Места без поцелуев Жукова-Гладкова Мария
Лена съела ложку варенья, запила чаем и продолжала:
– Этот самый тип звонил ей года два назад и предлагал снова работать вместе – теперь уже по каким-то банковским делам. Он нынче банкир. Вернее, был им два года назад. Как теперь – неизвестно.
– Звонил после того, как она его в Кресты упекла? – удивился Равиль.
Чужая душа – потемки. Ни Вера, ни тем более Лена с Равилем не знали ведь, зачем бывший комсомолец добивался сотрудничества с Верой Григорьевной. Может, отомстить хотел, а может, снова общее дело закрутить. Как понимала Лена, тетка-то Вера Григорьевна толковая, тем более они с тем проходимцем еще с доперестроечных времен знакомы.
– Ну и?..
– Вера его послала. Не захотела больше с ним связываться.
– Но почему она про него вспомнила?
– Я поинтересовалась, чем она занималась раньше. Она начала рассказывать. Ну и его между делом вспомнила. Просто всплыла фамилия. Поэтому я тебе и говорю: вариант, возможно, тупиковый. Я упоминаю этого парня потому, что Жировецкий – из банковских, а этот тип на момент последнего контакта с Верой тоже в банкирах числился. Слишком много совпадений, понимаешь?
Лена не стала добавлять, что Седых – отец ее ребенка. Об этом, правда, придется сказать Туманову, а Равилю знать совсем необязательно, хотя Лена ему доверяла и считала своим другом. Но личное дело – оно и есть личное. Кильдееву также не следовало знать, почему она сама побуждала Веру рассказывать про Славика: Лена интересовалась судьбой своего первого мужчины и отца Вовчика. Она ведь до сих пор не могла его забыть…
Равиль вытащил из кармана блокнот и вопросительно взглянул на Лену.
– Фамилия?
– Седых Святослав Алексеевич.
Кильдеев на мгновение словно окаменел. Потом разразился семиэтажным. Лена ничего не понимала. У нее промелькнула мысль: а может, Равиль знает, что Святослав – отец Вовчика, и теперь каким-то образом заподозрит и ее в причастности к…
– Тебе Туман не говорил про фамилии из записной книжки? – спросил Равиль. – И я, кажется, забыл.
– Из какой записной книжки? – не поняла Лена.
– Из электронной. Юханссона. Мы же по тем телефонам и именам многое откопали.
Лена молча смотрела на Равиля. Она не знала, что и думать.
– Вы мне вообще не говорили, что с ней уже разобрались, – сказала она наконец. – В чем дело, Равиль?
– Кроме тумановских – тут я и тебя имею в виду, – в записной книжке Юханссона значились два питерских телефона, вернее, телефоны двоих людей из нашего прекрасного города на Неве – Жировецкого и Седых. Только без фамилий, а просто Паша и Слава.
Лена тихонько присвистнула.
«Только этого мне не хватало», – подумала она.
Глава 7
Проводив Равиля, Лена уложила сына спать и отправилась на кухню к поджидавшей ее тете Люсе. Людмила Ивановна горела желанием услышать рассказ любимой племянницы о том, как прошел вечер. Жизнь тети Люси крутилась вокруг Лены и Вовчика, они являлись центром ее Вселенной. Тетушка знала практически все о похождениях племянницы – та часто с ней советовалась или просто выговаривалась, когда становилось невмоготу после общения с очередным клиентом. И далеко не все в жизни Лены тетя Люся одобряла.
Наливая себе чаю, тетя поинтересовалась, что представляет собой Вера Григорьевна.
– Я же тебе уже вчера вечером рассказывала, – напомнила Лена.
– Сегодня-то ты, наверное, много нового узнала. А Вера Григорьевна, как я догадываюсь, личность колоритная.
– Да уж, – покачала головой Лена.
Тетя Люся ждала. Наконец Лена заговорила – поведала о бурной молодости своей новой знакомой и о не менее бурной нынешней жизни.
Когда Лена перешла к самому щекотливому моменту, Людмила Ивановна раскрыла от удивления рот. Значит, этот самый Святослав Седых, с которым она так ни разу в жизни и не встретилась и заочно ненавидела, снова всплыл в жизни ее племянницы.
– Да не всплыл он еще, – возразила Лена.
Но интуиция подсказывала ей, что скоро они снова встретятся. А интуиция Лену обычно не обманывала…
Она вздохнула, встала из-за стола, сходила в большую комнату и вернулась с початой бутылкой коньяка и двумя рюмками.
– Опять пить? – спросила тетя Люся. – С твоей-то наследственностью?
Лена отмахнулась.
– Раз до сих пор не спилась, то уже не сопьюсь.
– Не зарекайся, – нахмурилась тетушка.
Лена молча разлила коньяк, посмотрела прямо в глаза тете Люсе и призналась:
– Знала бы ты, как мне сейчас тошно. И не могу объяснить, почему именно. С одной стороны…
Лена выпила рюмку коньяка и разрыдалась.
Людмила Ивановна вскочила с табуретки, бросилась к племяннице и прижала ее голову к своей груди. Лену сотрясали рыдания.
– Ты любишь его, что ли, до сих пор? – догадалась тетя Люся.
Лена утерла слезы и подняла голову.
Она не знала. Даже самой себе не могла бы ответить честно. Просто не знала – и все. Не представляла, как бы отреагировала, если бы они теперь встретились. Ведь после Славки она словно заморозила себя. Его любила. А после него ни к одному мужчине никаких чувств не испытывала. Затоптала это в себе. Вернее, он в ней затоптал. Конечно, она кого-то уважает, на кого-то смотрит, как смотрела бы на отца или на старшего друга, например на Ивана Денисовича. Ее окружают интересные мужчины, но… Она не в силах влюбиться.
– Да, Славик хорошо постарался, – заметила тетя Люся.
Лена налила себе еще коньяку. Тетя Люся снова опустилась на табуретку и взяла свою рюмку.
– Давай за решение всех твоих проблем, дочка. Ты Равилю про него сказала? – неожиданно спросила Людмила Ивановна.
– Не все.
Тетя Люся ждала продолжения. Лена объяснила, что Равилю незачем знать про ее прошлые отношения с Седых, но умолчать о нем она просто не могла. И тут же подумала о том, что он наверняка замешан в этой истории – его телефоны не просто так оказались в записной книжке шведа.
– Но шефу придется все рассказать, – добавила Лена. – Вернее, напомнить. Если он сам уже не вспомнил, кто отец Вовчика.
– Когда собираешься ему звонить? – спросила тетя Люся.
Лена немного подумала и поднялась с табуретки.
– А прямо сейчас, – сказала она.
Валентин Петрович еще не слышал последнего отчета Равиля: они договорились на утро. Татарин поехал к Игорю – сверять полученную информацию.
Лена сказала Туманову, что не хотела бы, чтобы кто-то знал о ее прошлых отношениях с Седых. Незачем. И сама не хотела бы встречаться со Славиком… если возможно. И работать с ним.
Туманов на другом конце провода молчал.
– У вас были другие планы?
– Пока я ничего еще не планировал, моя милая. Но я это учту. Только в крайнем случае… сама понимаешь.
– Понимаю, – с грустью ответила Лена.
– Ну что ты в таком миноре, мать? Коньячку выпей для бодрости.
– Уже выпила, – улыбнулась Лена.
– Еще рюмашку прими – и баиньки. Утро вечера мудренее. Завтра отдыхай. В понедельник давай в «Сапфир», датчанами будем заниматься. А с этим делом посмотрим… Послушаем, что Татарин с Игорем раскопают, а там видно будет. Не заводись раньше времени. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Лена повесила трубку и отправилась спать.
Равиль в это время сидел у Игоря Серафимовича и слушал, что успели за день раскопать подотчетные им ребята.
У Сергея Викторовича Куприянова имелась единственная дочь от первого брака, которой теперь было девятнадцать лет. Сейчас он состоял во втором браке и жил с новой женой и ее сыном.
Куприянов развелся с мамой Юли четыре года назад, когда дочь была уже взрослой девочкой. Развод родителей серьезно повлиял на нее. Наверное, свою роль сыграла проводимая мамой политика. Мама утверждала, что Юлин папа – последняя сволочь, бросил их, ну и так далее и тому подобное. Маме удалось внушить Юле, что папе она совсем не нужна, что, кстати, не соответствовало действительности. Папа постоянно делал попытки встретиться с дочерью, но если нарывался на бывшую жену, то получал грубый отпор; а если все-таки трубку снимала дочь, то и она отказывалась встретиться с отцом, видимо, не желая расстраивать мать.
Сергей Викторович закрутился с созданием нового предприятия вместе с Окороком. Часто мотался по командировкам, работал на износ, а тут появилась новая женщина, вскоре ставшая второй женой, так что его попытки восстановить связь с дочерью становились все реже. Юля же утвердилась в мысли, что папе она совсем чужая.
Мама тем временем постаралась устроить свою личную жизнь. Появился отчим. Мать начала пить вместе с ним. По пьяному делу отчим иногда пытался зажать Юлю где-нибудь в углу. Жизнь в ненавистном доме стала невыносимой. Девушка чувствовала, что никому не нужна на этом свете.
