Код Золотой книги Козловский Юрий

Глава 9. Катя. Первая встреча

Первый раз я увидел ее летом восемьдесят четвертого. Тогда, после неожиданной кончины генсека, вся Служба почти два года стояла на ушах. Когда его похоронили, возникли предпосылки к прорыву, активизировались способствующие этому силы (именно в таких выражениях преподнес нам это командир) и произошли подряд несколько загадочных и опасных событий. Одно из них случилось на военном аэродроме в Бобруйске, и я снова попал в город своей армейской юности. Наша пятерка, в которой я к этому времени стал первым номером, хоть и на пределе сил, но справилась с порученным делом. Операция вылилась тогда в настоящие боевые действия, но мы с честью вышли из этой небольшой войны, наголову разбив врага. Результаты были доложены руководству, но чем все закончилось, мы, конечно, не узнали. Даже того, имели ли действия противника продолжение, или зло втянуло свое змеиное жало и убралось в свои владения.

Так было все время – каждый из нас владел лишь той частью информации, которая напрямую касалась его задачи. Утешало только то, что очередное звание предполагало новый уровень информированности. Значит, дорастем когда-нибудь и мы. Время еще есть. И все равно, когда я пытался анализировать ход последних событий, меня не отпускала мысль: ну не того масштаба была личность покойного генсека, чтобы после его смерти разверзлись адские врата. Не чувствовалось в нем настоящего заряда инфернальности…

После того дела мы впервые узнали о существовании Санатория. Им оказался все тот же великолепный генеральский дворец, давно знакомый нам как Школа. Точнее, его третий этаж. Нам стало известно еще, по крайней мере, о двух ипостасях этого загадочного здания – это было место, где приходил в себя после операций личный состав, и, по намекам командира, резиденция главного штаба Службы. Не знаю, какой гениальный архитектор планировал дворец, но внутри он был устроен так, что жители разных этажей каким-то странным образом никогда не встречались друг с другом. Заметить боковым зрением скользящее движение, услышать неясные звуки – это сколько угодно, но чтобы столкнуться лицом к лицу – никогда. Как это происходило – уму непостижимо, но так было. Курсанты Школы никогда не пересекались с отдыхающими в Санатории офицерами-оперативниками, то есть нами, а мы, в свою очередь, не имели возможности увидеть кого-нибудь из штабистов. Зато мы могли сколько угодно скрытно наблюдать за обучением курсантов. Надо сказать, вид их щенячьей возни первое время доставлял нам немалое удовольствие. Потом это зрелище приелось. Подозреваю, что штабное начальство тоже имело возможность наблюдать за нашим досугом. Если, конечно, это было начальству интересно. И лишь много позже мы узнали, что здание, которое мы знали как Школу, а потом и Санаторий, в Службе почтительно именовалось Центром.

В общем, получалось так, что, шляйся по коридорам хоть целый день, не встретишь никого, кроме тех, кого разрешено увидеть, то есть других отдыхающих. Но даже с ними, за исключением своей пятерки, разрешено было общаться лишь на отвлеченные темы. Можно было знакомиться, играть в волейбол, настольный теннис, дружить, даже заводить амуры с немногочисленными коллегами женского пола. Но в разговорах с кем бы то ни было нельзя было даже намекать на свое участие в каких-то конкретных операциях, упоминать любые географические названия. Больше того, командир строжайше запретил нам упоминать любые конкретные даты, касающиеся нашего присутствия в Санатории.

В то утро я стоял у теннисного стола, подбрасывая на ракетке целлулоидный шарик и дожидаясь, когда появится кто-нибудь из вчерашних соперников. Вчера я освоил режущий удар тыльной стороной ракетки, сильный, неожиданный, практически не берущийся, и сейчас хотел отработать его на ком-то, кто вчера обыгрывал меня. Желательно на Мишке, самом ловком и увертливом. Но никто не спешил вставать в этот ранний час, предпочитая подольше понежиться в постели.

– Нет достойного соперника? – услышал я сзади низкий, но мелодичный женский голос.

Я обернулся – и обомлел. Передо мной стояла богиня. Описывать ее великолепие будет делом безнадежным, все равно ничего не получится. Скажу только, что я не увидел в ней ни одного недостатка. Даже смелость, с какой она была одета, вызывала восхищение. Потом, лет через двадцать – двадцать пять, так стали одеваться в летнюю пору многие женщины, даже те, на ком подобные наряды не вызывали ничего, кроме улыбки. Но тут… На ней были короткие обтягивающие шорты и такая же обтягивающая маечка, открывающая плоский загорелый живот.

Но не только одеждой она отличалась от всех знакомых мне женщин. Были еще какие-то едва уловимые отличия. Может быть, прическа – каштановые, слегка волнистые волосы (вне всякого сомнения, это был их родной цвет) были коротко пострижены сзади и с боков, а впереди спадали на лоб. Лицо – это отдельная тема. Нельзя сказать, что черты его были идеальны. В нем угадывалась едва заметная неправильность, но именно она неожиданно придавала лицу очарование и непередаваемый шарм. Насчет косметики скажу: у меня есть стойкое подозрение, что женщина раскрашивает свое лицо вовсе не для мужчины, который чаще всего даже не замечает, что нарисовано у нее на лице. А вот другая женщина никогда не пропустит ни малейшего изъяна в раскраске не только близкой подруги, но и вообще случайной прохожей.

У стоящей передо мной богини, как мне показалось, только ресницы были чуть подведены тушью, да и то я не был уверен, что это не их естественный цвет. Но отсутствие косметики ничуть не портило божественной красоты.

Открыв рот, я уставился на нее, не в силах произнести ни слова.

– Так что, сыграем? – предложила она, не обращая внимания на мою растерянность. – Я Катя. А ты?

– Володя! – ответил я. Случись такое лет десять назад, я не смог бы пошевелиться от смущения, но школьная подготовка позволила мне выстоять даже перед богиней. – Ну что же, давай сыграем…

Мы быстро разыграли подачу. Разумеется, она перешла к Кате. Принимая ее резкие, крученые удары, мне пришлось изрядно попотеть. Даже мой новый коронный удар не возымел особого успеха – Катя без особого труда отражала его. К последней смене подачи счет стал девятнадцать – одиннадцать в ее пользу, и она загоняла меня так, что я был уже весь мокрый. Закончили мы партию со счетом двадцать один – шестнадцать.

Мы сыграли еще пять партий, и только одну я смог выиграть с минимальным счетом. И то потому, что мне случайно удалось повесить «соплю», то есть шарик после моего удара завис на сетке и, повисев на ней, упал на сторону Кати.

Наигравшись, она сказала:

– Пойдем купаться!

– Пойдем! – согласился я.

Плавала Катя так же божественно, как делала все остальное. Погрузив лицо в воду, она рассекала гладь озера гребками, на первый взгляд несильными, но каждый из них относил ее от меня на приличное расстояние. А когда она, наплававшись, вышла на берег, вытянулась в струнку, закинула руки за голову и подставила лицо лучам невысоко еще стоящего солнца, мое сердце замерло от восхищения. Наверное, никогда в жизни я не наблюдал зрелища прекраснее этого. Ее матовая кожа, казалось, светилась в солнечных лучах, но не отраженным светом, а своим собственным, таинственным и мягким.

Чтобы не завраться, на этом я закончу описание Катиных достоинств и перейду к прозе. Две недели, что оставались у меня от отпуска, мы целые дни проводили вместе. Я быстро заметил косые взгляды, которые бросал на меня при встречах Денис, огромный парень звероватого вида, в чью пятерку входила Катя, но полностью игнорировал их. Ведь я не отбивал у него Катю, она сама выбрала меня. Но все равно мне было немножко жаль его, потому что я отлично его понимал…

Мы играли в теннис, плавали в озере, валялись на горячем песке, вечерами до одури целовались, спрятавшись в кустах на берегу. Но дальше поцелуев дело не заходило. И только в последний вечер моего отпуска Катя сама взяла меня за руку, и мы пошли в ее номер. А утром мы договорились, что будем использовать любую возможность, чтобы наши отпуска совпадали по времени. Хотя как это сделать, не представляли себе ни я, ни она.

Моим коллегам из нашей пятерки хватило такта ни словом, ни взглядом не намекнуть мне, что им известно о нашей с Катериной связи, хотя мы ее особенно и не прятали. Командир тоже оказался на высоте – через два года отправил моих подчиненных в командировку в Среднюю Азию без меня, заявив, что они справятся сами. Я же за какие-то непонятные заслуги получил внеочередной отпуск и снова оказался в Санатории. А через два дня там появилась Катя. Была эта встреча случайностью или спланированным ходом? Что заставило Радзивилла, отнюдь не отличавшегося сентиментальностью и излишней добротой, поступить так? Или командир был только исполнителем чьего-то хитроумного плана? Это осталось для меня тайной. А тогда, потеряв голову от счастья, я и вовсе не задумывался об этом.

Глава 10. Служба. Укрощение жадного мента

По дороге в Москву нам с Виктором пришлось прорваться через столько заслонов, устроенных для нас таинственным противником, что в конце пути я чувствовал себя не лучше, чем боксер средней руки после поединка с Мохаммедом Али. И на тебе, когда уже в Кунцеве Виктор побежал раздобыть машину, а я купил бутылку холодненького безалкогольного «Клинского», пристроился с ней у магазинного крыльца и с наслаждением сделал первый глоток, появился этот злосчастный милиционер. Лейтенант был в том возрасте, когда его сверстники или давно носят капитанские погоны, или навеки оставляют мысль выбиться в командный состав. А этот, получив первое офицерское звание, так и носил до сих пор по две звездочки на каждом погоне. Скорее всего, причиной тому послужила извечная русская болезнь – во всяком случае, сейчас по его лицу я безошибочно определил, что, приняв сегодня и утреннюю, и обеденную дозы, он находится в целеустремленном поиске дозы вечерней. Желательно бесплатной.

Вся его внешность свидетельствовала, что лейтенант давно осознал тщетность всех потуг к карьерному росту. Об этом говорили и засаленный галстук, которым он, похоже, неоднократно вытирал жирные пальцы, и мятые брюки, и нечищеные ботинки. Но отсутствие карьерных амбиций ни в коей мере не лишило его присущей этому племени наглости. Еще издали я увидел, как хищно сверкнули его глаза и ускорился шаг при виде лакомой добычи, которую он увидел в моем лице.

– Нарушаем? – спросил он, радостно щеря редкие прокуренные зубы. – Не знаком с постановлением?

– С каким еще постановлением? – устало вздохнул я, хотя прекрасно все понял.

– Как это с каким? – Лейтенант с наигранным удивлением посмотрел на меня и с самым официальным видом принялся доводить до меня те страшные кары, что грозили мне за распитие пива в общественном месте. Его ничуть не смутило то, что пиво было безалкогольным.

Мне стало скучно. Я отлично понимал, что никакого штрафа брать с меня он не собирается, а рассчитывает содрать пару сотенных бумажек на вожделенную бутылку водки. Но он не догадывался, что существуют люди, принципиально не дающие денег вымогателям, и я, на его беду, принадлежу именно к такой породе. Если бы я даже был в чем-то виноват, то предпочел бы заплатить вдвое больший штраф, чем унижаться, подкармливая наглого бездельника.

– Хорошо, – спокойно сказал я, одним глотком допил пиво и опустил бутылку в стоящую рядом урну. – Вопрос исчерпан?

– Что-о? – взревел он, чуя звериным чутьем, что от него безвозвратно ускользает добыча, только что бывшая в руках. Но желание выпить пересилило даже древний инстинкт опасности и заставило его совершить роковую ошибку. – Исчерпан? Я тебе, б…, дам, исчерпан! Ну-ка, двигай со мной! Придем в отделение, вот там я тебя исчерпаю! До самого донышка!

Наверное, этот прием был неоднократно обкатан им на москвичах и гостях столицы. Он цепко ухватил меня за рукав, очень профессионально прищемив при этом изрядный кусок моей кожи. Щипок получился довольно болезненным. Тут я разозлился по-настоящему. Пора было ставить лейтенанта на место. Я даже не стал применять методы гипнотического внушения – слишком много чести. Левой рукой я взял его за запястье, слегка сжал, и он, ойкнув, отпустил мой рукав.

– Разве тебя не учили быть вежливым с гражданами и обращаться к ним на «вы»? – спросил я, не ослабляя хватки. – Вижу, учили, но ты, похоже, в этот день прогулял занятия. Наверное, с друзьями пиво пил. Но в любом случае ты должен был видеть, что я старше тебя по возрасту. – (Я до сих пор пребывал в облике норильского пенсионера Петровского.) – Кроме того, я старше тебя и по званию. Значит, так – отошел на пять метров, подошел снова и доложился по всей форме!

Лейтенант потерянно повесил нос, но исполнил все, как было приказано. Попятившись назад на несколько метров, он, пытаясь изобразить строевой шаг, с топотом приблизился ко мне и, выпучив испуганные глаза и стараясь не дышать в мою сторону, доложил:

– Товарищ полковник, лейтенант Колокольчиков сдал дежурство и следует к месту постоянного жительства!

Наверное, произвести меня в генералы ему помешала только мысль, что генералу не по чину пить пиво из горлышка у крыльца магазина.

– Вот и следуй, куда следовал! – рявкнул я голосом заправского строевика. – Кру-у-угом! Ша-агом марш!

– Командирский голос отрабатываешь? – услышал я за спиной насмешливый голос Виктора.

Обернувшись, я увидел Слободенюка, сидящего за рулем блестящей темно-зеленой «Ауди».

– Где взял? – спросил я, перепрыгнув через ограждение и усаживаясь рядом.

– Где взял, где взял… украл, конечно! – улыбнулся он, но, заметив, как я поморщился, засмеялся: – Шучу, шучу! Зашел тут в одну контору и попросил у шефа на полдня. Обещал, что к вечеру ему подгонят машину в лучшем виде, заправленную и помытую.

– Или помятую! – хмуро возразил я, не разделяя его оптимизма. Все-таки от цели нас отделяло немалое расстояние, которое надо было еще преодолеть.

– Ну вот, – снова засмеялся Виктор. – А говорили, что для майора Кубанского не существует невозможного!

– Потому и не существует, что я не лезу понапрасну на рожон! – наставительно сказал я, одновременно подумав: «Молод ты еще, чтобы меня подкалывать!»

Но вслух этого, конечно, не произнес. За время нашего полного опасностей и приключений путешествия от Харькова до Москвы я проникся не то что подозрением, а стойкой уверенностью, что Виктор Слободенюк, начинающий агент Службы, – вовсе не тот, за кого себя выдает. Слишком далеко он заглядывал вперед, прогнозируя события. При всем своем опыте и развитой интуиции я порой не мог понять, чем он руководствовался, пересаживаясь с междугородного автобуса на электричку, а с нее – на маршрутное такси, идущее в сторону, противоположную той, куда мы стремились. Я отдавал себе отчет, что без него не добрался бы до Москвы – столько ловушек расставлено было на нашем пути. Благодаря Виктору мы ввязались лишь в три мелкие стычки, которых уж совсем нельзя было избежать. Правда, мелкими они были для нас, но не для нападающей стороны. Игра пошла серьезная, и щадить противника в ней не приходилось.

В общем, я не верил, что Виктор – недавний выпускник Школы. Уж слишком уверенно и профессионально он действовал. Даже если допустить мысль, что он был вундеркиндом с немыслимыми способностями, то лишь полный идиот мог засунуть его агентом в пусть не заштатный, но и не лежащий на главном направлении город. А я очень надеялся, что идиотов в руководстве Службы не водится.

Конечно, был еще один вариант: Слободенюк мог владеть обширной информацией о происходящих вокруг нас событиях, несопоставимой с той, что была доступна мне, а его молодость – всего лишь обманчивая видимость. Но тогда его звание должно быть даже выше, чем у Радзивилла, а тот, как известно, давно уже был полковником Службы. Дойдя в своих размышлениях до этой точки, я сделал абсолютно невозможный, абсурдный вывод: в таком случае Виктор действительно представляет верхушку Службы. Но только не нашей. Иначе зачем ему влезать в шкуру молодого лейтенанта?

А главное – откуда он знал про Катю?

На этом я прекратил досужие умствования и вернулся к действительности, которая, увы, не позволяла отвлекаться.

– Ладно! – произнес Виктор уже серьезней. – Последний этап… Доберемся с божьей помощью! Пристегнись, поедем быстро!

– Может быть, я сяду за руль? – Я с сомнением посмотрел на него и добавил с целью подловить его на нестыковке: – У меня опыта все-таки больше.

– Не надо, справлюсь. – На его невозмутимом лице не дрогнула ни одна жилка, и даже по глазам я не смог определить, понял ли он мою хитрость.

Водителем Виктор оказался непревзойденным, и это снова разбудило во мне нехорошие мысли. Даже на городских улицах он не сбавлял скорость ниже ста километров в час, мастерски объехав все патрули автоинспекции. А перед выездом на МКАД вытащил откуда-то из-под сиденья синий проблесковый маячок, прилепил его на крышу, и мы помчались по крайней левой полосе, распугивая попутные машины ревом сирены. Я посмотрел на спидометр и увидел, что его стрелка лежит на отметке в сто восемьдесят километров. Я, конечно, тоже умею ездить с такой и даже большей скоростью, но предпочитаю при этом находиться за рулем. И где только он умудрился раздобыть автомобиль со спецсигналами? «Зашел в одну контору»! Так я ему и поверил…

Погоню мы обнаружили незадолго до съезда с МКАД. И снова первым ее заметил Слободенюк.

– Посмотри-ка на тот синий «БМВ», – сказал он, ткнув пальцем через плечо. – Уже минут пять идет за нами. Но это не милиция.

Я обернулся. Действительно, на опасно короткой дистанции за нами мчался темно-синий «бумер».

– И не прячется, – констатировал Виктор. – Прилип как банный лист к…

Он слегка прижал педаль, и стрелка на нашем спидометре плавно переместилась к цифре двести. Водитель «бумера» проделал то же самое, ни на метр не отставая от нас.

– Мастер! – уважительно сказал Виктор.

– Следи за дорогой! – напомнил я. – Нам скоро сворачивать!

– Знаю! – коротко ответил Слободенюк, но уходить с левой полосы не спешил. Только когда до съезда с кольцевой на шоссе осталось всего ничего, он включил сирену и резко повернул руль вправо. Представляю, какие пожелания сыпались нам вслед из автомобилей, густым потоком идущих по всем рядам, которые мы пересекли за считаные секунды. Водителю «БМВ» удалось совершить чудо – без мигалки и ревуна он смог повторить наш опасный маневр и снова сел нам на хвост в самом конце полосы торможения.

До Санатория нам оставалось проехать сорок километров по шоссе и семь – по ведущей к нему лесной дороге. Непонятно было, знали преследователи о нашем убежище или нет, но они неотступно следовали за нами, буквально вися у нас на заднем колесе. На ведущей в Соловьево узкой извилистой дороге стало трудно держать скорость выше ста километров в час, и преследователи расслабились, отпустив нас метров на пятьдесят. Видимо, они сверились с картой, увидели, что в деревне дорога кончается, и решили, что возьмут нас там тепленькими. Но когда за километр до озера Виктор, пренебрегая опасностью, придавил педаль, в «бумере» что-то поняли – там опустилось стекло задней двери, оттуда высунулся ствол «калашникова», и крышу нашего автомобиля в опасной близости от моей головы пробили две пули. Мой напарник, ничуть не растерявшись, резко метнул машину влево, потом вправо, и еще несколько коротких очередей, выпущенных из бандитской машины, ушли в воздух.

Пока стрелок менял магазин, мы, наконец, увидели долгожданное озеро. Последние несколько метров наша машина прошла, отчаянно скрежеща по асфальту литыми колесными дисками – несколько пуль все-таки нашли свою цель, и обе задние покрышки разорвало в клочья. Мы с Виктором одновременно прошептали формулу перехода. Напарник резко вывернул руль, сворачивая в открывшийся проезд, вымощенный красноватой брусчаткой, остановил машину и заглушил мотор. Я обернулся назад и увидел, как машина преследователей пронеслась мимо нас, проехала около сотни метров и резко затормозила. Потом развернулась и снова остановилась, не доехав чуть-чуть до того места, где стояли мы. Распахнулись все четыре двери, и оттуда высыпали четыре человека, один из которых был вооружен автоматом, а остальные трое – пистолетами. У одного из них это был «браунинг», у второго – «стечкин», а третий держал в руке старый, но надежный «ТТ». Такой разнобой в вооружении говорил, что они не принадлежат к какой-либо государственной структуре. Кто же они тогда?

Но, кем бы они ни были, они безнадежно опоздали. Разбившись на две пары, боевики бегали вдоль дороги, углублялись в лес, но мы для них исчезли бесследно. Они видели дорогу, лес, озеро, но – никакого здания на холме, ни малейшего следа дорожки, по которой мы свернули к Санаторию. Один из них даже подошел почти вплотную к невидимой границе, долго смотрел невидящими глазами, после чего вернулся назад, что-то приказал остальным, они уселись в машину и уехали.

Мы стояли около «Ауди» и смотрели им вслед. А когда «бумер» скрылся за поворотом, я обошел вокруг машины, посмотрел на изуродованный колесный диск, сунул палец в отверстие от пули в крыше.

– Все-таки я был прав! Как в таком виде возвращать машину хозяину? – покачал я головой. Потом повернулся к Виктору, посмотрел ему в глаза и добавил: – Знаешь, меня сейчас даже не слишком интересует, кто ты такой. Так что не утруждайся придумывать на ходу новую легенду. Скажи мне, только честно. Это прорыв?

Глава 11. Школа. Чудес становится больше

Попыток вырваться на свободу мы больше не делали. Не только потому, что поняли их тщетность. На уроках было действительно интересно. Мы слушали командира, знакомились с книгами и документами. К бестолковому содержимому наших черепушек малыми порциями добавлялись новые, острые приправы, и все это постепенно перемешивалось и подогревалось. В результате получалось совершенно новое блюдо. Правда, несколько месяцев я все еще вынашивал мысль о том, что, получив первое задание, сразу приду к «своим» и разоблачу это злостное антисоветское гнездо. Конечно, перед первыми встречными я не стану выворачиваться наизнанку, как это получилось у меня тогда. Ведь они непременно опять окажутся провокаторами из Службы. Как в кино про разведчиков…

Но через полгода я кое-что понял и успокоился. Командир и все остальные преподаватели Школы вовсе не собирались делать из нас антисоветчиков и предателей Родины. Они просто открывали нам правду, и мы постепенно начинали видеть мир совсем другими, незашоренными глазами. Раскрывая те или иные тайны истории, командир не расставлял акцентов, ни разу ни в чем не обвинил кого-либо из исторических деятелей. Не призывал к свержению существующего строя. Наоборот, не скрывая его пороков, он не раз подчеркнул и некоторые его преимущества перед Западом. Потом, после гибели Империи, нам всем не раз пришлось вспомнить его уроки.

Мы узнавали такие факты из давней и недавней истории, изучали такие документы, с которыми, по словам командира, знакомы были считаные люди на всей планете (открою тайну: абсолютному большинству они не станут известны и в двадцать первом веке, а может быть, не выплывут на белый свет никогда). Для этого имеются веские основания. Некоторые старые, пожелтевшие страницы из тайных архивов могли бы вызвать глобальные потрясения и массовое кровопролитие. Например, документы, раскрывающие не «общеизвестные», а действительные причины начала некоторых войн…

Изучив эти бумаги, я мог бы написать не одну толстую книгу. Только кто мне позволит это сделать? Повторяю, выйди такие книги в свет, они буквально взорвали бы мир. Или, скорее, были бы приняты за фантазии человека, помешанного на альтернативных вариантах истории. Слишком уж невероятные и порой жуткие вещи узнавали мы на уроках. Поэтому не стану отвлекаться на заведомо провальное дело, у меня совсем другая задача, и вернусь к своему рассказу.

…Много позже, когда закончился курс обучения, командир сказал нам, что мог бы значительно облегчить свою задачу. Всего, чего он добивался, вдалбливая в наши головы истинные знания, он мог добиться минимальными усилиями, проведя с нами всего несколько сеансов коллективного гипноза. Просто вложить в наши не переполненные знаниями головы нужную информацию. И все. Но в таком случае мы никогда не стали бы настоящими офицерами Службы. Дополнительных разъяснений никому из нас не потребовалось. С некоторых пор мы стали понимать гораздо больше того, что было сказано.

Зато другие преподаватели без зазрения совести пользовались методикой, от которой отказался командир. Курсы юриспруденции, оперативной работы, разведки и контрразведки, основы медицины, углубленный курс психологии и другие знания с помощью гипноза оседали в наших головах с поразительной скоростью. И, что удивительно, оставались там навсегда. Даже теперь, почти через сорок лет, я могу без особого напряжения выудить из памяти любую нужную мне информацию из школьного курса.

Почти половину учебного времени отнимали занятия по физическому совершенствованию и психологической подготовке. Мы изучали различные системы рукопашного боя и учились управлять каждой мышцей своего тела. Подлавливали друг друга в самые неподходящие моменты, чтобы отработать введение противника в транс и подчинение его своей воле. Благодаря особым, разработанным Службой методикам тренировок всего за год мы достигли высокого мастерства в рукопашных поединках. Наблюдая по телевизору бои именитых боксеров, мы обменивались мнениями и без ложной скромности приходили к выводу, что со многими из них могли бы сразиться на равных. Конечно, в нашей пятерке были свои лидеры и аутсайдеры. Постоянным победителем во всех схватках, в любых видах обычных единоборств, оказывался Мишка. Я был середнячком, а Борю Кацнельсона валяли по татами и роняли на пол в ринге все члены нашей пятерки.

Но недолго Мишка торжествовал. Я не оговорился, назвав единоборства «обычными». Однажды в Школе появился маленький, тщедушный человек, с виду лет пятидесяти, который велел называть себя мастером и заявил, что будет обучать нас особой системе бесконтактного боя. Я не могу раскрывать секреты, да и невозможно изложить словами сложнейшую систему подготовки, включающую в себя особое видение мира, полный самоконтроль, безукоризненное владение своим телом и, главное, выработку особого умения предвидеть следующий шаг противника и мысленным посылом направить его удар против себя самого. Выглядело это так: наступающий противник делает выпад, но ты уже готов, потому что за доли секунды успеваешь предугадать его намерение. Вместо отражения удара ты, не прикасаясь к противнику, посылаешь ему концентрированный мысленный импульс, заставляющий его изменить направление движения, и противник падает на пол, обрушив всю силу собственного удара на самого себя. По принципу – сила действия равна силе противодействия. То есть чем сильнее бил тебя противник, тем более мощный удар получал в ответ. Для пущего эффекта можно открытой ладонью обозначить направление посылаемого сигнала, но это вовсе не обязательно. В принципе, бой можно вести, даже держа руки в карманах.

Вот тут Боря и показал себя. Он первым освоил все премудрости бесконтактного боя, стал любимцем мастера и вволю отыгрался на всех нас в спортзале. Один я кое-как сопротивлялся Боре, но он все равно неизменно побеждал, и только однажды мне удалось свести схватку вничью. А Мишка, Павел и Митя-Мустафа, даже нападая втроем, разлетались от Кацнельсона во все стороны. А он стоял в расслабленной позе, заложив руки за спину, и улыбался своей ехидной еврейской улыбочкой. Мишка выходил из себя, называл Борю бздулем и вызывал его на схватку, как он говорил, «по-честному», а когда тот не соглашался, гонялся за ним по всему спортзалу. Наблюдая за погоней, мы валились от смеха на маты. Мишка почти догонял Борю и вдруг, споткнувшись на ровном месте, падал на пол. Так продолжалось до тех пор, пока до Мишки не дошло, что вся эта возня просто разыграна Кацнельсоном для забавы. Тогда он махнул рукой и пообещал Боре, что все равно подловит его и честно накостыляет по шее. И, конечно, через полчаса забыл про обещание.

В курс обучения входили и совсем уж необычные дисциплины. Как-то в наш «класс» вошел человек среднего возраста с непримечательным лицом, из тех, с кем сегодня познакомишься, а назавтра пройдешь мимо и не узнаешь.

– Я буду учить вас искусству перевоплощения, – сказал он, поздоровавшись и назвавшись Ильей Андреевичем. – И начнем мы с тренировки ваших мышц.

– Так мы уже вроде тренированные! – Мишка до сих пор не научился выдержке и дисциплине.

– Ну что же, – улыбнулся новый преподаватель. – Раз тренированный, тогда сделай вот так.

Он прикоснулся к собственному носу, и тот вдруг шевельнулся, вытянулся вперед и заострился, став вдвое длиннее прежнего. Одновременно с этим зашевелились его плотно прижатые к голове уши и встали перпендикулярно черепу. Это было настолько уморительное зрелище, что мы, не сдержавшись, расхохотались, а Мишка от смеха вообще чуть не сполз под стол. Илья Андреевич, ничуть не смутившись, продолжил:

– Или, может быть, ты сможешь сделать так?

Он прикоснулся ко лбу пальцами и быстро-быстро пробежался ими по своему лицу. А когда отнял руки, мы мгновенно перестали смеяться, потому что на преподавательской кафедре стоял уже не бесцветный Илья Андреевич, а хорошо всем известный красавец актер Василий Лановой. Он обвел нас веселым взглядом и спросил:

– Ну, как вам это? Хотите научиться?

Услышав наш восторженный вопль «Да!», следующие полчаса он демонстрировал нам самые разные лица – от ослепительных красавцев до страшных уродов. Одним движением пальца проводил ото лба до подбородка ужасные шрамы, легким постукиванием пальцами наносил отвратительные оспины. К концу урока мы успели забыть его настоящее лицо. А может быть, он и сам его не помнил.

– Начнем мы с тренировки мимических мышц, – сказал он в заключение, – и через год вы будете делать то же самое.

Это он, конечно, переборщил. Достичь его мастерства не удалось никому из нас, но все равно наши успехи были вполне впечатляющими.

Чем больше чудес обрушивалось на наши бедные головы, тем больше у нас возникало вопросов, главными из которых были – что это за Служба, чем она занимается и кого из нас готовят? Мы задавали их командиру, но он отвечал коротко: узнаете все в свое время. Другие преподаватели просто отмалчивались, вовсе не утруждая себя никакими объяснениями. Но никто не мешал нам, собравшись вместе в свободное время, строить свои догадки и предположения. Обсуждали мы все: от уже названных вопросов до таинственного устройства Школы. Почему по нашему коридору можно было ходить часами, постоянно возвращаясь в исходную точку? Ведь он вовсе не был замкнут в кольцо, в чем мы давным-давно убедились. Коридор не делал ни единого поворота. Почему, когда ты минуешь какую-то невидимую линию за озером, здание Школы исчезает и вернуться назад можно только с помощью командира?

Начитанный Боря Кацнельсон объяснял это так: Служба при помощи неизвестных современной науке способов изменяет свойства пространства, и Школа окружена невидимым кольцом, не дающим посторонним проникнуть на запретную территорию. Я в свое время тоже прочел немало определенного рода литературы и соглашался с ним. Павел скептически покачал головой, но промолчал, как и Митя-Мустафа. А Мишка сделал вполне прагматичное умозаключение:

– Ты, Боря, ври, да не завирайся. Какие еще неизвестные современной науке способы! А сами они из будущего, что ли? Или, может быть, инопланетяне? Нет, тут дело совсем в другом. Скорее всего, это гипноз. Если даже мы научились гипнотизировать друг друга, то представьте себе, что умеет командир?

Спорили мы долго, но так и не пришли к общему выводу. Оставалось только согласиться со словами командира, обещавшего разъяснить все в свое время.

Напомню, что для родителей все это время я служил в армии. На своих письмах я ставил обратный адрес «В/ч № 95984». На этот же адрес приходили ответы. Кто-то старательно заворачивал всю мою корреспонденцию вместо полка в Школу. Разумеется, я ни словом не упоминал в своих письмах ни Школу, ни Службу – это было строжайше запрещено. А когда по календарю подошел срок моего дембеля, я был отпущен командиром в месячный отпуск на родину. Но перед этим мы вместе с ним тщательно проработали подготовленную им легенду. Дома я заявил, что меня вместе с еще несколькими ребятами из нашего полка отобрали в трехгодичную командировку на Кубу, инструкторами по радиоделу. Командировка за границу, даже на Остров свободы, в то время была делом престижным и выгодным в материальном плане, поэтому родители только порадовались за меня. Но почему-то при прощании с ними у меня защемило сердце и навернулись на глаза слезы. Тогда я объяснил себе это тем, что вынужден был обмануть отца и мать.

По возвращении в Школу преподавателям пришлось заниматься со мной по индивидуальной программе, чтобы дать возможность догнать «однокашников». Я успел сделать это за неделю.

А через несколько дней нас повели на медицинские процедуры, и только после них командир показал нам врага. Того врага, против которого держала оборону Служба.

Глава 12. Служба. Разбор полетов

– Значит, ты стоял здесь, – командир шевельнул мышкой, и фигурка на мониторе сдвинулась с места, – а Виктор – здесь?

– Да, именно так, – устало ответил я. Мы с Радзивиллом в третий раз прогоняли на компьютере сцену нашего со Слободенюком бегства из Харькова в Центр, и это занятие надоело мне до чертиков.

– Потом вы оставили машину и пошли к озеру?

– Именно так.

– Виктор шел впереди или сзади тебя?

– Впереди, – ответил я уверенно, – он почему-то сильно спешил, и я еле поспевал за ним. Потом мы обогнули озеро, вышли на дорожку и пошли к зданию.

– На территории в это время никого не было? – Взгляд серых, немигающих глаз командира буквально воткнулся в мою голову, проникнув через глазницы прямо в мозг.

Я прикрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти требуемую картину, а больше для того, чтобы избежать этого инквизиторского взгляда. Радзивилл терпеливо ждал.

– Никого, – ответил я. – Но за нами могли наблюдать из окон.

– Я спросил насчет территории! – Командир недовольно повысил голос, и это было плохим признаком. Обычно он сдерживал эмоции. – Значит, вы подошли к зданию, он открыл дверь и пропал?

– Не совсем так! – не согласился я. – Открыв дверь, он повернулся и посмотрел куда-то в сторону озера. Я тоже оглянулся, а когда повернулся обратно, Виктора уже не было. Нигде, ни на крыльце, ни в холле.

– Да, провел он тебя, как мальчишку! – констатировал командир, немного смягчив взгляд.

Я был не совсем с ним согласен. Все-таки я раскусил Виктора, понял, что он никак не может быть недавним выпускником Школы, и даже сказал ему об этом. Тогда он едко высмеял меня, а главный вопрос, касающийся прорыва, и вовсе оставил без внимания. А потом пропал, оставив меня в дураках. Это бы еще ничего, но он выставил меня дураком перед командиром. Но тут Радзивилл выдал такое, чего я никогда от него не слышал и не ожидал услышать.

– И не только тебя! – зло блеснув глазами, добавил он. – Меня он провел тоже! Правда, система перехвата не сработала…

Этого не могло быть. Командир вслух признал свое поражение! Такого, сколько я его знал, за ним не водилось. Пусть даже он сразу попытался оправдаться тем, что не сработала какая-то там система (кстати, о ее существовании я услышал только сейчас), но все же, все же… Я рискнул спросить, что он имел в виду, и тут же пожалел об этом. Командир подарил меня таким взглядом, что мне не понадобилось никаких слов, чтобы понять: эта информация не по рангу даже для майора Службы.

– Ладно, – вздохнул командир. – Поехали сначала!

Сначала – значило с момента встречи на вокзале с Виктором Слободенюком. Сменялись декорации, фигурки бегали по монитору, дрались и угоняли машины. Программа была настолько хороша, что создавалось впечатление, будто смотришь снятое профессиональным оператором документальное кино. Когда дошли до эпизода с милиционером, я был уверен, что огребу сейчас по первое число, но командир только непонятно хмыкнул и ничего не сказал.

Когда создание фильма, предназначенного, как я догадывался, для высшего начальства, было закончено, я подумал, что командир отпустит меня. Но не тут-то было.

– А теперь проведем разбор твоих ошибок, – сказал он безжалостно. – Это я еще мягко выражаюсь – ошибок. Начнем с того, что ты нарушил предписания плана «D».

Он открыл тонкую книжечку без всяких надписей на обложке и принялся нудно и монотонно читать вслух: «Получив приказ действовать по плану «D», сотрудник Службы должен немедленно прекратить находящиеся в его производстве дела и со всей возможной скоростью следовать в Центр. При этом он не имеет права контактировать ни с кем из сослуживцев…»

– Что скажешь? – спросил командир, подняв глаза на меня. – А ведь кроме этого ты проигнорировал мой устный приказ – не доверять никому! Или ты его не понял?

– Все я отлично понял! – ответил я с досадой. Ну сколько можно! Все-таки я не какой-то желторотый мальчишка, а майор, отдавший Службе тридцать семь лет!

– Понял и все равно сделал по-своему! – Казалось, что командира было не пронять ничем. Но тут я ошибся. – И оказался прав! – Он неожиданно смягчил тон. – Я проанализировал всю ситуацию, и знаешь, какой сделал вывод?

Я недоверчиво посмотрел на него.

– Ты совершенно правильно сделал, что прислушался к своей интуиции. В одиночку, без Виктора, у тебя не было ни единого шанса добраться до Центра. Все-таки не зря я вас учил…

И действительно, командир сотни раз, практически в конце каждого урока, твердил нам, что офицер Службы не должен слепо следовать приказам и установлениям. Если интуиция противится какому-то действию, к ней необходимо прислушаться. За ненадлежащее исполнение приказа вы получите взыскание, говорил он, а в результате неподчинения интуиции можете потерять жизнь. А ваши жизни слишком дороги, чтобы разбрасываться ими направо и налево. Слишком нас мало…

Конечно, мы тут же заинтересовались – сколько же нас на самом деле? Но когда командир не хотел отвечать на вопрос, он делал вид, что не слышит нас. Поэтому ответ мы искали сами. Во время обучения вся Служба состояла для нас из нас пятерых, Радзивилла и десятка преподавателей, которых после окончания Школы мы ни разу больше не видели. Потом мы познакомились еще с одной пятеркой офицеров, в которую входила Катя. Ну и, конечно, на заданиях мы вступали в контакт с резидентами Службы на местах, там, где они были. И это все. Подходит к концу четвертый десяток лет в Службе, а мы до сих пор не то что не видели никого из ее руководящего состава, кроме командира, но даже стали сомневаться в их действительном существовании. Ведь знали мы о них только со слов того же Радзивилла…

– А вот то, что ты так бездарно попался, не имеет никакого оправдания, – вторгся командир в мои воспоминания. – Если бы не Виктор…

– Я мог уйти от них в любую минуту! – перебил я его.

– А они в любую минуту могли пристрелить тебя! – парировал он.

– Но вы тоже попались, не так ли, командир? Ведь когда мы разговаривали с вами через компьютер, вас держали на мушке? – язвительно спросил я.

Но Радзивилла было не так-то просто подловить.

– Не сравнивай! – спокойно ответил он. – Тебя поймали, а я попался специально. Сам подставился в качестве живца. Их было четверо. Я взял всех, и сейчас с ними работают следователи Службы. Надо же было узнать, с кем мы имеем дело!

– И кем они оказались?

Мне показалось, что еще чуть-чуть – и передо мной откроется очередная тайна. Но не тут-то было. По взгляду командира я понял, что и на этот вопрос ответа не будет. Но мне очень хотелось соскользнуть с неприятной для меня темы, и я задал еще один вопрос:

– А кто такой Виктор? И для чего ему понадобился я?

