S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной (сборник) Белянин Андрей
Одиночка опустил ствол, но все равно косился с недоверием. Наконец он махнул рукой и демонстративно повернулся задом, говоря:
– Я тоже заметил, что здесь ничего не может навредить нам больше, чем мы сами. Если бы проводилась жеребьевка в финале, все остались бы живы. Вот ты, – он повернулся лицом к Хоббиту. – Ты обменял бы возможность счастья на жизнь? Я… – он задумался, ноздри его раздулись и затрепетали. – Не готов. Потому у цели могу тебя убить.
– А я обменял бы, – ответил Хоббит и посмотрел на пистолет, решая, забрать его с собой или выбросить. В итоге сунул в пустую кобуру на поясе. – Мертвых Зона не возвращает, а ничего другого мне не хочется.
Одиночка хлопнул себя по ляжкам и сверкнул глазами:
– Не верю! Не бывает, чтоб совсем ничего не хотелось.
Хоббит вытер пот, подошел к кровососу, пнул его и махнул на запад:
– Монолит там?
Одиночка кивнул и насупился. Хоббит продолжил, уже шагая в указанном направлении:
– Тогда идем. Не бойся, не буду тебя резать. Правильно не веришь, что у меня нет желаний. Мне хочется есть, пить, спать. Бабла хочется, баб. Хочется… много всякой мелочи. Но желания, ради которого рискнул бы жизнью, нет. А ты чего хочешь попросить?
Одиночка шел справа. Когда прозвучал вопрос, он сбился с шага и лицо его залило краской.
– Очень личное, – мотнул головой он.
– Ага, – усмехнулся Хоббит. – Значит, или член увеличить, или бабу заполучить.
Одиночка зыркнул зверем и покраснел еще больше. Хоббит подмигнул ему:
– Не комплексуй. Женщины не любят, когда слишком большой. В любом случае мелкосуставчатое у тебя желание. И за это ты готов глотки рвать?
Зачастил дождь, Одиночка накинул капюшон камуфляжной куртки и спрятал злое лицо с проступившими белыми пятнами. Хоббит молча завидовал – в его костюме капюшона не было. Шли по сосновому лесу. Шелестела под ногами опавшая хвоя, качаемые ветром, поскрипывали стволы деревьев, перекликались пичуги. На первый взгляд обычный лес, но расслабляться здесь нельзя. Поэтому Хоббит ступал осторожно, сжимая шуруп, влажный и теплый, на случай если путь преградит аномалия.
Раньше его вел таинственный голос, теперь он молчал, и Хоббит терялся в догадках, правильно ли идет и можно ли доверять похожему на обезьяну Одиночке.
Молчание нарушил Гордей. Говорил он, не глядя на Хоббита, очень тихо:
– Представь, что есть человек, которого ты понимаешь с полуслова. Ей плохо – а я через расстояния чувствую. Мы очень похожи. Это… словами не передать, столь высок уровень эмпатии и взаимопонимания. Я ж писатель, и она тоже. Знаю, что никто не поймет меня лучше нее и никто не примет таким. Наша жизнь была бы идиллией. Но она любит женатика. Ничтожество любит! Он ее использует, а она не может избавиться от зависимости, страдает. Если бы это исправить, все были бы счастливы. В общем, ты не любил. Значит, не поймешь.
– Отчего же? – Хоббит шагнул из леса на заросшую кустарником вырубку и вскинул руку, указав на линию электропередачи, где колыхались пушинки: – Осторожно, это ржавые волосы. Лучше обойти.
Двинулись по краю леса. Гордей заговорил:
– Я окончательно уверился, что испытание – битва с собой. Опасность сведена к нулю. Говорят, Монолит охраняют агрессивные сектанты. Готов поспорить, что сегодня никто нас не тронет.
– Давно об этом думал. Кто-то следит за нами, сталкивает лбами. Победить должен достойнейший, а не сильнейший.
Ветер завывал в проводах стаей волков, от заунывного звука мороз бежал по коже. Краем уха слушая Гордея, Хоббит думал о разнообразии человеческих вселенных. В основе одних миров – деньги, вещи, потомство. В основе других – любовь, ненависть, идея. Мир без оси обречен. Нет ничего предосудительного, что стержень вселенной Одиночки – девушка. Хорошо, что не член, не деньги и не самомнение.
Одиночка остановился напротив трансформаторной будки, побитой ржавчиной, и ткнул в нее пальцем:
– Ориентир. Еще чуть-чуть, и дорога будет, по ней и пойдем. На твоем месте я бы поворачивал назад, потому что уступать тебе я не намерен.
– Мне любопытно, – ответил Хоббит, вдыхая насыщенный озоном воздух. – Вот ты разбрасываешься подобными заявлениями, а Зона слышит. Что случилось с самыми агрессивными, ты сам видел, нам даже ничего делать не пришлось. А если тебя сожрет кровосос? Как я узнаю, что путь к Монолиту свободен?
Одиночка втянул голову в плечи и заозирался. Успокоившись, подсказал желание:
– Ты извини, но я бы на твоем месте прибавил в росте.
Хоббит махнул рукой:
– И что изменится? Ни-че-го. Девки давать будут чаще – и все. А вот если загадать что-нибудь глобальное, полезное. Такое, чтоб и тебе хорошо, и людям, и чтоб никому не хотелось забрать твоего…
– А, ну-ну. Например, чтоб все поумнели. Я хочу другое. Забавно все это… Ну, что с нами. И непривычно. Я склонен полагать, что наши конкуренты самоустранились. Больше всех меня художник удивил. Помнишь его? Интеллигентнейший дядя. Выслеживал, чтоб исподтишка напасть. Ну, и баба, – он растопырил руки и напряг бицепсы, показывая Сталкершу.
Одиночкам не полагались защитные костюмы, потому на нем был охотничий камуфляж.
– Выходит, один хиппи остался, – сказал Хоббит. – Забавно, но когда появлялись первые избранные, испытание выглядело игрой. Каждому давалось по способности. Победители говорили, что в них словно вселилась чужая душа. Пятьдесят лет назад вернувшиеся отсюда перестали рассказывать подробности. Правила меняются, сейчас все скучно… А ты знаешь, как Монолит выглядит?
Одиночка дернул могучими плечами:
– Без понятия. Одни говорят, это кристалл, вторые – что комната, третьи – саркофаг. Наверное, он – символ, и тоже меняется. Одно неизменно: охрана. Какая-то сумасшедшая секта. Уверен, они нас пропустят, еще и поклонятся… О – дорога!
Мерно шелестел дождь. В огромных лужах плавали пузыри. Асфальт сохранился островками, большую его часть покрыли грязевые наносы и трава.
Вышли к заброшенному поселку, поглощенному разросшейся зеленью. На столбе у обочины поскрипывал ржавый указатель, название населенного пункта прочесть было невозможно. Звук напоминал крик смертельно больной птицы.
– Окраина Города. До Монолита осталось километр-полтора.
Хоббит потряс волосами, падающими на глаза, разбрызгивая капли:
– Думал, нас будет ждать то же, что подопытных крыс – в лабиринте. Приятно иногда ошибиться.
Одиночка покосился с недоверием и промолчал. «Он тебя прикончит, – снова прозвучало в голове. – Ты для него – балласт». Хоббит мысленно ответил: «Это мы еще посмотрим».
Одиночка подтянулся и напрягся. Повертел головой и махнул вперед:
– Надо придерживаться этого направления.
Его нервозность передалась Хоббиту, и он положил ладонь на рукоять кинжала. Одиночка сделал так же, пропустил Хоббита вперед.
Из поселка словно вынули душу: деревянные заборы сгнили и рухнули, крыши по большей части уцелели, но некоторые провалились внутрь, обнажив похожие на ребра балки и перекрытия. В шелест дождя вплетался едва различимый скрежет дверных петель, стон половиц, вздохи ветра на отсыревших чердаках. Покинутый поселок будто обрел себя и зажил своей жизнью, бесконечно одинокий, жаждущий человеческого тепла.
Майка прилипла к спине Хоббита, зубы начали отбивать дробь. Казалось, что в спину смотрит алчущее существо. Зайди в любой дом, где оно имеет власть, – и из тебя душу выпьют.
Хоббит не забывал краем глаза следить за Одиночкой. Опа – замер, насупился, и одновременно в голове прозвучала команда: «Убей его. Видишь, он боится тебя и выжидает удобный момент. Смотри, как он держится за тесак». Пересиливая подозрительность, Хоббит завел руки за спину. А вот Гордей, наоборот, выхватил нож и принял боевую стойку:
– Извини, малыш, тебе пора уходить.
Хоббит остановился, развернул руки ладонями вверх и проговорил:
– Допустим, я уйду. Ты попросишь Монолит вправить мозги своей девушке. И после этого ты утверждаешь, что действительно ее любишь? Любишь, но насилуешь для ее же блага. Лишаешь ее воли и права выбора. Ты вернешься, и тебя встретит тихое, покорное существо, которое каждую твою выходку будет встречать улыбкой и слова не скажет наперекор. Но самое скверное, ты всю жизнь будешь знать, что твоя любимая выбрала не тебя. По сути та женщина умрет, когда ты загадаешь задуманное. Останется оболочка. Понимаешь, о чем я?
Капюшон скрывал лицо Одиночки, но Хоббит ощущал исходящие от него волны ярости.
– Я слышу не любящего человека, а ребенка, у которого отобрали игрушку. Ты бы хотел, чтоб так поступили с тобой для твоего же блага? Нет? Но почему? Благо ведь! Совсем не больно, ты даже не заметишь. Но ведь все будут счастливы. Точнее, какая-нибудь Машка с небритыми подмышками и жирным пузом.
– Заткнись! Нашелся проповедник, – прошипел Гордей, но Хоббит продолжал. Его охватил азарт адреналинщика, прыгающего с парашютом. – Почему же? Ты лучше загадай что-нибудь глобальное, и мы вместе понаблюдаем, что из этого получится. Вот если бы ты попросил что-то такое… Например, счастье всем… И тебе хорошо, и ей, и всех все устраивает. Главное – никого насиловать не надо. Не слушай голос, он нас стравливает, а говорит одно и то же: «Убей его. Видишь, он боится тебя и выжидает удобный момент»…
– Защищайся! – крикнул Одиночка и ринулся в атаку.
Хоббит расхохотался и поднял руки. Картинка словно размазалась, стала напоминать замедленное кино. Одна нога Гордея в воздухе, вторая – медленно выходит из лужи, за ней тянутся потоки воды. На камуфляжных штанах – грязь. Хоббит знал, что прирежет его без труда: он хорошо владел холодным оружием. Судя то стойке Одиночки, по его движениям, он не профи, единственное его преимущество – длина тесака. Да и Зоной ему такая победа не зачтется.
Гордей – домашний мальчик, очень робкий и закомплексованный, несмотря на габариты. У него рука не подымется на живого человека. Железо тягать – не морды бить.
Несколько длинных прыжков, и Гордей возвысился над Хоббитом, занес тесак, будто топор, и принялся медленно опускать. Чем ниже, тем медленнее. В широко распахнутых глазах – ужас. Рука с ножом пошла правее, Гордей просто толкнул Хоббита в грудь кулаком левой.
Зря он недооценивал силу качка – дыхание вышибло, в грудь словно тараном ударили, Хоббит спиной рухнул в ледяную лужу, но встать не успел – на него налетел Одиночка, сел сверху, схватил за грудки и принялся трясти:
– Ты мне не помешаешь. Ни ты, ни ее хахаль!
Хоббит прохрипел:
– Очень надо. Твое право. Я о тебе забочусь. Ты ж свою мечту изнасиловать собрался, дурак! Мне ничего от Монолита не надо. Он же стебется над нами! А ты – жизнь любимой на кон поставил!
Ручищи Гордея дрогнули, он швырнул Хоббита в воду и пролепетал растерянно:
– Что же мне загадывать?
Хоббит встал, вылез из лужи, промокший до нитки, и прохрипел:
– Загадай счастья всем, и чтоб никто не ушел обиженным. Или как-то так. Такое желание было у самого первого сталкера.
Вспомнилась сестра в петле, рыдающая девушка, обиженный малыш с корабликом. Он изменит их жизни навсегда. И никому не скажет. Или скажет. Слава – вещь обоюдоострая. В общем, решит потом.
– А если Зона стебется? – покосился на него Гордей. – Ведь невозможно счастье для всех даром. Его заработать надо. Выстрадать. Короче, сам загадывай. Мне стремно.
– Любимого человека на заклание – не стремно было. А тут – ответственности испугался. Идем к Монолиту, – весело заговорил Хоббит, шагая по пузырящимся лужам мертвого поселка. Им овладело безумие. Бросало то в жар, то в холод, сердце частило. Так бывало несколько раз – на гонках и во время дружеских турниров по боксу. За спиной разворачивались крылья, возносили его над Зоной, над городом и надо всей землей. Он ощущал себя Богом.
По пути назад из головы все не шел Монолит: темная комната, в середине – саркофаг наподобие фараоновского, на его крышке – зеркало. Вроде ничего сверхъестественного, но в голову торкает, там будто одновременно включаются тысячи приемников и бормочут неразборчиво. Они напоминают молекулы, колеблющиеся при закипании воды. И над ними – монолит его желания.
СЧАСТЬЯ. ВСЕМ. ДАРОМ.
Рядом плелся ссутулившийся Гордей – раскаивался. Видимо, он в Зоне, и на него не подействовало. Интересно, что снаружи?
За километр до Врат Гордея потянуло на философию:
– И все-таки дурное желание. Смотри. Купил я себе машину, а сосед позавидовал и расстроился. Мое счастье – его горе. Или ушла ко мне любимая – ее хахаль расстроился. Она говорила, что он ее любит. Тоже печаль… И как уравновесить? Есть люди, которые несчастны, пока счастлив хоть кто-то. Им просто это не нравится, натура такая.
Счастливый Хоббит снисходительно улыбнулся:
– Все элементарно. Сосед выиграл в лотерею, нашел хорошую работу – да мало ли! Он и не заметит твою машину. Хахаль влюбился в другую. Да хоть заново – в жену. Вот и все проблемы… Держи лицо. За Вратами нас ждут.
С обратной стороны Врата располагались в стальной будке, выкрашенной в желто-синий. Стояла она на пригорке, как греческий храм. Дверей было две.
Хоббит потянулся к ручке. Прежде чем распахнуть дверь, он окинул взглядом леса, поля, неприветливое небо, полной грудью втянул воздух и пожалел, что не остался тут подольше. Он полюбил этот мир. Здесь он обрел счастье.
Вспомнился кровосос. Нет уж, дома лучше. А теперь – и подавно. Пусть жители других городов, на которые не распространится желание, завидуют.
За первой дверью была вторая – обыкновенная. Хоббит толкнул ее и очутился в бункере. Ни журналистов, ни военных, ни охраны. Или он вышел где-то в другом месте? Ладони взмокли.
– Где все? Как вымерли… – проговорил Гордей, возникший рядом.
– Типун тебе на язык. Идем, посмотрим. Может, им теперь просто не до нас.
Бронированную дверь тоже не заперли. Хоббит вылез в знакомый освещенный коридор и поднял камеру с разбитым объективом.
– Мне это не нравится, – шепнул Гордей и завертел головой.
Хоббит грешным делом подумал, что все умерли и счастливы на небесах, но заметил за окном троих военных, вразвалку пересекающих бетонированный двор. На лицах у них были улыбки даже не счастья – блаженства.
Он назидательно воздел палец:
– Во-о-от! А ты боялся.
– Че-то физиономии у них э-э-э… Дебильные. Мне продолжает не нравиться.
В соседнем помещении на полу, зажмурившись, валялся высокий полковник с блаженной улыбкой. До боли знакомой улыбкой. Где же Хоббит такую видел? Причем недавно?
