Тень доктора Кречмера Миронова Наталья
— А за что вы их так не любите? — в свою очередь удивилась Вера. — Что они вам сделали?
— Если бы не евреи, — авторитетно заявила Алла Кирилловна, сдвинув выщипанные пинцетом бровки, — я была бы очень богатой! До революции у нас семья была сказочно богатая. За моей бабушкой по материнской линии шесть пудов серебра давали в приданое! На подводах везли. Представляете, это был целый поезд. У нас до сих пор кое-что осталось, но так, по мелочи.
— Представляю, — кивнула Вера. — Я только не понимаю, при чем тут евреи.
— Верочка, ну вы же грамотная девушка! Евреи сделали революцию и все у нас конфисковали. Все большевики были евреи.
Вера улыбнулась. Выходит, подумала она, большевики сделали революцию специально, чтобы насолить бедной Алле Кирилловне и лишить ее шести пудов серебра. Но вслух она сказала другое:
— Ленин, Сталин, Дзержинский не были евреями. Как и многие другие. Калинин, Бухарин, Рыков, Томский, Пятаков, Киров, Молотов, Бубнов, Куйбышев, Жданов…
— Я просто удивляюсь, — покачала головой Алла Кирилловна, — как вы любую мысль ухитряетесь извратить.
Она осталась страшно недовольна. Дора Израилевна смотрела на Веру с мольбой и надеждой.
Впрочем, этот разговор оказался у них не последним.
ГЛАВА 11
В 2000 году Вера решила переехать в Москву. Посоветовалась с Антониной Ильиничной, и та предложила продать квартиру в Долгопрудном. Вера заколебалась: как на это посмотрят Зина и ее родители?
— Господь с тобой, Верочка, это же моя квартира! Имею право делать что хочу. Куда ж я без Андрюши?
— У меня и в мыслях не было… — растерялась Вера. — Просто я подумала… Ладно, простите меня. Но мне все-таки кажется, надо поговорить с Зиной.
— Ладно, давай поговорим.
После переезда в Москву Зина некоторое время работала во французском парикмахерском салоне на Тверской, победила еще в нескольких конкурсах, съездила на стажировку в Париж, потом вышла замуж за коллегу, маститого дамского мастера. Вместе они открыли собственное дело. У Зины уже была к тому времени своя квартира в Москве, правда, однокомнатная, в далеком от центра «спальном» районе. Она съехалась с мужем, и они сменяли две квартиры на одну — просторную и удобно расположенную недалеко от работы.
— Конечно, надо продать! — поддержала Зина тетушку. — Позвони Ашоту, — посоветовала она Вере. — Он обязательно найдет тебе покупателя.
— Это мысль, — согласилась Вера. — Я только хотела убедиться…
— Что я не претендую на квартиру? Ну ты совсем у нас ку-ку! Тетя Тоня, слава богу, жива и — тьфу-тьфу-тьфу! — здорова. Вы квартиру приватизировали? — деловито осведомилась Зина.
Антонина Ильинична переглянулась с Верой. Обе заулыбались как по команде.
— Да я-то, дура старая, не хотела, — призналась Антонина Ильинична, — но Верочка у нас — министерская голова, она настояла.
— Ну и ладушки, — кивнула Зина. — Звони Ашоту.
Вера позвонила своему старому другу и работодателю в Сочи.
Все армяне друг другу немного родственники. Вера не раз наблюдала, как кропотливо, с каким терпением прослеживаются запутанные генеалогические связи между отдаленными кузенами, четвероюродными дедушками, внучатыми племянниками и даже свойственниками, а не кровными родственниками. Она ничуть не удивилась, когда Ашот мигом нашел ей желающих купить квартиру в Долгопрудном — состоятельную армянскую семью из Еревана, по каким-то своим причинам желавшую переселиться в Москву. Он поручился за них, заверил, что это вполне приличные люди. Не обманут и цену хорошую дадут.
Тогда Вера взяла в своем банке льготную ссуду и купила квартиру в Москве с таким расчетом, чтобы Андрейка пошел в школу уже на новом месте. Шайтана с царскими почестями провожал весь двор.
Именно ему переезд дался тяжелее, чем остальным членам семьи. Ворвавшись в новую квартиру, Шайтан пришел в страшное возбуждение и принялся с лаем носиться по комнатам.
Этот зычный лай эхом отражался от стен. Он даже лапу вздумал задрать. А как же! Пометить территорию. Антонина Ильинична еле успела его перехватить. Вера отправила Шайтана гулять с Андрейкой, и Антонина Ильинична, конечно, пошла вместе с ними.
Вера попыталась ее остановить:
— Они сами справятся. Вы мне здесь нужны, надо посоветоваться.
Но Антонина Ильинична сказала, что хочет осмотреться — где тут что, — и пошла гулять. Вера прекрасно понимала, что на самом деле она просто боится оставить любимого внука одного, пусть даже под охраной Шайтана, который, как и предсказывала Зина, вымахал в здоровенного зверя. Огромный, черный, по натуре он был довольно добродушен, но сумел бы отпугнуть любого злоумышленника. Настоящая собака Баскервилей! И все-таки Антонине Ильиничне — она сама не раз признавалась в этом Вере — было спокойнее, когда мальчик гулял под ее присмотром.
Они уже приезжали, когда выбирали квартиру, осматривались, изучали, «где тут что». Где школа, где магазины, где метро… Дом стоял ровнехонько посредине между двумя станциями метро. На другой стороне проспекта, чуть в глубине, раскинулся Ленинградский рынок. А под окнами их нового дома располагался небольшой парк. Скорее даже не парк, а сквер. Он не шел ни в какое сравнение с роскошной зеленью Долгопрудного, подпираемого с одного бока Лосиноостровским заповедником, но это все-таки было лучше, чем совсем ничего. Туда Андрейка с Шайтаном и пошли гулять в сопровождении Антонины Ильиничны.
Вера озабоченно нахмурилась. Скоро Андрейка — осенью ему предстояло пойти в первый класс — начнет стесняться бабушкиной опеки. Надо будет поговорить с Антониной Ильиничной. Как-нибудь деликатно, чтобы ее не обидеть.
Сама Вера на этот раз не боялась за сына. Он уже умел читать и писать, он был в отличной спортивной форме и обладал качествами прирожденного лидера. Правда, у него не было Вериных феноменальных способностей к математике, зато был ясно выраженный технический склад ума и хорошая память. И плюс к тому у него был козырный туз — Шайтан. Шайтан действовал на детей просто неотразимо.
А вот школа — Вера уже успела там побывать и записать сына — ей ужасно не понравилась. Это была английская спецшкола, и в ней, как выяснила Вера, существовал негласный конкурс родителей.
— Что вы можете сделать для нашей школы? — откровенно спросила ее директриса на собеседовании.
Вера растерялась.
— Я могу вести дополнительные уроки по математике, — предложила она.
Эту идею директриса отвергла с негодованием:
— У нас прекрасные учителя, все дополнительные занятия они могут проводить сами. Вы что, хотите лишить их заработка?
— Боже сохрани, — Вера совсем расстроилась. — Просто я не понимаю, чего вы от меня добиваетесь.
— Вы могли бы помочь школе материально, — снисходительно пояснила директриса. — Вот мы хотим построить спортзал на пустыре. Сколько вы можете внести?
— А разве это не компетенция города? — удивилась Вера.
— Разумеется, но вы же понимаете… — Директриса многозначительно не договорила. — Город даст основную сумму и проведет строительство, но мы же хотим отделать все по высшему классу. Есть и другие траты. У нас частная охрана, прекрасная столовая, группа продленного дня. Компьютерные классы, мультимедийные доски… Все это денег стоит.
— Я поняла, — кивнула Вера. — Сколько?
— Ну… сколько вам по силам… Вы же хотите, чтобы ваш сын хорошо учился?
Вера ушла расстроенная. В вестибюле познакомилась с другой женщиной, пришедшей записывать сына в школу, как оказалось, своей соседкой по дому.
— У нас тут уже старшая учится, — сказала женщина, представившись — по-модному, без отчества — Оксаной Терентьевой, и сразу перешла на «ты». — А что делать, приходится платить. Ты же не хочешь, чтобы твой сын получал тройки?
— Я не хочу, чтобы он получал пятерки за деньги, — отозвалась Вера. — А тут выходит, мы не знаем, как наши дети учатся, какие знания получают. Что им понятно, что непонятно. Как это можно?
Оксана этот разговор не поддержала.
— Тут крутом так. — Она для наглядности повела рукой по воздуху. — Не из чего выбирать. Можно записать мальчика в какую-нибудь частную гимназию или лицей, но это те же деньги, да еще возить надо! Возить по нашим пробкам — ты и сама замучаешься, и ребенка замучаешь. Эта школа хоть от дома близко. А если хочешь дать знания… Мы репетиторов нанимаем. Хочешь с нами, раз уж они у нас ровесники? Дешевле встанет. И живем в одном доме — удобно.
— Мне кажется, это безумие, — покачала головой Вера. — Платить школе, а потом еще нанимать репетиторов?
— А куда ж денешься? Ты же хочешь, чтобы твой сын поступил в институт?
— Ладно, я подумаю, — вздохнула Вера.
Эта беседа происходила в машине с шофером. Оксана Терентьева подвезла Веру до метро. Расстались, так ни о чем и не договорившись, но свой разговор с Оксаной Вера пересказала Антонине Ильиничне.
— Верочка, я тебя умоляю, — всполошилась Антонина Ильинична, — раз надо платить, значит, будем платить. Я не хочу, чтобы наш Андрюшенька считался отстающим! Хочешь, я уроки давать буду? Повешу объявление «Даю уроки музыки»…
— Ну что вы, Антонина Ильинична, деньги я найду. Дело не в деньгах. Мне это в принципе не нравится.
— А куда ж денешься? — ответила Антонина Ильинична, прямо как Оксана Терентьева. — Это ж твой хваленый рынок. Все продается и покупается.
Вера многое могла бы на это возразить, но спорить не стала. Действительно, никуда не денешься.
Еще один спор возник у них из-за прислуги. Вера сразу, когда еще выбирали квартиру, заявила, что хочет нанять домработницу, а Антонина Ильинична воспротивилась:
— Зачем нам чужой человек?
— У меня времени нет полы мыть, у вас нет сил.
— Да я как-нибудь, — уговаривала Антонина Ильинична.
В Долгопрудном она приноровилась наверчивать на швабру мокрую половую тряпку и шаркать ею по полам, прекрасно понимая, что такое мытье «по верхам» ничего не дает, но наклоняться и мыть как следует ей становилось все тяжелее. Годы давали о себе знать: повышалось давление, побаливали суставы, кружилась голова. И все-таки ей ужасно не хотелось впускать в дом постороннего человека.
— Ладно, — сдалась она наконец, — но только на уборку. Готовить я сама буду. И за покупками ходить.
— Зачем вам таскать тяжести?
— А у меня сумка на колесах! Хочу сама выбирать, что купить. Еще неизвестно, что твоя домработница навыбирает, — заупрямилась Антонина Ильинична. — Небось синеглазку от лорха не отличит.
— И то, и другое — хорошая картошка, — пожала плечами Вера. — Я буду посылать ее вместе с вами на рынок. Вы выбирайте, а сумку пусть она таскает. Авось научится, на вас глядя.
Антонине Ильиничне это не понравилось, но она решила не спорить. А Вера подумала, что она постепенно привыкнет и начнет доверять домработнице.
Раз уж остальные члены семьи ушли гулять, Вера воспользовалась их отсутствием, чтобы провести еще один тяжелый разговор. Опять ей надо было позвонить в Сочи. На сей раз, увы, не Ашоту. Впервые за семь с лишним лет после отъезда из родного города она позвонила матери.
Отец собрал в сочинском доме отличную библиотеку, и Вера решила перевезти ее в Москву. Лидия Алексеевна книгами не интересовалась, Лоре они тем более были не нужны.
В пятикомнатной московской квартире пахло побелкой и было пустовато: мебели не хватало. Пришлось перевезти из Долгопрудного старый, еще советских времен, румынский гарнитур Антонины Ильиничны. Он кряхтел и стонал во время переезда, он весь трясся, казалось, он вот-вот рассыплется прямо на глазах. Но его все-таки собрали на новом месте. На фоне побеленных по европейской моде стен эта мебель выглядела провинциально и убого, жалась по углам, как бедная родственница. Вере грустно было на нее смотреть. Вот если бы книг побольше!
У Константина Николаевича Поливанова, покойного мужа Антонины Ильиничны, были собраны книги по специальности. Вера с Антониной Ильиничной отдали их в библиотеку МФТИ, оставили только стенограммы Нюрнбергского процесса да несколько томов военных мемуаров. У самой Антонины Ильиничны была своя нотная и музыкальная библиотека да кое-какие разрозненные романы, у Андрюши — детские книжки, из которых он давно уже вырос. Правда, Вера все время покупала ему новые, но этого было явно мало.
Вере до смерти не хотелось звонить, а тем более просить. А уж как ей не хотелось ехать в Сочи! Она понимала, что вывозить библиотеку ей придется самой. Но любовь к книгам и к памяти отца пересилила. Вера с замирающим сердцем набрала знакомый номер. Мать больше ничем не могла ей навредить, но все равно сердце у нее спотыкалось, телефонная трубка выскальзывала из увлажнившихся ладоней.
— Здравствуй, мама, — сказала Вера, когда ей ответил знакомый голос в трубке.
— Вера? — изумленно переспросила Лидия Алексеевна.
— Да, это я.
В трубке повисло тяжелое молчание.
— Что ты звонишь?
Вот и все. Можно было не волноваться. Следовало бы знать, что так и будет. Вера готовилась оправдываться, спрашивать о здоровье, запинаться, заикаться, лепетать, краснеть… Она действительно семь… нет, уже почти восемь лет не звонила и не писала матери. Вообще-то это свинство. Но после незабываемого объяснения в Зининой квартире Вера никак не могла наскрести в душе не то что охоты пообщаться, а даже угрызений совести. И теперь решила дать прямой ответ на прямо поставленный вопрос.
— Я хочу забрать папины книги.
— Книги? Да ты смеешься! Я их давно продала.
— К-как? 3-зачем? — Ну вот, она начала заикаться.
— Не идиотничай, — оборвала ее мать. — Деньги были нужны, вот и продала.
— Я бы их купила… — растерянно пробормотала Вера.
— А ты бы еще сто лет собиралась! Я их давным-давно продала, когда цену приличную давали. Сейчас это барахло вообще никому не нужно.
У Веры все никак не укладывалось в голове, что книг больше нет.
— Все? — уточнила она. — Ты все книги продала? Всю библиотеку?
