Бриллианты требуют жертв Жукова-Гладкова Мария
– Да, – кивнул Николя. – А я-то думал, как ты легко справляешься…
– Так чего было не открыть, если все не заколочено? Банкир добрался до подземелья и все тут проверил. Ладно, не дуйся. Как сюда попадают сверху? – спросила я у Николя.
– Есть потайная кнопка. Место я знаю только примерное. Мне предстояло ее найти. Но ее не видно! Банкир мог ее обнаружить только случайно!
– И ведь в особняке делали ремонт… – медленно произнесла я. – И столько лет находилось научное общество… Николя, где находится кнопка?
– На камине, – нехотя признался француз. – На первом этаже. У банкира там столовая.
– А вы, Николя, были в доме банкира? – спросила я у француза. – Я имею в виду, он вас… отрубил у себя в доме?
– Да, мадемуазель Юля. Я позвонил ему и напросился на встречу. Сказал, что этот дом принадлежал моим предкам.
– И что произошло?
– Я… не могу все точно вспомнить…
– Чего-чего, – встрял Балаев. – Газом пшикнул. В подземелье спустил. Как нас всех. Чтобы ты, дорогой, не мешался под ногами.
Я внимательнейшим образом осматривала стены. Никаких дверей, никаких других выходов. Наш единственный шанс – это та дверь с тайным механизмом.
– Николя, я не верю, что ту дверь нельзя открыть изнутри, – заявила я вслух.
– Это так, мадемуазель Юля, – вздохнул француз. – Неужели я остался бы сидеть в подземелье?
Осмотрев подземелье, мы вернулись к сундукам, и Балаев снова взялся за их исследование – правда, на ощупь. Он согласился со мной, что батарейки следует поберечь. Я спросила Балаева, каким образом банкир завлек его, такого ушлого торговца антиквариатом, в свой особняк. Ну ладно, француз Николя попался, но Балаев-то…
– Сделал одно очень выгодное предложение. Предложил обсудить дома. И я, старый дурак, поехал один. Даже людей своих отпустил. И никому не сказал, куда поехал.
– Речь шла о драгоценностях? – спросила я.
– Не только. И не столько… Так, погоди-ка, погоди! Каких драгоценностях? Еще и драгоценности есть? Золото, бриллианты?
– Драгоценностях моей семьи?! Моих фамильных драгоценностях?! – завопил Николя. – Которые должна носить моя жена, а после нее – моя дочь?!
– А должны быть еще и драгоценности? – встрял Балаев. – Неужели и драгоценности не взяли, когда драпали от большевиков? Они же не занимают много места, и спрятать их легко. Можно даже в собственном организме. – Балаев хмыкнул.
– Взяли не все, – уклончиво ответил Николя.
– Они тоже хранились в подвале? – не отставал Балаев.
– Да. Не наверху же?
– Поищем, поищем, – потирал руки Балаев и аж приплясывал.
– Это мои драгоценности! – аж захлебнулся Николя.
– Успокойся, придурок, – спокойно сказал Балаев. – Чего делить шкуру неубитого медведя?
– Ты пришел сюда за моими драгоценностями!
– Я про них раньше и не слышал. И про твою семью раньше вообще ничего не знал. Кто вы такие? Знаешь, сколько таких тут жило до революции, а потом драпали так, что только пятки сверкали? И я пока ничего особо ценного в этом подземелье не нашел. Да, продать можно, но чтобы шею свою в петлю ради всего этого совать – нет. Хотя я еще не все посмотрел.
– Но картины…
– А ты видел, в каком они состоянии? Даже при таком освещении ясно: они нуждаются в реставрации. И окупятся ли потом вложения? Не уверен. По-моему, банкир все, что было ценного, развесил у себя наверху. А я-то все думал, где он столько добра накупил… Неужели столько бабок решил в искусство вбухать? Оказалось – вон оно где…
Балаев замолчал в задумчивости и добавил:
– Но его хорошо проконсультировали. Пожалуй, он взял самое лучшее.
– Алла Николаевна? – подсказала я.
– Знаешь про нее? Ах да, ты, конечно, не можешь не знать.
– Органы ею давно интересуются. Только взять не могут.