Кухня. Андрюха держится за выпадающий глаз. На диванчике – наркоманка…
Он сглотнул и мысленно выругался. Он уже знал, что увидит в соседнем кабинете – счастливого человека. Целый город счастливых людей. Вечный кайф. Западение красной кнопки в мозгу, возбуждающей центр удовольствия. Интересно, что будет дальше?
«Счастливцев» начнут лечить от героиновой зависимости? Поместят в больницы? Какими они станут после года непрерывного кайфа? Скольким удастся сохранить рассудок? По прошествии года они сядут на иглу или впадут в депрессию?
Мародер рассмеялся – горько и отчаянно. Зона просто стебется, ведь недаром день испытания именно первого апреля. И ведь как точно выполнила пожелание! Весело, наверное, наблюдателям.
Гордей расставил ноги и крутил головой, разинув рот. Ошарашенный, он ничего вокруг не замечал.
Оставив его, Мародер вышел во двор, сел в уазик (ключи были на месте), завел его и с лихим отчаянием направил в распахнутые ворота.
Он давно хотел поменять ноутбук и микроволновку, и раз уж все магазины, ювелирные салоны и супермаркеты без присмотра, не грех этим воспользоваться.
В принципе, какие магазины, когда даже банки не охраняются?
Солнце било через лобовое стекло и слепило. Мародер глянул в зеркало: Метка с его лица сошла, зато вертикальные морщины над переносицей сложились в четко различимую букву «М».
Лев Жаков
Зомби-скауты
Грязный бородатый мужик с безумно горящими глазами разрывал могилы на кладбище. С нечеловеческой силой он откидывал каменные плиты и голыми руками копал землю.
– Вставайте, ребята! – бормотал он. – Вставайте, пока они не захватили город. Ну же, подъем! Никого не осталось, вся надежда только на нас… Господи, неужели они не встанут и я сдам свой город? Подъем!
И, словно отвечая его неистовой вере, мертвые поднимались из могил.
Под кустами давно не цветшей акации выстроились в шеренгу припорошенные землей мальчишки. Расстроенный бородатый мужик прохаживался перед строем.
– Бойскауты, дьявола! Мне достались бойскауты вместо доблестных вояк… Но времени нет, будем работать, с чем есть. Парни! Теперь вы бойцы. Последние защитники нашего города! Знаю, у вас мог остаться осадок на душе, ведь эти люди позволили вам умереть. Но перед лицом смертельной угрозы вы должны их простить. Ведь там ваши отцы и матери, братья и сестры… дяди и тети, наконец. Бывшие одноклассники, учителя, о них-то вы точно не забыли? – бородатый с надеждой обвел взглядом грязные лица.
– Можете рассчитывать на нас, сэр, – проскрипел один пацан, с некоторым трудом раскрыв рот и сплюнув горсть земли. На рубашке цвета хаки крепился командирский значок. Остальные вразнобой поддержали своего командира.
– Отлично! – глаза бородатого увлажнились. – Для начала запомните главное: они не пройдут! А ну повторили.
Бойскауты подтвердили недружным хором:
– Не пройдут.
– Кто, сэр? – уточнил командир.
– Ты еще спрашиваешь? – загорелся бородатый. – Эти извечные враги рода человеческого, ясное дело, эти упыри, кровососы, высокомерные выскочки, ночные кусаки… да что я тут распинаюсь? Идем!
Решительным взмахом бородатый призвал отряд за собой. Перебравшись через разрытые могилы, он подвел скаутов к ограде кладбища. С вершины холма открывался вид на ночную долину, залитую светом луны и красными отблесками костров. Десятки огней кольцом окружали укрытый за стеной город. Стена была сложена из бетонных плит и укреплена подручными средствами: старыми автомобилями, арматурой, листами железа – что нашлось. На горизонте виднелись трубы нефтеперерабатывающего завода. Кругом расстилалась иссушенная равнина, только вдоль петляющего в ложбине ручья виднелась чахлая растительность.
В свете костров перед стенами города метались тени в плащах с высокими острыми воротниками. Иногда какая-нибудь тень взмывала в воздух и пикировала на город, но останавливалась, лишь немного не долетев до самых высоких крыш. Одна тень не успела затормозить – кожистые крылья загорелись, и в мимолетной вспышке, сопровождаемой криком боли, стало видно, что город накрыт металлической сеткой. Судя по вспышке и крику – под напряжением.