– Виктор? – Командир почему-то отвел взгляд. – Виктор – твой коллега, самый обыкновенный выпускник Школы. Последний раз ты видел его в подземном ходе под Харьковом. Кстати, он еще вчера добрался до Центра. Его никто не преследовал, никто не устраивал на него никаких засад. А тот, кто освободил тебя из плена, был уже не Виктор.

– Вот это номер! – изумился я. – Но если это был не Виктор, зачем ему был нужен я?

– Это мы сейчас и выясняем, – устало вздохнул командир. – Но я думаю, что он воспользовался тобой как транспортным средством.

– Как это? – не понял я.

– Ты должен был произнести формулу проникновения.

– Но ведь он произнес ее одновременно со мной! – не поверил я.

– Ты так в этом уверен? – усмехнулся Радзивилл. – Ну что же, давай освежим твою память.

Он посмотрел мне в глаза и сказал несколько слов. В другой раз я непременно стал бы сопротивляться, ставить защиту от гипнотического воздействия, но только не сейчас…

…Мы с Виктором снова сидели в машине, снова скрежетал по асфальту металл литого диска, с которого слетела пробитая пулей покрышка. Искоса поглядывая на Слободенюка, я шепотом наговаривал формулу проникновения. Он тоже произносил ее, но не синхронно со мной, как показалось мне тогда, а с почти неуловимой задержкой повторял мои слова…

– Ну что? Убедился? – спросил командир, «отпустив» меня.

– Не понял? – ошарашено спросил я. – Этот человек проник в Центр, и никто не знает, где он сейчас прячется? Кто же он такой?

– Не знаю, – честно признался он. Лицо его при этих словах скривилось, как от зубной боли. – К сожалению, моя осведомленность тоже имеет предел.

«Что-то командир сегодня разоткровенничался!» – подумал я. Может быть, он проявил излишнее рвение и кто-то из вышестоящих одернул его, как он сам постоянно одергивает нас? В таком случае поделом старому хрену. Пусть почувствует это на своей шкуре!

– А не попытка ли это прорыва? – Я задал командиру тот же вопрос, что задавал лже-Виктору.

– Пока нет, – уверенно ответил Радзивилл. – Это я знаю точно. Но положение очень сложное, если не сказать – критическое. И дело повернулось так, что сейчас многое зависит от тебя.

Командир сделал многозначительную паузу, наверное, для того, чтобы я проникся ответственностью, а я тяжело вздохнул. Никогда не любил роль спасителя мира.

– Точнее, не от тебя, – поправился он, чтобы я не слишком задирал нос, – а от расследования, которое ты ведешь. Да-да, именно так. Тебе надо его продолжить. И дело даже не в том, кто убил физика Назарова, хотя это тоже нужно выяснить. Главная задача – узнать, чем он занимался и зачем приехал в Харьков. Работать будешь не один. Завтра соберется твоя пятерка, и приступите к делу все вместе.

У меня поднялось настроение – командир давно не давал нам совместных заданий, поэтому последние несколько лет мы встречались нечасто.

– Отлично! – Я не стал сдерживать эмоций.

– Володя! – Тон командира смягчился. – Повторяю – ты даже не представляешь, как много сейчас будет зависеть от вас! Даже в восемьдесят четвертом, в Бобруйске, мы не были так близки к краю.

Я вспомнил ту давнюю операцию, и улыбка сползла с моего лица.

Глава 13. Служба. Старое дело

Подземный бункер имел два входа. В одном размещался лифт для персонала, обслуживающего то, что хранилось в бункере, во втором – вертикальная шахта с грузовыми подъемниками, служившая одновременно запасным выходом. На каждой из лифтовых площадок был оборудован караульный пост. Всего их было четыре, два вверху и два внизу. Каждый пост представлял собой железобетонное укрытие с пуленепробиваемым стеклом, где за крупнокалиберными пулеметами несли караульную службу прошедшие специальный отбор солдаты. В основном это были твердокаменные индивиды, лишенные всякого воображения и обладающие стальной нервной системой. Мало ли что может померещиться молоденькому солдатику с богатой фантазией? Особенно если он узнает, что хранится в бункере? А с этими никогда не происходило никаких эксцессов.

И все равно бдительность часового проверяли несколько раз за смену. Через произвольные промежутки времени начальник караула нажимал на кнопку, и на стене пулеметного гнезда загоралась лампочка. Если в течение пяти секунд часовой не нажимал кнопку ответа, то это расценивалось однозначно – он задремал или отвлекся. В любом случае его немедленно снимали с поста и никогда больше на него не допускали – караул не страдал недостатком резерва. А нерадивого часового в лучшем случае до самого конца службы отправляли мести аэродром. Правда, уже в другой воинской части и в другом городе.

Сектор обстрела пулемета полностью перекрывал коридор вместе с лифтовой площадкой, и в обязанности часового входило уничтожение любой движущейся цели, если она появится перед ним без предварительного звонка от начальника караула и без разводящего, которого часовой знал в лицо и который обязан был назвать пароль. Сам же часовой в своем бетонном укрытии оставался практически неуязвим даже для разрыва гранаты. Одолеть его можно было разве что с помощью миномета, но и такой вариант был предусмотрен – при разрушении пулеметного гнезда обрушивалась лифтовая шахта (про то, что при этом под обломками оказывался заживо похороненным нижний часовой, обычно умалчивалось). Нападение на бункер теряло при этом смысл, потому что без помех вскрыть пятьдесят метров грунта и семь метров бетона можно было только выиграв войну у Советского Союза.

Бункер был устроен в дальнем уголке военного аэродрома, на котором базировался полк тяжелых бомбардировщиков «Ту-16», принадлежащий к дальней стратегической авиации. Оба входа в него замаскированы под какие-то невзрачные склады. Три раза в сутки к ним подъезжал крытый брезентом грузовик, распахивались ворота, и машина исчезала внутри. Через полчаса ворота снова открывались, и грузовик уезжал. Так происходила смена дежурного персонала. Почти все в полку считали эти постройки хозяйством отдельной команды специального аэродромного обслуживания и вооружений, в ведомстве которой находились склады с авиабомбами. Точно никто ничего не знал, потому что по периметру складов тоже ходили часовые. И никто не задумывался, почему эта команда состоит из одних только офицеров и прапорщиков, которые практически не пересекаются по службе с другими военнослужащими авиагарнизона.

В складах на поверхности хранились обыкновенные тротиловые бомбы, весом от трех до девяти тонн. Время от времени их грузили в самолеты, и те отправлялись бомбить отдаленные полигоны, находящиеся, по слухам, чуть ли не на Северном полюсе. А то, что хранилось в бункере на глубине в полсотни метров, было одним из главных секретов Советской армии. Там ждали своего часа так называемые «изделия» – ядерные бомбы. Особое место среди них занимали несколько пузатых, похожих на огромных откормленных хрюшек, стальных бочонков. Это были самые страшные создания мрачного научного гения – термоядерные бомбы мощностью в несколько мегатонн каждая. Взорвись они, и не осталось бы следа не только от немаленького города, но и от дальних его окрестностей. Именно поэтому и применялись описанные меры безопасности.

Всю эту информацию нам выложил командир непосредственно перед нашим вылетом в Бобруйск. Объяснялась спешка тем, что на аэродроме уже второй день горели склады и рвались бомбы. Пока, слава богу, не атомные, а простые. Нет, это не началась война, и никто не бомбил стоящие в капонирах самолеты. Все объяснялось гораздо проще. То ли по чьей-то неосторожности, то ли по злому умыслу около аэродрома загорелся лес, подступавший вплотную к забору и продолжавшийся на территории воинской части (потом мы выяснили, что верным было второе предположение). Вовремя остановить огонь не сумели или просто элементарно проспали, и он перекинулся на склады с авиабомбами.

Первые же взрывы до полусмерти перепугали жителей окрестных домов и соседних деревень, некоторые из которых еще помнили бомбардировку аэродрома в июне сорок первого. А ведь пока рвались самые маленькие, трехтонные, бомбы. Когда огонь стал подступать к складам с тяжелыми, девятитонными бомбами, началась эвакуация населения из авиагородка и прилегающего к нему района частных построек.

Никто из гражданского населения, конечно, не знал об истинных масштабах бедствия. А вот военная верхушка, владевшая всей информацией, была испугана по-настоящему. Дело в том, что взрывами была частично обрушена грузовая шахта, и никто не знал, живы ли часовые с обоих постов, верхнего и нижнего. Главный вход оказался заблокирован огнем, но с оставшимися там часовыми хотя бы сохранилась телефонная связь. Оба страдали от голода и жажды, и никто не знал, сколько они еще продержатся. И самое страшное, из бункера не успела выйти смена техников, проводящая там регламентные работы, и ни у кого не было полной уверенности, не съедут ли у них мозги набекрень. Всем известно, что из всех факторов человеческий – самый ненадежный.

Один из самых секретных объектов в стране остался без надлежащей охраны и с голодными, а возможно, и обезумевшими от страха людьми внутри. Генералы с ужасом вцепились в свои фуражки, пребывая в уверенности, что они слетят с них вместе с головами. Даже командир полка, выполнявший в это время вместе с двумя своими эскадрильями интернациональный долг в Афганистане, в эти дни, наверное, меньше опасался душманского «Стингера», чем последствий пожара в родном гарнизоне.

Наш интерес во всей этой истории был в том, что Служба получила сведения – к секретному бункеру подбирается враг. Если это на самом деле было так и он каким-то образом проник в хранилище, то ядерный взрыв невиданной мощности в географическом центре Европы станет жестокой реальностью в самое ближайшее время. Надежды на то, что он не пойдет на самоубийство, не было никакой. Враг никогда не остановится перед собственной гибелью, если ее ценой будут сотни тысяч человеческих жизней. Потеря части не уничтожает целого, а каждый враг был частью огромного и жуткого целого.

По словам командира, в нашем распоряжении оставалось не больше суток. Откуда у него были такие сведения, мы не знали и знать не хотели, хотя полностью доверяли ему. Вылетели на военном вертолете и через четыре часа полета с посадкой на дозаправку сели на бобруйском аэродроме. Разумеется, на противоположном конце от того, где горел лес и рвались снаряды. Для командования полка мы были офицерами специального отряда, имеющими предписание любыми способами проникнуть в бункер и вывести оттуда людей. Или в худшем случае – вынести. А оно, командование, должно было помогать нам, беспрекословно выполняя все наши требования.

Все необходимое для проникновения в бункер было у нас с собой, и через два часа, проведя рекогносцировку на местности и выяснив у специалистов систему открытия и блокировки дверей, мы приступили к операции. Но сначала нам пришлось подготовить к нашему приходу часового – иначе мы неминуемо попали бы под свинцовый дождь.

– Если не будет разводящего, буду стрелять! – истерично кричал в трубку часовой в ответ на увещевания начальника караула. – И в разводящего буду стрелять, потому что срок пароля истек!

Такого испытания не выдержали даже железные нервы…

– Баранов, возникла чрезвычайная ситуация! – пытался урезонить часового молоденький лейтенант. – На поверхности пожар, к тебе может прорваться только специальная группа!

– Ничего не знаю! – Казалось, что сейчас лопнет стальная мембрана телефонной трубки. – Требую разводящего и новый пароль!

Парень уже не соображал, что говорит…

– Он действительно будет стрелять! – беспомощно развел руками начальник караула. – Я его знаю!

– Ладно, лейтенант, мы сами с ним поговорим, – сказал я, отняв у него телефонную трубку и передав ее Кацнельсону, лучше всех нас умеющему укрощать самых твердокаменных индивидов. – Давай, Боря!

Надо сказать, что офицеры полка смотрели на Кацнельсона с нескрываемым удивлением. В те годы люди с такой ярко выраженной внешностью выглядели в Советской армии белыми воронами. Но Боря давно привык к этому и перестал обращать внимание. А если кому-нибудь приходило в голову пройтись по его национальной принадлежности, то такой человек потом сильно раскаивался в своем неосмотрительном поступке.

– Слышишь меня, военный? – произнес в трубку Боря, карикатурно картавя при этом. Но мы сразу расслышали в его голосе нотки, которыми он подчинял себе собеседника. – Сейчас мы придем, и ты пропустишь нас вниз. И не надо хвататься за пулемет – руки обгорят!

– Что за бред он несет? – возмущенно спросил у меня приставленный к нам майор-особист.

– Не мешай, – ответил я. – Он знает, что делает…

Боря повторил те же слова для нижнего часового.

– Вы что, идете без оружия? – спросил вслед нам майор, когда мы, одетые в серебристые скафандры, которые применяют при тушении пожаров на нефтепромыслах, направились к стене огня.

– Обойдемся! – отмахнулся я от него. Если дело пойдет наперекосяк, нам не поможет и дивизион тяжелых гаубиц. Но я не стал говорить этого майору.

Скафандры с честью выдержали испытание огнем, но все равно, когда мы добрались до относительно безопасного места, на мне трещала от жара кожа и дымились волосы. Мы аккуратно сложили свою амуницию – все-таки нас не оставляла надежда вернуться назад – и осторожно двинулись вперед по коридору. Проникающий сюда дым затруднял дыхание, но зато снижал видимость. Если бы не это, часовой давно заметил бы нас.