— Мне хорошую цену дали за все сразу, — ответила Лидия Алексеевна — Нет, а какие у тебя претензии, я не понимаю? Надо же мне на что-то жить! Ты же мне не помогаешь!
— А Лора? — машинально спросила Вера.
Ответа она уже не слышала, хотя Лидия Алексеевна пустилась расписывать, как прекрасно Лорочка наконец-то устроилась в столице. У Веры застучало в висках, заломило затылок… Папина библиотека! Любовно подобранные книги, которые скрашивали ей часы одиночества и помогали постигать жизнь!
Папа собирал «Литературные памятники» и серию «Библиотека всемирной литературы». И научную фантастику. У него были возможности, он доставал дефицитные книги. Собрания сочинений… Уютные, удобно ложащиеся в ладонь темно-синие томики Малого академического издания Пушкина… Зеленый двенадцатитомник Чехова, коричневый Паустовский, светло-серый с черным Достоевский… Гоголь, Толстой, кирпично-красный Лесков… Шекспир в оранжево-бежевом супере… Тридцатитомный Диккенс… Сказки Гауфа, Перро, братьев Гримм… «Король Матиуш Первый»… Между страницами остались ее закладки, сделанные из конфетных фантиков. В детстве эти книги казались Вере веселой разноцветной крепостью. За ее пестрыми стенами можно было спрятаться, укрыться от мира…
Уезжая из Сочи в конце августа 1992 года, Вера взяла с собой только подаренный когда-то отцом альбом Эшера. Она не могла увезти две с лишним тысячи томов отцовской библиотеки. А теперь все это продано.
Между тем Лидия Алексеевна окончила свой рассказ и визгливо выкрикнула в трубку:
— Алло! Алло! Ты еще там?
— Да, мама, я слушаю.
— Ты должна мне помогать. Я здесь совсем одна осталась, мне тяжело.
Вера чуть было опять не спросила: «А Лора?», но вовремя спохватилась. У Лоры всегда найдутся причины переложить заботу о матери на нее, Веру.
— Хорошо, но тебе придется немного подождать, — ответила она. — У меня сейчас туго с финансами, ссуду надо возвращать.
— А меня это не волнует, — отрезала Лидия Алексеевна. — Ты ж меня бросила. Все на мне — и работа, и дом. По-твоему, это красиво? По-твоему, это порядочно?
— Ладно, я буду высылать тебе деньги, — согласилась Вера. — Но на первых порах понемногу. Вот ссуду верну, тогда… У тебя сберкнижка есть? — спросила она, предупреждая новый поток возражений. — Мне нужны реквизиты, я буду на книжку переводить. Запиши адрес.
И она продиктовала матери свой домашний адрес. Не надо было этого делать. Вера могла бы дать рабочий адрес, но в ту минуту просто не подумала, не сообразила, что матери лучше бы не знать, где она живет.
— Вышли мне реквизиты заказным письмом. Лучше сделай ксерокопию, а то от руки можно ноль пропустить, и уйдут деньги неизвестно куда, потом концов не найдешь.
Лидия Алексеевна аккуратнейшим образом записала Верин адрес. На этом разговор закончился. Как живет ее дочь, что она делает в Москве, Лидию Алексеевну не волновало.
Поговорив с матерью, Вера глубоко задумалась.
— Подожди, сынок, — ласково сказала она вернувшемуся с прогулки Андрюше. — Мне нужно поработать.
— Сегодня же воскресенье!
— Андрюша, идем со мной, — позвала его Антонина Ильинична. — Не мешай маме. Она у нас всегда работает.
В новой квартире у каждого была своя спальня. Завтракать, обедать и ужинать можно на кухне или в общей столовой, отделенной от холла раздвигающимися дверями. Стоит их раздвинуть, и столовая превращается в просторную гостиную. В пятой, самой маленькой комнате — самую большую, угловую, двухсветную, конечно, отдали Андрюше! — Вера устроила себе кабинет. Туда-то она и ушла, чтобы на досуге все обдумать.
Деньги, вырученные за квартиру в Долгопрудном, покрыли около половины взятой ею ссуды. Из мебели пока купили только кухню да новый холодильник. Старый холодильник «ЗИЛ» Антонины Ильиничны, прозванный «колотырником», потому что всякий раз, включаясь и выключаясь, он исполнял нечто вроде пляски святого Витта, торжественно выбросили на помойку.
Надо купить мебель. Книги. Надо платить домработнице. Придется платить школьные поборы. Надо бы сдать на права и купить машину. А теперь еще и матери деньги высылать… Искать дополнительный заработок? При ее нынешней занятости это невозможно. Да и кем работать? Опять бухгалтером-надомником? Смешно. Платят гроши.
Вера утешала себя тем, что в банке у нее хорошая зарплата, а по итогам года она практически удваивается: платят премиальные. Цены на нефть пошли вверх, валюты в стране много, можно жить.
Помимо основной работы была еще и научная. Получив магистерскую степень в Высшей школе экономики, Вера стала писать научные статьи и даже готовить к печати книгу. Оттолкнувшись от крошечного эпизода с оставшейся в Долгопрудном «Анной Иоанновной» и ее таможенным брокером, Вера начала изучать механизмы теневой экономики, отслеживать длинные, путаные цепочки связей, ведущих от мелких полукриминальных фирм к миллионным состояниям и номерным счетам за границей.
Она усердно штудировала публиковавшиеся в газетах финансовые отчеты крупных компаний, читала иностранную прессу, следила за новостями в Интернете, накопила огромный объем данных, проверяла и перепроверяла их, систематизировала, дополняла. Поиск достоверных сведений сам по себе напоминал детективное расследование. Работалось ей легко, хотя работа съедала все ее время.
Вернувшись с работы, Вера, как встарь, спешила к компьютеру, коря себя за то, что так мало внимания уделяет сыну. Еще в Долгопрудном она начала читать ему перед сном, и он так привык засыпать под мамин голос, что, даже когда научился читать, все равно просил ее почитать ему на ночь.
— Ты же сам умеешь! — говорила Вера.
— Ну, мамочка, ну еще пять минут! — настаивал Андрейка. — Ты только начни, я потом сам дочитаю.
— Ладно, пять минут, — соглашалась Вера, и пять минут растягивались на полчаса, а то и час.
— Ну еще чуть-чуть, — упрашивал он. — Еще самую капельку!
— Мне работать надо, сынок, — вздыхала Вера, но читала «еще самую капельку», пока он не засыпал, а потом шла работать.
И вот — ему скоро в школу, а у нее опять работа. Трудно урывать время для сына. Именно урывать. Опять, уже в который раз Вере вспомнился папа. Он тоже много работал. Структура сочинского порта была, мягко говоря, неоптимальной, акватория — неглубокой, пропускная способность — ограниченной. Папа ругался с горкомом партии, настаивал на строительстве выносного причала, даже проект разработал сам… Жалел, что так мало времени уделяет ей, Вере.
Однажды папа рассказал ей, что писал философ Владимир Соловьев о своем отце, ректоре Московского университета Сергее Соловьеве. «Отец моим воспитанием совершенно не занимался. Он работал, закрывшись в своем кабинете, и ночью я видел, как из-под двери кабинета выбивается полоска света. Вот эта полоска света под дверью меня воспитала».
От этого воспоминания Вере стало горько. Да, красивая история, но ей все-таки хотелось присутствовать в жизни сына не только полоской света под дверью.
Хорошо еще, что есть подруга Зина. Зина тоже много работала, у нее была громадная клиентура, но она не забывала Веру.
— Все, Верка, теперь держись, — заявила она, приехав на новоселье. — Теперь я тобой займусь. Хватит тебе ходить Золушкой. У них там в банке дресс-код, я точно знаю. Надо подобрать гардероб. И прическу надо сменить.
— Дресс-код — это белый верх, черный низ, — воспротивилась Вера, — это у меня уже есть. Еще из Сочи. Мне нужно мебель купить. Компьютер Андрейке, велосипед, мобильник. Учебники. В первый раз в первый класс. Ссуду надо возвращать. В общем…
— На мебель одолжи у меня, — предложила Зина. — Нет, серьезно, у меня кое-что отложено на черный день. Пять тыщ баксов могу дать. Возьми.
— Нет, я не хочу одалживать, — заупрямилась Вера. — А вдруг со мной что-нибудь случится и я не смогу вернуть?
— Верка, ты или дура, или… — У Зины слов не нашлось. — Если с тобой, не дай бог, что-то случится, мне будет жаль тебя, а не денег.
Подруги обнялись и даже прослезились от полноты чувств.
— Ладно, но только с процентами, — уступила Вера.
— Ну ты с ума-то не сходи. Давай я буду как этот… ну как его? Помнишь, ты мне рассказывала? Ну, который не брал процентов. И у них не было инфляции.
Подготовив к печати научный труд, Вера задумала еще одну книгу — «Занимательную бухгалтерию» для старшеклассников, рассказы об истории банковского дела. За неимением в доме старшеклассников она опробовала исторические примеры на Зине. Зина клялась, что это очень интересно.
— Козимо Медичи Старший, — догадалась Вера. — На самом деле он брал проценты. Но в те времена ссужать деньги под процент считалось смертным грехом. Они думали, что банкир получает прибыль, не вкладывая труда. На самом деле банкир не может давать в долг просто так, интерес — это суть банковского дела. Даже Библия это одобряет — в притче о таланте, зарытом в землю. Но Данте в «Божественной комедии» поместил ростовщиков в седьмой круг ада. Поэтому у них действовал негласный договор: банкиры брали проценты, но искупали грех, жертвуя на благотворительность суммы, равные ростовщическим прибылям. Козимо Старший подсчитал, что ко дню своей кончины примерно уравнял пожертвования с прибылями.
— Чудненько, — кивнула Зина, выслушав эту маленькую лекцию. — До кончины мне, слава богу, далеко, так что давай я не буду брать проценты. Чем я хуже твоего Козимо? Ты же не хочешь поместить меня в седьмой круг ада?
— Зина, ты не понимаешь, — всполошилась Вера. — А если доллар упадет? Мне придется возместить тебе хотя бы разницу в курсах, иначе не возьму.
— Ладно, возместишь мне разницу в курсах, — согласилась Зина. — Но мы первым долгом купим тебе приличных шмоток.
— Нет, сначала — компьютер Андрейке, — возразила Вера. — И мобильник. И новый велосипед. А на мебель пяти тысяч все равно не хватит.
— Можно купить что-нибудь временное подешевле, — тут же нашлась Зина.
— Нет, я не хочу временное подешевле, — покачала головой Вера. — Хочу сразу надолго.
Она тут же помрачнела, ушла в себя, услышав в собственных словах отголосок своих тайных мыслей.
— Ну и ладно, остальное пустим на шмотки, — жизнерадостно улыбнулась Зина, упорно не желавшая замечать перепадов настроения у подруги.
Сколько Вера ни сопротивлялась, сколько ни отнекивалась, Зина была неумолима. И Антонина Ильинична на этот раз поддержала племянницу:
— Зина права, Верочка, пора тебе принарядиться. Купи себе что-нибудь.
Опять Вере вспомнился тот давний, нечаянно подслушанный спор отца с матерью:
«Почему моя дочь должна ходить в Лориных обносках?»
«Не барыня, обойдется. Мала еще наряжаться — ни рожи, ни задницы».
— Ладно, — сказала Вера Зине. — Пойдем, купим что-нибудь.
В отличие от Веры Зина точно знала, что сейчас модно, что «носят». Она провозгласила, что туфли — основа гардероба. Под ее чутким руководством Вера купила себе несколько пар хороших туфель и подобрала к ним сумочки. Правда, Зина сокрушалась, что настоящей толковой сумки в Москве не найти.
— В дамскую сумку должны влезать, — Зина начала загибать пальцы, — пара туфель, зонтик, книга — читать в дороге, — бутылка вина, ну, само собой, косметичка и кошелек. И при этом она должна выглядеть как дамская сумка, а не заплечная торба.
Вера на это ответила, что с нее довольно московских сумок. Она купила себе элегантный дамский портфель. Правда, в него не влезли бы пара туфель и бутылка вина, но зонтик и книга — читать в дороге — вполне помещались. А главное, туда можно было прятать бумаги, не сминая.
Еще недавно Вера думала, что вот она умрет и никто не узнает, какой у нее вкус. Пока она училась в институте, а потом в магистратуре, ей действительно было не до нарядов. И вдруг оказалось, что это захватывающе интересно — выбирать себе платье, смотреться в зеркало, прихорашиваться! Правда, опять нахлынули непрошеные воспоминания о Коле, но Вера их прогнала.
Вкус у нее оказался классически строгий.
— Ну почему считается, что элегантность — это обязательно что-то серенькое? — возмущалась Зина. — Тебе надо что-нибудь яркое, смотри, какая ты бледная!
И Зина показывала Вере французские модные журналы с ослепительно-яркими, жизнерадостными нарядами Унгаро и Лакруа. Вера лишь качала головой в ответ. Она действительно всем остальным цветам предпочитала серый. В крайнем случае черный и белый, как и требовал банковский дресс-код. Правда, под Зининым нажимом Вере пришлось немного разнообразить эту скудную трехцветку, но и Зине пришлось признать, что ее подруге очень идут строгие наряды: узкие, как карандаш, юбки, подчеркивающие воздушную стройность фигуры, английские блузки с отложным воротничком, прямые жакеты, длинные кардиганы на пуговицах…
Вера категорически отказывалась от ярких цветастых тканей, напоминавших ей о Лоре. Если уж с рисунком, то пусть будет классическая крапинка или полоска. Если уж не черно-белое, пусть будет цвет пепла, пемзы или древесного угля. Или сизый. Она купила темно-серый деловой костюм в тонкую белую полоску, превращавший ее глаза в озера таинственного тумана, и Зина ахнула:
— Как тебе идет!
Вера лишь пожала плечами. Это был просто деловой костюм, подходивший к ее новой должности. К разреженной атмосфере высоких финансов, в которой она теперь существовала.
Зина поэкспериментировала с ее волосами и, поскольку Вера наотрез отказалась стричься, остановила выбор на французском узле. Вере эта прическа в стиле классического балета подходила идеально. Гладко зачесанные назад или разделенные на прямой пробор волосы оставляли лицо с большими серыми глазами открытым, а на затылке — прямо как в «Письмах незнакомке» Андре Моруа — колебался тяжелый узел волос, еще больше подчеркивающий хрупкость шеи.
Красить волосы Вера тоже не хотела, но тут уж Зина приперла ее к стенке:
— Знаешь, как твой цвет называется? Ну, у нас, у мастеров? «Немытый блондин».
— Кошмар какой! — ужаснулась Вера. — Я мою волосы два раза в неделю…
— Оправдываться будешь в прокуратуре, — Зина наслаждалась произведенным эффектом. — Не бойся, я тебя обесцвечивать не буду, подберу тонировку…
— Что это значит? — настороженно спросила Вера.
— Краска такая есть, щадящая, без перекиси. Держится не так долго, зато накладывать можно чаще. Тебе же не седину закрашивать! В общем, предоставь это мне.
Зина добилась своего. Мытье ромашкой и применение каких-то красок, известных ей одной, принесло плоды. Верины волосы приобрели чудесный светло-золотистый отлив. Подруги договорились, что Вера будет приходить в парикмахерскую каждую неделю в удобное для себя время.
— Я подстроюсь, — пообещала Зина. — У нас все по записи, но ты не будешь ждать. У нас с тобой процесс налажен.
Зина успела съездить в командировку в Лондон и по возвращении устроила у себя в салоне работу на английский манер.
— У них там всю подготовительную работу скидывают на ассистентов. Девочки-стажеры моют волосы, делают массаж головы, наносят и смывают краску, бальзам, кондиционер… Мастер на эту мелочовку отвлекаться не должен. Вот и мы будем так работать. Но смешивать краску я буду сама, ты не волнуйся.
— Я не волнуюсь, — улыбалась Вера.
У Зины вообще обнаружилась недюжинная деловая хватка. Пока в других салонах клеили так называемые «наращенные» ногти и покрывали их художественными переводными картинками (это называлось дизайном ногтей), она нашла в Москве нескольких старых мастериц, делавших настоящий классический маникюр и педикюр с вырезанием мозолей и вросших ногтей. И к ним тоже приставила ассистенток, чтоб перенимали секреты ремесла. «Дизайн ногтей» тоже предлагала: почему бы и нег, раз есть спрос? Поэтому в салон «Зина», как назвал его Зинин муж Илья, стояли очереди по записи, пока в близлежащих салонах мастера по наращенным ногтям и переводным картинкам художественно томились от скуки.
Правда, самой Зине название не понравилось.
— Что это еще за «Зина»? — возмущалась она. — Кому Зина, а кому, может, и Зинаида Рифатовна! Кругом каких только названий нет! И «Дианы» с «Венерами», и «Парижи» с «Мадридами», и художников французских всех перебрали. Салон «Моне». Салон «Ренуар». А тут — «Зина»!
— А мне очень нравится, — сказала на это Вера. — Просто и демократично. И рвутся все, между прочим, к тебе, а не к «Ренуарам».
Вера помогла подруге оформить налоговую скидку: ведь ее салон стал считаться учебным заведением. И еще она договорилась в банке, чтобы все сотрудники, мужчины и женщины, обслуживались у Зины. Банк вносил за них ежегодно энную сумму, остальное они доплачивали сами. Салону это было очень выгодно: всегда имелся в наличии оборотный капитал.
ГЛАВА 12
Зина помогла Вере найти домработницу, и в Верином доме появилась рослая, щекастая, никогда не унывающая девица родом из Приднестровья, из города Бендеры, где у нее осталась куча родственников. Звали ее пышным именем Леокадия, очень популярным в Молдавии, но она охотно откликалась на Лёку. Лёка приехала в Москву на заработки.
Ехала Лёка не на пустое место. Некая состоятельная московская дама — не то родственница знакомых, не то знакомая родственников — пригласила ее ухаживать за своей обезножевшей матерью. У матери была своя квартира, в ней Лёка и поселилась. Состоятельная дама объявила, что платить ей не собирается: пусть работает за стол и ночлег.
Лёка согласилась, но жить в Москве совсем без денег было невозможно, да и ехала она в Москву, чтобы помогать оставшимся в Бендерах родным. Оглядевшись в столице, Лёка устроилась в салон «Зина» подрабатывать уборщицей и поварихой в свободное от основной работы время, благо это было рядом с домом. И все были довольны: и обезножевшая мать, и мастера в салоне, и сама Лёка. Недовольна осталась только состоятельная дама. Сколько ни плакала старушка-мать, сколько ни уверяла, что ей с Лёкочкой хорошо и никого ей больше не надо, узнав, что Лёка подрабатывает, состоятельная дама выставила ее на улицу.
Оставшись без жилья, Лёка пришла за помощью к Зине, и та на первых порах приютила ее в бытовке при парикмахерской.
— Давай договоримся так, — предложила Зина. — По утрам готовишь нам обед, остальное время — на твое усмотрение. Уборщицу я другую найму, все равно ставка грошовая. А ты себе еще работу найдешь.
Зинин муж Илья, правда, пытался возражать, что весь салон пропахнет готовкой, что лучше бы заказывать готовый «бизнес-ланч», но Зина и слушать не стала. Поставила в подсобке плиту с хорошей вытяжкой, и это решило все проблемы. В одном Илье пришлось с ней согласиться: Лёкины обеды были куда вкуснее казенного «бизнес-ланча». Ее котлетки, голубцы, пирожки, фаршированные перчики шли на ура. Да и дешевле выходило.
Зина порекомендовала Лёку Вере. Узнав о Лёкиных злоключениях, Вера пригласила ее пожить у них: они поставят в кабинете раскладушку… Но Зина этот план отвергла.
— Что мы ей, жилье не найдем?
Для Зины трудностей словно не существовало. Среди учениц в ее салоне были и иногородние. Три из них снимали в складчину двухкомнатную квартиру. «Где трое, там и четверо», — рассудила Зина и предложила девушкам пустить к себе Лёку. Они согласились.
Лёка была бодрой, сильной, жизнерадостной девушкой, прекрасно умела готовить и не боялась никакой работы. Рано утром она приезжала к Зине в салон, готовила обед, а потом ехала к Вере. Гуляла с Шайтаном, если было нужно, ходила с Антониной Ильиничной на рынок, убирала квартиру. Когда время позволяло, навещала несчастную старушку, за которой ухаживала по приезде в Москву. Работа горела у нее в руках. «Миссис Мускул», прозвали ее в шутку Вера с Андрейкой в честь ходового моющего средства. Когда Антонина Ильинична к ней привыкла, Лёке стали доверять не только уборку, но и готовку. Поварихой она была редкостной, признали все и дружно благодарили Зину за столь ценное приобретение.
— Перекрестное опыление, — шутила по этому поводу Вера. — Челночные рейсы.
Зина заставила Веру приходить в салон на косметические процедуры.
— У тебя кожа очень нежная. Тебе обязательно нужны питательные маски, массаж… А то высохнешь как мумия.
Вера пыталась отнекиваться, но Зина была непреклонна.
Она научила подругу аккуратно и незаметно подкрашиваться: обводить глаза по внутреннему краю века, покрывать ресницы коричневой тушью, а потом подчеркивать самые кончики черной, грамотно накладывать тон на скулы.
— Видишь, какая ты у меня красавица? Видишь?
Но Вера не видела.
Она и вправду изменилась. Еще в Долгопрудном начала заниматься гимнастикой с сыном, чтобы показать ему пример, и сама не заметила, как избавилась от привычной сутуловатости. Стала элегантно одеваться. Научилась держаться уверенно. Даже походка у нее стала другая. И все же, что бы на ней ни было надето, как бы она ни была причесана и накрашена, ее прекрасные серые глаза смотрели серьезно и печально. Только один человек мог бы прогнать печальное выражение из ее глаз, но этого человека больше не было.
И опять Вера казалась сама себе морковкой, насильственно пересаженной на новую грядку. Пока она училась, у нее по Москве был проложен один маршрут: от ВДНХ до метро «Серпуховская», оттуда — в Стремянный переулок, в Плешку. А потом обратно той же дорогой. В Долгопрудный. Теперь же настала пора прокладывать, изучать, запоминать новые маршруты. Ведь теперь она стала москвичкой!
Но Вера не чувствовала себя москвичкой, она по-прежнему была провинциалкой с юга. Ей не хватало тепла. Настоящая честная жара случалась в Москве раз в десять лет, да и то на месяц, не больше. Московское лето проскакивало мимо сознания двадцать пятым кадром, зима тянулась по полгода. Или миргородские лужи, или грязный, никогда не убираемый снег, по которому Вера, оскальзываясь и спотыкаясь, боясь отклониться хоть на миллиметр, с трудом пробиралась вперед. И тень доктора Кречмера по-прежнему маячила у нее за спиной.
— Знаешь, чего тебе не хватает? — прервала ее грустные размышления Зина. — Тебе нужен кавалер. Поклонник.
Сама Зина так и не собралась сесть на «крутую диету» из одной каши без соли, но муж любил ее такую, как есть, а когда она начинала заговаривать о том, что надо бы сбросить пяток-другой килограммов, шлепал ее по пышному, округлому боку, шутливо ворча:
— Попрошу меня не обвешивать!
Вера же в ответ на все Зинины советы лишь грустно качала головой. Она и сама порой начинала задумываться о том, что надо бы как-то устроить свою жизнь. «Может быть… А что, если…» — говорила она себе. Говорила и сама не верила. Это было нереально.
У Веры появились поклонники. И в банке, и в Высшей школе экономики, куда ее стали приглашать читать лекции. На лекциях в Вышке ей даже понравился один — высокий, светловолосый, с симпатичным интеллигентным лицом. Судя по возрасту, он не был студентом: специально приходил ее послушать. Он поедал ее глазами, но держался на расстоянии, никогда не подходил ближе, не задавал вопросов, и Вере это было приятно. Она обомлела, когда ей сказали, что это Никита Скалон, владелец крупнейшей компьютерной и телекоммуникационной компании «РосИнтел».
Никита Скалон заинтересовал Веру. Она нашла его в Интернете, но сразу попала в «Ономастикон» Веселовского и так увлеклась историей славной фамилии, что почти забыла о Никите, последнем представителе рода. Потом ее предупредили, что Никита Скалон женат, и она сразу же выбросила его из головы.