– Но тут их сотни!
– Вот именно! Город обречен – если мы не поможем.
– Но нас всего двадцать, сэр.
– Да? А где остальные?
– Тут больше никого нет.
Бородатый поник:
– Ты прав, сынок.
Он вперил потухший взгляд в разворачивающуюся осаду. В слабом свете костров видна была лихорадочная деятельность в стане вампиров.
– У меня были десятки зрелых, опытных бойцов, – пробормотал бородатый, опустив голову. – И все они полегли в битве…
Бойскауты сочувствующе молчали. Но бородатый вдруг поднял взгляд, в глубине глаз его загорелся все тот же безумный огонь:
– Нет, я не отдам свой город врагу! Мы просто сменим тактику.
– Что, сэр?
– Вы же бойскауты, парни! Должны знать окрестности, как свои пять пальцев… ну, или у кого сколько осталось. Верно?
Скауты переглянулись.
– Да, точно, – нестройно подтвердили они.
– На этом и сыграем. Вперед, бойцы!
– Ага…
– Не слышу энтузиазма?
– Да, сэр! – гаркнули двадцать мальчишек от десяти до тринадцати. – Они не пройдут!
Бородатый сидел возле ограды на камне, обложившись картами, вокруг стояли голоногие пацаны. Командир скаутов, приникнув к биноклю, докладывал:
– Враг стаскивает к стенам разного рода сосуды. Вижу кастрюли, банки, кувшины… Они что-то затевают, сэр!
– Конечно, затевают! – взвился бородатый. – Они хотят устроить замыкание в сетке, срезать ее в нескольких местах и обрушиться на беззащитных жителей, кусая всех подряд. Женщин и детей – с особой жестокостью.
– Но как мы сможем им помешать?
– Э-э, не об этом надо беспокоиться, – махнул бородатый, успокаиваясь и возвращаясь на камень. – Сетка сделана из многих частей, у каждой питание от разных генераторов. Я сам когда-то помогал создавать эту защиту, здесь они не пройдут. Бояться надо того, что они сделают потом, когда первый план не сработает.
– А что они сделают потом?
– А я знаю?! – возмутился бородатый. – Разведчики не вернулись?
– Нет еще, сэр, – командир поводил биноклем из стороны в сторону. – Не видать.
– Дьявола… – пробормотал бородатый, возвращаясь к картам, и тут же насторожился: – Что это за звук?
От гранитного склепа, стоящего неподалеку на умиротворенном, заросшем миртом и глицинией склоне, доносился ритмичный стук. Мальчишки заулыбались, переглядываясь.
– Это святой Николай, защитник города, – доложил восьмилетний малыш, непонятно как затесавшийся в компанию старших ребят.
– Как его поминают сейчас за стенами! – ухмыльнулся толстый пацан в рваном галстуке.
– Встанет за нас? – с надеждой оглянулся бородатый.
– Да ему триста лет, мумифицировался давно, – махнул рукой командир.
– Ворочается почем зря, – добавил толстый.
– Ничего не бывает зря, – бородатый поставил галочку в свои бумаги.
– Разведчики возвращаются! – крикнул командир.
При виде вылезающих из зарослей акации измазанных скаутов бородатый поднял голову:
– Ну?!
– Плохо дело, сэр, – доложил грузный парень в натовской кепке.
– Они нашли вход в катакомбы, – сказал белобрысый шкет без одного зуба спереди.
– И собираются перекрыть подачу дизеля, – добавил последний разведчик, круглолицый пацан, единственный среди скаутов в джинсах.
Бородатый вскочил, потрясая картами.
– Дьявола! – возопил он. – Этого-то я и боялся!
По бетонной трубе метров трех в диаметре, шлепая по натекшим с потолка лужам, пробирались трое скаутов. Это были Малыш, Толстый и Шкет. Малыш держал фонарик с тусклым лучом – аккумулятор садился, Шкет нес рыболовную сеть, Толстый – связку наскоро нарубленных на кладбище палок. Мертвецов там сильно поубавилось за ночь, а вот осины хватало.