Как-то раз знакомая из параллельного класса, увидев Юлю, рыдающую на скамейке в сквере, подошла к ней и поинтересовалась, в чем дело. Юля и выдала Кате все, что накопилось в душе. Оказалось, что девочка Катя состоит в секте некоего Чу Кай Шека, одного из проповедников, наводнивших Россию. Катя, у которой ситуация дома очень походила на Юлину, почувствовала себя своей среди приверженцев Чу Кай Шека и с удовольствием посещала все их собрания. Она пригласила Юлю присоединиться к ней. Юля согласилась.
Через некоторое время Юля с Катей и еще две девочки поселились в однокомнатной квартире, снимаемой сектой, которая взяла их на полное довольствие. День у девочек был расписан по минутам и начинался с молитвы, которая неоднократно повторялась в течение суток. Девочки должны были заниматься и определенной работой: раздавать у метро какие-то брошюрки, издаваемые сектой. Кроме того, они посещали семинары по изучению Библии, с ними даже занимались английским языком, потому что, как утверждал Чу Кай Шек, каждому члену секты подыщут спутника жизни из другой страны, а международный язык общения – английский. Чу Кай Шек проповедовал объединение всех рас и наций в единую дружную семью, в которой не будет войн и раздоров, международных конфликтов и малых народов. Поэтому нужны межнациональные браки – так произойдет всеобщее слияние.
Идея выйти замуж за иностранца привлекла в секту многих молоденьких девушек. Юля и Катя, правда, к этому не стремились. Они просто ушли из опостылевших домов, где давно чувствовали себя чужими, где матерям было все равно – есть ты или нет тебя. В секте же хорошо и вкусно кормили, давали новую одежду. А Катя с Юлей в последнее время донашивали старые одежки своих мам, потому что из ранее купленной им одежды уже выросли. У них появились подруги, круг общения, какие-то интересы, потому что девчонки искренне прониклись проповедуемыми Чу Кай Шеком идеями.
Им говорили о добре, об избавлении человечества от страданий, о поиске смысла жизни, самосовершенствовании. Глупышки не понимали, что истинная цель подобных проповедников – личное обогащение, а также обогащение верхушки секты за счет эксплуатации рядовых членов.
Девочки видели, что ими интересуются, чувствовали внимание к себе, чего давно не получали дома. Им читали лекции, они посещали семинары, причем не только в Петербурге, но и в других городах – секта тратила деньги, которые должны были потом многократно окупиться. Девочкам часто повторяли, что в дальнейшем им придется отработать, вернуть секте то, что на них затрачено. Но девочки пребывали в состоянии эйфории, наслаждались жизнью. Они были счастливы сегодня и не думали о будущем.
Вскоре Юля и Катя получили цветные фотографии с краткой биографией своих женихов, выбранных для них сектой. Юлин будущий муж был родом из Австрии, Катин – из Канады. Девочки были счастливы. К тому же наставники постоянно повторяли, что весь мир погряз в грехах (в чем они сами уверились, насмотревшись на своих родителей) и только их новая «семья» поможет им, девочкам, избрать правильный путь, только благодаря «семье» их возлюбил бог.
В секте поощрялись частые объятия, прикосновения, поцелуи. Девочки, которых давно уже не ласкали матери, были рады этому. Они никогда не оставались одни – жили вчетвером, чаще же всего присутствовал и кто-то из «старших». А на групповые сборища являлись до сотни членов, если не более. Постепенно они отказывались от собственной индивидуальности, все подчинялось групповым интересам.
Девочек убеждали в их греховности, даже заставляли каяться в своих прошлых грехах и в грехах родителей. Вспоминали и первородный грех, постепенно внушая членам секты чувство вины и желание искупить ее.
Юля и Катя полюбили свою новую «семью» и не собирались покидать ее. Родители же не искали своих дочерей. И Катины мать с отцом, и Юлины мать с отчимом, пившие почти ежедневно, решили, что дочери ушли жить к мужчинам. Их не волновала судьба девочек. Куприянов же к тому времени махнул рукой на дочь, рассудив, что, может, та повзрослеет и сама все поймет – поймет, что мать далеко не всегда была права. О существовании Чу Кай Шека и его секты Куприянов даже не подозревал.
Чу Кай Шек допустил одну грубую ошибку – разместил свой «штаб» и занял два подвала, которые прекрасно оборудовал для своих целей, на территории, контролируемой Прокофием Васильевичем Дмитриевым, которому новый обитатель его «квадрата» пришелся совсем не по душе. Дмитриев был человеком православным, и появление многочисленных заморских пророков, «контактеров» и прочих наставников приводило его в ярость, он готов был придушить их всех собственными руками. Впрочем, рук для этого в команде Дмитриева имелось предостаточно – многие из его боевиков прошли Афган со всеми тамошними прелестями и вернулись домой с весьма специфическим отношением к всевозможным «еретикам».
Дмитриев лично встретился с отцом Богданом, в свое время крестившим его и время от времени исповедовавшим, и имел с ним долгую беседу на тему секты господина Чу Кай Шека. Хоть отец Богдан и выступал обычно против насилия, тут свое благословение с радостью дал, потому что полностью разделял мнение Дмитриева и желал, чтобы проклятый китаец или кореец (или кто он там был?) отправился на свою далекую родину и больше в пределах России не появлялся.
Прокофий Васильевич, однако, не думал просто так разбить секту, он, конечно, решил поиметь с этого что-то и лично для себя. Поэтому для начала внедрил в секту нескольких своих людей, прошедших специальную подготовку – у нанятых с этой целью психологов – на предмет подверженности гипнотическому воздействию и моральную устойчивость. Эти люди искренне желали изгнать «бесов» с земли русской, за что, естественно, должны были получить щедрое вознаграждение. Ребятам дали задание: выяснить, чьи сыновья и дочки попали в сети Чу Кай Шека. В результате Дмитриев получил весьма интересный список. Кое-кого из сектантов пришлось сразу отмести – не исключалась, конечно, возможность их дальнейшего использования на предприятиях Дмитриева, – а с некоторыми родителями деток-сектантов Дмитриев имел личную беседу. Одним из таких родителей оказался Сергей Викторович Куприянов.
Сергей пришел в ужас, услышав о том, что случилось с его единственной дочерью. Дмитриевым уже был разработан план освобождения детей, угодивших в лапы к Чу Кай Шеку и находившихся от него в психологической зависимости. Прокофий Васильевич привлек лучших специалистов, не пожалел денег. В дальнейшем его затраты окупались.
Куприянов согласился подписать бумагу: он выражал желание сотрудничать с господином Дмитриевым и фирмами «такой-то и такой-то», в частности сообщать их руководству обо всех известных ему планах господина Туманова и его компаньонов, а также выполнять некоторые поручения господина Дмитриева.
Сергей понимал: если эта бумага попадется на глаза Туманову или кому-то из его команды, ему, Сергею, конец, но дочь была дороже, а Прокофий Васильевич обладал реальными средствами и возможностями для ее спасения. Дмитриев объяснил Куприянову все, что собирается делать в отношении секты и какая помощь от него как отца потребуется для возвращения дочери к нормальной жизни. Прокофий Васильевич добавил, что если дочь все-таки спасти не удастся (что маловероятно, но все-таки такой вариант исключать нельзя), то подписанная бумага будет возвращена Куприянову. Неизвестно, собирался ли Прокофий Васильевич возвращать ее, но Юля спасена была.
Метод депрограммирования оказался жестким, но эффективным. Сектантов изолировали друг от друга, держали взаперти и говорили страшную правду, показывали видеокассету с разоблачением Чу Кай Шека, а также объясняли, каковы его истинные цели и намерения. Кассету, естественно, раздобыли ребята Дмитриева – учитель иногда откровенничал в разговорах с приближенными.
Потом на сцене появлялись родители или братья и сестры. Иногда кто-то из родственников, даже друзей семьи. Куприянов показал себя великолепным отцом, он сумел доказать Юле, что всегда любил ее, хотел с нею видеться и никогда не собирался ее бросать. Легко поддающаяся чужому влиянию Юля решила, что во всем виновата мать, представившая в черном свете такого хорошего человека, фактически заставившая его уйти из дома. В результате чего Юля и попала в секту к нехорошим людям.
Какое-то время Юля жила вместе с отцом и его новой семьей, где все сдували с нее пылинки, потом Куприянов сумел накопить денег на однокомнатную квартиру, куда и перевез дочь. И он, и его вторая жена регулярно общались с Юлей, и девушка знала, что в любой момент может обратиться к ним за помощью.
История с Юлей закончилась вполне благополучно, но вот Куприянову уже два года приходилось отдавать должок.
Ребятам Кильдеева за один день, естественно, не удалось собрать всю информацию, но и полученного было достаточно для того, чтобы пригласить Сергея Викторовича на задушевную беседу.
– Зачем он все-таки ездил в Москву?
– На выставку оборудования, – подтвердил Игорь. – Действительно, на нее. Они с Окороком хотят какую-то новую линию покупать. То ли колбасную, то ли сосисочную.
– А деньги откуда?
Игорь успел выяснить, что Окорок уже имеет предварительную договоренность со швейцарцами на получение кредита под закупку оборудования. Требовалось только найти то оборудование, которое он будет закупать, и представить расчеты. Как старый лис вышел на швейцарцев, оставалось пока загадкой. По идее, ему следовало действовать через «Купчинский кредит» или, по крайней мере, поставить в известность Туманова. Но ни Александров, ни Туманов ни про какие переговоры с иностранными банкирами и слыхом не слыхивали.
– Интересная история, – заметил Равиль. – И в одном купе с Куприяновым режут банкира из «Инвест-Девелопмент».
Игорь спросил у Равиля, как прошла встреча Лены с Верой Григорьевной. Кильдеев пересказал все, что услышал от девушки.
– Значит, Ленка считает, что эта тетка в деле не замешана?
– Не похоже. А вот Окорок наверняка глубоко завяз. Ведь не хотел, чтобы бывшая женушка кому-то показывала, что с ним знакома. Потом про Ленку у нее по телефону расспрашивал. Видимо, прощупывал почву – не видели ли они и не слышали ли чего в ту ночь в поезде?
– Но ты же знаешь, Ленка считает, что его уже привели мертвого, только облитого спиртным, – заметил Игорь.
Равиль пожал плечами. Лена тоже могла ошибиться. Мог и Куприянов постараться. Или люди Прокофия в Москве. Пока это все неясно.
– Но выяснять-то нам, – пробормотал Игорь.
– Значит, выясним.
Глава 8
Утром в понедельник Лена приехала в «Сапфир», перевела составленное в субботу Рысиным и Сидоровым письмо, и секретарша Туманова Алевтина Георгиевна сбросила его на факс фирмы «Уффе» в Копенгагене.
Туманов решил, что со звонком в Данию следует подождать примерно с час, дать потенциальным партнерам возможность оценить встречные предложения россиян, а потом уже и говорить. Может, датчане и сами прорежутся до истечения часа. Западные бизнесмены вообще всегда оперативно отвечают на поступающую информацию.
Лена сидела в кабинете Валентина Петровича с чашкой чая в руке. Он за своим столом пил кофе и рассказывал ей о том, что удалось выяснить Равилю с Игорем и их ребятам.
Выслушав шефа, Лена поинтересовалась, что он думает предпринять. Валентин Петрович пожал плечами. Он пока не решил. Сегодня парни займутся Куприяновым. Особо над ним работать не станут, вдруг он еще ментам потребуется – а тут следы от задушевной беседы. Но, как предполагал Туманов, применять особые меры и не понадобится – расколется сразу же. Далее – Окорок. На первый взгляд у него не имелось никаких контактов с Прокофием, но, может, он через Куприянова действовал? Пока трудно судить.
– А если он вообще не в курсе?
– Не в курсе чего? – уточнил Туманов.
Лена не исключала того, что Окорок вообще ничего не знал о куприяновских подвигах. Тот вполне мог орудовать за его спиной. А из вагона, когда звонил по Вериному телефону, он вызывал Романова как самую подходящую кандидатуру – чтобы выручил. Не людей же Прокофия на подмогу звать… Окорок же – его прямой начальник. А если Куприянов участвовал в убийстве Жировецкого – возможно, сам его совершил, – то как раз и следовало прикинуться невинной овечкой, и помощь Окорока оказалась весьма кстати.
Туманов молча пил кофе – размышлял. Лена встала, подошла к электрочайнику и подлила в свою чашку кипятку. Потом вопросительно посмотрела на шефа.
– Очень может быть… – медленно проговорил Валентин Петрович. – Ребята разберутся. Я также велел им серьезно заняться твоим бывшим милым и прошлым Жировецкого. А тебе, дорогая моя девочка, наверное, опять придется обратить свои взоры на Юханссона.
Лена скорчила гримаску. Ей очень не хотелось снова видеть этого мерзкого шведа, но работа есть работа.
– К нему, что ли, лететь?
Этого Туманов пока не знал. Решил, что сначала с датчанами надо разобраться. С ними поработать – а там видно будет. По идее, Юханссон на следующей неделе должен отслеживать поставку катанки Туманову, а следовательно, прилетит (или приплывет – Туманов не знал, каким способом тот будет добираться) в Таллин. Туда Лена и прокатится. Вроде как от фирмы, а заодно и к милому другу.
– Из него практически невозможно ничего вытянуть, – заметила Лена. – Молчит как партизан, даже пьяный и то язык на замке держит. Треплется, конечно, но на отвлеченные темы. Самый сложный мой клиент.
– Ладно, посмотрим, – проворчал Туманов.
Настроение у Валентина Петровича в это утро было отвратительное. Мало ему забот. Проблем, требовавших незамедлительного решения, всегда хватало, но тут они навалились прямо-таки лавиной.
Внезапно зазвонил телефон. Судя по звонку, то ли междугородный, то ли международный.
Валентин Петрович кивнул Лене. Та взяла трубку. Звонили из Дании.
Лена представилась, объяснила, что является переводчицей господина Туманова, который, к сожалению, по-датски не говорит. По-английски господин Туманов тоже, к сожалению, изъясниться не мог. Звонивший господин Эрлинг Петерсен был рад получить столь быстрый ответ от компании «Сапфир» и готов вылететь в Санкт-Петербург в среду, чтобы провести четверг и пятницу за столом переговоров, а в субботу вылететь обратно. Его будет сопровождать еще один сотрудник фирмы «Уффе». Из Дании прямо сейчас вышлют факс с указанием полных имен прилетающих гостей. Господин Петерсен просил позаботиться о гостинице. Лена заверила датчанина, что никаких проблем с гостиницей не возникнет, а в среду их встретят в аэропорту. Ответы же на вопросы, перечисленные в полученном из России факсе, Петерсен обещал подготовить в течение дня и к вечеру переслать в «Сапфир».
Лена положила трубку и посмотрела на Туманова.
– Тут, наверное, все будет в порядке, – сказал шеф. – Как доложил Рысин, Сидоров уже занимается этим вопросом. Ты подключишься на перевод. Если вечером факс придет на датском, его тебе кто-нибудь из ребят закинет домой. А завтра утром завезешь.
Лена кивнула.
– Я свободна на сегодня?
Туманов не успел ответить, потому что в приемной послышался шум и в кабинет Валентина Петровича ворвался раскрасневшийся Окорок со съехавшим на сторону галстуком, с растрепанными волосами, в общем – весь в мыле. Он начал орать на Туманова прямо с порога.
Из его монолога следовало: «быки» Валентина Петровича не имеют никакого права хватать его сотрудников и увозить в неизвестном направлении, а также грубо обращаться с ним самим, Костей Романовым. Ему не дали никаких объяснений и только оттолкнули на капот машины. Окорок навалился на него – и капот прогнулся, теперь придется или ремонтировать машину, или вообще покупать новую.
Услышав о причине негодования Романова, Туманов и Лена не смогли удержаться от смеха. Окорок же на несколько секунд замолчал, не понимая комичности ситуации. Потом снова заорал.
В дверь кабинета заглянули личные телохранители Туманова – Дима и Миша-Медведь, повсюду его сопровождающие. Валентин Петрович жестом дал им понять, что беспокоиться не следует. Туманов не сомневался: Окорок скоро успокоится, выпустит пар мужик, и они поговорят о делах по-человечески.
Когда в монологе Романова возникла пауза, Валентин Петрович спросил с самым невозмутимым видом:
– Чайку, Костя, или коньяку лучше?
– Что? – не понял Окорок.
– Чайку выпьешь, спрашиваю. Могу кофейку предложить. Коньяк есть. Водка. Пиво. Сядь в кресло, вон в то, самое большое, оно специально для тебя предназначено, так что его не постигнет участь капота. В общем, устраивайся поудобнее, потому что разговор предстоит долгий, обстоятельный, много вопросов накопилось. Если бы ты сам на огонек не заглянул, то я бы тебя все равно сегодня пригласил для беседы.
Окорок молча плюхнулся в огромное, обтянутое кожей кресло, утер пот со лба, поправил галстук и тяжко вздохнул.
Лена вопросительно посмотрела на Туманова.
– Девочка, налей Константину Павловичу, чего он пожелает. И посиди с нами, составь компанию старикам.
Лена направилась к «стенке» и достала оттуда бутылку коньяка. Наполнила стакан и протянула Окороку. Затем пошла к кофеварке. Романов хлопнул коньяк, промокнул губы рукавом пиджака, поблагодарил Лену за кофе и стал отхлебывать его мелкими глотками.
Туманов ждал. Лена молча сидела в уголочке. Окорок, по всей вероятности, напряженно о чем-то размышлял.
Наконец Романов поднял глаза на Валентина Петровича и спросил, почему все-таки тумановские бойцы Сергея заграбастали.
– А ты не догадываешься?
– Догадывался бы – не спрашивал.
Туманов долго смотрел на Окорока. Под этим взглядом любому стало бы неуютно; даже Константину Павловичу, мужчине гигантских размеров, сделалось не по себе. Он заерзал в кресле, снова утер пот со лба и опять поправил галстук.
«Как кролик перед удавом», – подумала Лена, сама, точно мышка, сидевшая в уголке.
– Кто ваш контакт у Прокофия? – напрямую спросил Туманов. – Или вы непосредственно с ним общаетесь?
– Что?! – искренне удивился Окорок.
Константин Павлович сидел, выпучив глаза и глядя на Туманова так, будто тот сошел с ума.
– Я не самоубийца! – заявил наконец Окорок. – Я под твоей крышей сижу и знаю, что со мной случится, если я вдруг, не откупившись от тебя, стану работать с Прокофием.
– Но можно же втихую работать на Прокофия, оставаясь под моей крышей, – заметил Туманов.