Я решила поведать Балаеву про интерес органов к Алле свет Николаевне в связи со смертью модели Ольги (когда галеристка обеспечивала банкиру алиби) и смертью старого ювелира, к которому она часто наведывалась.
Затем обратилась к Николя и поинтересовалась, зачем же он все-таки ходил к Аркадию Зиновьевичу. Николя сообщил уже известные мне (но не Балаеву) вещи: про то, что драгоценности Беловозовых-Шумских были изготовлены предками Аркадия Зиновьевича.
– И что? – спросил Балаев. – Старый Аркаша ничего оригинального сделать не мог. Он по другим делам специализировался. В основном скупал краденое и переделывал.
Затем Балаев совершил прыжок и схватил Николя за грудки. Прижал к стенке.
– Ну-ка колись! Зачем шастал к Аркаше?
Николя что-то визжал и пытался высвободиться. Но не тут-то было. Балаев вцепился в него мертвой хваткой. Балаев был сильнее, крупнее и рос не в спокойной Франции. Я не вмешивалась, помня старую добрую истину: двое дерутся, третий – не приставай.
Наконец Николя раскололся. Оказалось, что вскоре после личного знакомства (в первый приезд Николя в Россию) Аркадий Зиновьевич позвонил ему в Париж и сообщил, что обнаружилось одно из колец графини Беловозовой-Шумской, которое делал его прадед. Рисунок имеется в альбоме, оставшемся от предков, – в него они заносили все свои работы. Аркадий Зиновьевич спрашивал указаний Николя насчет кольца.
Николя ответил однозначно: купить. А сам поехал в Россию. Однако Аркадия Зиновьевича убили до того, как он успел передать Николя кольцо его прабабки. Поэтому местонахождение кольца французу неизвестно.
– Ты был готов покупать прабабкино кольцо? – спросил Балаев. – Не верю. Не ты ли убил Аркашу? Ну-ка колись!
– Скорее всего, убивал не он, – встряла я и поделилась информацией, полученной от Валеры Лиса, ныне парящегося в «Крестах».
Балаев выпустил Николя, потом, услышав, что Николя ходил в квартиру Аркадия Зиновьевича не один раз, снова схватил за грудки.
– Он был мертв! Мертв! – заорал француз.
– Но ты решил поискать там свое кольцо и вообще осмотреться? – вкрадчиво спросил Балаев.
– А что бы ты сделал на моем месте?!
– Ну… это мы не будем обсуждать, – хрюкнул Балаев. – Как я понимаю, колечка не нашел?
Николя судорожно покачал головой.
– Грустно. Очень грустно. Где же оно? Юля, твое мнение?
– Оно осталось у Глинских, – сообщила я. – Он его даже операм показывал.
Балаев погрузился в размышления. Я спросила, как, по его мнению, кольцо графини Беловозовой-Шумской дошло до Глинских. Мало ли что он нес про покупку в Париже.
– Судя по тому, что мы знаем, банкир нашел его здесь. Вероятно, вместе с другими драгоценностями. Решил оценить. Конечно, не все сразу. Обратился к Алле Николаевне. Она по ювелирным украшениям не спец. В картинах хорошо разбирается, в мебели, безделушках всяких, но не в ювелирке. По ней она всегда консультируется, то есть консультировалась с Аркашей. Пошла к нему с кольцом. Или Глинских сам пошел по ее рекомендации.
– Он сам, – вставила я.
– А у Аркаши уже побывал наш друг Николя, и Аркаша кольцо узнал. Видимо, по тому самому альбому освежил память – после визита, чтобы узнать вещи, если вдруг их ему принесут. И тут – здрасте пожалуйста! Он решает сделать маленький гешефт и звонит Николя во Францию. Алле Николаевне говорит: есть покупатель. А Николя… Ты ведь хотел проследить за продавцом? Так?
– Так, – признал Николя, сидевший на корточках у стены.
– Но кто-то Аркашу прикончил, чем создал массу проблем массе людей.
– И вам тоже? – спросила я.
– Лично мне – нет. Но моим постоянным партнерам – да.
– Партнеры, случайно, не китайцы? – спросила я наудачу.
Не успела оглянуться, как Балаев схватил теперь уже меня за грудки и поднял над землей. Одной рукой. Подержал, потом опустил. Куртка выдержала.