Малыш светил поочередно на завернутую в полиэтилен карту и под ноги.
– Здесь направо, – говорил он шепотом. – А тут налево…
Скауты ёжились и постоянно оглядывались. В катакомбах стояла мертвая тишина, нарушаемая только шлепаньем детских ног, полная напряженного ожидания. Пацаны знали, что вампиры могут выскочить из-за любого поворота, и держали наготове свое немудреное оружие. На шее у Толстого, который в их маленьком отряде был за главного, висела рация и еле слышно, успокаивающе шипела. Иногда из динамика доносились ругань, отдаленный шум драки и разочарованные вопли. В такие моменты Толстый хватал рацию и прижимал к уху, жадно вслушиваясь.
– Ну что? – поворачивались к нему Шкет с Малышом.
– Кусаки перерезали первую трубу, – говорил Толстый. – Гады!
И пацаны крепче сжимали палки.
Или:
– Вторую отстояли!
– Ага! Знай наших! – Малыш и Шкет, приплясывая в холодной воде, потрясали фонариком и сетью.
– Еще бы узнать, как они в летучих мышей превращаются, – подхватывал Толстый. – Тогда мы бы их сразу! Палками загоним, неводом накроем… Может, есть какой тайный знак? Смотрите в оба, парни!
К городу подходило пять нефтепроводов, по которым клан нефтяников гнал соляру. Трубы были надежно укрыты в катакомбах, дизель обеспечивал потребность города в электричестве. Многочисленные генераторы работали день и ночь, подавая напряжение на сетку, которая защищала жителей от вечно голодных вампиров. До сегодняшней ночи.
– Вторую потеряли… – Толстый опустил рацию. Шкет и Малыш померкли. Все замолчали. Затем Шкет спросил, расправляя сеть:
– Далеко до нашей трубы?
– Почти пришли, – отозвался Малыш, сверившись с картой. И добавил сухим, почти взрослым голосом: – Мы свою не сдадим.
Толстый и Шкет согласно кивнули.
Из рации опять донесся яростный шум.
– Да что же там?! – изнемогая, воскликнул Шкет. Малыш застыл, наблюдая в ужасе, как Толстый медленно подносит рацию к уху. Он уже и так все понял.
– Третья, – мрачно сказал Толстый. – Осталась четвертая и наша.
Скауты переглянулись и, не сговариваясь, побежали. Подошвы сандалет громко шлепали по тонкому слою воды на дне бетонного коридора, поэтому никто не услышал голосов.
Когда они выскочили из-за поворота, толкаясь, сбивая друг друга, стоящие вокруг нефтяной трубы вампиры обернулись, как один, и неприязненно уставились на грязных мальчишек. Один вампир так и застыл с занесенным над головой топором. Скауты остановились, попятились.
Снова ожила, хрипя и надрываясь, рация:
– Пятый, что у вас? Пятый, прием!
Толстый потянулся к рации под напряженными взглядами вампиров, отдернул руку.
– Четвертый пал, на вас вся надежда! Пятый, алё! – волновался далекий голос.
Это разрядило обстановку. Роняя палки, Толстый схватил рацию и заорал:
– Мы на месте, враги тут, прием!
Шкет завозился с сетью, Малыш подобрал кое-как оструганные колья, выставил перед собой, махнул пару раз. Теперь попятились вампиры, только тот, что замер над трубой, приготовившись ее перерубить, так и остался стоять, с недоумением переводя взгляд с одной группы на другую.
– Держитесь, идем! – Из динамика послышался топот.
Скауты сделали вперед неуверенный шаг. Вампиры заслонили собой того, с топором.
Их было шестеро – крупные плечистые мужчины в черных плащах, с высокими аристократичными залысинами. Под плащами, правда, надето что попало: у кого джинсы, у кого брюки в мелкую клеточку, рубашки, свитера, пиджаки. Только один оказался в классическом смокинге, впрочем прилично подпорченном грязью катакомб. Даже клыки торчали не у всех – трое то ли подпиливали, то ли не отрастили еще; если бы не залысины и плащи да общая для всех вампиров бледность, можно было бы и не признать в них извечных врагов человеческих.
Неизвестно, сколько бы они простояли так друг напротив друга, топчась на месте и переглядываясь, но тут Шкет взмахнул колом – и понеслось. Вампиры взвились в воздух, под потолком зашумели кожистые крылья. Теперь уже клыки появились у всех, а еще когти, о, эти когти! С пронзительным свистом летучие мыши атаковали скаутов. Шкет колом отбивался от вампиров, другой рукой пытался накинуть сеть. Малыш крутился на месте, выставив кол, и верещал:
– Я видел знак, я видел знак! Они щелкают пальцами, я видел, я понял!
Только один кусака не обернулся летучей мышью – тот, с топором. Опустив свое оружие во время немой сцены, высокий худой вампир снова занес его над головой, чтобы в суматохе закончить дело. Толстый вспрыгнул на трубу и, навалившись на вампира всем весом, попытался выдрать топор. Высокий пошатнулся, топор упал на пол, выбив из бетона крошку. Между Толстым и Высоким завязалась ожесточенная борьба. Но это была неравная схватка: вампиры, как известно, обладают недюжинной силой, куда там скауту. Оттолкнув мальчишку так, что тот отлетел к стене и затих, Высокий обеими руками поднял топор, решающий аргумент в битве за город, и потряс им.
– Ага! – злорадно возопил он.
Все обернулись. Шкет бросил сеть – и промахнулся. Летучая мышь спикировала на скаута, железные когти вонзились в плечо. Следом ринулись остальные.
– Умрите, жалкие людишки! – крикнул вампир, занося топор над трубой. Внутри булькала соляра, кровь города, его спасение и жизнь.
Малыш застыл на месте, в глазах стояли слезы. К нему наперегонки стремились две летучие мыши, но он не видел их, вся вселенная сосредоточилась для него в этом воздетом топоре – знаке погибели. Толстый ворочался в стороне, медленно приходя в себя.
– Нет, нет! – заплакал Малыш. – Раз вы так… то я… то мы… то вот вам!
Подняв тонкие руки, он неумело щелкнул пальцами.
Вампиры посыпались из воздуха, сочно шлепаясь об пол. Из коридора донесся топот – оттуда вынеслись, потрясая кольями, новые скауты. Они кидались на вампиров, вонзали колья им в грудь, пригвождая кусак к бетонному полу. Вампиры визжали, крутились, пытались уползти, но, пораженные осиной, замирали в самых причудливых позах, разбросав руки, вывернув ноги, раззявив рты. Скауты издали победный клич.
Вампир с топором, наоборот, от щелчка превратился в летучую мышь и, взмахнув крыльями, взмыл под потолок. Оружие выскользнуло из маленьких лапок. Дважды перевернувшись в воздухе, топор свалился на трубу, прорубив ее насквозь. Дизель брызнул во все стороны, но давление сразу спало, и топливо мощным, величественным потоком стало выливаться из развороченной трубы. Бросившийся было к топору Толстый остановился и попятился.
– Полковник, это Пятый, прием, – он поднес к губам треснувшую, но еще работающую рацию. – Миссия провалена…
Сидящие под стеной Натовец и Командир услышали, как за этой фразой последовал восторженный рев десятков кровососущих глоток. Вверх рванули сотни летучих мышей, воздух наполнился шумом крыльев и радостными воплями. В когтях вампиры сжимали резаки, миниатюрные газовые горелки, ножовки, кусачки. А кто просто набирал высоту, собираясь спикировать на обесточенную сетку, последнюю преграду между голодом и живой, трепещущей плотью. За стенами кричали обреченные люди. Скауты слышали, как забегали там, как завизжали женщины, заплакали дети при виде падающих с неба черных стремительных силуэтов. Раздались бесполезные выстрелы. Еще секунда, и дружным усилием вампиры подцепят сетку, вскроют, поднимут и прощай, город, покойтесь с миром, люди!
Натовец и Командир сжали крючья. Пора, ведь уже пора! Где команда?
Читать бесплатно другие книги:
