Путь к сердцу мужчины Жукова-Гладкова Мария

День одиннадцатый. Вторник

Я не слышала, как он ушел. Я спала в изнеможении. Меня разбудил телефонный звонок. Надрывался мой мобильный, который лежал рядом с кроватью.

– Ты чего, дрыхнешь еще? – прозвучал в трубке бодрый голос Ксении. – Двенадцатый час. Люди уже давно работают.

– Ты работаешь? – прохрипела я, ощупывая кровать рядом с собой. Она давно остыла.

– Я выяснила адрес дачи. Давай съездим. Если и не застанем никого, то хоть искупаемся. Там озеро рядом. Я туда как-то на шашлыки ездила. Так что купальник не забудь и полотенце.

– Какая дача? – не поняла я. – Кого не застанем?

– Маринка, ты что, вчера напилась? К верещагинской жене мы едем! Я выяснила ее девичью фамилию. У Верещагина есть своя дача, где живет его мать. А у родителей жены – своя. И жена, то есть вдова Верещагина всегда ездила туда, и ее мать сидела с ребенком. А с мамашей Верещагина они не ладили и старались поменьше встречаться. И внука она не жаловала, потому что считала, что он не от ее сына. Невестку она всегда звала потаскухой.

– Наверное, у нее были для этого основания, – заметила я, окончательно просыпаясь и вспоминая плакаты.

– Ты через сколько будешь готова? Когда за тобой заехать?

Я сказала, что получаса мне хватит. Ксения обещала быть через сорок минут.

Мы расцеловались при встрече. Я поинтересовалась, не звонил ли ей случайно Паскудников.

– Думаешь, обнаружив пропажу моего комплекта, он станет звонить мне?! – Ксения расхохоталась, а потом сказала то же, что и Лассе: сомнительно, чтобы он каждый день проверял тайники. – Да и не подумает он на меня. На нас. С какой стати? А вот если кто-то Сашуле морду начистит за потерю краденого, я буду очень рада.

Я спросила про дом, где находится квартира Верещагина. Не связывалась ли Ксения с «черными» археологами, потом вспомнила, что телефоны остались у меня самой, а вечером мне было не до них. Но Болконская сообщила, что ее отец нанял частного детектива, который должен разобраться с квартирой. Глава фонда «Возрождение» часто пользовался его услугами.

– Каким образом разобраться?

– Выяснить всю подноготную. Кто там жил, чем промышлял Верещагин, кроме леса…

– И что твой отец будет со всего этого иметь?

– Что-нибудь будет, – уверенно сказала Ксения. – Надо вначале разобраться с ситуацией, а потом думать, как использовать полученную информацию. Может, еще и компенсацию морального ущерба удастся получить. Папа на моральном ущербе собаку съел. Кто ему только ее не выплачивал… Пойдет на курсы английского, потом в суд подает, что его языку не научили. А у него способности к языкам начисто отсутствуют.

– А тут с кого? С вдовы Верещагина?

– Может, и с нее, а может, и еще с кого-то. Марин, не волнуйся. Я тебе все скажу, когда что-то станет точно известно. Пока папа еще ничего не успел выяснить. У него ведь и другие дела есть.

Я сказала про звонок Вовы и смерть скупщика.

– Хм-м-м… – произнесла Ксения и стала звонить папе.

Вскоре мы подъехали к нужному поселку, спросили дорогу у какой-то женщины с ребенком. Наконец Ксения притормозила у нужного дома.

– В советские времена были деньги, – с ходу определила Ксения. – Сейчас с бабками не очень.

– Верещагин не давал теще? – хмыкнула я.

– Сейчас все узнаем.

Мы постучали в дверь. Открыли нам не сразу же. Признаться, я поразилась при виде женщины в черном платке, черной кофте и юбке. Женщина явно плакала. Выглядела – краше в гроб кладут. Неужели так переживает смерть зятя?

– Здравствуйте, – сказала я. – А Ира здесь?

Женщина вначале тупо смотрела на меня, не обращая внимания на Ксению, потом у нее в глазах промелькнуло узнавание.

– Анечка? Анечка Николаева?

– Я – Марина Коржикова, – механически поправила я. – Анна Николаева – это моя мама. Николаева – мамина девичья фамилия. А вы…

– Ах да, конечно. Ане же столько лет, сколько мне… Но вы так на нее похожи… Проходите.

Она пустила нас в дом.

Внутри царил траур. Были занавешены зеркала, зашторены окна, горели свечи… Неужели она так любила зятя? – не могла поверить я. И ведь девять дней уже прошло. Или это ее дочь так убивается, а мать вместе с ней?

Нас провели на летнюю веранду, где стоял стол, накрытый льняной скатертью. По крайней мере, там отсутствовали шторы и воздух оказался не спертым. Как мы поняли, в доме никого больше не было.

– Марина, мой отец работал вместе с твоим дедом, – пояснила хозяйка. – И когда они встречались, то часто брали с собой твою маму и меня. Они любили гулять в Московском парке Победы. Мы катались на каруселях, а они говорили о своих формулах… Потом мы выросли, мой отец и твой дедушка умерли. Мы иногда встречались с твоей мамой… Потом разошлись. Она жива? Здорова?

Я вкратце рассказала о маме и записала наши телефоны. Думаю, маме будет приятно увидеть подругу детства. Ведь у нее теперь их с каждым годом остается все меньше и меньше.

– А вы знакомы с Ирой? – спросила теща Верещагина. – Вот какое совпадение…

– Мы незнакомы.

– Но тогда почему?.. – Женщина посмотрела на меня, потом на Ксению. – А я вас знаю. Вы – журналистка…

Ксения кивнула.

– Что-то такое я про вас слышала в последнее время… – думала вслух женщина.

Ксении, пожалуй, надоели эти воспоминания, и она сказала про квартиру Верещагина, где нас удерживали насильно.

– Ах да! Марина, и вы там были? Какой кошмар!

Мне показалось, что эта женщина не в себе.

– А с Ирой мы можем поговорить? – спросила я.

Ее мать странно посмотрела на меня.

– Ах да, вы же не знаете… – она закрыла лицо руками и разрыдалась.

Мы с Ксенией переглянулись. У меня в душе зародилось нехорошее предчувствие.

– Я говорила ей, чтобы не выходила замуж за этого проходимца! Я говорила ей, что замуж нужно идти по любви… А она мне отвечала: ты посмотри, к чему привела твоя любовь. Она хотела стабильности, обеспеченности. Она не хотела думать о куске хлеба и не хотела работать… С одной стороны, я ее понимаю. Но с другой… Разве так можно? И что получилось в результате? Жили, как чужие люди. Она же сюда с разными парнями приезжала! То есть осенью и зимой сюда, а летом в нашу с отцом квартиру…

– Что с ней?! – не выдержала напряжения я.

– Ее убили, – снова зарыдала мать. – На Кипре. Они там с внуком моим отдыхали.

– А мальчик?

– Жив. У соседей сейчас. Муж за ним ездил и оформлял… тело. Моей доченьки!..

– Как она погибла? – спросила Ксения напряженным голосом.

– Ее утопили в ванне.

– Когда?

– В ночь с понедельника на вторник. Неделю назад. У нее в номере. Ее нашел ребенок… Боже!

– Может, она поскользнулась? – высказала предположение я, хотя не очень верила в это.

– Полиция тоже так сказала. Но муж выяснил, пока был на Кипре, что она уже третья, кто там тонет в ванне – из русских женщин. Про тех говорят, что они вроде бы кому-то стучали. Но Ира-то кому? Это явно из-за Верещагина. Его убили здесь, а ее там, будто она что-то про его дела знала! Она ими никогда не интересовалась!

Мы выразили соболезнования, порадовались, что внук все-таки остался жив, хотя, конечно, получил психологическую травму, и вскоре отбыли.

– Поехали искупаемся, – выруливая из поселка, предложила Ксения.

– Знаешь, я…

– Как раз освежимся после этого дома. Ну, дела. Насчет Кипра она правильно сказала. Я тоже слышала про тех двух девок.

– Их вместе?..

– Нет, по отдельности. Но в одной гостинице. В самой дорогой в Лимассоле. А потом там было еще одно темное дело с нашим мужиком. Он припарковал какой-то крутой, недавно купленный «Мерседес», словно зомбированный поднялся на самый высокий мост – я не помню, где он находится, – и сиганул вниз на глазах у изумленных киприотов. И вроде бы с делами у него был полный порядок. По крайней мере киприоты ничего не выяснили.

Я вспомнила еще двух наших питерских «авторитетных бизнесменов» то ли с переводчицей, то ли секретаршей, которые тоже лишились жизни на Кипре…

– Ксения, тебе не страшно? – спросила я.

– А зачем, по твоему мнению, мой отец частного детектива нанял?! – взорвалась она. – Если это все дела Верещагина – то и фиг с ним. А если нет? Убивают-то, как выяснилось, не только в квартире, но и после выхода из нее. Кто и, главное, почему пристрелил Кирилла Петровича? Если он что-то не то видел в той квартире, то и мы видели! И даже не знаем, что там такого ценного! Если дело в драгоценностях, и нас с Агриппиной Аристарховной хотели изолировать, чтобы обчистить квартиры, то при чем тут все остальные?

– А если бриллианты?

– Верещагин не имел отношения к бриллиантам. Совершенно никакого. Это папа выяснил. Правда, то, что с ними связан Паскудников, его не удивило. И меня тоже.

– К краже твоих драгоценностей Паскудников однозначно имел отношение. И к разгрому в квартире у Агриппины Аристарховны. И к смерти скупщика. Пусть опосредованно, но имел.

– Согласна, – кивнула Ксения. – С этим вопросом мы разобрались. Пусть не окончательно, потому что далеко не все мои цацки найдены, но папа обещал решить этот вопрос, – она улыбнулась. – Но почему нас собрали в квартире?

Вдруг она резко повернулась ко мне. Мы в эти минуты обсыхали на одеяле, прихваченном Ксенией.

– А если дело в Верещагине? Ты ведь, пусть и опосредованно, была с ним связана!

– Через детскую подругу мамы?! Ксения, это полная чушь! Я не имею никакого отношения к торговле лесом, я никогда не встречалась с Верещагиным лично, я не знала лично Иру Верещагину и ее мать. И если американцы имели отношение к Паскудникову, то не имели к Верещагину!

– А если Паскудников как-то связан с Верещагиным? – задумчиво произнесла Ксения. – То есть был связан?

– Ты сможешь это выяснить?

– Сейчас мы позвоним этой заразе.

Ксения извлекла из сумки мобильный телефон.

– Сашуля? Я скучаю. Когда ты утешишь бедную девочку?.. Некогда разговаривать? Завтра улетаешь в Голландию? Ах да, снимать репортаж. Твоя ежемесячная программа. Когда вернешься? В субботу? Позвони мне. Я буду ждать, дорогой. Люблю. Целую.

Ксения отключила связь, выругалась, потом замерла на месте.

– Значит, сегодня вечером или завтра утром он вскроет тайник. Хотела бы я оказаться рядом в этот момент, чтобы увидеть его морду! – воскликнула Ксения, правда, ехать к Сашуле в гости без приглашения не предложила, как, впрочем, и дежурить у его дома.

День двенадцатый. Среда

Вечерняя девятичасовая программа новостей в среду началась с сообщения об аресте в Голландии петербургского журналиста Александра Паскудникова вместе с оператором. Им предъявили обвинение в перевозке партии контрабандных бриллиантов. Предполагаю, что наши таможенники кусали локти. Бриллианты были спрятаны в аппаратуре. Очень хитро спрятаны. По телевизору давались какие-то детали, но поскольку я не знаю строение телекамеры, то не поняла, где именно они там находились. Промелькнули кадры разобранной телекамеры и двух фотоаппаратов. Я уловила только, что камушки все «сидели» в разных местах, словно части аппаратуры.

И Паскудников, и оператор, как говорится, ушли в глухую несознанку. Они заверяли сотрудников голландской таможни, представителей Интерпола и полиции в том, что груз им подбросили, а они сами ни сном ни духом.

«Значит, груз все-таки был?» – подумала я. Паскудников смог раздобыть новую партию за короткий срок? Молодец. Оперативно действовал. Про драгоценности в выпуске новостей ничего не говорилось. Значит, он не взял остатки из тайника в системном блоке? Или они предназначались не для Голландии?

