины газеты прочесть не успел.
– Что пишут? – спросил я, плюхаясь на скамью.
– Посевная прошла в ударные сроки, а чугуна и стали за полгода выплавили больше, чем вся Европа за год.
– Ага, еще мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, а также в области балета мы впереди Европы всей.
Последние строчки мы с Семеном пропели вместе и загоготали.
– Отзвонился, хан?
– Да все в порядке. Поехали одеваться.
Сдуру поперлись в ГУМ, и полный облом-с. Даже Скуратов, мужик непритязательный, отказался напяливать на себя синтетический костюмчик из братской ГДР.
– Не, так дело не пойдет, поехали в «Березку».
– Командир, там же чеки.
– У нас есть эквивалент – хорошие деньги. Поехали.
Такси доставило нас к знаменитому валютному магазину. У входа терлась фарца и прочая шушера. Мы, раздвинув плечами толпу, вошли. В магазине нашли кабинет директора. За большим полированным столом, украшенным затейливым письменным прибором сидел вальяжный мужчина с седыми висками, явный выходец из конторы Феликса.
Читать бесплатно другие книги:
