Жестокая ложь Коул Мартина

У Ричарда, несомненно, были глаза Каллаханов и такие же золотистые волосы. Красивый, довольный жизнью мальчик. Чери подросла. Теперь посторонний мог бы даже принять ее за вполне взрослую девушку. Она унаследовала от Каллаханов поразительную женственность и сексапильность, поэтому Винсент и Габби следили за ней, словно два ястреба. Чери знала об этом и вела себя так, чтобы заслужить их доверие и одобрение. Это давало ей определенную свободу. К сожалению, девочка постоянно врала. К тому же она усиленно интересовалась мужчинами, именно мужчинами, а не мальчиками. Габби опасалась, что ее дочь слишком многое взяла от бабушки. Впрочем, это и неудивительно, ведь Синтия долгие годы плохо влияла на внучку. Габби подозревала, что ничего путного из девочки не вырастет, но родители не отчаивались и прилагали огромные усилия к тому, чтобы Чери стала лучше. Они любили дочь, несмотря на все ее недостатки. Воспитание было делом не из легких, и если бы Винсент не обладал сильным характером, дочь в два счета обвела бы его вокруг пальца. Она уже успела очаровать всех мужчин, живущих с ними по соседству. В этом Чери не было равных.

Рикки, напротив, рос изумительно милым ребенком. Он никогда не плакал и понимал, что означает слово «нет».

Подойдя к могильному камню, Ричард О’Кейси с милой наивностью сказал:

— Здесь лежит прадедушка Джек.

Родители заулыбались.

— Да, дорогой. Сейчас он с твоей прабабушкой Мэри. Ты бы ей понравился.

Габби было так жаль, что ее родных уже нет в живых. Винсент нежно взял ее за руку, глядя на могилы двух людей, которые единственные искренне заботились о Габби.

Чери с неодобрением смотрела на проявление нежности с его стороны. Ей вообще не нравилось, что родители демонстрируют свою влюбленность на людях. И как папа может гладить мамины руки? Они же такие страшные! Все покрыты шрамами! Если бы у нее были такие руки, она бы ходила в перчатках…

Чери взглянула на надгробную плиту с именем дяди Джеймса. Родители положили цветы на его могилу, и это было выше ее понимания: зачем воздавать последние почести какому-то психу? Наверное, она никогда не поймет свою семью, даже если проживет с ними тысячу лет. После поспешного отъезда Синтии ее родители вели себя так, словно у них каждый день Рождество. Чери очень скучала по бабушке и не понимала, почему та не взяла ее с собой.

— А бабушка в этом году вернется? — спросила она.

Габби пожала плечами.

— Кто знает? Синтия любит сваливаться как снег на голову.

Винсент О’Кейси бросил взгляд на своих родных и подумал, что в конце концов все встало на место. Дерек и Берти помогли ему вернуть гараж. Он ремонтировал кое-какие тачки для кое-каких людей, которые замыслили кое-какие дела. Работенка была выгодная, а главное — за нее его не смогли бы привлечь. Теперь Винсент ценил свободу и ни за что не рискнул бы ею снова. Он слишком любил свою семью, чтобы расстаться с ней. Глядя на жену (теперь они наконец-то поженились), Винсент невольно бросил взгляд на ее животик, выпирающий из-под пальто, и почувствовал гордость. Он надеялся, что на этот раз родится девочка. Они еще молоды. И впереди у них долгая, счастливая жизнь.

Синтия Каллахан мертва и похоронена далеко от людей, которых она должна была любить всем сердцем. Времена, когда она влияла на жизнь других людей, никогда не вернутся. Она ушла из их жизни навсегда, и они радовались этому обстоятельству. В отличие от Синтии, они знали, что значит любить человека и хранить ему верность. Несмотря на все пережитые невзгоды, на все тяжелые потери, они решили, что будут счастливы назло той, которая хотела их уничтожить. В конце концов, как говаривала Мэри Каллахан, «то, что тебя не убивает, делает тебя сильнее». Они верили друг в друга и знали, что смогут жить счастливо. Для начала это то, что нужно…

— Кто хочет рыбу с картофелем во фритюре?

Ричард обрадованно запрыгал. Даже Чери выглядела довольной. Теперь они были похожи на настоящую семью.

У ворот кладбища Габби оглянулась. Ее взгляд остановился на том месте, где в стороне от других членов семьи покоился прах Джеймса-младшего, и на долю секунды ей показалось, что в слабых лучах осеннего солнца она видит фигуру матери. Синтия стояла, склонившись над могилой сына. Скорбная… несчастная… горестная… Габби понимала, что это игра воображения и светотени, но почему-то ей вдруг стало легче на душе.

Зажмурившись, она прошептала:

— Прощай, мама…

И, улыбнувшись, направилась за мужем и детьми к машине.