Окорок с удивлением посмотрел на Валентина Петровича и проговорил:
– Ты, Валя, чего-то путаешь. Я скромный предприниматель и хочу спокойно заниматься своим делом – колбасами, сосисками, сардельками и прочим. Хочу, чтобы мне не мешали и дали спокойно работать. За свое спокойствие я плачу тебе процент из своей прибыли, причем немалый процент, насколько тебе известно. Ты же за этот процент должен обеспечивать мне нормальные условия для работы, решать за меня кое-какие проблемы. До сегодняшнего дня меня все в основном устраивало. И вот прямо сейчас пришли твои бойцы, заграбастали Серегу и увезли в неизвестном направлении. Хочу знать – почему?
Туманов с Леной переглянулись. Она молча пожала плечами, хотя в данный момент полагала, что Куприянов действовал за спиной Окорока, оставляя шефа в полном неведении относительно своей работы на Прокофия Васильевича.
– И, Валя, скажи мне на милость, почему ты сейчас вспомнил Прокофия? – продолжал Окорок. – Я, конечно, знаю, кто он такой. И знаю о разделе вами сфер влияния. Но я лично с ним ни разу в жизни не встречался и надеюсь, что и не сведет нас господь бог. Мне, родной, и тебя хватает, если откровенно. А в ваши дела лезть не хочется. Объясни мне, пожалуйста: что, собственно, происходит?
Туманов молчал несколько секунд. Потом очень внимательно посмотрел на Окорока и заговорил. Когда Константин Павлович узнал о том, что его коммерческий директор одновременно трудится и на господина Дмитриева, у него глаза округлились.
– Ты уверен? – спросил он, ошеломленный услышанным. – Но ведь у него нет доступа…
Валентин Петрович пояснил. Во-первых, Окорок и Куприянов работают в одном с ним, Тумановым, здании. Что-то можно увидеть, что-то услышать. Найти контакт с кем-то из тумановских сотрудников. Выяснением этих вопросов сейчас и занимались ребята из службы безопасности.
– Но, Валя, почему? Я, кажется, ему очень неплохо плачу, даже, наверное, больше бы дал, если… Но ведь вроде бы у него не возникало никаких крупных трат, долгов и…
Туманов усмехнулся. Он видел, что Окорок искренне удивлен и не понимает, почему Куприянов вдруг стал работать на Дмитриева.
– У него имеется должок, Костя. Только не такой, о котором ты думаешь.
Окорок ждал объяснений.
– Ты знаешь, что у Куприянова есть дочь?
Романов кивнул.
Валентин Петрович пояснил, что девочка несколько лет назад попала в секту к одному то ли китайцу, то ли корейцу. Прокофий Васильевич секту разогнал, но не только из благородных побуждений православного человека. За возвращение детей родителям Дмитриев потребовал с этих родителей соответствующую плату. С кого какую. Теперь стало известно, что он потребовал от Куприянова.
Окорок почесал в затылке, попросил еще кофе. Молча осушил чашку и поставил ее на стол.
– И он что, мужика убил по требованию Прокофия? – неожиданно спросил Романов.
Валентин Петрович нахмурился. Лена чуть вздрогнула. Оба лихорадочно думали.
– Он тебе признался, что убил? – спросил наконец Туманов.
– Нет, – покачал головой Окорок. – Но тогда – кто же еще? Не она же… – Он кивнул на Лену. – И не моя бывшая женушка. Вы уже, конечно, выяснили, что Верка – это моя предыдущая.
Туманов как раз собирался спросить у Окорока, почему тот ему раньше не сказал о своих прежних отношениях с Верой Григорьевной и почему подал ей знак на вокзале, чтобы та не показывала никому вида, что они знакомы.
– Из-за ментов, конечно, – ответил Окорок. – А потом, какой смысл мне, Валя, бежать к тебе и сообщать, что твоя Лена и этот труп ехали вместе с моей бывшей женой? Я сам удивился, увидев ее там.
Лене казалось, что Окорок говорит правду. Он действительно не знал о работе Куприянова на Прокофия Васильевича. Ему и в голову не пришло сказать Туманову про свои бывшие отношения с Верой, потому что не посчитал это важным. Лена внимательно следила за выражением лица Окорока. С ней хорошо поработали психологи, научившие определять: лжет человек или говорит правду.
Лена незаметно для Константина Павловича написала на листке: «не врет». Затем встала, подошла к Туманову и предложила подлить ему кофе. Шеф протянул ей чашку. Когда она поставила ее обратно на стол, то записка оказалась рядом с блюдцем с противоположной от Окорока стороны.
Туманов тут же прочел два слова, написанные Леной, и едва заметно кивнул ей.
– Ладно, Костя, – вздохнул он, – оставим эту тему. Мои ребята переговорят с твоим замом, вернее, теперь, наверное, уже бывшим замом. Думаю, что стоит нового кадра подыскивать. Убивал он, не убивал – это не наши проблемы, да и они меня, откровенно говоря, мало волнуют. Прирезали человека Прокофия, про которого я и слыхом не слыхивал…
– У них что, внутренние разборки? – перебил Окорок.
– Откуда мне знать? – пожал плечами Туманов. – Не забивай себе голову. А теперь скажи-ка мне лучше, что у тебя за тайные связи со швейцарцами появились?
Окорок был явно удивлен тем, что Туманов и об этом знает. Но понял, что нужно выкладывать все начистоту – иначе не поздоровится.
Романов признался: связей пока еще нет, но переписка ведется.
– Кто пишет? Что пишет?
Константин Павлович сам писал. По-немецки. Туманов может все посмотреть. Окороку нужны деньги под закупку нового оборудования. Он хочет расширяться. А это, как должен понять сам Туманов, принесет прибыль не только Константину Павловичу, но и Валентину Петровичу.
Туманова интересовало, почему Окорок не обратился за деньгами к нему лично. Ведь, насколько известно Окороку, у Туманова и банк имеется. Родион Николаевич его возглавляет. С ним Костя тоже знаком. Нашли бы резервы.
Окорок молчал.
– Ну, Костя? Я жду ответа.
Окорок наконец выложил все начистоту.
Он не хотел залезать в долги и быть обязанным Туманову. Валентин Петрович сам знает, что такое наши кредиты. Процент официальный, процент неофициальный, и так далее… Окорока больше устраивают условия швейцарцев, если они, конечно, дадут ему деньги. Они напрямую переводят средства производителю закупаемого оборудования. В Россию деньги не попадают, так что с ними никто не мухлюет. Окорок сам не любит ловчить и с радостью работал бы честно – если бы такое было возможно в этой стране. Но нельзя. Пока нельзя. Он надеется, что когда-нибудь ситуация изменится. Правда, ни Туманов, ни Романов до того времени не доживут. У нас везде крутится черный нал. Отмываются грязные деньги. Слава богу, уже кто-то начал тяготеть к легальному бизнесу. Вот, например, Валентин Петрович. Правильно. Поэтому Константину Павловичу лучше под его крышей. Он, по крайней мере, так считает. Романов попросил Лену налить еще коньяку.
Она встала, снова достала бутылку, плеснула янтарной жидкости в стакан Окорока и оставила бутылку на столе. Романов осушил стакан одним махом, снова приложил рукав к губам и продолжал:
– Если вынудишь брать у тебя и на твоих условиях – что ж, придется брать. Твои банкиры начнут эти деньги прокручивать, переводить туда-сюда… – Окорок махнул рукой.
Ему ведь деньги нужны для дела! Он работать хочет. Получит Туманов свои проценты с прибыли – но кто ж рубит сук, на котором сидит? Неразумно это – одного бизнесмена обобрали до нитки, потом второго, третьего, десятого… а дали бы им расширить производство, подождали бы годок-другой, они бы развернулись – и давали бы кучу денег. Нельзя все сразу. Время требуется. А наши, большинство из них, хотят сейчас, немедленно. Урвал – а потом хоть трава не расти.
Романов налил себе еще коньяку. Выпил. Хотел что-то добавить, но лишь махнул рукой.
– Под какой процент швейцарцы дают кредит? – поинтересовался Туманов.
– Еще не дают, – сказал Окорок. – Там довольно сложная процедура. Несколько раз их представители сюда должны приехать, все посмотреть, убедиться, что у нас есть производство, расчеты… Их даже экологический аспект волнует. Много всего. Потом решать будут. Но вообще – одиннадцать с половиной годовых, кредит на три года.
Туманов размышлял над словами Окорока.
– И они перечисляют деньги прямо производителям того, что ты закупаешь?
Окорок кивнул.
– Выбор полностью оставляют тебе?
– Не совсем. Я должен представить документы на трех производителей аналогичного оборудования и аргументированно доказать, почему выбрал именно этих.
– Ты уже выбрал?
Окорок кивнул. Выбрал после поездки Куприянова в Москву. Все выходные корпел над проспектами, которые Сергей привез с выставки. А нынешним утром говорил с немцами. Они должны сегодня-завтра ему всю документацию сбросить.
«Вот молодец мужик, – подумала Лена. – Вкалывает, хочет нормально работать. Просто любит работать. Уважаю таких».
– Приглашай швейцарцев, – решил Туманов. – Мое условие: на всех переговорах присутствует Лена.
– Леночку с удовольствием возьму, – сказал Окорок, улыбаясь девушке. – Я же говорю-то сам не очень хорошо, мне о деле думать надо, а не о том, как фразу построить. Она как раз попереводит. Да и бухгалтера мои в немецком не особо разбираются. Еще кто-нибудь из твоих людей будет?
Туманов покачал головой.
– Посмотрим, как ты раскрутишься, Костя. Дам тебе свободу действий. Чтобы самому получать больше в будущем. Работать будем на перспективу.