– В самом деле тощая, – выдохнул и хмыкнул. – Но вредная. И очень любопытная. Но нам нужно с тобой побеседовать. С глазу на глаз.
И, ни слова больше не говоря, он резко шагнул в сторону Николя (надо отдать Балаеву должное, он великолепно ориентировался в темноте по звукам) и треснул его головой об стену. Я услышала звук падающего тела.
– Вы его не убили? – спросила я. Довольно спокойно.
– Будешь звонить в милицию? – хмыкнул Балаев.
– Я из других соображений интересуюсь. Практических. Нам ведь еще предстоит встреча с банкиром. Лишний человек не помешает.
– А… Как приятно иметь дело с криминальным обозревателем. Ничем-то ее из себя не выведешь. Представляю, как бы тут какая-нибудь блондинка вопила. В обморок падала. А насчет твоего вопроса… Очухается к вечеру. Может, и раньше. Но я ведь и тебя могу об стену треснуть! Ты, надеюсь, это понимаешь?
Я понимала, поэтому поведала Балаеву все, известное мне про появление группы китайцев в Питере. Потом прямо спросила, является ли его партнером некий Франк Ли, гражданин США, про которого мне уже довелось слышать. Балаев хмыкнул, но ничего не ответил.
– Не считаете, что следует делиться информацией? Платить информацией за информацию?
– Считаю, – мгновенно ответил он. – Да, я имею дело с Ли. Но… Позволь дать тебе совет, дорогая журналистка. Я бы на твоем месте не стал интересоваться Франком Ли. Кем угодно – только не им. Восток – дело тонкое. Знаешь ведь? – Он усмехнулся. – Для тебя гораздо безопаснее интересоваться деятельностью чеченских полевых командиров, чем китайцев, занимающихся торговлей краденым в международных масштабах. Поняла меня?
– Поняла. Вопрос можно?
Балаев показательно застонал.
– Да, я знаю: журналистика – это диагноз, – засмеялась сама. – Мне уже много раз говорили. Не трудитесь повторять. Но тем не менее: почему? Чем китайцы опаснее других?
– Своей организацией. К ним не проникнуть постороннему. Я знаю, что они могут вытерпеть такие пытки, какие не приснятся в самом страшном сне европейцу и человеку из бывшего Советского Союза. Я имею в виду наших. И не могу сказать, что у них выше болевой порог. Просто… они другие. Они предпочтут умереть, чем открыть рот. И умирают! Их не заставить говорить! Никак! И они владеют какими-то… тайнами. Скажем так. Я сам стал свидетелем того, как китаец, чтобы не открыть секретов, которые у него выпытывали, умер. На ровном месте. Не знаю как! Сам взял – и умертвил себя.
– Может, ампула была вместо зубной пломбы? – высказала предположение я.
– Не было! И яда никакого в организме не нашли! Ничего не нашли! А он взял и умер. Мне один человек сказал: этого можно добиться самовнушением. И не чувствовать боли – таким же способом. Мне этого не понять! Разумом не понять. Хотя я и восточный человек.
– Но с другого Востока, – заметила я.
– Да вообще-то я себя ленинградцем считаю, – признал Балаев. – Только ни в коем случае меня нигде не цитируй! Откажусь от этих слов! Это я тебе сейчас говорю.
– И вообще другой мог бы не согласиться разговаривать с женщиной, – заметила я.
– Как с равной – ты хотела сказать? – усмехнулся Балаев.
– Ну, в общем, да.
– Так я европеизирован. Мне два года было, когда мои родители переехали в Ленинград. Отца перевели на другую работу. И я с детства приобщался к мировой культуре.
– А теперь приобщаете к ней избранных, – заметила я.
– Фруктами пускай другие торгуют, – заметил Балаев.
Мы помолчали.
– Хочешь знать, что ищут китайцы? – спросил он.
– Хочу, – признала я.
– Два перстня. Я видел только рисунки. Фотографий нет. Вообще нет. Там змеи извиваются. На первый взгляд – похоже, но на самом деле по-разному. Один носят на левой руке, второй – на правой. Я не могу объяснить почему. Но это национальные китайские реликвии. Были много лет назад украдены и вывезены из Китая. Неизвестно куда.
– И всплыли у нас? В Питере?
– Франк Ли получил такую информацию. Связался со мной. Раньше я никогда про эти перстни не слышал. Да, через меня проходили всякие китайские вазы, самовары…
– Что? Какие самовары? Это же национальное русское…
Балаев рассмеялся и пояснил, что самовар на самом деле является китайским изобретением, русские его только немного видоизменили. Балаев пообещал мне, когда выберемся, показать альбом, посвященный самоварам. Потом продолжил рассказ про свое сотрудничество с Франком Ли.
Балаев доставал для китайца и драгоценности, но ничего из имущества китайских императоров. С Франком Ли у них достигнута договоренность – если Балаеву попадается что-то китайское, связываться с Ли. Балаев фотографирует вещь и пересылает снимок – теперь же вполне доступны различные быстрые системы передачи информации, не нужно ждать несколько недель, пока письмо дойдет в США или куда там нужно партнеру. Раз, кнопку на компьютере нажал – и ушла картинка. Ли вскоре сообщает, берет товар или не берет.
– Он держит вас в страхе?
– Нет, – после секундного колебания ответил Балаев. – Хотя да, признаю, кое-что мне было продемонстрировано. Понимаю: тебя трудно испугать такими вещами, ты на многое насмотрелась. Но мне просто… противно вспоминать то, что я видел. Что специально продемонстрировали про приказу Франка Ли… Это был человек, вернее, два человека, которых пытали. Мне показали, что можно сделать с человеческим телом. Да, Ли сказал, что – в случае чего – легкой смерти не будет. Будет – вот это.
Балаев помолчал в задумчивости.
– Но держит меня не страх. Франк Ли меня устраивает как партнер. С ним, в отличие от многих восточных людей, – Балаев хмыкнул, – точно знаешь, чего ожидать. Что получишь, чего не получишь. Он бизнесмен до корней волос. Честен, знает, что такое чувство долга, всегда держит слово. И он всегда очень хорошо платит. Ни разу меня не обманул, даже в мелочах. И не пытался. Почему бы с ним не работать?
Я кивнула, хотя моего кивка в темноте Балаев видеть не мог. Но мы уже хорошо ориентировались по звукам. Если долго сидеть в темноте, не то что начинаешь видеть все вокруг, у тебя просто начинают более активно работать другие органы чувств, которые в других обстоятельствах спят.
Я спросила, имел ли Балаев какие-то дела с чеченским командиром Русланом. «Никаких», – ответил Балаев. Оказалось, он даже не знает про его смерть. Тогда он уже сидел в этом подземелье.
– Так почему вы все-таки оказались у Глинских? – спросила я. – Он сказал, что нашел китайские реликвии?
– Прямо – нет. Спросил, интересуют ли меня его коллекция. Я сказал: интересует. У меня тогда в голове как раз сидела мысль об этих китайских реликвиях… И тут он звонит. Погоди, Юля. Дай подумать.
Балаев опустился на один из сундуков, прекратив копаться в соседнем. Я села рядом. Признаться, тоже запускала руки в некоторые – мне было интересно, что в них скрыто. Время от времени включала фонарик – по просьбе Балаева. Но он определял на ощупь, что где лежит. Конечно, сейчас было не до тщательного осмотра.
– Глинских знал про ваше сотрудничество с Франком Ли? – спросила я после молчания.
– Алла Николаевна точно знала. Ли интересовался и ее галереей, но почему-то не стал с ней работать. Я никогда не спрашивал почему. Не мое дело.
– Алла могла определить, что те перстни со змеями китайские реликвии? Если их, конечно, нашел Глинских.
– Трудно сказать… Аркаша мог! – внезапно воскликнул Балаев. – Покойный Аркадий Зиновьевич!
Он еще помолчал и добавил:
– И именно за это его могли убить.
– Китайцы?
– Не знаю. Не думаю. Кстати, а как его убили?
– Одним ударом по голове. Размозжили череп.
– Не китайцы, – твердо ответил Балаев. Потом воскликнул: – Ох, доберусь я до этого банкира, когда отсюда вылезу! Ох, сверну ему шею!
– Ну, говорить будем? – спрашивали у банкира.
Человек, который вел допрос, очень походил на профессионального палача, хотя Глинских их никогда в жизни не видел. Но почему-то был уверен: палач должен выглядеть именно так. Или эсэсовец. Точно! Именно такие работали в концлагерях, где содержали наших военнопленных. По крайней мере, их так изображали в советских фильмах.
Блондинка сидела напротив и качала ножкой в ажурном чулке. Улыбалась. Сука! Тварь! Почему он не сделал с ней то же, что и…
Додумать мысль банкир не успел: тело пронзила боль. Палач умел бить профессионально – на теле не оставалось заметных увечий, но боль была адская.
– Так будем или как? – снова спросили его.
«Убью их, – думал Николя. – Убью обоих. Ее первой. Ненавижу! Ненавижу! И зачем я только приехал в эту Россию?!»
Новость шокировала высокую женщину. Хотя чего тут удивляться… Это только подтвердило ее подозрения. Они оба виноваты. Оба братца. И один помог другому.
А мамочка-то, мамочка! Позвонила ей сообщить радостную весть. Менты у нее, видите ли были, про сына спрашивали. Мамочка только от ментов новость узнала. В это вполне можно поверить. И стала звонить ей, делиться радостью и совета спрашивать. Конечно, спасибо за информацию. Она теперь будет думать, как добраться до этого братца и куда он мог деться.
Глава 19
Француз вскоре очухался. Высказал все, что думает о Балаеве. Я поняла, что русский язык он учил не только по словарям и учебникам. Балаев быстро пресек этот поток, посоветовав прислониться затылком к холодной стене – тут же полегчает.
Француз попросил пить. Мы все поняли, что хотим есть, и по-братски разделили остатки еды – выделенный им хлеб, мою часть шоколадки и яблоки. Надеялись, что сегодня вечером уже сможем поесть нормально. Балаев пригласил меня в ресторан. Николя сказал, что пойдет с нами.
– Сколько времени? – спросил Балаев у Николя.
Дело приближалось к семи вечера. День пролетел быстро. Конечно, за разборкой сундуков и ящиков время прошло незаметно. И мы не замерзли, так как были все время чем-то заняты. Двигали эти самые сундуки с ящиками, перебирали, нагибались, поднимались…
– Давайте-ка перемещаться поближе к двери, – предложил Балаев.
Там мы заняли места в соответствии с его указаниями и договорились о предполагаемых действиях. Я спросила, куда достает луч света от двери. Мужчины посовещались, после чего мы все решили, что одному из нас следует сесть в клетку. На эту роль выбрали Николя. Он сразу же согласился. Почетная миссия нейтрализации банкира легла на наши с Балаевым плечи.
– Как вы думаете, во сколько он сегодня заявится? – спросила я у Балаева. – Ведь суббота же. Не после работы…
– А кто ж его знает? Может в ресторан пойти. После набивания своего банкирского брюха. А может и поработать. Я работаю по субботам.
Но банкир не появился ни в восемь, ни в десять, ни в двенадцать.
– Он не может сидеть в ресторане после двенадцати.
– А ночные клубы? – напомнила я.
– Если только…
– И ведь не поспишь из-за этой сволочи… Ждать его нужно.
– А вы уверены, что он вообще придет нас сегодня кормить? – подал голос Николя. – Думаете, он такой ответственный? Заботливый? Беспокоится, чтобы мы не остались без ужина? Без воды? Почему вы так хорошо о нем думаете?
Я с большой неохотой признала справедливость слов Николя. Банкир вполне может и не появиться сегодня. Если, например, он привез в особняк женщину. Или вызвал кого-то из девочек Автандила Георгиевича. Не показывать же им это подземелье?
При воспоминании о девочках Автандила мне в голову ударила мысль. Сам Автандил говорил, что из-за банкира потерял уже троих – блондинка Кристина была третьей.
Вопрос: кого?
Я невольно бросила взгляд в дальний угол подземелья, где лежала мумия неизвестной мне девушки. Она как раз такого модельного типа, как предпочитает Глинских. Почему она оказалась здесь? Почему банкир оставил ее умирать? Или он убил ее?
Я целенаправленно пошла к трупу.
– Эй, Юль, ты куда? – позвал Балаев, услышав мои шаги.
Я пояснила, что хочу выяснить, как умерла девушка. Балаев на всякий случай остался у двери. Николя вышел из клетки. Я направила фонарик на мумию. Никаких внешних повреждений не обнаружила. В нее не стреляли, ей не размозжили голову… Неужели она тут умерла голодной смертью? Какой кошмар!
Но за что?
Я задумалась. Вход в подземелье можно было обнаружить только случайно. Николя говорил про кнопочку на камине, которую сам еще собирался искать. А вдруг девушка на нее случайно нажала? Или банкир случайно нажал, когда девушка была у него? И вот она здесь.
Так, а что сегодня говорил Николя? Подземелье закрывалось таким образом, чтобы запереть в нем нежелательных посетителей. Воров – проще говоря. Выйти отсюда нельзя. Можно только открыть дверь снаружи. И вот, предположим, банкир с девушкой случайно находят потайную кнопку. Спускаются. Банкир почему-то выходит. Мало ли что. И дверца захлопывается. Банкир соображает быстро. Раз дверка захлопывается, нужно что-то предпринять, чтобы не захлопывалась. А пока он ищет мастера, девушка умирает внутри. Но ведь он мог открыть дверь, найдя кнопку? Он же с первого раза должен был понять, где она. Но не стал выпускать девушку. Не хотел, чтобы она разнесла по городу тайну? Неужели он такая сволочь?!
Вторая – Ольга. Или Ольга не считается? Она же не от Автандила. Так где же вторая? Автандил точно говорил про трех.
Я стала вспоминать, не исчезал ли у нас за последний год кто-то из известных (или относительно известных, раз Автандил привечает восходящих звездочек) певичек или моделей. Нет, громких исчезновений не было. Хотя надо будет проверить – в холдинге, у спеца по шоу-бизнесу Димона Петроградского, и в управлении у ребят. Мало ли… Или спросить прямо у Автандила.
А пока решила поинтересоваться у Балаева. Раз «дэвушки-бландынки» и в его вкусе.
– Зачем тебе? – спросил Балаев.
Николя подтянулся к нам. Я пояснила ход своих мыслей.
Насчет девушки в подземелье Балаев ничего сказать не мог. А вот насчет «попорченного товара» – пожалуйста.
Глинских пригласил к себе одну из девочек Автандила, к которому периодически обращался и Балаев. Как восточные люди, они быстро нашли общий язык, и Автандил ему жаловался на банкира. Однако Глинских неустойки платит, поэтому Автандил продолжает поставлять ему «товар». Тем более «товару» много. Все новые и новые желающие прибывают в Питер с мечтой стать моделью или певицей.
Но тут дело было в другом. К Глинских неожиданно заявилась Алла Николаевна и, увидев девушку, с ходу на нее набросилась. Сильно попортила фасад. Алла-то приемы изучала в местах не столь отдаленных, а это – лучшая школа. Тем более когда дерутся бабы…
– Она что, взревновала Виктора Анатольевича? – поразилась я. – Но она же должна понимать…
– Во-первых, что понимает и что не понимает женщина, когда видит в постели мужчины другую женщину, – вопрос сложный. Во-вторых, у Аллы свет Николаевны могли быть какие-то свои претензии. В-третьих… Ну может, у нее были критические дни, как говорят по телевизору, в котором ты, Юля, работаешь.
– Я не в телевизоре работаю.
– Я тебя только в нем и вижу. Теперь всем знакомым буду рассказывать, как с тобой общался не по телевизору. Но это к делу не относится. Алла здорово девице поддала. Банкир платил неустойку. Потом вроде бы куда-то ее пристроил. Она не смогла больше работать на Автандила.
– Вы фамилию не помните?
– Да я ее и не знал никогда. Хотя у Автандила можно выяснить, если нужно. Мне скажет. Хотя зачем тебе? Думаешь, она интервью тебе даст? Навряд ли…
– А если она что-то видела? Или слышала? Я привыкла использовать любой источник информации. Никогда не знаешь заранее, что удастся узнать.
Николя на протяжении нашей беседы с Балаевым молчал. Тут вклинился и предложил укладываться спать. По всей вероятности, сегодня ждать банкира не приходится. А завтра следует встать, по крайней мере, в девять. Мало ли во сколько принесет банкира?