После выпуска позвонил Вова и попросил разрешения приехать вместе с Геной.

Вскоре они уже сидели у меня. Они тоже слышали про Паскудникова. Более того, они сообщили, что к ним приходили «серьезные дяди» и рекомендовали отдать бриллианты.

– Вы отдали?

Парни кивнули.

– У тебя были?

Я кивнула, не вдаваясь в подробности, да ребята их и не спрашивали.

– Странно, что не потребовали никаких письменных объяснений. Они как будто все знали. Сказали: гоните, ребятки, брюлики из квартиры Паскудникова, и мы навсегда забудем о вашем существовании. И вам будет после этого спокойнее жить.

– Как вы считаете, откуда эти «серьезные дяди»? – спросила я.

– После «Новостей» – что из Интерпола, и они явно не очень жаждут общаться с нашими органами. Правильно делают. Но где же этот гад Паскудников брал бриллианты?!

– Ты хочешь там же брать? – улыбнулась я. – Ты не считаешь, что это опасно для жизни?

– Считаю, – вздохнул Вова.

День четырнадцатый. Пятница

В пятницу с утра мне позвонил неизвестный мужчина с акцентом и сказал, что он от Лассе и просит разрешения заехать ко мне домой. Он задержит меня не более чем на десять минут.

– У меня ничего нет, – как дура, выпалила я.

– Я знаю, – на том конце провода явно улыбнулись. – Если хотите, мы можем встретиться в парке. Мне нужно, чтобы вы опознали двух человек по фотографии. Или не опознали.

Я все-таки пригласила его домой.

Мужчина предъявил мне несколько снимков, явно сделанных на улице. Сфотографированные не знали, что их снимают. Одного я никогда не видела. Второго узнала.

Это был тот мужик, в машину которого я села в злополучный вечер той пятницы… Он представился мне Константином и отвез в квартиру Верещагина, а сам исчез.

– Кто он? – спросила я.

– Выясняем. Он брызнул чем-то в лицо Лассе и Юрки. И с этим человеком Александр Паскудников встречался поздно вечером во вторник.

– Он передал ему бриллианты? В смысле, Константин Паскудникову?

– Никто из них никому ничего не передавал. Они разговаривали на улице. Мы не смогли записать их разговор. Использовалась очень мощная техника. По всей вероятности – этим парнем. Она глушила всю нашу. А мы по-настоящему хорошо оснащены.

– Но по выражениям лиц что-то можно было определить?

– Паскудников был страшно обеспокоен. Этот парень его успокаивал.

– Но вы «проводили» его до дома?

– Он ушел. Мы проводили его до дома, в котором, как выяснилось позже, его никто не знает. Он вошел в квартиру живущих на даче людей. Никто не видел, как он вышел. Единственный вариант – перебрался через балконы. Но он не проживает ни в одной из возможных квартир. Ни в одной его не знают – из тех, где кто-то есть.

– А он не может сидеть в одной из тех, которые вы считаете пустыми?

– Мы не считаем их пустыми. Мы точно знаем, – улыбнулся мужчина.

Он объяснил, что сейчас в распоряжении спецслужб имеется техника, определяющая через дверь, через стену, есть ли в помещении живой организм. Причем эта техника определит, человек это или, например, маленькое животное. Она не делает различия между кошкой, мелкой собакой или обезьяной, но человека определяет однозначно.

– А если крупная обезьяна? – улыбнулась я. – Человекообразная? Ваша техника определит, что это именно обезьяна?

Он покачал головой и добавил, что, к счастью, ни ему самому, ни его коллегам пока с такими особями в квартирах сталкиваться не приходилось. Хотя кого только не держат в Петербурге и Москве…

– В нашем случае мы пришли к неутешительному выводу: интересующий нас человек от нас ушел. Но вы хоть что-то о нем сказали.

– По-моему, моя информация вам ничего не даст, – вздохнула я. – На самом деле я ничего про него не знаю. А кто второй? – полюбопытствовала я.

– С этим человеком Паскудников тоже встречался во вторник вечером. Конечно, он встречался со многими людьми, но всех остальных мы – как бы лучше выразиться? – соотнесли с именами и должностями. Этот садился к нему в машину, они говорили о какой-то ерунде. Мы не знаем, передал он что-то Паскудникову или нет. Было не рассмотреть. Но, вероятно, передал. Потом этот тип завис в баре – не дорогом и не дешевом, снял женщину, поехал к ней. Потом тоже исчез.

Вова с Геной ни «Константина», ни второго мужчину не опознали, как и Иван Васильевич с Агриппиной Аристарховной. Шедевра интерполовцы не нашли. Он в эти дни был неуловим. Вова с Геной считали, что Родька временно затаится. Ник тоже не видел ни одного, ни второго. «Фонарь» ему ставил совсем другой. Ксения не могла сказать ничего определенного. Она общалась со слишком многими людьми, напилась и не помнила, с кем ушла в тот злополучный вечер от Аглаи.

В пятницу вечером мы с ней были на презентации какого-то шампуня, куда она меня затащила. Прямо туда на мобильный Ксении позвонил отец и велел нам обеим как можно скорее прибыть к ним домой.

– А я только мужика снять собралась, – недовольно пробурчала Ксения, однако приказу отца повиновалась.

Выглядел ее отец представительно. Я впервые встречалась с ним в жизни. Он меня внимательно оглядел пронзительными очень темными глазами. Его взгляд заставлял думать о рентгеновской установке. Вероятно, он так оценивает каждого человека – на сколько потянет в у.е. и можно ли что-то с него поиметь для «Возрождения».

– Нанятый мною детектив представил отчет, – без предисловий объявил председатель фонда.

– По дому Верещагина? – уточнила я.

Отец Ксении кивнул и пояснил, что квартира, в которой в последние годы проживал депутат, в конце девятнадцатого – начале двадцатого века принадлежала одному купцу. Тот много ездил по свету, в частности на Восток, и мудро вкладывал деньги в драгоценные камни и золотые монеты, понимая, что деньги – бумага, а металл вечен. Вероятно, он тайник и сделал. До него в квартире проживали врач и инженер.

В дальнейшем купец на своей шкуре испытал нелюбовь советской власти (и это еще мягко сказано). Но он выжил, как и один из его сыновей. У сына родились две дочери, которые в свою очередь родили по сыну. Дочери погибли в автокатастрофе, зятья остались живы. В машину, на которой они ехали вчетвером, врезался «КамАЗ». После похорон патриарх семьи сказал зятьям:

– Вы скоро снова женитесь. У вас будут другие дети, а я не хочу, чтобы мои внуки росли с мачехами. Они будут жить со мной.

И два парня жили с дедом до самой его смерти. Деда они боготворили. А он, в свою очередь, постарался дать им разнообразное образование. Оба были помешаны на электронике, но прошли «курс обучения» и у старого вора, знакомого деда, и у ювелира, тоже знакомого деда. Возможно, дед подыскал им и других специалистов. Всех за такой малый срок детективу разыскать не удалось.

Парни до сих пор не женаты, по месту прописки появляются редко. Точное их местонахождение не знает никто.

– Но хоть фотографии детективы раздобыли?!

– По рассказам лично знающих братцев людей художник, раньше работавший в милиции, нарисовал портреты. Все, кто знал братьев лично, их по ним опознали.

И отец Ксении выложил перед нами два рисунка на стандартных листах бумаги А4.

На одном рисунке был изображен Кирилл Петрович, на другом – парень, известный мне как Константин.

Мы с Ксенией вначале уставились на рисунки, потом друг на друга.

– То есть этот самый Константин убил брата? – спросила я.

– Нет, – покачал головой отец Ксении.

– А кто его убил? – спросила журналистка.

– Человек, изображенный на этом рисунке, по всей вероятности, жив.

– Но…

– Подождите, девочки, – глава фонда «Возрождение» поднял правую руку, ладонью к нам. – В квартире, куда вас приглашали на опознание, был убит Кирилл Петрович Белохвостиков, директор фирмы по ремонту телевизоров и владелец той однокомнатной квартиры. Но в квартире депутата Верещагина с вами находился не он! Просто вот этот тип, – отец Ксении щелкнул пальцем по рисунку, – воспользовался некоторым сходством с настоящим Кириллом Петровичем, вероятно, что-то еще подкорректировал во внешности, раз вы «узнали» его на фотографиях настоящего Кирилла Петровича.

– Была у меня мысль… – медленно произнесла Ксения.

– Когда? – посмотрел на нее отец.

– Когда мне его голого показывали. Значит, точно не он был.

Я вспомнила, что тоже тогда не была полностью уверена. Убитый показался мне более упитанным. Да и мужчина в депутатской квартире выглядел моложе тридцати семи лет.

– И что дальше? – спросила я у отца Ксении.

– Оба брата покинули пределы России. Один, «Кирилл Петрович», в ночь после вашего освобождения выехал в Москву. В понедельник оттуда вылетел на Кипр.

– На Кипр?! – воскликнули мы с Ксенией одновременно. – Где убили Иру Верещагину?

– Никто не знает, кто ее убил, хотя я поставил бы как раз на «Кирилла Петровича». Этот вывод просто напрашивается. Правда, Ирина Верещагина какое-то время была любовницей другого брата, того, которого Марина называет «Константином».

Мы с Ксенией переглянулись.

– Ничего не понимаю, – наконец призналась Ксения. – Они украли клад из стены? То есть фактически забрали свое наследство? И действовали через женщину? А теперь убили ее, чтобы не сболтнула лишнего? Но ведь это точно было сделано до нашего появления в квартире! В смысле кража. При нас никто мебель не сдвигал и стену не пробивал! Украдкой это сделать было невозможно! А когда мы сдвинули стенку, то там была уже дыра с фигой!

– Тут можно только гадать… – вздохнул отец Ксении. – Я считаю, что у купца тайник был. И революционные власти до него не добрались. Вспомни свою прабабку, Ксения. В том особняке комиссары тоже клад не нашли. Твоя прабабка с прадедом смогли его забрать. А сын купца не смог, но явно передал потомкам план, в каком месте его искать. Депутат перепланировал квартиру, но ту стену не трогали. То есть нашел его не депутат, иначе бы, наверное, дыру заделал.

– Значит, все-таки братья? – спросила я. – Один проник в квартиру в виде любовника депутатской жены и…

– …выяснил, когда в квартире никого не будет, – добавила Ксения. – А потом депутат неожиданно вернулся – и его пристрелили вместе с подвернувшейся под руку актрисой. Потом на Кипре «Кирилл Петрович» утопил жену депутата, чтобы не сболтнула лишнего. И концы в воду.

– Но решетки! – воскликнула я. – Предположим, они забрали клад и убили депутата. Но как они вышли из квартиры?!

– Эти решетки устанавливали как раз два брата-разбойника, – сообщил отец Ксении. – Тогда «Константин» и сошелся со скучающей депутатской женой. Теперь, кстати, к ним жаждет обратиться куча народа. Они получили великолепную бесплатную рекламу. Никакой сигнализации не нужно. Но ребята временно недоступны. Или теперь будут недоступны всегда.

– Константин был точно знаком с Паскудниковым, – я напомнила про предъявленные интерполовцем фотографии. – Журналист как-то был задействован?

– У этих двух братьев многие известные в городе личности приобретали хитрые электронные штучки их собственного изготовления. Приобретал и Паскудников. У него дома во время обыска нашли кое-что из них. В торговле бриллиантами братья точно не участвовали. Их страсть – электроника. И они, как я понял, искали свой клад. Ведь никто же не знает, сколько там было и что именно. Вероятно, они решили, что им хватит богатств на всю оставшуюся жизнь, зачистили концы и выехали из страны.

– Но клад-то надо еще вывезти! – воскликнула я.

– А вы знаете, как ездил Паскудников с бриллиантами? – отец Ксении хитро посмотрел на дочь, потом на меня. – Это не дошло до журналистов, но мой частный детектив узнал от высокопоставленного знакомого в органах.

– В камере и фотоаппарате возил, – сказали мы с Ксенией.

– Да если бы он бриллианты просто так в камеру и фотоаппарат засовывал, то уже давно сидел бы в какой-нибудь европейской тюрьме, а то и в нашей! Чтобы их найти, требовалось камеру и фотоаппарат разобрать на детали, что и сделали голландцы. Не знаю уж, кто их надоумил. Эти камера и фотоаппарат были напичканы какой-то электронной дрянью, то есть, конечно, не дрянью, а как раз наоборот, не позволяющей засечь бриллианты – хоть как ты их через «телевизор» гоняй!

– Но, папа, почему обокрали нашу квартиру? Почему вломились к Агриппине Аристарховне? У нас и у нее искали старинные комплекты. Для кого?

– Наши органы послали факс голландцам, чтобы поспрашивали Паскудникова. Может, кто-то из наших в командировку съездит. Может, журналиста депортируют. Хотя навряд ли. Да и Паскудников, наверное, предпочтет европейскую тюрьму, – отец Ксении хохотнул. – Я думаю, Ксения, что ограбление нашей квартиры прошло по наводке Паскудникова. Он видел у тебя тот комплект. С другой стороны, ведь взяли все? Может, Сашке просто отдали тот комплект, как процент со сделки? Это надо у него самого спрашивать. Я не уверен, что охотились именно за комплектом. Когда сюда вломились? Ведь могли и в ту злосчастную пятницу, когда ты была на вечеринке у Аглаи. Я уехал на охоту, а мать на богомолье. Агриппина Аристарховна… Может, совпадение?

– Так, с кладом, убийством депутата и ограблением вашей квартиры более или менее понятно, – вздохнула я. – Может, все было и не совсем так, но ваша версия кажется мне очень убедительной. Но наше заточение в квартире Верещагина? Мы-то им были зачем?! В смысле двум братьям-разбойникам? Я, Вова, Гена, Иван Васильевич, наркоманка Лялька? Остальные?

Отец Ксении развел руками. Тут и он, и частные детективы оказались бессильны.

Можно было предложить только одну версию: чтобы запутать следы. Но тогда зачем «Кирилл Петрович» находился с нами в квартире? Зачем он убивал? Если, конечно, убивал он… А мумии откуда взялись? И зачем?!

Отец Ксении опять развел руками.

Конец августа

Прошло полтора месяца. Я снималась в рекламе, участвовала в презентациях, а с сентября мне предстояло начать вести на телевидении новое ток-шоу. Я уволилась из школы и активно готовилась к роли ведущей.

Подписывая мое заявление, директриса сказала, что «ей очень жаль, но она все понимает», и пригласила заходить, по крайней мере прийти на линейку первого сентября и рассказать деткам вживую про то, «как я провела лето». Я обещала. Я не хотела, чтобы детки и бывшие коллеги начали меня считать одной из телевизионных фиф, которых не берет ни целлюлит, ни прыщи. И еще нужно предупредить, чтобы ни в коем случае не покупали «чудо-тазик», который рекламирует наш канал. Тазик якобы выводит шлаки через нижние конечности. Несколько известных людей, включая артистов советских времен, полощут в тазике пятки. Я для этой рекламы не подошла по возрасту, но народ-то предупредить надо! По крайней мере знакомых.

У тети Светы бурно развивался роман с генералом Ерепенниковым, который первым из ее мужей и любовников не трудился в поте лица на нашей даче. Он организовал для этого курсантов из школы милиции. На соседней даче в эти дни трудились курсанты Военно-медицинской академии – там тоже появился новый родственник, с которым генерал коротал субботние вечера. Моя мама сказала, что не может на все это смотреть, и весь август жила у папы. Я была этому очень рада.

Генерал Ерепенников передавал мне поступающую из Голландии информацию. К сожалению, Паскудников многого не знал. Он выполнял роль курьера и имел дело всегда с одним человеком, который и передавал ему груз. Этот человек был запечатлен на фотографиях интерполовцев, которые мне показывали вместе со снимками «Константина». Журналист даже не знал, что возит переработанные камни! Он был уверен, что это бриллианты чистой воды.

Драгоценности он собирался вывозить в другой раз, совсем для другого заказчика, но таким же образом, однако не успел и вообще не понял, куда пропали два комплекта. Он долго не хотел признавать наличие бриллиантов в урне с прахом мамы, которые потом перекочевали в раму с ее портретом, но в конце концов был вынужден это сделать.

Это были «изъятые» им лично бриллианты, – как сообщил он шепотом следователю. Он даже в европейской тюрьме боялся громко говорить о том, что надул таких серьезных людей. Паскудников был уверен: серьезные люди прознали, что он «крысятничает», и поэтому и сдали его Интерполу.

Он заявил, что не знает, кто обокрал квартиру Ксении и кто влезал к Агриппине Аристарховне. Паскудников все время повторял, что он – только курьер. Что давали, то и вез. Сам не воровал.

Но даже если и так, его ждал большой тюремный срок. А журналистская карьера закончилась.

Я не жалела о случившемся – у меня началась совершенно новая жизнь, которая мне нравилась. Страх, в общем, прошел. Расстраивало меня только одно – Лассе не звонил и не приезжал. Я вспоминала, как мне было хорошо с ним, но с сожалением понимала, что для него это, вероятно, был рядовой эпизод. Он работал, а для того чтобы получить у меня информацию – и камни, – требовалось сыграть роль первоклассного любовника. Артист он великолепный, как я успела убедиться. Правда, первоклассного любовника ему не требовалось играть… Он был первоклассным любовником. Он разыгрывал интерес ко мне… Интерес, конечно, присутствовал, но не тот, о котором я мечтала.

Мне было очень тяжело признать, что я ему не нужна.

Поэтому я так и увлеклась новой работой, чтобы постараться забыть Лассе, но нет-нет да и вспоминала. Конечно, я не звонила ни по одному из телефонов, и фотографии драгоценностей по электронной почте не послала.

Если бы мужчина захотел – связался бы со мной сам. Но он явно не хотел… А я не хотела навязываться. Я не тетя Света, которая берет быка за рога, а мужика за известную часть организма. То и дело, засыпая, я пускала в подушку слезу. Но я так уставала, что засыпала очень быстро.

В конце августа я как-то проснулась от телефонного звонка.

– Быстро в офис! – рявкнул директор телеканала вместо приветствия. Я никак не ожидала его услышать и не должна была быть в офисе с утра.

Я наложила легкий макияж и вылетела из дома.

В директорском кабинете сидели гонцы из Голливуда. При моем появлении мужчины вскочили с мест и стали мне широко улыбаться. Я ничего не понимала.

– Тебя приглашают в Голливуд, – объявил директор канала. – Готовы заплатить нам штрафные санкции, только чтобы мы тебя отпустили. Говорят, что сделают из тебя звезду.

Я хлопнула глазами, потом спросила у представителей Голливуда, откуда они вообще узнали о моем существовании. Неужели у них крутят рекламу японских средств для ухода за волосами, в которой я снималась? Про отечественные шампуни я даже не спрашивала.

– О, нет! – воскликнул один из американцев. – Мы видели ваши съемки в естественной обстановке. Когда вы не знали, что вас снимают. Когда на вас не было профессионального грима. И вы без всего этого, без нужных ракурсов все равно смотритесь очень хорошо. После того как мы оденем вас, как нужно, с вами поработают наши гримеры, а наши операторы будут снимать вас под самым выгодным углом, вы станете великолепны. Прочитайте условия предлагаемого нами контракта. Обсудите его с вашим юристом. У нас еще есть дела в России, и мы хотели бы получить ваш ответ в понедельник.

Мы разговаривали в четверг.

Несколько прибалдевшая, я отправилась домой с контрактом. Предлагаемая сумма казалась мне баснословной. С чего бы это они так расщедрились?

Вечером позвонил Лассе и попросил разрешения заехать в гости. Забыв о гордости и своих обещаниях самой себе отказать ему, если все-таки позвонит, я согласилась. Я сказала себе, что посоветуюсь с Лассе насчет контракта. Я считала, что он может дать мне в данном вопросе лучший совет. И вообще если я уеду в Америку… Я должна сделать самой себе прощальный подарок!

Он опять выглядел шикарно. Он принес мне цветы, вино, конфеты. Я вела себя как ни в чем не бывало, словно мы расстались вчера или позавчера. Может, в Америке я о нем забуду? В Голливуде же много шикарных мужиков…

– Чем занимаешься? – спросил он.

– Изучаю условия контракта. Меня зовут в Голливуд.