– В девять не принесет, – заметил Балаев. – В особенности если он с бабой. Пока проснутся, пока кофе попьют, пока он ее отправит.
Я вспомнила про прислугу и спросила у Балаева, что ему известно о ней. Ничего – антиквар нечасто посещал Глинских. А если быть откровенным, то появлялся тут всего три раза. Про последний, закончившийся подземельем, мне было известно, два предыдущих – большие сборища, на которые приглашались известные в городе люди. Что тут делается постоянно, кто работает – Балаев не представлял. Во время последнего посещения не заметил никого. Банкир был один.
– Ладно, давайте спать, – согласилась я с предложением Николя. – Предлагаю перетащить три сундука поближе к двери и устроиться на них. Если дверь начнет открываться – мы сразу же проснемся. А на земле спать не хочется.
Николя заметил, что мы также можем прикрыться длинными платьями графини. Жаль, мехов тут нет, но за неимением лучшего, как известно…
Мы втроем перетащили сундуки поближе к двери, правда, поставили их так, чтобы свет на нас ни в коем случае не попал, и стали устраиваться на ночлег. Что нам еще оставалось?
Я проснулась от какого-то шевеления. Время определить не могла – кромешная же тьма кругом, а часы у меня без подсветки. Но мне показалось, что спала я часа два. Шевеление повторилось. В другом конце подземелья, где было составлено добро графов Беловозовых-Шумских. Неужели мыши?
Стараясь действовать неслышно, я скинула с себя два графских платья, которыми закрывалась, прихватила сумку, в которую упиралась головой (она стояла между моей головой и стеной), соскользнула с сундука и снова прислушалась. Слева и чуть ближе к двери спал Балаев. Сейчас он храпел. Николя спал в другой стороне. Я прислушалась. Храпа оттуда не доносилось. Но необязательно же человек храпит? А шевеление в другом конце подземелья продолжалось.
Я тихо подошла к сундуку Николя. Он оказался пуст! В качестве туалета нами использовалась клетка мужчин, которая ими уже была хорошо загажена, поэтому Николя не мог отправиться по нужде в тот конец подземелья. Но ведь зачем-то же отправился? Или ему что-то известно о сокровищах его предков, что неизвестно нам? Он знает, где Беловозовы-Шумские оставили драгоценности?
Следовало проверить.
Вначале была мысль осторожно разбудить Балаева. Потом я от нее отказалась. Во-первых, чтобы не насторожить Николя. Ведь тихо не получится. И ему ведь надо что-то объяснить. А Николя может затаиться…
Поэтому тронулась в направлении звуков. Сумка висела у меня на плече. По пути тихонько расстегнула «молнию», но не полностью – только так, чтобы просунуть руку и достать фонарик. Я намеревалась направить фонарик в лицо Николя. Если это, конечно, Николя. Хотя кто же еще?
Внезапно тишину подземелья прорезал мерзкий скрип. Я застыла на месте. Никаких звуков больше не было. Ниоткуда. Значит, не дверь из камина. Да и звук шел с той стороны, куда я направлялась.
Нет, звуки были. Балаев продолжал храпеть. Не проснулся. Хотя я, как мне кажется, от этого скрипа проснулась бы обязательно. Я ведь проснулась от гораздо более тихих звуков. Или тогда меня тоже разбудил скрип?
Так… Ко мне приближаются шаги. Тихие. Идут в ту сторону, откуда пришла я. Пройдут мимо. Не заденут. Я не шевелилась и, кажется, не дышала. Человек прошел мимо. Моего присутствия не почувствовал.
Куда он? Назад спать? И что тогда делать мне? Через некоторое время вернуться на свой сундук? И завтра вместе с Балаевым осмотреть место в дальнем конце подземелья, где что-то искал Николя? Ведь поймем мы, что тут могло скрипеть. Скрип-то был металлический. Ладно, подожду еще.
Я услышала, как Николя что-то щупает. Ищет. Нет, не могу удержаться. И я, резко включив фонарик, направила его в ту сторону, где по моим прикидкам должен был находиться француз.
Он стоял над моим сундуком, держа в руке довольно толстую веревку.
– Ах ты, сволочь! – заорала так, что, казалось, стены подземелья содрогнулись. – Сережа! Балаев! Просыпайтесь! Он хотел меня задушить!
Надо отдать должное Балаеву, он подскочил на сундуке (вернее, на двух, придвинутых друг к другу), словно матрос при крике «Полундра!».
Поскольку Николя так и стоял, застыв на месте, с веревкой в руке, Балаеву не потребовалось много времени, чтобы скрутить француза и завязать ему руки за спиной той же веревкой. И тут уже мы на пару принялись за допрос с пристрастием. Балаев от души почесал кулаки о морду француза и пустил ему из носа кровь. Потом сообщил, что читал как-то про спасение жертв кораблекрушения. Они успели надеть спасательные жилеты и утром очнулись в спокойном море. Дело было в южных широтах, солнце палило нещадно, кругом была вода, но пить было нечего. У одного за поясом оказался нож. И он проколол сонную артерию товарища по несчастью. Напился крови. Дал выпить двум другим. Самым сложным было удержать кровь в себе, потому что она рвалась наружу. Потом он точно так же убил второго. И третьего. И выжил, пока его не подобрало рыболовецкое судно. Перед смертью (дело было в начале двадцатого века) поведал детям о том, что случилось тридцать лет назад. Покаялся в грехах. В том, что убил трех человек, спасая свою шкуру.
– Юль, надеюсь, тебя не будут мучить угрызения совести? – спросил меня Балаев.
– После того, как этот гад хотел меня задушить?!
– Вы не имеете права! – завизжал Николя козлиным голосом. Я – гражданин Франции.
– Ты громче кричи, – посоветовал Балаев. – Кон-су-ла! Кон-су-ла! Юль, может, все хором покричим?
– Или попросим Николя рассказать нам про права человека? Про Женевскую конвенцию? А, Николя? Про приезд в Россию по чужим документам? Про проникновение в пустую квартиру по общему балкону?
Затем я предложила Балаеву связать французу и ноги, для чего можно, например, использовать одно из платьев его прабабушки, после чего пойти обследовать место, где он что-то искал. Балаев с радостью разорвал платье на куски, связал Николя покрепче, причем еще и руки к ногам, чтобы француз оказался в наименее удобной позе из возможных, и вставил в рот кляп.
И мы вместе отправились в другой конец подземелья. Балаев по пути удивлялся моему чуткому сну.
Там я включила фонарик для беглого осмотра – и мы застыли на своих местах, в удивлении открыв рты.
Николя отодвинул несколько ящиков в самой дальней части, которую Балаев днем осмотрел только бегло. К тому времени осмотр ему уже надоел и он понял, что ничего особо ценного тут нет. За самым нижним ящиком, у земляного пола, находился люк в стене. Николя явно пытался открыть крышку люка. Она и заскрипела. Конечно, заржавела, если столько лет ее не открывали и не смазывали.
– Юль, посвети-ка, – попросил Балаев, садясь на корточки. Я опустилась рядом.
– Этот гад знал, что она здесь, – заметила я.
– Знал, подлюка. И молчал. Ладно, выключай фонарик. Сейчас попробуем открыть.
И мой товарищ по несчастью принялся за работу. Скрип был жуткий. Мне казалось, что банкир Глинских сейчас принесется сверху с пистолетами в руках и начнет в нас стрелять. Поэтому я постоянно прислушивалась, не раздастся ли какой-то звук в другой стороне подземелья. Однако там только ворочался Николя. Видимо, пытался освободиться. Но получалось у него плохо: Балаев постарался на славу.
К счастью, мой напарник был крупным и сильным мужчиной, так что крышку люка открыл, хотя и попотел. Боюсь, одна бы я с ней не справилась.
– Уф! – выдохнул Балаев. И принюхался.
Я последовала его примеру. Потом включила фонарик, в котором уже садились батарейки. Нашему взору открылся круглый ход, который когда-то был укреплен досками. Доски по большей части подгнили. Были покрыты столетней пылью, грязью, правда, ни одной убегающей от луча света крысы мы не заметили. Конец хода не просматривался.
Я выключила фонарик, чтобы не расходовать батарейки, и спросила у Балаева, полезет ли он по этому ходу вместе со мной.
– А ты точно полезешь? – Он усмехнулся.
Читать бесплатно другие книги:
